Я глубоко сожалею, что вопреки вашим требованиям не могу осветить подробностей обычаев ухаживания и брака аборигенов Луситании. Это глубоко разочарует вас, хотя вы и не обратитесь в Зенологическое Общество с прошением объявить мне выговор за отказ сотрудничать и помогать вам в проведении исследований.
       Когда-нибудь меня, возможно, обвинят в том, что многие мои выводы получены не только в результате наблюдений за порквинхами, поэтому я всегда полностью привожу ограничения в проведении исследований, положенные на меня законом и свято соблюдаемые мною. Мне разрешено использовать не более одного ассистента при непосредственных контактах. Я не имею права задавать вопросы из сферы человеческих ожиданий, имитировать человеческие действия. Я могу находиться в контакте с порквинхами не более четырех часов. Кроме собственной одежды, не могу использовать продукцию наших технологий в присутствии порквинхов, а именно: камеры, магнитофоны, компьютеры, даже ручку и бумагу. Я не имею права вести наблюдения без предварительного предупреждения.
       Короче: я не могу объяснить вам, как происходит спаривание и воспроизведение порквинхов, поскольку они никогда не проделывали это при мне.
       Конечно, ваши исследования пострадали! А ваши выводы о свиноподобных абсурдны! Но если наш Университет исследовать сквозь призму ограничений, наложенных на анализ аборигенов Луситании, то выводы напрашиваются сами по себе. Мы выявим, что люди вовсе не воспроизводятся, не имеют родства, а суть их жизни составляет цикл метаморфоз от студента-личинки до взрослого-профессора. Мы сможем даже предположить, что профессора обладают заметным влиянием и весом в человеческом обществе. Компетентный ученый сразу распознает бездарность наших заключений, но к изучению свиноподобных компетентные ученые не имеют допуска.
       Антропология – не точная наука. Наблюдатель не может изучать культуру как непосредственный участник. Поэтому подобные естественные ограничения являются непосредственной частью науки. Но в то же время, эти искусственные ограничения мешают нам. Сегодняшнее развитие науки заставляет нас играть роль почтового отправителя, написавшего послание вопросник и терпеливо ждущего, когда порквинхи пришлют ответ.
       Джон Фигейро Алварес, ответ Петро Гьютанини, Сицилийский Университет, Милана, Кампус. Опубликовано посмертно в Зенологических Трудах, 22:4:49:193.
 

***

 
      Весть о смерти Пайпо стала не только местной трагедией. Сообщение передавалось всеми средствами связи. Был оповещен каждый участок созвездия Ста Миров. Встреча с чуждой цивилизацией, первая со времен Эндера Ксеноцида, привела к гибели человека, призванного изучить ее. Это поставило в тупик школьников, ученых, политиков, журналистов.
      Вскоре все прояснилось. Странный инцидент не опровергал политику Совета Звездных Путей в отношении свиноподобных. Наоборот, факт гибели человека свидетельствовал о мудрости нынешней политики ограничения вторжения. Так или иначе мы решили продолжать изучение аборигенов, но сделать контакты с ними еще более редкими. Последователю Пайпо рекомендовалось посещать свиноподобных не чаще одного раза в день, ограничив время непосредственного контакта одним часом. Ему запрещалось задавать свиноподобным вопросы о гибели Пайпо. Данные ограничения дополнили старую доктрину минимизации вторжения.
      Большие опасения вызывало духовное спокойствие и моральный уровень населения Луситании. Для поднятия духа транслировалась масса развлекательных программ, призванных отвлечь людей от страшного преступления.
      Так, сделав все возможное для своих собратьев, удаленных от Центра на сотни световых лет, жители созвездия Ста Миров вернулись к внутренним делам.
