— Тогда вели ему как можно скорее ехать в Аджупа Буаллон, — приказала Мелита. — Там он найдет графа. Пусть тот немедленно возвращается.

— Я это делаю, — ответила Эжени.

Она вышла из комнаты, и было слышно, как она побежала по коридору.

Мелита оделась, взяла зонтик и направилась вниз по дороге, ведущей к холму. Вскоре она увидела красное платье мадам Буассе. Та разговаривала с четырьмя надсмотрщиками. Мелита не могла разобрать слов, но до нее доносился раздраженный голос мадам Буассе, с каждой минутой становившийся пронзительнее. Из этого следовало, что она все еще вне себя.

На стоявшем в центре холма столбе был укреплен крест. Мелите стало интересно, читала ли своим рабам мадам Буассе, столь усердно молившаяся за их души, о Христе, распятом римлянами.

Приблизившись к холму, Мелита не стала подниматься, а повернулась к баррикадам, высившимся прямо перед бараками рабов. Девушка была всего в двух шагах от заграждений, когда услышала голос мадам:

— Куда вы идете, мадемуазель?

Мелита не отвечала, и мадам Буассе перешла на визг.

— Мадемуазель, я с вами разговариваю! Немедленно идите сюда!

Тем временем Мелита подошла к баррикадам вплотную и уже могла различить темные глаза, наблюдавшие за ней сквозь щели между поваленными стволами. Один из прятавшихся за баррикадами поднялся, и она узнала немолодого раба, которого видела накануне в сахароварне.

— Уходите, мадемуазель, — сказал он. — Вы сюда не ходить.

— Вы взяли в плен, а точнее — в заложницы, маленькую мадемуазель, я должна быть с ней, значит, я тоже ваша заложница.

Человек смотрел на нее в недоумении. Теперь Мелита вспомнила, что видела его и ночью: закрыв глаза, он сидел на поляне рядом с Филиппом.

— Позвольте мне войти, — сказала девушка. Затем очень тихо, так, что больше никто не мог слышать ее слов, добавила: — Я послала за месье графом. Ничего не предпринимайте до его возвращения.

Поняв, что она говорит, человек блеснул белозубой улыбкой. Он протянул ей руку, и Мелита с его помощью перебралась через наваленные стволы.

Она на секунду задержалась на вершине баррикады, опираясь на руку темнокожего раба, и услышала срывающийся от гнева голос мадам:

— Вернитесь, мадемуазель! Как вы смеете так себя вести! Если вас пристрелят, как этих рабов, — пеняйте на себя.

Мелита не ответила и даже не повернула головы. Она не сомневалась, что мадам Буассе не отважится отдать приказ стрелять, пока с ними находится Роз-Мари.

Девушке помогли спуститься на землю, и тут же из хижины Филиппа к ней выбежала Роз-Мари.

— Мадемуазель! Мадемуазель!

Девочка бросилась в ее объятия. Мелита поцеловала ее и спросила:

— Ты не испугалась?

— Нет, я не боюсь, — ответила Роз-Мари с гордостью. — Кузина Жозефина очень сердится, но это неправильно и жестоко — бить бедную Леонор. Она слишком старая, правда, мадемуазель?

— Да, слишком, — сдержанно согласилась Мелита.

— Пойдемте к Филиппу, — попросила Роз-Мари. — Он делает мне новую куклу, очень красивую.

Было бы интересно узнать, подумала Мелита, что случилось с куклой в красном платье, которую она видела минувшей ночью на ритуале Буду. Но она тут же одернула себя, так как сейчас главное для нее — позаботиться о спокойствии девочки, было совершенно очевидно — страсти накалились до предела. Словно в ответ на ее мысли раздался крик надсмотрщика, несомненно, выполнявшего приказ мадам Буассе:

— Вам не дадут ни еды, ни питья, пока вы не образумитесь! Когда захотите есть, прибежите, как ручные собачонки, и тогда мы посмотрим, кто здесь хозяин!

Мелита почувствовала, что пальчики Роз-Мари сжались в ее руке.

— Мы будем очень голодными, мадемуазель?

