Парень брел, опустив голову, по той же стороне улицы, и сначала не видел ее, потом поднял глаза и остановился. Похоже, желания встречаться с нею у Рыся было еще меньше, чем у самой Ромашки, потому что, едва дойдя до перехода, парень поспешил перебраться на другую сторону улицы. Ромашка не провожала его взглядом, хотя ей и было любопытно - обернется Рысь или нет, но еще больше девушку занимал вопрос: что же такого сказал Рысю Мирослав, что несостоявшийся убийца боялся теперь встречаться со своей предполагаемой жертвой. А еще девушка надеялась, что Мирослав не позволил Рысю увидеть своего лица, иначе теперь ее бывший ухажер быстренько настучит в полицию. А может и не настучит - побоится стать следующей жертвой маньяка?
Было еще совсем светло, когда Ромашка вернулась домой и набрала номер Дельфины.
- Я сейчас в метро! - раздался голос ее подруги. - Ты знаешь, Кит пригласил меня сегодня в ресторан. Было так хорошо! Жаль только, что у него дела вечером, и он не мог задержаться дольше.
- Так ты домой едешь? - спросила Ромашка.
- Да. Еду домой, - было слышно, что Дельфина улыбается. - А хочешь, я к тебе зайду?
Первым побуждением было сказать: "Да, конечно хочу!", но почему-то Ромашка сказала совсем не то, что хотела:
- Ты, наверное, устала, так что иди домой, отдыхай.
- Ничего я не устала! - возразила Дельфина. - Но если ты не хочешь меня видеть или занята…
Кажется, подруга обиделась. Ромашка сказала, что занята, и они с Дельфиной попрощались. Небо все больше серело, и, хотя погода стояла ясная, а вскоре небо над стеной должно было расцвести всеми красками заката, Ромашка ушла в гостиную и включила телевизор. На одном из каналов девушка нашла новости и теперь напряженно смотрела на экран: покажут или нет фотографию Мирослава? Если да, то, значит, он все еще на свободе…
Зазвонил телефон.
- Ромашка! - раздался довольный голос Дельфины. - Хоть ты и бука, но все-таки я к тебе зайду! У меня такое настроение, такое настроение, что я просто обязана поделиться с тобой! Ты слышишь?
Представив себе, как откроет дверь и впустит Дельфину, как они вместе будут сидеть на диванчике и болтать, как Дельфина будет рассказывать ей о своем парне, Ромашка почувствовала себя почти счастливой. "И с чего это я вдруг?… - подумала она, вспоминая свой отказ. - Я ведь так соскучилась по Дельфине, и очень хочу ее видеть!"
- Прости меня, Дельфина, я действительно бука, - улыбнулась Ромашка, отключая звук телевизора, чтобы не мешал разговаривать. - Конечно, приходи!
- Я уже вышла из метро и иду к тебе, - сообщила Дельфина. - Ждешь?
"Жду" - хотела ответить Ромашка, но не успела. В уши ей вдруг ударил громкий, высокий звук. Одновременно с этим эхо донесло до окна ее квартиры отголосок женского крика.
- Дельфина! - заорала Ромашка в микрофон, но в наушниках теперь слышалось лишь шипение и треск - то ли помехи, то ли, как обычно, отошли контакты. То ли телефон Дельфины больше не работал.
Лифт опускался бесконечно долго. Стремглав выскочившая из квартиры Ромашка нервно застыла перед закрытыми створками, сжав кулаки, а едва двери лифта открылись, вылетела из подъезда и помчалась по улице.
Ближайшая станция метро находилась на перекрестке Кольцевой и Музейной. Ромашка знала, что Дельфина должна была идти оттуда, и бежала по тротуару, заглядывая в каждую арку, в каждый проулок. Время от времени Ромашка звала подругу:
- Дельфина!
Но ответа не было.
Она была уже недалеко от Музейной, когда, заглянув в проем между домами, увидела там каких-то людей. Сумерки еще только-только легли на город, и тень не стала такой непроглядной, какой бывала ближе к ночи, поэтому фигуры в темной одежде вырисовывались довольно отчетливо. Ромашке было страшно, очень страшно, но тут ее слуха достиг приглушенный вскрик, и Ромашка узнала голос Дельфины. Отбросив разом и страх и сомнения, девушка истошно завопила и бросилась в проулок.