      Вне Луситании лишь один человек из триллионного населения Ста Миров горько переживал случившееся. Смерть Джона Фигейро Алвареса, прозванного Пайпо, перевернула всю его жизнь. Это был Эндрю Виггин, Говорящий от имени Мертвых Университета в Рейкьявике. Он был известен, как реакционер скандинавской культуры. Прославленный исследователь словно волнорез рассекал гранит тайн застывшего мира Трондейма. Стояла весна, снег уже растаял, а появившаяся травка и цветы с юной силой рвались навстречу солнцу. Эндрю сидел на вершине освещенного солнцем холма, его окружали студенты, изучающие историю межзвездных колонизаций. Он вполуха слушал горячие юношеские рассуждения о том, что победа человечества в войне с баггерами была необходимой прелюдией для развития и распространения человекоподобных. Подобные измышления, как правило, быстро сводились к очернению личности человека-монстра Эндера, командовавшего межзвездной флотилией, осуществившей ксеноцид баггеров. Эндрю пытался думать о чем-то другом, данный предмет не интересовал его больше, но он не показывал вида.
      Внезапно маленький компьютер, вживленный в ухо как сережка, сообщил о смерти Пайпо, зенолога Луситании. Эндрю оживился, услышав печальную весть.
      Он прервал рассуждения студентов.
      – Что вы знаете о свиноподобных?
      – В них надежда на искупление грехов наших, – процитировал молодой «Каин».
      Эндрю взглянул на Пликт, он знал, что ей не свойственен религиозный мистицизм.
      – Они не служат человеческим целям, даже как искупление, – произнесла Пликт презрительно. – Они – чистой воды нелюди, такие же, как баггеры.
      Эндрю кивнул, но уточнил:
      – Не совсем корректное определение.
      – Может быть, – сказала Пликт. – Любой трондеймец, каждый скандинав Ста Миров, должен прочесть «Историю Вьютена в Трондейме» Демосфена.
      – Должен, но не обязан, – съязвил один из студентов.
      – Говорящий, пусть замолчит эта гордячка, – воскликнул другой. Пликт – единственная женщина, которая вот-вот лопнет от важности.
      Пликт закрыла глаза.
      – В скандинавском языке есть четыре лингвистические формы, обозначающие чужеродность. Первая форма – чужеземец, утлан или озеленд, это – человек из нашей Галактики, но из другого города или страны. Вторая, инопланетянин – фрамлинг, слово имеет древние скандинавские корни. Оно обозначает человека из другой Галактики. Третья – это ремены, то есть нелюди. Мы обозначаем ими разумные существа другой эволюционной ветви. И, наконец, четвертая – ваэлзы, она объединяет действительно чужеродные формы, включая животных. Они существуют, но мы не знаем, что заставляет их действовать, что определяет их жизнедеятельность. Они, возможно, разумны, возможно, наделены самосознанием, но мы не знаем об этом.
      Эндрю заметил досаду на лицах студентов. Он привлек их внимание.
      – Вы полагаете, что вас бесит высокомерие Пликт? Она отнюдь не высокомерна. Это простая педантичность. Вам просто стыдно, что вы до сих пор не знакомы с историей родного города. Поэтому вас раздражает эрудиция Пликт. Но она не повинна в ваших грехах.
      – А я думал, Говорящие не признают грехов, – произнес угрюмый мальчик.
      Эндрю улыбнулся.
      – Ты признаешь грехи, Стурка, и поступаешь в соответствии со своими принципами, своей верой. Для тебя грехи – это реальность. Поэтому, чтобы узнать тебя получше, Говорящий тоже должен считаться с грехами.
      Стурка не сдавался.
      – Для чего этот монолог об озелендах, фрамлингах, ременах, ваэлзах?
      Какое отношение они имеют к Эндеру Ксеноцида?
      Эндрю повернулся к Пликт. Она задумалась.
      – Это доказывает глупость некоторых обвинений. Постулаты определения чужеродности доказывают, что Эндер, в действительности, не был разрушителем. Когда он уничтожал баггеров, они считались ваэлзами. И лишь спустя многие годы, когда первый Говорящий от имени Мертвых написал «Королеву Пчел и Гегемона», люди узнали об их разумности, признали их ременами. А до тех пор не было установлено взаимопонимания между людьми и баггерами.
      – Ксеноцид есть ксеноцид, – сказал Стурка, – то, что Эндер не знал, что они – ремены, еще не повод для убийства.
      Эндрю поразился этой жестокой непреклонности взглядов Стурки.
      Подобное было распространено среди кальвинистов, отвергающих существование человеческих мотивов и признающих лишь жесткое разграничение: Добро и Зло.
