– Гийом? А при чем здесь… – Заминка. И удивление в глазах сменяется искреннейшей обидой. – Вы… вы неправильно подумали. Я бы никогда… я…

Похоже, я действительно немного промахнулась.

– Он… он писал мне письма. Но я не соглашалась встречаться! Я… я просила его оставить меня… трижды, – тихо добавила Тисса, кутаясь в плащ.

А вот о письмах наша светлость впервые слышит. Вот же скотина улыбчивая… письма, значит. Любовные. Надо думать, душевные до умопомрачения. И Тисса не поддалась? Железная девочка.

– Прости, пожалуйста. Мне казалось, что он тебе нравится.

– Сначала – да. – Девочка выдохнула с облегчением. Похоже, тайная переписка ее изрядно измучила. – Он был таким…

– …романтичным.

– Да. Но это все равно было бы неправильно. Нехорошо.

Да здравствует высокая мораль, аки естественная защита юных дев от коварных соблазнителей! Нет, книгу я все же прочту обязательно.

– Сперва я не отвечала ему, ваша светлость. Я думала, что он сам поймет. А он все писал и писал… и… я написала, что нам не суждено быть вместе. И попросила прекратить. А он… – Тисса все-таки решилась протянуть руки к огню. – И я не знаю. Письма стали другими. Злыми. Там были не очень хорошие вещи про других людей.

…что не сочетается со светлым рыцарским образом, который постепенно самоликвидировался. Ладно, вопрос с перепиской замнем: у всякой приличной девушки должен быть свой маленький девичий секрет. Но тайна нынешней ночи осталась неразгаданной. Не сокровища же она искала в осеннем саду!

Думай, Иза…

Если не Гийом, то кто остается, сколь бы ни парадоксальной представлялась догадка?

– Тисса, – я говорила, глядя ей в глаза, – скажи, в твоем… отсутствии виноват Урфин?

Угадала.

По лицу вижу, что угадала.

Вот же сволочь блондинистая. Я не знаю, в какую авантюру он втянул Тиссу, но должен был бы понимать, чем это приключение для нее обернется. Или в очередной раз подумать не успел?

– Я обещала никому не говорить.

– А ты и не сказала. Я сама догадалась.

Подробности же выясним при личной встрече, которая состоится немного позже. Но будет теплой. Я бы сказала – горячей.

Беседу прервал стук в дверь: принесли куриный бульон с солеными гренками, ягнячьи ребрышки под острым соусом, блинчики… в общем, много всего принесли. В двойной порции.

Нет, Сержант – это чудо. Как он узнал, что наша светлость тоже проголодается?

– Ешь. – С огромной охотой подаю личный пример, которому Тисса, однако, не спешит следовать. По глазам вижу – голодна, но держится.

– Ваша светлость, я наказана. И это справедливо.

Да неужели?

– Неважно, что было причиной моего поведения, оно недопустимо. И леди Льялл… она не такая строгая, как вы думаете.

Строгая? Да эта Мэри Поппинс местного разлива меня в дрожь ввергает самим своим видом. С ней я тоже разберусь. Но позже.

– …прежде она никогда не применяла розги…

…не хватало еще…

Стоп. Прежде?

– …я всецело заслужила сегодняшнее наказание. Видите ли… моя репутация и так находилась под угрозой, а после того, что произошло… леди Льялл не просто так появилась. Ей кто-то сказал. Кто-то видел, что я сделала. И теперь все узнают.

Она разом сникла и почти прошептала:

– …и если их сиятельство на мне не женятся, то…

…то это будет последнее, что Урфин не сделает в жизни.

– Женится. Лично прослежу, – уверила я Тиссу, у которой перед глазами явно стояла улица, где отчаявшиеся девы вынуждены предаваться разврату до конца жизни.

– Ешь.

Приказа Тисса ослушаться не посмела. Ела она аккуратно, стараясь не глядеть на меня, словно стесняясь и собственного голода, и самого факта пребывания в спальне наших светлостей. Мне же следовало прояснить еще кое-что.

