Глава 8

Мелинда бежала по лестнице в свою комнату, испытывая страстное желание отгородиться от чего-то, что она не могла понять, но хорошо знала, что это было дурно и даже постыдно. Она едва ли смогла бы поверить в то, что замужняя женщина, со столь высоким положением в обществе, как леди Алиса Сент-Хелиер, способна говорить такие вещи, если бы не слышала все собственными ушами. Мелинда поняла, что этот разговор оскорбил ее чувства. Это было не ее дело, но она оказалась вовлеченной в него помимо своей воли.

Войдя в свою комнату, Мелинда заперла дверь. Ей казалось, что все вдруг окончательно запуталось и стало принимать угрожающий характер. С того момента, как она проснулась в дешевой комнате в доме миссис Харкорт, Мелинда постоянно чувствовала какую-то неясную угрозу.

Ее окружало зло! А может быть, ей все почудилось?

Не требовалось никаких усилий, чтобы понять, что она допустила ошибку, согласившись на предложение миссис Харкорт отправиться в этот дом, чтобы имитировать церемонию бракосочетания. А потом эта вечеринка — непристойная и постыдная, — на которой женщина вела себя столь вызывающе, а в компании находились дамы, один вид которых — Мелинда была в этом уверена — ее мать восприняла бы как оскорбление.

Ей казалось, что все последние дни она все глубже и глубже погружается в трясину. Находящаяся сейчас внизу леди Алиса Сент-Хелиер, женщина благородного происхождения, делает маркизу предложения, недопустимые и для дамы гораздо менее знатной, но сохранившей хотя бы остатки самоуважения. В отчаянии Мелинда закрыла лицо руками. Есть ли в этом ее вина или весь мир вокруг нее вдруг сошел с ума?

Она подошла к окну и выглянула на площадь Гросвенор полюбоваться деревьями и голубым небом над ними. Открывающийся перед ней вид навеял на нее воспоминания о сельской жизни, и ей страстно захотелось вдруг вернуться в свой собственный дом, крепкий и безопасный, оказаться окруженной любовью и забыть о жестокости и грязи окружающего мира.

Затем Мелинда взглянула вниз и увидела очень элегантный открытый экипаж, ожидавший на улице у дверей дома маркиза. Ее внимание немедленно привлекла пара великолепных серых лошадей с раскачивающимися плюмажами над головами, бряцающих серебряной уздечкой. Пока Мелинда в восхищении рассматривала эту упряжку, из дома вышел швейцар, чтобы открыть дверцу экипажа, а затем перед взором девушки предстала леди Алиса — ибо Мелинда была уверена в том, что это может быть только она, — которая вышла на тротуар, а затем села в коляску.

Дама была одета в платье земляничного цвета, на шляпе у нее колыхались розовые страусиные перья. Усевшись в экипаж, леди Алиса повернулась к подъезду и помахала рукой, обтянутой перчаткой, кому-то, стоящему в дверях.

Мелинда знала, что там стоять мог только маркиз. Когда кучер хлестнул лошадей и они пустились прочь, леди Алиса взглянула вверх, как будто внезапно ощутив на себе внимательный взгляд Мелинды. Девушке только мельком удалось рассмотреть поднятое к ней лицо, но этого оказалось достаточно, чтобы понять, как оно было очаровательно. С большими влажными глазами, маленьким прямым носиком и припухлым, будто бутон розы, ротиком, это лицо было прекрасным, и Мелинда теперь могла понять страстное увлечение маркиза этой дамой. В то же время, сказала Мелинда себе, несмотря на свою красоту, леди Алиса замужем.

— Он достоин презрения, — произнесла она вслух, и ей захотелось бросить эти слова в лицо маркизу.

Внезапно ее охватило возбуждение от мысли, что у нее хватило смелости вступить с ним в схватку. Страх исчез: ведь она делала ему одолжение и осталась с ним для того, чтобы он мог сохранить состояние, в котором столь сильно нуждался. Возможность лишить его денег была теперь целиком в ее власти, и она заметила, что даже улыбается при мысли, что маркиз не сможет вести привычную жизнь все те шесть месяцев, которые они должны будут провести вместе. Он может тосковать по леди Алисе, он может стремиться к общению со своими беспутными друзьями и теми женщинами, которых она видела на вчерашней вечеринке, но вместо этого ему придется спокойно жить в одном доме с ней, Мелиндой; они должны будут вместе проводить время, и маркиз все время должен будет притворяться, что Мелинда — его жена.