      Они считали, что Добро и Зло изначально заложено в человеческих поступках.
      В противоположность им, Говорящие от имени Мертвых в своих доктринах доказывали, что добро и зло свойственно лишь мотивации человека, а не действиям. Эта приверженность вызывала у Стурки лютую ненависть к Эндрю.
      Но Эндрю не обижался, он понимал, что кроется за всем этим.
      – Стурка, Пликт, давайте рассмотрим проблему с другой стороны.
      Предположим, что есть свиноподобные, владеющие старком, рядом с ними люди, знающие язык свиноподобных. И вдруг мы узнаем, что свиноподобные без видимых причин и объяснений, без провокации со стороны людей, замучивают до смерти исследователя, призванного изучать их.
      Пликт немедленно ринулась в наступление:
      – Откуда вы знаете, что не было провокации? Что кажется невинным для нас, может оказаться значимым для них.
      Эндрю улыбнулся.
      – Логично. Но зенолог не приносил им вреда, он говорил им лишь то малое, что никак не влияло на них. Он вряд ли заслужил столь ужасной, болезненной смерти. Является ли это ни с чем не сравнимое убийство доказательством, что свиноподобные скорее ваэлзы, чем ремены?
      Теперь настала очередь Стурки.
      – Убийство есть убийство. Спор о том, кто они: ремены или ваэлзы, чистая бессмыслица. Если свиноподобные – убийцы, они являются злом, как и баггеры. Если действие – это зло, то и совершающий это действие – тоже зло.
      Эндрю кивнул.
      – Дилемма. В ней вся суть. Было ли совершенное злом, или, может быть, для свиноподобных оно было добром? Ремены-свиноподобные или ваэлзы?
      Секундочку, Стурка, помолчи, пожалуйста. Я знаю постулаты кальвинизма, но даже сам Джон Кальвин назвал бы твою теорию глупой.
      – Откуда вы знаете, как Кальвин назвал бы ее?
      – Потому что он умер, – огрызнулся Эндрю. – И я вправе Говорить от его имени.
      Студенты засмеялись, а Стурка насупился и замолчал. Парень был одаренным, Эндрю знал это; его кальвинизм не мешал учебе, но заблуждения Стурки завели его слишком далеко.
      – Говорящий, – обратилась Пликт, – ты говоришь об этом, будто все было на самом деле, и свиноподобные действительно убили зенолога.
      Эндрю мрачно кивнул.
      – Да, это правда.
      Повисла мертвая тишина. Древняя трагедия баггеров и человека эхом докатилась до наших дней.
      – Загляните в себя, – продолжал Эндрю, – и вы поймете, что кроется за вашей ненавистью к Эндеру Ксеноцида, за так называемой виной в гибели баггеров. Вы обнаружите и кое-что мерзостное: страх. Вы боитесь чужака, если он фрамлинг и озелендец. Когда вы узнаете, что совершено убийство, кто-то убил близкого вам человека – неважно, в какой форме оно совершено.
      Этот кто-то – ваэлз, более того, он – мразь, дикий зверь, явившийся ночью за добычей. Если у вас единственное ружье на всю деревню, а звери, только что сожравшие вашего близкого, снова пришли за жертвой, как вы поступите: будете рассуждать о праве каждого на жизнь, или побежите защищать деревню, спасать людей?
      – По-вашему, мы должны теперь перебить всех свиноподобных. Но они беззащитны перед нами, – воскликнул Стурка.
      – По-моему? Я задал вопрос. Вопрос – это еще не доказательство, если вы, конечно, не знаете, какой будет ответ. А я уверен, Стурка, что не знаете. Подумайте об этом. Занятия окончены.
      – Давайте продолжим разговор завтра, – попросили студенты.
      – Если хотите, – согласился Эндрю.
      Но он был уверен, что они продолжат обсуждение и без него. Для них вопрос о деяниях Эндера Ксеноцида носил скорее философский характер. Война баггеров была в далеком прошлом, три тысячи лет назад. Сейчас шел 1948 год ЗК с момента принятия Кодекса Законов Звездных Путей. Эндер уничтожил баггеров в 1180 до ЗК. Для Эндрю события не были столь далекими. Он совершал такие межзвездные путешествия, что некоторые студенты не в силах даже представить. С двадцатипятилетнего возраста он ни на одной планете не задержался более шести месяцев. Исключение составлял только Трондейм.
