Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Модель грядущего (Купол надежды - 2)

ModernLib.Net / Казанцев Александр Петрович / Модель грядущего (Купол надежды - 2) - Чтение (стр. 4)
Автор: Казанцев Александр Петрович
Жанр:

 

 


      Мария утерла слезы:
      - А инженеры? Чертить будут?
      - Они поймут, что все это неумная шутка.
      Мария сквозь слезы улыбнулась. А я кипел от негодования.
      По телефону женский голос ответил мне, что профессор Ревич занят, готовится к свиданию с академиком Анисимовым.
      - С Анисимовым? Это мне и надо! - воскликнул я, удивив секретаршу.
      Ревич действительно приехал к академику, который задержался в Совете Министров.
      Я встретил Ревича и решительно провел его в кабинет академика, словно он уполномочил меня на это... Но я был так взбешен, что плохо отдавал себе отчет в своих действиях.
      - А, Алеха! - расплылся он в златозубой улыбке. - Когда неофашистам зададим перца?
      - Кажется, я задам перца тебе, - пообещал я.
      - В чем дело? - недоуменно поднял он брови, уселся на диван и закинул ногу на ногу.
      Я поместился на стуле напротив:
      - Как ты мог, Геннадий, говорить обо мне черт знает что?
      - Алеха, прости, но это мое убеждение. Согласись, что ученый вправе высказывать научные гипотезы. Мы с тобой здесь одни. Давай начистоту.
      - О какой чистоте тут можно говорить, если ты грязнишь меня, подрывая мой авторитет?
      Ревич замахал руками:
      - Ни боже мой! Не подрывал! Никак не подрывал, а умножил твой авторитет, возвысил тебя до уровня неведомого пришельца, призванного поднять нашу культуру и технологию.
      - Какой пришелец? Прыжок с парашютом с горящего самолета - это что? Инопланетное вторжение?
      - Тише, тише. Сопоставим факты. Самолета никто не видел. Над лесом промелькнуло огненное тело. Согласен? Кое-кто утверждал, что над огнем возвышалась кабина с иллюминаторами.
      - Это и была кабина убитого пилота. А турель моя в хвосте была.
      - Знаю, знаю твою версию. Но придется тебе примириться с тем, что ты раскрыт. Ничего предосудительного в твоей инопланетной миссии нет. Но люди теперь вправе рассчитывать на твое посредничество в установлении связи со сверхцивилизацией. И я горжусь, что дружил с одним из ее представителей, к каким кое-кто относит и великого Леонардо.
      Я молчал. Гнев лишил меня дара речи. Ревич по-нному истолковал мое молчание и продолжал, упиваясь собственной логикой:
      - А как все тонко было разыграно! Человек как человек! Только уменьшенные пропорции. А после войны оказался не помнящим родства.
      - Потерять из-за фашистов всех близких - это не помнить родства? - с горечью воскликнул я.
      - Тихо, тихо! Пиано-пианиссимо! Конечно, это неадекватно, но... удобно для прикрытия твоего инкогнито. Люди должны были принять тебя за своего. Широко поставленный научный эксперимент! Преклоняюсь перед вашей цивилизацией. Жениться на землянке и доказать, что ты можешь иметь от нее детей - это тоже запланированные этапы эксперимента. А твой фейерверк изобретений - это ваш щедрый дар нашей отсталой технологии, которая, быть может, вызывает у вас там - не знаю где - жалость или сочувствие. Да, сочувствие, потому что вы гуманны. Это я уяснил, размышляя над твоей жизнью. Не подумай, что я повредил тебе как руководителю проекта Ветроцентрали. Наоборот! Проектанты будут задыхаться от счастья, что выполняют чужепланетную, проверенную близ Альфы Центавра идею. Слово "гуманоид" они будут произносить с придыханием, преисполненные не только уважения, но и поклонения.
      - Довольно, - оборвал я Генку Ревича. - Ты всегда был болтуном и останешься таким в любой научной мантии. Ты глуп, Генка, как многие подозревали в отряде. И не поумнел...
