1

Я сидела в кафетерии, и моя правая коленка под столиком подпрыгивала, будто очумелый отбойный молоток. Адреналин струился по жилам, побуждая меня бежать куда подальше, рвать отсюда когти и никогда больше не заглядывать в Рокмор-хаус.

Дыши глубже.

Если я сейчас же не возьму себя в руки и не успокоюсь, я своей одышкой только капитально себе напорчу. Перспектива так себе, особенно если учесть, что в этой психушке полно свободных палат.

– Вам это действительно необходимо, мисс Селкирк?

– Лучше Ари. Да, доктор Жиру, – энергично кивнула я. – Я проделала такую дорогу не для того, чтобы идти на попятный. Мне нужно знать.

Мне не терпелось поскорее покончить со всем этим и как-то – как-нибудь! – унять трясущиеся руки. Но я просто положила ладони на стол – вот так, ровно и спокойно.

Доктор огорченно вздохнул, слегка разжав тонкие, потрескавшиеся от загара губы. Его взгляд, казалось, говорил: «Не обессудь, детка, ты сама просила». Затем он открыл архивную папку и откашлялся.

– В те времена я еще тут не работал, но давайте посмотрим… – Он пролистнул несколько страниц. – После того как ваша мать отдала вас на попечение социальных служб, она провела остаток жизни здесь, в Рокморе – Доктор стал листать дальше. – По собственной воле, – продолжил он. – Содержалась здесь шесть месяцев и восемнадцать дней. Покончила с собой накануне двадцать первого дня рождения.

У меня перехватило горло. О черт!.. Этого я никак не ожидала.

Новость повергла меня в шок и в клочья разнесла перечень вопросов, которые я давно заготовила в уме. Все эти годы я перебирала возможные причины, по которым мать когда-то бросила меня. Я даже допускала мысль, что за тринадцать лет она, вполне возможно, успела отойти в мир иной. Но покончить с собой?

Да, дурья башка, об этом-то ты и не подумала!

В голове нескончаемой чередой проносились ругательства, и мне больше всего хотелось бухнуться лбом о столешницу – может, хоть так удастся вдолбить в голову ошеломляющую весть.

В четырехлетнем возрасте меня приняли на попечение власти штата Луизиана, а через шесть месяцев моей матери не стало. Все это время я неотступно размышляла о ней, рисовала ее в своем воображении, гадала, чем она занимается, вспоминает ли свою покинутую крошку, а она меж тем лежала в земле и ни хрена не думала и не делала. В моей груди рос вопль, которому я не дала вырваться наружу. Вместо этого я пристально разглядывала свои руки. Коротко остриженные ногти на фоне белой крышки стола походили на блестящих черных жучков. Я с трудом подавила желание согнуть пальцы и вцепиться в ламинированное покрытие так, чтобы кожа отстала от ногтей, – все лучше, чем изнемогать от скорби, сдавливающей и опаляющей сердце.

– Пусть, – произнесла я, совладав с собой. – А что с ней было не так?

Вопрос обжег мне язык подобно кипящей смоле. Я густо покраснела и торопливо убрала руки под стол, незаметно вытерев потные ладони о джинсы.

– Шизофрения. Галлюцинации – вернее, всего одна…

– Какая же?

Доктор снова раскрыл досье и сделал вид, что вчитывается в данные. Видно было, что он здорово нервничает и не решается сказать мне правду. Я была на него не в обиде: кому же приятно сообщать несовершеннолетней девушке о том, что ее мамочка ошизела настолько, что свела счеты с жизнью?

На щеках доктора проступили пунцовые пятна.

– Здесь написано… – начал он, сделав над собой усилие, – что все из-за змей… Будто бы у нее в голове под кожей завелись змеи, и она чувствовала, как они шевелятся и пытаются выйти наружу. Несколько раз она расцарапывала себе голову до крови. Ковырялась в ней кухонным ножом, стянутым в кафетерии, чтобы извлечь их оттуда. Ни увещевания врачей, ни препараты так и не убедили ее в том, что змеи – лишь плод ее воображения.

Холодок пробежал у меня по затылку и пополз ниже, по всей спине. Змей я ненавидела лютой ненавистью.

Доктор Жиру захлопнул папку и поспешно произнес сочувственным тоном:

– Но нельзя забывать и о том, что многие тогда пережили посттравматический стресс. Вы были еще ребенком и мало что помните, но…

– Кое-что я помню.

Разве такое забудешь? Вместе с сотнями тысяч людей я чудом спаслась, когда на Новый Орлеан один за другим обрушились два урагана четвертой категории. Стихийное бедствие накрыло не только город, но и всю южную половину штата. Жителей Луизианы оно застигло врасплох, и ни один из беженцев домой не вернулся. Даже сейчас, спустя тринадцать лет, никто, будучи в здравом уме, не решался соваться за Периметр.

– Значит, нет надобности объяснять вам, почему ваша мать оказалась здесь? – печально улыбнулся доктор Жиру.

– Нет.

– Тогда хватало подобных случаев, – скорбно продолжил доктор, глядя в пространство и обращаясь уже не ко мне, а непонятно к кому. – Психозы, страх утопления у пациентов, на чьих глазах погибли близкие… И конечно, змеи. Наводнение выгнало их из болот на сушу. Вероятно, ваша мать стала непосредственной очевидицей какого-то жуткого происшествия, вызвавшего у нее галлюцинацию…

В моем сознании, словно в диапроекторе, замелькали видения жуткого стихийного бедствия и его последствий, уже порядком подзабытые. Я непроизвольно вскочила, хватая ртом воздух и желая побыстрее убраться к черту из этого жуткого места посреди болот, поросших мхом и кривыми плакучими деревьями. Меня, как маньячку, тянуло забиться в судороге, чтобы стряхнуть с себя образы, липнущие к коже, но усилием воли я осталась невозмутимой. Глубоко вдохнув и вцепившись в край черной футболки, я прокашлялась и сказала:

– Благодарю вас, доктор Жиру, что смогли встретиться со мной, несмотря на поздний час. Мне, кажется, пора.

Я медленно развернулась и направилась к двери, не очень-то представляя себе, куда мне теперь идти и что предпринять. Пока главным для меня было просто идти.

– Вы желаете забрать ее вещи? – спросил доктор Жиру.

Я застыла на месте.

– Формально они теперь ваши.

Внутри у меня все сжалось. Я обернулась.

– Кажется, в камере хранения осталась какая-то коробка. Я сейчас принесу. Прошу… – указал мне на скамейку доктор. – Я вернусь буквально через минуту.

Скамейка. Посидеть. Хорошая мысль! Я тяжело опустилась на край скамьи, уперла локти в колени и устремила взгляд на свои сведенные перевернутой буквой V ступни. Я так сидела до тех пор, пока не вернулся запыхавшийся доктор Жиру. Он принес выцветшую коричневую обувную коробку. Она выглядела довольно увесистой, но, к моему удивлению, даже разочарованию, оказалась совсем легкой.

– Спасибо. Ах да, вот еще что… Моя мать похоронена где-то в окрестностях?

– Нет. Ее похоронили в Греции.