      Межпланетные путешествия со скоростью света позволили ему словно камню скользить по поверхности времени. Его ученики понятия не имели, что тридцатипятилетний Говорящий от имени Мертвых отчетливо помнит происходившее три тысячи лет назад, так же как и события двадцатилетней давности. И это было лишь одной стороной его жизни. Студенты не подозревали, какие глубокие корни пустил в его сердце вопрос о древней вине Эндера, сколько тысяч ответов отверг он. Они знали своего учителя только как Говорящего от имени Мертвых; они не знали, что когда он был ребенком, его старшая сестра, Валентина, не могла правильно произнести имя Эндрю и звала его Эндер (Эндер). Это имя позорило его до пятнадцати лет.
      Так пусть обвинитель-Стурка и аналитик-Пликт ломают головы над великим вопросом о виновности Эндера. Для Эндрю Виггина, Говорящего от имени Мертвых, этот вопрос перестал быть академическим, он был вопросом его жизни.
      И сейчас, бродя по мокрой траве, наслаждаясь прохладой, Эндер-Эндрю, Говорящий – думал только о свиноподобных, которые оказались необъяснимыми убийцами. В свое время баггеры, впервые столкнувшись с людьми, тоже вели себя беспечно. Можно ли избежать кровопролития и трагедий при встречах с чуждыми нам по разуму? Баггеры случайно совершили убийство, только потому, что разум их подобен разуму пчелиного роя; для них единичная жизнь индивида стоила не дороже огрызка ногтя, по их мнению, убийство пары человек должно было означать готовность к добрососедским отношениям.
      Может, свиноподобные убили по той же причине?
      Внутренний голос подсказывал ему, что что-то не сходится.
      Свиноподобные совершили зверское убийство, мученическую пытку, такие ритуальные обряды-убийства совершаются только над себе подобными. Разум свиноподобных не родня групповому разуму улья, они не баггеры. Эндер Виггин должен выяснить, почему они сделали то, что сделали.
      – Когда вы узнали о смерти зенолога? – Эндрю оглянулся. Рядом стояла Пликт. Она не ушла в пещеры, где жили студенты, а все время следовала за ним.
      – Когда говорил с вами. – Он коснулся ушей; вживленные терминалы-приемники стали уже не редкостью, хотя все еще были очень дороги.
      – Я прослушала все сообщения сразу после занятий. Там ничего не было.
      Если важное сообщение поступает по каналу ансибла, то обычно подаются сигналы тревоги. Скорее всего вы получили информацию прямо из канала ансибла.
      Пликт всегда была подозрительной. На сей раз – небезосновательно.
      – Говорящие имеют приоритетный доступ к поступающей информации, признался Эндрю.
      – Вас кто-нибудь попросил стать Говорящим от имени умершего зенолога?
      Он покачал головой.
      – Луситания находится под защитой католичества.
      – Я тоже имела это в виду, – сказала она. – Они не могут иметь Говорящего из числа своих. Но если потребуется, они имеют право его пригласить. Луситания не связана с Трондеймом.
      – Никто не скажет от имени Говорящего.
      Пликт пожала плечами.
      – Почему вы здесь?
      – Ты же знаешь, почему я приехал. Я говорил от имени Вьютена.
      – Я знаю, вы приехали с сестрой, Валентиной. Как педагог, она больше известна, чем вы. Она всегда отвечает на вопросы ответами, а вы на каждый вопрос задаете еще больше вопросов.
      – Это потому, что она знает ответы на некоторые вопросы.
      – Говорящий, ответьте мне, пожалуйста. Я пыталась выяснить кое-что о вас. Я очень любопытная. Например, я хотела узнать ваше имя, откуда вы прибыли. У нас все классифицировано. Но классификация настолько обширна, что я не могла отыскать ни одного доступного мне уровня. Наверное, сам Господь не нашел бы там своего жизнеописания.