Наверное, ее вопль вызвал секундное замешательство среди тех, кто скрывался в тени. Ромашка успела ударить кого-то, но ощутимого урона бандитам ее стремительная атака не нанесла. И все-таки она дралась, отчаянно дралась, лупя всех, кто оказывался рядом, руками и ногами, пытаясь даже укусить. Когда ее швырнули на асфальт, Ромашка вскочила и ринулась в бой. Она почти не чувствовала ударов, не ощущала жжения исцарапанной шершавым асфальтом кожи, потому что где-то совсем рядом пыталась кричать и вырываться Дельфина.
Словно маленький хищный зверек, Ромашка раз за разом бросалась на бандитов, почти не переставая кричать. Где-то в подсознании билась надежда на то, что кто-нибудь не только услышит ее крики, а еще и попытается помочь, или что полиция, привлеченная шумом, приедет вовремя. Наконец, бандитам стало понятно, что просто так от надоедливой девчонки не отделаться, и Ромашку, брыкающуюся и извивающуюся всем телом, подхватили под мышки. Ноги девушки оторвались от земли, и в этот миг Ромашке показалось, что она увидела лицо Дельфины, но тут же вместо подруги перед нею оказались рослые головорезы, и девушка поняла, что пропала. Что они обе - и она, и Дельфина, - останутся сегодня ночью лежать в темном проулке, глядя стекленеющими глазами в ночное беззвездное небо. Что на следующий день к уголовной статистике прибавятся еще две единички. Поняла и закричала еще громче, черпая силы из той самой последней надежды, что, как водится, умирает только вместе с человеком.
Из-за собственного крика она не услышала приближающийся топот ног, а поняла, что ситуация изменилась, только тогда, когда ее вдруг отпустили, и Ромашка упала на асфальт. Ей показалось, что громоздкие фигуры головорезов сами собой разлетелись в разные стороны, и девушка в глубине души точно знала, кто пришел ей на помощь, но сейчас она не думала ни об этом, ни о том, почему еще четыре человека, появившиеся в проулке вслед за Мирославом, не нападают на него. Ромашка смотрела вперед. Прямо перед ней, возле кучи картонных ящиков, которые жители дома разбросали у мусорного бака, лежала Дельфина: тоненькая, длинноногая, в изящных босоножках на высоком каблуке и нарядном летнем платье. Платье девушки было разорвано на груди, и по светлой ткани расползалось зловещее темное пятно.
- Дельфина!
Крик Ромашки прозвучал в полнейшей тишине. Она бросилась к подруге, заглянула ей в лицо и с ужасом отпрянула - синие глаза Дельфины безжизненно смотрели куда-то вверх, и хотя живая кровь все еще вытекала из раны, а пальцы сжимали ремешок сумочки, Ромашка как-то сразу поняла, что уже все кончено. И все-таки позвала тихо-тихо:
- Дельфина!…
Она не видела, как замер с огромными от ужаса глазами Мирослав, и как затем обернулся к поднимающимся на ноги бандитам. И уж тем более Ромашка не знала, что на самом деле именно сегодня ему впервые пришлось убивать. Те четверо, что пришли вслед за Мирославом, не подходили к нему, не помогали и не мешали.
Ромашка не плакала. Горе оказалось настолько велико и неосознаваемо сразу, что слезы не просились на глаза. Бережно и осторожно Ромашка погладила темные волосы подруги и подтянула разорванную ткань платья, прикрывая ей грудь. Потом спокойно, словно ей уже приходилось делать это не раз в своей жизни, протянула руку и закрыла безжизненные глаза. И сразу вдруг стало легче. Теперь, когда не было этого пугающего взгляда мертвых глаз, Ромашке казалось, что Дельфина просто спит. Ну и что, что платье порвано и все в крови?
- Дельфина, - прошептала Ромашка, изо всех сил надеясь, что сейчас случится чудо, и подруга вдруг откроет глаза и улыбнется. - Дельфина!
