- Иди ты, по туфлям ходишь!
      Ланев вывел Шатрова из парка, и они пошли по темной улице. Алексею казалось, что они идут очень долго и не в ту сторону.
      - Куда ты меня ведешь?
      - Шагай, шагай.
      Двинулись дальше. И опять это тянулось бесконечно. Алексей устал. Он теперь висел на руке Ланева. Мысли перепутались и остановились на том, что вот так он идет давным-давно, с тех пор, как отошел поезд от перрона, где стояли, махая руками, провожающие мать и Надя идет по этой черноте, и нет ничего ни впереди, ни по бокам, только позади где-то, за тысячи километров, остался светлый перрон и улыбающаяся Надя. Шатров упорно пытался повернуть назад, к этому светлому перрону, но Ланев бесцеремонно дергал его за руку и сердито говорил:
      - Да иди ты! Не трепыхайся!
      6
      Над городом кружил очередной мутный афганец. Песчаные бури, как по расписанию, налетали два-три раза в неделю. Горячая пыль застилала все окружающее. Зайнуллин ходил по расположению роты злой и угрюмый. Нет, не плохая погода действовала на него. К песчаным бурям, их здесь называли туркменским дождичком, он привык. Настроение у капитана испортилось совсем по другой причине. Зайнуллин видел вчера нового взводного, лейтенанта Шатрова, в компании Берга и Савицкого. А поздно вечером, случайно подойдя к окну, капитан различил в темноте две бредущие в обнимку фигуры. Зайнуллин не разобрал, кто там ковылял, спотыкаясь на ровном асфальте, но ему показалось, что один из пьяных был Шатров. Если он угодил в эту компанию, добра не жди. Нужно, пока не поздно, принимать меры.
      - Зайдите ко мне, - сказал капитан Шатрову вечером после занятий.
      Алексей понял - ротный недоволен. В канцелярии Зайнуллин сказал:
      - Садитесь.
      Это тоже был недобрый признак, обычно он подолгу не разговаривал, отдавал короткие распоряжения и - "можете идти", рассиживаться считал излишним.
      - Я хочу поговорить с вами, товарищ Шатров, о неприятном деле.
      Голос у Зайнуллина был глухой, обиженный, капитан смотрел не в лицо Шатрову, а на свои черные от загара, жилистые руки, которые положил на стол.
      - Вы попали в группу лейтенанта Берга. Эти стиляги в военной форме вам в друзья не годятся. С ними вы пропадете. Пока не поздно, бросьте эту компанию. Они служить не хотят, добиваются увольнения. Что у вас с ними общего?
      Была бы воля Зайнуллина - он просто запретил бы Шатрову встречаться с этими распущенными людьми, но капитан понимал и очень жалел, что на это у него власти мало. Надо как-то убедить, уговорить Шатрова, доказать, что это в его же интересах. Однако, будучи до мозга костей строевым командиром, Зайнуллин пространно говорить не умел. Он считал достаточным сказать один раз и требовал выполнения без повторных разговоров. Сейчас он понимал: нужно бы разъяснить Шатрову, почему он боится за него, за свою роту. Его подразделение может быть опорочено каким-нибудь ЧП, которое непременно произойдет, если Шатров останется в этой компании. Это будет проступок офицера, который служит в четвертой роте, в той самой, что считается красой и гордостью полка. Зайнуллин был убежден - под угрозой долгий и тяжкий труд его, офицеров, сержантов и солдат роты. Так упорно боролись все они за право называться передовыми! И вдруг появляется этот новый, посторонний человек, который ни одной пылинки не вынес из роты ради того, чтобы она стала еще лучше, но может одним махом все испортить и зачеркнуть. Что бы он ни натворил, что бы ни случилось - все теперь ляжет на баланс четвертой роты. Зайнуллин очень хотел вложить все это в сознание молодого лейтенанта, чтобы отвести угрозу от своей роты. Но, как часто бывает у неразговорчивых людей, все эти мысли и доводы, бурно перебродив в душе, так и остались невысказанными.
      Зайнуллин долго и тяжело молчал. Хмурился. И все смотрел на свои загорелые руки. Затем, как это обычно случалось в такие напряженные минуты, на него накатил короткий порыв неукротимой ярости. Ротный поднял голову.
      Шатрову показалось, что у капитана нет глаз, между красными каемками воспаленных век стояла сплошная чернота. Несмотря на жару и духоту, Алексей вдруг почувствовал, как холодный ветерок прошелся у него по спине.
