Из переливающегося глаза Сияющего Человека вырвался огонь и ударил Элвина в самое сердце.
      - Я никогда не воспользуюсь своим даром ради собственной выгоды, пробормотал Элвин-младший.
      Стоило этим словам слететь с губ, как он почувствовал, что сердце его охватил огонь, пылающий и жгущий изнутри. А Сияющий Человек снова исчез.
      Лолла-Воссики задыхался, голова его кружилась. Он чувствовал слабость, неизмеримую усталость. Он понятия не имел, о чем думал мальчик. Он только знал, какие видения посылать, а в конце ему нужно было просто стоять, стоять и ничего не делать. Именно так он и поступил, он стоял и ждал, пока из его глаза вдруг не вырвалась сильная вспышка огня, пронзившая сердце мальчика.
      Но что теперь? Он дважды закрывал глаз и являлся мальчику. Его мучения закончились? Однако он знал, что это еще не конец.
      В третий раз Лолла-Воссики закрыл глаз и увидел, что теперь мальчик сияет куда ярче, чем сиял когда-то он, что свет перешел от него к ребенку. И тогда он понял - да, он стал зверем сновидения для мальчика, но и этот мальчик в свою очередь был его зверем. Для Лолла-Воссики настало время пробудиться от сна.
      Он сделал три шага и опустился рядом с кроватью на колени, его лицо приблизилось к маленькому, испуганному лицу мальчика, которое сияло настолько ярко, что Лолла-Воссики не мог различить, кто перед ним мальчик или муж. "Что мне нужно от него? Зачем я здесь? Что он может мне дать, этот могущественный ребенок?"
      - Расставь все по своим местам. Верни целостность, - прошептал Лолла-Воссики на своем родном языке, на языке племени тони.
      Понял ли его мальчик? Элвин поднял руку, осторожно протянул ее и дотронулся до щеки Лолла-Воссики, прямо под выбитым глазом. Затем положил палец на мертвое веко краснокожего.
      Воздух затрещал, посыпались искры. От неожиданности мальчик вскрикнул и отдернул руку. Но Лолла-Воссики уже не видел его, потому что мальчик неожиданно пропал. Впрочем, Лолла-Воссики не интересовало то, что он сейчас видит, ибо его поразило то, что он _ощущает_. Невероятно.
      Тишина. Зеленая тишина. Черный шум ушел, исчез навсегда. Чувство земли вновь вернулось к нему, и древняя рана исцелилась.
      С трудом переводя дыхание, Лолла-Воссики стоял на коленях - земля вернулась к нему, и теперь он чувствовал ее как раньше. Столько лет прошло, он уже забыл, насколько это здорово видеть во всех направлениях, слышать дыхание каждого животного, обонять аромат каждого растения. Человек, который находится на грани смерти от жажды, чье горло пересохло и в рот которого вдруг попадает струйка холодной, освежающей воды, не может глотать, не может дышать. Он ждал ее, мечтал о ней, но она появилась слишком внезапно, поэтому он не может удержать ее, не может насладиться ею...
      - Не получилось, - прошептал мальчик. - Прости меня.
      Лолла-Воссики открыл здоровый глаз и впервые увидел мальчика как обыкновенного человека. Элвин смотрел на его пустую глазницу. Лолла-Воссики сначала ничего не понял - он поднял руку, дотронулся до дряблого века. Пусто. И вдруг до него дошло. Мальчик счел, что нужно излечить его искалеченный глаз. "Нет, нет, не расстраивайся, ты излечил меня от более глубокой раны - что мне эта жалкая царапина? Зрения я никогда не терял; меня покинуло чувство земли, а ты вернул его мне".
      Он хотел крикнуть это мальчику, крикнуть во весь голос, запеть от радости. Но чувства, которые его переполняли, были слишком сильны. Слова не шли на язык. Он даже не мог послать ему видение, потому что они оба пробудились. Сон закончился. Они стали друг другу зверем сновидения.