      - Нет, почему же? Мои коллеги воздают мне должное. Даже твоя собственная дочь, работой которой я руковожу. Кстати, она мне всегда казалась неземной. Теперь я понимаю почему.
      - Так как же она могла появиться на свет, если ее отец другого генетического происхождения? - в бешенстве закричал я. - Почему ни одна искусственно осемененная самка гориллы не дала потомства от человека? Почему?
      - Стоп, стоп! Если это научная дискуссия, то позвольте ответить вам, заодно развив свою гипотезу. Почему? Да потому, что человек и обезьяна генетически не родственны! А вот мы с вами, пришельцами с Альфа Центавра или Тау Кита, мы с вами родня, одного генетического корня! Очевидно, в незапамятные времена твои предки - которые были и моими! - прилетели на Землю и остались на ней, дав начало человечеству, которое, увы, забыло, откуда оно родом! Они, а не дарвиновские обезьяны с отсутствующим промежуточным звеном дали начало нашему человечеству! А вы, на своей Альфе Центавра или 62-й Лебедя, более цивилизованные, чем мы, одичавшие потомки космических колонистов, заинтересовались, что стало теперь с их родичами, порожденными былыми космическими переселенцами. Вот почему у тебя дети от земной женщины! Вот почему ты неотличим от человека, если не считать такого второстепенного фактора, как несколько меньшие пропорции.
      - Ты балаболка под научной маской. И если не я, то другие твои коллеги тебе это еще докажут.
      - Нет, сперва докажи мне, что ты - человек.
      - Что требуется для этого? Разбить твои золотые очки, вышибить твои золотые зубы? Это убедит тебя?
      - Тебе никогда не сделать этого, ибо гуманоид гуманен и не способен решать спор насилием. Недаром ты фашиста перцем угощал, а не пулей. Теперь-то понятно. Объяснение однозначно.
      Мы не заметили, как в оставленных открытыми дверях появились академик Анисимов и моя Аэль. Изумленные, они, может быть, уже давно слушали нашу перепалку.
      Ревич увидел их и изменился в лице, расплылся в улыбке и, обращаясь к Николаю Алексеевичу, произнес:
      - Надеюсь, академик простит мой чисто научный эксперимент. Это была шутка, Аэлита Алексеевна, научная шутка. Ведь вы сами участвовали в подобных мероприятиях. Помните "пир знатоков"? Мне хотелось показать, как рождаются научные сенсации, которыми потом оболванивают людей. Многого, ах, многого можно добиться научной логикой, каковой пользовались почтенные и непочтенные софисты. Я заканчиваю представление. Финита ля комедия! И я приношу искренние извинения как всем своим слушателям, так и тебе, Алексей Николаевич, бесценный мой человек и фронтовой друг.
      Аэль то бледнела, то краснела. Я старался взять себя в руки.
      Мне было очень тяжело разочароваться в старом друге. И я заставил себя многое понять в нем. Он изменился? Да, конечно, изменился, приобрел новые черты, стремления, но... Клянусь, где-то внутри он все-таки остался знакомым мне Генкой. Мне потом удалось еще раз поговорить с ним по душам.
      - Зачем ты затеял этот балаган? - спросил я его.
      - Слушай, Алеха! Ты был далек от таких проблем, которыми нам, ученым, заниматься считалось "неприличным". Я имею в виду НЛО, неопознанные летающие объекты, попросту летающие тарелки. Все мы, ученые, отмахивались от них, а они существуют, понимаешь, Алеха, существуют. Я сам исследовал загадочное биофизическое поле, которое остается на месте их посадки. Кварцевый излучатель и морской хронометр с гарантированной ошибкой в 0,01 секунды в сутки на месте зафиксированной свидетелями посадки отстают за сутки на две секунды! Неслыханно для таких точных приборов! Отмечено излучение. Наконец, зафиксированы контакты, якобы имевшие место у людей с гуманоидами, похожими, черт возьми, на тебя! Дело дошло до того, что в 1978 году вопрос рассматривался на Генеральной Ассамблее ООН о возможной попытке вторжения инопланетян на Землю. Эта версия не была отвергнута на Высшем международном форуме. Всем странам, членам ООН, было предложено вести наблюдение своими национальными средствами и ставить ООН в известность о результатах. Понимаешь, Алеха! Это "неприлично" для почтенного ученого, но я всерьез допустил, что открою в тебе гуманоида, и старался "взять тебя на пушку", прости, говоря нашим старым "партизанским языком", потом пришлось спустить все на тормозах. Допускаю, что я ошибся, ты не раскололся, но... пойми и меня. Разве не должен был я устроить тебе такое испытание? А вдруг ты оказался бы гуманоидом?