— Не очень долго, — успокоила ее Мелита. — Твой папа скоро приедет и скажет, что нельзя бить Леонор.

— Кузина Жозефина очень рассердилась, — сказала Роз-Мари, — она и на папу рассердится, если он вмешается.

— Он решит, что делать, — успокоила ее Мелита. Она знала, что рабы с не меньшей надеждой ждут появления графа. Филипп сидел на пороге своей хижины рядом с кучкой листьев, а за его спиной в пустом пространстве барака Мелита заметила Леонор. Девушка ступила через порог.

— Все будет хорошо, Леонор, — сказала она. — Когда месье граф узнает обо всем, он приедет и не позволит, чтобы вас наказывали.

Леонор взглянула на Мелиту своими темными проницательными глазами, казавшимися совсем молодыми, несмотря на избороздившие лицо морщины.

Помолчав, она спросила тихо:

— Ты видела?

Мелита не стала притворяться, что не понимает смысла ее слов.

— Да, я видела, — ответила она, — барабан позвал меня, и я пошла на звук.

Снова на мгновение воцарилась тишина.

— Ты находить счастье, — внезапно предсказала Леонор.

Затем она отвернулась, как бы показывая, что ей больше нечего добавить.

Мелита смотрела ей вслед, удивляясь, откуда старая женщина обо всем знает. Она не сомневалась — Леонор известно и о том, что она была в лесу, и о том, что они с графом испытывают друг к другу.

Задавать вопросы казалось неуместным. Мелита опустилась на траву рядом с Роз-Мари, в то время как Филипп вырезал из кокосового ореха туловище для новой куклы. Девушка стала рассказывать им сказки, которые сама так любила в детстве, — про Золушку, Ганселя и Гретель. Каждый раз, как только очередная история заканчивалась, Роз-Мари хлопала в ладоши и просила еще.

Дети на время отвлеклись от реальной действительности и полностью погрузились в сказочный мир, но Мелита ни на секунду не забывала, что рабы по-прежнему прячутся за баррикадами, а мадам Буассе и надсмотрщики следят за ними с холма.

Становилось очень жарко, и Мелита предвидела, каково им придется без воды. Ее можно было набрать только из ручья, бежавшего под мельницей.

Рабы стали по одному отходить от баррикад к своим баракам, чтобы выпить последние капли из огромных кувшинов, накануне принесенных на головах их женами.

— Интересно, когда они последний раз ели? — подумала Мелита вслух, забыв, что Филипп не может говорить.

Ей ответила Леонор. Мелита вздрогнула, услышав голос прямо у себя за спиной.

— Мы едим в полдень и когда закончим работу.

— Значит, никто еще не проголодался слишком сильно.

— Всегда хотим есть, — ответила Леонор. — Мадам дает мало еды; только мужчинам, которые могут работать, — достаточно.

Мелита прикусила губу.

Казалось невероятным, что мадам Буассе, владея огромным наследством Сесиль, нарочно держит впроголодь семьи рабов.

«Но я могла бы и сама догадаться», — подумала она.

В этот день испуганные матери долго не выпускали детей из хижин — пространство между бараками, где обычно возились темнокожие малыши, казалось вымершим. Но теперь они стали потихоньку появляться на улице, и Мелита увидела, какие они все худые.

Если раньше она лишь недолюбливала мадам Буассе, то теперь она ее ненавидела. «Что может быть более жестоким, чем намеренно лишать пищи маленьких детей!»

Леонор молчала, но у Мелиты появилось ощущение, что старая негритянка читает ее мысли.

Чуть погодя Мелита спросила:

— Что вы едите?

— Соленую рыбу.

— Разве ее не ловят в море?

— Нет, соленую рыбу привозят из Америки. Это выходило дешевле, чем покупать свежую рыбу, хотя в здешних местах в ней наверняка не было недостатка.

— Месье давать нам крабы, тушенные со свининой, кокосы, острый перец, но теперь — нет!

Мелита услышала в старческом голосе страдание от непреходящего голода.