      Лолла-Воссики схватил мальчика обеими руками и притянул к себе, поцеловав в лоб, нежно и крепко, как отец - сына, как брат - брата, как друг - друга за день до смерти. Затем подбежал к окну, перемахнул через подоконник и упал на землю. Земля спружинила под его ногами, как под ногами самого настоящего краснокожего, чего не случалось с ним много лет; трава стелилась под ним; кусты раздвигали свои ветви; листья поднимались, когда он несся сквозь чащу. И тогда он действительно дал волю чувствам закричал, запел, и ему было все равно, услышит его кто-нибудь или нет. Животные не бежали от него, как это было раньше; наоборот, они шли, чтобы послушать его песню. Певчие птички проснулись, чтобы подпеть ему; из леса выпрыгнул олень и помчался с ним бок о бок через луг, подставляя свою спину под руку Лолла-Воссики.
      Он бежал, пока у него не перехватило дыхание, и за все это время он не встретил ни единого врага, не почувствовал ни единого укола боли; к нему вернулась прежняя целостность, он снова стал человеком. Он остановился на берегу Воббской реки, рядом с устьем Типпи-Каноэ. Хватая ртом воздух, он хохотал.
      Только тогда он обнаружил, что из его руки капает кровь. Разрез, который он сделал, чтобы продемонстрировать бледнолицему мальчику боль, по-прежнему кровоточил. Штаны и рубашка насквозь пропитались кровью. "Одежда белого человека! Не нужна ты мне больше". Он содрал ее и швырнул в реку.
      Странная вещь произошла. Одежда упала на поверхность воды, как на землю. Она не тонула, ее не уносило течением.
      Как такое может быть? Неужели сон не кончился? Может, он еще не совсем проснулся?
      Лолла-Воссики закрыл глаз.
      И сразу увидел нечто ужасное, настолько ужасное, что закричал от страха. Закрыв глаз, он снова увидел черный шум, огромное полотно черного шума, твердое, замерзшее. Это была река. Это была вода. Она была сделана из смерти.
      Он открыл глаз, и черный шум опять превратился в обычную воду, только одежда лежала на прежнем месте.
      Тогда он мертвой глазницей посмотрел туда, куда бросил штаны и рубашку. По черной поверхности растекался свет. Он кружился, сиял, ослеплял. То сияла его собственная кровь.
      Теперь он видел, что черный шум на самом деле представляет собой пустоту, ничто. Это место, где заканчивается земля и начинается пустота, край мира. Но его кровь, искорками протянувшаяся по поверхности черного шума, мостиком перекинулась через безбрежное ничто. Лолла-Воссики встал на колени и окровавленной рукой коснулся воды.
      Она была упругой, теплой и упругой. Пролившаяся кровь создала небольшую платформу. Он переполз на нее. Она оказалась гладкой и твердой - прямо как лед, только от нее веяло теплом, дружелюбием.
      Он открыл глаз. Вновь появилась река, но вода под ним осталась твердой. Там, где ее касалась кровь, водная стихия мигом затвердевала.
      Он подполз к месту, где лежала одежда, и принялся толкать ее перед собой. Добравшись до середины реки, он пополз к другому берегу, оставляя за собой тоненький, мерцающий мостик крови.
      Он творил невозможное. Мальчик не просто исцелил его. Он изменил порядок вещей. Это было пугающе прекрасно. Лолла-Воссики взглянул в воду, текущую между его рук. На него смотрело его собственное одноглазое отражение. Тогда он закрыл здоровый глаз, и ему явилось совсем иное видение.
      В этом видении он стоял на поляне, обращаясь к сотням, к тысячам краснокожих, собравшихся со всех концов страны из разных племен. Он увидел, как они строят из деревьев город - тысячи, десятки тысяч сильных мужчин и женщин, освободившихся от огненной воды белого человека, от ненависти белого человека. В видении они обращались к нему как к Пророку, но он отрицал свой пророческий дар. Он был всего лишь дверью, открытой дверью. "Шагните сквозь нее, - призывал он, - и обретите силу. Единый народ, единая земля".
      Дверь. Тенскватава.
      Внезапно ему явилось лицо матери, и она назвала его. "Тенскватава. Это твое имя теперь, ибо спящий пробудился".
