Она могла быть грубой, жесткой. Деспотичной, в общем. Это у нее от бабушки Риты попало. Маргоши. Но о бабушке чуть позже.

– Зато гуманитарное течение твоих мыслей, надо признать, совершает сумасшедшие кульбиты, – нахохлилась Валя обиженно и уже хотела послать свою бойкую сестрицу куда подальше. – Ты – безбашенная авантюристка, вечно ищешь на задницу неприятностей!

– А ты – редкостная зануда!

После стандартного обмена любезностями и часа уговоров Валя все-таки согласилась с условием, что это первый и последний раз. Такое безобразие больше не повторится, и вообще ей эта затея не по душе.

– Конечно, само собой. Больно надо мне своих мужиков отдавать. Даже в руки родной нудной сестры. Хотя… – Здесь в ее глазах заплясали дьявольские огоньки.

Вернулась Валя со свидания взбудораженная, что было не совсем для нее свойственно.

– Вась, он мне предложение сделал! – с ходу заявила она, полюбовавшись собственным отражением. – Сказал, что представлял меня совершенно другой.

– Неужели? Надеюсь, ты не растаяла от неожиданности и продолжала шифроваться до конца вашей встречи? – грозно, как у провинившейся маленькой девочки, спросила сестра.

– Да, об этом можешь не волноваться. – Тон сестры быстро привел Валю в чувство. – Просто приятно – предложение в первый раз… – Она опять растаяла, вспоминая неуклюжего, сильно потеющего, но обаятельного парня в очках и джинсах, сидевших на нем мешком.

– Ладно, забудь. Не стоит на него больше время тратить, – намазывая что-то зеленое и вонючее на лицо, приказным тоном сказала сестра.

Так и пошло поехало. Это было, наверное, не совсем хорошо, возможно некрасиво, но об этической стороне вопроса они больше не задумывались. Даже добропорядочная и рассудительная Валя. Они ловко жонглировали сердцами, собирали их в колоду и тасовали как заправские шулера. В них влюблялись, часто серьезно, но для них это все было забавой. Конечно, это же так смешно. И что характерно – абсолютно безнаказанно. Да и что в этом плохого, собственно говоря? Как говорится, ловкость рук и никакого мошенничества. Раз – и сердце в кармане. Сам себя не развеселишь никто не развеселит. Правильно. Поэтому они периодически, плотно прикрыв дверь, с горящими глазами рассказывали друг другу об одураченных юношах. Настоящие современные ведьмочки. Одни молодые люди были сильно озадачены такой заменой и откровенно терялись, другие списывали это на разносторонность личности и были в полном восторге.

Был, правда, один забавный инцидент, когда «объект», как называли их между собой девушки, спросил явно со знанием дела: «Вася, прости, у тебя сегодня случайно не критические дни? Неужели я так нарвался?» Большой оригинал оказался. Валя, никак не ожидавшая подобного вопроса, сначала совершенно растерялась, а потом громко рассмеялась и ответила: «У меня все дни критические. Вы случайно в женской консультации не практикуете? Можем обсудить угрожающие последствия некоторых венерических заболеваний, в частности хламидиоза, для женских детородных органов. По-моему, я шла на встречу с ассистентом режиссера, а не со своим коллегой». Здесь уже у юноши удивленной дугой взметнулись брови, и Вале, сглотнув тугой и почему-то соленый ком в горле, пришлось городить такую чушь, которую она при всем желании так и не смогла потом полностью воспроизвести Василисе. Но главное, что ей удалось выкрутиться и услышать, какая она большая «оригиналка» в виде неподдельного комплимента.

Они даже завели ежедневник, обложку которого украшали милые красные сердечки. Потихоньку ежедневник стал заполняться разными именами, датами и иногда короткими комментариями. Основной поставщицей «объектов» была, естественно, Васька. Ее обаяние, красота, чего уж там скрывать, плюс наличие каких-никаких, но представителей мужского пола на работе. Валя с ее потоком беременных или климактерических дам мужчин видела только в роли заботливых папаш, которые поддерживали своих жен, блаженно улыбались, отпаивая их при этом разными соками и обмахивая журналами. Работа в ее случае отпадала, оставались случайные знакомства, которые редко, но все же происходили.