Я не сразу поняла.

– Вы хотите сказать, в каком-то американском городишке с названием Греция или?..

Доктор Жиру улыбнулся, сунул руки в карманы и покачался на каблуках.

– Не-ет. В настоящей. Оттуда приехала семья и затребовала ее тело. Я уже говорил, что в тот период я здесь не работал, но сведения, наверное, можно раздобыть в следственном управлении. Например, на чье имя была выдана расписка в получении, и все такое прочее…

Семья.

Это слово показалось мне таким чуждым, таким фальшивым, что я усомнилась, не ослышалась ли я. Семья. В сердце, вдруг сделавшемся невесомым и воздушным, встрепенулась надежда, готовая вылиться в мелодию из диснеевского мультика, исполняемую премиленькими синичками в сопровождении поющих белочек.

Но нет. Пока обождем. Не все сразу.

Глядя на коробку, я тут же укротила свой порыв. Прежде я так часто обманывалась, что не могла сразу поддаться чувствам. Я гадала, какие еще ошеломляющие открытия готовит мне нынешний вечер.

– Всего доброго, мисс Селкирк.

Я помедлила секунду, провожая взглядом доктора, которого уже ждали в застекленном эркере пациенты, а затем направилась к высоким двустворчатым дверям. Покинув обветшалое здание особняка, приспособленного под психиатрическую лечебницу, и шагая к припаркованной перед ним машине, я мысленно уносилась все дальше в прошлое – к ужасному концу моей матери и к собственному сиротскому детству. Выходило, что я внебрачная дочь несовершеннолетней девицы, лишившей себя жизни.

Ни хрена себе! Здорово.

Гравий хрустел под подошвами, ему вторила нескончаемая трескотня сверчков и кузнечиков и крики лягушек-быков. Во всей стране уже наступила зима, но здесь, на Юге, январь выдался, как всегда, теплым и влажным. Я крепче обхватила коробку, вглядываясь сквозь поросшие мхом стволы виргинских дубов и кипарисов в непроглядную густую тьму. Там, на заболоченном озере, чудилось мне, шевелились тени, но чернота стояла неприступной стеной. Я смигнула. Это просто слезы подступили к глазам.

У меня перехватило дыхание. Я и не думала, что будет так… больно. Не ожидала, что доподлинно узнаю ее историю. Торопливо смахнув слезинки с уголков глаз, я пристроила коробку на пассажирском сиденье и тронулась в сторону Ковингтона в Луизиане по единственной извилистой дороге, соединявшей Рокмор-хаус с неким подобием цивилизации. Ковингтон расположился у самого Периметра, на границе между заброшенными землями и остальной Америкой, – приграничный город с гостиницей «Холидей инн экспресс».[1]

Положив коробку на гостиничную кровать, я сняла ботинки, стащила с себя поношенные джинсы и футболку. Я принимала душ утром, но после посещения клиники мне не терпелось смыть с себя депрессивный смрад и толстый слой липкой южной сырости, приставшей к коже.

Включив в ванной душ, я начала развязывать тонкую черную тесемку на шее, следя, чтобы с нее не соскользнул мой любимый талисман – платиновый полумесяц. В ночном небе я больше всего любуюсь лунным серпиком; он особенно красив в ясную холодную погоду в окружении мерцающих звездочек. Месяц настолько мне по душе, что я даже вытатуировала его под уголком глаза на правой скуле – подарок самой себе в честь окончания средней школы. Татуировка напоминает мне о месте моего рождения – о Городе-Полумесяце. О Новом Орлеане.

Правда, это бывшее его название. Теперь город известен как Новый-2 – царственный, угасающий, навсегда утраченный мегаполис, не поддавшийся власти наводнения. Ныне Новый-2 – частное владение. Это путеводный маяк и прибежище для всевозможных неудачников, а также скопище разномастной нечисти, по крайней мере, так поговаривают.

Стоя перед высоким зеркалом ванной в черном бюстгальтере и трусиках, я склонилась к своему отражению и притронулась к крохотной татуировке на лице. Я думала о матери, которую даже не успела по-настоящему узнать. Может быть, и у нее были такие же глаза цвета морской волны, глядящие сейчас на меня из зеркала, и такие же волосы…

Я вздохнула, распрямилась и стала распускать тугой узел на затылке. Неестественные. Ненормальные. Ненавистные. Мне приходилось употреблять и более сильные эпитеты для описания густых прядей, рассыпавшихся теперь по плечам и кончиками щекочущих поясницу. С извечным пробором посередине. Все одной длины и настолько светлые, что в лунном сиянии кажутся седыми. Волосы… Проклятие всей моей жизни. Роскошные, сияющие глянцем и необыкновенно прямые, будто их утюжил целый полк парикмахеров. Но такими они были от природы.

Нет. Не от природы…

Я опять испустила тяжелый вздох. Я давным-давно перестала бороться с ними. Едва я поняла – а было мне в ту пору около семи лет, – что мои волосы привлекают нездоровое внимание некоторой части моей приемной родни мужского пола, причем от мала до велика, я испытала все способы избавиться от шевелюры. Я состригала ее, красила, сбривала, а будучи в седьмом классе, даже похитила из школьной лаборатории соляную кислоту, развела ее водой в раковине и погрузила патлы в раствор. Волосы сгорели до основания, но через несколько дней отросли снова – той же длины, того же цвета, неотличимые от прежних. И так повторялось до бесконечности.

Вот почему я научилась скрывать их, насколько возможно: в пучках, косах, под шляпами. Одевалась я преимущественно в черное и уже в отрочестве сумела поставить себя так, что большинство парней с должным пониманием относились к моим отказам. А если без понимания, то и с этим я теперь умела справляться.

Мои нынешние приемные родители, Брюс и Кейзи Сандерсон, оба выступают поручителями под залог. В их обязанности входит вносить за ответчиков требуемую сумму, чтобы дать тем возможность избежать ареста до слушания дела в суде. Если обвиняемый игнорирует явку в суд в назначенный срок, мы вместе разыскиваем его и возвращаем в руки правосудия, так что терпеть из-за беглецов издержки нам не приходится. Благодаря Брюсу и Кейзи я легко управляюсь с шестью видами огнестрельного оружия, могу в три секунды свалить с ног стокилограммового верзилу и надену наручники на злоумышленника, даже если у меня будет свободной всего одна рука. Подобные занятия называются у нас «семейным досугом».

Затуманенное отражение улыбнулось мне из зеркала. Сандерсоны – порядочные и славные люди, настолько порядочные, что не раздумывая одолжили семнадцатилетней приемной дочери свою машину, позволив ей отправиться на поиски собственного прошлого. Кейзи тоже выросла в неродной семье, поэтому поняла меня без лишних слов и не вмешивалась, предоставив мне все делать самой. Вот бы мне с самого начала оказаться именно у них! Я насмешливо фыркнула. Вот-вот, если бы наши желания превращались в доллары, я звалась бы Биллом Гейтсом.

Ванная наполнилась теплым паром. Я знала, что делаю. Стараюсь оттянуть решение проблемы. Мой классический модус операнди. Я никуда не двинусь, пока не приму душ и не облачусь в пижаму. Только тогда я открою треклятую коробку. «Давай кончай с этим, нюня!» И я стащила с себя оставшееся белье.