      Той ночью, вглядываясь в затвердевшие воды Воббской реки, он увидел много разного. Ему открылось столько, что даже не описать; за один час перед ним пролетела вся история этой земли, жизнь каждого человека, когда-либо ступавшего на нее, белого, краснокожего или черного. Он видел начало, он видел конец. Великие войны представали его взгляду, страшные жестокости, убийства, грехи, но вместе с тем он лицезрел добро и красоту.
      И кроме того, его посетило видение Хрустального Града. Града, сотворенного из воды, твердого и прозрачного, как стекло. Вода, создавшая его, никогда не растает, а высокие хрустальные башни будут вечно подниматься в небо, отбрасывая на землю тени семимильной длины. Но поскольку башни те были абсолютно чистыми и прозрачными, тени нельзя было назвать тенями - солнце беспрепятственно проникало сквозь великолепие города. Любой мужчина, любая женщина могли заглянуть внутрь хрусталя и познакомиться с видениями, которые явились Лолла-Воссики. И в людях этих было заложено совершенное понимание, они смотрели на мир глазами, исполненными чистого солнечного света, а голоса их яркими искрами разлетались по земле.
      Лолла-Воссики, отныне носящий имя Тенскватава, не знал, его ли руками будет построен Хрустальный Град, доведется ли ему жить в нем, успеет ли он увидеть его великолепие, прежде чем умрет. Сначала надо свершить то, что предстало перед ним в водах Воббской реки. Он смотрел и смотрел, пока картинки не начали расплываться. Тогда он дополз до берега, выбрался на твердую землю и шагал вперед, пока не вышел на луг, который явился ему в видении.
      Именно сюда он созовет краснокожих, именно здесь он будет учить их тому, что пришло к нему в видениях. На этом лугу он поможет им стать не самыми сильными, но сильными; не самыми великими, но великими; не самыми свободными, но свободными.
      Некий бочонок мирно покоился в развилке некого дерева. Все лето он простоял незамеченным. Но дождь и летняя жара все же отыскали его, до него добрались насекомые и зубы жадных до соли белок. Он мок, высыхал, нагревался, остывал - ни один бочонок не продержится в таких условиях. Вот и этот треснул - маленькая трещинка пробежала по его днищу, и содержащаяся внутри жидкость капля за каплей вытекла наружу. Спустя пару часов бочонок полностью опустел.
      Но это уже было неважно. Никто не искал его: Никто по нему не горевал. Никто не стал плакать, когда зимний лед расколол его, рассыпав обломками по раскинувшемуся под деревом белоснежному покрывалу.
      5. ПРОРОК
      Когда слухи об одноглазом краснокожем, называющем себя Пророком, достигли ушей губернатора Билла Гаррисона, тот лишь презрительно расхохотался, сказав:
      - Да это ж, наверное, не кто иной, как мой старый приятель Лолла-Воссики. Ничего, когда виски из того бочонка, что он у меня упер, закончится, он быстренько забудет о своих видениях.
      Однако вскоре губернатор Гаррисон получил весьма тревожные известия. Оказалось, слова Пророка пользуются огромным уважением среди краснокожих, и дикари произносят его имя с таким же почтением, с которым произносят истинные христиане имя Иисуса. Тогда-то губернатор призадумался. Созвав со всего Карфаген-Сити краснокожих, - виски в тот день не раздавали, поэтому аудитория собралась вполне приличная, - Билл Гаррисон толкнул перед ними речь. И вот что он сказал в своей речи:
      - Если Лолла-Воссики действительно Пророк, тогда он должен свершить на наших глазах чудо, должен показать нам, что умеет нечто большее, нежели просто болтать языком. Попросите его отрезать себе руку или ногу, и пусть он приживит ее обратно, тем самым доказав, что он настоящий пророк! А еще лучше заставьте его вырвать собственный глаз, а потом поставить на место. Что вы говорите? У него уже нет одного глаза? Прекрасно, значит, и калечиться не придется, он и так вам совершит чудо! Пока у него только один здоровый глаз, никакой он не пророк!