Розовощекий, пышущий здоровьем. Казалось, если чуть поцарапается, кровь так и брызнет из этого двухметрового парня. Находка для вампира. Волна белых, местами кудрявых, жестких волос и белые ресницы, обрамлявшие серые, немного выпуклые глаза. Простота и надменность удивительным образом сочетались в нем. Загорать ему было противопоказано, как она узнает позже, – он моментально становился красным как вареный рак и беззащитным как ребенок. Ресницы пропадали совсем.

Валя хорошо запомнила эти белые кудри еще со школы. Все мальчишки ходили тогда в одинаковой темно-синей форме с серебристыми, еле державшимися пуговицами, и он был похож на задиристого гимназиста. Ему бы еще фуражку с кокардой. Ладно, что там говорить… Привлекал он к себе внимание. И ростом высоченным, и крепкой фигурой, и внутренней раскованностью, которая особенно ощущалась на фоне всеобщей зажатости. Видно было, что старшеклассницы писают по нему кипятком. Разница между ним и Валей была шесть лет. В школьном возрасте это огромная пропасть. Потом пропасть стерлась.

Романа она встретила совершенно случайно на Клязьминском водохранилище, где пыталась с подругой спрятаться от июльской жары. Народу в воскресенье было страшно много, люди забивались на пляж так тесно, как шпротины в банку, и только рядом с двумя сиротливо лежавшими полотенцами нашлось свободное местечко. Девушки оценили сорок шестой размер пары модных адидасовских кроссовок, которые были похожи на лыжи и с невольным вызовом стояли рядом. Вскоре вернулись сами хозяева полотенец. Валя его узнала моментально, удивление по поводу кроссовок исчезло. Молодые люди выдержали положенную паузу из вежливости, что-то тихонько обсудив между собой, а потом стали знакомиться.

– Роман – сказал уже поджарившийся, свекольного цвета юноша, хлопая такими знакомыми ей с детства ресницами.

Почему-то сейчас он напоминал ей бычка. Возмужавший, раздавшийся в плечах, но с уже наметившимся брюшком и большим, сильно завинченным пупком.

– Валя, – ответила она, снимая солнечные очки и лукаво улыбаясь – А я знаю, в какой школе вы учились. На Плющихе. Даже могу сказать, кто у вас был классным руководителем.

– На самом деле интересно, потому что я вас не припомню. На память пожаловаться не могу, она у меня профессиональная. – Сощурился пристально «призрак из прошлого».

– Да я маленькая там еще совсем бегала, путалась между ног. Совершенно не в вашей возрастной категории.

Здесь она заметила, что у него брусничного цвета рот и фиолетовая широкая вена на шее, вздувшаяся как река на карте. Да, любой вампир, увидев его налитое тело, в котором так призывно бурлили кровь и молодость, кончил бы от счастья на месте. Роман закончил МГИМО и к тому времени работал фоторепортером в агентстве «Рейтер». Жил в престижном доме, в котором располагался известный магазин «Орбита», прямо у Бородинского моста. В родительской квартире ему было явно тесно, тем более в узкой, как пенал, комнате. Стоило там появиться его ногам в кроссовках, как для остальных частей тела место находилось с явным трудом. Он требовал иных масштабов. Как поймет позже Валя, во всем. Родителей его Валя видела как-то мельком, Рома находился с ними, судя по всему, в непростых отношениях. Папу, вернее, только слышала, когда тот осторожно, будто извиняясь, кхекал за стеной. Седоватой, всклокоченной, в больших очках маме, которая без явной надобности беспрестанно одергивала халат и чье лицо приобрело испуганное выражение в связи с его шумным появлением в коридоре, он сказал как-то со злым лицом громко, не здороваясь: «Я все понял. Надеюсь, что для себя вы тоже сделали правильные выводы, – и, смягчив немного голос, скомандовал, – Валя, проходи, с ними здесь не стоит задерживаться. Не заслужили». И зашагал размашисто в свой пенал. Даже кудри не вились привычно мягко, а топорщились агрессивно в разные стороны. Будто ощетинились. Чего родители Ромы не заслужили, Валя так и не поняла. Чувствовалось, там идет классическая борьба отцов и детей, давняя и очень болезненная, но об этом он не распространялся, а лезть с расспросами было не в ее характере. Рома ей нравился, он был старше, и с ним было по-настоящему интересно, живо. Работа, конечно, накладывала определенный отпечаток. Он был постоянно в движении, но не суетлив, хотя ему ничего нельзя было пропустить, а успеть вовремя зафиксировать блестящим черным зрачком фотокамеры нужные события, и его белая голова уверенно возвышалась над всеми в толпе как поплавок. Фотокамеры всегда болтались у него на чуть приподнятом плече, и Валя иногда подтрунивала, что, наверное, он не расстается с ними и во время сна.

