Монастырь Санта-Мария д'Импрунета находился в четырех милях от Флоренции. Достаточно близко, чтобы монахини в случае опасности могли укрыться за стенами города, и достаточно далеко, чтобы обеспечить их неизменный покой.
      Мало кто знал, что скрывалось за толстыми стенами и постоянно закрытыми воротами. Посвятить жизнь Богу означало отречься от жизни людей. Однажды переступив порог монастыря, выйти из него было невозможно. Несколько камер, вырытых в недрах основного здания, постоянно напоминали эту истину самым своенравным послушницам.
      С вершины холма, расположенного неподалеку, Макиавелли наблюдал за развалинами, тонувшими во мраке. Как и повсюду, война оставила здесь свой зловещий след. Давным-давно последние уцелевшие монашки покинули монастырь. Теперь он уже не скрывал в себе никаких тайн. От одной из некогда самых богатых обителей остались только развалины, заросшие колючим кустарником.
      Устояла только часовня, неизвестно как сохранившаяся благодаря то ли милости божьей, то ли редкому таланту архитектора, то ли просто прихоти случая. Все остальное напоминало обломки корабля, развороченного бурей. Обломки балок и обугленные стены без слов рассказывали о страшном пожаре, который уничтожил монастырь.
      Вот уже три часа Макиавелли с друзьями следили за монастырем. Ничто не указывало на присутствие людей. Погруженные во мрак, руины, казалось, стали царством голодных летучих мышей, летавших повсюду в поисках насекомых.
      Лежа на животе, Гвиччардини потянулся и широко зевнул.
      — Право, с меня хватит! Мы здесь уже несколько часов, и пока ничего не произошло. Ты уверен, что это то самое место, Никколо?
      — Уверен. Я разыскал донесение начальника караула, который нашел монахиню. Она была жива, когда ее вернули сюда.
      — А если Фичино ошибся? Вдруг та старая история не имеет никакого отношения к убийствам?
      — Он был прав, тут нет никаких сомнений. Если это не так, то зачем им ослеплять свои жертвы? Они повторяют наказание монахини, как будто хотят за нее отомстить. Марко и Аннализа там.
 
      — Этот монастырь заброшен много лет назад, — возразил Гвиччардини. — Где их тут можно спрятать? Если бы тут кто-то был, мы бы его давно заметили. До рассвета мы еще успеем вернуться, не торчать же здесь всю ночь!
      — На худой конец мы зря потеряем время. Ничего не поделаешь. Я буду караулить первым, а вы отдыхайте.
      Гвиччардини с трудом поднялся и расположился на ночь под дубом. Он терпеть не мог спать под открытым небом, почти так же сильно, как оставаться трезвым. Тем не менее через несколько минут в ночной тишине раздался его храп.
      Веттори тоже пошел искать себе место для ночлега и чуть поодаль увидел Боккадоро. Она сидела в стороне ото всех, сложив руки на коленях, и дрожала от холода. Он присел рядом и укрыл ее своим плащом. Она открыла глаза и грустно ему улыбнулась.
      — Спасибо, ты такой милый.
      — Я же сказал, что позабочусь о тебе. О чем ты думаешь?
      — О моей стране, о моей семье, которая осталась там, за морями. Хотелось бы мне знать, увижу ли я их когда-нибудь, или судьбой предначертано, чтобы моя жизнь завтра оборвалась. Они меня убьют, Франческо?
      — Зачем ты так говоришь? Мы им тебя не отдадим.
      — Но как же Аннализа и Марко? Я не хочу, чтобы с ними произошло то же, что с Треви и Кьярой. Едва я вошла в вашу жизнь, как принесла с собой смерть и несчастья…
      — Ты в этом не виновата. Наоборот, ты навела нас на след монаха. Если мы из всего этого выберемся, то только благодаря тебе.
      Веттори обнял девушку за плечи. Он пристально посмотрел ей в глаза и обнаружил, что она не пытается отвести взгляд. То, что произошло потом, не имело логического объяснения. Словно во сне, уста Боккадоро прильнули к его устам и ее язык проскользнул ему в рот.
      Девушка мягко опрокинула его на траву. Ее пальцы пробежали по его щеке, скользнули вниз по шее и задержались на груди. Веттори почувствовал, как его охватил жар ее тела, когда она легла сверху.
