Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Секретные материалы (№220) - Розыгрыш. Файл №220

ModernLib.Net / Ужасы и мистика / Картер Крис / Розыгрыш. Файл №220 - Чтение (стр. 4)
Автор: Картер Крис
Жанр: Ужасы и мистика
Серия: Секретные материалы

 

 


Скалли готова уже была поверить во что угодно.

— Я вижу, вас заинтересовали маленькие близнецы из высокогорной обители бодхисатвы Сиванму, — неторопливо сказал старик. Остатки губ его почти не шевелились, но даже легкое напряжение лицевых мышц заставляло обнаженные, обожженные жилы его лица ходить ходуном и продергиваться под тонкой корочкой плоти мгновенными веревками. — Их жизнь была удивительна и прекрасна.

— А смерть? — неожиданно даже для себя самой спросила Скалли.

Старик помолчал.

— Во всяком случае, она была характерна, — сдержанно пророкотал он потом. Скалли выжидательно молчала. — Холодным январским вечером тысяча восемьсот семьдесят четвертого года Энь проснулся в захудалом номере захудалой гостинцы Тампы и увидел, что его брат Чэнь умер. И через несколько часов Энь тоже покинул юдоль скорби. Сами по себе эти факты, разумеется, ничего особенного не составляют. Но представьте… представьте, что вы — Энь, что вы лежите одна-одине-шенька и половина вашего тела уже мертва. Другими словами, что вы сами уже наполовину умерли.

Он так это говорил, что у Скалли от потустороннего, первобытного ужаса мороз пробежал по спине.

— И вы знаете, что вторая половина неизбежно последует за первой очень скоро, и вы, еще живая, ничего не можете с этим поделать. Ничего. Вы можете поиграть на флейте. Вы можете позвонить и заказать виски. Но с этим вы ничего сделать не можете. Вы еще живы — но вы уже мертвы.

Он замолчал. И под багровым покровом его лица, который язык не поворачивался назвать кожей, перестали вздуваться и опадать тугие, трепещущие бечевки и струны.

— После вскрытия в официальном заключении написали, что причиной смерти Чэня было кровоизлияние в мозг.

— Какова была официальная причина смерти Эня?

Старик помолчал.

— Официальная причина — испуг, — пророкотал он потом. — Но у смерти его была лишь истинная причина.

— Какова была эта истинная причина?

— Тоска, — глухо уронил владелец музея. — Вам ведома разница между страхом и тоской?

— Думаю, что да, — ответила Скалли неуверенно. Старик смерил ее высокомерным взглядом и холодно улыбнулся тугими ошметками лица.

— Думаю, что вам ее только предстоит изведать.

— Думаю, что это вовсе не обязательно, — в тон ему огрызнулась Скалли. Старик лишь снова усмехнулся в ответ.

— Вы расследуете убийство человека-крокодила и художника?

— Да… — растерялась Скалли.

— Я так и подумал. У меня есть кое-что для вас… — он неторопливо прошел в глубину помещения своими удивительно мягкими, беззвучными шагами, что-то взял из-под стекла одного из стендов и так же неторопливо вернулся. Протянул Скалли очередной рекламный плакат.

На плакате было лицо урода.

Человеческое лицо. Нет — карикатура на человеческое лицо. Нет, нельзя сказать ни того, ни другого. Сгусток перепутанной шерсти, ком необузданно вымахавших жестких волос — и из них, как в насмешку, торчал кончик человеческого носа; а чуть выше можно было различить под свешенными космами глаза; а чуть ниже носа — угадывались в зарослях губы. Что, интересно, из увиденного здесь мне будет сниться сегодня, меланхолично подумала Скалли. То, что это будет кошмар, можно ручаться, но вот какой?

Над портретом волосатого урода было написано: «Джим-Джим». А под портретом — «Песиголовый мальчик».

Ах, он еще и мальчик, подумала Скалли, невольно ежась.

— И при чем же здесь убийство мистера Глэйсбрука? — спросила она немного резко. Ей хотелось взять инициативу в свои руки, сбросить покрывало дешевой жути, которым невзначай окутал ее владелец музея — но она не знала, как.

