.. Известие о гибели давнего товарища немного взволновало, но не более того, вернее, взволновало только в следующей связи: а не грозит ли что-то ему лично? Вот парень и примчал в первопрестольную. Логично? Вполне. Ну а раз так, то и моя завтрашняя, вернее, уже сегодняшняя активность по выяснению "обстоятельств трагедии" будет выглядеть вполне достоверно. Тогда почему бы мне и не подъедать умело приготовленный крабовый салат? Наполняю третью рюмку, махаю залпом. Зажевываю кусочком хлебца, собрав по тарелке майонез. Водка не действует абсолютно. На сердце муторно до глухой, сосущей тоски. В чем я себя обманываю?.. Нет, надо баиньки. Утро вечера мудренее. Закуриваю сигарету, встаю, бросаю посуду в мойку. Надо бы помыть, ибо если я исчезну на такое же неопределенное время, что и в первый раз, то плесенью зарастет не то что кухня, весь подъезд! Но меня греет надежда, что посуду помоет та же, что и салаты приготовила мастерски. Одним движением тушу сигарету в пепельнице. Пора почивать. Только от предвкушения - как славно сейчас растянусь на крахмальной простыне - сводит скулы, хочется зевать, а сознание само собою заволакивают сладкие предсонные грезы. Вхожу в спальню, щелкаю выключателем. И - замираю на месте. Понимая лишь одно: поспать мне сегодня не удастся. На постели лежит девушка. Она мертва. Из одежды на ней - только чулок, лишь один. Другой обмотан вокруг шеи и стянут так, чтобы пережать сонные артерии. Подхожу, прикасаюсь к руке. Теперь никаких сомнений. И убили ее не больше двух-трех часов назад. Летом определить точное время смерти невозможно. А это значит... Это значит, что алиби у меня нет. Ехал я в пустой электричке или кувыркался с нимфеткой в постельке - сие на усмотрение господ присяжных. А что они решат, "кивалы"? Догадываюсь. Вглядываюсь в застывшие черты лица. Она была очень молода. И - хороша собой. Но в то, что покойная страдала нарциссизмом, разделась у меня в спальне, выпила в одиночестве полбутылки, занялась мастурбацией и удушила самое себя в порыве безудержного экстаза, я не поверю. И никто не поверит. Осматриваюсь. Ее одежда разбросана в беспорядке по комнате; у кровати бокал и полупустая бутылка шампанского. Что еще? Ну да, незадолго до смерти девушка занималась сексом, вот только по собственной инициативе или была изнасилована? И еще один, главный вопрос: откуда она вообще взялась в моей квартире? И кто был ее партнер? Или - партнерша? А вообще-то это не мои вопросы, а следователя. Словно в ответ на эту, последнюю, мысль, во дворе засветился проблесковый маячок оперативной машины. Менты, они, как дети, не могут без шику! А то, что коляска подкатила по мою безгрешную душу, я уже не сомневался. Как не собирался и излагать им свою версию событий; боюсь, сценарий задержания, ареста и последующего "раскола" сексуального маньяка Дронова уже кем-то прописан. Пора делать ноги. Из квартиры я успел захватить только капроновый шнур и альпинистский карабин. Вышел в коридор, закрыл дверь - нечего облегчать служивым задачу, пусть помучаются, пока снимут это крепостное сооружение! Побежал по лестнице наверх, перепрыгивая через ступеньки. Кроссовки-мокасины на натуральной каучуковой подошве ступали бесшумно. И еще не оставляло чувство опасности. Таящейся там, наверху. Так и есть. Два здоровенных битюга, бездарно изображавшие бомжей, примостились на площадке крайнего, шестнадцатого этажа. Хм... Чтобы нажрать такую ряху, как у любого из этих, честный трудящийся бомж должен выжирать в день по два мусорных контейнера со всем содержимым, включая картон, стеклотару и целлулоид! То, что они должны были страховать крышу именно от меня, - никаких сомнений, но мое бесшумное появление оказалось для них неожиданным. "Бомжики" встали, один пробурчал нечто нечленораздельное, видно не вполне выйдя из образа, сделал шаг вниз, ко мне. Дожидаться, пока этот шкаф сграбастает