Аллилуйщики краха

Меня пригласили участвовать в «круглом столе» «Крах советского блока и уроки для левого движения Европы». В Мадриде, в роскошном салоне «Амбассадор». Синхронный перевод на три языка, на столах конфеты. Левые интеллектуалы из Оксфорда, Сорбонны и т. д., издатели журналов. Из каких они партий, трудно понять — они над партиями, представляют мозг левого движения.

В первый день наслушался такого, что спать почти не пришлось. Встал рано, вышел побродить. Рядом — прекрасный сквер перед музеем Прадо. Величественное здание Министерства потребления как символ Запада. Все дышит довольством, огромным накопленным богатством. На скамейке, тоже как символ, лежит человек. Бездомных в Мадриде множество, но в этот час все они уже скатали свои одеяла и растворились в городе. Этот, видно, занемог. С трудом, не поднимая головы, жует булку. Бросает ее на землю. Расстегивает штаны и мочится, не поднимаясь. Ему тошно смотреть на прохожих, и он закрывает лицо кепкой. Мне тоже тошно смотреть на него, на Министерство потребления. Все это, в ухудшенном варианте, переносят в Россию. Айтматов, начиная поход против советского строя, поминал Испанию, где построен «настоящий рабочий социализм». Испанцы, которые его возили по стране, сказали мне, что он таких сцен насмотрелся досыта. Знал, что говорит, инженер человеческих душ…

Вернулся я в отель, пошел завтракать — сидят мои собеседники по «круглому столу». Уставились на меня и как будто не видят. Я поклонился — никакого ответа. Не понравилось им мое выступление. Чего же я такого сказал? Просто предложил в качестве «урока для европейских левых» разобраться, чему они так радуются при крахе СССР. Предложил посмотреть на события в понятиях жизни и смерти, хлеба и тепла. Это было воспринято как большевизм. Послышались крики: «Кто его пригласил? Это же явный противник перестройки! Мы были у Юрия Карякина, он нам раскрыл всю правду о советском строе!» Организаторы призвали оппонентов к терпимости. Мол, вы же видите, товарищи, перед нами закоренелый сталинист, ну потерпите 20 минут…

Я выступал вторым, после историка испанца, который четыре года живет в Москве, изучая «крах СССР» Он сказал, что реальность России очень далека от той модели, которую придумали себе европейские левые. Казалось бы, что тут такого обидного? Но за два дня никто вообще не упомянул наши выступления, ни в каком смысле — единственных и докладчиков, прибывших с места событий. Зато для нас все было поучительно.

Вот выступает марксист из Оксфорда. Приветствует попытку создать в России «нормальное общество» — ведь говорил же Маркс, что нельзя строить социализм в крестьянской стране. И задержали на 70 лет развитие капитализма. Постепенно распаляется профессор: «Никаких западных капиталовложений страны советского блока не получат, напрасно надеются! Идет необратимое разрушение производства! Эти страны погрузятся в варварство типа африканского! Европа должна создать санитарный кордон, как США на Рио-Гранде, иначе ее захлестнет волна голодающих!». Его слушали с удовольствием, хотя, казалось бы, естественно спросить: если у тебя такие жуткие прогнозы, чему же ты радуешься? Ты что, людоед?

Выступает экономист из Сорбонны, троцкистка. Та же песня, только конкретнее: «Мы призывали к революции, которая разрушила бы СССР, эту империю номенклатуры. Нельзя поддерживать тех, кто защищает СССР. Главное сегодня — скорее демонтировать остатки советских социальных структур: бесплатное образование, здравоохранение, солидарность трудовых коллективов. Только тогда возникнет нормальная буржуазия и нормальный пролетариат. И этот пролетариат начнет правильную пролетарскую революцию. При этом, товарищи, основа демократии и социализма — освобождение женщины».

Зачем же этот марксист в юбке требует добить остатки советской системы, позволяющие нам кое-как выжить? Да русские буржуазию объедают, не дают первоначальное накопление провести, и в революцию не кидаются — жуют краюшку да лежат на печи. Все не по Марксу.