      - Будем считать - поговорили, - глухо сказал Зайнуллин. - Хочешь служить - бросай этих дружков. Не хочешь - скажи сразу. Гадить роте я не позволю. Понял?
      Лейтенант вышел из канцелярии, чувствуя, как гимнастерка по всей спине плотно прилипла к телу.
      "Дал жизни! - невесело подумал Алексей. - Умеет стружку снимать!"
      Шатров уже и сам тяготился дружбой с компанией "мушкетеров". В этот вечер, после разговора с Зайнуллиным, Шатров решил остаться в роте. Он пошел в класс и стал готовить конспекты к занятиям на следующий день. Но работал он недолго. Отворилась дверь, и в комнату вошли иронически улыбающиеся "дружки".
      - Привет пролетарию умственного труда! - с легким смешком сказал Савицкий.
      - Что пишем? - спросил Берг. - Трактат о том, как громче топать ножкой? Брось, Айк, все равно не оценят. Пойдем в кино.
      Шатров, наблюдая за собой, как за посторонним, вдруг в полной растерянности увидел, что покорно встает и идет за товарищами. Не хватило решимости отказаться. Не хотелось терять приятельские отношения. Не хватило чего-то очень нужного, что позволило бы решительно сказать "мушкетерам": "Нет, я не пойду. Не пойду с вами не только сегодня, а вообще отхожу от вас навсегда".
      Алексей искал в себе силы, чтобы сказать это, все существо его лихорадочно металось в поисках твердой опоры... но опоры этой в себе он так и не нашел. Как часто бывает у молодых людей, какая-то стыдливость мешала сделать решающий шаг. Не хотелось оставить о себе плохое мнение, пусть даже у людей нежелательных. Чего доброго, могут посчитать трусом. Молодость горда, она ревниво оберегает свое достоинство!
      В следующий вечер после занятий Шатров спрятался в ротной каптерке. Он предупредил дневального:
      - Если меня будут спрашивать, скажите, ушел домой.
      Алексей слышал, как приходили за ним "мушкетеры". Не поверив дневальному, они, громко хлопая дверями, искали его во всех комнатах. Подходили и к двери каптерки, подергали.
      - Ключ у старшины, - соврал дневальный.
      Друзья удалились.
      Шатров выбрался из укрытия, его встретил улыбающийся солдат, доверительно сообщил:
      - Ушли.
      Лейтенант обошел расположение роты. Еще в училище, будучи рядовым, он любил эти недолгие часы солдатского отдыха, называемые "личным временем". В казарме стояла уютная тишина. В курилке слышалась беседа. В ленинской комнате шелестели газеты, лоб ко лбу сидели строгие шахматисты. В спальной комнате несколько человек, каждый у своей тумбочки, писали письма - эти были сейчас мыслями далеко.
      Грустные думы охватили Алексея. Живут люди спокойной деловой жизнью, а ему приходится мучиться, переживать, искать. А чего искать? Все прозрачно ясно: вот жизнь, к которой он стремился, служба, хорошие трудяги солдаты, строгий деловой порядок. Нужно только бросить кривую дорожку, по которой шел с компанией Берга. "И нечего откладывать - пошлю их к черту, займусь работой, никуда больше не пойду с ними".
      Алексей вошел в ротную канцелярию. Комнатка была маленькая; огромная лампочка без абажура переполняла ее светом, все предметы были яркие, четкие, как на картине художника, не успевшего наложить тени.
      Давно Шатров не испытывал такого тихого удовлетворения. Он проработал до поздней ночи. Написал подробный конспект, подчеркнул каждый учебный вопрос цветными карандашами, главное выделил красным, составил расчет времени, продумал весь ход предстоящего занятия.
      Уж давно был отбой. Все спали. Но Алексею не хотелось прерывать приятное ощущение деловой занятости.
      Предстояли занятия по огневой подготовке - оставалось подготовить материальное обеспечение. Лейтенант вышел к дежурному:
      - Где у вас прицельные станки и командирские ящики?
      - В роте нет. Помнится, их куда-то сдали. На склад, кажется.
      - Не может быть, они постоянно нужны для занятий. Старшина спит?
      - Спит.
      - Давайте поищем сами.