Через полчаса подушечки моих пальцев сморщились от воды, а воздух в ванной настолько увлажнился, что стало трудно дышать. Я тщательно вытерлась и надела любимые старенькие клетчатые шорты и тонкий хлопковый топ. Скрутив еще сырые волосы в узел и натянув на вечно зябнущие ноги пушистые носки, я по-турецки уселась посреди огромной гостиничной кровати. Возле коробки. Она лежала прямо передо мной.

Я зажмурилась. По рукам и ногам ползли мурашки. У меня даже подскочило давление. Я поняла это по тому, как мучительно и тревожно сдавило грудь.

Не будь же ребенком!

Это всего-навсего глупая коробка. Мое прошлое, всего-навсего…

Кое-как совладав с собой, я сняла крышку, подтянула коробку поближе и заглянула внутрь.

Там оказалось несколько писем и пара ювелирных коробочек. Негусто для наследия целой человеческой жизни. Скорее всего, содержимое обувной коробки повлечет куда больше вопросов, чем ответов, – обычное дело в моих прежних поисках. Упав духом, я все же запустила руку в коробку и схватила лежавший сверху на стопке писем простой белый конверт. Перевернув его, я увидела небрежную надпись синими чернилами – мое имя.

Аристане.

Я пораженно выдохнула: вот так черт! Моя мать писала мне!

Я не сразу свыклась с этой мыслью. Держа письмо в дрожащей руке, я некоторое время гладила большим пальцем буквы неверного почерка, затем вскрыла конверт и развернула вложенный в него единственный блокнотный листик.

Моя нежно любимая, милая Ари!

Если ты читаешь это послание, значит, ты все же нашла меня. Я же про себя надеялась и молила, чтобы этого никогда не произошло. Мне было так жаль покидать тебя! Знаю, это покажется нелепостью, но уверяю тебя, иного выхода не было. Скоро ты сама поймешь почему, и мне от этого только горше. Но сейчас, раз уж тебе все равно выдали в Рокморе эту коробку, беги оттуда немедленно. Не вздумай показываться в Новом Орлеане и среди тех, кто что-нибудь знает о тебе. Как бы мне хотелось оберечь тебя! Сердце щемит, как подумаю, что и тебе предстоят те же самые испытания! Я очень люблю тебя, Ари. Я прошу у тебя прощения – за все, за все!

Я вовсе не сумасшедшая, не думай. Умоляю, крошка моя, БЕГИ скорее!

Я в испуге соскочила с кровати, выронив письмо, словно оно обожгло мне пальцы. «Что еще за черт?!» Сердце от страха бешено колотилось, а волоски на коже встали дыбом, словно наэлектризованные. Я бросилась к окну и сквозь занавеси поглядела, в порядке ли моя машина на парковочной стоянке позади гостиницы. Но все было нормально. Я потерла себе плечи и стала расхаживать туда-сюда по номеру, грызя ноготь левого мизинца.

Затем я снова бросила взгляд на письмо, на его убористые рукописные строчки. «Я вовсе не сумасшедшая, не думай. Умоляю, крошка моя…»

Крошка моя, крошка моя…

У меня набиралась всего горстка смутных воспоминаний, но эти слова… Мне показалось, я даже слышу мамин голос. Нежный. Любящий. С улыбкой. Я вдруг осознала, что воспоминание реальное, не похожее на тысячи выдуманных мной за долгие годы детства. Боль скрутила мне сердце. За левым глазом я почувствовала ноющий укол – предвестник близкой мигрени.

Столько лет! Как же это несправедливо!

В груди бушевала волна адреналина. Ища выхода, она ринулась вниз по руке, но я, как мне ни хотелось, не заорала и не грохнула кулаком о стенку, а лишь сильно закусила нижнюю губу и что есть мочи сжала кулак.

Всё, проехали. Ход мыслей типа «жизнь так несправедлива» все равно заведет в тупик. Пробовали, знаем. Повторения не требуется. Обижаться не на кого.

Я со стоном швырнула письмо обратно в коробку, плотно закрыла крышку и стала одеваться. Запихав вещи в рюкзак, я сунула коробку под мышку. В течение тринадцати лет моя мать не давала о себе знать, а теперь ее загробное послание велит мне бежать отсюда, спасаться. Как бы ни обстояли дела, я спинным мозгом чувствовала, что обстоят они неважно. Может, конечно, меня напугали и ввели в паранойю слова доктора Жиру. А может статься, как недвусмысленно подсказывало мне лихорадочно работавшее сознание, что моя мать – вовсе не жертва суицида.

2

Я торопливо спустилась на первый этаж, к гостиничной стойке, сдала ключи и через заднюю дверь вышла к машине. Уличный фонарь гудел и вспыхивал, временами ярко освещая повисшую в воздухе туманную дымку. Из-за цепей ограды, что отделяла парковку с одного края от буйно поросшей сливной канавы, доносилось пение сверчков и лягушек.

С каждым шагом мой скептицизм возрастал, а вместе с ним – осознание глупости моего поведения. Почему, черт возьми, я должна удирать из-за какого-то письма? И чего именно мне опасаться в Новом-2? Объяснения своего прошлого? Ответа на вопрос, почему я такой уродилась? Новых сведений о жизни моей матери?

Она предостерегала меня для моего же блага, но, вероятно, даже загадывать не могла, что ее единственное чадо в будущем окажется напарницей поручителей под залог. Я запросто разделаюсь не только с любым обитателем Нового-2, но и вообще со всяким, кто встретится на моем пути.

Я снова положила коробку рядом с с собой, затолкала раздутый рюкзак под сиденье и долго не двигалась с места, вцепившись в руль и укоряя себя за нерешительность. Перед отъездом из Мемфиса я навела справки о Рокмор-хаусе и о городе, где я родилась, – о Новом Орлеане. Брюс и Кейзи, классные люди, доверили мне одну из своих машин, зная, что я взрослее и ответственнее иных совершеннолетних. Пока что мне семнадцать, я досрочно сдала выпускные экзамены, а на работе уже зарекомендовала себя надежным партнером. Всего через полгода я смогу на законных основаниях носить оружие и стану полноправной сотрудницей фирмы «Сандерсон. Залог и поручительство».

Однако – тут я склонилась к рулю и легонько стукнулась об него лбом – Брюсу и Кейзи я обещала, что съезжу только в Ковингтон, а если мои поиски поведут в Новый-2, то я дождусь их и одна туда ни за что не отправлюсь.

Но теперь, прочитав мамино письмо, я горела желанием немедленно пуститься в путь. Я столько лет ждала… И цель теперь была так близка!

Ночь привела мои размышления в сущий разброд. Но Ари Селкирк всегда слыла решительной особой! За свою жизнь я только и делала, что боролась с неприятностями, я попадала и в гораздо худшие передряги. Черт, данная ситуация – это просто цветочки по сравнению с тем, что бывало!

Придя к такому выводу, я откинулась на сиденье, вставила ключ в зажигание, но повернуть его не успела: зазвонил мобильник.