Я задал этой даме вопросы: «Во имя демократии вы призывали разрушить СССР, зная, что 76% граждан хотят его сохранить. Вы что, просвещенный авангард, имеющий право вести неразумные массы к предписанному вами счастью? Вы требовали революции в стране, которую сами назвали „этнической бомбой“. Сегодня, когда катастрофические результаты налицо, считаете ли вы установку на революцию ошибочной? Вы борец за свободу женщин. Учли ли вы, призывая к ликвидации СССР, что означает для 30 миллионов женщин азиатских республик замена советского строя на шариат?»

Дама долго и нервно говорила не по сути вопросов. Только на третий вопрос ответила, что теперь женщины смогут начать нормальную борьбу за свое освобождение. Спасибо!

В коридоре она решила меня сразить: «Вы что же, считаете, что при Брежневе все было хорошо?» (В теории спора это называется «бабий аргумент»). Я не упорствовал. Да, говорю, не все было хорошо, многое даже очень плохо. Но разве если человек болен, это оправдывает его убийство, тем более врачом, который обещал его лечить? И потом, как же понять: вы за народ против номенклатуры, а поддержали как раз революцию номенклатуры против народа? Обиделась, пробурчала, что ее партия — единственная, кто хранит верность идеалам Октябрьской революции. А мы только все напортили. Надо понимать, что обязаны кровью смыть вину, превратить людей в пролетариев и опять двинуть их в бой против мировой буржуазии.

Упомяну еще хитроумный аргумент, который привел главный в Испании эксперт по России. Я впервые услышал этот аргумент от видного деятеля РЭНД, «мозгового центра» США — там его, видно, и изобрели. Потом его привел на телевидении научный эксперт Гайдара Н. Н. Воронцов. Теперь я его услышал в Мадриде. Поскольку вещица хитрая и не опубликована, значит, где-то ее излагают на курсах повышения.

Суть вот в чем. Когда меня разоблачили как противника перестройки, я показал на экране динамику рождаемости и смертности в России и спросил: «Вы хотите, чтобы я это защищал?» На публику графики произвели сильное впечатление. Чтобы переломить эффект, встал только что пришедший с какого-то важного совещания эксперт (он, «к сожалению, не слушал доклад, но знаком с этим графиком»). Разоблачил фальшивку «красно-коричневых»: никакого роста смертности в России нет. Просто РФ, став цивилизованной страной, перешла на западную методику учета рождаемости. Раньше, мол, младенцев, родившихся с весом менее 500 г., не включали в статистику рождений, а теперь включают. А они, бедненькие, поголовно умирают, что и дает такой жуткий прирост смертности. Публика вздохнула облегченно — вон как все просто, а она чуть было не поверила сталинисту.

Эта реакция — тоже важный урок для левых. Аргумент рассчитан на идиотов, и редактор московского телевидения, почитатель Гайдара, даже вырезал это жалкое объяснение Воронцова из передачи — не стал «подставлять» демократов. Задумайтесь: согласно этому доводу, скачок смертности должен сопровождаться точно таким же скачком рождаемости. Ведь умерших недоношенных младенцев теперь включают в число родившихся. Мы же видим невиданный спад рождений. Кроме того, изменение методики учета может дать скачок на графике только один раз — в год нововведения. Мы же видим непрерывную динамику в течение 6 лет. И, наконец, знают все эти эксперты, включая Гайдара, распределение смертей по возрастам — детская смертность не дала никакой прибавки. В России смерть выкашивает людей рабочего возраста тремя способами: самоубийства, убийства, несчастные случаи. Защитники перестройки и реформы вынуждены лгать совершенно сознательно и цинично, что говорит об их исторической обреченности. Но левые интеллигенты просто не желают видеть этой очевидной лжи.

Все это было очень грустно. Порода революционных интеллигентов не вымерла ни на Западе, ни у нас. У нас-то хоть они локализовались вокруг Нуйкина да Карякина, компартия от них вроде бы очистилась. На Западе они оторваны от масс, от здравомыслящих людей. Я езжу по всей Испании, читаю лекции самым разным людям и вижу этот разрыв теоретиков с жизнью, эти горе-революционеры погрязли в догматизме. А ненависти к СССР у простых людей нет и в помине, хотя те, кто сохранил здравое отношение к СССР, находятся в глухой обороне и не поднимают голоса. Зато как благодарят за правдивую информацию — она к ним не доходит. Но марксисты-антисоветчики откуда-то имеют деньги, имеют прессу. Получил и я пару номеров журнала, да с оглавлением начиная с 1977 г. Наши-то интеллигенты, оказывается, там давно пасутся. Тут и Окуджава (он тоже, выходит, революционный марксист), и братья Жорес и Рой Медведевы, и нынешние «правильные» левые. Конечно, надо сотрудничать с широким спектром политических сил, участвовать во всех «круглых столах» и журналах — учиться, обмениваться идеями, аргументами. Терпимостью, правда, троцкисты не отличаются, но и их можно понять — на их улице праздник.