      Эти слова дошли до Пророка, когда он учил на лугу, раскинувшемся на пологих берегах Типпи-Каноэ, примерно в миле от того места, где она вливалась в Воббскую реку. Вызов, брошенный губернатором Гаррисоном, доставили поклоняющиеся виски краснокожие. Передав его слова, они не преминули вдоволь поиздеваться над Пророком, приговаривая:
      - Посмотрим, как ты излечишь свой глаз!
      Пророк посмотрел на них здоровым глазом и сказал:
      - Этим глазом я вижу двух краснокожих мужчин, слабых и больных, превратившихся в рабов огненной воды. Люди эти осмеливаются попрекать меня словами, брошенными человеком, который убил моего отца.
      Затем, закрыв здоровое веко, он сказал:
      - А этим глазом я вижу двух детей земли, сильных, здоровых и прекрасных, любящих своих жен и детей, несущих одно лишь добро.
      После чего, снова открыв глаз, он спросил:
      - Какой из моих глаз ущербен, а какой видит правду?
      И они ответили ему:
      - Тенскватава, ты истинный пророк, ибо оба твои глаза здоровы.
      - Тогда отправляйтесь и передайте Бледнолицему Убийце Гаррисону, что я свершил требуемое чудо. И свершил еще одно, о котором он не просил. Скажите ему, что однажды в его дом прокрадется огонь, но не человеческая рука положит ему начало. Только дождь сможет затушить его, правда, прежде чем умереть, огонь отнимет у Гаррисона нечто большее, нежели руку, ногу или глаз, - и отнятого будет уже не вернуть.
      6. БОЧОНОК С ПОРОХОМ
      - Ты хочешь сказать, что груз вам _не нужен_? - в изумлении уточнил Рвач.
      - Мы еще не успели использовать то виски, которое ты продал нам в прошлый раз, Рвач, - извиняющимся голосом объяснил интендант. - Максимум, что мы можем взять, это четыре бочонка. По правде говоря, это и так больше, чем нам требуется.
      - Я спускался по реке от самого Дикэйна, моя баржа доверху загружена виски, по пути я не останавливался ни в одном городке, я пошел на такие жертвы, а теперь ты утверждаешь...
      - Брось, Рвач, - скривился интендант. - Знаем мы, что тебе стоят твои "жертвы". Думаю, ты без труда покроешь свои расходы и даже извлечешь немалую прибыль, а если нет, что ж, значит, ты не слишком аккуратно обращался с теми деньжатами, что высосал из нас раньше.
      - Кто, кроме меня, торгует с вами?
      - Никто, - пожал плечами интендант.
      - Я хожу в Карфаген-Сити вот уже почти семь лет, и последние четыре года я владею монополией на...
      - Вот именно, поэтому если ты немного поворочаешь мозгами, то вспомнишь, что в старые дни большую часть твоей выпивки потребляли краснокожие.
      Рвач оглянулся по сторонам, отошел на несколько шагов от интенданта, постоял на влажной траве речного берега. Его баржа лениво перекатывалась на тихих волнах. Вокруг не было видно ни одного краснокожего, ни единого, это факт. Заговор, интриги? Нет, Рвач сразу почуял бы неладное. В последние разы, что он приходил в Карфаген, краснокожих становилось все меньше и меньше. Хотя поблизости постоянно сшивались несколько пьяниц.
      Он повернулся и заорал на интенданта:
      - Ты что, хочешь мне сказать, что краснокожие вообще больше не пьют виски?
      - Да нет, пьют. Поищи и убедись сам, эти пьяницы должны где-то поблизости валяться. Просто наши запасы еще не закончились.
      Рвач тихонько выругался.
      - Пойду повидаюсь с губернатором.
      - Сегодня ты его не застанешь, - предупредил интендант. - У него сейчас очень занятое расписание.
      - Для _меня_ в его расписании местечко всегда найдется, - грязно ухмыльнулся Рвач.
      - Вряд ли, Рвач. Он мне лично сказал, что у него и минутки свободной нет.
      - Может быть, это он считает себя таким уж занятым, но я почему-то думаю, что это не так.
      - Делай как знаешь, - махнул рукой интендант. - Так что, мне выгружать те четыре бочонка, которые мы возьмем?