Но Дельфина не открывала глаз.
На плечо Ромашки тяжело опустилась рука, и девушка, сделав над собой усилие, оторвала взгляд от лица подруги и обернулась. Наверное, Мирослав тоже долго смотрел на Дельфину, и теперь глаза его вдруг показались Ромашке такими же безжизненными, как и у подруги. Девушка моргнула, и попыталась позвать его по имени, но у нее ничего не получилось - что-то сжимало горло и мешало говорить, выпуская наружу лишь невнятный шелест. Мирослав среагировал на этот звук и посмотрел на нее. Четыре темные фигуры стояли чуть поодаль, и голос одного из этих незнакомцев заставил, наконец, Ромашку очнуться.
- Полиция едет.
Девушка прислушалась: где-то еще очень далеко выла сирена.
Они не выходили на Кольцевую, а побежали темными дворами. Ромашка почему-то не могла двигаться, и поэтому ее подхватили на руки. Ей было уже безразлично, куда ее несут, она не смотрела по сторонам, а прятала лицо на груди человека, чьи руки так легко и бережно несли ее через темноту.
И неожиданно Ромашка поняла, что принесли ее не куда-нибудь, а домой. В ее квартиру. Спустились через крышу на этаж, помогли открыть дверь и уложили на диван. Ей что-то еще говорили, но Ромашка не слушала до тех пор, пока ее самым бессовестным образом не облили холодной водой. Словно проснувшись, Ромашка заморгала, стряхивая воду с длинных ресниц, а потом вдруг с рыком бросилась на Мирослава, неосознанно вымещая на нем всю кипевшую в душе злобу, и притом почему-то больше всего обижаясь именно на неожиданный холодный душ. Мирослав не сразу схватил ее за руки, позволив девушке некоторое время лупить себя твердыми кулачками. Сил у Ромашки оставалось все меньше и меньше, и, в конце концов, девушка уткнулась лицом в его рубашку и зарыдала.
Солнце в этот день показалось Ромашке нестерпимо ярким. Во время похоронной церемонии девушка стояла рядом с матерью Дельфины. Молодая, красивая женщина почти полностью закрывала платком покрасневшее от слез лицо, а Ромашке порой казалось, что это возле нее стоит сама Дельфина - до того мать и дочь были похожи.
После похорон Ромашка вернулась домой, в свою квартиру, но не пошла к окну, не села на подоконник, как делала это обычно, а упала на старый диванчик в гостиной. Девушка не ощущала больше себя живым человеком, а скорее бессмысленной оболочкой, из которой смотрит на мир перепуганными и бесконечно удивленными глазами душа. А ведь ей казалось, что после смерти брата ее жизнь опустела настолько, что уже ничто не сможет ранить ее больнее. Как же так? Она не понимала. Вернее, душа ее не понимала, сердце не понимало, а разум, функционирующий словно сам по себе, ехидно подсказывал: почти каждый день случается что-то подобное, и твоя подруга, Дельфина - всего лишь одна из многих, из очень многих.
Вечером, проходя мимо зеркала, Ромашка вдруг замерла и присмотрелась, не вполне осознавая, что именно ее встревожило: серые глаза собственного отражения смотрели на нее из-за стекла взглядом Мирослава.
Полиция, кажется, сразу причислила дело об убийстве молодой симпатичной девушки к разряду самых заурядных уличных убийств, совершаемых похотливыми головорезами едва ли не каждый день, поэтому ни родных, ни знакомых Дельфины особо не расспрашивали. Ромашка тогда впервые подумала, что Мирослав, наверное, правильно поступил, не взяв ее с собой. Мирослава разыскивал едва ли не весь город, его лицо каждый день смотрело с экрана телевизора, наводя непонятный самой Ромашке ужас на мирных жителей, подземное убежище чужака вот-вот могли обнаружить… Нет, взять с собой Ромашку он определенно не мог. Но после смерти подруги одиночество стало настолько невыносимым, что порой хотелось выть, глядя на затухающее пламя заката. Сейчас Ромашка согласилась бы разделить любую опасность вместе с человеком-чужаком, мысль о котором была теперь единственной соломинкой, не дающей Ромашке полностью раствориться в своем горе.