      Комната для оружия после яркой канцелярии казалась плохо освещенной. От пирамид приятно пахло смазкой. Ровными рядами стояли одинаковые автоматы. Командирских ящиков и прицельных станков не было.
      - Может быть, в каптерке?
      - Точно вам говорю, товарищ лейтенант, на склад их таскали месяца три назад.
      - Ладно, завтра разыщем.
      На следующий день, после утреннего построения, Шатров спросил капитана Зайнуллина, где взять ящики, но капитан увидел приближающегося командира полка, махнул рукой:
      - Потом.
      - Мне занятия проводить...
      Капитана возмутила непонятливость лейтенанта.
      - Да уводите скорее взвод. Неужели не понимаете, время начинать занятия. Сейчас и мне и вам достанется.
      Зайнуллин побежал навстречу полковнику с рапортом. Шатров после команды "Вольно" поспешил увести взвод в поле.
      К занятиям он приступил с некоторым смущением, его стесняло отсутствие нужных приборов. Он старался подыскать самые доходчивые слова и приемы, чтобы научить солдат тому, что наметил в конспекте. Будь эти приспособления, все воспринималось бы в десять раз легче.
      Перед концом первого часа занятий к взводу Шатрова подкатила легковая машина, из нее вышли командир полка и подполковник Ячменев.
      7
      Кандыбин спал, не укрываясь. На стуле, рядом с кроватью, стоял вентилятор "подхалим" и, мягко урча, гнал теплый ветер.
      Окна были распахнуты, но сквозняка не ощущалось. Нагретый за день воздух стоял неподвижно. Было еще темно, только на востоке начинало сереть.
      Зазвонил телефон. Полковник сел на кровати. Протянул руку. Рука безошибочно нашла в темноте трубку. Первая мысль: "ЧП!"
      Если звонят командиру полка ночью, значит, случилось что-то необыкновенное. Или возникло такое затруднение, которое никто из офицеров штаба, заместителей и все они вместе разрешить не смогли. Хотя ночной звонок в жизни командира полка не исключение, все равно каждый раз он заставлял Кандыбина вздрагивать и поднимать трубку с ожиданием неприятности.
      - Слушаю, - сказал Кандыбин хриплым после сна голосом.
      - Товарищ полковник, беспокоит Торопов, завтрак срывается, - сказал в трубке голос заместителя по тылу.
      Опять воды нет?
      - Так точно...
      - На водопровод звонили?
      - Звонил.
      - Ну?
      - Говорят, нет воды.
      Это случалось не впервые. Летом городок всегда страдал от безводья. Реки здесь нет, родников тоже нет. Город питали водой две скважины, пробуренные недалеко в горах. Но и скважины эти, будучи неглубокими, в самые жаркие месяцы иссякали.
      - Сейчас приеду, - сказал Кандыбин и стал одеваться.
      Подъехав к штабу, он увидел три темных силуэта: толстый, круглый подполковник Торопов; тонкий и длинный - начальник продовольственной службы капитан Щеглов; маленький, кряжистый - заведующий столовой старшина-сверхсрочник Тимченко.
      Поздоровавшись, полковник коротко приказал:
      - Вы со мной.
      Грузный Торопов полез в машину.
      - Вы разбудите начальника военторга, узнайте, сколько у него на складе бутылок минеральной воды.
      Щеглов стукнул каблуками и пошел в штаб.
      - Вы пройдите по умывальням и посмотрите, где сколько в бочках воды, вернусь - доложите.
      Старшина сказал "Есть!" и быстро пошел в сторону казарм.
      - На водопровод, - сказал Кандыбин шоферу.
      В армейской жизни может случиться все - срываются занятия, не подвезут вовремя обмундирование, перенесут совещание, отложат лекцию, отменят киносеанс, только одно здесь произойти не может - солдат никогда и ни при каких обстоятельствах не будет оставлен без пищи. Вот и сейчас, отправляясь на водопровод, Кандыбин уже готовился к самым крайним мерам: не окажется воды на головном сооружении, завтрак можно будет приготовить, собрав воду из металлических бочек и емкостей, приспособленных для набора воды в умывальни. Если и там она кончилась, придется прибегнуть к такой необычной мере, сварить кашу на боржоме или нарзане. Кандыбин не раз уже сам умывался дома минеральной водой и кипятил чай из солоноватой "Арзни".