– Как понимаю, их сиятельство, – чтоб им икалось сиятельнейшим образом, – тебя больше не пугают?

Тисса кивнула, но как-то неуверенно. То есть еще сама не поняла, или пугают, но не так сильно, как прежде? Она разлила чай и, пригубив, поморщилась. Добавила сахара. И еще чая.

– Горький какой-то.

И пахнет весьма характерно. Принюхавшись, я поняла, что с легкой Сержантовой руки чай крепко сдобрили бренди или чем-то вроде. Скорее даже бренди разбавили чаем. Пожалуй, наша светлость воздержится. А Тисса пусть пьет, ей для снятия стресса полезно.

Тисса и пила. Молчала. Потом, наконец, призналась:

– Он… не такой, как я думала.

То есть не совсем, чтобы злое зло, тьма, смерть и разрушение? И проблески совести виднеются где-то на горизонте.

– Но… ваша светлость, зачем я ему нужна? Раньше я думала, что у него нет выбора. Но Долэг сказала, что ей Гавин сказал, что его отец говорил старому лэрду, что имеет двоих дочерей и… и Деграсы – хороший род. Древний. Богатый. Породниться с ними – большая честь.

Гавин – умница. Не знаю, насколько сказанное правда, и уж точно сомневаюсь, что сам Урфин в курсе чужих на него матримониальных планов, но сам факт наличия соперниц весьма способствует пробуждению здорового женского эгоцентризма. И кажется, неведомые мне дочери барона Деграса задели Тиссу куда сильней, чем она пытается показать.

– Может, ты просто нравишься?

– Ваша светлость… – Тисса, позабыв про этикет, держала чашку в ладонях и, склонившись, вдыхала ароматный пар. Вот что алкоголь животворящий с людьми делает. Надо было сразу беседу с чая начинать. – Люди не женятся только потому, что кто-то кому-то нравится. Да и… он же все время надо мной смеется! Я сама знаю, что некрасивая. И что на клавесине играю плохо! У нас не было клавесина. И голоса у меня тоже нет… и манеры не такие, как здесь! Меня мама учила. Журналы выписывала… дорогие… хотела, чтобы я настоящей леди была. А у меня не получается.

Так, пожалуй, с чаем пора завязывать. Нехорошо, конечно, несовершеннолетних спаивать. Вроде и доза небольшая, но после бессонной ночи да пережитого Тиссе и ложки бы хватило.

Кружку отбираем.

Ведем к кровати. Здоровый сон – лучшее лекарство от всего.

Из платья Тисса выпутывается сама и на кровать забирается без возражений, обнимает подушку и бормочет:

– И… и я сдерживаюсь. Я маме обещала, что буду вести себя достойно. Но если бы вы знали, как мне иногда хочется его ударить… – Она мечтательно зажмурилась.

Мне тоже. Но я никому ничего не обещала, поэтому и сдерживать себя не буду.

Магнус разглядывал клеймо долго. Трогать не стал, за что Урфин был премного ему благодарен.

Болело. От макушки до пяток, и пятки, что характерно, тоже болели. Но клеймо ощущалось особо – дергающая огненная метка. И огонь продолжал вгрызаться в кожу, хотя Урфин знал, что такое невозможно. Хотелось содрать клеймо, неважно – со шкурой, с мясом, хоть бы до смерти, лишь бы насовсем.

Магнус не позволит делать глупости.

– Повезло, что не на лбу. – Шутить не получается.

И рука сама тянется к шее. Не трогать. Забыть. Столько всего забыть получалось, так неужели эту пакость из памяти не выкинуть? Подумаешь, еще один шрам.

– Ерунда.

– Не ерунда. – Магнуса не проведешь. – Ты и сам это знаешь. Себе нельзя врать, мальчик мой.

И еще по голове погладил, отчего вовсе тошно стало.

Не надо его жалеть!

– Я лично его искать буду, – пообещал дядя, руку убирая. – А как найду, то долго говорить станем…

Он мечтательно зажмурился, и от улыбки его, безумной, такой, которую Урфин давненько уже не видел, стало не по себе.

А если сорвется?