– Да.

– Малышка, как идут дела? Это звонил Брюс.

– Хорошо. Кажется, я не зря сюда приехала. Кое-что отыскала, но надо еще немного покопаться. И слышишь, поблагодари своего брата за помощь, ладно?

Несмотря на то, что этот дохляк содрал с меня втридорога за свои следственные услуги.

– Еще бы. Так ты завтра приедешь? У нас два свежих дела. Неплохо, если бы ты была под рукой.

«Неплохо, – мысленно передразнила я. – А еще лучше, если бы мне удалось выяснить, кто я такая и почему я отличаюсь от всех остальных девушек на планете».

– Алло, ты слушаешь?

– Ага. – Я помолчала. – У меня, э-э, есть еще кое-какие зацепки. Я проверю их и сразу вернусь. К завтрашнему вечеру, наверное, успею.

Я крепко зажмурилась, чувствуя себя полным ничтожеством, поскольку не выложила все начистоту и не призналась, что собираюсь податься в Новый-2. Впрочем, я боялась, что, скажи я об этом Брюсу, он не разрешил бы мне. Изначально я намеревалась выехать из Ковингтона на рассвете и вернуться в Мемфис. Теперь я и сама не знала, что предпринять, и спрашивала себя, какого черта я рассчиталась в гостинице.

Нет, все ты знаешь. Ты рванешь за Периметр. В Новый-2.

Поговорив с Брюсом, я наконец включила зажигание и оставила мотор на холостых оборотах. Мне нужен был еще один день. Его хватило бы, чтобы добраться до Нового-2, наведаться в Городскую благотворительную больницу, получить разрешение просмотреть регистрационную запись о своем рождении и, если повезет, узнать имя своего отца. Тем не менее ехать туда на своей машине было, пожалуй, рискованно: Новый-2 славился количеством угнанных автомобилей. Я вовсе не желала с позором вернуться в Мемфис без колес, учитывая, что уже нарушила данное слово.

Может быть, администратор за гостиничной стойкой подскажет мне, где здесь автобусная станция? Наверное, поблизости найдется хоть одна, по крайней мере должна быть. Если же нет, мне придется пока обождать. Но ведь за спрос денег не берут, верно?

Отклонившись назад, я уже хотела схватить рюкзак, но, взглянув в зеркало заднего вида, невольно содрогнулась. За машиной стоял кто-то темный и совершенно неподвижный. Меня, словно молния, пронизал страх, вызвав стойкое ощущение, что я неожиданно попала в фильм ужасов.

Вот черт! Неизвестный не двигался с места и упорно маячил в зеркале, похожий на привидение. Я медленно перевела руку от рюкзака к бардачку, открыла его и нашарила в нем девятимиллиметровый ствол, предусмотрительно положенный туда Брюсом. Они дали мне служебную машину, а в каждой из них имеется подстраховка. Я пока что несовершеннолетняя и не имею права ею воспользоваться, но что-то подсказало мне, что сохранение законности сейчас меня меньше всего должно волновать, и если я смогу просто отпугнуть этого типа, то вреда никому не будет.

Стиснув в ладони рукоять пистолета и ощутив при этом огромное облегчение, я выпрямилась и сделала глубокий вдох, стараясь воспринимать ситуацию как учебную. Я тысячи раз проигрывала подобные встречи: попытки к бегству, самозащиту, аресты…

Затем я открыла дверцу и вышла из машины.

Он оказался высоким, с коротко остриженными русыми волосами, в черной футболке. Сзади на кожаном ремне через плечо висел круглый щит. Впрочем, не эти приметы заставили мое сердце бешено забиться и рвануться вон из горла – моим вниманием тут же завладел ослепительно сверкающий и, очевидно, смертельно опасный клинок в руке у незнакомца, нечто среднее между кинжалом и коротким мечом.

Злоумышленник был дюжего сложения, и стоило ему окинуть меня взглядом с головы до ног, а затем встретиться со мной глазами, как у меня в ушах отдалась мольба моей матери – БЕГИ!

Я крепче стиснула рукоять пистолета, видя, что неизвестный переместился в сторону от багажника, запирая меня между двумя автомобилями и стеной гостиницы.

Я слегка попятилась, проскользнула между капотом и кустами и оказалась с другой стороны машины. Он следовал за мною, как тень.

– Эй, послушайте, не знаю, что вы там задумали, но может, все-таки бросите ваш нож, а?

Здесь, позади отеля, нас практически никто не мог увидеть, разве что по дорожке неподалеку от парковки проехала бы запоздалая машина. Но вообще-то мне следовало рассчитывать только на себя.

Незнакомец надвинулся на меня во всю ширину своих могучих плеч. Мне вовсе не хотелось в него стрелять, но я почему-то догадалась, что моя пушка ему до фени. Он вдруг заговорил – на непонятном языке и с такой непреклонностью в рокочущем, повелительном голосе, что я тут же поняла: ничего доброго эти незнакомые слова мне не сулят. Больше всего они напоминали предсмертное напутствие.

– Давай-ка не глупи! – Я отступила, запнувшись о поребрик. – Не больно-то мне надо тебя убивать!

Расстояние между нами еще сократилось, и теперь незнакомец стоял всего в метре от меня. Он занес надо мной клинок и выговорил на исковерканном английском:

– По велению Атана потния избавляю тебя от жизни!

Черт побери, он и вправду убить меня хочет!

Клинок сверкнул в воздухе. Я спустила курок. Выстрел прогремел в ночи, словно разорвавшаяся бомба, и легкая отдача сотрясла мое тело.

Пуля попала ему в бедро. Нападавший вздрогнул, замер на секунду, а затем подступил ко мне еще ближе. Я вытаращила глаза, во рту у меня мигом пересохло. Ах да, он, наверное, наширялся и теперь под балдой! Скорее всего…

Он снова занес надо мной длинный клинок. Кровь гулко и медленно стучала у меня в ушах. Та секунда, пока он опускал клинок с таким неистовством, что даже зарычал от напряжения, растянулась для меня в вечность. Я едва помню, как выставила вперед руку с оружием и снова выстрелила, поразив злодея в правое плечо. От такой раны он бы не умер, но совершенно точно выронил бы проклятый кинжал.

Незнакомец застыл с полуопущенной рукой, наблюдая, как из пулевого отверстия струится кровь. Потом он перевел на меня обезумевший взгляд и оскалился в улыбке. О черт!..

Он сделал пару шагов и качнулся вперед. Я схватила его за руку, надеясь, что мне хватит сил удерживать раненого противника на расстоянии. Наши лица сблизились – настолько, что в его глазах я разглядела фанатичный блеск. По левому виску нападавшего стекала струйка пота. Он выругался сквозь стиснутые зубы на своем непонятном языке и замахнулся на меня кулаком здоровой руки, но я перехватила удар, подставив локоть и напрягшись всем телом, чтобы противостоять боли. В ту же секунду я двинула ему коленом в пах с силой, достаточной для того, чтобы оставить вмятину на автомобильном капоте.

Клинок брякнулся об асфальт. Наконец-то!