      Головное сооружение водопровода находилось за городом. Оно было обнесено высокой стеной. Оставив машину у ворот, офицеры пошли к дежурному. Дежурил высокий, стройный Берды Клычев, молодой, но уже с особой туркменской бородкой, которая растет лишь под скулами и похожа на приклеенную. Он знал офицеров, не раз встречались. Клычев повел приехавших вдоль сооружений, виновато говоря:
      - Чего будем делать - нэт вода! Дождь нэт, зем ля сухой, вода нэт.
      Бетонированные отстойники зияли огромными пустыми чашами. Только на дне блестели остатки воды - уровень ее был ниже черных отверстий труб, по которым вода должна вытекать из бассейнов.
      - Может быть, резерв какой-нибудь есть, хотя бы немного, солдатам пищу приготовить нужно, - сказал мрачный Кандыбин.
      - Резерв был. Тоже кончал. Пока резерв раздавал, думал, другой бассейн полный станет. А он не наполнился. Теперь нигде вода нэт. Через сутки будем пускать. Наберем одна котлован - дадим, потом опять сутки собирать будем.
      - Тогда разрешите, мы насосом накачаем ту, что ниже уровня осталась. Водовозку подгоним прямо к берегу и накачаем, - попросил Торопов и добавил: - Нельзя солдат голодными оставлять.
      Клычев задумался. Отстойники водопровода - святая святых, сюда не только машину - человека постороннего нельзя впускать. Но военных Клычев знал хорошо, их в городе все уважали. И он тоже уважал. Очень хотел помочь им, но нельзя было нарушать инструкцию.
      Проще всего сказать "нет". Он был бы прав и поступил бы, как положено по должности. Но Клычев был туркмен, он знал цену воде. Когда дело касается воды, ответить просто отказом нельзя. Вода нужна людям, если ее не дать, будет тем людям очень плохо. Клычев решил:
      - Пусть приезжает водовозка. Один раз дам вода. Другой раз директором договаривайся. Другой дежурный не пустит.
      Возвращаясь в полк, Кандыбин и Торопов молчали. Оба думали, как быть дальше. В столовую для приготовления пищи воду придется возить, выкачивая ее насосом. Об этом можно договориться с райисполкомом. Ради солдат местные руководители пойдут на такую крайнюю меру. А как быть с офицерами, с их семьями? Кандыбин отчетливо представил дома офицеров, ярко белеющие под палящим солнцем. Ни деревца, ни кустика вокруг - сколько раз пробовали сажать, все выгорает. И в этих голых домах женщины и дети. Даже день прожить в таких домах без воды - пытка. Женщины будут приходить в штаб, спрашивать: что случилось? Одни будут слушать объяснение спокойно, поймут, почему временно нет воды. Другие станут тяжело вздыхать, может, даже поплачут: "Мы-то ладно, а как быть с детьми?" Кое-кто может истерику закатить: "Дожили, воды не хватает! Начальнички! Куда же вы раньше смотрели! Мы будем жаловаться!"
      Есть и такие. Жара и жажда изматывают людей, толкают на крайности. "Будут жаловаться - это неплохо: может быть, скорее пробурят третью скважину", - невесело думал Кандыбин.
      В полку Кандыбина встретил Ячменев, у него уже были все сведения, которые командир поручил подготовить начпроду и заведующему столовой.
      Ячменев прибыл в полк сразу же после отъезда Кандыбина на водопровод. Замполит отругал дежурного за то, что он не доложил ему, Ячменеву, о срывающемся завтраке. Так уже повелось издавна, что политработники занимаются не только пищей духовной. Несмотря на существующий аппарат тыла, и забота о питании по традиции стала предметом постоянного внимания замполитов.
      А сегодня случилось так, что водой занимался сам командир полка. У него и без этого забот много. Ячменев был очень недоволен тем, что, минуя его, сразу обратились к командиру. За это он и ругал дежурного, а тот оправдывался:
      - Я же не докладывал. Подполковник Торопов сам звонил ему на квартиру.
      - Ну хорошо, Торопов позвонил ему. А вы мне почему не доложили?
      Дежурный молчал, потом, опустив глаза, сказал:
      - Виноват, товарищ подполковник.
      - Вот и я про то же - виноват! - сердито выговаривал Ячменев.
      Замполит сообщил Кандыбину все, что узнал о запасах воды в полку.
      - Не густо, - сказал командир. - Надо ехать в райисполком договориться, чтоб три раза в день хотя бы по одной водовозке разрешили брать прямо с головного сооружения.