Тот, кто напал, – просто идиот. И потому, что напал. И потому, что живым выпустил. Ложная цель, на которую нельзя отвлекаться, как бы ни хотелось. Месть местью, но позже. Да и не нужна Урфину помощь: сам управится.

– Ты не прав, дорогой. Он не тебя обидел. Он семью обидел. Такое не спускают.

Урфин и не собирался спускать. Опыта у него, конечно, поменьше, чем у дяди, и надо как-то упущенное наверстывать, раз уж случай подвернулся.

– И если уж о семье речь, то ты когда решение примешь? – поинтересовался Магнус, разминая пальцы. Суставы похрустывали, именно из-за звука многие считали эту дядину привычку омерзительной.

– Я просто не уверен, что в этом есть смысл…

– Не уверен он. Ломаешься, как девка на сеновале, глядеть тошно. Ладно, Ушедший с тобой. Надумаешь – скажи. А сейчас закрывай глаза и вспоминай.

Вспомнить Урфин был бы рад. Он и пытался. С того самого момента, когда, проснувшись, понял, что с трудом может пошевелиться. Вот только события последних дней перемешались.

Он помнил пожар на складах. И казнь тоже, но как будто случившуюся одновременно с пожаром, хотя разум подсказывал, что между событиями прошло изрядно времени.

Какой-то бордель, явно из дешевых.

И нищего, который тянул руку. Руку помнил особенно четко – темную, с длинными желтыми когтями.

– Глаза закрой. – Дядя сел рядом.

Закрыл. Свет все равно пробивается сквозь веки, отдаваясь чередой обжигающих вспышек в голове.

– Давай с того момента, как очнулся. Подробно так. Как лежал?

– На спине.

– Точно?

– Да.

Был холод, идущий снизу. И чтобы перевернуться на бок, пришлось повозиться.

– Нехарактерная поза. – Голос дяди теперь доносился словно бы издалека. – Синяки у тебя и спереди, и сзади. Значит, когда били, ты лежал на боку. Не морщись. Это тебе за дурость, чтоб в следующий раз задницу прикрывал, когда в дерьмо лезешь. Руки и ноги чистые – защищаться не пытался. В отключке был? Наверное. Тогда потом перевернули. Убедиться, что живой?

И поставить клеймо.

Неужели этот удар по голове был настолько силен? Кожа содрана, но… череп цел. И если так, то Урфин должен был бы продержаться хоть сколько-то.

– Запах. – Из темноты проступила утраченная часть мозаики. – Я очнулся, потому что воняло.

– Чем?

Ответ был очевиден, хотя и странен.

– Нюхательная соль.

В этом Урфин совершенно уверен.

– …и сердце колотилось. Как никогда прежде. Меня вырвало. Там.

Кислый вкус во рту. И подгибающиеся руки. Попытки встать на ноги. Кровь на пальцах. Долгая дорога… такая долгая, что Урфин был почти уверен – не дойдет.

– …за мной кто-то шел. Наверное. Я не уверен. Не было угрозы… просто шел.

Знание сформировалось.

– Присматривал.

Кто и зачем?

– Если не примерещилось, – добавил Урфин, поскольку тем своим ощущениям доверял с весьма большой натяжкой.

– Не примерещилось. – Дядино присутствие воспринималось четко. Урфин, пожалуй, мог бы и выражение лица вообразить до мельчайших подробностей. – Интересно получается…

Он все-таки коснулся шеи, и Урфин заставил себя выдержать прикосновение.

– Спокойно. Если бы тебя не подняли, был бы трупом. Пьяная драка. Ограбление. Одно из тех, которые случаются, когда кто-то лезет не туда, куда надо. Такие расследовать бессмысленно. Они так думают.

Дядя бы не отступил. Уж он-то умеет по следу идти. Неважно, сколько на это уйдет времени и крови.

– Это не Тень. Он умнее. Он бы тебя аккуратней убрал. – Магнус повторял собственные мысли Урфина. – Работорговцы? За «Красотку» и «Золотой берег»? Оттого и клеймо?

– Поставили бы на видном месте. Да и эти меня скорее распяли бы. Или убрали без следов.