По устоявшейся, отработанной схеме сегодня на свидание с ним шла Василиса.

– Если ты переживаешь, иди сама, – крутясь перед зеркалом в новом сиреневом платье, бросила Вася пристальный взгляд на сестру, которая тихо переминалась рядом.

Валя и сама толком не знала: переживает она или нет. Перед сестрицей тоже не хотелось пасовать, размазываться. Поэтому отчаянно завертела головой.

– Нет, все нормально, без проблем. Тем более что у нас ничего не было.

Ничего, кроме ее страстных поцелуев с брусничным ртом. Но в наше время это вроде как не считается.

Василиса с Ромой сходили в кино, он познакомил ее со своими коллегами и увлеченно показывал какие-то свои работы. Валя уснуть не смогла, несмотря на усталость, поэтому все же дождалась Васю. Сестра вернулась волнительно поздно.

– Так хотелось спросить его кое-что по поводу одного материала по работе, парень он интересный, башковитый. Друзья нормальные, я имею в виду, конечно, англичан. Наши – тюфяки кичливые, которые после одной поездки в Лондон… – Она резко замолчала. – В общем, он не в моем вкусе, да еще у него такой большой…

– Ты что, спала с ним? – Вале почему-то стало душно.

– Почему сразу «спала»? Чтобы это понять, секс необязателен. В случае с твоим Ромой точно, – подмигнула бойцовски сестра. – Я «такой» не потяну. – Она по-детски округлила глаза, как делала это только в исключительных случаях, – поэтому он целиком твой.

Васька оказалась полностью права, случай был исключительный. Валя его тоже не тянула, но обрывать отношения не хотела. Пока. Пока они не оказались в гостях у его друга, который по неизвестным Вале причинам все время употреблял слово: «славненько». Друг Никита был журналист, типичный папочкин сынок. Мажор, стриженный под ежик, с гладким, самодовольным, сытым лицом. Кроме того, что лицо было гладким, больше ничего о нем нельзя было сказать. Вот о его шикарной новой квартире на «Юго-Западной» можно было говорить и говорить часами. Дубовый лакированный паркет, сложенный в интересный рисунок, мягкие и неожиданные подсветки, белые застекленные двери, холл, похожий на площадку для танцев. Простор и ощущение защищенности.

По этому паркету вместе с Никитой каждый день скользила его подруга – Яна, горячая девушка из Латвии. Она была плотно сбитая, уверенно стоящая на крепких ногах, с незапоминающимся лицом, но запоминающимся акцентом и смертельной, волчьей хваткой. Серые, всегда жирные волосы, собранные в маленький хвостик, Никитина клетчатая рубашка, шорты. Она рассекала этот красивый простор в неизменных белых кроссовках, и на ее лице присутствовало выражение полной уверенности в завтрашнем дне.

В один из субботних вечеров Валя с Романом загостились как-то у этой пары. Просто Никита являлся большим ценителем красного французского вина и совратил на дегустацию Рому, которому, оказалось, много и не надо. Рома вошел в раж, побагровел, стал много и безостановочно говорить. Так, за вином и непрестанным скучным обсуждением проблем мировой политики, время улетело в глубокую ночь. Им предоставили одну из трех спален, гостеприимно постелили на большом итальянском диване, который, неожиданно раскладываясь во все стороны, становился похожим на палубу корабля, и пожелали спокойной ночи. Валя трудно засыпала на новых местах, но тогда честно попыталась. Еще красивый, многообещающий диван на самом деле такой жесткий оказался, что каждая пружина прощупывалась, вернее, впивалась в тело, которое было избаловано родным матрасом. Роман, видимо, долго не стал мучиться, даже красное вино пятилетней выдержки его не взяло, и вскоре Валя услышала, как дружно прозвенели пружины, и в соседнем холле включился огромный телевизор. Негромко, чуть слышно, но это было уже все неважно, потому что спать под посторонние звуки Валя тем более не привыкла. Выходить смотреть канал СNN в половине четвертого не собиралась, поэтому продолжала старательно дремать, закрыв голову подушкой и зарекаясь еще где-либо оставаться на ночь. Каким бы красивым ни был паркет.

Неожиданно сквозь дремоту к ней прокрался громкий настойчивый шепот и какие-то неясные передвижения. Все эти шумы исходили, естественно, из холла.