      Эндрю обнял ее и посмотрел в глаза.
      – А разве твое дело – определять степень доступности информации?
      – А вы совсем не тот, за кого себя выдаете, Говорящий, – сказала она.
      – Даже сообщения ансибла поступают к вам раньше, чем к остальным, ведь правда? И никто не может получить сведения о вас.
      – Никто и не пытался. Зачем они тебе?
      – Я тоже хочу стать Говорящим.
      – Тогда учись дальше. Компьютер научит тебя. Это не религиозная догма – не надо зубрить катехизис. А сейчас я хочу остаться один.
      Он поклонился и пошел дальше. Она отшатнулась, как от удара.
      – Я хочу быть Говорящим от вашего имени, – крикнула она.
      – Я еще не умер! – прокричал он в ответ.
      – Я знаю, вы собираетесь в Луситанию. Я знаю, кто вы!
      – Тогда ты знаешь больше меня, – произнес про себя Эндер. Его вдруг охватила дрожь. Три свитера и ярко светящее солнце не спасли его от противного ощущения. Он не предполагал, что Пликт может так взволновать его. Они были чем-то похожи друг на друга. Он испугался той безрассудной настойчивости, с которой девочка чего-то добивалась от него. Он провел годы, не контактируя ни с кем, кроме сестры Валентины – с ней, и конечно, мертвым, от чьего имени он говорил. Все люди, которые что-то значили в его жизни, были мертвы. Он и Валентина проходили сквозь столетия, миры, говорили от имени многих.
      Идея отыскать ростки жизни в ледяном сердце Трондейма стала противна ему. Чего добивалась от него Пликт? Не имеет значения; он все равно ничего не даст. Как посмела она что-то требовать от него? Будто он ее вещь. Эндер Виггин никому не принадлежал. Если она действительно знает, кто он, она должна испытывать отвращение к нему, как к Ксеноциду.
      А может, она поклоняется ему как Спасителю Человечества. Эндер вспомнил, как в древности люди боготворили своих Спасителей. Он не выносил подобного раболепия. Сейчас его знают только по его ролям, по именам.
      Каждый город, народ, нарекал Говорящего от имени Мертвых своими именами.
      Он не хотел, чтобы они узнали, кто он. Он не принадлежал им, не был их частью, он вообще не принадлежал к человеческой расе. У него другое предназначение. Он принадлежит чему-то иному. Не человечеству. И не кровавым свиноподобным. По крайней мере, он сам так думал.

       Анализ диеты: обычно это месизы – глянцевые, яркие черви, живущие под корой деревьев. Иногда их видели жующими побеги капума. Иногда – может быть нечаянно? – они глотали листья мендоры вместе с месизами.
       Мы никогда не видели, чтобы они ели что-нибудь еще. Новинха проанализировала все три вида пищи: месизы, побеги капума, листья мендоры – результаты поразили нас. Либо порквинхи не нуждались в разнообразии белков, либо все время голодали. Их диете серьезно недоставало многих необходимых элементов. Особенно низко было содержание кальция. Скорее всего, кальций иначе перерабатывается в их организме.
       Свободные размышления: до сих пор нам не удалось взять образцов тканей, поэтому наши знания в области анатомии и физиологии основываются лишь на анализе фотографий расчлененного трупа свиньи, названной Рутером.
       Тем не менее, мы обнаружили явные аномалии. Языки свиноподобных фантастически подвижны, это дает им возможность копировать все наши звуки и производить массу недоступных нам звуков. Языки, должно быть, эволюционировали для некоторых целей. Например, для собирания насекомых с коры деревьев или личинок с земли. Безусловно, древние свиноподобные проделывали это, хотя ныне живущие не используют язык для этих целей.
       Следующая аномалия – ороговевшие лапки, расположенные на ногах и внутри коленей. Они позволяют им лазать по деревьям и цепко держаться за кору при помощи одних ног. Почему они не подверглись эволюционным изменениям? Для спасения от хищников? Но на Луситании не обнаружено крупных хищников, представляющих опасность для них. Для того, чтобы цепляться за кору и собирать насекомых? Они подходят к их языкам по функциям. Но где же насекомые? Единственные обнаруженные нами насекомые – это сакфлаи и пиладоры, но они не живут в коре деревьев, и свиноподобные никогда не едят их. Месизы – очень большие по размерам, живут на коре деревьев. Их можно легко собрать, нагнув лианообразные ветви мендоры. Свиноподобным не надо даже лазить по деревьям.