      - Погоди пока, - рыкнул Рвач. И, повернувшись, заорал на своих подручных, в особенности на Бездельника Финка, у которого на роже было написано желание кого-нибудь убить. - Если кто-нибудь вдруг вознамерится наложить лапу на виски, нашпигуйте его свинцом. Я вернусь и проверю. Чтобы в ворюге было не меньше четырех дырок, прежде чем мы отправим его труп на съедение рыбам!
      Парни засмеялись и помахали ему руками. Все, кроме Бездельника Финка, который только еще больше набычился. За этим типчиком нужен глаз да глаз. Поговаривают, что человека, который посмел драться с Бездельником Финком, можно отличить сразу - у него нет ушей. А еще говорят, что, если хочешь уйти от Финка хотя б с одним ухом, нужно подождать, пока он оторвет у тебя первое и начнет жевать, а потом пару раз пальнуть в Бездельника из винтовки, чтобы отвлечь его внимание, а самому поскорее уносить ноги. Настоящий речной волк. Рвач почему-то немножко нервничал при мысли, что Финк может натворить, если Рвач не заплатит ему обещанных монет. Билл Гаррисон обязан взять виски - иначе будут крупные неприятности.
      Шагая по форту. Рвач заметил некоторые перемены. Табличка на воротах, которую Гаррисон повесил четыре года назад, еще держалась, но ее уже изрядно потрепала непогода, побил дождь, а подновить никто и не позаботился. Кроме того, городок перестал расти. Свежесрубленное дерево почернело, и здания теперь выглядели какими-то серыми и старыми.
      В Гайо все было по-другому. Бывшие маленькие крепости превращались в настоящие города, где на вымощенных булыжником улицах стояли бок о бок покрашенные домики. Жизнь в Гайо кипела, по крайней мере в восточной части территории, в той, что ближе к Сасквахеннии, и ходили слухи, что не сегодня-завтра Гайо станет штатом.
      В Карфаген-Сити все было наоборот.
      Рвач вышел на главную улицу. По-прежнему множество солдат, и, похоже, былая дисциплина сохранилась, надо отдать должное губернатору Биллу. Но там, где раньше валялись в стельку пьяные краснокожие, накачавшиеся огненной водой, теперь разлеглись мерзкие небритые типы, способные дать фору своим уродством даже Бездельнику Финку, и виски от них воняло ничуть не меньше, чем от краснокожих. Четыре здания превратились в салуны, и дела у них, судя по всему, шли весьма неплохо - оживление внутри них царило даже сейчас, когда солнце ярко сияло с небосвода.
      "Вот в чем дело, - подумал Рвач. - Вот в чем беда. Былой Карфаген остался в далеком прошлом, форт превратился в обычный речной городишко, в город салунов. Неудивительно, что никто не хочет здесь жить, когда вокруг столько речных крыс. Это город виски.
      Но если это город виски, губернатор Билл должен был бы принять меня с распростертыми объятиями, а не лепетать что-то там насчет четырех бочонков".
      - Если хотите, мистер Палмер, вы, конечно, можете подождать, но губернатор не сможет сегодня с вами встретиться.
      Рвач сидел на скамейке рядом с штаб-квартирой Гаррисона. Он заметил, что Гаррисон поменялся кабинетами со своим адъютантом. Отдал свой просторный, большой кабинет - в обмен на что? На какую-то комнатушку с глухими стенами. Зато в ней не было ни одного окна. Это кое-что да значит. Похоже, Гаррисон не хочет, чтобы люди видели его в окнах. Может, он боится попытки покушения?
      Рвач просидел два часа, наблюдая за входящими и выходящими солдатами. Он старался не злиться. Гаррисон частенько выкидывал подобные фортеля, заставляя человека ждать до тех пор, пока посетитель не разозлится настолько, что, войдя в кабинет, двух слов от злости связать не сможет. Некоторые даже потерпеть толком не могли - кипя негодованием, сами уходили. А кое-кто вдруг начинал ощущать себя маленьким и незначительным, и Гаррисон легко обрабатывал такого человека. Рвачу были известны эти фокусы, поэтому он сохранял спокойствие. Но дело шло к вечеру, солдаты сдавали вахту и шли в увольнение - тут и он не выдержал.