Ромашка почти не выходила на улицу. Если раньше ей невыносимо было целый день просидеть дома, то теперь выходить из квартиры попросту не хотелось, но уже буквально через день Ромашка вдруг обнаружила, что у нее совсем нечего есть, и выйти-таки пришлось.
Солнечный свет резал глаза, и хотя раньше Ромашка обязательно обрадовалась бы такому ясному дню, то сегодня яркое солнце казалось ей насмешкой над бесконечным, еще даже неосознанным до конца горем. И к тому же со всех сторон, со стен домов и со столбов на нее смотрели лица, в которых Ромашка узнавала Мирослава. Еще в день похорон Ромашка видела, как расклеивают плакаты, но тогда не обратила внимания, что, вернее кто на них изображен. Теперь же девушка испугалась не на шутку. Ей было отчего-то страшно возвращаться домой. Одетая в легкое летнее платье и босоножки, девушка долго ходила по магазину, выбирая покупки, потом стояла в очереди в кассу, а, оказавшись на улице с небольшим продуктовым пакетом в руках, робко озиралась по сторонам. Ноги, словно на автомате, несли ее к дому, а Ромашка в это время думала, что уж чего ей больше всего не хочется, так это снова запереть себя в квартире. Однако она поднялась на этаж, открыла, а потом закрыла за собой входную дверь и… и забилась в чужих руках, которые обхватили ее за туловище, закрыли рот, а потом что-то кольнуло в шею и ни сил, ни воли к сопротивлению не осталось.
Глава 9
Ее мутило, в голове шумело так, как, наверное, шумит море в очень ветреный день, и еще будто кто-то кричал, звал ее издалека, но до слуха доносились лишь отголоски эха. Потом странные звуки утихли, и Ромашка нашла в себе силы поднять веки.
Сначала она ничего не увидела, но внезапно по глазам резанул яркий свет, заполнивший собой все вокруг, и девушка резко зажмурилась и отвернулась. Свет жег глаза даже сквозь веки, и она хотела поднять руку, попытаться закрыть лицо, но обнаружила, что рука не двигается. А потом до сознания дошло, что руку просто держат жесткие ремешки, крепко прижимая запястье к подлокотнику кресла. На другой руке Ромашка тоже ощутила ремни. Тогда она попыталась хоть чуть-чуть приоткрыть глаза и поглядеть, есть ли кто рядом. Она не сомневалась, что есть, но было что-то особенно унизительное в таком вот беспомощном состоянии, когда невозможно даже поднять на своих пленителей глаза.
Ромашка никого не увидела. Яркий свет, направленный прямо в лицо, делал невидимыми тех, кто стоял перед нею. Она слышала их движения, их дыхание, но увидеть никак не могла. Тогда девушка решила пока не дергаться и, отвернувшись, насколько это было возможно, от лампы, попыталась успокоить участившееся дыхание.
На нее смотрели. Она чувствовала это кожей. Короткое легкое платьице открывало коленки, и от этого девушка ощущала себя еще более беззащитной, проклиная в душе летнюю жару, из-за которой сегодня была так непрактично одета. Люди вокруг ходили, шептались, и Ромашка силилась расслышать, что они говорят, но тут негромкий, но отчетливый голос обратился прямо к ней:
- Открой глаза.
Девушка исполнила прозвучавший приказ с трудом. Перед ее слезившимися глазами чья-то рука, вынырнувшая из темноты, держала фотографию Мирослава.
- Ты знаешь этого человека?
Ромашка не колебалась:
- Нет.
И тут же пощечина обожгла ей щеку, и голова мотнулась в сторону.
- Врешь!
Чьи-то пальцы больно впились в подбородок и заставили повернуть голову.
- Смотри сюда!