Мигом оценив ситуацию, я метнулась вперед и на бегу подхватила с земли кинжал. Узел волос рассыпался, и они немедленно упали мне на глаза. Я ринулась к дорожке, огибающей гостиницу, но не успела даже свернуть за угол, как нападавший снова догнал меня. Его цепкие, словно щупальца осьминога, пальцы схватили меня за лодыжку, и от неожиданности я взвизгнула и взмахнула руками, теряя равновесие. О нет!

Я успела сгруппироваться и сначала упала на локти, но через долю секунды крепко приложилась лбом об асфальт. Кинжал и пистолет со звоном отлетели. Боль брызнула во все стороны, и моя голова будто растрескалась на мелкие фрагменты. Я буквально ослепла и не видела кругом ничего, кроме резкого испепеляющего света.

От шока я словно оцепенела, слушая, как бешено и неровно колотится в груди сердце. Мной начинала овладевать паника – состояние из разряда тех, что начисто парализуют способность защищаться, если вовремя не взять себя в руки. «Если сбили с ног, лупи куда попало! – наставительно загремел в моих ушах голос Брюса. – Делай что угодно, лишь бы снова подняться!»

Загнав приступ паники подальше вглубь, я перевернулась на спину и стала лягаться наудачу. Под ногу попалось что-то мягкое. Руками я лихорадочно шарила над головой и, нащупав рукоять кинжала, тут же схватила его, села и начала остервенело тыкать им во все стороны, надеясь снова попасть в цель.

Клинок наткнулся на препятствие. Я надавила сильнее. Кровь так оглушительно стучала в ушах, что я почти ничего не слышала.

Понемногу ко мне вернулось зрение. Нападавший стоял на коленях между моих ног. Обеими руками он держался за клинок у самой рукояти кинжала, глубоко утопленного в его груди. Незнакомец смотрел на меня широко распахнутыми от удивления глазами, словно никак не ожидал поражения.

Время шло, а он все не отводил от меня взгляда. Постепенно изумление в его глазах сменилось сожалением. Он вытянул вперед руку и коснулся моих волос.

– Какие красивые… – прошептал он по-английски и потер прядку окровавленными пальцами.

Затем он еще что-то забормотал на своем диковинном наречии, но тут его сотряс приступ кашля. Незнакомец сморщился, плотно смежил веки и повалился назад всем телом, соскользнув с пронзившего его кинжала и оставив в покое мои волосы.

Лягушки и сверчки распевали как ни в чем не бывало. Откуда-то издалека доносился шум машин. Но все эти мирные ночные звуки, не имевшие ничего общего с тем, что здесь произошло, перекрывались моими лихорадочными попытками вдохнуть в грудь побольше воздуха. В горле заложило и сильно пересохло, глаза щипало от слез. Я неотрывно смотрела на лежавшего у моих ног парня. На вид ему было не больше двадцати пяти. Ни здоровьем, ни внешностью не обижен. Мог бы жить себе, как все нормальные люди, встретить симпатичную девчонку, жениться на ней, родить детишек…

О боже! Я сейчас убила человека вот этим чертовым клинком! Мои пальцы непроизвольно сжали эфес кинжала.

Никакой семейный досуг у Сандерсонов не оправдал бы подобного поступка.

Я провела по мокрым от слез глазам трясущейся рукой. В другой я все еще стискивала рукоять клинка и даже не осознавала, что судорожно сведенные пальцы уже побелели от напряжения. Потрясенная, я не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Еще бы! На меня напал неизвестный. Я сражалась за свою жизнь. Я убила его…

Достань мобильник. Набери 911. Подними же наконец свою задницу и делай что следует!

Да, я знала, как надо поступать в таких случаях. Глубоко вдохнув несколько раз, чтобы унять бешеное сердцебиение, я оперлась на бедро, чтобы встать, но убитый мною противник вдруг дернулся всем телом.

Оцепенев от ужаса и безвольно раскрыв рот, я наблюдала, как мертвец оторвался от земли и завис на несколько секунд в воздухе, превращаясь в дым, понемногу рассеивающийся от дуновения ветерка.

В ошеломлении я снова откинулась назад и села, опершись на руки и усиленно моргая. Хватка пальцев на рукояти кинжала ослабла сама собой, и в свете фонаря на его сияющем лезвии ярко заалела кровь. Я резко хохотнула.

– Неужели это правда?

В тишине ночи мой хилый голосок был едва слышен. Я запрокинула голову и выкрикнула в усеянное звездами небо:

– Да, правда!

Неужели кто-то вздумал гипнотизировать меня? Или я в Рокморе свалилась с лестницы? Или слишком сильно ударилась башкой об асфальт? Черт знает что!

Сквозь набежавшие слезы я рассматривала кинжал, валявшийся на мостовой между моими раздвинутыми ногами.

Кровь. Клинок.

Но как бы то ни было, я точно знала одно: все произошло на самом деле. В руках у меня имелось неоспоримое доказательство. Моя мать, чокнутая она или нет, все же не зря предостерегала меня.

3

Неожиданно глухой рев мотора и оглушительная музыка вторглись в сумбур моих ощущений. Меня ослепил яркий свет. Завизжали тормоза. Запахло паленой резиной.

Я опомнилась, но слишком поздно. Заслонив глаза рукой, я попыталась побыстрее откатиться в сторону, вдруг сообразив, что сижу посреди проезжей боковой дороги, прямо на пути у надвигающегося автомобиля. Он застиг меня врасплох, совершенно растерянную после всего увиденного и пережитого. Пульс учащенно стучал, казалось, во всех участках тела, но само оно словно онемело, а мозги заволок сплошной туман.

Грузовик вильнул вбок и резко затормозил. Его передний левый бампер навис так близко, что можно было вытянуть руку и дотронуться. Меня обдало выхлопной струей, и от ее вони к горлу подступила дурнота. Из кабины со стороны водителя свесилась чья-то тщедушная фигурка. Я убрала руку с лица. Рокот мотора рассылал вокруг вибрирующие волны, сотрясая меня и землю подо мной, подобно медленному непрерывному электрошоку.

– Эй, ты жива? – спросила девчонка в комбинезоне и твидовой кепке.

Я хотела ей ответить, но голос не повиновался мне.

– Ты пьяная, что ли?

– Нет, – прохрипела я.

Я перекатилась на бок, потом встала на коленки, опершись руками об асфальт, чтобы помочь своему обессилевшему телу оторваться от земли. С трудом поднявшись, я вытерла руки о джинсы.

– И то ладно. А теперь не отойдешь ли с дороги? Мне еще почту загружать.

Я оглядела девчушку повнимательнее. Ее хрупкое тело тонуло в рабочем комбинезоне, заляпанном смазкой, под ним виднелась светлая фланелевая рубашка в полоску. Темно-русые волосы заплетены в косички, зеленые глазки смотрели проницательно, по переносице рассыпались веснушки, а на щеке красовалось масляное пятно. На фургоне под тонким слоем черной краски угадывался выцветший логотип UPS.[2]

– Так ты из Нового-два… Доставляешь оттуда почту.

– И что?