Тот взыскательно поглядел на Скалли и, чуть помолчав, зарокотал:

— Недавно ко мне поступил одна вещь из цирка Варнума. Подобные экспонаты я демонстрирую лишь тем, у кого достаточно ума понять, что именно они видят, и оценить это по достоинству. Экспонат называется Тай Кун, что по-китайски значит «Великая пустота, в которой содержится Все». Сейчас вы увидите эту вещь и, возможно, она наведет вас на какие-то размышления. Я попрошу вас взамен о двух одолжениях. Во-первых, не рассказывайте об увиденном никому. Ни одной живой душе.

— Хорошо, — чуть поколебавшись, решительно сказала Скалли. — А второе одолжение?

Старик протянул к ней руку и подставил ладонь.

— Дополнительно пожертвование в размере пяти долларов, — спокойно пророкотал он.

Пришлось раскошелиться.

Старик открыл перед нею дверь в глубине комнаты, и Скалли, не задумываясь, шагнула в темноту.

Нет, в длинном то ли чулане, то ли гараже не было совсем уж темно. Узкие, полные пляшущих искр полосы света били откуда-то из-под высокой железной кровли. В помещении было совершенно пусто, и лишь посредине, как пуп земли, возвышался громадный кованый сундук.

Скалли подошла. Это был всем сундукам сундук, пустотой тут и не пахло. Даже на вид он был столь массивен и громоздок, столь напитан чугуном и сталью даже с поверхности, что вряд ли его могли поднять даже двое атлетов; понадобился бы, скорее, квартет. Скалли, пользуясь тем, что никто ее не видит, легонько торкнула в бок сундука носком туфли. Сундук не издал ни звука — словно весь был сплошным куском металла.

Скалли, мысленно готовясь к сизифовым усилиям, взялась за ручку на крышке.

Каким-то чудом крышка от первого же ее пробного усилия будто сама собою пошла вверх. Видимо, в конструкции были предусмотрены какие-то хитрые балансиры и противовесы. Чрезмерно легкий бег крышки, на вид тянувшей стоунов на полета, скрадывался ее нарочитой медлительностью и диким ржавым скрежетом, который издавали, продергиваясь в пазах, фиксирующие ее внутренние цепи. Аттракцион. Опять чертов аттракцион. Хорошо было бравировать перед Молдером своей любовью к розыгрышам — но как они уже осточертели! Даже убийства, серийные, зверские, неподдельные — так и норовили мало-помалу начать ощущаться как разновидность издевательской потехи.

В сундуке ничего не было.

Несколько мгновений Скалли ошалело всматривалась в его разверстые пустые потроха. Потом прозвенел звонок, на дальней стене зажглась красная надпись «Выход» и под нею раскрылась широкая одностворчатая дверь.

Слепящий солнечный свет косо хлестнул в пыльный сумрак идиотского гаража.

Снаружи была кирпичная стена, исписанная и разрисованная ерундой и дрянью. Настоящая стена, по-настоящему исписанная и разрисованная. Воняло хоть и невидимой, но явно близкой помойкой. Всерьез воняло, не в шутку. С треском прокатил мимо по грязным задворкам какой-то тинэйджер на старом мотоцикле.

Настоящем мотоцикле. С настоящим треском.

Скалли нестерпимо захотелось плюнуть в сундук. Это было как наваждение; едва сдержавшись, она поспешно пошла прочь. Сундук с тягучим, явно косящим под звуки древнего замка скрипом сам собой закрылся.

Не плевать надо, а думать. Думать.

Возможно, эта вещь наведет вас на какие-то размышления…

Тьфу!


Мотель «Мост через залив», стоянка трейлеров 19.40

Уже совсем стемнело, когда Молдер вернулся в мотель. Он поспешно шел к Скалли, чтобы обсудить сделанное каждым из них за вторую половину дня — хотя не так уж много, сказать по совести, накопилось материала для обсуждения; но — тем не менее… Да, к тому же, он беспокоился за Дэйну. Интересы дела заставили их для ускорения расследования действовать порознь сегодня — и он беспокоился. Какую еще нечисть заставит ее проглотить или, по крайней мере, взять в руки ее гонор? А ведь здесь того и гляди — попадешься на какую-нибудь удочку…

Под трейлером Скалли кто-то был.