меня, как кучу рухляди, не было ни желания, ни времени. Отмахнул правой с зажатым в ней шнуром, отвлекая внимание, а левую, со стиснутым в кулаке карабином, апперкотом воткнул здоровяку в причинное место. Мне показалось, по локоть. Внутри гиганта что-то не то булькнуло, не то треснуло, и он мешком свалился на ступеньки. Скорее всего после болевого шока он выживет, а вот "злыднем писюкастым" ему уже не стать. Как и отцом семейства. Второй с неожиданным для его комплекции проворством махнул ногой, целя мне в голову, - ушел на чистой интуиции, уклоном; ветерок от удара пошевелил волосы. Противник поднялся еще на ступеньку; глаза смотрели зло и беспощадно. Он собирался играть только наверняка, а у меня... У меня совсем не было времени; надо думать, служивые уже подтянулись к квартирке и гужуются перед чудом крепостного искусства, по недоразумению названным дверью. - Никуда ты не уйдешь, дурик... - просипел "бомж". - Ща менты тебя скрутят, и - в пресс-хату... Обидно? Удовольствие получили другие, а ответишь ты! Вступать с ним в дискуссию в мои планы не входило. Никак. Было бы побольше времени, да зайди я в спальню пораньше, да догадайся, что "пастухи" сидят сиднями на крайнем этаже, ужо я бы потолковал с ними на сухую... Придется подставляться. Делаю шаг вверх по лесенке. Соблазн достать меня ногой у "бомжа" слишком велик, тем более пользуется он собственными нижними конечностями мастерски. Удар я, естественно, не увидел. Угадал. Но и угадав, уйти от него полностью не смог; единственное, что успел, - это захлестнуть шнуром ступню противника. Спиной влетел в стену, хотя и вскользь, а больно, но шнур не выпустил. Как там в считалке? "Ловись, рыбка, большая и маленькая..." Мне досталась большая: Противник не выдержал рывка, вторая нога оторвалась от пола, и он спиной приземлился на бетонную площадку. Успел сгруппироваться, купировать удар, готов был встать... Вот этой возможности я ему уже не предоставил: успокоил коротким ударом ноги в висок. Возможно, что и навсегда. Замер, прислушался. Легонечко отворил дверцу на крышу. Пробежал к торцевой стене. Закрепил шнур и карабин на нем. Огляделся. Тишина и покой. Видно, те, кто задумал операцию, не ожидали от меня такой скорой прыти. Жалеть об этом я не собираюсь, перешагиваю низенький парапет, и по шнуру - вниз. В чем-то я погорячился. Со скоростью приземления с шестнадцатого этажа, с неправильно закрепленным карабином или со всем этим вместе... Чуть пригнувшись, бегу через занавешенные деревцами дворы, дую на сожженную до мяса ладонь, а в голове плавает одна только фраза, вздорная, но оптимистическая, и вполне в духе суровой действительности: "Сухая кожа здоровый малыш".
      Глава 13
      Остаток ночи я провел в "ракушке". Невзирая на борьбу мэра с "этим позорным явлением", "ракушек" в московских дворах убавилось ненамного, наоборот: растет благосостояние наших граждан. И это радует. Выбравшись из мини-гаража, нашел в зарослях одного из дворов распивочно-доминошную лавочку и устроился за сигаретой. Жаль, что без кофе, но лучше, чем ничего. Так, что мы имеем по утренней поре? "Ищут пожарные, ищет милиция..." Ищут новоявленного сексуального маньяка по фамилии Дронов. Бывшего аналитика неведомой службы, бывшего бойца в "горячих точках", бывшего сотрудника банка "Континенталь", в результате сомнительных афер оторвавшего просторную квартиру на престижном Юго-Западе. Маргинала-неудачника, свихнувшегося на почве отсутствия войны, привыкшего к насилию... пригласившего к себе красивую девушку. Девушка была сим злыднем очарована. Маньяки, они "шарман" плести умеют! Наготовила изысканных кушаний, но маргинал-параноик еды не дождался, потащил ее в спальню, завалил бедную девочку на постель и придушил во время коитуса. Получил, так сказать, полное и незабываемое удовольствие. Потом преспокойно уселся на кухне, в одиночестве выпил три рюмки