В протекторате много шахт, озер и провалов. Море опять же. Камень к ногам, и прощай, будущий лорд-дознаватель. Или как вариант – медленная смерть в корабельном трюме, такая, чтобы хватило сил над ошибками подумать.

Но тогда кто?

И главное, как так получилось, что его настолько чисто взяли?

– Это… личное. – Клеймо на шее самый верный признак того. – И дурное. Личное и дурное…

Робкий стук в дверь оборвал нить мыслей.

– Там… – Гавин глядел исключительно на пол, словно чувствовал за собой вину, хотя он-то был ни при чем. – Ее светлость вас желают видеть.

А ей кто донес-то?

В гостях у Урфина бывать мне не доводилось. И следовало признать, что устроились их сиятельство с комфортом.

Неброско. Уютно. Один камин в полстены чего стоит. А вот растения в каменных кадках полить следовало бы. Интересно, эти кусты ему часом не Кайя приволок? Если так, то заревную… впрочем, одного взгляда на Урфина хватило, чтобы, во-первых, проникнуться жалостью, которая зело мешает воспитательному процессу. Во-вторых, осознать – романтикой в ночных похождениях и не пахло, что было довольно-таки обидно: если уж получать, то за дело. В-третьих, призадуматься – не является ли нынешнее плачевное состояние для их сиятельства нормой. Это какой патологической невезучестью или неуемной жаждой приключений обладать надо, чтобы за последние месяцы столько раз вляпываться?

– Ну? – поинтересовалась я, давя в себе змею сочувствия. – Что на этот раз?

– Ничего, – неправдоподобно соврал Урфин, заворачиваясь в меховое одеяло. – Отдыхаю.

А зелень под глазами, стало быть, от переизбытка здорового сна.

Сержант хмыкнул, соглашаясь с моими выводами.

– Иза, а давай в другой раз поговорим?

Предложение мне не понравилось, и я выдвинула встречное:

– Признавайся сам. Не то хуже будет.

– В чем?

– Во всем.

– Во всем – будет долго, муторно и мрачно.

Ничего, наша светлость потерпит. Она в последнее время только и делает, что терпение тренирует. Но Урфин определенно не собирался сдаваться по-хорошему. Я оглянулась на Сержанта, на сей раз решившего с местностью не сливаться, но занять кресло у камина; перевела взгляд на дядюшку Магнуса, который наблюдал за мной с восторгом энтомолога-любителя, узревшего крайне редкий экземпляр уховертки; и снова на Урфина. План действий самозародился, верно, на тлеющих остатках других планов, более революционного характера.

Сдернуть одеяло совсем не получилось – Урфин вовремя успел среагировать, а хватка у их сиятельства оказалась бульдожья, – но и увиденного было достаточно. Его грудь, плечи, живот – одна сплошная гематома. Сизо-лиловая, с красноватыми прожилками, с прорывающейся желтизной, которая обозначала условные границы перехода одного синяка в другой.

Слой мази – резкий запах ее был неприятен – лишь усугублял общее впечатление.

– Иза, ты замужняя женщина… – пробурчал Урфин, возвращая отобранное одеяло на прежние позиции. – Это неприлично.

Кто бы тут о приличиях думал.

И голова разбита. На затылке выделяется полоса стриженых волос и аккуратный шов.

– Садись, ласточка моя. – Магнус уступил стул. – И не вздумай волноваться. Это не опасно.

Ну да… сине-красно-лиловый окрас вообще естественен для их сиятельства.

– Кости целы.

Действительно, что может быть важнее целостности костей?

– Кто тебя так? – Сесть я все-таки села.

– Не помню.

– Тошнит? Голова кружится? – Не хватало еще сотрясения мозга для полного комплекта. Ну вот как можно так с собой обращаться? Он себя, как Кайя, неубиваемым вообразил? Но тошнить Урфина не тошнило. Головокружения, звона в ушах, мошкары перед глазами тоже не наблюдалось. Или врал он убедительно.

– Да нормально все…

Я вижу.