      - Вот была бы тебе слава, - усмехнулся я.
      - Жаль, не вышло, - обезоруживающе пожал плечами Ревич. - А все-таки я верю в инопланетный разум. И всякий истинный ученый должен быть начеку и не сбрасывать со счета возможности инопланетного контакта. Не все инопланетяне могут оказаться такими славными парнями, как ты, Алеха! Я-то тебя видел в деле в Беловежской Пуще. Ну прости. Пришлось укрыться за щит "ортодоксальности", иначе не пробьешь себе пути. Вот так, друг.
      Я старался понять бывшего Генку, ныне профессора. Неужели профессорское звание так обязывает?"
      Глава четвертая
      ЛЕДЯНОЙ РИФ
      "И вот я снова среди льдов, как когда-то в дни своей юности в Карском море. Здесь в Южном Ледовитом океане они такие же плывущие навстречу заснеженные степи.
      Развеялись тучи, и в лучах низкого солнца засверкало разбитое штормом поле. Развалившееся, все в промоинах, оно уже не напоминало белую степь, а шевелилось, тяжело дышало и даже рычало.
      Мы со Спартаком и Остапом наблюдали, как отколовшиеся льдины подкрадывались к нашему лесовозу и ныряли под киль. Потом, словно задохнувшись, ошалело выскакивали на гребень волны в полынье, оставленной шедшим впереди ледоколом "Ильич". По ней, как по проложенной реке, один за другим плыли корабли строительной армады ООН. Несколько десятков. Они растянулись от горизонта до горизонта, находясь на безопасном расстоянии один от другого.
      Но вскоре и поле, и полынья, напоминавшая проспект, и шедшие по ней корабли строительной армады исчезли в налетевшем снежном заряде.
      Как мне все это знакомо! Ребятам же - в новинку. Тщетно пытались они разглядеть в снежной сетке нагромождения льдов, не то торосы, не то надводные части коварных айсбергов.
      - Как бы мордой о причал не чокнуться, - опасливо заметил Остап.
      Корабль наш словно повис в снежной мути. Метель никак не кончалась. И будто раньше времени опустилась на нас полярная ночь, погрузив в серую темноту.
      Жуткий вой сирены пронзил летящую мглу. Казалось, какое-то чудовище взревело диким голосом от боли и в предсмертной ярости тряхнуло корабль. Палуба "Титана" накренилась. Мы со Спартаком ухватились друг за друга. Остап вцепился в реллинги. Мимо нас прокувыркалось ведро, потом, сам собой разматываясь, укатился сорвавшийся со щита круг пожарного рукава.
      Зыбкая во время качки палуба сейчас как бы заклинилась, став покатой.
      Пробежал, скользя по обледенелым доскам, худосочный Педро из какой-то латиноамериканской страны (Эквадора, Боливии или Парагвая), он истошно орал:
      - Святая дева, спаси нас. Разве можно плыть на "Титане"? У него судьба "Титаника"!
      - Заткнись, - кричал ему вдогонку его приятель Мигуэль. - Твои ребятишки получат страховку и хоть раз в жизни обожрутся.
      Ребята мои поняли лишь слово "Титаник" и сделали правильный вывод, что "Титан", как и "Титаник", налетел на айсберг.
      А ведь этот голландский лесовоз, зафрахтованный для экспедиции ООН, был гружен моими трубами для ветростанций, бесценными роторами. Они должны дать энергию Антарктиде, и без них там ничего нельзя начать строить.
      Мы грузили их со Спартаком и Остапом в ленинградском порту.
      Так гибла надежда на Город Надежды.
