Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лучший друг девушки

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Кауи Вера / Лучший друг девушки - Чтение (стр. 1)
Автор: Кауи Вера
Жанр: Современные любовные романы

 

 


Вера Кауи

Лучший друг девушки

1

На похоронах присутствовали трое из клана Рокфеллеров, двое Вандербильтов, один Меллон, один Уитни, несколько членов Верховного суда, несколько сенаторов, августейшие члены палаты лордов и даже один весьма влиятельный член правительства Маргарет Тэтчер. Но большинство составляли женщины, многочисленные подруги почившей. В маленькой церквушке Святого Иоанна они могли только стоять, так как со времени постройки в 1714 году она служила Рэндольфам домашней церковью. Располагалась она всего в трехстах ярдах от большого дома, возведенного одновременно с ней, и от реки Рап-паханнок их отделяли цепочка деревьев и череда лужаек, которые, как любил говаривать Билли Банкрофт, были почти так же хороши, как дома. Но те, кто знал Билли ближе, находили его замечание забавным, так как в Уайт-чепеле[1], где он родился, и раньше, и сейчас даже днем с огнем невозможно было сыскать приличную траву.

– Господи, какая жара, – прошептала одна из женщин своей соседке. – А от запаха этих цветов просто голова идет кругом.

Цветы, все до единого, были белые: в подробной инструкции, касающейся организации своих похорон, Ливи особенно настаивала на этом цвете. Согласно канонам французской моды, все цветы размещались в хрустальных вазах, составлявших личное достояние Рэндольфов: мириады кизила, ирисов, нарциссов, мохнатоголовых маргариток с огромными золотыми глазами, роз, гвоздик, сирени. Каждый цветок был любовно взращен в теплицах «Кингз гифта» (Королевского подарка), названного так в честь пожалованных Джону Рэндольфу Карлом II земель в знак благодарности за оказанную Его Величеству деликатную услугу: он свел своего монарха с прелестной фрейлиной, известной своим целомудрием. Рэндольфы проделали большую работу, чтобы затенить этот факт, и со временем успешно заменили его легендой о том, как Джон Рэндольф чудом спас короля от неминуемой смерти в момент покушения на его жизнь. Ливи, недолго пребывая в роли миссис Джон Питон Рэндольф VI, всегда называла родоначальника династии Рэнди Рэндольфом и не скрывала истинного источника благосостояния рода. При всей вышколенности и тонком вкусе она оставалась верна себе, будучи человеком здравомыслящим и убежденным реалистом.

– Ах, как мне будет не хватать Ливи, – жалостливо всхлипнула ее подруга, – так и кажется, что она вот-вот здесь появится, обратив на себя всеобщее внимание.

– Да, Ливи была непревзойденной, – с готовностью согласилась ее приятельница, но уже без обычного укола зависти. Теперь у нее наконец появилась возможность как-то выделиться, что прежде было недостижимо: яркая индивидуальность Ливи затмевала всех. – Бедная Диана ужасно расстроена, – участливо кивнула она в ту сторону, где в безутешных рыданиях сотрясалась младшая из дочерей усопшей, уткнув лицо в большой платок, которыми предусмотрительно снабдил детей отец, специально для этого случая достав их из верхнего ящика собственного комода.

Остальные дети – его, ее и их общие – стояли с каменными лицами у конца скамьи рядом с гробом, сделанным из английского дуба, так как Ливи умерла в Англии, где провела последние двадцать пять лет жизни с тех пор, как вышла замуж за Билли Банкрофта.

– Диана всегда была самой чувствительной, не то что Роз – Рэндольф с головы до ног! Видимо, поэтому она и не ладила с отчимом. Роз – вылитая бабушка. Помнишь старую Долли Рэндольф? Как из гранита вытесана. А как она вела себя на похоронах бедняги Джонни! Единственный сын погиб в тридцать четыре года, а она хоть бы слезинку уронила. А вот Ливи тогда чуть не умерла от горя...

По церкви пошел шелест: собравшиеся стали готовиться к заупокойной молитве.