– Я слышала, что у тебя серьезные проблемы со сном. Никитос как-то рассказывал, что ты практически не спишь во время командировок, приходится потом сутки напролет отсыпаться. Что, подруга не помогла? Не убаюкала?

– А ты что полуночничаешь? Мне о подобных твоих проблемах Никита не докладывал. – Ромин голос звучал лениво, но с явной издевкой. Обычно он так разговаривал с представителями закона. Любыми.

– Он тебе много чего не говорил. Например, почему спит как младенец. Не догадываешься?

– Почему же, все агентство давно информировано в мельчайших подробностях. Трещит всем о твоем страстном прибалтийском темпераменте. Надоело слушать.

– А ты не слушай… Попробуй или боишься? Может, не будешь тогда на меня как на кусок говна смотреть, вдруг еще влюбишься? Насчет Ника не волнуйся, я ему одно успокоительное подкинула, а твоя серьезная красавица привыкла, наверное, к обеду вставать. Она всегда такая, как молодая старушка…

– Отстань, слышишь… – Рома шумно, выразительно засопел, и началась большая возня, которую соревновательно пытался заглушить самоуверенный, преувеличенно оптимистичный мужской голос западного комментатора, но у него это плохо получалось.

«Трахаются», – спокойно констатировала Валя. Сначала подумала, а потом услышала, как сердце ухнуло куда-то вниз. Полетело под откос. На какое-то время она застыла, превратившись в одно большое ухо. Она не знала, как ей поступить. Можно было, как говорится, забить на это и сделать вид, что все нормально. А можно было… Ух! Тихонько войти в холл, увидеть двух взрослых людей, занимающихся сексом, и что-нибудь сказать типа: «Продолжайте, продолжайте, вы мне нисколько не мешаете. Перейдите на диван для удобства, каждая пружинка в вашем теле отзовется… А меня бессонница замучила, да и новости очень люблю на английском. Половину непонятно, но так бодрит, знаете ли… Может, Никитку пойти растолкать?» Стоп. Еще момент не менее интересный – как там она про нее высказалась? Это она-то молодая старушка?! Вот дрянь с крысиным хвостиком, за волосами бы своими следила лучше…

Детский сад, конечно. Пока она решала далеко непростую дилемму «идти или не идти», звуки заметно изменились, превратившись в характерно-монотонные. Диктор за это время сменился, но напора не сбавил. Он трахал своим голосом мозг телезрителей так же нагло, как Яна нахально проделывала это с Ромой.

– Правда, тебе хорошо со мной? Тебе нравится моя грудь? Ты мне сразу понравился, когда я тебя в первый раз увидела на дне рождения у Никиты. Ты такой сильный, красивый, нам надо было давно быть вместе… – прорывались страстные девичьи признания.

Вот те на! Просто поток сознания какой-то. Эротического. Вроде вино Яна за компанию пила, но не бочку же. После таких серьезных слов идти в холл и кого-то яростно разоблачать желание пропало. А у нас еще смеют шутить над латышским темпераментом! Наконец все стихло, раздался щелчок зажигалки. Так, значит, Рома закурил. Интересно, они на полу лежат, нежно обнимая друг друга, или она по-хозяйски оседлала его, зажав своими упругими ляжками, и теперь задорно теребит ему вспотевшие вихры, убирая их с разгоряченного лба? Или на диване скрючились? Нет, Ромка на том диване при всем желании не поместится. Не те габариты.

– Ладно, я пойду. Спасибо и спокойной ночи, – бесстрастным голосом произнес Рома.

Главное – вежливо.

– Сволочь ты все-таки. Все вы здесь недоделанные, кобелюки вареные. Давай, вали к своей сдержанной московской старушке, вы хорошая пара! – гаркнула девушка с красивой грудью, оскорбленная явным отсутствием страсти с его стороны, интересно, с прибалтийским колоритом выговаривая слово «сволочь».

«Почему он сволочь… Непонятно». – Только начала Валя размышлять на эту серьезную тему, как все ее думы были прерваны не менее интересной фразой. Тоже колоритной.

– А ты просто блядь. – Было слышно, как он поднялся.

«Вот и пообщались, – подумала Валя. – Вот и славненько». Она быстро отвернулась к стене и имитировала легкий храп. Он лег рядом, но не под одеяло. Еще немного покурил, а потом кто из них заснул первым, Валя уже не помнила. Устала от пережитого.