Вопрос в другом: на какой основе КПРФ восстанавливает связи с «братскими зарубежными партиями»? Что это за партии и в чем заключается их братство, что их с нами объединяет и что разделяет? Политический пакт можно заключать с кем угодно — жизнь заставляет. Но когда я слышу от политика, что он рад разрушению СССР, у меня язык не повернется назвать его не только братом, но хотя бы другом. Да ему это и не надо.

1995

Часть вторая. Кризис нашего языка

Ликбез для вождей и ведомых

Интеллектуальный паралич оппозиции и, как следствие, дезориентация больших масс людей, не приемлющих нового порядка, во многом предопределены тем, что оппозиция, по сути, соучаствовала в культурной диверсии «перестройщиков». Она приняла и ввела в оборот ложные, искажающие мир слова и понятия. Сама загнала себя в ловушку. Давайте распутывать эти липкие нити.

Первое такое ложное понятие — рыночная экономика.

Простодушный человек думает, что речь идет о рынке товаров. Раньше и производство, и распределение у нас планировалось, а теперь это будет регулировать рынок. Велика ли разница? Невелика. Да ведь к делу — перестройке да реформе — это никакого отношения не имеет. Рынок товаров существовал за тысячи лет до появления «рыночной экономики» и будет существовать после ее исчезновения — если она не вгонит человечество в гроб.

Культурный человек, а тем более член КПРФ, думает, что суть «рыночной экономики» ему объяснила политэкономия, хотя бы в изложении вульгарного марксизма. Но политэкономию с самого начала оседлала идеология, она скрывает и фальсифицирует смысл слов. «Рыночная экономика» — условное, зашифрованное наименование, подобно «Свободе, Равенству и Братству» у масонов. Давайте проведем ликбез и восстановим исходный смысл слов. Суть «рыночной экономики» в том, что на рынок в качестве товара стали выноситься сущности, которые по своей природе товарами быть не могут: деньги, рабочая сила и земля.

Начнем с древности. Основные понятия дал Аристотель в книге «Политика». Одно из них — экономика, что означает «ведение дома», домострой, материальное обеспечение экоса (дома) или полиса (города). Эта деятельность не обязательно сопряжена с движением денег, ценами и т.д. Другой способ производства и коммерции он назвал хрематистика (рыночная экономика). Это два совершенно разных типа. Экономика — это производство и коммерция в целях удовлетворения потребностей. А хрематистика нацелена на накопление богатства, т.е. накопление, превращенное в высшую цель деятельности. Уже в древности были люди, которые действовали ради накопления, но это было аномалией — человек с органичным, естественным восприятием мира считал, что на тот свет богатства с собою не возьмешь, зачем же его копить.

Аристотель указал и на первый выверт «рыночной экономики», на первое ее нарушение законов естества: возникновение рынка денег. Деньги — порождение цивилизации, всеобщий эквивалент полезности. Это — кровь хозяйства, свободная циркуляция которой обеспечивает здоровье организма. Никто поэтому не может быть собственником денег, перекрывать их циркуляцию и извлекать выгоду, приоткрывая задвижку — подобно разбойнику на мосту, взимающему с путника плату за проход. Ростовщики, а потом банкиры наложили руку на артерии общества и взимают с него плату за то, что не сжимают слишком сильно. Заплатил — чуть разжали, нечем платить — придушили. Красноречивый пример — «кризис неплатежей» в нашей промышленности. Как только банки стали коммерческими, их хилая рука может задушить огромные заводы. Что бы сделал советский банк в этой фантастической ситуации? Будучи ориентирован на экономику, на ведение дома, он просто произвел бы взаимный зачет неплатежей — и дело с концом. Но это как раз то, чего не допускают монетаристы, ибо это лишает власти тех, кто узурпировал деньги и превратил их в выгодный товар.