– Естественно! Ты же знаешь, Ливи обожала своего первого мужа...

Через сорок пять минут двери громадной гостиной «Кингз гифта» были распахнуты на крытую, с колоннами, террасу, выходившую прямо на лужайки. Слуги-мужчины в белых перчатках на серебряных подносах обносили гостей любимым шампанским Ливи «Blanc de Blancs» от Крюга и «Clos du Mesnil». К их услугам был шведский стол с разнообразными яствами и закусками. На белых домотканых скатертях стояли огромные чаши из китайского фарфора, доверху наполненные грушами, вишнями и клубникой, выращенными, как и цветы в церкви, в садах и теплицах «Кингз гифта». Рядом дымились блюда с жареными, как на американском юге, цыплятами с рисом, приправленными шафраном; на изящных тарелках были разложены перепелиные яйца с майонезом и всевозможные салаты, а в центре красовался один из тех огромных тортов, которые при жизни так любила Ливи, – на этот раз кофейный, пропитанный коньяком, заказанный в «Фотоне» и доставленный сюда спец-авиарейсом. И все, как не без зависти заметила одна из подруг Ливи Эбби Синглтон, было просто великолепно, как, впрочем, и все то, что делала усопшая.

– Кто мог сравниться с нею? – риторически вопрошала она.

– Бедный Билли, – на лужайке перед домом сказал один из его давних друзей другому. – Как же он теперь-то без нее? Всю их совместную жизнь Ливи опекала его и брала на себя все заботы – и домашние, и семейные.

Оба взглянули в ту сторону, где стоял Билли Банкрофт – последние три года первый барон Банкрофт, – всей своей позой изображая скорбящую Выдающуюся Личность. С высокомерным достоинством принимал он соболезнования тех, кто был ближайшим другом его жены и чье присутствие на последнем ее рауте – уже духовном – она специально оговорила.

– Замечательная женщина, – вздохнул один из мужчин, как и Билли, член палаты лордов. – Не могу припомнить ни единого случая, чтобы хоть один волосок в ее прическе оказался не на месте. Выглядела она всегда так, будто ее только что вынули из оберточной бумаги. Моя жена говорит, что это достигается ценой громадных усилий и железной силой воли.

– В этом вся Ливи. Само совершенство. Но... – пожал плечами его собеседник, – она ведь и замужем была за господином Совершенство.

– А это родовое поместье ее мужа, не так ли?

Американец посмотрел в сторону видневшегося за лужайками дома, красные кирпичи которого от древности обрели розоватый оттенок, изящно контрастирующий с белым фронтоном и окнами.

– Да, – заговорщицки подмигнул он собеседнику, – она, видимо, хотела, чтобы ее похоронили здесь. Билли, говорят, от злости чуть не лопнул.

Всем было известно о мавзолее, который он соорудил для себя и жены: он собирался провести с нею загробную жизнь так же, как провел земную. Решение Ливи сойти в вечность бок о бок со своим первым мужем было актом откровенного вызова, совершенно несовместимым с поведением женщины, которая никогда даже голоса не поднимала на другого.

По другую сторону лужайки две школьные подруги Ливи судачили о детях Банкрофтов. Лулу де Фриз доверительно сообщила Эбби Синглтон, что видела, как Диана с мужем, едва прибыв сюда, тотчас удалились наверх и как потом он один спустился вниз, оставив жену «отдыхать».

– Скорее всего он оставил там ее рыдать, – пробормотала она. – Диана просто обожала свою мать...

– Если обожание можно измерять слепым подражанием, то тогда она, несомненно, обожала ее.

– Но все дело в том, – заметила Лулу, – что Ливи Банкрофт была неподражаемой. Однако это нисколько не смущало Диану...

– Зато Розалинде и не надо стараться. Когда она сегодня вошла в церковь, у меня мурашки по коже забегали.

– Да-а, Роз – вылитая мать.

– Слава Богу, что она сбросила с себя наконец это хиповое тряпье. Полагаю, с этим периодом уже покончено.