Девушка вновь приоткрыла глаза и, несмотря на страх, почувствовала в первую очередь удивление - ей показывали ее рисунок. Два черных дома, в просвете между ними - черная стена, над стеной - разноцветное небо заката. Это был один из давних ее рисунков, и девушка не поняла, чем простые картинки могли кого-то заинтересовать. Она хотела снова закрыть глаза - они все еще болели, но удовольствовалась тем, что прикрыла правый глаз, глядя перед собой прищуренным левым. Лампа все еще светила ей в правую щеку, и вместе с ярким светом источала тепло, вернее, жар, ощутимо обжигающий кожу.
Рисунок перед ее глазами поменяли, но он был почти такой же, как предыдущий - разве что небо в других оттенках. Потом - следующий рисунок, на котором, движимая непонятным порывом, Ромашка запечатлела трещину в оконном стекле. Ромашка смотрела на него недолго - всего несколько секунд, но когда лист перед нею пропал в темноте, чтобы смениться другим, она вдруг все поняла, и в отчаянии подумала, что очень зря не выкинула краски и кисточку еще в детстве… Перед нею возник тот самый рисунок, где Ромашка впервые не нарисовала стену.
- Что это значит?
Пришлось отвечать, правда, ей не пришлось что-нибудь придумывать или врать.
- Это просто… фантазии, - произнесла она, прекрасно зная, что, когда ей покажут следующий рисунок, так просто она уже не отговорится.
Но ее похитителей почему-то не устроил такой ответ.
- Почему ты не нарисовала стену?
- Я… я просто подумала,
чтоможет быть там, за стеной, - пролепетала девушка. - Просто придумала и нарисовала.
- Но почему ты не нарисовала стену? Ты представляла, что ее нет?
Отнекиваться было бесполезно, и Ромашка лихорадочно соображая, что еще может сказать в свое оправдание, решила прикинуться дурочкой:
- Но ведь когда-нибудь стены не будет! Когда там, снаружи, станет безопасно, то, наверное, стена будет уже не нужна…
Некоторое время вокруг было тихо, и девушка поспешила порадоваться, что ее уловка удалась, но не тут-то было.
- Значит, ты хочешь, чтобы стены не было.
Еще одна пощечина, не такая сильная, как предыдущая - ей просто давали понять, что ответом недовольны. Зажмурившаяся было Ромашка совсем не спешила открывать глаза, потому что знала, что увидит, а вот что будет говорить - не придумала. Но приказ прозвучал:
- Смотри!
И Ромашка посмотрела. Теперь она проклинала себя за то, что, под впечатлением от рассказанного Мирославом, взялась за кисть.
- Откуда ты знаешь, что находится за стеной?
- Я просто придумала.
Снова пощечина. На этот раз Ромашка ощутила привкус крови из разбитой губы. Вопрос повторили:
- Откуда ты знаешь, что находится за стеной?
- Все знают, что там ядовитая пустыня, - проговорила она, - а ров я придумала. Раньше, в древности, города окружила не только стенами, но и рвами, вот я и нарисовала…
- Врешь!
Из темноты вынырнула еще одна рука, и Ромашка даже различила силуэт человека. Этот человек взял ее за подбородок и приподнял лицо, как если бы собирался заглянуть ей в глаза. Но поединка взглядов не состоялось: мало того, что Ромашка не видела даже лица неизвестного, но и не могла гордо глядеть в темноту, потому как свет от лампы все еще слепил глаза, и они слезились и болели, и просто-таки не желали полностью открываться.
- Тебе рассказал об этом чужак, не так ли? - раздался голос из тени.
- Я не знаю никакого чужака!
- Врешь!
Девушка снова ожидала удара, но пальцы отпустили ее подбородок, а удара не последовало. Безликий снова заговорил:
- После того, как вы с подругой зашили чужака, мы провели обыск и у тебя и у нее в квартире. У твоей подруги ничего интересного не обнаружилось, но твои рисунки нам не понравились, и мы решили держать тебя на примете. Ты знаешь, как была убита твоя подруга?
Ромашка отрицательно качнула головой, продолжая сидеть с зажмуренными глазами:
- Нет.
- А ты знаешь, что возле ее тела нашли еще пять трупов?
- Нет.
На этот раз ее схватили за горло, и на какое-то время Ромашка потеряла не только способность дышать, но и соображать.