Молдер замер, прислушиваясь.

Да. Из узкого проема между днищем и землей, куда с трудом решишься втиснуться и при дневном свете, доносилось позвяки-вание и постукивание, и хриплое дыхание, и хруст земли да сухих веток.

Молдер нагнулся — и отшатнулся. Рука дернулась к кобуре. Черная тень, слишком маленькая для человека, быстро надвигалась на него. Фиджийская, так ее перетак?

Из-под трейлера, отдуваясь, степенно выбрался согбенный мистер Нат со слесарной сумкой на плече — и с явным наслаждением на личике распрямился.

— Как поживаете? — осведомился Молдер.

— Вечер, — сварливо ответил управляющий.

— Агент Скалли знает, что вы гуляете под ее жилищем?

— Разумеется, — мистер Нат, глядя снизу вверх, круто задрал головенку и агрессивно прицелился бородой в Молдера. Его лоб, выпуклый и тяжелый, как гипсовая ваза, в сумерках казался белым, будто у покойника. — Она же сама просила меня починить трубы. О, я знаю, о чем вы подумали, друг мой. Но вы жестоко заблуждаетесь. Я вовсе не нуждаюсь в каких-то извращенных способах для удовлетворения своих естественных инстинктов.

— Помилуйте, мне и в голову… — начал было оправдываться Молдер сызнова, но мистер Нат и не думал его слушать.

— Все эти подглядывания, ощупывания, или, скажем, эксгибиционизм, или иные присущие истинным уродам извращения мне отвратительны. Представьте, что отнюдь не все женщины тянутся к таким, как вы, долговязым верзилам. Вы будете потрясены, если я расскажу вам, сколько замечательных женщин находили и по-прежнему находят мой рост интригующе притягательным.

— Вы будете удивлены, мистер Нат, сколько мужчин находят его таким же, — ответил Молдер.

Карлик хохотнул и, екнув плечом, лихо поправил сползающий ремень тяжелой сумки.

— А вы баловник! — сказал он и, погрозив Молдеру пальчиком, удалился.

Молдер несколько раз глубоко вздохнул.

— Дэйна! — громко позвал он потом. Дверь открылась, и на ступени упал сноп желтого электрического света.

— А, это ты, — проговорила Скалли. — Ты не заметил — мистер Нат уже починил трубы?

— Заметил: починил. Мы только что расстались после очень милой беседы.

— Я рада, что вы помирились, — искренне проговорила Скалли. — Зайди, Фокс. Надо поговорить.

— Я затем и шел, — ответил Молдер, поднимаясь.

Они расселись возле легкого выдвижного стола.

— Ну? Шел, шел — и пришел? — улыбнулась Скалли.

— Примерно так. Я навел кое-какие справки. Доктора Мой Лоб и так далее зовут на самом деле Джеффри Суэйн. Он родился вовсе не в Йемене, а всего лишь в Милуоки. Разумеется, никакой докторской степени у него и в помине нет. Правда, и криминального прошлого у него тоже нет. Циркач… трюкач. Не больше и не меньше. Но! Но. Кровь с окна, Скалли, совпала с кровью с гвоздя — по группе. Обе, вдобавок, резус-положительные.

— Что ты говоришь? — изумилась Скалли.

— Конечно, это может быть и случайностью — но. Уже пора бы потолковать с мистером Суэйном всерьез.

— Безусловно. Однако вот я тоже кое-что выяснила. И тоже, мягко говоря, небезынтересное.

— Слушаю тебя.

Скалли извлекла из вороха бумаг на краю стола плакат с изображением песиго-лового мальчика.

— Какой красавец, — хмыкнул Молдер. — Какое умное и доброе лицо…

— Перестань острить.

— Это кто-то из местных?

— Да. Но совсем не в том смысле, какой ты вкладываешь в эти слова.