      Выла сирена, в летящей сетке метались тени. Косые лучи прожектора выхватывали то выпученные глаза, то разинутые рты.
      Как легко люди теряют человеческий облик. Пробежавшие латиноамериканцы затеяли у шлюпки драку с неграми из Кейптауна, и только Мбимба, гордый африканец, исполненный спокойного достоинства, пытался разнять их.
      Сцепившиеся люди покатились к переборкам, где и застряли, стараясь ударить друг друга.
      - А руки все ищут работу, - с горькой иронией произнес Мбимба, как бы извиняясь за происходящее и намекая, почему все они оказались здесь.
      Мы с ребятами поспешили к капитану. И нашли норвежца с неизменно торчащей в зубах трубкой. Это был сухопарый моряк со шкиперской бородкой, провалившимися щеками и ледяными глазами. Он докладывал в микрофон, поднесенный ему трясущимся от страха радистом в распахнутом кителе:
      - К сожалению, командор, продержаться на плаву не сможем. Ваши трубы потянут на дно не хуже якорей. Нам бы плоты и шлюпки спустить. Что? Высылаете вертолет? Сесть ему некуда, разве что веревочная лестница...
      Я представил себе академика Анисимова на капитанском мостике "Ильича". Снег, наверное, запорошил его отрастающую бородку, которая делала его еще более похожим на былинного Добрыню Никитича. Но сейчас его богатырский подвиг, совершенный в ООН, где он добился решения создать под ледяным куполом Антарктиды Город-лабораторию - модель грядущего, мог оказаться напрасным. Природа встала у него на пути, топя наши трубы.
      Айсберг вынырнул из мглы пугающе близко. Он загородил собой пробитую ледоколом полынью. И корабль врезался в него.
      И тут снежную сетку раздернуло. Вдали появились остальные корабли флотилии ООН. С ледокола "Ильич" взмыл вертолет.
      Паника у нас на лесовозе могла бы утихнуть. Корабль не погружался в воду, не менял положения. Но покатая палуба страшила, напоминая о близком конце.
      Несколько шлюпок удалось спустить на воду, и к веревочным трапам, крича и ругаясь, рвалась толпа.
      Невозмутимый капитан Нордстрем, попыхивая трубкой, неторопливо стал спускаться с капитанского мостика.
      Я нагнал его.
      - Как грузы? - по-английски спросил я его. Пригодились мне мои занятия английским, который я изучал вместе с Аэль, когда она освоила японский.
      Капитан раздраженно обернулся, но, узнав меня, ответил насколько мог вежливо:
      - Прошу прощения, сэр. По морскому уставу: люди прежде грузов.
      - Какова опасность? - постарался уточнить я как можно более спокойно, хотя понимал, что дело плохо.
      Норвежец буркнул:
      - С вашего позволения, сэр, мы сели... на ледяной риф.
      - Можно осмотреть повреждение?
      - Иду туда. И если вас не утомит...
      Мы спустились в кормовой трюм. Обдало сыростью и запахло рыбой, как в тральщике, на котором мне привелось побывать еще в Арктике.
      Электрические лампочки тускло отражались в мутной воде, наполовину скрывавшей огромные, уложенные штабелями трубы.
      Потом, не поднимаясь наверх, по ставшему сейчас крутым соединительному коридору прошли мимо затихшего машинного отделения. Под ногами по железным рифленым плитам струился ручеек. Было скользко.
      В носовом трюме мокрые трубы образовали завал, преградивший нам путь. Впереди в электрическом свете поблескивала зеленоватая ледяная глыба. Подводный выступ айсберга, протаранив судно, вдвинулся в трюм, разбросал штабеля. К счастью, он закрыл собой пробоину, подобно кинжалу, оставленному в ране. Но вода все же проникала между льдом и рваными краями пробитого отверстия.
      Идти стало совсем скользко и трудно. Я бы не пробрался дальше, если бы не помощь Спартака.
      Остановились перед пробоиной. Она ужасала. А наш Остап глубокомысленно изрек:
      - Сама льдина проткнула, сама заделала.