- Ты понимаешь, кого выгораживаешь? Чужака, зверски убившего пятерых человек!
Ромашка ничего не смогла ответить, и пальцы разжались. Девушка с трудом перевела дух. "Зверски, значит, убившего? - пронеслась в ее голове мысль. - А Дельфина? Ее, значит, не зверски?" Мысль была какая-то злая и бесполезная, и вскоре злость уступила место более здравым рассуждениям, тоже, в принципе, бесполезным. "Они разговаривают со мной так, словно уверены, что я все знаю про Мирослава. И не упомянули всех тех преступлений, которые ему приписывали в уголовной хронике и новостях. Значит… Значит, тех преступлений и правда не было."
- Нам нужна вся информация о чужаке.
Ромашка промолчала. Что она могла ответить? Ей не верили, да и не поверят.
- Я повторяю, - прогремел голос почти над самым ее ухом, - нам нужна вся информация о чужаке. И будет лучше, если ты дашь ее добровольно. Ты будешь говорить?
Она упрямо молчала. Следующая пощечина вновь заставила ее голову дернуться в сторону, и девушка больно ударилась о спинку стула. Ей было плохо, голова гудела, яркий свет немилосердно жег глаза, а крови во рту стало больше. Ромашка глотнула, но это стало последней каплей, и тошнота тут же подступила к горлу. Силясь справиться с дурнотой, Ромашка попыталась успокоиться, выровнять дыхание, но отчего-то к тошноте прибавилось еще противное чувство, будто голова ее поплыла куда-то отдельно от тела. Девушка тихо застонала. Головокружение не проходило, и было плохо так, что хотелось плакать. Голос, показавшийся ей очень громким вначале, теперь доносился словно из глубокого колодца, и Ромашка даже успела со стыдом подумать, что теряет сознание, причем не от боли, нет, - от самого обыкновенного страха. А еще решила, что это, возможно, и к лучшему…
Но уйти в беспамятство ей не дали. Холодная вода плеснула в лицо, заставив мигом прийти в себя. "Выключили бы лампу", - подумала она, но лампа, по-видимому, была немаловажным фактором воздействия, и поэтому ее никто не выключал. А может, неизвестные просто прятали лица, желая и в дальнейшем остаться безликими.
- Ну что ж, если не хочешь по-хорошему - будем по-плохому.
В голосе прозвучала угроза, и Ромашка напряженно прислушалась. Кто-то подошел к ней почти вплотную, а лампа, кажется, еще больше приблизилась к лицу. И в то же время кто-то, как показалось Ромашке, вышел из помещения - негромко хлопнула дверь. Но и сейчас девушка слышала дыхание нескольких человек или, скорее, она просто ощущала их присутствие рядом с собой.
На ее колено легла тяжелая ладонь и поползла выше. Девушка дернулась, пытаясь отстраниться, но ее бедра уперлись в спинку кресла, а чужая рука поднималась и бесцеремонно шарила под подолом платья. Это оказалось настолько неприятно и мерзко, что Ромашка не удержалась и всхлипнула, а потом попыталась закричать, хотя и знала точно, что это бесполезно. Чужая рука оставалась на месте, но теперь рот девушки был закрыт второй пятерней. Тогда Ромашка принялась пинать ногами наугад.
Неизвестно, чем бы это закончилось, если б дверь вновь не открылась. Рука, наконец, выбралась из-под платья и оставила девушку в покое. Что-то звякнуло, как если бы на стол поставили металлический поднос с инструментами. О том, что там могли быть за инструменты, девушке думать не хотелось, но страх поднялся неудержимой волной, и теперь ее действительно трясло мелкой дрожью. Девушка крепко сжала зубы, потому что они порывались отбивать дробь.
Ее страх не остался незамеченным.
- Ну что? Будешь говорить? - это был уже другой голос, злорадный, ехидный. - Нет? Ну тогда… Смотри-ка, что у нас тут есть!
Ромашка, естественно, так и не смогла посмотреть - мешала ненавистная лампа - да и не больно-то хотелось.