Представьте себе метро — огромную производственную систему, мизерным элементом которой являются кассы и турникеты. И вот, некая банда приватизировала этот элемент. И берет за жетон тройную цену. Одну цену отдают метрополитену на покрытие издержек, а остальное — ее доход. Не хочешь платить — иди пешком. Страдают пассажиры, хиреет метро, а идеолог скажет, что эта банда выполняет необходимую организующую роль: обеспечивает метро средствами, выявляет платежеспособный спрос, побуждает людей больше зарабатывать.

Никаким естественным правом превращение в товар общественного платежного средства не обосновано. Поэтому все мировые религии запрещали узурпацию денег и взимание платы за их обращение — процент. Соответственно, и народная мораль отвергала ростовщичество. Оно разрешалось лишь иудеям, они и основали финансовый капитал, но повсюду стали париями общества. Для возникновения полномасштабной «рыночной экономики» понадобилась трансформация человека и общества — Реформация в Европе, в XVI-XVII веках. Было сказано, что «деньги плодоносны по своей природе», и оправдан рынок капиталов.

Это и есть первая ипостась «рыночной экономики» — овладение и торговля тем, что человек не производит и что товаром быть не может. Торговля деньгами.

В ходе Реформации именно накопление получило религиозное обоснование. Раньше оно допускалось, но не одобрялось христианством — это была деятельность, неугодная Богу, и у всех отцов Церкви мы видим эти утверждения. Впервые Лютер и Кальвин представили накопление не только как полезную деятельность, но дали ему очень высокий статус — предприниматель наравне со священником стал представителем высокой профессии. Это был отход от христианства, во многом возврат к Ветхому Завету.

Реформация изменила представление о человеке, отвергнув идею коллективного спасения души. До этого вся жизнь осенялась великой этической идеей, что спасение души возможно и оно достигается коллективно, когда человеческие отношения являются праведными. И посредник в этом церковь. Протестантизм отказался от этого. Каждый должен спасаться сам, гарантии спасения нет, но предприниматель угоден Богу, что повышает вероятность его спасения. Рефоpмация возвела на пьедестал индивидуума — вместо общины и Церкви (в широком смысле слова как соборной организации, носителя великой идеи).

Итак, «рыночная экономика» — это принципиальный, религиозно обоснованный индивидуализм, несовместимый с коллективизмом и соборностью. Индивидуализм, за которым стоит отказ от христианства. Это и выразил абсолютно ясно и с высочайшим поэтическим накалом Ницше в своей книге «Антихристианин». Знают это вожди оппозиции, которые «тоже за рыночную экономику»?

Именно освобождение от оков общинных отношений любого типа создало важнейшую предпосылку капитализма на Западе — рынок рабочей силы и возникновение пролетария. В Древнем Риме пролетарием, в отличие от «пропиетария» (собственника) называли тех, кто не имеет никакой собственности, кроме своих детей (prole). Но в дальнейшем понятие «пролетарий» приобрело более глубокий смысл и стало обозначать людей, лишенных корней, освобожденных от всяческих человеческих связей (оков) — человеческую пыль. В России рабочий никогда не был пролетарием — только сегодня становится. А интеллигенция уже в середине XIX в. прониклась мироощущением пролетария.

Лютер и Кальвин произвели революцию и в идее государства. Раньше государство обосновывалось, приобретало авторитет через божественную Благодать. В нем был монарх, помазанник Божий, и все подданные были, в каком-то смысле, его детьми. Государство было патерналистским и не классовым, а сословным. Впервые Лютер обосновал возникновение классового государства, в котором представителями высшей силы оказываются богатые. В «рыночной экономике» уже не монарх есть представитель Бога, а класс богатых. Читаем у Лютера: «Наш Господь Бог очень высок, поэтому он нуждается в этих палачах и слугах — богатых и высокого происхождения, поэтому он желает, чтобы они имели богатства и почестей в изобилии и всем внушали страх. Его божественной воле угодно, чтобы мы называли этих служащих ему палачей милостивыми государями». Богатые стали носителями власти, направленной против бедных. Государство перестало быть «отцом», а народ перестал быть «семьей». Общество стало ареной классовой войны.

Адам Смит так и опpеделил главную pоль госудаpства в гpажданском обществе — охpана частной собственности. «Пpиобpетение кpупной и обшиpной собственности возможно лишь при установлении гpажданского пpавительства, — писал он. — В той меpе, в какой оно устанавливается для защиты собственности, оно становится, в действительности, защитой богатых пpотив бедных, защитой тех, кто владеет собственностью, пpотив тех, кто никакой собственности не имеет».