— Откуда ты знаешь, какой смысл я в них вкладываю?

— Но ты же уверен, что раз из местных, значит — циркач. Не так?

— Так, — признал Молдер.

Он совсем сник, подумала Скалли. Это действительно не его расследование. В нем действительно нет чудес. И вдобавок его, вероятно, обидело, что его поразительное открытие относительно Суэйна и его крови, которую он, именно он, Фокс, нашел на стекле — не произвело на меня того впечатления, на какое он рассчитывал. Возможно, он думал, что я весь день, пока он землю рыл, лежала и охала, переваривая таракана? Не дождется.

— В сорок третьем году, в горных лесах Албании, был найден мальчик-сирота. Вот этот самый. Физически он был развит отменно, лучше многих детей его возраста. Он был способен сам добывать себе пищу. Предпочитал мясо овощам, и ловил мелкую живность с абсолютно звериной сноровкой. Говорить он не умел, лишь издавал какие-то нечленораздельные стоны и вскрики.

— Захар?

— Мимо. Слушай дальше. Его показывали в цирке. В клетке. Заметь: в клетке. Это было совершенно необходимо, потому что он был по-звериному жесток и кровожаден. Поначалу случилось несколько очень неприятных историй, и после них его демонстрировали только за толстыми прутьями, как ягуара или пуму. Постепенно он научился человеческой речи. Но все равно продолжал ужасать публику, проглатывая сырое мясо здоровенными кусками. А потом…

Скалли сделала эффектную паузу. Сама не отдавая себе в этом отчета и уж тем более не понимая, зачем это делает, она, тем не менее, совершенно непроизвольно старалась дожать совсем потерявшегося и растерявшегося напарника. Любому третьему, постороннему, за подобное отношение к Фоксу она просто в глотку бы вцепилась не хуже песиголового мальчика — но теперь ее будто оседлали бесы. Ему надо узнать наконец, что и я могу быть лидером. Ему только на пользу пойдет, если и он побудет в ведомых. И сейчас она не просто информацией с ним делилась — она вещала. Она трубила. Она стояла на трибуне и указывала путь.

Молдер молчал, выжидательно глядя ей в лицо. Он так и не сорвался: что потом? ну что потом? говори, не тяни!

Ей пришлось продолжить самой.

— Потом он по какой-то причине сбежал из цирка. К тому времени он уже достаточно очеловечился и мог содержать себя. Какое-то время он провел, скитаясь по всей стране, по всей стране, Фокс, от Пасадены, как ты вчера выразился, до Бангора, и зарабатывая на жизнь, где придется — а затем осел во Флориде. В Гибсонтоне. И здесь, — совсем уже словно бы лозунги кидая в бурлящую толпу, заговорила она, выделяя каждое слово, — начал карьеру офицера полиции! И последние годы, вот уже четвертый срок, служит в Гибсонтоне шерифом!

— Мама крестная, — тихо и очень по-детски сказал Молдер, вглядываясь в выцветший портрет юного песиголовца. И это его ошеломление вознаградило Скалли за многое, — Ты говоришь о нашем приятеле шерифе?

— Я говорю о том, что перед тем, как стать шерифом, наш приятель много лет был Джим-Джимом и зубами рвал сырое мясо в клочья.

— Тогда пошли, — решительно сказал Молдер и встал. — Прихвати фонарик.

Пока они беседовали, поздний вечер превратился в ночь — душистую и влажную ночь Флориды. Снова мельтешили в лучах фонарей мотыльки, снова надрывались в серебряной мгле за пределами территории мотеля цикады, лягушки… мирная сладкозвучная ночная живность, которая так редко попадается на глаза. Снова плыла в бездонной тьме небес ослепительная луна.

Гибсонтон — город маленький. Проулками и задами они подошли к дому шерифа через каких-то пятнадцать минут.

И вовремя.