Стараясь не огорчать Роз-Мари, она стала снова рассказывать сказки, петь колыбельные песни, вспоминая те, что нравились ей, когда она сама была девочкой.

Около половины первого Роз-Мари, откинув волосы со лба, жалобно захныкала:

— Мне хочется пить, мадемуазель. Я хочу водички.

Мелита и сама бы с удовольствием выпила воды. Бараки были со всех сторон окружены деревьями, и даже если бы с моря подул бриз, он едва ли смог бы пробиться сквозь чащу. Губы пересохли, и говорить становилось все труднее.

— Твой папа скоро приедет, дорогая, — утешала она девочку.

В эту секунду сердце подпрыгнуло у нее в груди — на горизонте показалось облачко пыли! Затем она различила всадника, стремительно мчавшегося к ним.

Граф въехал прямо на холм и привязал скакуна к коновязи. Мадам Буассе, отсутствовавшая около часа, только что вернулась на свой наблюдательный пункт. И хотя Мелита ничего не сказала детям, в руке у мадам она заметила нечто, напоминавшее пистолет.

— Что здесь происходит? — спросил граф настолько громко, что его могли слышать как мадам Буассе, так и рабы за баррикадами.

— Значит, ты вернулся, Этьен, — холодно констатировала мадам Буассе. — Может, твоего авторитета хватит для того, чтобы вытащить твою дочь из лап этих преступников, — они захватили ее в плен.

— Почему они сделали это? — поинтересовался граф.

— Потому что мы имеем дело с бунтом, — ответила мадам, — и не ошибусь, если скажу: все бунтовщики будут наказаны, очень жестоко наказаны, а зачинщики — подвергнуты экзекуции. Я об этом позабочусь!

Как поняла Мелита, она говорила это на публику, чтобы напугать внимавших им рабов.

— Если это действительно бунт, в чем лично я очень сомневаюсь, — сказал граф, — то мне хотелось бы узнать его причину.

Он спешился, подал знак одному из надсмотрщиков, чтобы тот взял вожжи, и направился к баррикадам.

Навстречу ему поднялся тот же человек, что встал тогда, завидев Мелиту.

— В чем дело, Фредерик? — спросил граф.

— Мы не давать пороть Леонор, месье. Она слишком старая. Она — наша мамбо.

— Конечно, она очень стара для этого, — подтвердил граф, — и хочу, чтобы всем было ясно: я не допущу никаких порок в поместье до тех пор, пока оно принадлежит мне.

Мгновение казалось, что рабы не понимают сказанного, но затем из-за баррикад раздался одобрительный гул голосов, и все поднялись из своего укрытия.

— Вы позволите мне пройти? — спросил граф. — Я хочу поговорить со своей дочерью.

Десятки рук тут же раздвинули поваленные стволы и открыли ему проход. Роз-Мари вскочила и бросилась к графу.

— Папа! Папа! — закричала она, обхватив его ручонками. — Тебя очень долго не было, и я захотела пить. Я хочу воды.

— Тогда мы ее сейчас найдем, — спокойно ответил граф.

Поверх ее головы он взглянул на Мелиту, глаза их встретились. Не сказав ни слова, он дал ей понять, как права она была, послав за ним, и как велика его благодарность.

Мелита приблизилась к нему.

— Рабы не только хотят пить, они голодны, — сказала она тихо. — Им дают мало еды. Посмотрите на детей — они такие худые.

Лицо графа исказилось гневом. Держа Роз-Мари на руках, он молча направился к надсмотрщикам, которые ожидали его у подножия холма. Мадам Буассе исчезла.

— Выдайте всем утроенную порцию, — велел он, — они начнут работать только после того, как поедят. Это понятно?

— Да, месье.

Надсмотрщики чувствовали себя неловко и старались не смотреть ему в глаза.

— Вы слышали, что я сказал? — Голос его звенел как натянутая струна. — В этом поместье больше никого не будут сечь.

— Да, месье.

Он повернулся к рабам, разбиравшим баррикады.

— Оставьте это, сначала поешьте. Обед ждет вас в амбаре. И пошлите женщин за водой. Все мы хотим пить.