- Не хочешь? Боишься? - голос продолжал насмехаться над ней, и от насмешки этой кровь постепенно превращалась в лед. - Ну что ж, тогда не подскажешь ли, с чего начать? Может, выколоть глаза? Или повыдирать ногти?
К своему неописуемому ужасу Ромашка ощутила, как кто-то взял в руку ее кисть и принялся перебирать пальцы, вертеть их, будто разглядывать. Теперь девушка окончательно поняла, что сейчас начнется самое страшное, и самым постыдным образом тряслась уже, как в лихорадке. Но вместе с этим почему-то появилась твердая уверенность в том, что безликие ничего от нее не добьются. Она не выдаст Мирослава. Она ничего им не скажет. Никогда. Чем бы они ей не угрожали, и чего бы не сделали. Потому что жизнь чужака-Мирослава бесконечно дороже и ценнее ее собственной никчемной жизни, потому что, если не будет Мирослава - не будет и надежды, свет которой уже успел озарить существование города, отгороженного от всего живого, всего настоящего высокой стеной. Потому что, если Мирослав не выполнит свое задание, никакого города не будет. Не будет всех тех людей, что окружали Ромашку ее двадцать с лишним лет - ни тети Полианы, ни матери Дельфины, ни даже Рыся, никого…
Решимость придала ей хладнокровия, и Ромашка с некоторым удивлением почувствовала облегчение. Виски словно бы обдало прохладой, и девушка подумала, что теперь готова ко всему. Что выдержит любое издевательство. Должна выдержать. И только не понимала, почему медлят ее палачи. Что-то звякнуло о поднос. Ромашка, разом потеряв свое хладнокровие, вцепилась в подлокотники кресла и напряженно ожидала чего-то. Только бы не закричать, только бы сразу не закричать!…
Действительность оказалась еще страшнее.
- Хватит, - сказал первый голос, предоставив Ромашке целых несколько секунд, чтобы осознать короткое слово и обмякнуть в кресле, чувствуя невероятное облегчение. - Давай, делай ей укол. Сейчас она нам все расскажет сама, без принуждения.
- Нет! - Ромашка не сразу поняла, что выкрикнула это вслух. - Нет!
Она готова была терпеть любые мучения, но оказалось, этой жертвы от нее не требовалось. Все будет намного проще: сейчас ей вколют "сыворотку правды", и она расскажет все, что знает про чужака-Мирослава, да еще и укажет дорогу в его убежище.
- Нет! - снова закричала Ромашка, отчаянно и безнадежно пытаясь высвободить запястье. Жесткие ремни врезались в кожу, но девушка почти не ощущала боли. Ей было безразлично, что будет с нею, но становиться предательницей Ромашка не хотела. Ни за что!
Ее левый локоть внезапно словно оказался в железных тисках, и чей-то шершавый палец провел по коже там, где чуть ниже сгиба голубела вена. В следующий миг Ромашка почувствовала укол. Напряженно замерев, она беспомощно смотрела, как из шприца уходит в ее тело мутновато-белая жидкость. Когда шприц опустел, иглу вынули и быстро заклеили маленькую ранку, из которой уже показались капельки крови.
Ромашка ждала. Пока она не чувствовала ничего необычного, кроме вновь подступившей дурноты, и надеялась, что, возможно, препарат на нее не подействует. Безликие стояли прямо перед нею, но Ромашка по-прежнему не могла их видеть. Она прикрыла глаза и сосредоточилась, стараясь выровнять дыхание, успокоить бешеное биение сердца.
- Все хорошо, хорошо, - мысленно говорила она себе.
Далеко не сразу Ромашка поняла, что уже теряет контроль не только над телом, но и над собственным сознанием. Девушка пыталась сопротивляться, но голова вдруг показалась какой-то тяжелой, а мысли потекли медленно и лениво, и когда Ромашка попыталась сжать подлокотники кресла, пальцы не послушались ее.
- Ромашка!
Девушка увидела Мирослава. Он склонился над нею, прядь его светлых волос, выбившаяся из-под ремешка, почти касалась ее лица. В руке Мирослава был мокрый платок, который он собирался положить Ромашке на лоб. Они находились в его подземном убежище, и Ромашка вспомнила, что теперь об этом убежище знает полиция.