Вначале они лишь услышали его. Собственно, вначале они еще не знали, что слышат именно его. Когда до глухой, без окон, задней стены аккуратного двухэтажного домика осталось ярдов пятьдесят по заросшему кустарником склону оврага, отделявшего мотель от собственно городка, они услышали какое-то почти звериное сопение, хлюпанье и странные глухие постукивания. Молдер приложил палец к губам. Скалли кивнула. Нервы у обоих были на взводе. Осторожно прокрадываясь вперед, оба достали оружие. Хохмы, кажется, кончились. Наконец-то. Все хорошо в меру. Сказать по совести, они уже сделались невыносимы. Они сводили с ума, словно засасывая в трясину вязкого сиропа, пусть хоть и сладкого, но все равно смертельно сковывавшего любое осмысленное движение.

Пыхтел сам шериф. В свете луны они видели его теперь совершенно отчетливо. Он, надсаживаясь и вполголоса хрюкая, как и положено излишне грузным людям, что-то рыл.

Яму он рыл.

Вот он закончил. Вогнал лопату в землю. Вытер лицо рукавом. Некоторое время неразборчиво и коротко бормотал вполголоса — ни Скалли, ни Молдер не разобрали ни слова. Присел на корточки. В просеянном сквозь ветви мерцании луны в руке шерифа тускло блеснуло лезвие. Он что-то резал — не понять, что. Потом долго крутил что-то в могучих руках. И аккуратно уложил это что-то в выкопанную с такой истовостью яму. Она была, как прикинул Молдер, глубиной не более фута.

И забросал все землей.

И, все еще не в силах выровнять дыхание, шумно отдуваясь и ничуть, казалось бы, не стараясь прятаться и вести себя потише — ушел.

Агенты выждали с минуту, но нетерпение гнало их к засыпанной яме. В этом безумном деле наконец-то появилась хоть какая-то реальная зацепка — и стоя от нее в двух шагах, но не двигаясь с места, можно было сойти с ума. Что хоронил, что прятал шериф Джим-Джим? Куски недоеденной плоти? Покаянную исповедь на случай безвременной смерти? Золото и брильянты? Гадать было не время и не место. Ведь что-то да прятал!

Не сговариваясь, оба одновременно рванулись к кладу.

Рыть пришлось руками. Хорошо, что земля была мягкой. Молдер торопливо разгребал рыхлый слой обеими ладонями — и вдруг ему пришло в голову, что, если поглядеть со стороны, он сейчас похож на животное куда больше, нежели шериф, который споро, но, в отличие от него — отнюдь не лихорадочно, работал, как и подобает человеку, лопатой.

Эта мысль его подкосила. Он даже замер.

— Что там? — свистящим шепотом спросила Скалли, безоговорочно решив, что, коль скоро он перестал наяривать передними лапами, добыча уже у него.

— Ты знаешь, Дэйна, — сказал Молдер, — мы, пожалуй, не правы. Если человек покрыт шерстью, это еще не значит, что он волк.

— Ты к чему это? — раздраженно спросила Скалли. Фокс, похоже, совсем слетел с катушек. Сейчас он ни много ни мало, сам того еще, возможно, не понимая, посягал на ее триумф, до которого оставались какие-то минуты!

— Мы сейчас повинны в чем-то вроде расовой дискриминации. Если у человека ненормально много волос на теле — это не причина считать его вообще ненормальным.

— Фокс, давай не сейчас, а? — взмолилась Скалли, изо всех сил пытаясь сохранить в голосе хотя бы тень дружелюбия. — Протяни руку — и мы все узнаем.

Молдер протянул руку.

В ямке лежала половина картофелины.

Скалли, не выдержав, тоже присела на корточки и принялась остервенело просеивать землю между пальцами. Но и тут, и там она ощущала пределы выкопанной шерифом ямы, однозначно обозначаемые более твердой, не вскопанной землей. Там ничего больше не пряталось — лишь дурацкая половина дурацкой картошки.

Молдер засмеялся.

— Ты что? — испугалась Скалли.

— Подлинная подделка, — сказал он, перестав понижать голос.

И тут, высветив с кристальной четкостью их очередное фиаско, на них свалился внезапный луч фонаря.

— Могу я спросить, что вы тут затеяли? — спросил шериф.