водки, закусил деликатесами, смакуя полученное удовольствие. Милицию вызвал, понятно, кто-то из случайных прохожих или соседей; что-то ему показалось там в ветвях - крик, свет, да это и не важно. Вызвавший по понятным причинам пожелал остаться неизвестным. Насильник Дронов при появлении милиции ушел через крышу, попутно завалив двух мирно спящих бомжей: убивец, он убивец и есть! И сейчас представляет скорую и непосредственную угрозу для тихо себе работающих в офисах и иных злачных местах гражданочек. Дабы любимый город продолжал спать спокойно, в районе проведено усиление. Вот такие у нас вводные на раннее утречко. Что еще? Судя по ощущениям, температура воды в Москве-реке градуса двадцать два, воздуха - двадцать пять. Денек обещает быть жарким. Это - их версия. А моя? То, что меня подставляют по профилю, понятно еноту. Вопросы "кто?" и "почему?" пока не прояснены, но ответ на них слегка брезжит, как свет в конце туннеля. И я вспоминаю об Игорьке Крутове. Когда-то мы были друзьями не разлей вода, несколько лет назад, когда я попал в передрягу с Организацией, Крутов оказал мне быструю и очень эффективную помощь, освобождая жену и детей того же Димы Крузенштерна. С тех пор мы не виделись. Единственное, что я знаю точно, - будучи начальником в РУБОПе, он получил-таки вожделенные генеральские погоны. И это не карьеризм: плох тот полковник, который не мечтает стать генералом. Ну а подполковник, с отсутствием тех же устремлений, мне вообще малопонятен. Сам, по правде говоря, стал бы генералом, да думаю, такие погоны плечи жмут пожестче, чем наручники запястья. Итак, нужно встретиться с Круговым. Но это второе. А первое - слинять из злачного района. Благо пока еще час волка: оставшиеся летом в Москве законопослушные и работящие граждане спешат на службу посредством метро, и в этой ситуации милиции фильтровать поток затруднительно. Особенно районной. Труба зовет! Пора выбираться из этого милого распивочного уголка за помощью к компетентным органам по прозванию РУБОП. Кусты раздвинулись, и прямо передо мной оказалось двое барыг-алканов. Эти, в отличие от ночных, - самые настоящие. Но помня, что белая фата - отнюдь не гарантия девственности, бегло изучаю нарисовавшихся мужичков. Ибо был в моей не столь давней южной ссылке случай, когда бомж-санитар оказался очень скверным дядькой. - Распиваем? - гаркнул я начальственно. - Ты чего? - Мужики шуганулись от меня с натуральным похмельным испугом такой наиграть невозможно. - Да я это... - произношу совсем другим тоном. Вздыхаю, тряско вытягиваю сигарету из пачки. Жаль, что "Лаки страйк", а не "Прима", ну да алкоголизм клиентов не разбирает: вчера мог гулевать по-крупному, а сегодня, выгнанный дражайшей половиной, трястись в неопохмеленно-потрясенном состоянии на зачуханной лавочке. Жизнь - штука переменчивая, и алканы знают это лучше других. Мужички, рассмотрев меня как следует, успокоились. - Водяру с портвешом, видать, вчера мешал? - сочувственно осведомился один. - Сначала - да. А потом... - Сокрушенно опускаю голову, давая понять, что не помню ни-че-го. Добавляю с известной каждому нашему интонацией "а вот вчера были о-о-очень большие": - Салат крабовый хавал ложкой... - и снова вздыхаю. Мужики переглянулись. В сумке у них позванивало. - Стакан тебе надо накатить, - авторитетно произнес первый. Заметив, как я алчно заблестел глазами, добавил: - У тебя это... Хоть чего-то осталось? А то мы не профсоюз - бесплатные путевки раздавать... - Ну... - Вытряхиваю из кармана рублей восемь мелочи. - Вот это дело! - повеселел один. - А фиг ли маешься, здесь на стаканюгу грязного - вполне! - Витек, не приставай к человеку! До ларька, до него еще доплыть надо. Вишь, не в себе он! Сам такой же был час назад. Лучше плесни! Витек пожал плечами: дескать, и то верно, вынул из истертой сумки бутылек мутного портвейна с темно-синей этикеткой, опалил