      Теряя чувство реальности, он полностью отдался потоку из множества охвативших его ощущений. Когда он уже не в силах был сдержать наслаждение, то стиснул зубы, чтобы не закричать. Склонившаяся над ним Боккадоро тоже тихонько застонала, затем ее тело понемногу расслабилось.
 
      — Франческо, вставай! Быстрее!
      Веттори разом проснулся. Его трясла за плечо не тонкая и нежная рука Боккадоро, а рука Гвиччардини. Он попытался на ощупь найти свою любовницу, но рядом ее не оказалось. О своем ночном приключении он предпочел не распространяться, понимая, что друг ему, конечно, не поверит.
 
      Еще до конца не рассвело. Веттори сел, стуча зубами от холода.
      — Давай поторапливайся! — снова зашептал ему Гвиччардини. — И не трать время на прическу!
      — Что? Что происходит?
      — Там внизу какое-то движение, идем скорее!
      Гвиччардини сделал вид, что уходит, но через несколько шагов обернулся:
      — Слушай, а ты не из зябких! Кому придет в голову спать голым в такое время года!
      Со снисходительной гримасой Веттори подобрал разбросанную вокруг одежду и бегом присоединился к остальным. Лежа под защитой кустарника, они наблюдали за монастырской часовней.
      — Что там такое? — спросил Веттори. — Я ничего не вижу.
      — Заткнись и раскрой глаза.
      Веттори всмотрелся в полумрак. Перед зданием двигались две фигуры. В утренней тишине послышалось тихое ржание.
      — Лошади! Их тут вчера не было. Кто их привел?
      — Карлик. Он приехал четверть часа назад.
      — Но куда же он делся?
      — Скрылся под алтарем часовни. Там должен быть ход.
      Охваченный внезапным приступом героизма, Веттори встрепенулся:
 
      — Чего мы ждем? Если Аннализа и Марко там, надо сейчас же идти за ними!
      — Тихо, Франческо. Карлик привел двух лошадей. Он там не один. Подождем еще, они в конце концов выйдут оттуда.
      Предсказание Макиавелли исполнилось быстрее, чем он ожидал. Едва он договорил, как две фигуры вышли из часовни.
      — Я не вижу карлика. Кто же тогда эти двое?
      — Посмотрите на того, что справа! Какой великан! А я-то считал, что Деограциас — единственный во всем творении!
      — Да замолчите же наконец! — сердито приказал Макиавелли. — Они могут нас услышать.
      — Ладно, не бойся… Что они делают, как ты думаешь?
      — Отвязывают лошадей. Похоже, они уезжают. Вам видно второго?
      — Не очень четко, еще слишком темно.
      В этот миг тонкий луч солнца медленно выглянул из-за горизонта и скользнул по фасаду часовни. Боккадоро и трое юношей вскрикнули от удивления, узнав черно-белую сутану, какую носили доминиканцы.
      — Монах! Вот он, перед нами! Надо его задержать! Бежим!
      — Ты, наверное, и правда хочешь умереть сегодня, Франческо! — попытался урезонить его Гвиччардини. — Они не взяли заложников. Эти злодеи и не собирались их освобождать.
      — Они уехали. Разбирайте оружие.
      Гвиччардини достал из-за пояса два кинжала. Один он протянул Макиавелли, а другой отдал Боккадоро, но она не взяла его, отрицательно покачав головой.
      — Почему ты не берешь кинжал? Он может тебе пригодиться.
      — Не надо, я предпочитаю вот это, — сказала она, вынимая из складок платья нож, с которым не расставалась.
      — Вперед! — приказал Макиавелли. — Только тихо!
      Избегая любого шума, кроме шороха ступающих по земле сапог, молодые люди осторожно спустились к порогу часовни.
      — Что будем делать дальше? — прошептал Гвиччардини.
      — Я пойду туда один, — сказал Макиавелли. — А вы ко мне присоединитесь, если все пойдет хорошо.
      Он скрылся в часовне и через минуту появился снова.
      — Путь свободен, — шепотом проговорил он. — Сзади алтарь открыт. Я спущусь с Чиччо. Франческо, тебе лучше остаться здесь с Боккадоро.