      И не было в его словах никакой рисовки. Просто таков был парень. Норвежец не понял его, но пришел к тому же выводу. Он обернулся к сопровождавшему нас помощнику, худому и длинному моряку:
      - Дать малый вперед. И так держать, чтобы не сползти с ледяного бивня.
      - Есть, сэр, - отозвался моряк и исчез.
      - Кэптен, - возможно более спокойно и твердо обратился я к капитану, результат экспедиции зависит от этих труб. Без них остальным судам нечего делать в Антарктиде.
      Капитан по-бычьи наклонил голову и тупо уставился на меня, будто впервые увидел.
      - Трубы надо выгрузить на айсберг. Все до единой, - посоветовал я.
      Моряк выпустил в меня клуб дыма и презрительно произнес:
      - Нет портальных кранов, сэр. Мы не в доках, с вашего позволения.
      - К нам летят вертолеты. Они и станут кранами.
      Норвежец словно подавился дымом:
      - Если вы согласитесь, сэр, я послал бы за врачом.
      Я пропустил мимо ушей его учтивую грубость:
      - Лучше за третьим штурманом. Он отвечает за грузы.
      - Здесь не только трубы, если вы припомните. Кроме труб, еще и части зданий, в которых установили бы ваши трубы.
      - Выгружать надо трубы, только трубы и все трубы, - настаивал я.
      - Куда, сэр? В море?
      - Нет. На подвернувшийся нам остров.
      - Остров? - поразился капитан.
      - Да. Ледяной остров. Чем айсберг не остров? Имеет достаточную для размещения труб поверхность и не тонет.
      - Ах, айсберг! - понял наконец капитан и наморщил лоб.
      Должно быть, привык капитан находить острова на географических картах, а не сталкиваться с ними, плавающими в открытом океане.
      - Есть, сэр, - буркнул он и отправился отдавать приказания.
      Вместе с ребятами поднялись мы следом за ним на крутую палубу.
      Лесовоз слегка содрогался. Винты работали, надвигая его на ледяной бивень, как назвал выступ айсберга капитан. Судно словно цеплялось за врага, поразившего его.
      Зазвучала разноязычная команда. Матросы оставили шлюпки и бросились к крышкам трюмных люков.
      Загрохотали судовые лебедки.
      К величайшему изумлению сидящих в шлюпках людей, лесовоз готовился к разгрузке.
      Остап, завладев рупором, кричал на смеси всех известных и неизвестных ему языков:
      - Айсберг!.. Джаб!.. Работа!.. Арбейте!.. Принимайте на ледяной горе труба. Аллее! О'кэй! Сакраменто! Доннер веттер! Чертова перечница!
      Думаю, что он не смог бы объяснить, в чем смысл последнего ругательства. Впрочем, как и предыдущих".
      Глава пятая
      НА АЙСБЕРГЕ
      "Я перебрался на айсберг в одной из шлюпок вместе с латиноамериканцами и негром Мбимба.
      Склон айсберга напомнил мне покатую палубу лесовоза. Волны набегали на него, слизывая снег. Мокрый лед был скользким.
      Шлюпку вытащили на снег, и его сразу затоптали.
      Мигуэль и Педро стали махать снятыми с себя куртками, сигналя вертолету с первой партией труб, что готовы к их приему.
      С вертолета заметили, и скоро первый штабель труб повис над нашими головами.
      К кромке льда приставали другие шлюпки.
      К гибнущему кораблю подлетел еще один вертолет. И, пока первый опускал на айсберг свой груз, второй вытаскивал очередной штабель из трюма.
      Люди, недавно паниковавшие на тонущем корабле, теперь, чувствуя твердую почву под ногами, забыли о пронизывающем ветре, освобождали трубы от цепей, укладывали на снег и махали пилоту вертолета, крича на разных языках: "Вира!", "Майна!", "Даун!", "Ап!", "Унтер!", "Хох!"
      Меня очень беспокоил ветер и крутая сторона айсберга, я настаивал, чтобы трубы клали вдоль ската. Но с этими людьми трудно было сладить. Они не признавали в столь невзрачной фигуре, как я, начальство и отмахивались от меня. Я слышал, как латиноамериканцы обменялись репликами, не подозревая, что я понимаю их.