Молдер медленно поднял лицо и сощурился; свет фонарика, который держал шериф в левой руке, слепил.

Молдер встал. Скалли тоже выпрямилась, нервно отряхивая ладони.

— Мы эксгумировали вашу картофелину, — нехотя сказал Молдер, решив, что от Скалли ни он, ни шериф не дождутся теперь ни слова.

Шериф ухмыльнулся.

— Могу я полюбопытствовать, какого хрена вам это понадобилось?

Скалли решительно выступила вперед.

— Шериф, — начала она металлическим голосом. — Согласно многолетней статистике, очень многие серийные убийцы увлеченно и успешно служат в полиции. И находятся на прекрасном счету у начальства. И часто занимают руководящие посты в местных полицейских управлениях. Так что любая группа, работающая в контакте с местной полицией, должна соблюдать предельную осторожность в таких случаях, как данный.

— Это вы к чему? — озадаченно спросил шериф.

Молдер протянул ему листок с портретом Джим-Джима.

— Это она к тому, — сказал он, — что вы не так давно были собакой.

Шериф направил луч фонарика на листок и несколько мгновений молча всматривался в ком шерсти с глазами, изображенный на нем. Молдер мог бы поклясться: на лице шерифа проступило мечтательное, даже чуточку грустное выражение.

— А у меня ни одного такого не сохранилось, — сказал шериф тихонько. — Надо же, какой я тогда был худой.

— Значит, это действительно вы?

— Ну, разумеется. Да тут и тайны никакой нет. Лет двенадцать я зарабатывал себе на жизнь в клетке. А однажды утром заметил у себя на голове лысинку и понял, что теряю не только шерсть, но и работу. Надо было что-то придумывать — и я сбежал. В конце концов, — он привычным движением пригладил свою сверкающую полированную голову, — волосы у меня пропали все. Я имею в виду, тут, наверху. На теле их еще до черта, так что я никогда не загораю и не купаюсь в людных местах… стесняюсь теперь. И лаять почти перестал. Только если уж ситуация требует… Скалли не сдавалась.

— Это все прекрасно, но что-то я не вижу ни малейшей связи между вашей повестью и этой чудесно отпрепарированной картофелиной, — с прежней металлической жесткостью произнесла она.

— Что-то я никак не вспомню, когда на картошку были распространены законы о неприкосновенности личности, — с серьезным видом сказал шериф. Но глаза его весело искрились.

— Ответьте агенту Скалли, шериф, — с безнадежностью в голосе принял сторону напарника Молдер.

— С удовольствием. У меня, извиняюсь, бородавки на руке.

— Все равно я не вижу связи с картошкой. Шериф вздохнул.

— Чтобы избавиться от бородавок, — терпеливо объяснил он, — нужно отрезать ломтик свежей картошки, натереть им бородавки, а потом, обязательно в полнолуние, похоронить. С подобающим уважением.

Агенты молчали.

— Вы что, и впрямь никогда об этом не слышали? — с неподдельным изумлением спросил шериф. — Самый верный способ!

Молдер покивал, а потом, поджав губы, кинул картошку в ее могилу.

— Расследование движется не слишком хорошо, правда? — спросил шериф.

Ответа он не дождался.


10 октября, 01.23

Скалли проснулась от ошалелого стука в дверь. Она хотела уже крикнуть: «Войдите, не заперто!» — но тут и впрямь кто-то вошел, громко топая; и она, еще плохо соображая спросонок, выхватила пистолет.

Однако это оказался всего лишь мистер Лэйни.

Он был пьян, и его сильно качало. Из глаз его текли слезы. Не обращая внимания на ствол, глядевший ему в грудь чуть выше его укутанного, спеленатого братца, он рухнул на колени возле постели Скалли и простер к ней трясущиеся руки с растопыренными пальцами.

— Он мертв! — простонал Лэйни. — Он мертв!

Скалли сделалось холодно и жутко. На мгновение она запрокинула голову, словно все же решившись хотя бы коротенько помолиться. Кошмар продолжался.