      - Что это вы делаете? - напустился он на капрала, который убирал дела в стол.
      - Стол прибираю. На сегодня моя служба закончилась, - спокойно ответил капрал.
      - Но я же еще здесь.
      - Вы тоже можете уйти, если хотите, - пожал плечами капрал.
      Этот остроумный ответ, словно пощечиной, хлестнул Рвача. Раньше местные парни только и думали, как бы подлизаться к Рвачу Палмеру. Да, времена меняются слишком быстро. Это Рвачу очень не понравилось.
      - Щенок, да я тебя и твою матушку с потрохами могу купить и еще прибыль выручу с вашей продажи.
      Наконец-то он достал этого задаваку. Выражение скуки мигом исчезло с лица капрала. Однако он не позволил себе сорваться или замахнуться на Рвача. Встав в подобие стойки "смирно", он вежливо ответил:
      - Мистер Палмер, вы можете ждать здесь хоть всю ночь, хоть весь завтрашний день, но вы не увидите его превосходительство губернатора. Вы уже просидели под дверьми его кабинета целый день, и это еще раз доказывает, что вы слишком тупы, чтобы уловить кое-какие перемены, происшедшие в нашем городе.
      Так что в проигрыше все равно остался Рвач. Разъярившись, он вскочил и ударил капрала. Вернее, даже не ударил. Скорее пнул, потому что Рвач никогда не умел драться, как истинный джентльмен. Согласно его представлениям, настоящая дуэль заключалась в следующем: надо затаиться за скалой, подождать, пока враг пройдет, после чего пальнуть ему в спину и драпать со всех ног. Вот капрал и получил здоровенным старым башмаком прямо в коленную чашечку, отчего его нога согнулась под таким углом, под каким, по идее, не должна была сгибаться. Капрал заорал во всю глотку - и имел на это полное право. Дело было не только в боли, просто после такого пинка он уже больше не сможет нормально ходить. Наверное, Рвачу не следовало поступать с парнем так жестоко, но уж больно любил этот капрал нос задирать. Сам нарывался на добрый пинок.
      Однако капрал-то оказался не один. Стоило ему вякнуть, как мигом прибежали сержант и четверо солдат. Они, как чертики из коробки, выскочили из кабинета губернатора, напоминая разъяренных ос, - штыки наготове, в глазах огонь. Двум солдатам сержант приказал отнести капрала в лечебницу, а другие два взяли Рвача под арест. Но не по-джентльменски, как это имело место четыре года назад. На этот раз приклады их мушкетов постоянно поддавали Рвачу то под зад, то под дых - как бы случайно, - а на одежде его обрисовалось несколько отпечатков подметок, которые неизвестно как туда попали. Закончилось все тем, что Рвач оказался в тюремной камере - в самой настоящей тюремной камере, а не в кладовке, как в прошлый раз. Одежду ему оставили - а вместе с ней и множество синяков.
      Да, теперь сомневаться не приходилось. Времена изменились.
      Той ночью в камеру посадили еще шестерых - троих за пьянство, троих за драки. И ни один из них не был краснокожим. Рвач прислушался к разговорам. Особым умом никто из его сотоварищей по камере не отличался, поэтому Рвач слушал и ушам своим не верил. Ни слова не было произнесено о том, чтобы набить морду какому-нибудь краснокожему, ни слова о том, чтобы порезвиться с дикарскими скво. Такое впечатление, краснокожие в окрестностях Карфагена вымерли.
      Хотя, может, и так. Может, краснокожие взяли и дружно снялись с этих мест, но разве не этого добивался губернатор Гаррисон? Теперь, когда краснокожие бежали, почему Карфаген-Сити не процветает, почему сюда не едут белые поселенцы?
      Намек на ответ Рвач получил, когда один из забияк сказал:
      - Похоже, до следующего налогового сезона работы у меня не предвидится.
      Остальные дружно заулюлюкали.