спичкой пластмассовую пробку, снял, долил пластиковый стаканчик доверху: - Причащайся. Стаканчик я умахнул единым духом, с сожалением проводил взглядом. Витек поразмыслил, налил второй: - Валяй. Чтоб сразу отлегло. Я "завалял". И, прямо скажем, отлегло. - Тебя как звать-то? - спросил тот, что постарше. - Олег. - Меня - Мишка. А его - Витек. Ну чё, крякнули? - посмотрел Мишаня на Витька и потянулся бутылкой к подставленному стакану. Пока мужички выпивали, я молча курил. Уходить не спешил по старой прибаутке: двое расхристанных алканов берут в оборот зачуханного очкарика: "Мужик, на троих сообразим?" - "Да я не..." - "Давай трояк". Тот дает. Мужики берут пол-литра, утягивают очкарика в скверик, наливают в замызганный стакан: "Пей!" "Да я не..." - пытается сопротивляться интеллигент. "Пей, кому сказано, не задерживай!" Тот, давясь, пьет. Один алкан достает из кармана обгрызенное яблоко: "Закусывай". - "Да я..." - "Закусывай, тебе сказано!" Очкарик с грехом пополам жует фрукт. Мужики тем временем выпивают степенно. Интеллигент робко спрашивает: "Ну, я пойду?" В ответ ему: "Куда?! А позвиздить?!" Вот потому и не тороплюсь: разговорить давешних "бомжей" у меня времени недостало, да и условия были совсем неподходящие, а с этими мужичками самое время "позвиздить". О чем будет "звиздеж" - догадаться несложно. Мужикам подошло. - Ты сам-то местный, Олег? - Ну, - неопределенно киваю. - У бабенки одной, Ленки Прохоровой, присоседился. - Это какая Ленка? Та, что с косой прошлый год ходила? - Не, она стриженая. Щас блондинкой покрасилась. На рынке шмотками торгует. Да должны вы ее знать! - Да видать видывали, а всех не упомнишь... - философически изрек Мишаня, прописав меня как "своего". - Ты во сколько вчерась к своей заявился-то? - Я чего, на часы смотрел? - Это да... Выгнала? - Ну. Пятый день запой, собака, крутит. - Это бывает, - поддакнул Витек. - А ночевал где? - Да здесь и ночевал. На лавке. - Менты-то здеся не шустрили? - Покамест нет. А с чего? - Да сволочь одну ищут. Девку у себя дома задушил. - Ну?! - делаю круглые глаза. - Угу. Насмерть. В восемнадцатом доме. - Крутой дом. - Ну. Там всякие богатей живут и прочая шушера. Уже совсем с жиру озверели, падлы. Ну, понравилась девка, так трахай, душить зачем? - Погодь, Мишаня, бабы у подъезда судачили, девка та - малолетка, да на наркоту подсаженная. Ее хахаль трахнул и придушил чулком. На наркоту... Ну что ж, все организовано достоверно. Особенно в здешнем районе, славящемся рынком наркотиков. Итак, в моей безвременно оставленной квартирке служивые наверняка обнаружили и это зелье, а убитая девчонка малолетка и начинающая наркоманка; для завершенности отрицательного образа я оказался еще и наркобарыгой. Слава Богу, не в Сингапуре5 живем, но ежели меня словят, служивые пропишут мне "до суда и следствия" так, что мало не покажется! Поэтому попадаться нельзя - с целью сохранения здоровья и способности к плотским утехам и деторождению. Как-никак я еще не женат, нельзя сказать, что собираюсь, но, как говаривал кто-то из древних, ничто человеческое мне не чуждо, и из этого "не чуждого" общение с прекрасной половиной человечества составляет лучшую часть моей неупорядоченной жизни. - Может, это негритос был? Они как раз этим и промышляют. А за наркоту девка не то что негру, кому угодно даст. - Не, бабы базарили, местный. Нашенский. Какой-то бывший вояка. - У этих крыша протекает по полной программе... - Ну используй девку по назначению, но губить-то зачем?! - не унимается Витек. - Яйца бы таким отрывал! - Под корень! - искренне соглашаюсь я. - А менты чего? Им ханыг каких ловить для плана, вроде нас, это как здрасьте! А этого теперь - ищи-свищи! - Не, - авторитетно возразил Мишаня, - словят. Если маньяк, то словят. У них с этим строго. - Может, и так. - Витек глянул на остатки вина в бутылке: - Ну чё, еще за одной слетаю? Ссыпай, что