– Хотелось бы надеяться. Роз уже не девочка, тридцать четыре года – это не шутка!

Эбби вздрогнула, упоминание о возрасте старшей из дочерей Ливи живо напомнило ей о собственной дате рождения, тщательно корректируемой все эти годы. Зная это, Лулу с особым удовольствием продолжила эту тему:

– Хотя она и не выглядит на свои тридцать четыре, это вовсе не меняет того, что Ливи умерла в пятьдесят четыре и что мы вместе ходили в одну и ту же школу...

Обе женщины обвели глазами присутствовавших, отыскивая среди них сестер Ливи: Делия беседовала с британским послом и герцогом Роухэмптоном, у которого Билли только что выкупил – за баснословную сумму – его последнего Гейнсборо[2]; Тони же уединилась с лордом Анкрамом, с которым, если верить свежей светской сплетне, у нее были более чем дружеские отношения. А ее муж? Его Лулу обнаружила там, где и ожидала увидеть: рядом с самой молодой и самой красивой из присутствующих на похоронах женщиной – они были поглощены беседой. Слава Богу, облегченно подумала Лулу, есть все-таки на свете вещи, которые не меняются никогда.

Брукс Гамильтон улучил наконец момент, чтобы наедине перекинуться словом с Билли.

– Как вы себя чувствуете?

Женатый на Диане, Брукс обожал своего тестя и сейчас был не на шутку встревожен – тесть казался бледным и подавленным. А ведь Билли на пятнадцать лет старше своей супруги.

– Все в норме, – ответил Билли, но без своей обычной в таких случаях резкости. Он был убежден, что здоровье – это частное дело любого человека, сугубо личный вопрос, который не должны обсуждать даже дети. Многие из друзей его жены придерживались, однако, того мнения, что если бы он уделил больше внимания ее здоровью, то унесший ее в могилу рак можно было бы своевременно обнаружить и остановить.

– Скоро все разойдутся, и тогда вы поедете с нами на ферму, – участливо сказал Брукс. – Несколько недель полного отдыха – вот что вам сейчас необходимо. Эти последние несколько месяцев были сплошным кошмаром.

– Да, знавал я и лучшие времена, – признался Билли, – но терпеть не могу бездельничать. Ты же знаешь, это не мой стиль жизни. Да и к книге давно уже пора возвращаться...

Билли (с помощью нанятого борзописца) сочинял свою автобиографию; она была уже наполовину завершена, когда болезнь жены вошла в свою заключительную фазу. Как всегда, прагматик в нем громко заявил о себе: завершив одно дело, необходимо приступать к другому.

Оглядывая все это благолепие, один из тех, кого ее нынешний муж пренебрежительно именовал Ливиными художничками, заметил, обращаясь к своему соседу:

– Смотрю на все это и ловлю себя на мысли, что слишком уж многого Ливи лишала себя ради Билли Банкрофта.

– Ну и что тут такого? В конце концов именно это от нее и требовалось.

– Ты-то хоть знаешь что-нибудь о Джонни Рэндольфе?

– Я слышал, что он был и красив, и богат, даже очень богат. – Последовала пауза. – Зато, говорят, здорово был обделен мозгами.

– Чего явно не скажешь о Билли.

– О Билли Банкрофте вообще нельзя что-нибудь сказать?

– Если что-то такое и существует на свете, мне лично оно неизвестно.

– Не могу понять, каким образом этот человек всегда добивается взаимности от любой женщины, какую пожелает.

– Деньги и власть, – последовал быстрый ответ, усиленный выразительным пожатием плеч. – И то и другое поразительно влияет на половое влечение.

– Добавь к этому еще и то, чем его, как жеребца, щедро одарила природа.

– Что, кстати, могут засвидетельствовать все присутствующие здесь женщины, исключая, естественно, родственниц.

– Я бы не был столь категоричен.

– Значит, то, что говорят о нем и Тони Ангальт, правда?