Утром ее разбудил отвратительный, садистский звук соковыжималки и запах качественного свежесваренного кофе. Рома крепко спал, смешно приоткрыв рот, чуть храпя и раскидав длинные ноги, щедро покрытые золотистыми волосками, по всему дивану. Валя не стала его будить, она все отлично понимает, такая ночь все же непростая выдалась у человека. Быстро нырнула в одежду и вышла на призывный запах еды. На кухне Никита, степенно поглаживая чисто выбритый подбородок, очень вдумчиво читал свежую газету, Яна в кроссовках варила ему овсяную кашку и делала апельсиновый фрэш. Идеальная картинка молодой, образцово-показательной семьи.

– Привет, – поздоровалась Валя.

– Здорово. Садись завтракать. Славненько поспала? – спросил Никита, не отрываясь от страниц. – А где наш герой? Он обычно в шесть утра вскакивает. Сильно утомился вчера? – Он противно, как-то не по-мужски засмеялся. Проблеял будто баран.

Валя быстро взглянула на Яну. В глазах у той полыхал победоносный огонек, и весь ее раззадоренный вид не то что говорил, он кричал: «Ну что, видели, москвичи недоделанные? Я могу всех вас трахнуть, стоит мне только захотеть».

– Не знаю, наверное, устал после работы, – ответила Валя совершенно спокойно. Индифферентно.

Ее внимание сейчас было целиком приковано к шипящим гренкам с сыром.

– Я не буду завтракать. – В дверях появился полностью экипированный, с камерами на плече, Роман. Вид у него был нешуточно воинственный. – Ты остаешься или едешь со мной?

У Яны мелькнула на лице тень беспокойства, но она промолчала, сильно поджав губы, и поэтому осталась безо рта, с кривой щелью. Отвернулась к раковине и просто тарелки стала протирать слишком тщательно. С каким-то зверством.

– Ты чего, не с той ноги встал, что ли, или собака какая укусила? Видок у тебя бешеный. Прими душ, кофе выпей как человек. Славненько Янка сварила, – начал было искренне изумленный Никита, резко отложив газету, приглушив телевизор и проведя бережно рукой по своему влажному после душа ежику.

– Вот ты сиди и пей свой славненький кофе. Как человек, – продолжал Роман в агрессивной манере, презрительно сощурившись. – Много дел, я поехал.

Вале как-то не улыбалась перспектива остаться один на один с этими людьми, даже несмотря на обилие гренок с сыром и свежих кексов. Поэтому она легко спрыгнула с высокой табуретки и выскочила в коридор вслед за уходящим Ромой.

Они молча вышли на улицу. Рома быстро шел, грозно размахивая своими дорогостоящими фотопричиндалами. Интересно, что вена на шее вздулась запредельно, и стала похожа не на реку, а на толстый электрический шнур, грозящий порваться от напряжения. Обычно такое с ним происходило только тогда, когда они с Валей оставались наедине в его пенале.

– Как спала? – вдруг спросил он ненужно громко и с искореженным лицом.

– Как обычно, – ответила она.

Было неясно, как – обычно: хорошо или плохо.

– Потаскуха, дешевка… – Прорвало Рому, и Валя поняла, что, видимо, он серьезно переживает за своего близкого товарища, с которым живет девушка, явно незнакомая со строгими моральными принципами.

– Я надеюсь, все это не обо мне? – Ей откровенно наскучило слушать утреннюю тираду. Пусть она и была столь необычной. – Мне надо быстрее домой.

Они с трудом поймали такси, он довез ее до дома, пребывая всю дорогу в том же интересном настроении, довольно внятно бурча под нос определенные выражения и стуча время от времени своим немаленьким кулаком-кувалдой по грязноватому, заезженному сиденью. Щупленький шофер еще испуганно голову в плечи втягивал каждый раз, но ничего не говорил. Естественно. Рома, судя по всему, сильно переживал из-за того, что его «такой» член не смог воспротивиться внезапному нападению горячей женской плоти. Будто его поимели. В общем, злился на свой член, который повел себя предательски.

Несколько дней он не звонил, но Вале было все равно. Щемящей тоски по нему она не испытывала, африканской страсти – тоже. Вспоминала почему-то только, как Яна назвала его «сволочью», да и то когда надевала коричневые замшевые «Балли» на шнурках, которые он привез ей из последней лондонской командировки.