- Нам нужно уходить отсюда! - зашептала она, с удивлением слыша свою неразборчивую речь. Кажется, Мирослав не понял, что она хочет сказать.
- Нам нужно уходить! - повторила Ромашка. - Сейчас сюда придут. Мирослав, нам нужно уходить.
Он молчал. Неужели, он не слышит, не понимает?
- Мирослав! - из последних сил выкрикнула Ромашка. - Я предала тебя, Мирослав, я все рассказала. Я нечаянно. Я не хотела!…
Мирослав смотрел на нее своими светлыми глазами, очень грустными, не то с жалостью, не то с сочувствием.
Где-то недалеко послышался шум.
- Уходи! Уходи скорей! - крикнула Ромашка, но в эту минуту за спиной Мирослава раздались выстрелы, и девушка, хоть и не видела крови, вдруг поняла, что он ранен и сейчас упадет.
- Нет! - закричала она…
…и проснулась.
Она лежала возле стены дома в проулке. Вокруг сгущались сумерки. Ромашка попыталась оглядеться, но повернуть голову ей удалось лишь с огромным трудом. Было холодно. Прямо перед нею, на куче пустых коробок, что-то белело, и Ромашка хотела было подойти и посмотреть, что там, но не смогла встать на ноги. Тогда она поползла на четвереньках.
Сначала девушка увидела ноги, обутые в изящные босоножки на каблучке, потом - подол летнего платья. А, подняв голову, встретилась взглядом с синими глазами Дельфины.
- Ромашка! - Дельфина улыбнулась, и Ромашка хотела ответить ей, но тут только заметила, что платье подруги разорвано и все в крови. Ромашка с воплем отскочила в сторону и…
…и снова проснулась. На этот раз окончательно.
Сначала она ничего не видела, и глаза ее, огромные от пережитого во сне ужаса, смотрели пустым взглядом словно бы не наружу, а куда-то вглубь ее самой. Потом девушка глубоко вздохнула, взгляд ее стал осмысленным, хотя тень кошмара все еще отражалась в черной глубине зрачков.
Скудный свет висящей у потолка, забранной в решетку лампы щадил уставшие, с покрасневшими белками глаза Ромашки, в которых до сих пор ощущалась сильная резь. Как следует сфокусировать взгляд не получалось - контуры предметов то и дело расплывались, а еще смотреть мешали темные пятна, пляшущие перед глазами.
- Да что же это такое, - прошептала она.
Девушка приподнялась на руках, села и принялась тереть глаза, но лучше от этого не становилось - наоборот. Тогда Ромашка прикрыла веки и посидела немного так. Потом снова открыла.
Черные пятна стали вроде бы меньше, и уже не так мешали смотреть. Теперь Ромашка видела, что находится в тесном помещении с тяжелой, железной дверью, в которой имелось маленькое зарешеченное окошко. У одной из стен помещения крепились двухъярусные нары. Девушка сидела на нижнем ярусе и находилась здесь в полном одиночестве.
Ромашка не очень хорошо знала, как должна выглядеть тюремная камера, но решила, что ее уже посадили в тюрьму. Она попыталась встать, однако тут же голова закружилась, и все снова поплыло. Девушке вдруг показалось, что ее внутренности сжались в комок и пытаются выпрыгнуть наружу через горло. Она почти скатилась на пол и успела доползти до дальнего угла, прежде чем ее вырвало.
Пустой желудок еще долго болезненно сжимался, но Ромашка смогла успокоиться и вернуться на полку, где лежала до этого. Подобрав ноги, девушка прислонилась к холодной стене.
Ромашка почти ничего не помнила после того момента, как ей сделали укол - лишь какие-то урывки мыслей, фраз, но знала точно, что рассказала все: и про подземное убежище, и про дверь подвала, и про ключик в тайнике за плинтусом. Теперь они без труда найдут чужака-Мирослава в его убежище, а если и не застанут, то обязательно устроят засаду… При мысли об этом холодная волна прокатилась по телу девушки, и она тихо застонала.