      - Хорошо, я сейчас же туда поеду, - сказал Ячменев.
      Кандыбин посмотрел на замполита и понял: Ячменев переживает за то, что остался сегодня в стороне от ночных хлопот. Хотел сказать: "Брось, не расстраивайся, Афиноген Петрович, хватит мороки с этой водой еще и тебе и мне", но не сказал, сейчас не слова нужны, а как-то по-другому следует снять тяжесть с души замполита. Кандыбин знал: трудяга Ячменев измучается теперь от угрызений совести, что не он, а Кандыбин пробивал вопрос с водой. Уважая своего комиссара и ценя его как человека, полковник думал, какой применить дипломатический ход, чтобы избавить Ячменева от самобичевания.
      - Сейчас ехать не надо - там еще никого нет, рано, - сказал Кандыбин. - Давайте позавтракаем. Проверим, как начались занятия. А то один не умылся, другой не побрился - отсутствие воды может и на ходе занятий отразиться. Потом вместе в исполком поедем. Предлагая это, Кандыбин размышлял: "Подержу его при себе. Попьем чайку... Пусть убедится, что я на него не обижаюсь".
      Когда полк был накормлен, Кандыбин и Ячменев перекусили сами и, выехав из городка, направились на стрельбище посмотреть ход занятий.
      Стрельбище от городка было недалеко. Только выехали через задние хозяйственные ворота, сразу стали слышны автоматные очереди, будто по листу железа кто-то стучал отбойным молотком.
      Белые домики и пульт управления стрельбищем стояли на ровном открытом поле - вокруг ни кустика, ни травки, все выжжено и засыпано желтоватым песком.
      На первом направлении, где остановилась машина Кандыбина, занимался взвод лейтенанта Берга. Красивый и статный, Берг подошел и доложил полковнику о проводимых занятиях. Лейтенант был в хорошо отутюженном обмундировании, начищенных сапогах, опрятный и чистый. Однако полковник сразу нахмурился. "Чем он недоволен? - подумал Ячменев. - Нельзя же так вот по привычке, только потому, что за Бергом утвердилась репутация разгильдяя, считать, что у него всегда все плохо".
      - Продолжайте стрельбу, - сказал Кандыбин.
      Очередная смена солдат в выгоревших почти добела гимнастерках по команде Берга вышла на огневой рубеж. Солдаты в присутствии командира полка старались выглядеть бойчее и действовать расторопнее. Трещали короткие очереди, всплескивалась легким дымком пыль в районе целей. Некоторые мишени падали, другие продолжали стоять положенное количество секунд.
      Пропустив несколько смен, Кандыбин стал еще мрачнее. Из шести стрелявших упражнение выполнили все шестеро. "Чем он все-таки недоволен? Стреляют отлично. Наверное, не выспался, да из-за воды ночью перенервничал", - опять подумал Ячменев. Полковник отозвал Берга в сторону и спросил:
      - Где командир роты?
      - Он у командира батальона на занятиях.
      - Неужели вы сами не в состоянии провести стрельбы как полагается?
      Берг хмуро ответил:
      - Стрельбы идут нормально. Я не вижу никаких...
      - Вот и плохо, что не видите, - перебил Кандыбин. - Солдаты должны при выполнении этого упражнения идти ускоренным шагом или бегом. А у вас как? Не спеша! Вразвалку. Вы попусту тратите время и патроны.
      Берг строптиво вскинул голову и смотрел в сторону. Заметив это, Кандыбин сказал:
      - Думаете, это блажь? Считаете, что я придираюсь? Хорошо, я вам сейчас докажу. Вызовите на огневой рубеж двоих только что выполнивших упражнение.
      Берг все с тем же недовольным и обиженным выражением лица крикнул:
      - Ильин! Каймаков! Подготовиться к стрельбе.
      Когда солдаты вышли на исходное положение, Кандыбин стал командовать сам. Он произносил слова громко и четко, будто перед ним стояли не два солдата, а целое подразделение. После поражения первых целей солдаты поднялись в атаку.
      - Бегом! - зычно крикнул командир полка, и солдаты побежали, на ходу прилаживая автоматы для обстрела целей, которые должны появиться. С первых очередей мишени поражены не были. Подбежав ближе, солдаты стали хлестать по цели короткими очередями. Пули бились в землю то дальше, то ближе мишеней. Зеленые щиты были теперь близко, но солдаты не попадали в них, потому что после бега у них дрожали руки и колыхалась от тяжелого дыхания грудь. Оба стрелявших получили неудовлетворительные оценки.