       Рассуждения Лайбо: эволюция языка и лазанья по деревьям связаны со сменой окружающих условий, включая насекомых и изменения в пище. Какой фактор – оледенение? миграции? заболевания? – вызвал изменения окружающей среды. Исчезли древние клопы и т.д. Возможно, тогда же вымерли крупные хищники. Этим можно объяснить скудность биологических видов, несмотря на благоприятные природные условия Луситании. Катаклизм мог произойти относительно недавно – полмиллиона лет назад? – поэтому эволюционный ход еще не вызвал значительных изменений.
       Это заманчивая гипотеза. С тех пор в настоящей окружающей среде нет значимого фактора эволюции, поэтому эволюционирование свиноподобных остановилось вообще. У них нет конкурирующих видов. Экологическая ниша, занимаемая ими, может быть расширена за счет сжатия уровней. Все ли сводится к адаптивным чертам? Теория катаклизма совершенно не объясняет, почему свиноподобные сидят на такой однообразной, малопитательной диете.
       Джон Фигейро Алварес, рабочие заметки 4/14/1948 ЗК, опубликовано посмертно в Философских Трудах Луситанского Отделения, 2010-33-4-1090:40.
 

***

 
      Появившись на станции зенадоров, мэр Боскуинха сразу взяла все дела в свои руки. Она привыкла командовать людьми и не допускала возражений и рассуждений.
      – Жди здесь, – сказала она Лайбо, разобравшись в ситуации, – пока тебя не позовут. Я пошлю Арбайте сообщить твоей матери о случившемся.
      – Нужно принести тело, – сказал Лайбо.
      – Я соберу мужчин, живущих рядом, и мы все сделаем, – произнесла она и добавила:
      – Аббат Перегрино приготовит место на Соборном кладбище.
      – Я хочу пойти туда, – настаивал Лайбо.
      – Понимаешь, Лайбо, нам нужно все тщательно заснять на пленку, все до мельчайших подробностей.
      – Но только я могу показать, как правильно сделать это для отчета Конгрессу Звездных Путей.
      – Тебе не следует находиться там, Лайбо, – голос мэра стал более властным. – Кроме того, нам необходим и твой отчет. Мы должны поставить в известность Звездные Пути как можно быстрее. Ты в состоянии написать его, пока все еще свежо в памяти?
      Она была абсолютно права. Только Лайбо и Новинха могли объективно описать случившееся; и чем скорее они это сделают, тем лучше.
      – Я составлю отчет, – промолвил Лайбо.
      – И ты, Новинха, тоже опиши свои наблюдения. Пишите, пожалуйста, по отдельности, не советуйтесь друг с другом. Сто Миров ждут информацию.
      Компьютер начал преобразование и кодирование информации, и их отчеты сразу ушли по ансиблу космической сверхпередачи, несмотря на ошибки и исправления. В ту же секунду их услышали все зенологи Ста Миров. Другие получили лишь краткое сообщение о случившемся. На расстоянии двадцати двух световых лет Эндрю Виггин услышал об убийстве Пайпо, Джона Фигейро Алвареса, и сообщил об этом студентам. Это случилось раньше, чем его тело было внесено в калитку Милагра.
      Отчет был закончен, и Лайбо сразу окружило руководство города. Сердце Новинхи кипело от ненависти, видя, что их жалкие утешения еще сильнее ранят Лайбо. Ужаснее всех был аббат Перегрино. Он сказал, что, по всей вероятности, свиноподобные – настоящие животные, без разума и души, и что его отец не был убит, а был разорван на части дикими зверями. Новинха в отчаянии чуть-чуть не закричала: «Неужели вы думаете, что Пайпо всю свою жизнь посвятил изучению простых зверей? А его смерть – это не убийство, а воля Божья?» Но ради Лайбо она сдержала себя. Лайбо сел, склонил голову, и своим смирением избавился от аббата быстрее, чем удалось бы Новинхе своим криком.