Я сглотнула, вполне отдавая себе отчет в том, что мое умственное состояние из-за недавнего потрясения далеко от идеального и принимать решение с бухты-барахты, пожалуй, было бы опрометчиво. Но знала я и то, что если не воспользуюсь возможностью, плывущей мне прямо в руки, то потом себе этого не прощу. Всего-то на денек! Мне за глаза хватит одного дня.

– Мне нужно как-нибудь попасть в ваш город.

Девчонка прищурила левый глаз и, ничуть не смущаясь, смерила меня с головы до ног оценивающим взглядом.

– Ты что, тоже из тех попугаев?

– Каких еще попугаев?

– Ну, как их там… паранормальных туристов! Она помахала руками и изобразила нечто, похожее на крик попугаев.

– Тебе сколько лет?

– Скоро тринадцать.

Мои брови сами собой поползли вверх.

– И тебе в двенадцать лет доверяют развозить почту?

Девчонка выразительно закатила глаза и положила руки на огромный руль.

– Ты, наверное, раньше не бывала в Новом-два? – (Я лишь пожала плечами.) – Там все совсем не так, как тут, за Периметром. – Затем, видимо что-то подсчитав в уме, заявила: – Можешь ехать со мной, но не бесплатно.

– Сколько?

– Двадцать баксов.

– Идет. Я буквально секундочку…

Торопливо подхватив валявшиеся на дороге пистолет и кинжал, я побежала к машине за маминой коробкой. Кинжал я засунула в рюкзак – под углом, чтобы не слишком торчал наружу, а пистолет заткнула за пояс. Напоследок я заперла машину.

– Я только быстренько выгружу мешки на почте – и дело сделано, – пообещала девчонка, когда я влезла в кабину.

Она бегло покосилась на мой рюкзак, но про пистолет и нож ничего не сказала. Вместо этого она выставила вперед замасленную ручонку:

– Крэнк.[3]

– Ари, – ответила я и пожала ее маленькую ладошку.

Крэнк потянула за массивный рычаг переключения передач и выжала сцепление. Махина несколько раз дернулась взад-вперед, пребольно тыча мне в бок холодной металлической ручкой дверцы, и наконец лениво тронулась с места.

Из отеля на звук выстрелов никто не вышел. Неужели не слышали? Проводив взглядом здание гостиницы и парковку позади нее, я ощутила сбегающий вниз по спине тревожный холодок. Либо персонал и постояльцы намеренно не стали вызывать полицию, либо полночные выстрелы вблизи Периметра считались в порядке вещей. Возможно, по этой же причине Крэнк нисколько не обеспокоило то, что я взяла с собой оружие. Впрочем, оба эти предположения меня совсем не порадовали.

Крэнк подъехала к почтовому отделению с черного хода, сдала назад к разгрузочной эстакаде, затем вскарабкалась по лесенке, открыла задние дверцы фургона и побросала почтовые мешки в три разных ящика. С эстакады она подхватила два новых мешка, помеченных «Для Нового-2», зашвырнула их внутрь фургона, и мы наконец-то тронулись в путь.

Фургон вырулил на шоссе 190, ведущее к югу. В одном месте оно было перегорожено, но три выцветших, выкрашенных в оранжевый цвет бетонных бруска были сдвинуты в сторону, оставляя достаточно места для проезда.

По моим прикидкам, мы проехали около десяти миль, прежде чем пересекли линию, формально названную Периметром. Это событие прошло бы и вовсе незамеченным, если бы не линялая придорожная табличка с надписью «ГРАНИЦА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ. ВПЕРЕДИ ОПАСНАЯ ЗОНА. ПРОЕЗД БЕЗ ГАРАНТИИ БЕЗОПАСНОСТИ». Буквально в нескольких метрах от нее был установлен другой знак: «ВЛАДЕНИЕ НОВЕМА. ПРОСИМ ЧТИТЬ НАШЕ ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НОВЫЙ ОРЛЕАН».

Если не считать шума мотора и прыжков на ухабах, наша долгая поездка проходила в тишине, доступной скорее взору, чем ушам. Молчание царило над проплывающими мимо нас унылыми равнинами, черными остовами разрушенных городов, заброшенными придорожными закусочными, заправками, автомобилями. По мере продвижения в глубь штата дорога все ухудшалась. Растрескавшийся асфальт пестрел выбоинами, на нем попадались целые участки, сплошь заросшие травой.

– Здесь почти никого не осталось, – пояснила Крэнк, угадав мое настроение по выражению лица. – Все перебрались в Новый-два или живут в окрестностях города.

– Почему же они не уехали? – затаив дыхание, спросила я.

После того страшного разрушения государство предпочло умыть руки, объявив город и прилегающую к нему территорию зоной бедствия. Всем желающим было предложено покинуть ее. Распались муниципальная, региональная и государственная инфраструктуры Нового Орлеана, а заодно и его экономика. Отказавшиеся от переселения должны были отдавать себе отчет в том, что эта земля больше не зовется Америкой.

Тогда девять старинных семейств Нового Орлеана создали альянс под названием Новем и выкупили разрушенный город вместе с близлежащими округами. Очевидно, что обе стороны только выиграли от той эпохальной сделки. Американскому правительству отпала надобность ломать голову, как поступить с Новым Орлеаном. Вырученные от его продажи восемь миллиардов двести миллионов долларов пошли на выплаты беженцам и пострадавшим от урагана. А Новем получил то, к чему изначально стремился: получить город в собственность.

В первое время СМИ подняли настоящую шумиху вокруг Новема. Их привлекали разнообразные слухи и суждения относительно непостижимой покупки бросовой земли, а также богатство и влияние, приобретенные альянсом в связи с владением и управлением целым мегаполисом. Появилась даже книга о кланах, составивших Новем, и об их обширной родословной в Новом Орлеане. За ними закрепилась репутация знаменитостей, а со временем – людей практически легендарных. Сомнительные личности, попадавшиеся то тут, то там в фамильных древах Новема, только множили число загадок, небылиц о ведьмах, вампирах и королевах вуду.

Кланы Новема ни разу не подтвердили и не опровергли ни один из домыслов. Они никогда не давали интервью, а на всеобщее обозрение выставили себя всего один раз: когда совершали знаменитую покупку. А затем семейства уединились в разоренном стихией городе, предоставив жителям по ту сторону Периметра строить какие угодно предположения. В скором времени Новый-2 пополнил пресловутый перечень, куда наряду с ним входили Зона 51, Розуэлл,[4] Лох-Несс с его чудовищем и прочие паранормальные объекты с роящимися вокруг них гипотезами и теориями заговора. Те нечеткие снимки и сообщения о монстрах и зверствах, что регулярно доставляли из города жадные до сенсационных разоблачений репортеры и просто охотники за сверхъестественным, лишь подстегивали интерес к земле, лежащей по ту сторону Периметра. И теперь, спустя тринадцать лет, в Америке хватало тех, кто всерьез считал Новый-2 прибежищем всевозможных чудовищ и паранормальных объектов.

Фургон протрясло на целой череде выбоин. Крэнк, втянув голову в плечи, сама ответила на мой невысказанный вопрос:

– Новый-два для многих – дом родной.