Потом горел Белый Дом. Стояли танки, Москва в очередной раз ничего не понимала.

– Тебе видно что-нибудь? – раздался в трубке его взволнованный, как у мальчишки, голос.

– Черный дым видно.

– Здесь такое! Хочу пойти поработать.

– Тебе можно прямо из окна фотографировать.

– Я уже залезал к нам на крышу, все замки на чердаке сорвал. Конечно, эффектно, но это все не то, надо быть у самого Дома. Ладно, пока. Сейчас очень важный момент, – все так же взволнованно сказал он, потом в трубке раздались гудки.

После того как все утихло и политические страсти улеглись, он объявился вновь.

– Я такие кадры сделал! – детским счастливым голосом сообщил он. – Хочешь посмотреть?

Откровенно говоря, ничего смотреть не хотелось, но обламывать такого восторженного человека у нее элементарно не хватило духу. Его материал моментально разошелся по всем российским и европейским газетам. Там действительно было на что взглянуть, он все-таки молодец. Густое синее осеннее небо и черный дым, валящий столбом из Белого Дома, блестящие на солнце золотые часы на башне с российским флагом и обезумевшие лица, танки, на этих танках уверенный Ельцин с листовкой в руке… Как Ленин на броневике.

Снимки снимками, это все прекрасно, но встречаться с ним она больше не хотела. В принципе. Он почувствовал это сразу, как только они встретились на Смоленской площади у подземного перехода, где мальчишки продавали газеты. Он точно знал, что Валя ответит на его вопрос: «Пойдем ко мне?» Умный ведь человек. Он спросил так скорее по привычке.

– Почему? Это все из-за того, что было тогда у Никитоса? – неожиданно спросил он упавшим голосом, который так не подходил к его большой, плечистой и мужественной фигуре. – Я просто идиот. Догадывался ведь, что ты не спишь, но никак не мог отвязаться от нее. Это же настоящая пиявка, она и Никиту окрутила, как только узнала от знакомых, что он ездит за границу и папа у него…

Он продолжал говорить, и выражение лица у него было тогда точно как у ребенка. Большого, растерянного ребенка, который лопочет что-то бессвязное на своем языке и часто моргает белыми ресницами, готовый вот-вот громко зареветь от обиды.

– Нет, не поэтому, – ответила она спокойно, помотав слегка головой и вызвав своим ответом искреннее недоумение. – Я пойду, Рома. – Развернулась и ушла, с твердым намерением ни разу не оборачиваться. Но не сдержалась и обернулась, пройдя около ста метров. Светлая голова застыла среди снующих вокруг людей.

Ведь тогда вся картинка рушилась. Тем более, почему «нет»? Так она его и оставила с вопросом в глазах и реальной возможностью лишний раз потрепаться о загадочной женской душе. С тем же гладким Никитой за чашечкой кофе.

Кто бы ей помог ответить на этот вопрос… На вопрос: «Почему нет?» Почему внезапно все заканчивалось, хотя причин для ухода вроде бы нет. Веских причин. Она лично затруднялась. Получалось, что у нее определенные комплексы. И довольно серьезные. Она чувствовала в себе интерес к молодому человеку, загоралась, ей казалось, что она теряла голову из-за него, что он ее действительно зацепил. Было так хорошо, удивительно и волшебно. Вроде влюблялась… Лишь до определенной границы в их отношениях. Когда каждый из них словно находился в своей, строго очерченной системе координат, когда он не посягал на ее пространство, внутреннюю свободу и не говорил ужасного слова «мы».

Она боялась стать рабой. «Тоже мне “Раба любви” нашлась», – думала она порой, усмехнувшись невесело. Рабой повседневной рутины, вязкой бытовухи. И еще она сама панически боялась произносить это слово – «мы». Ее всегда пугало растворение, потеря собственного «я». Да и просто потеря своего пространства, священной родной территории, на которую вторгался чужак и топал по ней без разбору, оставляя грязные отметины. Может, перед глазами был пример родителей? Мама отдала отцу всю себя, без остатка, а он оставил ее и пошагал дальше по собственной дороге. Может… Но мужчины все же отличались от мороженых карпов, и когда-нибудь наступала та самая минута. Когда они нарушали эти долбаные границы системы или произносили что-то в душевном порыве. Тогда ее словно отбрасывало от него на миллионы космических лет и она убегала. Обычно не оглядываясь на покинутого. В ее организме, памяти стирался файл, связанный с проявившим себя мужчиной.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.