      — Жизнь Аннализы и Марко в опасности по моей вине, — прошептала девушка. — О том, чтобы я ждала наверху, не может быть и речи.
      — Кто-то должен сторожить выход из подземелья. Карлик ни в коем случае не должен от нас уйти.
 
      С каменным лицом Боккадоро спрятала нож в складки платья.
      — Раз все так считают… Дело за вами, мессеры.
      Макиавелли первым ступил на темную лестницу. Позади него Гвиччардини, прерывисто дыша, изо всех сил старался удержать равновесие. Они спустились в длинный коридор, освещенный светом факелов. Несколько долгих минут они шли по нему и вдруг оказались в сводчатой комнате.
      Посредине стоял огромный стол, занимая почти все пространство. В свете факелов дерево блестело, как будто его покрыли темным лаком. Широкие стальные браслеты были прикреплены по четырем углам стола. Разложенные прямо на полу разнообразные орудия пыток выставили когти навстречу чужакам.
      — Камера пыток…
      — Не удивительно, что здесь им никто не мешал! Остается узнать…
      — Тсс!
      Макиавелли прижал палец к губам друга. В недрах подземелья послышался звук шагов. Молодые люди лихорадочно искали место, где можно спрятаться.
      Не раздумывая, Макиавелли открыл какую-то дверь и ринулся в нее.
      — Шаги в другой стороне. Иди сюда! Гвиччардини едва успел укрыться в каморке, как карлик вошел в комнату. С настороженным видом он снял со стены факел и направился в сторону выхода.
      Гвиччардини жадно глотал воздух.
      — Я думал — умру! Я никогда еще так долго не задерживал дыхание. Как же нам предупредить Франческо, что карлик идет к нему?
      — Это невозможно. Лучше давай найдем Аннализу и Марко.
      — Во всяком случае, здесь их нет. Макиавелли огляделся. Комнатка, в которой они спрятались, служила кладовой. Отовсюду свисали окорока и колбасы. В углу аккуратными рядами стояли несколько десятков бутылок вина.
      — Вино и окорок… все то, что я люблю! Я мог бы, если потребуется, выдержать здесь осаду.
      Гвиччардини с сожалением покинул съестные припасы и направился вслед за другом в ту единственную часть подземелья, которая оставалась необследованной. Они оказались в еще одном коридоре, гораздо более широком, чем предыдущий. С каждой его стороны были выдолблены кельи.
      — Ты видел, Никколо? Все двери приоткрыты, кроме этой.
      В замочной скважине торчал ключ. Макиавелли медленно повернул его и толкнул дверь.
      — Никколо!
      Аннализа бросилась в его объятия.
      — Мне совсем не хочется прерывать столь нежную встречу, — заметил Макиавелли, — и все же предлагаю поскорее уносить отсюда ноги.
      — Ты не забыл об одной мелочи, Никколо?
      — О карлике?
      — Ничего не поделаешь. Мы нападем на него.
      — Выбора у нас нет.
      Макиавелли схватил факел и пошел к выходу. Когда Гвиччардини проходил мимо последней кельи, в темноте раздался пронзительный крик и кто-то с искаженным от ярости лицом бросился на него. В свете факелов блеснуло лезвие кинжала.
      Несмотря на свою полноту, юноша ловко уклонился от удара и вжался в стену. Не рассчитав броска, нападавший споткнулся и рухнул к его ногам. Гвиччардини схватил его за шиворот и резко отшвырнул к стене.
      — Ах ты мерзкий ублюдок! — взревел он, приподымая его голову. — Черт тебя…
      Он смолк, ибо то, что он увидел, не имело больше ничего человеческого. К нему были обращены пустые, ничего не выражающие глазницы. Длинный шрам тянулся от края рта до уха.
      Она слабо застонала. Языка у нее не было.
      — Монахиня!
      — Оставь ее, Чиччо. Она не опасна.
      — Что мы будем с ней делать?
      — Возьмем с собой. Это то самое доказательство, которое мы искали. Ее надо отвезти к Содерини. Она поедет на лошади вместе с Аннализой.
 
      Приноравливаясь к нетвердой походке слепой монахини, маленькая процессия двинулась по коридору, который вел к выходу. Привлеченный звуком шагов, карлик бросился к ним.