Она без конца подпрыгивала на пружинном сиденье, так что даже щеки тряслись. Я перевела взгляд на ее ноги. Они покоились на деревянных брусках, привязанных к педалям, чтобы она могла до них достать.

– Некоторым просто некуда больше податься, а другие упрямы до чертиков и сами не хотят никуда уезжать.

– А ты сама из каких?

– Из тех и других, наверное, – смешливо фыркнула Крэнк. – Мой отец утонул во время наводнения. Когда подошли войска и стали прочесывать город, приказывая всем эвакуироваться, наш дядя спрятал маму и братишку. Тогда многие так поступали. А потом уже я родилась. Ты куда едешь?

Я крепче прижала к груди коробку.

– Хочу разузнать о своих родителях. Я родилась в Благотворительной больнице за несколько лет до урагана.

– Без балды? Серьезно?

Я насилу подавила смешок. Крэнк чем-то напоминала опытную женщину в теле девочки-подростка.

– Серьезно.

– Ну, тогда мой брат сможет тебе в этом помочь. Он настоящий спец во всяких поисках. Тебе есть где остановиться?

Ах да… Я вовсе не загадывала так далеко вперед, когда влезала в кабину попутного грузовика.

– Пока негде.

Мне всего-то и нужен один день на то, чтобы разыскать ту больницу и добиться разрешения на просмотр соответствующих записей. Не возвращаться же теперь назад!

– Ладно, можешь пожить у нас. В гостинице для туристов – там, во Французском квартале, – ты разоришься.

Такой щедрости от попутчицы я никак не ожидала. Правда, еще меньше я предполагала, что повезет меня в Новый-2 водитель двенадцати лет от роду.

– Ну, не знаю…

– Честно, комнат у нас завались. Сорок баксов за ночь – соглашайся! – Поскольку я молчала, Крэнк решила уточнить: – Подходит?

– Еще бы. Почему же нет? – вздохнув, ответила я и, убаюканная ездой, стала бездумно глядеть в ночной мрак.

Мимо нас промелькнули жалкие островки развалин, оставшихся от Мандевилла, и мы приблизились к месту, где когда-то стоял контрольный пост перед платным шоссе через озеро Понтчартрейн. В одной из будок теплился свет и смутно темнел силуэт охранника. Крэнк притормозила. Охранник – судя по очертаниям фигуры, это был мужчина, – взмахом руки пропустил нас.

Грузовик въехал на одну из линий двойной эстакады, и я покрепче стиснула чертову ручку. Другая сторона моста была непроезжей: толстые плиты перекрытий исчезли и из воды одиноко торчали мощные бетонные опоры. Большинство из них были увенчаны птичьими гнездами. Крэнк покосилась на меня с издевательской улыбочкой и добавила газу.

– Еще двадцать четыре мили, – промурлыкала она, по-моему, слишком откровенно любуясь моим беспокойством.

Затем девчонка наклонилась, нащупывая ручку радио и почти не глядя на приборную доску. Машина начала смещаться к ограждению, пока не оказалась в угрожающей близости от него. Одной рукой я изо всех сил вцепилась в ручку дверцы, а другой как можно теснее прижала к себе коробку.

– Эй, Крэнк!

Реанимированный приемник жизнерадостно взвыл, и моя спутница наконец выпрямилась, снова завладела рулем и вывернула на левую полосу, где ограждение и вовсе отсутствовало. Впрочем, она тут же исправилась, вошла в привычный водительский транс и постепенно выровняла маршрут по самой середине шоссе.

Двадцать четыре мили по мосту, низко нависшему над спокойной озерной гладью, показались мне однообразными, за исключением самых последних, где волосы на голове порой вставали дыбом. За двадцать четыре мили в сопровождении зайдеко[5] мой желудок превратился в болезненный клубок мышц, а пальцы на ручке двери почти что одеревенели. Когда мы наконец достигли суши, я чувствовала себя так, словно добрую сотню раз сделала упражнение «сесть-встать». Подобной музыки я наслушалась на всю оставшуюся жизнь.

Мы проехали через Метайри,[6] в этот ночной час непривычно погруженный в темноту и тишину: вместо тысяч огней я заметила по пути лишь несколько освещенных окон. Затем мы свернули на шоссе 61, а оттуда – на Вашингтон-авеню, которая несколько раз успела поменять название, прежде чем пересекла Сент-Чарльз-авеню в Гарден-Дистрикт. Крэнк даже не подумала притормозить перед местом встречи двух автомагистралей. Она вылетела на перекресток и там свернула налево. Впрочем, предосторожность была здесь явно излишней: никакого другого транспорта на улицах не наблюдалось. Дорогу освещали редкие зажженные фонари. На Сент-Чарльз-авеню параллельно мостовой поблескивали, убегая вдаль, трамвайные рельсы.

Гарден-Дистрикт, некогда прекраснейший из городских районов, превратился в полупризрачное подобие самого себя. Буйно разросшиеся сады, лишенные регулярной стрижки, хлынули наружу через кованые ограды и растеклись по округе, заполоняя ее беспорядочным сплетением кустов и лиан.

Крэнк свернула на Ферст-стрит, и мы словно перенеслись на сотню лет назад. Дома, несмотря на облупившуюся краску, полусгнившие двери, сломанные перильца и треснутые, разбитые или заколоченные досками оконные стекла, стояли вдоль улицы, подобно горделивым часовым в парадном карауле. Со всех сторон их обступали старинные виргинские дубы, укутанные в сероватые узорчатые шали испанского мха.

Грузовик свернул на Колизеум-стрит и вдруг, взвизгнув тормозами, резко остановился. Меня бросило вперед, но ремень безопасности вовремя щелкнул, избавив меня от катапультирования через ветровое стекло. Я отлетела назад, на сиденье, а Крэнк тем временем перевела рычаг на нейтралку, поставила на ручник и выключила зажигание.

Сердце у меня стучало, тело все еще сотрясалось от мощных вибраций мотора, а уши словно заложило ватой.

– Вот мы и дома! – звонко объявила Крэнк. – Пойдем!

Я выпрыгнула из кабины, не выпуская из рук коробки, и закинула на плечо рюкзак. Едва мои ноги коснулись твердой земли, меня посетило непреодолимое желание рухнуть на колени и возблагодарить Бога за то, что оставил меня в живых после стольких испытаний, но я все же воздержалась, пытаясь наконец обрести устойчивость.

– Сюда! – крикнула мне из темноты Крэнк.

Я ступила на тротуар и задрала голову, обозревая нависшего над нами темного каменного исполина. Ух ты!

Двухэтажный дом на углу Ферст-стрит и Колизеум-стрит стоял посреди запущенной лужайки за черной металлической оградой, окруженный густыми дебрями. Его высокая прямоугольная громада выцветшего лиловатого оттенка была украшена двойными портиками, кружевными коваными перилами и черными колониальными ставнями, обрамлявшими огромные окна. Из некоторых окон пробивался тусклый свет, приглушенный темными шторами, грязью и копотью.

Мне этот дом полюбился сразу. Красота, омраченная временем и запустением, но не утратившая достоинства. Да, такое место было явно по мне.