– Гавин, подай-ка чаю, – велел Магнус, потирая руки. Вид у него был донельзя довольный, счастливый даже. Кажется, мысленно добрый дядюшка уже беседует с теми нехорошими людьми, на которых Урфин имел несчастье наткнуться.

– Просто чаю! – уточнила я.

Сержант снова хмыкнул и плечами пожал: мол, он как лучше хотел. Так ведь я и не в претензии, но в этом дурдоме хотелось бы сохранить относительную трезвость мировоззрения.

– Иза… – Урфин скрестил руки на груди, точно подозревал меня в повторном покушении на его одеяло. – Пожалуйста, не рассказывай Кайя.

Совсем не рассказать не выйдет. Пусть бы эту историю и удастся замять для широкой общественности, но Кайя увидит, что я что-то от него скрываю.

И Урфин понял.

– Хотя бы без подробностей. Я сам.

– Хорошо.

– Ты и вправду не переживай, ласточка моя. – Магнус забрал у Гавина поднос с чашками. – Случалось и похуже… завтра уже встанет.

Чтобы новое приключение на задницу примерить?

– …послезавтра, – уточнил Урфин.

Ему чай подали отдельно, травяной и, судя по тому, как их сиятельство скривились, крайне мерзкого вкуса. И правильно. Будет знать, как ночами не спать, по злачным местам шляться и фрейлин юных с пути истинного сбивать.

– Урфин, – я заговорила ласково-ласково, как только могла, и он дернулся, явно подозревая неладное, – скажи, ты случайно не в курсе, куда это Тисса ходила ночью?

– В курсе. Сюда.

Чистосердечное признание облегчает душу и работу следователя.

– Я чего-то не знаю? – оживился Магнус, добавляя в чай сахар. Кусок за куском. И щипцы серебряные напрочь игнорируя. Действительно, пальцами удобней – я сама так делаю, когда никто не видит. – Нет, теперь знаю. И все складывается… чудеснейшим образом все складывается.

Мне бы его оптимизм.

– И что она тут делала? – Нашу светлость сбить с цели не выйдет.

– Мне помогала.

Исчерпывающий ответ.

– Иза, если ты думаешь, что я вчера к ней приставал, то ты меня серьезно переоцениваешь. Мне нужна была помощь. Точнее, я отключился. И Гавин привел девочку.

– Почему?

– Она леди, – тихо ответил Гавин. – Все леди умеют лечить.

Да? Тогда я – несчастливое исключение.

– На Севере, малыш, – Магнус размешал чай пальцем, – там издревле повелось, что женщины лечат мужчин. Не так, как местные доктора, но умеют и шить, и кровь остановить, и жар сбить… всего понемногу. И нам повезло, что у этой птички мама – северянка.

А вот ей так не очень.

– Вы не подумали о девушке. – Голос Сержанта был равнодушен. Ну вот почему он продолжает притворяться железным? – О ее репутации.

Еще не понимает?

Для Урфина репутация – это нечто очень отвлеченное от реальности. И наверное, когда настолько плохо, как ему сейчас, чужие проблемы выглядят мелочью. Подумаешь, слухи… он-то знает, сколько в них правды.

Ничего. Попробуем объяснить иначе. Главное, голос не повышать.

– Даже в моем мире за такую прогулку родители по головке не погладят. А теперь подумай и скажи, как поступит гувернантка, вроде леди Льялл, если девушка заявится под утро в… неподобающем виде. И наотрез откажется говорить, где была. Вот что она должна будет сделать?

Доходит. Медленно, но доходит. По глазам вижу. Из синих они становятся серыми, потом чернеют.

– Где Тисса?

О какой выразительный голос стал!

– У меня. Спит. И у меня же останется до возвращения Кайя. Это на случай, если тебе вновь понадобится помощь в неурочный час. Долэг я тоже заберу…

Кровать большая. Все поместимся. Наедине с леди Льялл я точно их не оставлю.

– Гм… – Магнус отставил чашку с нетронутым чаем. – Возможно, это лучший вариант. Для всех. Гавин, малыш, в следующий раз зови меня. Я не леди, конечно, но тоже кое-что умею.