ли, свою мелочь... Я высыпал рублевичи в подставленную ладонь: - Не, я больше не буду. - Чего? - Хватит. - Как знаешь. - Опохмеляться - это искусство. Неправильный опохмел ведет к запою, философически заметил Мишаня. - С бабой замиряться пойдешь? - Ну, - кивнул я. - На рынок. - Вот это правильно. Если не дура, сама же и нальет еще. - Не, Ленка не дура. - И отдери ее хорошенько. В смысле - оттрахай. Чтоб визжала! Бабы за это все простят! Силенки-то есть? - Покамест не жаловался. У меня после пьянок стояк крутой! - Это да... А мы с Витьком - по винцу. А, Витек? - Ну. А фигли делать в такую жару? Встаю с лавочки, собираясь отвалить. Но умиротворенную летнюю тишину нарушает урчание мотора - средних размеров джип вламывается в тихий распивочный уголок как мамонт. Из джипа вываливается детина, роста невеликого, но накачан так, что кажется надутым мощным машинным насосом. В майке и коротких штанах, на могучей шее - "голда". - Досиделись до уродов, - упавшим голосом произнес Витек. - А чего им до нас? - спрашиваю я. - Ща морды бить будут. Для куражу. Видать, "папы" ихние велели. На район менты после убийства усиление опустили, им - убыток. Вот со зла на нас и оторвутся... Ноги надо делать... Но что-то мешало моим сотрапезникам "делать ноги". Во-первых, от этих спортсменов с пропитой печенью не так просто и убежать. Ну а во-вторых... Униформа. Стриженые маленькие головы на коротких шеях, массивные цепи, поросячье выражение глаз... Все это внушает мирным гражданам такое чувство, какое нашим родителям - расхлябанно-развинченная походочка шпаны пятидесятых, на глаза - косая челка, золотая фикса во рту и, как пелось в песнях, "в кармане финский нож". Признаться, те шпанюги рядом с нынешними мордоворотами - просто тихие и незлобивые романтики... Так что Мишаня с Витьком смекнули правильно: не бегать - побить побьют, но не до смерти. И все же и тот и другой напружинились, готовые ломануться через кусты наудачу. Логика логикой, а ноги зудят: срываться! Тем временем из джипа выпрыгнул второй, повыше и пожилистей. Словно угадав намерения алканов, прикрикнул: - И не вздумайте бегать! Кости перекрошу колесами к ежевой матери! Глянул на накачанного напарника: - Развелось всякой твари, а, Бутуз? - Как грязи! - А ну-ка, подошли сюда! Живо! На полусогнутых! Вот чего не люблю у нынешней стриженой молодежи, так это напористого хамства! Пацанчикам по двадцать два от силы, оба мужичка им в папашки годятся, силу на них мерить - как-то западло, и слова другого не подберу! Есть в этих новых корешках то самое подло-отмороженное: сила и здоровье всегда победят немощь и разложение! Вот эта "премилая" философия и погубила Третий рейх; поддатые мужички вовсе не арийской наружности, разозлимшись, размотали к едрене фене белокуро-конопатых бестий по пням и кочкам! Ну, да это философия. А теперешний расклад мне просто противен. - Да мы тут просто бутылочку распить... - тихо, стараясь сохранить хоть остатки самоуважения, заобъяснял Витек. - А ну, пасть закрой! - Короткий крепыш сгреб Витька за ворот давно не стираной рубахи так, что она треснула, ткнул костяшками в нос... Раздался противный хруст, Витек осел, крепыш отпустил его, давая упасть на землю и намереваясь всласть помесить ногами... Мишаня не выдержал: ломанулся-таки через кусты. Но никто за ним и не погнался, развлекуха у парней уже была. Жилистый направлялся прямо ко мне: - А ты чего, болезный, бороденку запустил? Побриться некогда, алкотня зассанная? Он шел мягонько, пружиня тренированными ногами в дорогих кроссовках; видимо, бить меня руками он брезговал, решил оттянуться "на дальних подступах", но всласть. Добавил, куражась: - Ща я тебе яйца посчитаю, чтобы таких вот выблядков больше не плодил! Ну, это... На святое замахнулся... Одним прыжком я оказался в метре от него и воткнул кулак правой точно под сердце - такой удар по эффективности