      Гвиччардини выставил вперед шпагу и стал вращать ею у него перед носом:
      — Вот так встреча! Теперь ты, кажется, не так уверен в себе!
      Ничуть не впечатленный действиями противника, карлик мгновенно оценил положение. Один против четырех он бы не выстоял, даже с такими слабыми бойцами, как эти. Он колебался всего один миг, потом бросил факел на землю и кинулся к выходу. Гвиччардини попытался его преследовать, но Макиавелли его остановил:
      — Нет, Чиччо, не надо! Он подстережет тебя в темноте. Франческо остановит его наверху.
 
      Не подозревая о том, что его ждет, карлик со всех ног мчался вон из подземелья. Боккадоро вскрикнула от неожиданности, увидев, как он внезапно выскочил из-под алтаря. Ослепленный дневным светом, он не сразу ее узнал.
      — Мы весь город перевернули вверх дном, чтобы тебя найти, а ты стоишь тут как ни в чем не бывало. Какая удача!
      Он сделал шаг в ее сторону. Веттори встал между ними, выставив вперед шпагу.
      — Не очень-то учтиво так разговаривать с женщиной. Может, лучше нам все обсудить с глазу на глаз?
 
      — Как пожелаешь, — ответил карлик, вынимая из-за пояса кинжал. — В конце концов, какая разница, кого я прикончу первым.
      Тут на его лице появилась кровожадная ухмылка.
      — Погоди-ка! Я тебя узнал: это ты мочился на меня тогда вечером. Давно пора за это ответить, мой мальчик.
      Забыв на время о Боккадоро, он бросился на юношу. Вынужденный отступить под градом ударов, Веттори осознал, какая опасность ему угрожает, если он не сумеет отбить этот яростный натиск. Еще два шага, и он будет прижат к стене часовни. Он воспользовался неудачным выпадом противника, чтобы вырваться, и в свою очередь бросился на него, целясь прямо в лоб.
      В тот миг, когда клинок должен был его поразить, карлик сделал шаг в сторону. Увлеченный своим броском, Веттори проскочил мимо, открыв бок, и кинжал карлика вонзился ему в нижнюю часть живота.
      Пораженный быстротой, с которой был нанесен удар, юноша вскрикнул от боли и рухнул. Широкое красное пятно расплылось по его рубашке. Ценой невероятных усилий ему удалось подняться. Он попытался встать в боевую позицию, но был вынужден опереться на шпагу, чтобы не упасть снова.
      Убийца медленно приближался к юноше, готовый его прикончить. Он провел кончиком пальца по лезвию кинжала и со злорадством посмотрел на свою жертву.
      — Нечего было лезть не в свое дело. Я еще ни разу не проигрывал дуэли.
      — Все когда-то бывает в первый раз, — возразил, скривившись, Веттори. — Подходи и узнаешь!
      — Как же ты намерен защищаться? Забросаешь меня проклятьями?
      Продолжая смеяться, карлик приготовился нанести удар, но его победная улыбка внезапно превратилась в гримасу изумления. Он выронил кинжал, и тот с глухим стуком упал на землю. Из угла его рта вытекла капля крови, затем тонкая струйка побежала по подбородку.
      Еще какое-то мгновение он пытался понять, почему тело его не слушается. Он ничего не чувствовал, но все силы покинули его.
      Невероятная боль пронзила его под лопаткой, и он рухнул на колени к ногам Веттори. Солнце все сильнее слепило его, пока не превратилось в огненный шар.
      Он понял, что умирает, и подумал о всех тех, кого убил сам. Испытали ли они такое же чувство глубокого покоя в свои последние мгновения? Не судьба ему провести остаток своих дней в монастыре за выпивкой, в окружении роскошных женщин, как он надеялся.
      В глубине души он ощущал облегчение. Такой конец был не для него.
      Боккадоро наклонилась над трупом, взялась за рукоять ножа и резко выдернула его из раны. Затем она бросилась к Веттори и помогла ему лечь на землю.
      — Как ты себя чувствуешь?
      — Не очень хорошо.
      — Дай я посмотрю.
      Она осторожно приподняла подол его рубашки.
      — Это серьезно?
      — Нет, не очень. Лезвие скользнуло по поверхности и вырвало у тебя кусочек жира. Отделаешься боевым шрамом.