Рабы вновь радостно приветствовали его слова. Граф с Роз-Мари на руках ждал, пока подойдет Мелита, а затем они вместе направились к дому.

— Я выехал сразу же, как только узнал о случившемся, — сказал граф. — Я не думал найти вас в бараках, но мне следовало догадаться, что вы будете рядом с Роз-Мари.

Его присутствие, его энергия, наконец, забота заставили сердце Мелиты биться с неудержимой, беспредельной радостью.

— Мадемуазель рассказывала нам чудесные истории, папа, — поведала ему Роз-Мари. — Филиппу они тоже понравились, хоть он и не может об этом сказать.

Вдруг вспомнив, как она попала в эту ситуацию, Роз-Мари сказала:

— Кузина Жозефина забрала куклу, которую сделал мне Филипп. Ты должен сказать ей, папа, что ему надо позволить сделать мне другую. Мне нравятся его куклы.

— Я скажу ей, — ответил граф, стараясь не выдавать своих истинных чувств.

Однако в этот день ему не удалось поговорить с мадам Буассе. Когда они добрались до дома, ленч уже ждал их в столовой, и за столом они оказались лишь втроем. Мадам Буассе, как выяснилось, ушла к себе в комнату.

После того как они закончили трапезу и Эжени увела Роз-Мари в спальню, граф сказал Мелите:

— Я не могу ждать до завтра. Я поеду в Сен-Пьер сегодня. Чем скорее разрешится эта невыносимая ситуация, тем лучше.

— Вы правы, — поддержала его девушка. Она чувствовала, что не в силах вынести еще одну бурную сцену между мадам Буассе и своими любимым.

— Я вернусь, как только смогу, вы это знаете.

— Я уверена, все получится, — сказала Мелита, — и даже если вам удастся достать совсем немного денег, мы справимся.

Он улыбнулся ей, и ни к чему было говорить, как сильно он ее любит. Некоторое время они стояли, глядя друг на друга, затем граф с усилием оторвал взгляд от ее милого лица, взял перчатки и цилиндр и, выйдя через веранду, направился к конюшне.

Мелита поднялась в свою спальню. Сегодня ей незачем выходить в сад и искать яблоню любви. Любовь уже наполнила ее сердце, мысли и дыхание. Любовь перевернула для нее весь мир в ту самую секунду, когда они впервые встретились.

«Я люблю его!»

Все ее существо отдавалось мелодии этих слов, их переливам.

Когда Роз-Мари проснулась, — а спала она дольше обычного из-за пережитых утром волнений, — Мелита поиграла ей на фортепиано. Потом они прогулялись по саду, посмотрели на попугаев и покормили обезьянку. Роз-Мари хотелось задать так много вопросов, да и Мелита решила в этот день не проводить обычных уроков. Только по пути домой девочка спросила:

— Интересно, куда кузина Жозефина спрятала мою куклу. Может быть, мы постараемся ее найти?

— Не сегодня, дорогая, — ответила Мелита. — Давай подождем, пока вернется твой папа, и тогда мы попросим его сказать кузине Жозефине, что тебе разрешено взять другую куклу. Тогда нам не придется ничего скрывать.

— А у Филиппа будет время сделать мне совсем-совсем особенную, да?

— Да, совершенно особенную, — согласилась Мелита.

Роз-Мари поужинала и, довольная, приготовилась идти спать. Она горячо поцеловала Мелиту на ночь и спросила:

— А вы знаете другие сказки, мадемуазель?

— И очень много, — ответила девушка.

— И вы мне их расскажете?

— Не все сразу. А может быть, ты научишься сама читать сказки? — улыбнулась Мелита.

— Я бы очень хотела, — кивнула Роз-Мари. — Мне так нравится, что вы со мной, мадемуазель!

— И я рада быть здесь, — честно призналась Мелита.

Переодевшись к ужину, Мелита с тревогой ждала момента, когда ей придется спуститься в гостиную: Эжени сказала, что мадам собирается ужинать вместе с ней. Предчувствовала, что трапеза вряд ли будет приятной, но не посмела отказаться.