превосходит удар в солнечное сплетение, тем более пресс спортсменчику я мог и не пробить. Челюсть у отморозка слегка отвисла, но вдохнуть он никак не мог; парень вытаращил на меня лупатые глазки, полные удивления и боли. А я тем временем поддел незащищенный подбородок крюком снизу, чуть отпрыгнул, подхватив крутого за цепь, и левой же, четырежды, как на тренировке, пробил по чисто выбритой, пахнущей дорогим одеколоном физиономии, превращая ее в нечто однородное. Отпустил цепь, добавил правым снизу, и жилистый упал к ногам, как матрас. В чувство он придет минут через сорок, но не вполне: личико к тому времени заплывет по типу "Москва - Пекин: дружба навек!". На весь мордобой ушло не более четырех секунд. Коротышка-здоровячок успел лишь единожды пнуть под ребра бедолагу - Витька, скосил масенькие глазки и увидел вовсе не то, что ожидал: вместо пахнущего дрянным портвешком небритого субъекта у лавки валялся "друган, братан и корефан". - Ах ты, бляха... - Бутуз решил, что я - спивающийся тренер-каратист, и потому вынул из недр широченных коротких штанин складной нож, щелкнул кнопочкой: - Придется тебя" пидор, расписывать, как Айвазовский "Цусиму"! Ну надо же! А ведь Бутуз этот - парниша из хорошей семьи, может, даже интеллигентной! Слово "Айвазовский" выговаривает складно, а вот про "Цусиму" - наврал! Вывод: образование индивида осталось незавершенным. Сейчас я его завершу, чтобы мальчик с пальчик ведал, что больно - не только когда ты бьешь, куда больнее, когда бьют тебя. А Бутуз тем временем сделал шустрый и вполне профессиональный выпад: от ножа я едва ушел! М-да, парнишка не одно токмо железо по жизни качал; да и глазки стали злыми, будто налились враз тяжелой влагой. Ну что ж, на войне как на войне. А войны у меня за плечами столько, что этому пацанчику и не снилось... Снова выпад, длинный, пластичный... Но выпендриваться и ловить шуструю ручонку во всякие там хитрые захваты я не стал. Физически здоровячок меня превосходит: сцепись мы, помнет, как медведь зайку! Потому я просто отбил его руку хлестким щелчком. Снова выпад, снова отбив. Занервничал? Вот и славно! Бутуз понял свое преимущество в физической мощи и ринулся на меня, как танк на пехоту, стремясь прижать к лавочке и деревянному столу, но притом передвигаясь мягко и пластично. Ну а мне было уже не до пластики: прыжком запрыгнул ему за правую руку и хлестко пробил по "бороде". Задел. Голова у парня поплыла, он замахал перед собой лезвием плавными круговыми движениями, стараясь не подпустить меня ближе. А мне ближе и не нужно: делаю шаг и пинаю его стопой в голень. Бутуз неловко взмахнул обеими руками и грохнулся на спину. Нож у него вылетел куда-то в сторону, но здоровяк не растерялся: раскорячился, чуть крутнулся на спине. Наверное, это боевая "лёжка" неведомого мне стиля. Сейчас каждый забор изобилует названиями мудреных школ, но в них учат всему, кроме драки. А закон драки гласит: побеждай! Потому я не впадаю в ответную стойку, не пытаюсь достать крепыша, оказавшегося таким прытким, - недаром у него "голда" на полпальца толще, чем у сотоварища! Одним движением хватаю стоящую здесь неизвестно зачем металлическую урну и впечатываю в грудь лежачему. Послышался противный хруст, и мой противник наконец-то по-настоящему расслабился: ручонки четвертьметровой толщины обмякли, голова бессильно откинулась на землю. Судя по моим куцым знаниям анатомии, я переломал ему грудину - это больно. А может, оно и к лучшему? Для него же? С такой травмой к приобретенной профессии вернуться сложно; а может, возвратится крепыш в семью да будет себе помалеху изучать жизнь и творчество упомянутого живописца? Да еще и диссер накропает? Не, я - неутомимый оптимист! Обозреваю "картину битвы" и ощущаю запоздалое раскаяние. Может, стоило без этих фокусов "сделать ноги"? Мужички получили бы слегка по шеям, им не привыкать, а я бы был уже