Был зверски убит в своей конторе маленький мистер Нат. Пока Скалли и Молдер с табельным оружием наготове преследовали неконституционный ломоть картошки, загадочная тварь прогрызла несчастному живот — как и Джеральду Глэйсбруку, как и Рулю-Всезнайке. По трупу в день. Специально для заезжих агентов из столицы.

Хохма.

Уже через четверть часа Скалли, Молдер и шериф были на месте преступления. Надо отдать шерифу должное — бывший песиголовец Джим-Джим ни словом, ни взглядом не напомнил им о случившемся три часа назад недоразумении.

Но от этого не делалось легче.

Та же гримаса нестерпимого ужаса была на окостеневшем миниатюрном личике. Та же апокалиптическая лужа крови. Та же рваная дыра. Если бы речь не шла о настоящих, подлинных жизнях подлинных неповторимых людей — это был бы классный аттракцион.

— Окна и двери все заперты изнутри.

— Скалли, посмотри. Вот как он попал внутрь.

— Господи. Лаз для собачки. Но ведь сюда едва можно голову просунуть!

— А самой собачки нигде не видно.

— Съели?

— И снова мазок крови.

— Надо полагать, господа, снова снаружи? Значит, все просто, как Эй, Би, Си. Нам надо искать не просто маньяка, а раненого маньяка. Из которого все время капает.

— Очень дельная мысль, шериф.

— Я возьму пробу для анализа.

— Обязательно.

И тут не выдержал Лэйни.

Это была самая настоящая истерика. Бедняга бился лбом о стену, молотил в нее кулаками, топал… Вероятно, он упал бы и покатился — но въевшаяся в самую сердцевину души забота о своем странном младшем отростке, вероятно, не позволяла ему сделать этого; так и беременная женщина, сама не всегда это осознавая, больше всего трепещет и переживает не за голову, не за сердце, и уж подавно не за ладони. За живот.

— Он был мне как брат!! — кричал, захлебываясь, Лэйни. — Я любил его. Любил, любил, любил! Я больше не могу! Когда же это кончится! Как я буду без него!

Шериф, по-медвежьи облапив рыдающего бородача, прижал его к себе.

— Ну, успокойся, старина, — отечески забормотал он ему прямо в ухо. И Лэйни, впрямь как ребенок, прижался к широкой груди бывшего песиголовца. — Успокойся. Ты можешь повредить себе.

— Ну и что? — хнычуще выговорил Лэйни, уткнувшись лицом шерифу в шею. — Пусть…

— Но ведь тогда ты и братику повредишь.

Лэйни завыл.

Это было жутко. Он ныл, он скулил на одной пронзительной и безумной ноте, как собака на трупе хозяина. Как зверь, который ранен смертельно и чует близкий холод своей звериной ТОЙ СТОРОНЫ, которая надвигается на ЭТУ стремительно и неотвратимо.

Как, наверное, мог бы завыть проснувшийся холодным январским вечером Энь.

— Ничего, — сказал шериф, обернувшись к Ска л л и. — Ничего. С ним это бывает. Хрен знает, откуда, но — накатывает порой. Придется засунуть его в камеру для пьяниц, там он проспится и возьмет себя в руки. Ничего… — скулы его прыгали, как спортсмен на батуте. — Извините, я вас покину.

— Конечно, шериф, конечно, — с подчеркнутой вежливостью сказала Скалли. Так она извинялась за инцидент с картошкой. — Мы уже заканчиваем здесь.

Словно и впрямь слепой от слез, ноющий Лэйни был его ребенком, шериф заботливо обнял его за плечи. И увел. Стало тихо.

— Ну, что, Дэйна, — проговорил Молдер. — Остается человек-змея.

Скалли покусала губу.

— Да, вероятно, — сказала она. — Хотя… Знаешь, Молдер, я не удивлюсь, если окажется, что здесь замешано нечто… нечто… — она беспомощно повела рукой.

— Более причудливое? — вопросительно подсказал Молдер.

Скалли кивнула:

— Угу.