Она спустилась вниз, с трудом преодолевая каждую ступеньку. По мере приближения к гостиной ее ноги становились все тяжелее и тяжелее.

К изумлению Мелиты, стоявшая у окна мадам Буассе обернулась к ней с улыбкой на губах.

— Добрый вечер, мадемуазель, — сказала она вполне приветливо. — Мне кажется, что раз мы остались одни, то можем позволить себе немного утешиться. Я приготовила для вас стакан мадеры. Надеюсь, вы ко мне присоединитесь.

Еще более, чем ласковый тон мадам Буассе, Мелиту удивил стакан мадеры, стоявший на полированном деревянном столике у софы. Другой стакан, очевидно, предназначенный ей, был поставлен напротив стула с высокой жесткой спинкой, на котором она сидела в предыдущий вечер.

Мелита не любила мадеру, но отказаться было невозможно.

Мадам Буассе уже приготовилась расположиться на тахте, когда в комнату вошла Эжени.

— Ужин по… — Вдруг, слегка вскрикнув, Эжени указала пальцем в противоположный конец гостиной. — Змея, мадам! Змея!

Мадам Буассе быстро обернулась.

— Где? Где? Прогони ее, Эжени!

Взгляд ее был устремлен в тот угол комнаты, куда показывала Эжени.

В это время служанка прошла мимо полированного столика, и, вновь поразившись, Мелита заметила, что она поменяла стаканы. Это было сделано так молниеносно, что Мелита не сразу поняла, что теперь перед ней стоит мадера мадам, а на столике у софы — стакан, приготовленный для нее.

— Но я не вижу никакой змеи! — воскликнула мадам.

— Она там, мадам. Я ее видеть, — настаивала Эжени. — Но вы не беспокойтесь, утром люди ее убивать.

— Они приводят меня в ужас! — передернула плечами мадам Буассе.

Она обернулась, готовая занять свое место на софе.

— Думаю, мадемуазель, вам уже говорили, что на Мартинике есть очень ядовитые змеи, а укус фер-де-лянс смертелен…

— Ужин подан, мадам, — прервала ее Эжени.

— Будет жаль, если первое блюдо остынет, — сказала мадам. — Выпейте вашу мадеру, мадемуазель, и мы перейдем за стол.

Она допила стоявшее перед ней вино, а Мелита заставила себя проглотить содержимое своего стакана, прежде чем последовать за шелестящими юбками мадам.

За ужином она с трудом могла поверить, что это та же особа, что была так груба с ней и несговорчива с первой минуты приезда. Мадам непринужденно говорила об острове, об отце Мелиты и его выдающихся заслугах на дипломатическом поприще. В разговоре она коснулась судьбы императрицы Жозефины и описала ее дом в Труале.

— Моя тетка хорошо знала эту семью, — сказала мадам, — и, насколько я поняла, Жозефина с детства пользовалась дурной славой за непомерное кокетство и распущенность.

— Однако она сделала выдающуюся карьеру, — заметила Мелита.

— Наполеон был всего лишь корсиканцем, хотя ему и везло в военных делах, — напомнила мадам.

В ее тоне прозвучал вековой снобизм родовитой француженки, привыкшей говорить о корсиканцах как о людях второго сорта. Мелита подумала, что высокомерие мадам весьма позабавило бы ее отца.

— Когда Жозефине было десять лет, гадалка, в чьих жилах текла кровь карибских индейцев, предсказала, что она станет королевой Франции, — поведала мадам Буассе.

— Вы верите гадалкам, мадам? — спросила Мелита.

— Иногда, — задумчиво ответила та, — но многие из них всего лишь лгуньи и шарлатанки.

— Но они верно предсказали судьбу императрицы Жозефины!

— Однажды гадалка сказала мне… — начала было мадам, но запнулась.

Мелита ждала продолжения.

— Но это не имеет значения, — закончила мадам после затянувшейся паузы. — Это не сбылось — до сих пор!

Мелите было крайне любопытно, что мадам Буассе узнала о будущем, но она не отважилась задавать вопросы. Вскоре ужин — более непринужденный, чем в присутствии графа, — закончился. Когда они перешли в гостиную, Мелита поклонилась.