«Мне не следует бояться. Я даже попытаюсь изменить его», — пообещала себе Мелинда, но потом поняла, что это лишь порождение ее разыгравшегося воображения. Когда она лицом к лицу сталкивалась с маркизом, с его цинизмом, с его тяжелым характером, Мелинда теряла дар речи, несмотря на то что у нее хватало храбрости обрывать его, когда он обращался с ней грубо.

Она сидела в своей комнате, ожидая, когда ее пригласят вернуться в библиотеку, но, к ее досаде, после двух часов ожидания Глэдис принесла известие, что к маркизу пожаловали родственники, и Мелинду просят обедать в будуаре рядом с ее спальней.

Возбуждение прошло, и обед, несмотря на изысканность пищи, показался Мелинде достаточно унылым. Было подано много соблазнительных блюд, но она почти не притронулась к ним, отказалась и от вина; Мелинду терзало любопытство, что же в данное время происходит там, внизу.

Когда Глэдис вернулась к ней, чтобы приготовить постель на ночь, Мелинда почувствовала, что та просто сгорает от желания рассказать обо всем.

— Если бы вы знали, миледи, что я слышала сегодня вечером в столовой!

— От кого? — спросила Мелинда. Она понимала, что совершенно недопустимо обсуждать такие вещи со слугами, но никак не могла устоять перед соблазном.

— Господин Ньюмен говорит, что дядя его светлости, лорд Фитцболтон, потребовал показать ему завещание маркизы, а его светлость отказал. Кроме того, лорда Фитцболтона очень сильно разозлило то, что погребение состоится уже завтра утром. Он хотел, чтобы похороны отложили для того, чтобы все кузены и другие родственники успели приехать из провинции, но его светлость настаивает на том, чтобы церемония прошла в узком кругу: даже старые домашние слуги не будут допущены на нее.

— А кто еще был на обеде? — спросила Мелинда.

— Два сына лорда Фитцболтона, — ответила Глэдис. — Они на некоторое время останутся здесь, но слуги их не любят.

— А почему? — поинтересовалась Мелинда.

— Они могут расщедриться лишь на несколько шиллингов, — объяснила Глэдис, а потом в испуге прикрыла себе рот рукой. — Ох, миледи, я, наверное, не должна была говорить вам такие вещи, но вы ведь понимаете, все слуги там, внизу, обсуждают это между собой.

— Уверена, что как раз этим они сейчас и занимаются, — улыбнулась Мелинда. — Так ты говоришь, что сыновей лорда Фитцболтона считают скрягами?

— Да, мы все так думаем, — ответила Глэдис, — и потом, они постоянно звонят, требуя к себе слуг. Почему, скажите на милость, Джеймс — это один из лакеев — в последний раз, когда они останавливались здесь, каждое утро должен был подниматься к ним чуть ли не по дюжине раз?

— А леди Фитцболтон тоже здесь? — спросила Мелинда.

— Насколько я поняла, ее светлость умерла, — ответила Глэдис, — потому что, проходя мимо двери в столовую этим вечером, я услышала, как его светлость лорд Фитцболтон произнес: «Моя бедная покойная жена ужаснулась бы от такого поведения».

— Глэдис, да ты, наверное, подслушивала у замочной скважины!

— Нет, что вы, миледи, — запротестовала Глэдис. — Господин Ньюмен ни за что не потерпел бы ничего подобного; я просто случайно проходила мимо.

Мелинда рассмеялась.

— Если ты не будешь вести себя осторожнее, тебя наверняка отправят назад, в поместье.

От слов, произнесенных Мелиндой, на лице Глэдис появилось выражение ужаса.

— Ах, миледи, вы ведь не выдадите меня, правда? Это произошло только потому, что вы выглядите так молодо и так понимаете меня, а все остальные такие чопорные и надменные в этом доме. У меня здесь нет ни одной души, с кем я могла бы поболтать совершенно свободно.

Если бы я сказала что-нибудь подобное миссис Джонс, она оторвала бы мне голову.

— Не волнуйся, все хорошо, я не собираюсь наговаривать на тебя, — улыбнулась Мелинда. — Честно говоря, я и сама рада, что есть кто-то, с кем я могу поговорить.