      - Ох уж эти боссы! - проворчал Мигуэль. - Не попался нам этот в Централь-парке. С ним бы мы справились.
      Не знаю, что он имел в виду.
      Педро резко оборвал его, опасливо глядя в мою сторону.
      - А что мне! - отозвался Мигуэль. - У нас свобода слова. И все равно нас должны кормить, пока не доставят обратно. Никаких домов не будет! Тю-тю! Хлюп-хлюп! Нет крыш над головой.
      - А дома под крышей нас с тобой никто кормить не станет, - напомнил Педро. - Да услышит меня пресвятая дева!
      Грохот рухнувшего от резкого порыва ветра штабеля труб, положенных не так, как я требовал, заглушил голоса. Трубы будто нехотя покатились по склону. Снег замедлял движение, но ветер вражьей силой гнал их к воде.
      Люди, отозвавшись на мой зов, бросились к трубам. А злобное, грохочущее железо, словно взбесившись, готово было сокрушить все на своем пути.
      Но в нас проснулась злость против них, как у рыбаков, когда пойманные рыбы стремятся улизнуть в воду.
      Не было здесь ни ломов, ни клиньев, ни другого инструмента. Нечего было вбить в лед или поставить на пути ожившего металла.
      И тут случилось, казалось бы, невероятное. Щуплый, с виду трусливый Педро обогнал катящуюся трубу и бросился под нее. Притом не плашмя, а встав на четвереньки, чтобы через него трудно было перекатиться.
      Не раз приходилось мне убеждаться, что хорошее пробуждается в людях в критическую минуту.
      Труба придавила человека, казалось, расплющила его или вдавила в снег.
      Педро истошно кричал.
      Мы с Мигуэлем и Мбимбой бросились к нему. Негры из Кейптауна, недавно дравшиеся с ним на палубе, вытащили его и отнесли подальше.
      Труба остановилась, другие трубы налетели на нее, громоздясь огромной кучей "хвороста", где каждую "хворостинку" вдвоем не обнимешь.
      Я склонился над пострадавшим:
      - Крепитесь, сеньор! Я сообщу командору о вашем подвиге и отправлю вас на вертолете в лазарет ледокола. Будете там как дома.
      - Дома? О пресвятая Мария! Дома жена с ребятишками. Как вы думаете, сеньор, ей передали аванс? А за мое увечье она получит что-нибудь?
      - Полно. У вас только ушиб, - утешил я его. - А ребятишки ваши, уж конечно, теперь сыты.
      - Смотрите, смотрите! - послышалось со всех сторон.
      Летающий кран нес очередную партию труб. Казалось бы, теперь в этом уже ничего особенного не было, но все же груз был необычен, потому что на обоих концах штабеля, свесив ноги в обледенелых на ветру ботинках сидели два человека.
      Я обрадовался, узнав Спартака с Остапом. Значит, в трюмах уже не осталось больше труб.
      Ребята спрыгнули ко мне на снег и обернулись к лесовозу "Титан".
      Он словно ожил, воспрянул. Освободившись от части груза, судно слегка всплыло и снялось с "ледяного рифа", о котором говорил капитан Нордстрем.
      Сам он стоял на капитанском мостике, по морской традиции намереваясь покинуть гибнущее судно последним.
      Какое-то время "Титан" перестал походить на тонущий корабль. Корма его без тяжелых труб всплыла, выровнялась. Но ледяной бивень, проткнувший корпус судна, очевидно, выдвинулся, и в пробоину хлынула вода.
      Но пока что корабль еще гордо стоял на плаву, словно намереваясь "развести пары" и отправиться в кругосветное плавание.
      Дальше все произошло как-то сразу. Если в начале катастрофы нос корабля, вползшего на подводную часть айсберга, был задран, то теперь из-за пробоины он стал погружаться быстрее кормы.
      К кораблю подлетел вертолет и сбросил веревочную лестницу.
      Нам с айсберга было видно, как человеческая фигурка стала взбираться по ней с капитанского мостика. Но капитан Нордстрем не спешил скрыться в кабине вертолета, а раскачивался над своим кораблем, словно прощаясь с ним.