      - Должен сказать, я ничуть не возражаю работать на правительство, но какая-то это непостоянная работенка.
      Рвач предпочел не уточнять, что они имели в виду. Зачем привлекать к себе лишнее внимание? Ему не хотелось, чтобы по округе пошли слухи о том, что, проведя ночь в тюрьме, он вышел весь избитый. Стоит таким слухам разойтись, как все сразу сочтут, что он решает вопросы исключительно своими кулаками, а Рвачу не хотелось начинать жизнь заново, приобретя репутацию обычного уличного забияки. Да и возраст уже не тот.
      Утром за ним пришли солдаты. Другие, не те, что вчера, и эти уже не стали размахивать во все стороны ногами и прикладами. Они вывели Рвача из тюрьмы, и тот наконец-то предстал перед светлыми очами Билла Гаррисона.
      Но встреча произошла не в кабинете. Рвача привели в личный губернаторский особняк, вернее, в его подвал. И очень странно его туда привели. Солдаты - наверное, дюжина, не меньше - спокойненько маршировали вокруг дома, как вдруг, повинуясь невидимому сигналу, один из них кинулся к подвальной дверце, распахнул ее, а двое других поволокли Рвача вниз по ступенькам. Подвальная дверь с громким стуком захлопнулась, чуть не разбив им головы, а в это время все остальные солдаты исправно маршировали, делая вид, будто ничего особенного не произошло. Подобная спешка Рвачу крайне не понравилась. Она означала, что Гаррисон не хочет, чтобы кто-нибудь видел, как они с Рвачом встречаются. А стало быть, разговор предстоит не из легких, потому что Гаррисон всегда может заявить, что они вообще не виделись. Нет, _солдаты_, конечно, знают об этой встрече, но также им известно и о неком капрале, у которого прошлым вечером колено выгнулось наоборот. Вряд ли они станут выступать в защиту Рвача Палмера.
      Гаррисон, впрочем, ничуть не изменился. Улыбнувшись и пожав Рвачу руку, он хлопнул торговца по плечу:
      - Ну, как поживаешь, Рвач?
      - Бывало лучше, губернатор. Как твоя жена? И малыш?
      - Здорова, здорова, на лучшее и надеяться нельзя, тем более если вспомнить, что она настоящая леди, а вынуждена жить в подобной глуши. А мальчишка, он настоящий солдат, мы даже сшили ему маленький мундирчик, посмотрел бы ты, как малец вышагивает на параде.
      - После таких разговоров я сам начинаю подумывать, а не обзавестись ли и мне семьей.
      - Рекомендую от всего сердца. Ой, Рвач, чего это я? Ты садись, садись вот сюда.
      Рвач сел:
      - Спасибо, Билл.
      Гаррисон удовлетворенно кивнул:
      - Рад тебя видеть, столько времени прошло...
      - Я-то хотел увидеться с тобой еще вчера, - намекнул Рвач.
      - Ну, дела, дела, - печально улыбнулся Гаррисон. - Разве мои парни не сказали тебе, что у меня сейчас очень плотное расписание?
      - Однако раньше ты всегда выкраивал для меня минутку-другую, Билл.
      - Ну, бывают дни, когда просто не продохнуть. Я действительно был очень занят, что я могу с этим поделать?
      Рвач покачал головой:
      - Ладно, Билл, давай заканчивать с враками, мы достаточно накормили друг друга всякой брехней. То, что произошло, было частью плана. И план этот был придуман не мной.
      - О чем ты говоришь, Рвач?
      - Я говорю, может, тот капрал вовсе не хотел, чтобы ему ломали ногу. Просто у меня такое чувство, что в его обязанности входило заставить меня затеять Драку.
      - В его обязанности входило следить за тем, чтобы меня никто не беспокоил, Рвач. И никакого другого плана у меня не было. - Лицо Гаррисона внезапно погрустнело. - Рвач, должен сказать, ты вляпался в крутую передрягу. Ты напал на офицера армии Соединенных Штатов.
      - Капрал - это не офицер, Билл.