— Благодарю вас, мадам. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мадемуазель. Мы славно поболтали.

— Прекрасно, мадам, — ответила Мелита, но по дороге в свою комнату продолжала удивляться, почему мадам так изменилась.

Что произошло? Она вряд ли испытала большое удовольствие от сегодняшнего поведения Мелиты, когда та откровенно ослушалась ее приказания и пошла к Роз-Мари,

Несомненно, ее привело в ярость и то, что граф встал на сторону рабов, более того, наградил их дополнительной порцией еды и дал обещание впредь никого не наказывать.

Поднимаясь по ступенькам, Мелита подумала, что смириться с таким унижением было бы совсем не в характере мадам Буассе. И хотя девушка старалась гнать от себя эту мысль, ласковое обращение мадам показалось ей зловещим. Мадам с самого начала хотела удалить ее из дома и отослать обратно в Англию, и разве можно было найти для этого лучший предлог, чем невыполнение ее распоряжений? И тем не менее мадам Буассе была сама любезность.

«Это совершенно невероятно! Мне ни за что не понять, в чем тут дело!» — рассуждала Мелита. Она мечтала, чтобы скорее вернулся граф, тогда она сможет рассказать ему о происшедшем и попросить объяснения.

В этот момент он, должно быть, добрался до Сен-Пьера и, возможно, уже зашел в банк. При этой мысли она снова начала молиться, как перед ужином, когда просила Бога, чтобы все прошло нормально.

Граф и его семья хорошо известны в здешних местах, но достаточно ли этого для получения кредита? В любом случае не стоит брать слишком большую сумму — она может оказаться все равно что петля на шее.

Поначалу им придется довольствоваться малым, и хотя Мелита ничего не понимала в сельском хозяйстве, посевы, которые она видела по дороге в Весонн-де-Арбр, показались ей здоровыми и сулящими хороший урожай. Вырученных денег будет достаточно, чтобы как-то пережить зиму. В одном она была совершенно уверена: как бы скудно им ни жилось, они не станут лишать рабов необходимого пропитания.

Поднявшись наверх, Мелита заглянула в классную комнату, чтобы убрать игрушки и сложить ноты, оставшиеся на фортепиано. Потом заглянула в комнату. Роз-Мари и убедилась, что девочка крепко спит. Мелита поправила простыни, которые Роз-Мари сбросила, засыпая, — тогда в комнате еще было очень жарко. Теперь воздух стал намного свежее, и Мелита, подумав, укрыла ее одеялом.

Мелита полюбовалась спящей девочкой, а потом перевела взгляд на портрет ее матери, висевший в изголовье. Они были очень похожи, дочь, несомненно, унаследовала черты графини. И голос, слышанный ею накануне из уст Леонор, мог принадлежать Роз-Мари!

Но эта мысль повлекла за собой столько вопросов без ответов, что Мелита тотчас отвернулась и ушла в свою комнату.

Она зажгла стоявшие у постели свечи и, внезапно пораженная, замерла. На столике в противоположном конце комнаты стояла кукла!

Это была одна из украшенных листьями кукол Филиппа, и сначала Мелита подумала, что он принес ее сюда, чтобы на следующий день она передала ее Роз-Мари. Но, подойдя ближе, она заметила в ее одежде что-то знакомое. И тут девушка поняла, что всего несколько минут назад смотрела на портрет женщины, которую изображала кукла.

Это была Сесиль — вне всякого сомнения!

Белый лепесток лица обрамляли шоколадные завитки волос; обнажавшее плечи платье с белым воротником выглядело точно так же, как его изобразил художник. Пышные юбки были выполнены из листьев какого-то особого дерева и являли собой точную копию серебристого шелка, который носила Сесиль.

Мелита смотрела на куклу и чувствовала, что она ничего не понимает. Почему Филипп сделал для нее копию Сесиль?

Девушка не сомневалась, что это придумал не несчастный немой, искалеченный мальчик, а его бабушка Леонор — мамбо. «От нее, — подумала она с дрожью, — ничего нельзя скрыть».