– Тогда она, кстати, еще не была Тони фон Ангальт. А когда вышла замуж за этого кретина Стэндиша-младшего, ее роман с Билли стал и вовсе естественным.

– Полагаете, Ливи знала об этом?

– Сомневаюсь, но если и знала, то помалкивала. Вы же помните, Ливи более всего в людях ценила чувство верности. Это и наводит меня на мысль: а не выпить ли еще бокал такого превосходного шампанского, которому она хранила верность всю свою жизнь? Сами понимаете, теперь нам вряд ли скоро такое перепадет...

– Они совсем не похожи на Билли, правда?

– Кто, дорогая?

– Сыновья. Руперт и Джереми.

– А-а, эти. Вроде бы нет... правда, совсем не похожи. Думаю, они пошли в свою мать, первую жену Билли.

– А она кто такая?

– Да никто. Самое обычное никто. Как, впрочем, и сам тогдашний Билли. Но именно в то время он уже начал искать свою Ливи.

Последовала всезнающая, презрительная женская ухмылка.

– Даже трудно представить, кем и чем стал бы сейчас Билли, не найди он ее! Без нее не было бы и теперешнего Билли Банкрофта.

– В смысле его официального статуса в обществе?

– Конечно. Всякий дурак может делать деньги, а Билли уж точно не дурак. Но жениться на Оливии Гэйлорд Рэндольф! Такое может себе позволить только отменный нахал.

– Я часто спрашивал, что же она нашла в нем такого особенного? После Джонни Рэндольфа...

– Джонни был, конечно, душка, но как он был мальчишкой, так им и остался. Мне все время казалось, что они с Ливи больше походили на детей, игравших во взрослых. Они были так молоды, когда поженились, но Ливи потом все же как-то оперилась, чего нельзя сказать о Джонни. Все ему досталось слишком легко – имя, деньги, этот потрясающий дом, но в душе он так и остался милым, добрым, хорошим мальчиком. Именно мальчиком, несмышленышем. До сих пор поражаюсь, что он стал отцом Роз и Джонни. Глядя на него, можно было подумать, что он так толком и не выяснил, откуда берутся дети. – Она помолчала. – Правда, имея такую мамочку, как Долли Рэндольф... Уж ей-то меньше всего понравилось, когда Ливи связалась с Билли Банкрофтом, у которого, смею вас заверить, и детства-то никакого не было!

– Но именно благодаря ему Ливи стала леди Банкрофт и не раз саживала по правую руку от себя Маргарет Тэтчер!

– Все равно никогда не пойму, что дернуло ее выйти замуж именно за Билли Банкрофта. Хоть режьте меня, все равно не пойму!

Розалинда Рэндольф заметила, что на террасе появилась ее сестра Диана, бледная, но уже владеющая собой, и пошла ей навстречу.

– Ты уверена, что выдержишь все это? – спросила она, зная легковосприимчивый, эмоциональный характер своей единоутробной сестры.

Диана изобразила улыбку, на совершенствование которой потратила долгие годы упорных тренировок, пока та не стала выходить у нее такой, какой следовало. Такой, какой ее незабвенная мать умела поставить на место любого.

– Естественно. Не могу же я в самом деле все взвалить на твои плечи. Это было бы совершенно бесчестно с моей стороны.

Наивно прозвучавшая фраза была напрочь лишена искусственности, но исходила из глубоко затаенной в душе злобы. Дрожащий, прерывающийся голос казался слишком звонким; воспаленно-горящие глаза были неестественно яркими. Диана балансировала на грани истерики, и любой, даже незначительный, толчок мог низвергнуть ее в бездну.

Быстро оглядев толпу, Роз чуть заметным кивком головы подозвала к себе Брукса Гамильтона. Тот нахмурился – разговор с тестем еще не закончился, – но Роз упорно не сводила с него взгляда, пока не заметила, что он, что-то пробормотав Билли, направился в ее сторону. Увидев рядом с ней свою жену, он снова нахмурился.

– Ты ведешь себя глупо!

Не обратив на него никакого внимания, Диана лихорадочно шарила глазами по толпе.