      Еще несколько минут - и корма голландского лесовоза ушла под воду, обнажив на миг винты с намотавшимися на один из них водорослями. Вода забурлила, завертелась, вскипела пузырями.
      Потом затихла, и волны равнодушно прокатились над недавней воронкой. Пенные их гривы зачеркнули все здесь происшедшее.
      Вертолет понес вцепившегося в веревочную лестницу капитана к ледяной горе. Сверху он, наверное, видел чернеющие на снегу, зачем-то спасенные трубы. Может быть, наш айсберг показался ему обитаемым островком с человеческими фигурками на льду?
      Нордстрем, быстро перебирая планки лестницы, забрался в кабину вертолета.
      Остап, с восхищением наблюдавший за ним, произнес:
      - А ведь трубку-то, стиляга, так и не выпустил из зубов! Мастак, видать, по вантам лазить!
      - Вот бы в школах для аттестата зрелости ввести обязательное плаванье ребят на парусных кораблях! Как ты думаешь? - обратился ко мне Спартак.
      Думаю, что он прав. Что-то в этом роде нужно для ребят. Иначе в подобных условиях сдадут..."
      Глава шестая
      ДОЧЬ ДРУГА
      "На айсберге, где продувало ветром со всех сторон, привелось мне впервые за время экспедиции увидеть ее, которую я знал еще крошкой с огромным бантом-бабочкой в черных вьющихся волосах.
      Мы ждали катера с "Иоганна Вольфганга Гёте".
      По радио дали общий "адмиральский вызов". На Совет командора приглашались все капитаны кораблей и технические руководители стройки.
      Моего Спартака тоже вызвали как молодежного вожака.
      Остап, приплясывая на снегу и похлопывая себя рукавицами, говорил:
      - Везет же парноногому, как в очко картежнику. Отогреешься в салоне. А мы тут без последних достижений культуры смерзнемся как цуцики. Ты хоть милосердную сестру с химическими грелками притащи. На ледоколе у японского доктора вымоли.
      - Нет лучше химии, чем внутри нас! - крикнул Спартак и совсем по-мальчишески кинулся бороться с Остапом.
      Но тот, ввиду явного преимущества противника, спасся бегством под общий хохот темнокожих и белозубых ледовых робинзонов.
      Глядя на Спартака, я сразу понял, что она на катере. Он стал махать руками, приплясывать, смешно выкидывая ноги и скользя на мокром льду. Потом, разбрызгивая набежавшую волну, влетел в воду.
      - Кому море по колено? Врут, что только под мухой! - заметил Остап.
      С ним можно согласиться.
      Я увидел ее. Она сидела вместе с двумя громоздкими мужчинами, чернобородым инженером Вальтером Шульцем и капитаном "Гёте" Денцлером, с виду добродушным, но на деле несносно придирчивым толстяком. На ней были куртка и брюки, как на мальчишке. И берет, из-под которого ветер старался вырвать черные волосы, развернуть их, как она шутила, пиратским флагом.
      Я сел напротив нее. Спартак рядом. Он сказал ей странные слова:
      - Стихов моих любимый томик...
      Но она их поняла и засияла.
      Я нашел ее еще в Москве. Ведь она была дочерью моего друга и другом сына со школьной скамьи. И мне хотелось узнать ее.
      Спартак повел меня к ее тете, сестре Вахтанга. Она была замужем за известным академиком архитектуры, который не только предоставил девушке комнату в своей квартире, но и привил ей свою неистовую любовь к зодчеству.
      "Покажи, что тебя окружает, и я скажу, кто ты". Кажется, я переиначил известное изречение, но сейчас так можно было сказать.
      Я вошел в ее комнату и огляделся. На стенах репродукции: затейливые, многоскульптурные храмы Древней Индии, величественно огромные и предельно простые египетские пирамиды, таинственно покинутые великолепные дворцы и храмы древних майя, причудливые восточные пагоды с загнутыми вверх краями крыш. Здесь и беломраморные шедевры эллинской архитектуры, венчающиеся божественным Парфеноном. И рядом островерхие, исступленно устремленные вверх готические церкви. И оттеняющие их сурово мрачные башни средневековых замков, олицетворение силы, страха и оскудения духа.