      Самым полезным оказался дон Кристиан, настоятель монастыря.
      Ненавязчиво задавая вопросы о событиях дня, он заставил ребят собраться с мыслями, отбросить эмоции.
      Вскоре Новинхе удалось отвертеться от бесконечных вопросов.
      Большинство спрашивало, почему свиноподобные совершили это; дон Кристиан, наоборот, интересовался, что делал Пайпо накануне и что могло стать поводом убийства. Новинха точно знала, что сделал Пайпо – он рассказал свиноподобным о тайне, которую ему открыл воспроизводитель. Но она даже не заикнулась об этом. Лайбо, казалось, тоже забыл об их торопливом коротком разговоре перед поисками Пайпо. Он даже не взглянул на воспроизводитель.
      Новинха немного успокоилась, она очень боялась, что он вспомнит.
      Возвращение мэра прервало беседу дона Кристиана. Вместе с мэром пришли люди, ходившие за телом Пайпо. Несмотря на плащи, все промокли до нитки и вымазались в грязи. Дождь стер возможные капли крови.
      Один из них сказал:
      – Ты теперь зенадор, правда?
      Это были слова! Они означали: зенадор не имеет официальных полномочий в Милагре, но он имеет престиж – именно его работе обязано население Луситании своим существованием, правда? Лайбо перестал быть мальчиком, теперь он имел статус, престиж, мог сам решать, вместо пешки он становился центральной фигурой.
      Новинха почувствовала, что почва уходит из-под ног. Почему всегда происходит то, что не должно происходить? Я надеялась работать здесь долгие годы, учиться у Пайпо, хотела быть вместе с Лайбо, моим парнем и учеником. Получив статус зенобиолога колонии, она получила право испытывать всю гамму чувств взрослых. Она не завидовала Лайбо, но ей хотелось, чтобы она и Лайбо оставались детьми как можно дольше, навсегда, если бы это было возможно.
      Но Лайбо не мог быть ее мальчиком-студентом, не мог быть вообще ее мальчиком. С внезапной ясностью она ощутила, что все люди сосредоточились только на Лайбо: что он сказал, как он себя чувствует, что думает делать дальше.
      – Мы не причиним свиноподобным вреда, – сказал он, – даже если они снова решатся убить. Я не верю, что отец мог спровоцировать их. Я обязательно найду разгадку. Как это ни парадоксально, но суть в том, что для свиноподобных их поступок – правильный и оправданный. Мы для них чужие. Мы должны выработать законы, табу – отец всегда настаивал на этом.
      Скажите им, что он умер, как солдат на поле брани, пилот самолета, он умер, выполняя свою работу, свой долг.
      Ах, Лайбо, молчун и тихоня, ты обнаружил такое красноречие, что вряд ли теперь тебя назовут ребенком. Сердце Новинхи сжалось от боли и жалости.
      Она отвела глаза от Лайбо и посмотрела вокруг.
      Все смотрели на Лайбо, и только один человек, казалось, не обращал на него внимания. Он был очень высок, очень молод – моложе ее. Она вспомнила, что знает его. Он учился на класс младше. Его имя Махрос Рибейра, но все называли его Макрам из-за роста. Однажды, опередив дона Кристиана, она защитила его.
      – Немая каланча, – дразнили его ребята, обзывали собачьей кличкой Рам. Его глаза пылали гневом. В бешенстве он кинулся и ударил одного из мучителей. Его жертва почти год носила на плече память об ударе. Конечно, они сказали, что он начал драку первым, безо всяких на то причин. Все трусы стремятся переложить свою вину на плечи другого.
      Новинха не дружила с детьми. Она была так же замкнута, как и Макрам, только беспомощна. Ничто не сдерживало ее. Она могла открыто сказать правду. Тогда она подумала, что это послужит хорошей тренировкой начинающему Говорящему от свиноподобных. Сам Макрам ничего не значил для нее. Она не догадывалась, как важно это было для него. Для него она стала единственным человеком, принявшим его сторону в многолетней войне с другими детьми. Она же, став зенобиологом, даже не вспоминала о нем.