Вот и замечательно. Совесть разбудили. В вопросы воспитания ясность внесли… ну почти. Сейчас довнесем и вернемся к иным, мирным делам.

– Могу я уволить гувернантку? – Надеюсь, что могу. Но если нет, то отпишу Кайя, и пусть только попробует не согласиться с моим решением.

– Можешь, – ответил Магнус. – Но лучше давай-ка я с ней побеседую. Сама уедет.

И подмигнул мне сначала левым, потом правым глазом.

Чудеснейший человек наш дядюшка. Широкой души и невообразимого спектра умений. Искренне его люблю, хотя бы за то, что избавляет меня от очередной встречи с леди Льялл.

– Иза, она сильно меня ненавидит? – Урфину удалось сесть, и об одеяле забыл, герой несчастный. Куда это он собрался? Каяться? Ну уж нет, обещал два дня лежать – вот пусть и лежит. С совестью общается. Это полезно.

Магнус придерживался того же мнения. А Сержант просто поднялся, подошел, толкнул в плечо и заботливо – вот окружают меня добрые люди – укрыл. Даже края одеяла подоткнул. По виду его понимаю, что фиксацию пациента к кровати он счел бы нелишним проявлением заботы.

Ладно. Наша светлость почти успокоилась, поэтому ответит честно:

– Она тебя не ненавидит. А если бы ты еще поменьше ее высмеивал…

Уходила я с чувством выполненного долга. Магнус, во что бы то ни стало решивший проводить нашу светлость, выбрал какой-то очень уж запутанный и кружной путь. Он раскланивался с каждым встречным, спеша сказать, что погода ныне чудесная, а дамы в этом году и вовсе уродились, чем заставлял людей нервничать. Подозреваю, что во всем этом был какой-то скрытый смысл.

Приглашение мое Магнус отверг, сказав, что в другой раз всенепременно заглянет и на ужин, и на беседу, сейчас же спешит по иному делу…

– Вы не поняли, – констатировал Сержант, когда дядюшка все же удалился.

– Не поняла чего?

– Он показывал всем, что неотлучно был при вас. Леди, которая наносит визит мужчине в отсутствие мужа, вызывает некоторые подозрения.

А раньше предупредить не мог? Господи, это я сейчас с разгона повторила подвиг Тиссы? Только днем? Нагло. Открыто. Бессовестно с точки зрения местной морали.

– Леди не стоит волноваться. Вас уже давно считают любовниками.

Спасибо за откровенность. Очень успокаивает. Я и ответить-то не в состоянии.

То есть я и Урфин…

И как давно?

Наверное, с самого начала… логично, если подумать.

– Магнус просто воспользовался случаем и показал, что это не так. И… – Сержант скрестил руки на груди. – Рано или поздно, но до вас дойдет, что я тоже в списке.

Каком? Ах да, любовников… конечно, такая безнравственная особа, как наша светлость, не удовлетворится одним Урфином. Да и разнообразие личной жизни на пользу.

– Большой список? – Я нервно хихикнула, представив свиток полуметровой толщины.

– Увы, но вам есть еще над чем работать.

Он тоже умеет шутить, и от этого на душе становится легче. Похоже, нашей светлости пора открывать профсоюз падших женщин имени нашей светлости.

…плевать на слухи. Кайя им не поверит…

– Не поверит, – подтвердил Сержант. – Зависимость всегда двусторонняя, иначе не было бы равновесия. Вы так же не сможете принять другого мужчину, как он – другую женщину.

– Откуда ты…

Сержант коснулся герба на груди. Он больше не скрывал, кем является.

– Единственно, я не уверен, что ваш муж знает об этом нюансе. Если я не успел выучиться, то ему не позволили. И я думаю, что семьи не раз пожалеют о своем невмешательстве.

Пожалуй, это был самый длинный и самый странный наш диалог, наверное, поэтому я и осмелилась задать еще один вопрос:

– А ты? Ты был женат?

– Нет, леди. Мне не повезло встретить женщину, к которой я мог бы привязаться… или повезло не встретить. Бывает и такое.