      - Вот так сказываются упрощенчество и отсутствие у людей натренированности! - зло сказал Кандыбин Бергу. - А на проверке вас заставят стрелять, как написано в Курсе стрельб. И мишени вам поставят под цвет местности, а не такие зеленые, как у вас. И вообще, для того чтобы солдата учить стрелять, нужно приходить на стрельбище в полевом обмундировании и ползать рядом с подчиненными по земле, а не ходить наглаженным и чистеньким. Занятия продолжайте, устранив указанные мною недостатки. Доложите о них командиру роты. Пусть он примет свои меры...
      "Зоркий глаз у Матвея Степановича, - думал Ячменев, сидя в машине на заднем сиденье. - А я-то, святая простота, даже умилялся чистеньким видом Берга. Как будто сам на животе не ползал! Да, начинаю забывать строевую науку. Нехорошо это. Надо почаще на полевые занятия ходить".
      На обратном пути Кандыбин и Ячменев увидели в поле, в стороне от дороги, еще одно подразделение.
      - Это, кажется, взвод молодого лейтенанта, - сказал Ячменев, присматриваясь к офицеру, стоявшему перед строем. - Помните - новенький?
      - Вот и хорошо. Посмотрим, что он собой представляет, - сказал Кандыбин и показал шоферу, чтоб свернул с дороги и ехал к подразделению.
      - Был я в роте Зайнуллина в первый день после прибытия Шатрова, - стал рассказывать Ячменев, пока машина, прыгая на кочках, приближалась к взводу. - Специально ходил посмотреть, как новенький лейтенант за дело берется. Захожу в казарму, а он навстречу. "Куда направляетесь?" - спрашиваю. "Иду квартиру искать".
      Кандыбин при этих словах неопределенно хмыкнул.
      - Вот и я сначала подумал: время рабочее, квартиру можно искать и вечером, - продолжал Ячменев. - Но знаете, Матвей Степанович, как он открыто и прямо на меня тогда смотрел! Честный он, хороший парень. Не повернул назад, когда меня увидел, не
      побежал к взводу рвение служебное показывать. Сказал прямо: иду квартиру искать - и точка!
      - Сейчас посмотрим, - не возражая, сказал Кандыбин и вышел из газика.
      Шатров доложил Кандыбину. Полковник, услышав тему занятий, вдруг сморщился, будто глотнул уксуса. Отвел Шатрова в сторону от солдат и, обращаясь к Ячменеву, сказал:
      - Вот полюбуйтесь - огневая подготовка! Прицельных станков нет, ортоскопов нет, солдаты целятся в свет божий. И чему только их учат в училище! Ну объясните мне, товарищ лейтенант, почему вы так проводите занятия? Это же не учение, а мучение - напрасная трата времени!
      - Товарищ полковник, я просто не знал, где взять приборы, в роте их нет, - сгорая от стыда, сказал Шатров.
      Он сам понимал: так нельзя заниматься. Не скажешь же, что ваш приход в роту, товарищ полковник, помешал найти эти нужные приборы, что Зайнуллин отправил взвод побыстрее, чтобы не торчал он в расположении роты после сигнала приступать к занятиям.
      - Отговорка всегда найдется. Но зачем врать? Спросите любого, он скажет - командирские ящики и все необходимое находится в складе учебных пособий. Я не знал. У нас в училище все это хранилось в роте.
      - Вижу, если поговорить с вами еще пять минут, во всем виноватым окажусь я, а не вы! Занятия отменяю! Повторите их при полном материальном обеспечении. А вас накажу за халатность.
      Полковник сел в автомобиль, сердито хлопнул дверцей.
      "Что-то я сегодня весь день не в ногу, - невесело подумал Ячменев, беду с водой проспал, Берг мне поначалу понравился, Шатрова расхвалил".
      А Кандыбин, поостыв от охватившей его злости, хотел было подшутить над Ячменевым по поводу его похвал лейтенанту, но, вспомнив, почему не отпустил замполита и возит с собой, решил промолчать. Однако про себя усмехнулся и подумал: "Все же при более хорошем твоем настроении я тебе, Афиноген Петрович, шпильку подпущу".
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.