— Я тоже, — негромко проговорил Молдер. — Честно говоря, я уверен, что Джеффри Суэйн ни при чем. Но знаешь… Поговорить с доктором Мой Лоб и чего-то там стоп уже просто необходимо. Просто необходимо.


03.05

— Дверь открыта, входите! — немного невнятно раздалось изнутри.

Молдер, а уже за ним — Скалли, поскольку шли они к предполагаемому убийце-маньяку и, стало быть, архаичные правила вежливости можно было смело отбросить ради практической безопасности, ввалились в дом Суэйна. Они еще не дошли до такого градуса, чтобы орать «Ни с места!» и тыкать в циркача своими стрелялками — но были к тому близки. Во всяком случае, оба совершенно официально, как того требует протокол, уже с порога достали свои удостоверения. Будто Мой Лоб — Все Пули Стоп прежде никогда не видел ни Молдера, ни Скалли.

Впрочем, он даже головы не поднял. А вот они — окаменели.

Доктор Лоб, скрестив ноги, сидел на полу голый по пояс и, набычась, сосредоточенно вгонял себе в грудь очередную иголку длиной с палец. В ушко иглы была вдета то ли леска, то ли тонкая проволока. Уже не менее сотни столь же толстых и массивных игл противоестественной стальной шерстью покрывали его грудь, плечи, живот…

Закончив, доктор, наконец, поднял лицо к агентам и ухмыльнулся. Собрал в один пук все нити, проворно обмотал ими запястье и от души подергал. Кожа, из которой торчали иглы, совершенно натурально, без дураков, от каждого его движения вздувалась круглыми горбиками, не выпуская металл.

На лице доктора однозначно изобразилось чувство глубокого удовлетворения.

— Мистер Джеффри Суэйн, — упавшим голосом начал Молдер, сам уже прекрасно понимая, что они опять пришли не туда. — Нам нужно задать вам несколько…

— Это вариации на тему солнечного танца древних североамериканских индейцев, — и не подумав дослушать, сообщил им доктор Лоб. — В определенный момент танца, соответствующий моменту летнего солнцестояния, я подвешиваюсь на этих нитках и раскачиваюсь как бы от горизонта до горизонта, символизируя эклиптику. Боль при этом становится настолько невыносимой, что мне приходится на какое-то время покидать собственное тело, иначе можно спятить, — он сокрушенно вздохнул. — Если бы люди знали истинную цену духовности, — пробормотал он, — было бы больше атеистов.

— Все, что вы сейчас скажете, — в полном отчаянии крикнула Скалли, — может быть использовано против вас!

У доктора сделалось озадаченное лицо.

— С чего вдруг? — спросил он. Скалли взяла себя в руки.

— Мы пришли задержать вас для допроса относительно убийств, имевших место в Гибсонтоне в последние несколько дней.

Доктор, похоже, был тертый калач.

— Я не буду отвечать ни на какие вопросы, пока не переговорю со своим адвокатом, — ответил он, не переменившись ни в лице, ни в голосе.

— Кто ваш адвокат? — утомленно спросил Молдер.

— Обычно я представляю сам себя. Молдер только вздохнул. Но Скалли было уже не остановиться. Она нависла над Суэйном с наручниками.

— Сэр, если вы и дальше будете препятствовать расследованию…

Браслеты сухо щелкнули на запястьях Суэйна. Скалли с неженской силой ухватила доктора за локоть и заставила подняться.

— Кто дал вам право на неспровоцированное насилие? — заорал, вырываясь, Лоб — Все Пули Стоп.

— Я разве не упоминала, что мы федеральные агенты?

— А я разве не упоминал, что тоже ставлю номера с невероятными побегами?

Он коротко крутнулся то ли архимедовым винтом, то ли кольцом Мебиуса — и застегнутые наручники с тупым металлическим стуком упали с его рук на пол. Браво пихнув Молдера в одну сторону, а Скалли — в другую, доктор Лоб юркнул наружу.

Скалли тряхнула головой. Она довольно сильно ударилась плечом о стену, но, кажется, ничего страшного не произошло. Только вот патентованные наручники… Ей опять нестерпимо захотелось плюнуть. И тут она увидела Молдера.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5