— Мне кажется, это совсем не правильно, что вы, ваша светлость, должны сохранять свое замужество в полной тайне, — сказала Глэдис. — Ваше место сейчас внизу, среди родственников.

Его светлость должен был бы гордиться вами.

В этом доме никогда не было никого прелестнее вас.

— Ах, Глэдис, ты мне льстишь! — запротестовала Мелинда. — И не забудь, что мое замужество — это полнейшая тайна. Никому ни слова, ты понимаешь это, Глэдис?

— Да, миледи, мы все получили такое распоряжение. Господин Ньюмен говорит, что первого же из нас, кто проболтается об этом где-нибудь вне стен этого дома, немедленно же вышвырнут отсюда. А он отличается весьма свирепым нравом!

— Я уверена, что слуги не подведут, — сказала Мелинда. — А теперь, Глэдис, думаю, мне пора в постель.

Было еще довольно рано, и она никак не могла уснуть. Она лежала с открытыми глазами и пыталась разобраться в фантастических событиях, которые произошли в ее жизни с тех пор, как она убежала из дома своего дяди. Она поймала себя на том, что так или иначе ее мысли постоянно возвращаются к маркизу. «Почему он так враждебно настроен по отношению ко мне?»— удивлялась она. Почему он смотрит на нее с таким странным выражением в глазах, которое граничит с презрением? Что она могла сделать ему неприятного, ведь она лишь пыталась помочь и делала все в соответствии с его желаниями?

На следующее утро Глэдис вошла в ее комнату с выражением печали на лице и следами слез вокруг глаз.

— Миледи, они сейчас спускают гроб по лестнице вниз, — сказала она Мелинде, сдерживая всхлипывания. — Я всегда расстраиваюсь, когда кто-нибудь умирает. Бедная старая леди! В жизни она всегда была по-своему добра к нам, и хотя я сама ни разу не разговаривала с ней, часто могла видеть, как она спускалась по лестнице — медленно, но с достоинством.

— Мне хотелось бы узнать ее поближе, — сказала Мелинда, скорее обращаясь к себе самой, чем к Глэдис.

— У нее был сильный характер, — продолжала откровенничать Глэдис. — Я слышала, как она резко разговаривала как-то с его светлостью.

Затем он в сильном волнении выскочил из дома с мрачным выражением лица, с грохотом захлопнув за собой дверь. Я всегда удивлялась, почему они так ненавидят друг друга.

Мелинда подумала о том, что сохранить что-нибудь в тайне от слуг, наверное, совершенно невозможно. Она страстно хотела задать множество вопросов, чтобы выяснить, почему маркиз так часто ссорился со своей мачехой, но прошлым вечером она устыдилась того, что обсуждала события в доме с Глэдис, да еще в таком вольном тоне. Поэтому теперь она занялась своим завтраком и не стала поощрять болтовню горничной, как в прошлый вечер.

Шторы в ее комнате должны были оставаться опущенными до тех пор, пока тело усопшей не будет погребено. Старшая горничная пришла, чтобы приподнять их на несколько дюймов.

— Извините, если темнота нарушает ваш уют, миледи, — сказала она, — но его светлость отдал распоряжение, чтобы все шторы в доме оставались опущенными.

— Да, разумеется, они должны оставаться опущенными, — сказала Мелинда. — Не поднимайте их слишком высоко.

— Всего на несколько дюймов — так будет незаметно, — сказала миссис Джонс, — а то мрак нагонит на вас тоску. Вы не будете против, если я и Глэдис начнем укладывать ваши вещи?

— Укладывать мои вещи? — в удивлении повторила Мелинда слова старшей горничной.

— А разве ваша светлость не слышали? — удивилась миссис Джонс. — Я думала, его светлость уже говорил с вами об этом. Он уезжает в Чард сразу после того, как вернется с похорон, и ваша светлость отправитесь вместе с ним. Багаж, разумеется, будет отправлен в закрытой повозке.

Мелинда почувствовала, что настроение ее от этого известия улучшается.

— Как мы поедем? — спросила она.

— В фаэтоне его светлости, — ответила старшая горничная. — Уверена, что ваша светлость будет удивлена выбором такого средства передвижения, но его светлость не придает большого значения традициям.