– Мне самой решать, как вести себя, – отпарировала она. – А ты топай, топай, Брукс, обрабатывай нужных тебе людей. Ведь сегодня такая уникальная возможность для отличных деловых контантов, – обернулась она в его сторону. – Мы-то знаем, что бизнес для тебя – самое важное в жизни, правда, дорогой?

От ее елейного тона Роз сжала челюсти, но она видела, что единоутробная сестра всеми силами старается подавить рвущееся наружу горе, и прикусила язык. К тому же ее совсем не волновало, что Диана и ее муж снова на ножах.

Заметив в толпе несколько знакомых лиц, Диана улыбнулась, высоко подняла голову, отвела плечи назад и направилась в их сторону. Ее супруг, сохраняя угрюмость на холеном лице, проводил ее долгим взглядом, затем обернулся к свояченице.

– Она ужасно переживает, – попытался оправдаться он перед ней.

– Мы все переживаем.

– Да, но Диана была очень близка к своей матери, – нанося ответный удар, в свою очередь напомнил Брукс. Они были старыми, закоренелыми врагами с Роз. Их взгляды встретились, и она заставила его первым отвести глаза в сторону.

Невольно повторив его маневр, Роз на мгновение удивленно застыла, затем вежливо обронила:

– Извини, Брукс, но мне нужно кое к кому подойти и поздороваться.

Отойдя от него, она решительно направилась в сторону женщины, только что появившейся на лужайке и взявшей с подноса бокал шампанского.

– Стерва, – пробормотал ей вслед Брукс Гамильтон. Он всегда недолюбливал Розалинду Рэндольф, полагая, что свояченица была слишком умна, чтобы ей хорошо жилось на свете, и она сама прекрасно знала это. Единственной трещиной в мраморном памятнике, который Брукс Гамильтон мысленно воздвиг Билли, было то, что по какой-то совершенно необъяснимой причине Билли Банкрофт явно остерегался своей падчерицы.

– А вы как сюда попали? – прошипела Роз только что появившейся блондинке. – На этой церемонии могут присутствовать только те, кто получил персональное приглашение, а вас сюда не звали.

Женщина вызывающе оглядела ее с головы до ног.

– Посмотрим, каким тоном ты заговоришь со мной, когда я стану леди Банкрофт.

Роз вытаращила глаза.

– Когда вы станете кем?

– Разве Билли еще не сказал тебе об этом?

– Слишком много времени прошло с тех пор, как я в последний раз поверила тому, что он мне говорил.

– Сейчас можешь не сомневаться – я действительно собираюсь выйти за него замуж. Как только пройдет приличествующее в таких случаях время для траура, разумеется, – поспешно добавила она.

– Что-то не припомню, чтобы вы когда-либо поступали приличествующим образом, – рассмеялась Роз. – А сейчас убирайтесь с этой лужайки и чтобы в минуту вас вообще здесь не было, иначе я сделаю так, что вас публично и с позором выдворят отсюда! Сегодня мы похоронили мою мать, жену вашего любовника, и я не позволю, чтобы своим присутствием вы запятнали ее память. Вон отсюда!

Роз говорила вполголоса, но каждое слово ее разило, как удар бича.

Женщина гневно вспыхнула, но поставила бокал на место, туго запахнула черный норковый жакет – нелепый в эту теплынь – и, поспешно нацепив на нос солнцезащитные очки, быстро засеменила по мощеной дорожке по направлению к цепочке дубов, за которыми находилась главная подъездная аллея.

Обернувшись, Роз уставилась на своего отчима, стоявшего в окружении женщин, – как всегда, подумала она, мысленно закусив губу. Словно ощутив на себе испепеляющий жар ее взгляда, он поднял голову и оглянулся. Встретившись с ней глазами, тотчас принял отрешенное выражение, как это случалось всегда, когда он сталкивался с чем-нибудь неприятным. Но он же первый и отвел взгляд.

Подойдя к ближайшему слуге, Роз взяла с подноса узкий длинный бокал с шампанским и выпила его залпом.

– Осторожнее, крошка. Это вино, и довольно крепкое, и пить его надо потихонечку, а не опрокидывать в рот, как какую-нибудь кока-колу!

Роз обернулась и увидела перед собой Тони – Антонию Гэйлорд Ланкастер Стэндиш фон Ангальт – среднюю сестру матери, свою любимую тетку, улыбнувшуюся ей, но тут же ставшую озабоченной.

– В чем дело, Роз? У тебя такой вид, словно ты только что потеряла целое состояние.

– Мне только что сообщили нечто столь возмутительное, настолько выходящее за рамки элементарного приличия, что я до сих пор не верю собственным ушам!

И Роз пересказала тете то, что услышала.

Нижняя челюсть Тони фон Ангальт, до этого плотно прижатая к верхней, мгновенно отвалилась, и она, задрав голову, издала свой знаменитый гогочущий смех.

– Ой, не могу! – завизжала она.

Теперь настала очередь Роз удивленно раскрыть рот.

– Что так?

– Не более пяти минут назад я слышала это же заявление от Сисси Бейнбридж.

– Сисси Бейнбридж?! – выпалила Роз.

– Я тебя вовсе не разыгрываю. Да ты и сама знаешь, что у нее с Билли все это уже вертится Бог знает сколько времени.

– Да, но...

– Никаких «но». Она была очень серьезна, а Сисси, поверь мне, такое дается очень трудно.

– Господи, теперь я уже и не знаю, что хуже...

– Я знаю! Крашеная, конечно же! По крайней мере, Сисси одна из нас... Вот что, милая, нечего нос воротить, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду; кстати, Билли тоже это отлично понимает. Неужели ты думаешь, что после Ливи он позволит себе опуститься до уровня этой искусственной блондинки?

Роз промолчала, но красноречивее всяких слов было выражение ее лица.

– Ну хорошо, ты считаешь, что Билли уже некуда опускаться, пусть так, но, Роз, Билли раздает обещания женщинам, как раньше, когда я еще была девочкой, раздавали корсеты. И как корсеты эти были своего рода подношениями, так и слова его – подношения, не более того.

– Плевать мне на то, кому и скольким из них он сделал предложение; меня бесит время, которое он выбрал для этого! Мы только что похоронили мою мать, его жену!

Тони в упор посмотрела на нее.

– Сладкая ты моя, Билли же постоянно сексуально озабочен; он же типичный старый, вечно голодный козел, которому всегда всего мало, это у него уже естественный рефлекс. Разве тебе не хочется, чтобы его наконец окрутила какая-нибудь стерва, которой осатанели бы его вечные похождения и которая задала бы ему отличную трепку при первой же измене, а? Лично мне такой оборот дела показался бы оч-ч-ч-чень привлекательным!

Взглянув на озорные огоньки в зеленоватых глазах своей неугомонной тетки, Роз тоже не выдержала и рассмеялась.

– Так-то оно лучше. Всегда помни, что твоя мать прекрасно знала истинного Билли, но делала вид, что этого не замечает.

– Но сама-то ты поступаешь иначе.

– Верно, но, сколько помнится, Ливи не любила поднимать шум, ты же сама знаешь.

– Что «сама знаешь»? – послышался сзади глубокий грудной голос, и, обернувшись, они увидели старшую из сестер Гэйлорд – Корделию (Делию) Уинслоу.

В отличие от младших сестер, Делия начала седеть в сорок лет, и теперь ее волосы были совсем серебряными. Ливи успешно боролась с сединой, составляя сама красители, а светлые от природы волосы Тони и этого не требовали. Делии было шестьдесят три года, Тони – пятьдесят девять, обе выглядели на сорок – самое большее, на сорок пять. Обе великолепно смотрелись в трауре, но ни та ни другая по элегантности и шику даже близко не могли подступиться к младшей своей сестре.

– Что Ливи не любила поднимать шум, – ответила Тони.

– У Ливи все должно было идти как по маслу, – согласилась Делия. – Даже в детстве она стремилась избегать всяких ссор и недоразумений.

– Так к вопросу о недоразумениях...

И Тони рассказала сестре о двух претендентках на роль леди Банкрофт и об их идентичных заявлениях.

– Естественно, – сохраняя равнодушное спокойствие, красноречиво приподняла плечо Делия. – То же самое я слышала от Маргариты Барнард и ничуть не удивлюсь, если услышу еще с полдюжины таких же заявлений.

– Но сказать такое на похоронах моей матери! – низким, злым голосом прошипела Роз.

– Билли – лакомый кусочек, дорогая племянница, – прагматично заметила Тони.

– Все равно, это ужасно! Он может жениться на ком хочет, но я не желаю, чтобы его любовницы трезвонили здесь во все колокола о своем триумфе. Особенно та! А теперь простите, мне надо заняться гостями...

Глядя ей вслед, Тони вздохнула:

– Если бы у Ливи была хоть десятая доля силы воли Роз...

– В такие моменты, как этот, Роз очень напоминает мне нашу маму, – задумчиво изрекла Делия.

– Господи, вот уж кто действительно был человеком железной воли.

– А нас донимала, потому что очень многого хотела для нас... особенно для Ливи. Ты же помнишь, она просто души в ней не чаяла.

– А папа? Называл ее: моя белая лебедушка. Помнишь? – В голосе Делии не было зависти.

Роз тщательно следила за тем, чтобы представители фирмы, обслуживавшей похороны, убрали все за собой, чтобы количество взятой напрокат и сданной фарфоровой посуды и стаканов точно совпадало, чтобы скатерти из камчатного полотна, тканные вручную и потому незаменимые, были аккуратно сложены все вместе – потом их вручную выстирает личная прачка Рэндольфов, – чтобы китайский фарфор не бросали в посудомоечную машину.

– Как когда-то мама. – Диана прислонилась к дверному косяку огромной кухни, сплошь увешанной медными кастрюлями, тазами и остро пахнущей полынным эстрагоном. – Почему мне никогда не удается быть такой же собранной?.. Тебе всегда было наплевать на желание матери во всем стремиться к совершенству, а теперь посмотри на себя... «Вы сделали это? Вы уверены, что сделали то? Ну-ка, проверим, что тут у вас вышло?» Здорово же ты изменилась.

– Надеюсь, – ответила Роз, не обращая внимания на ее саркастический тон, – так и должно быть, когда взрослеешь, или я не права?

– Ты имеешь в виду, что до сих пор я так и не повзрослела?

Оторвавшись от пересчитывания столового серебра, Роз выпрямилась.

– Диана, не начинай все сначала. Если хочешь, чтобы я поверила, что ты действительно повзрослела, веди себя соответственно!

В одной руке Диана держала пустой стакан, в другой, которую она вытащила из-за спины, оказалась бутылка шампанского.

– А не напиться ли мне шампанским... «водичкой нашей мамочки», как его называет папа?

– Мама действительно любила шампанское, но никогда не напивалась им допьяна.

– Мама многих вещей не делала... особенно тех, которые ты хотела, чтобы она делала. – Диана залпом выпила шампанское. – Она бы, например, никогда не пригласила сюда ту дешевую блондинку. Я увидела, как ты с ней любезничала. Скорее всего, кто-нибудь из твоих калифорнийских подружек из коммуны?

– Она явилась сюда без моего приглашения – если ее не пригласил твой папочка.

Диана так и взвилась.

– Всегда мой папочка! Он, кстати, был и твоим отцом, во всяком случае, с того дня, как женился на твоей матери!

В это время Роз заворачивала в зеленое байковое сукно тяжелые столовые ножи из георгианского серебра, скатывая и завязывая их в тугие свертки, перед тем как положить в специально для этих целей предусмотренную коробку, изготовленную из красного дерева; сама же коробка потом будет помещена в сейф, где хранилось все столовое серебро. Оторвавшись от работы, Роз подняла глаза на свою единоутробную сестру.

– Никогда, – тихо сказала она, но таким тоном, что Диана густо покраснела.

– Привет! – раздалось в напряженной, звенящей тишине. – Я что, прервал очередное заседание братства сестер?

Роз увидела стоявшего на пороге и опиравшегося – как это умел делать только он – о дверной косяк брата Дианы. Дэвид приветливо улыбался. Брат Дианы обладал достоинствами, начисто у нее отсутствовавшими, – очарованием и привлекательной внешностью. И потому был любим как женщинами, так и мужчинами. В этом отношении он полностью пошел в свою мать.

– А где остальные члены нашей очаровательной семейки?

– Джонни разговаривает по телефону с женой...

– У нее есть что-нибудь новенькое?

– Да нет, насколько мне известно.

Жена Джонни Рэндольфа-младшего вот-вот должна была родить двойню и потому на похоронах ее не было.

– Другая пара двойняшек где-то укрылась, скорее всего, висят на своих переносных телефонах, проверяя, все ли папочкины миллиарды на месте, а его светлость, Милорд, – так Роз назвала Билли после того, как он получил титул барона, – болтается где-нибудь в парке, общаясь с природой и с зятем, своим самым ревностным сторонником.

– Я бы сейчас с удовольствием выпил чашечку кофе, которым так славится Селестина... Все это шампанское... Кофе осталось?

– Пойди и спроси у Селестины. Она в бельевой.

Дэвид повернулся было, чтобы идти, затем снова обернулся, словно вспомнил, зачем приходил.

– Что это был за мужчина с бриллиантом в ухе?

– Его зовут Джулио Хернандес, он художник. Мама брала у него уроки живописи до того, как заболела.

– А-а...

И Дэвид отправился на поиски Селестины.

– А это что за новости! – с горечью воскликнула Диана. – С каких пор у мамы возникло желание стать художницей?

– Оно было у нее всю жизнь, – ответила Роз.

– Она мне ничего об этом не говорила.

Роз безразлично пожала плечами, отчего Диана снова покраснела.

– Пойду поищу папу и Брукса, – заносчиво объявила она, но все испортила, споткнувшись о дверной порожек. Вскинув руку, чтобы удержать равновесие, уронила на пол бокал. – Оп-ля-ля! – не чувствуя за собой никакой вины, воскликнула она. – Одной фамильной драгоценностью Рэндольфов меньше, но их здесь все равно навалом, правда? Папа говорит, что только те, кто не уверен в себе, стремятся выставить напоказ свое происхождение.

– Кому же, как не ему, знать это лучше других, – пробормотала Роз.

– Мне показалось, что сегодня на похоронах было достаточно леди и лордов, чтобы удовлетворить даже неуемную чванливость Рэндольфов. И все присутствовавшие – друзья моего папы.

– Все ли? – выразила сомнение Роз.

– Не важно, не станешь же ты отрицать, что публика собралась изысканнее не придумаешь! Все эти леди, лорды, сенаторы, конгрессмены, дядюшка Том Кобли и вся эта гоп-компания... – Диана глотнула еще шампанского.

Она отчаянно хотела напиться вдрызг, но так и не могла перейти какой-то незримый рубеж. Сколько бы вина она не пила, оно не усиливало, не уменьшало ее опьянения. – Мне всегда здесь не нравилось, оно и понятно, я ведь не Рэндольф, я Банкрофт, что особо подчеркивалось, когда еще была жива твоя дражайшая бабушка. Истинными Рэндольфами были только ты да Джонни, с вами здесь и носились как с писаной торбой. А меня и Дэвида, когда мама нас привозила сюда, она едва терпела, потому что у нее не было другого выбора.

– Она была старым человеком, которому трудно менять свои убеждения.

– Наверное, это относится и к маме. Иначе почему ей вдруг вздумалось быть похороненной здесь, рядом со своим первым мужем? У меня такое чувство, что ей захотелось вычеркнуть из памяти людей все годы, прожитые с папой.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25