далекохонько от родного района, где меня по-прежнему "ищут пожарные, ищет милиция...". Теперь к служивым прибавятся вольноопределяющиеся из неведомых мне бригад от неизвестных мне авторитетов: давненько не бывал я в первопрестольной! Ну и что дальше? А то... Не пешком же мне в центр топать. И на метро небезопасно: час рабоче-служащего закончился, вполне могу в ситечко залететь, как неразумная рыба плотва. Так что тачку придется угонять. Благо и ключ в замке. Усаживаюсь - уютно. Запускаю движок. - Ну ты и крут... - подал голос из кустов Мишаня, выбрался, подобрал стонущего Витька. - Пошли мы... Ты извиняй, если что не так. Уже скрываясь в кустах, обернулся, спросил с тяжким вздохом, потупясь: - Ты бы обозвался, что ли, залётный... А то эти оклемаются, с нас спрос будет... Вот это вряд ли. Для навороченных молодцов все "овцы" - на одно лицо. Что их и губит. Ну да подводить мужиков мне в любом случае не хочется: сами они закладывать не побегут, ну а если спрос действительно будет, что ж... Пусть ответят. - Скажете, был Додо. - Кто? - Дрон. - Это чего, погоняло такое? - Это птица. Редкая. - Навроде Феникса, что ли? - проявил осведомленность Мишаня. - Навроде. Но круче.
      Глава 14
      По правде сказать, какой из себя был тот самый хрестоматийный дронт с острова Маврикий, я представляю смутно. Говорят, мирная была птичка. Возможно, с веткой в клюве. Миротворец. В переводе на американский "Peacemaker6". В размышлениях об умной науке орнитологии на заемном авто достиг центра дорогой столицы. За время моего отсутствия она стала еще дороже. День, надо сказать, завязался жаркий. Две разборки с пристрастием за одно утро, да еще и термометр в тени показывает не менее тридцати. Когда такой накал, нужно быть сдержаннее. Или как говаривал грузчик дядя Гриша после третьего стакана собутыльникам: "Ребята, давайте быть культурнее". Покидаю чужую машину тихо, как птенчик. И направляюсь в ближайшую аптеку. Потому как с разбитыми напрочь костяшками одной руки и сожженной ладонью другой чувствую себя не вполне комфортно: не в смысле боли, такую боль легко игнорировать, но когда клешни кровоточат и мысли - саднят. Как мудро обобщили наши предки: на хромых ногах и душа спотыкается. С перебинтованными лапами я стал выглядеть как работяга-моряк, неловко притравивший трос. Вот за что люблю Москву, так это за то, что здесь никому ни до кого нет дела. "Лягушка, у тебя что, проблемы?" - "У меня? Проблемы? Да мне звиздец!" Подхожу к автомату, втыкаю в щель кредитную карту, набираю номер. Трубку поднимают после третьего гудка: - Кругов. Хотя голос и положение генерала к шуткам не располагают, удержаться не могу: - Здесь продается славянский шкаф? - Шкаф? - не узнал меня Игорь. Меняю "шифр": - А что, братец, невесты в вашем городе есть? - Кому и кобыла невеста! Дронов! - Он самый. - Давне-е-енько не слыхивал твоего начальственного баритона. - Повода не было. - Теперь появился? - Ага. Телефон "чистый"? - Этот - как стеклышко. Так что за повод? - Женщина. - Я не удивлен. - Убита в моей квартире три-четыре часа тому назад. Перед этим изнасилована. - Вот как... - Тебя не информировали? - Дрон, я занимаюсь организованной преступностью, а это... - Подходит под проделки "писюкастого злыдня". - Кого? - Сексуального маньяка. - И кто он? - Боюсь, по мнению твоих коллег, я. Больше некому. - Хорош... - Кто? Молчание длилось с полминуты. - Дрон... Ее убил ты? - Нет. - Честно? - Как на духу. - Так. Идем дальше. Но - при личной встрече. Сможешь подъехать в управу? - Да. - Документы с собой? Я закажу тебе пропуск. - Лучше обойтись без него. - Чего так? - Следить не хочу. - Ты же понимаешь, Додо, если тебя с вахты сопроводит сам начальник управления... - Генерал Кругов, - продолжил я почтительным тоном. - Понимаю, "смежники" будут озадачены. - Еще как. - Игорь, не выдумывай велосипед. Пошли какого-нибудь доверенного