— Разумеется, нет, — пробормотала Мелинда.

Она быстро оделась, выбрав дорожное платье из тонкого шелка лазурного цвета с шерстяной подкладкой для тепла. Шляпка, которую следовало носить с этим платьем, оказалась небольшой и хорошо гармонировала с ним по размерам. Мелинда надеялась, что, подвязав ленты под подбородком, сохранит ее при порывах ветра.

Уже прошел год с тех пор, как она в последний раз путешествовала в фаэтоне. Фаэтон ее отца не был современным экипажем и не отличался особой быстроходностью, но все-таки езда на нем более приятна, чем в закрытых экипажах, которому отдавали предпочтение ее дядя и тетя.

Закончив свои приготовления, Мелинда еще раз взглянула на себя в зеркало. Без сомнения, лазурный цвет ее дорожного наряда чрезвычайно гармонировал с золотом волос и белизной кожи, но глаза светились весельем, что совершенно не приличествовало человеку в глубоком трауре, а ведь она должна была изображать жену маркиза. Она не могла с уверенностью решить для себя, не посчитает ли маркиз, что ей следовало бы надеть черное; но в ее гардеробе не было ни одного платья этого цвета, и она подумала, что, возможно, слуги объяснят ее яркий наряд необходимостью сохранить свадьбу в тайне.

Старшая горничная и Глэдис уложили одежду Мелинды в несколько больших чемоданов.

В этой суматохе, когда платья вынимались из гардероба и укладывались в чемоданы стоящими на полу на коленях горничными, места в комнате для Мелинды, казалось, совсем не осталось. Поэтому через некоторое время она вышла на лестницу, чтобы послушать, не вернулся ли маркиз. Она не решилась спуститься вниз, боясь столкнуться с кем-либо из его родственников — маркиз мог вернуться в сопровождении кого-нибудь из них, — но с облегчением увидела, что он вошел в дом в одиночестве.

— Мне нужно немедленно переодеться, Ньюмен, — сказал он дворецкому.

Маркиз направился к лестнице. У Мелинды едва хватило времени на то, чтобы проскользнуть в будуар, который примыкал к ее комнате.

Она успела мельком взглянуть на его лицо, когда он входил в зал, и поняла, — что маркиз находится в крайней степени раздражения, а Мелинде не хотелось встречаться с ним, пока он в таком настроении.

Находясь в дурном расположении духа, он, пожалуй, еще откажется взять ее с собой в поместье. Возможно даже, ей придется отправиться туда вместе с багажом и слугами в тесной повозке. Она с беспокойством ждала развития событий, когда наконец услышала стук в дверь.

Мелинда поспешила открыть ее, думая, что это кто-нибудь из лакеев.

— Его светлость желает знать, готова ли ваша светлость к отъезду?

— Да, я готова, — нетерпеливо ответила Мелинда.

Она последовала за лакеем и спустилась по лестнице вниз. Маркиз стоял в зале, уже сменив свой темный траурный наряд на длинные брюки серого цвета и изящный сюртук более темного оттенка.

— Доброе утро, Мелинда! — проговорил он, — Надеюсь, вы хорошо спали?

Его слова были достаточно банальными, но Мелинда почувствовала, что мрачное настроение покинуло его. Не говоря больше ни слова, он направился к входной двери. Мелинда последовала за ним. На улице их ожидал чудеснейший фаэтон, который ей когда-либо довелось видеть, — с желто-черными колесами и запряженный парой лошадей гнедой масти. Швейцар помог ей сесть на высокое сиденье, после чего маркиз, запрыгнув в фаэтон, уселся рядом с ней.

Он взялся за вожжи, конюхи отбежали от лошадей, и Мелинда с маркизом отправились в путь.

За ними сидел маленький грум в цилиндре.

Мелинда вспомнила, что ее отец называл мальчика, который занимал это сиденье, «тигром».

Как жаль, что отец никогда не сможет увидеть лошадей, которые сейчас мчали их фаэтон: он наверняка одобрил бы, как ловко маркиз управлял упряжкой.

Лошади были свежими, и их приходилось даже немного сдерживать из-за сутолоки на улицах, но вскоре они наконец выехали за пределы города, после чего маркиз отпустил вожжи. Они уже удалились на несколько миль от Лондона, когда он повернулся к Мелинде и сказал: