6

Первое, что сделала Сара, вернувшись в Литл-Хеддингтон, – написала Джайлзу. Ссора в Лондоне с Эдом подстегнула ее. В конце концов, когда-то надо было на это решиться. Ей было трудно нанести этот удар Джайлзу; но о том, чтобы ранить Эда, не могло быть и речи. У нее на сердце скребли кошки, но все же она заставила себя сесть за стол и, подбирая самые простые, ясные и однозначные слова, сообщила Джайлзу о случившемся. Она не искала себе оправданий, не прибегала к иносказаниям, не умалчивала ни о чем. Эта резкость и безжалостность были удивительны ей самой. Она выталкивала Джайлза из своей жизни беспощадными точными ударами.

Лондонский уик-энд не задался, но нет худа без добра: они с Эдом стали еще ближе друг другу, они преодолели еще одну общую беду. Эд ни словом не упрекнул ее, но и не пытался усыпить ее совесть сладкой ложью; он просто разделил с ней ее вину и этим еще больше привязал ее к себе. Его проникновение в самый корень проблемы, которая стояла перед ней, понимание ее чувств было просто невероятным, эта чуткость покорила Сару. Он понял ее смятение, развеял ее сомнения – не в отношении себя, о себе он даже не заикнулся, – по поводу ее самой.

Считая себя потерянной и одинокой, мучаясь собственной виной, она неожиданно ощутила прилив сил и уверенности в себе благодаря присутствию друга, который с готовностью разделил с ней эту вину, взвалил на свои плечи тяжкий груз, позаботился о самой Саре. Собственно, он заботился о ней с самых первых минут знакомства. Преодолев ее сопротивление, он привязал к себе Сару благодаря пониманию, которое проявил. Он, с одной стороны, словно заточил ее в самого себя, как в темницу, а с другой – помог почувствовать себя свободной до такой степени, что она стала способна на такие поступки, о которых прежде и помыслить не смела.

Никто еще не владел ею столь безраздельно; ни в ком еще она не была так уверена. Ей уже никуда не скрыться от Эда; он вездесущ, для него нет преград. Ее маленькую, упорядоченную, правильную жизнь встряхнули будто мешок со старьем, вытащили из нее нечто потаенное и сложили совсем в другом порядке. Эд полностью переделал ее. Он был надежен, как скала. В нем не было ни капли тщеславия, заносчивости, желания утвердиться за чужой счет. Сара не переставала удивляться ему. Рядом с ним она сама становилась уверенной в себе, в своих силах. Эд был глубоким источником, из которого она только начинала черпать, а взамен щедро и бездумно дарила ему себя, восстанавливая растраченные ресурсы из того же вновь обретенного бездонного источника.

Сара не могла подыскать слов, чтобы описать впечатление от их занятий любовью. Эд не только обучал радостям физической любви ее податливое, благодарное тело. Он открывал ей глаза. То, что он проделывал с ней в постели, и как он это делал, кружило ей голову. Она млела от восторга. Но не только в этой сфере расширял он ее горизонты. Он никогда не наставлял ее: поступай так-то и так-то, делай то-то и то-то; но незаметно указывал на возможности, которые она без него проглядела бы. Его сильная личность как магнитом втянула ее в зону своего притяжения с первых минут встречи; Эд стал центром ее вселенной. Отныне Сара не представляла свою жизнь без него.

Его точная реакция на самые непредсказуемые и неразумные ее действия приводила Сару в изумление. Ее благодарность за это была так безмерна, что она готова была умереть за Эда. Он был изощренным мастером чтения между строк и всегда извлекал из прочитанного точный и глубокий смысл. Эд освободил Сару из тесного кокона, и она превратилась в роскошную бабочку, расправила крылышки и взлетела прямо к яркому и горячему солнцу, каким был он сам.

Он подарил ей не только сексуальную, но и духовную свободу. Она теперь совершала поступки и произносила слова, которых раньше не осмелилась бы сделать и сказать. Эд научил ее множеству вещей, а она все схватывала на лету с быстротой, не перестававшей его удивлять. Успев побывать замужем за Джайлзом, она продолжала оставаться сексуально инертной. Эд пробудил ее, показав, каким может и должен быть сексуальный опыт. Секс с Эдом был не похож на акт только обладания безвольным женским телом. Для нее самой это был жест освобождения и самореализации. Отдаваясь ему, она не чувствовала ни грана унижения, она преподносила ему себя как дар, а он вливал в нее свою любовь, наполнял драгоценной живительной влагой. Она никогда так ярко не ощущала жизнь. Ее изоляции от внешнего мира пришел конец. Теперь она была связана с ним тысячью крепчайших нитей. И единственное, в чем она нуждалась, было рядом – Эд. Ради него она готова была расстаться с чем угодно. Даже потерять рассудок.

Полдень накануне его двадцать пятого вылета они, как всегда, провели у греческого павильона. Саре полагалось быть на дежурстве, но она позвонила в госпиталь и сказалась больной. Эд перед заданием всегда пораньше ложился в постель; ему надо было вставать в четыре утра, а то и раньше, поэтому они встречались днем. Сара объявила ему, что написала Джайлзу письмо. Он вздохнул с облегчением.

– Все становится на свои места, – сказал Эд. – Ты объяснилась с Джайлзом, я сделаю последний вылет, и мы будем свободны.

Он не имел привычки обещать журавля в небе; ему было свойственно тщательно подсчитывать плюсы и минусы, взвешивать все возможности. На сей раз он изменил своей привычке и вел себя так, будто уже вернулся из полета в Германию.

– Тебя отправят домой? – спросила Сара, которая и хотела этого, и боялась.

– Не знаю. Но я все равно не поеду. Разве что меня захотят опять послать на задание... а уж от этого я постараюсь отвертеться во что бы ни стало. Мне хочется как можно дольше оставаться с тобой. Мне, вероятно, придется вернуться домой сначала одному, но мы хотя бы сократим время разлуки.

Он умолк, и Сара знала, о чем он думает, что прикидывает в уме. В нем иногда появлялась какая-то отчужденность, от которой у Сары мурашки начинали бегать по спине. Так или иначе, она была уверена, что все, что он делал, – к ее благу, и поэтому старалась не задумываться о причинах нападавшей на него мрачной отстраненности. Он не был скрытным, но и болтливым тоже. Саре хватало того, что он заботился о ней так, как никто и никогда прежде. а уж как это ему удавалось, дело десятое.

В тот день, расставшись с Эдом, Сара не заметила ничего особенного; Эд был, как всегда, спокоен и уверен – уверен в себе, в ней, в том, что он делал.

На следующий день, вернувшись из госпиталя, она радостно предвкушала праздник, который обещал устроить Эд, и мысли ее были заняты тем, как одеться. Они собирались вместе пообедать – она, он и ребята из экипажа. Эд должен был заехать за ней в семь. В шесть она сидела за туалетным столиком, собираясь переодеваться. В комнату вошел сэр Джордж.

Она посмотрела на него и каким-то шестым чувством поняла, что случилось.

– Эд? – спросила она. – Он не вернулся?

Спокойно, не торопясь, она повесила в шкаф платье, которое хотела надеть, и повернулась к зеркалу поправить волосы. Посмотрела на свое собранное, сосредоточенное лицо. Она ничего не чувствовала. Словно все чувства парализовало. Сэр Джордж подождал, потом взял ее за руку, и они вместе спустились вниз. Она уже все поняла. И в то же время не освоилась с мыслями, не осознала до конца.

И тут к ней подступил ужас.

Хэнк Келли был самым близким другом Эда на базе. Невысокий улыбчивый парень из Джорджии, он проходил тренировочный курс с Эдом во Флориде, и потом их направили в одну эскадрилью. Сейчас он находился у них в гостиной, стоял и смотрел на портрет Джайлза в военной форме, который висел над камином. Когда они вошли, он обернулся к Саре. Сэр Джордж оставил их вдвоем и вышел.

– Майор Келли. Рада вас видеть. Она протянула ему руку. Он пожал ее.

– Здравствуйте, мэм.

– Прошу, садитесь. Не желаете выпить? Голос Сары звучал ровно, она прекрасно владела собой.

– Нет, благодарю вас, мэм.

Сара присела на диван возле камина. Он сел напротив и смотрел на нее, не спуская глаз с лица.

– Это Эд? Он не вернулся.

Вопрос прозвучал как утверждение.

– Да, мэм. Последний раз его видели, когда он попал в переделку: один мотор вышел из строя, второй пробили. Я видел, как он пытался уйти от целой стаи «фокке-вульфов». Связь нарушилась, мы не смогли ее восстановить.

Келли сделал паузу, ему было трудно закончить фразу, но все же пришлось.

– Он считается пропавшим без вести. Пропавшим без вести.

– Понятно, – сказала она. Голос звучал спокойно, бесцветно. Но Келли опустил взгляд на ее руки – она так крепко сжала их, что пальцы побелели. Сара тоже опустила глаза на руки, и, когда подняла их на Келли, лицо ее тоже было белое, как бумага.

– Спасибо, что лично пришли сообщить мне об этом. Очень любезно с вашей стороны.

– Меня просил об этом Эд, – тихо ответил Келли. – Сказал: если со мной что случится, пойди и скажи. – Он опять помолчал. – Послушайте, мэм. Эд – везунчик. Он лучший пилот на базе и вообще один из лучших во всей нашей авиации. Он такие штуки выделывал на «летающей»... А знаете, какая это отличная машина! Эд запросто может на двух моторах летать. Уж только бы «Салли Б.» в воздухе держалась, а посадить он ее посадит, как пить дать. Голову прозакладываю, что так и будет. Он, к примеру, может сесть на какой-нибудь другой аэродром... или вообще за Ла-Маншем. Радио-то у него не работает, поэтому мы ничего о нем не знаем. А пока что числится без вести. Это совсем не значит, что он погиб.

Сара не шевелилась. Только сидела и смотрела на него остановившимся взглядом. Ее спокойствие ужаснуло Келли. Господи, подумал он, Эд знал, что делал, когда залип на этой женщине. Сам-то он всегда перед ней робел, уж больно она холодная на вид, чистая ледышка. Настоящая леди, не подделка какая-нибудь. Ни слезинки не проронила, ни воплей, ни всхлипов, ни стенаний. Только бледность выдает то, что у нее в душе творится.

Келли знал, что Эд с ума по ней сходит и плевать ему, что она замужем за каким-то там лордом и все такое. Они с Эдом уже два года знакомы, и сколько девчонок он за это время сменил, не упомнишь. А эта его так захомутала, что он разом всех из головы выкинул. Вообще-то он всегда таких недоступных старался зацепить, это для него вроде спорта было. А перед Сарой Латрел поднял лапки кверху. Попался на крючок.

Когда он просил Хэнка сообщить ей в случае чего, то добавил: «И без дураков. Говори прямо. Все равно она захочет узнать всю правду. Она на вид хрупкая, но у нее стальной стержень. Если бы я задумал держать насчет нее пари, что угодно мог бы прозакладывать, что она даже не вздрогнет и не вскрикнет. Тем более истерику не закатит. Она совсем из другого теста. Она позаботится скорее о тебе, чем о себе. Вот она какая, Сара Латрел».

Сара, будто прочитав его мысли, сказала:

– Вы были очень добры ко мне, майор Келли. Вам, должно быть, непросто было прийти ко мне с такой вестью.

Господи милостивый, вот уж леди так леди! «Хоть бы уж перестала наконец благодарить-то меня, – думал Келли. – Лучше бы в обморок упала или еще что, как обычно женщины в таких случаях поступают. Что угодно, только бы не сидела так спокойно, будто каменная. Это как-то неестественно. Это что же – все аристократы так себя ведут?» Нет, никогда ему не привыкнуть к этим чудным обычаям, когда проявление нормальных человеческих чувств считается дурными манерами. Им гораздо легче жилось бы, если бы они научились, как все другие люди, плакать и жалиться. Пускай пошумней бы тут стало, зато как-то по-людски. И самим легче. Не к добру эта деревянная вежливость. Что у нее в жилах – воск? Но Эд Хардин не стал бы тратить время на куклу восковую.

И угораздило же его пропасть на последнем вылете. Сейчас только его, Келли, экипаж с «Персика Джорджии» остался в первоначальном составе на всей базе Литл-Хеддингтон. Хардин летал на втором самолете, и половина его первого экипажа погибла. А теперь, может, уже и никого нет в живых. Неужто смерть их одолела?

Он поднялся, чтобы идти. Сара тоже встала.

– Слушайте, – сказал он почти грубо. – Вы меня хоть слышите? Если что станет известно, я сам приду и вам доложу.

Она улыбнулась. Мертвыми губами.

– Спасибо. Вы очень добры.

– Он просто пропал без вести. Так что есть надежда.

– Да. Надежда, – эхом отозвалась она. – Весьма признательна вам, майор Келли.

– Рад служить, – машинально ответил он, не сразу поняв, что сморозил глупость, и, попятившись, вышел из комнаты.

Войдя в гостиную, сэр Джордж застал Сару стоявшей у окна; взгляд ее был устремлен на озеро. Он приблизился к ней. Она будто обратилась в лед. Сэр Джордж осторожно взял ее руку, обхватив ее ладонями. Они постояли в молчании. Потом она сказала без всякого выражения: «Пойду пройдусь». Она отстранилась от него и, сохраняя обычную осанку, покинула комнату.

Сара казалась неживой. Тесть наблюдал за ней в окно, пока она не скрылась из вида. Он знал, куда она направляется, и еще долго смотрел в сторону холма, за которым прятался греческий павильон.

Он никогда не видел ее плачущей. Она только уходила в себя, пряталась, как улитка в свой домик, закрывалась, как цветок, вся жизнь которого теплилась где-то глубоко, в самой сердцевине. Из нее будто выпустили воздух. Она стала пустой. Она ходила, двигалась, что-то делала, но все это автоматически. Ничто не трогало ее. Все свободное время она проводила у озера; какая бы ни стояла погода, она приходила на берег и неподвижно сидела, глядя перед собой невидящими глазами. Ее оставило тепло. От нее веяло ледяным холодом. Она похудела, и кожа обтянула ее прекрасно вылепленное лицо, которое стало похожим на череп. Сэр Джордж знал, что она ничего не ест, подозревал, что она не спит ночами, и терял надежду на то, что она когда-либо вернется к нормальной жизни.

К концу июня Эд все еще официально считался пропавшим без вести. Неофициально – погибшим.

Она никогда не говорила о нем. Он был похоронен вместе с ее собственной жизнью. Долгие часы она сидела в полном молчании, глядя в пространство. Она перестала читать, не слушала радио, никуда не ходила. Не принимала никаких приглашений. Единственным местом, которое она посещала, был греческий павильон. Погода—непогода – ей было все равно. Сэр Джордж знал, что всегда найдет ее там. Однажды он застал ее там под проливным дождем, насквозь промокшей. Она сидела, привалившись спиной к стволу каштана, забыв обо всем на свете, погрузившись в свои мысли. Сэр Джордж взял ее под зонтик и, бережно приобняв, привел в дом. Он сам приготовил ей горячую ванну, потом проводил в постель, куда положил грелку. Несмотря на все эти меры, она проснулась в жесточайшей лихорадке, обернувшейся воспалением легких. Десять дней она находилась на грани жизни и смерти и не прикладывала ни малейших усилий, чтобы поправиться.

Сэр Джордж пришел в отчаяние. Обычное его самообладание ему изменило, он не знал, что предпринять, к кому обратиться за советом. И тут, во время Сариной болезни, на ее имя пришла телеграмма из министерства воздушного флота. В ней сообщалось, что муж леди Сары Латрел, командир эскадрильи Джайлз Латрел, был сбит в небе над Монте-Кассино и получил множественные ожоги. Он находится в тяжелом состоянии и направляется домой для лечения в ожоговом центре в Ист-Гринстеде.

К моменту получения телеграммы здоровье Сары уже было вне опасности. Она еще была чрезвычайно слабой, бледной, изнуренной болезнью, но с тех пор, как сэр Джордж с величайшей осторожностью сказал ей о том, что случилось с Джайлзом, стала на удивление быстро поправляться. Через два дня она встала с постели и позвонила в госпиталь Королевы Виктории. Ей сообщили, что командир эскадрильи Латрел прибыл, но его тяжелое состояние не позволяет пускать к нему посетителей. Сара звонила в госпиталь ежедневно. Каждый день ей повторяли одно и то же. Ее муж в тяжелом состоянии, но надежда есть.

Когда наконец Саре и сэру Джорджу разрешили приехать в госпиталь, к Джайлзу их все равно не допустили, поскольку он находился в кислородной палатке, но предоставили возможность побеседовать с лечащим врачом. Тот не стал скрывать серьезности положения. У Джайлза обгорело почти шестьдесят процентов кожного покрова от лица до колен. Волосы сохранились благодаря гермошлему, ноги уцелели, потому что Джайлз был обут в тяжелые ботинкии, но все остальное ужасно пострадало; кожа сходила лоскутами, как мокрая промокательная бумага. Джайлзу придется перенести долгосрочную процедуру пересадки кожи, хирургическую операцию на лице. Один глаз вытек, второй хоть и удалось спасти, но он, видимо, тоже потребует операции.

Все это было сказано четко и без всяких сантиментов. Сара была благодарна доктору за то, что он нарисовал правдивую картину, и ей стало ясно, что от нее теперь потребуется.

Доктору понравилась ее реакция. Конечно, она переживает шок; любая женщина, получив вместо молодого, красивого, здорового мужа жалкую развалину, была бы в шоке. Но эта принимала свою участь с великолепной выдержкой, ни на секунду не потеряв над собой контроля, а такое встречаешь нечасто.

Самое тяжелое, предупредил он, начнется, когда Джайлз станет выздоравливать. Когда поймет, что с ним произошло. Это будет тяжелейшим испытанием для его психики. Так бывает со всеми, кто еще вчера был крепким, сильным и красивым, а сегодня стал беспомощным, жалким и безобразным. К тому же его очень ослабит серия операций, воля к жизни угаснет. Джайлзу понадобятся постоянный уход и забота, за ним нужно будет следить, подмечая признаки возможного ухудшения. Но самое сложное, самое трудное – исцеление его психической травмы, повторил врач. Здесь нужно будет особое искусство.

Эту обязанность Сара взяла на себя. Сэр Джордж видел, как она целиком посвящает себя этой задаче. Она так организовала свою службу в госпитале, чтобы максимум времени проводить с Джайлзом. Ей, как сотруднице добровольно-вспомогательной службы, позволялось работать в пределах собственных возможностей. В конце концов, все они делали общее дело: она помогала раненому, и не важно, где это происходило.

Ни разу она ничем не обнаружила отвращения к тому жутковатому монстру, в которого превратился Джайлз. Она сидела у изголовья, разговаривала с ним, читала вслух, ухаживала. Поддерживала, ободряла, облегчала боль. Она стала для него стальной опорой, и Джайлз с готовностью принял ее заботу и помощь.

Саре отдали его планшетку, и она внимательно осмотрела содержимое. Все ее письма были на месте, подобранные в хронологическом порядке и аккуратно сложенные; не хватало только письма, сообщавшего об ее измене. Сара еще раз тщательно перебрала каждую бумажку. Этого письма не было. Очевидно, Джайлз его не успел получить. Уж его-то Джайлз нипочем не потерял бы. Сара в третий раз, с какой-то яростью, стала сортировать содержимое сумки. Будто в непроходимых сумрачных дебрях ее жизни мелькнул спасительный просвет, потерять который вновь было бы невыносимо.

Джайлз нуждался в ней, но и Саре была необходима его потребность в ней, за которую она хваталась как за спасительный якорь. Выздоровление Джайлза стало ее единственной жизненной целью, и она с отчаянным упорством ее добивалась. Она посвятила себя мужу без сожаления и без всяких лишних эмоций. Все чувства умерли вместе с Эдом. Но никто не мог упрекнуть ее в том, что она недостаточно самоотверженна по отношению к Джайлзу, и в первую очередь сэр Джордж. А чувства и эмоции были никому не нужны; Джайлз был так слаб, что ничего не замечал вокруг, безразлично принимая заботу жены, как принял бы ее из любых других рук.

Весь июль и весь август Сара провела, почти не отходя от постели мужа, и он очень медленно, но верно стал выздоравливать. Если можно было применить к нему это слово. Ему уже не нужна была кислородная палатка, ожоги заживали. Врачи с оптимизмом говорили о том, что через месяц-другой можно будет приступить к пересадке кожи. Но тут Джайлз, едва избежав смертельного исхода, настолько пришел в себя, что смог осознать и прочувствовать свое состояние, и это вызвало в нем глубочайшую болезненную апатию, столь же беспредельную, как и Сарино нежелание жить.

Вслед за апатией пришел сперва период помрачения рассудка, а вслед за ним – какой-то нездоровой лихорадочной суетливости, сопровождавшейся редкостной злобностью. Его характер изменился до неузнаваемости. Из покладистого, добродушного парня он превратился в неуживчивого, бранчливого мизантропа. Сэр Джордж был поражен, став свидетелем того, с какой желчной язвительностью его сын говорил с женой; с его языка словно извергался яд чистейшей ненависти. Именно на нее он изливал всю скопившуюся в нем злобу, а ее безответность будто еще сильнее разжигала в нем ярость и провоцировала новые атаки. Он буквально превратил Сару в мальчика для битья и не спускал ей ни малейшего промаха.

Джайлз целиком ушел в болезнь и нисколько не старался как-то с ней сладить. Он угрюмо игнорировал инструкции врачей, доводил до слез нянечек, задирался с другими пациентами и яростно отвергал всякие попытки помочь ему. Пару раз он отказался видеть Сару, которая проделывала долгий утомительный путь до госпиталя после ночного дежурства, и она кротко ожидала во дворе, в надежде, что его настроение изменится.

В конце концов сэр Джордж потерял терпение и решился на серьезный разговор с сыном, который привел к тому, что Джайлз осыпал отца оскорблениями и они расстались почти чужими друг другу. Даже принимая во внимание все, что выпало на его долю, все физические и моральные страдания, загубленную жизнь, нельзя было не признать, что Джайлз стал другим человеком.

Сэр Джордж со стыдом и горечью вспоминал сцену, которую он наблюдал, когда Джайлз издевался над Сарой. Он не переставал удивляться Сариной выдержке и относил это на счет ее беспредельной сердечности и терпеливости, пока вдруг не понял, что Сара безропотно сносит все унижения просто потому, что у нее атрофирована чувствительность. То, что оставалось в ней живым, ушло так глубоко, что было недостижимым для уколов извне. Сэр Джордж даже стал думать, что именно поэтому Джайлз и был так жесток с ней. Может быть, он видел и понимал, что прежней Сары уже нет, что перед ним совсем другая женщина?

Сэр Джордж попытался потихоньку прощупать почву. Ему удалось выяснить, что для Джайлза Эд Хардин был симпатичным американцем, который проявил симпатию к его отцу и жене, приносил продукты, снабжал виски с сигарами и время от времени составлял партию в шахматы. Джайлз знал про экипаж «Салли Б.», про то, как его принимали в Латрел-Парке, но и только. Когда сэр Джордж завел об этом разговор, Джайлз обнаружил абсолютное равнодушие к теме. Его это не интересовало. Следовательно, заключил сэр Джордж, он не в курсе дела. Слава Богу. Новый Джайлз ни за что не примирился бы с изменой жены, которую мог бы простить тот прежний, разумный и добрый Джайлз, еще не переживший катастрофы. Тот бы и мухи не обидел; этот не задумываясь свернул бы шею цыпленку.

Мало-помалу сэр Джордж примирился с мыслью, что Сара искупает свой грех. Джайлз – это ее крест; она взвалила его на плечи и будет нести до конца жизни. Отныне она будет жить только своим долгом перед мужем. Кальвинистское мировоззрение, в котором она была воспитана, диктовало ей, что необходимо платить за счастье, пережитое с Эдом. Бери все и плати. Вот она, взяв, что хотела, и должна теперь за это расплачиваться. Но какой чудовищный счет ей предъявлен, думал сэр Джордж. И платить по нему ей придется целую жизнь. Какова же будет эта жизнь...

После августа наступил сентябрь, и Сара продолжала ездить в госпиталь к мужу каждый уик-энд. Характер Джайлза не менялся к лучшему. Скорее наоборот. После операции он вымещал боль на всех подряд, особенно на здоровых и красивых. Как Сара. Он был так поглощен собой, что ничего вокруг не замечал, а если и замечал, то не подавал виду.

В один из сентябрьских дней, в воскресенье вечером, когда сэр Джордж поджидал Сару, которая должна была вернуться от Джайлза, – сам он не ездил туда из-за распри с сыном, – в дом снова наведался Хэнк Келли. С ним был еще один гость, в котором сэр Джордж с радостью и тревогой узнал Вилли Московича, стрелка из экипажа «Салли Б.», спокойного и надежного, застенчивого паренька из Индианы. Вилли в свои двадцать два года был самым молодым членом экипажа, который летал еще и на «Девушке из Калифорнии». Хэнк Келли улыбался до ушей.

– Рано их похоронили, сэр, – сказал он.– «Салли Б.» приземлилась в Голландии, экипаж Ударился в бега, скрывался в голландском подполье. С Эдом все в порядке, получил только легкое пулевое ранение, поэтому ребята пока оставили его там. Да вот пускай Вилли скажет! Он все своими глазами видел. Валяй, Вилли! Порадуй сэра Джорджа.

– Ну так вот, сэр. Мы возвращались с задания на базу, и тут на нас налетела целая туча «фоккеров». Мы уже имели два попадания из зенитной пушки и летели на двух моторах. А тут эти чертовы истребители... Прямо как москиты нас облепили. Капитан пошел на штурм, чтобы их рассеять... – Голос Вилли звенел от восхищения при воспоминании об этом эпизоде. – Мы прорвались, и капитан на всей скорости снизил высоту. Мы ниже ста футов никогда не идем, а тут полетели на высоте пятьдесят футов. Фантастика, сэр! Мы мчались над шоссе, а бензобаки у нас были пробиты, и горючее хлестало как из ведра, и капитан уже не мог вывести машину за границу Голландии. До моря рукой подать, а горючего ни капли, и капитан посадил машину прямо на поле, как будто перед ним была посадочная полоса длиной в тысячу футов. Мы выскочили, набежали голландцы, нас тут же повели прятаться, и потом мы все прятались и прятались, нас передавали из рук в руки, как посылку, пока наконец не подобрались к нашим позициям во Франции, куда нас под покровом темноты и доставили. Капитан был ранен в бедро – это когда мы на немецкий патруль напоролись, так что ему пришлось пока остаться там, у него кость размозжило, он ходить не может. Но с ним все в порядке, сэр, и, как только они смогут его переправить, он будет здесь.

Вилли полез в карман и вынул конверт.

– Вот он мне что дал. Это для леди.

Сэр Джордж взял одной рукой протянутый конверт, а другой – тепло пожал руку Вилли.

– Дорогой Вилли, – сказал он. – Не могу передать, как я рад опять видеть вас и узнать, что весь экипаж «Салли Б.» жив и невредим. Когда капитан Хардин вернется, обязательно отпразднуем это событие. А пока мы непременно должны выпить виски за ваше здоровье. Прошу покорно.

Они выпили раз и два, и Вилли рассказывал о приключениях, которые выпали ему с товарищами в Голландии.

Когда гости ушли, сэр Джордж сел, затуманенный парами виски, и тяжело задумался о том, что же будет, когда вернется Эд. Что тогда? – размышлял он. Надо сказать Саре. Эд возвращается. Нельзя же это от нее скрывать. Как она это переживет? Она смирилась со смертью Эда и вернулась к Джайлзу. Эд не подозревает о том, что случилось за время его отсутствия. И тревожится о том, как она воспримет весть о нем, потому и написал.