вьюношу встретить индивида на контакте и провести в вашенские апартаменты черным ходом. Ведь должен же быть у вас черный ход? - А как же... И не один. И выходов столько же. Олег... Может, лучше вообще не в управе? На свежем, так сказать, воздухе? Тем более ветер, судя по всему, крепчает... - Хорошо, что не маразм. Нет. Не лучше. - Хозяин барин. Ты в центре? - Да. - Делаем так: садишься в кафешке "Тополя", что на Сретенке, и ждешь. Мой человечек тебя подберет. - Сколько ждать? - Сколько нужно. Контрольное время - тринадцать ноль-ноль. - Понял. - Дрон... - Да? - Расслабься. Судя по говору, ты напряжен, как солдат-первогодок перед присягой. На которую ни одна шалава к нему не приехала. - Ценю твой генеральский юмор. - Еще бы. Будь. - Буду. До контрольного срока почти час, времени - вагон; но Крутов мудр, "маячить" в кафешке невозможно, потому через десять минут я уже сижу в вышеозначенных "Тополях" - обычной полусквериковой забегаловке - и разминаюсь самым буржуйским, по понятиям семидесятых, занятием: потягиванием через соломинку коктейля под маловразумительным названием и весьма сомнительного качества. Заодно разглядываю проходящих. Не с целью выявления "мышки-наружки" - из чистого любопытства, граничащего с любознательностью. Естественно, привлекают девушки. И то, как они одеты. Или скорее раздеты. Впрочем, как сформулировал кто-то умный, основополагающий принцип моды как раз в том и состоит, чтобы носить одежду, вызывающую у лиц противоположного пола желание поскорее с вас ее снять. Москвички в этом преуспели. Еще больше они преуспели в этом на море... Вздыхаю: жаль, что сейчас я так далек от моря, очень жаль, что я не Казанова, и втройне жаль, что душа моя отягощена бездной комплексов так давно отлетевшей юности, начиная от впитанной подкоркой песни "а я боюсь услышать "нет" и заканчивая философичным из Макарыча: "Он был старше ее, она была хороша..." Все это, вместе взятое, и мешает мне броситься вслед очередной нимфе в воздушном одеянии. Нет, мешает еще одно: очень боюсь, прелестное создание откроет красиво очерченный рот и отрыгнет такое выражение, что... Короче, чтобы не было разочарований, лучше не очаровываться. По крайней мере, в ближайшие сорок минут. Через столик от меня расположились две девчушки. Пепси они уже не выбирают, пьют что покрепче. Вот предыдущее поколение молодых - пепси было внове, а кока еще не вошла в обиход; уже не было комсомола, а водка и кухонно-философские разговоры "обо всем" стали неактуальны; царствовали Виктор Цой, Арбат, Шевчук... Краем уха ловлю щебет девчонок... М-да... По сравнению с теперешними молодыми те кажутся просто романтиками. Каждое поколение, каждый век лепит своих кумиров, отдавая дань неофициальному культу. В тридцатые - Чкалов и Отто Юльевич Шмидт, в шестидесятые - Гагарин, Окуджава, Визбор, Вознесенский, Стругацкие, в семидесятые - восьмидесятые - Высоцкий, Макаревич, Пугачева, Цой, "Наутилус", Шевчук... Но вот настали девяностые, набрали скорость, век летит к закату, к закату движется тысячелетие... И - что? Не считать же всерьез культовыми мальчиками "нанайцев" вкупе с интернациональными Иванушками, а культовыми девочками "лицеисток"... Или - считать? Похоже, мы все вернулись в предысторию, в эпоху "шаманидов", и единственной культовой фигурой, "героем нашего времени", является могучий напряженный фаллос, на который, как на кассовый чек, нанизаны долларовые бумажки самого значимого достоинства. Если, конечно, единичку с нуликами, даже прорисованную на хорошей бумаге, вообще можно считать достоинством. - Вы крутите головой, как вентилятор! Сначала я заметил ноги под коротеньким легким платьицем, поднял глаза на девушку: веснушки на носу, смеющиеся зеленые глаза, густые выгоревшие волосы уложены в "ренессансный" каскад. Красиво, добротно, хорошо! - Меня предупредили, что вы легкомысленный, но не сказали насколько.