Но почему? Почему?

Она продолжала стоять, глядя на куклу, а вопрос этот вновь и вновь звучал у нее в мозгу.

Мастерство Филиппа поражало. Кукла была выполнена с необычайной точностью, и с трудом верилось, что всего лишь через неделю — может быть, чуть позже — листья увянут и маленький шедевр уйдет в небытие.

Мелита долго смотрела на творение Филиппа и наконец, так и не найдя ответа на вертевшийся в голове вопрос, стала медленно раздеваться.

Она собиралась еще почитать, поскольку спать еще рано; ей просто хотелось лечь — она чувствовала себя очень уставшей — и оттого, что так мало спала прошлой ночью, и от всех пережитых за день тревог и волнений. Она была совершенно измучена многочисленными неожиданными происшествиями, с самого утра свалившимися на нее, включая, разумеется, странное поведение мадам Буассе этим вечером.

Не в состоянии уже ни о чем думать, Мелита легла в постель и задула свечи. И вновь ощутила присутствие куклы в комнате. В обволакивающей темноте девушка откинулась на подушку…

Проснулась она внезапно: чей-то голос будто звал ее. В первое мгновение Мелита подумала о Роз-Мари. Прислушавшись, она вспомнила, что предыдущей ночью так же ловила неудержимо влекущие звуки тамтама. Затем она услышала совершенно ясно — впрочем, не осознавая, происходит это наяву или в ее воображении, — как кто-то сказал:

— Посмотри за портретом! Посмотри за портретом!

Это был голос Сесиль — тот самый, что она слышала в лесу из уст Леонор.

Мелита села на постели. Сердце ее бешено колотилось, казалось, в тишине гулким эхом отдаются его удары.

— Посмотри за портретом!

Кто-то вновь произнес эти слова — но кто?

Какая-то неведомая сила, погнавшая ее прошлой ночью в лес, прочь от дома, заставила ее встать с постели. Мелита почувствовала, что должна действовать без промедления.

Сквозь незашторенные окна пробивался свет, позволявший разглядеть очертания мебели. Она открыла дверь и пошла по коридору в комнату Роз-Мари.

Комната была наполнена не замеченным ею раньше ароматом цветов. Когда Мелита приблизилась к кровати, Роз-Мари пошевелилась и, не просыпаясь, позвала:

— Мама! Мама!

Мелита замерла.

Глаза девочки были закрыты, она говорила не с ней. Тогда Мелита взглянула на портрет.

Показалось ей это или фигура Сесиль действительно на мгновение озарилась внутренним светом? Мелита почувствовала, что в комнате есть кто-то еще — кто-то, кого она не может увидеть.

Словно не в силах ослушаться приказания, Мелита дотянулась рукой до портрета и приподняла его. Ничего не случилось, и тогда другой рукой она провела по его обратной стороне. За раму был подсунут какой-то предмет.

Она слегка потянула его, и предмет легко подался.

В полумраке спальни она могла разобрать лишь то, что держит в руках листок бумаги и конверт. Очевидно, именно это она и должна была найти. Роз-Мари не пошевельнулась, когда Мелита вышла из комнаты и прошла к себе.

Она зажгла стоявшие у постели свечи и взглянула на таинственную находку. Это был сложенный вдвое листок бумаги и запечатанный конверт с надписью «Этьену». Разворачивая листок и придвигаясь ближе к свету, Мелита ощутила странное волнение.

Почерк был округлый, неустоявшийся, почти детский, и она без труда прочла:

«3 мая 1839 года.

Я, Сесиль Мари Луиза, графиня де Весонн, объявляю данный документ моим последним и действительным завещанием.

Я оставляю все свое имущество моему любимому мужу Этьену, графу де Весонн.

Сесиль Весонн».

Чуть ниже ее подписи стояло: «Эжени — свидетельствует, Жанна — свидетельствует». Рядом с именами были нацарапаны неуклюжие крестики.

Мелита некоторое время смотрела на завещание, а потом закрыла глаза.

Бог услышал ее молитвы, и теперь Этьен спасен. Как хотела этого Сесиль!