      - Пойми, Рвач, я бы и сам хотел отправить тебя на суд в Сасквахеннию. Там есть законники, жюри и так далее. Но суд должен состояться _здесь_, а члены местного жюри не очень-то милостиво относятся к заезжим, которые взяли в привычку ломать капралам колени.
      - Хорошо, предположим, с угрозами мы закончили. Теперь скажи, что тебе от меня нужно на самом деле.
      - На самом деле? Я не прошу ни о каком одолжении, Рвач. Я просто проявляю беспокойство о своем друге, у которого неприятности с законом.
      - Должно быть, то, чего ты от меня добиваешься, действительно мерзко, иначе ты бы меня просто подкупил, вместо того чтобы запугивать. Это, наверное, нечто такое, что, по твоему мнению, я не пожелаю исполнить, если только не буду запуган до смерти. И вот сейчас я пытаюсь представить, что же за мерзость ты измыслил, за которую, как ты считаешь, я не возьмусь. Признаюсь, список моих предположений не так уж велик, Билл.
      Гаррисон покачал головой:
      - Рвач, ты меня не понял. Абсолютно не понял.
      - Город умирает, Билл, - ответил Рвач. - Все твои планы сорвались. И мне кажется, это произошло потому, что ты наделал массу глупостей. Похоже, краснокожие начали уходить - а может, все вымерли, - и ты совершил глупейшую ошибку. Ты попытался вернуть деньги, продать пропадающее спиртное и созвал сюда отребье земли, самые худшие отбросы белого человека, речных крыс, некоторые из которых переночевали на пару со мной в тюрьме. Ты воспользовался их услугами для сборов налогов, да? Фермеры не любят налоги. И в особенности не любят, когда налоги эти собирает всякая шваль да мразь.
      Гаррисон налил в бокал виски на три пальца и одним глотком выпил половину.
      - Ты потерял своих пьяниц краснокожих, лишился фермеров, и теперь у тебя остались лишь солдаты, речные крысы и те деньги, которые ты умудрился спереть у армии Соединенных Штатов, вопя о поддержании мира на западе.
      Гаррисон допил виски и громко рыгнул.
      - Тебе не везло, ты вел себя крайне глупо, а теперь вдруг решил, что сможешь заставить старину Рвача вытащить тебя из той глубокой дыры, в которую ты сам угодил.
      Гаррисон плеснул в бокал еще виски. Но вместо того чтобы выпить, он размахнулся и швырнул стакан в лицо Рвачу. Виски огнем ожгло глаза, бокал больно ударил прямо в лоб, и через мгновение Рвач уже катался по полу, пытаясь выцарапать разъедающее глаза спиртное.
      Однако вскоре он снова сидел в кресле, прижимая к своему лбу кусок смоченной в холодной воде тряпки, присмирев и поутихнув. У него не было иного выхода - у Гаррисона на руках был "флэш", а у него - всего лишь две пары. Сначала выберемся отсюда живыми, а там посмотрим, правильно?
      - Глупостей я не делал, - сказал Гаррисон.
      "Нет, конечно, нет, ты самый умный губернатор за все времена Карфагена, я удивлен, что ты еще не король". Так бы ответил ему Рвач. Но он держал пасть закрытой.
      - Это все Пророк. Тот краснокожий, поселившийся на севере. Он построил свой городок на берегу Воббской реки, прямо напротив Церкви Вигора, - вряд ли это случайное совпадение. Здесь видна рука Армора, вот кто во всем виноват. Он пытается отнять у меня Воббскую долину и использует для этого _краснокожего_. Я знал, что краснокожие толпами валят на север, все знали это, но у меня оставались мои домашние дикари, те, которые еще не вымерли. А когда краснокожих стало поменьше - в особенности когда ушли все шони, я только обрадовался, подумав, что теперь ко мне будет приезжать больше поселенцев. И ты ошибся насчет моих сборщиков налогов. Это не они распугали поселенцев. Это все Такумсе.
      - Я было подумал, что это все Пророк.
      - Кончай здесь язвить, Рвач, нынче у меня терпение не то, что раньше.
      "Почему ты не предупредил меня об этом, до того как швырнул бокалом? Нет, нет, нельзя злить его".