      — Ты хочешь скрыть от меня, что я умру?
      — Да нет же, дурачок! — смеясь, возразила девушка. — Будь это так, я бы сейчас рыдала.
      Веттори, казалось, ожил:
      — Значит, я тебе небезразличен?
      — Сам догадайся… — сказала она, наклоняясь к нему.
      — Вот те на, не может быть! Скажите мне, что я сплю!
      Гвиччардини не мог прийти в себя: Боккадоро целовала его лучшего друга!
      — Никколо, у меня кошмар?
      — Боюсь, что нет. Тебе остается лишь прикончить их обоих…
      — Желания у меня хоть отбавляй! И как только Господь попускает такое!
      Широко улыбаясь, Марко похлопал его по спине:
      — Придет и твоя очередь, Чиччо. Франческо, она тебя еще не задушила?
      Немного смущенный, Веттори высвободился из объятий Боккадоро. Он задрал рубашку, гордо демонстрируя всем свою рану.
      — Я больше страдаю от этого! Гвиччардини подошел и стал разглядывать рану с лукавым видом.
      — Ты ведь не станешь требовать, чтобы мы рыдали из-за такой царапины! Заметь, придись удар чуть левее, и ты бы лишился мужского достоинства! Ты еще счастливо отделался!
      Боккадоро бросилась обнимать Аннализу, а затем указала на старуху:
      — А это кто?
      — Ключ к разгадке тайны. Мы тебе расскажем по дороге.
      — Кстати, — заметил Гвиччардини, — не пора ли нам в обратный путь?
      — Ты прав, — согласился Макиавелли. — Франческо, ты можешь ехать с нами?
      Стиснув зубы, Веттори покачал головой:
      — Я буду вас задерживать. Вы с Чиччо езжайте вперед. А я вернусь с девушками и монашкой.
      — Так будет лучше, Никколо, — подтвердила Аннализа. — Дядя подождет меня еще немного!
      Макиавелли потупил взор. Он так и не набрался решимости сообщить подруге печальную новость. И теперь он не отважился лишить ее последних часов беззаботной жизни.
      — Решено. У нас теперь есть свидетель, который снимет обвинения с Савонаролы. Осталось только загнать в ловушку этого монаха. Когда вы вернетесь, все будет уже кончено. Чиччо, ты уверен, что хочешь ехать со мной?
      — Что за вопрос? Уж не думаешь ли ты, что я дам тебе повеселиться одному?

      Вынесенный глубокой ночью приговор был окончательным. По завершении процесса, длившегося всего три часа, трибунал под председательством кардинала Сен-Мало признал Савонаролу виновным в убийствах и приговорил к сожжению заживо на площади Синьории перед зданием Палаццо Коммунале. Как всегда в таких случаях, приговор приводился в исполнение в течение дня.
      Зная, что он приговорен заранее, доминиканец даже не пытался защищаться. Один только Содерини выразил протест против предвзятости такого судебного решения, вынесенного священнослужителями, находящимися на службе у папы и короля Франции.
      Кардинал Сен-Мало дождался, пока гонфалоньер закончит свою речь, и затем приподнял свое грузное тело, облаченное в пурпурные одежды.
      — Как князь Церкви, я должен защитить честь данного трибунала, который вы, кажется, презираете, Эччеленца. Я выступаю как представитель короля Франции, но также и от имени Его Преосвященства папы, самым верным поверенным которого я являюсь. Савонарола — монах, и судить его за его преступления могут только служители Церкви.
      Было видно, какое удовольствие доставляет ему еле сдерживаемое бессилие гонфалоньера. Желая насладиться каждым мгновением своего торжества, он медленным шагом приблизился к креслу, в котором сидел Содерини.
      — Не так давно в этом самом зале я советовал вам остерегаться. Колесо судьбы вращается быстро, Эччеленца, а здесь быстрее, чем где-либо еще. В этой плачевной истории замешан один из ваших главных советников. Вам остается только сложить с себя полномочия… или голову.
      — Никогда я не позволю такому негодяю, как вы, указывать мне, что делать! Ступайте к черту!
      Широкая улыбка прелата ясно показывала, насколько он уверен в победе.