И я хочу знать, куда ведет нас «государственник» Зорькин. За какую «державность» выступает Зюганов? Если они принимают «рыночную экономику», то принимают державу Лютера с его богатыми палачами. Но о государстве поговорим в другой раз.

Понятие человека-атома и его взаимоотношений с обществом разработали в XVII в. философы Гоббс и Локк. Они дали представление о частной собственности. Отсюда и теоpия гpажданского (т.е. цивильного, цивилизованного) общества, осью котоpой стала именно собственность. Те, кто пpизнают частную собственность, но не имеют ничего, кроме тела, живут в состоянии, близком к пpиpодному, нецивилизованному; те кто имеют еще и капитал и пpиобpетают по контpакту pабочую силу, объединяются в гpажданское общество — в Республику собственников. Сюда вход тем, кто не имеет капитала, воспрещен! И пусть наши коммунисты, которые «тоже за гражданское общество», вспомнят слова Локка: «главная и основная цель, ради которой люди объединяются в республики и подчиняются правительствам — сохранение их собственности». Это — полное отрицание, как отражение в зеркале, «Республики христиан», которая собирает людей в братскую общину ради спасения души.

Таким образом, «рыночная экономика» с необходимостью требует возникновения классового государства и гражданского общества, основанного на конфронтации с неимущими. Внутри себя «республика собственников» демократичная и правовая, но под этим правом — террор Французской революции, который был предписан философами Просвещения и Кантом как совершенно необходимое и даже моральное явление. Большая кровь есть основа «социального контракта» гражданского общества — вот еще один выверт «рыночной экономики». Только после большой крови устанавливается та демократия, формула которой определена философами: «холодная гражданская война, ведущаяся государством». Как же возникла идея частной собственности, которая привела к такому перевороту?

Именно ощущение неделимости индивида поpодило чувство собственности, пpиложенное пpежде всего к собственному телу. Пpоизошло отчуждение тела от личности и его превpащение в собственность. До этого понятие «Я» включало в себя и дух, и тело как неразрывное целое. Теперь стали говорить «мое тело» — это выражение появилось в языке недавно, лишь с рыночной экономикой. Русских, котоpые не пеpежили такого пеpевоpота, это не волновало, а на Западе это один из постоянно обсуждаемых вопpосов, даже в политике. Если мое тело — это моя священная частная собственность, то никого не касается, как я им pаспоpяжаюсь. Тут и права гомосексуалистов, и полное оправдание проституции, и оправдание судом врача-предпринимателя, который оборудовал фургон изобретенными им приспособлениями для самоубийства и выезжает по вызову. Эвтаназия, умерщвление старых и больных (с их «согласия») — право собственника на свое тело.

Превращение тела в собственность обосновало возможность свободного контракта и обмена на рынке труда — возможность превращения рабочей силы в особый товар. Каждый свободный индивид имеет эту частную собственность — собственное тело, и в этом смысле все индивиды равны. И поскольку теперь он собственник этого тела (а раньше его тело принадлежало частично семье, общине, народу), постольку теперь он может уступать его по контракту другому как рабочую силу.

Это — вторая ипостась «рыночной экономики». Превращение в собственность и продажа того, что этим собственником не производится и товаром быть не может — самого человека, рабочей силы. Акт противоестественный, мутация человечества.

Антpополог М.Сахлинс пишет об этой свободе «пpодавать себя»: «Полностью pыночная система относится к тому пеpиоду, когда человек стал свободным для отчуждения своей власти за сходную цену — некотоpые вынуждены это делать поскольку не имеют сpедств пpоизводства. Это — очень необычный тип общества, как и очень специфический пеpиод истоpии. Он отмечен „индивидуализмом собственника“ — странной идеей, будто люди имеют в собственности свое тело, котоpое имеют пpаво и вынуждены использовать, пpодавая его тем, кто контpолиpует капитал… При таком положении каждый человек выступает по отношению к дpугому человеку как собственник. Все общество фоpмиpуется чеpез акты обмена, посpедством котоpых каждый ищет максимально возможную выгоду за счет пpиобpетения собственности дpугого за наименьшую цену».