      Да, Тамара любила свою архитектуру, она поклонялась ей, воздвигнув ей своеобразный маленький храм в своей комнате.
      Я сказал ей о своем впечатлении.
      - Это ведь голос эпох, - отозвалась она, гордо вскинув голову. Цивилизации появлялись и исчезали. И оставались от них великолепные, порой загадочные здания, дворцы или храмы, изучая которые, люди пытаются понять, кто, зачем и как их строил, на каком уровне культуры находился, как жил и что думал.
      - Так вот что напоминают репродукции!
      - Мне не надо напоминать. Я поклоняюсь прекрасному и ненавижу "архитектуру скупых смет".
      - А почему здесь нет таких современных зданий, как американские небоскребы?
      - Не говорите мне об этих чудовищных коробках стиля нищих духом богатеев.
      - Вы решительны в своих взглядах и высказываниях, - заметил я, не решаясь называть ее по старинке на "ты". Она мне казалась жрицей выдуманного ею храма. Пожалуй, она даже воображала себя в толпе молящихся под причудливыми сводами или царственной походкой поднималась по мраморной лестнице дворца, который должен удивлять великолепием и роскошью людей и тысячелетия спустя.
      - Вы говорите о решительности моих высказываний? Я в суждениях всегда такая. Спартак знает. Даже природу воспринимаю с некоторым преувеличением. Покажу вам кое-какие этюды - и вы лучше поймете меня. Я пишу то, чем восхищаюсь, и прежде всего силой стихии. Потому, рисуя лес, я изображаю лесной пожар, а река у меня выходит из берегов, затопляя дома и дороги. А море не представляю себе иначе, чем в шторм с девятым валом, накрывающим корабль вместе с мачтами. Потому и ветерок, закручивающий листья на дорожке, представляется мне сокрушительным торнадо.
      - Вы выдумщица! - рассмеялся я. - Но рыбак рыбака видит издалека. Недаром я к вам пришел.
      Спартак сказал:
      - У нее волшебная лупа. Вот и любуется через нее миром.
      - Лупа романтики? Кто бы мне ее подарил?
      Они оба рассмеялись.
      - Она с твоей собственной лупы копию сняла, - пояснил Спартак.
      Мы сразу стали добрыми друзьями. Я написал Вахтангу, что восхищен его дочерью.
      Он прислал телеграмму: "Буду тамадой. Прошу вызвать".
      Он, конечно, имел в виду свадьбу...
      Когда Тамара узнала, что Спартак вместе со мной отправляется в Антарктиду на стройку Города Надежды, она умудрилась перейти на работу в архитектурную мастерскую, занимавшуюся проектированием зданий Города Надежды. А там с чисто женской настойчивостью и лукавством (как она сама заявила) сделала так, что наблюдение за выполнением заказов на блоки зданий поручили ей. И пришлось ей отправиться в Гамбург. И так уж вела дела, что в Антарктиду отправить груз без нее оказалось невозможным.
      В конце концов юная жрица богини Зодчества попала на корабль "Иоганн Вольфганг Гёте" и вот теперь вместе с инженером Вальтером Шульцем почему-то направлялась на Совет командора.
      Я любовался ею и Спартаком.
      В полынье, пробитой для судов ледоколом "Ильич", на которую вышел катер, стало сильно качать.
      Капитан с "Гёте" только посмеивался, отчего у него словно прибавлялось подбородков, второй же великан так согнулся, что спрятал свою разбойничью (по словам Тамары) бороду у себя в коленях. Сама же Тамара - Вахтанг мог гордиться ею - закусив губу, отодвинулась от борта, к которому ее, вероятно, потянуло. Она скорее умерла бы, чем позволила себе перегнуться через него.
      Катер приближался к флагману экспедиции.
      Я смотрел на Тамару, на ее лицо, напоминавшее древнюю камею, и думал, почему на Совет командора Анисимов вызвал архитектора, когда блоки зданий Города Надежды утонули. Ведь он не знал, с чем я еду к нему на ледокол".

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10