      — Нет, Эччеленца… Из нас двоих вы ближе подошли к вратам ада. После этого проклятого монаха, разумеется!
      Словно готовую выстрелить аркебузу, он направил на противника свой толстый палец:
      — У меня долгая память, вы же знаете. И признаюсь, прощение — чувство, совершенно чуждое моей натуре. Вы падете, Содерини, а я уж постараюсь, чтобы ваше падение было весьма болезненным!
      Прежде чем Содерини смог его удержать, Малатеста вскочил со своего места. Кардинал отпрянул, но наемник только плюнул под ноги толстого прелата.
      — По крайней мере, сойдемся на том, Ваше Преосвященство, что те, кто падет, уже не поднимутся. Помните об этом!
      Собор Санта-Мария дель Фьоре гудел от голосов верующих, которые надрывались, вероятно, для того, чтобы Господь им простил, что они приговорили к костру одного из Его праведников.
      Сидя на скамье, Макиавелли разглядывал маленькое «Распятие» Донателло, украшавшее кафедру, с которой Савонарола произносил свои проповеди. Убийцы назначили ему встречу в самом логове поверженного монаха. Символ был ясен: место его триумфа должно стать местом его поражения.
      Христос, словно живой, взирал на пустующую отныне кафедру. Надежда на то, что доминиканец сможет снова взывать к своей пастве с высоты этой трибуны, была ничтожной, но Макиавелли твердо решил ее не упускать.
      В его мозгу все еще звучали слова Корбинелли:
      — Это наша последняя возможность спасти Савонаролу, Никколо. Кем бы ни был тот, кто скрывается под личиной монаха, нам он нужен живым. Ты хорошо меня понял?
      Макиавелли утвердительно кивнул, а врач продолжал:
      — Я спрячусь здесь, в исповедальне. Как только этот ублюдок появится, я его схвачу.
      — Но почему не окружить церковь людьми Малатесты?
      — Он тут же это поймет. Если мы хотим захватить его врасплох, надо действовать как можно более скрытно. Не беспокойся, у меня к нему слишком большой счет, чтобы дать ему ускользнуть!
      Даже не видя Корбинелли, Макиавелли ощущал его присутствие в нескольких шагах от себя. Он физически чувствовал исходящую от него ненависть.
      Спрятавшись за мраморным надгробием, Деограциас тоже находился неподалеку, готовый вмешаться. Напрягшись всем телом, великан ждал только знака своего хозяина, чтобы прийти ему на помощь.
      Макиавелли не терял бдительности. Сидящий перед ним человек, который вот уже полчаса, казалось, усердно молился, поднял голову. В его глазах мелькнула заговорщицкая искра. В сложившихся обстоятельствах Гвиччардини проявил незаурядный актерский талант, подумалось Макиавелли. Он дал себе слово похвалить его за удачную импровизацию.
      Еще десять минут прошли в томительном ожидании. Для Савонаролы начался обратный отсчет времени. Костер будет зажжен менее чем через час, едва сгустятся сумерки, чтобы пламя было видно отовсюду в городе. Если убийцы не появятся в ближайшие минуты, то всем надеждам придет конец.
      Толпа в глубине церкви вдруг всколыхнулась и расступилась. Макиавелли сразу узнал гиганта, который оглушил его несколько дней тому назад, когда он обнаружил тело Корсоли, пригвожденное к двери. Он производил впечатление невероятной мощи и сдерживаемой силы.
      Он подошел прямо к секретарю, бесцеремонно расталкивая тех, кто попадался ему на пути. Край черно-белой сутаны показался из-за его широкой спины. Закрываясь капюшоном, монах уселся рядом с Макиавелли.
      — Ну, вот мы и встретились лицом к лицу, мой юный друг! Как я рад встрече с тобой! Обстоятельства не слишком подходящие, но я должен похвалить твое упорство. Мало кто осмеливался так настойчиво мне противостоять.
      — Кто вы? — сухо ответил ему Макиавелли. — Как я должен вас называть? Может быть, Принцепс? Если, конечно, у вас не найдется другого имени.
      — Пока тебе будет достаточно этого прозвища. Если я скажу, кто я, то лишу тебя удовольствия попытаться понять это самому. Но я не вижу Боккадоро, где она?
      — Я приведу ее, только когда увижу Аннализу и Марко.