Зямос и передвигался не как все нормальные люди. Это был настоящий супермен. Недаром он носил свитер со звездами и полосками.

Ночью на алтаре, вечером следующего дня уже на занятиях у Севашко, к утру его могло случайно занести на Истру.

Там, на природе, с пейзанами и пейзанками он с ходу выпивал семь литров самогона, после чего залезал в медвежью нору, откуда его вытащила одна истринская сердобольная девица, которая сразу же воспылала к нему безумным чувством и страстью недетской. Всю ночь в небольшом шатре на берегу реки они любили друг друга, как звери, а в перерывах плавали, кстати, в замерзшей полынье, которая от их жарких тел становилась все больше и больше и разрослась практически до Можайского моря, куда они к утру добрались легким брасом.

И, слава богу, именно там, уже на Можайском море, приземлился вертолет на водной подушке, который забрал возлюбленных и оттранспортировал в кафе «Иберия», и там, на веранде, под чириканье соловьев (замечу, что дело было зимой), Зямос с «Истринской Венерой» вкушали изысканные вина и ели карские шашлыки.

Денег у Зямоса никогда в наличии не было. Скудной зарплаты чертежника в КБ едва хватало на оплату уроков рисования. Частенько засидевшись у меня в гостях, он стрелял пятачок на метро. Но кто тогда думал о деньгах? Зачем о них думать, когда и без них жизнь протекает в стиле Фасбиндера?

Какие он рассказывал байки обо мне! Чудо, просто плакать хотелось слезами умиленья и трепета. После его рассказов народ в художественном институте смотрел на меня с интересом, а некоторые даже подобострастно. И виделась им после рассказов Зямоса не простая студентка с кафедры интерьера, а эдакая фря мамзель, которая утром, спускаясь со второго этажа своей семикомнатной квартиры в кружевном пеньюаре с канделябром в руке, по-французски просит дворецкого накрыть завтрак в патио.

Ах, Зямос, Зямос! Как быстро пролетели те милые студенческие деньки.

Наши вечеринки, чудо-коктейли в мамином эмалированном тазу, которые мы разливали половником в бокалы. «Котенок на клавишах», фокстроты и танго с обязательным паданьем на стол в салат. Стишки. Да, кстати, о стишках. Зямос любил пописывать стишата в стиле постмодернизма. Тогда, правда, это слово не было особенно в ходу. Мы просто тащились от всего этого, не приклеивая ярлыков. Зямос читал, а мы – компания, подыхали со смеху. Надо было видеть Зямоса во время исполнения своих опусов, все поэты, вместе взятые, пусть глотнут слюну там на том свете.

– Вот синий иней лег на ядра пушки… – читал Зямос, размахивая своими пухлыми ручками.

Шло время, бурь порыв и все такое прочее. Все что-то пытались, возникали другие жизненные реалии. В общем, кто во что горазд.

Зямос то пропадал, то появлялся. Но что-то в его поведении стало меня беспокоить. Что-то было не то. Я долго ломала по этому поводу голову и, наконец, поняла, Зямос перестал врать. Да, он рассказывал мне какие-то истории ничего общего не имеющие с его былым светлым обликом чудовищного, мастерски изобретательного враля.

Однажды, позвонив мне, он абсолютно спокойным повествовательным тоном, что тоже меня насторожило, рассказал, что теперь является хозяином очень крупной дизайнерской фирмы. Как это у него вышло, я до сих пор понять не могу.

Виделись мы в то время нечасто. В эти редкие, спонтанные встречи, я смотрела на него и не узнавала. Он такие странные вещи стал говорить, для него вообще не характерные. Просто крамолу и пургу какую-то молол, что де надо недвижимость приобретать, вкладывать что-то куда-то, дабы это что-то приносило, что и мне надо немного посерьезнее стать, в конце концов, взять себя в руки и раз и навсегда откинуть от себя все ненужное.

Он до того дошел, что однажды, сидя в моем патио, то бишь на кухне, выпив изрядно водки, провозгласил: «Деньги – это моя кровь!»

Вот так прямо сказал, и это абсолютно было не в стиле Фасбиндера.

И вообще весь этот период его жизни был не в стиле Фасбиндера.

Это было совсем другое кино. Связь с Зямосом установилась, так сказать, односторонняя. Звонил только он, так как сам никогда больше не отвечал на звонки. Денежное кровообращение давило несчастного Зямоса, он постоянно опасался явления кредиторов, разъяренных заказчиков, каких-то поставщиков и, не к ночи будет сказано, чёрти кого в ступе. Но Зямос крепился, он изо всех сил пыжился, покупал какие-то машины, помещения под офисы, грызся на таможне за фуры.

Половину слов, которые он скороговоркой проговаривал мне в трубку, я просто не понимала.

Фасбиндер возник несколько позже, когда Зямос уже о нем совершенно не вспоминал. Это был полный внезапный Фасбиндер, в русском языке называемый несколько другим словом, с окончанием на «ец».

Однажды Зямос позвонил мне и завел какую-то пространную беседу о том, что в Бутырской тюрьме нет стекол на окнах, и вообще холод поросячий. А люди сидят в набитых камерах и мечтают поесть лапши «Ролтон», которую можно купить в тюремной палатке каждый день с пяти до восьми часов утра. И я, несказанно обрадовавшись этой чуши поросячьей, которой не слышала от него уже много лет, начала хихикать и говорить, что да, конечно, без лапши «Ролтон», что за жизнь в Бутырской тюрьме?

Зямос пропустив все мои хихиканья мимо ушей, продолжал выдавать некий достаточно детализированный текст:

– Два раза в неделю, а именно по вторникам и четвергам можно передавать фруктовый набор, включающий в себя кило яблок и полкило лимонов. Желательно тоже с пяти до восьми утра, но лучше к пяти, так как наборы заканчиваются быстро, и, прибыв к восьми, можно ничего не получить.

И тут я, дрожа всем телом, спросила, как бы очень спокойно, так по бытовому, что завтра как раз четверг, и как он, Зямос, считает: нужно ли мне за фруктовым набором и «Ролтоном» идти к пяти утра?

Он сказал, что как раз это и имел в виду, и повесил трубку.

Ранним темным осенним утром, стоя в длиннющей очереди за фруктовым набором в узком коридоре Бутырской тюрьмы, я вспоминала почему-то пасхальный стол у себя в апартаментах, далекую раннюю весну, голубеющее окно, кулич, облитый сахарной глазурью, ромбовидную желтую пасху, густо-красный терпкий кагор в рюмочках и лучезарного Зямоса, декламирующего стихи о безумном столяре, шарахнувшем себя обухом по лбу.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.