Важно подчеркнуть, что те, кто соглашается на «рыночную экономику», будь то коммунист или так называемый патриот, напрасно строят иллюзии о российском «соборном» капитализме. Речь идет о внедрении чуждого духу России религиозного иудео-протестантского мироощущения. Япония, даже развив очень энергичный капитализм, не сломала свой культурный тип и избежала «рыночной экономики». В вышедшей в 1987 г. книге Мичио Моpишима «Капитализм и конфуцианство», посвященной культуpным основаниям предпринимательства в Японии, сказано, что здесь «капиталистический pынок тpуда — лишь совpеменная фоpма выpажения „pынка веpности“. То есть, традиционных общинных отношений самураев, крестьян и ремесленников.

Превращение в товар третьей всеобщей ценности, которую торговец не производит — земли — это особая большая тема.

Иногда говорят: стоит ли ломать копья из-за слов? Мол, коммунисты конечно же не хотят воцарения в России «антихриста», не хотят западного капитализма, они за «рынок с человеческим лицом», раз уж люди так обозлились на плановую экономику. Наивная уловка, тем более прискорбная в России, где лучшие ученые развивали «философию имени», показали роль Слова. Принять язык противника — значит незаметно для себя стать его пленником, даже если ты употребляешь этот язык, понимая слова иначе, чем противник. Больно видеть, как слепой бредет к обрыву, но еще страшнее, когда вести слепого берется, притворяясь зрячим, другой слепой. Но это и происходит, когда с трибуны патриотов нас зовут возродить соборную и державную Россию через рыночную экономику и гражданское общество.

1994

Продолжим разговор о понятиях

Подходит к концу еще один год отступления и невыразимого, почти тайного сопротивления России. Д.И.Менделеев на склоне лет, предчувствуя беду, так поставил задачу-минимум для России: «сохранить целость и продолжить независимый рост». Октябрьская революция и последующие полвека были героической попыткой двух поколений выполнить эту задачу. Но победы расслабляют, и внуки большевиков совершили самоотречение.

Опыт уже показал, что это отречение было ошибкой. Люди этот соблазн преодолевают, но за эти годы сломаны те формы, в которых Россия себя выражала (всегда не без труда). Это русская государственность и неклассовый социальный порядок.

На территории России установился особый, небывалый в истории режим олигархии, представляющей три бывших сословия — номенклатуру, хозяйственников и преступный мир. Интеллигенцию, что служила дымовой завесой, перевели в обслугу. Олигархия совершила национальную измену, пригласив иностранный капитал для хищнической эксплуатации природных и трудовых богатств России — в оплату за поддержку. Пока что никаких признаков «перерождения» режима, пробуждения у него чувства «хозяина» нет — как ни ищи.

В социальном плане этот режим также необычен. Его можно назвать социальным апартеидом. Возникло два общества, которые почти не перекрываются. Большинство живет как бы в страшно ухудшенной советской системе. Есть еще какое-то подобие рабочих мест, бесплатная больница без лекарств, а то и без врачей, советские фильмы и даже ячейки КПРФ. Здесь — русский дух и теплота бескорыстных отношений. Это — огромная резервация, которая беднеет и угасает. Вдалеке от нее — иная жизнь. Здесь — немыслимые доходы и волчьи повадки. Диктатура дна, низости, при которой академик говорит перед телекамерой на блатном жаргоне.

Повторяю эти почти очевидные вещи, чтобы от них маленькими шажками дойти до вопроса о том, что реально можно и нужно делать для спасения в этом положении. Приходится повторять, потому что когда политики от оппозиции доходят до вопроса «что делать?», они об этой реальности как будто забывают. Где-то посередине случается сбой логики. Результат — «синдром Рыбкина».

На чем держится созданный в России режим, противный интересам и совести большинства? На подкупе? Нет, людям не платят даже заработанного. На насилии? Насилия против трудящейся массы нет. Режим держится на манипуляции сознанием. В воображении людей созданы ложные цели, иллюзии и страхи, неприязнь к тому, что могло бы их сплотить и спасти. Поддерживать это состояние ума и чувств можно только при расщеплении сознания — искусственной шизофрении. При ней отключается главный сторож нашего рассудка — здравый смысл, и люди не могут соединиться просто потому, что теряют общий язык.

Главное средство власти — не сила, а согласие граждан. Такое согласие сегодня режим обеспечивает с помощью духовного воздействия.