Воспрянув духом от мысли, что я, кажется, все же не зря сорвалась с места и приехала в Новый-2, я вошла вслед за Крэнк в главные ворота, увитые спутанной стебельчатой массой с мелкими душистыми цветочками. Целые заросли их взбирались и по боковой стене, обвивая балюстраду второго этажа. С крыши над верхним портиком нависал черный фонарь.

– Клево, да? – спросила через плечо девочка, отпирая дверь.

– Ты здесь живешь?

– Угу. В общем-то, формально мы не являемся владельцами дома, но за все это время никто не заявил права на него, поэтому мы считаем его своим. Здесь в ГД – так мы называем Гарден-Дистрикт – пустых особняков навалом. Лучшие давно захвачены скваттерами, но и этот очень даже ничего. Есть в нем комнаты похуже, но остальные вполне сносные. – Она предостерегающе подняла руку: – Двадцать за поездку и сорок за комнату!

– А-а, конечно.

Я поставила рюкзак на ступеньку, выудила из него бумажник и отсчитала в раскрытую ладошку Крэнк три двадцатидолларовые банкноты.

Мы оказались в просторном, высотой в два этажа холле с паркетным полом и широкой лестницей вдоль одной из стен. Нижняя часть лестницы слегка загибалась по направлению к входной двери и у самого основания расходилась веером, напоминая разлитый из кувшина мед. С потолка свисала огромная люстра. Ее металлическое кружево было столь искусной и изящной выделки, что казалось, будто его выткал некий волшебный паук-бронзоткач.

Большие проемы с обеих сторон холла вели в другие помещения. Слева располагалась огромная столовая с внушительным длинным столом и десятком стульев с высокой спинкой. Потолок украшал выцветший расписной плафон, а стены были оклеены бордовыми с золотом обоями, тоже поблекшими и кое-где отставшими. По периметру столовой через равные промежутки висели бра черного цвета, все они, за исключением двух, горели. Два высоких окна были обрамлены тяжелыми старинными бордовыми шторами.

– Шикарно, да? – спросила из-за спины Крэнк. – Мы зовем ее Склепом, потому что обстановочка тут как в фильме про вампиров.

– Чудесно, – пробормотала я.

Плашки паркета в вестибюле кое-где подгнили, и, пока мы шли к лестнице, я старалась на них не наступать. Обои, как и в столовой, местами отклеились, а то и вовсе отвалились, но Крэнк верно подметила: условия показались мне вполне сносными. Если честно, я сочла, что внутри дом не менее прекрасен, чем снаружи.

– Вначале я покажу тебе твою комнату.

Напротив столовой через холл находилась гостиная.

Она занимала всю левую часть первого этажа. Те же высокие потолки, две пропыленные люстры и два камина у дальней стены, а над ними зеркала в позолоченных рамах. Отделка гостиной, как и столовой, а возможно, и всех остальных комнат, поражала обилием лепных корон и узоров. Одно из окон было на скорую руку заколочено досками, из которых торчали гвозди.

– Можешь занять комнату напротив моей, – окликнула меня с лестницы Крэнк. – И осторожней на шестнадцатой ступеньке!

Я шла и считала, вовремя перешагнув через опасную ступеньку, а затем последовала за девочкой в широкий коридор. Она остановилась у первой двери налево и посторонилась, пропуская меня вперед.

– Входи.

Внутри было темно и пахло отсыревшим деревом. Крэнк щелкнула выключателем, и над нами тускло загорелась маленькая люстра, свисавшая из центра лепного медальона на потолке. Пол оказался дощатым, с широкими половицами. В спальне тоже было два высоких окна. Я осторожно переступила порог – половицы заскрипели под ногами, но выдержали.

– Отсюда вид на сад сбоку. Матрац весь заплесневел, и мы давным-давно его выкинули, но я могу принести тебе свой спальный мешок. Вода в кране есть, но на твоем месте я бы не стала ее пить. Зато душ принимай сколько угодно и туалетом пользуйся. Вот дверь в туалет, в каждой спальне есть свой. Новем в первую очередь бросил все средства на восстановление Французского квартала, но со временем у нас тоже все наладится и будет как прежде. Пойду скажу брату, что ты приехала.

И не успела я поблагодарить Крэнк, как она исчезла, оставив меня посреди старинной спальни с металлическим каркасом кровати без всякого матраца, выцветшим овальным ковриком на полу и мраморным камином, на полке которого приютилась целая связка свечей разной длины.

Над кроватью висело написанное маслом полотно с изображением матери с двумя детишками; с обеих сторон картину обрамляли позолоченные бра, судя по всему, неисправные.

В углу стояло высокое бюро, а возле камина расположился длинный комод и зеркало. Я подошла ближе, привлеченная человеческим черепом. Его обрамляли разноцветные бусы для Марди-Гра, а на макушке черепа красовался черный цилиндр. Череп выглядел как настоящий – и я даже ахнула. В его оскаленных зубах торчала сигара. На комоде я нашла и другие предметы: серебряное зеркало-щетку с ручкой, маленькую коробочку для ювелирных изделий и пустую винную бутылку с воткнутой в горлышко свечкой.

Зеркало комода помутнело от времени и треснуло в правом верхнем углу. Из него на меня глянуло мое притихшее, заблудшее отражение. Ничего не попишешь. Мне бы и в голову не взбрело, что я в кои-то веки соберусь за Периметр. Другие – понятное дело: туристы, любители погулять на празднике Марди-Гра, исследователи, занимавшиеся паранормальными явлениями. Но подавляющее большинство людей сюда даже не совалось.

Я встала у окна и посмотрела вниз, на одичалый сад. В дальнем левом его углу рос толстенный дуб, практически скрытый пеленой сплетенных лиан и длинноворсовым покрывалом серого мха. Лужайку устилал толстый ковер палой листвы, из-под которого пробивались лиловые цветочки. У скульптурного ангела, воздевшего к небу лицо и руки, не хватало одного крыла. Изваяние кое-где облепил зеленый лишайник. У меня по спине пробежал холодок: под листвой я заметила непонятное шевеление.

– Я принес кое-что вкусненькое! – раздался внизу чей-то голос.

В доме сразу забегали, оживленно переговариваясь. Крэнк просунула голову в раскрытую дверь спальни.

– Генри вернулся!

Я положила рюкзак и коробку прямо на пол у комода и вышла за Крэнк к лестнице. Правда, разглядев как следует компанию, сгрудившуюся в холле, я на полпути запнулась и ухватилась за железный поручень, чтобы невзначай не упасть.

Тот, кого я определила как Генри, держал большую сумку с апельсинами. Вокруг него вместе с Крэнк крутились еще двое малышей. Генри, вероятно, был моим ровесником или чуть постарше: на его подбородке уже проступала рыжеватая поросль. Волосы у Генри были нестриженые, того же медно-рыжего оттенка, что и щетина, и собраны на затылке в хвост. Впрочем, гораздо больше меня поразили его глаза. Как и мои, они были не совсем обычные в общепринятом смысле. Почти карие, но слишком светлые, к тому же чересчур отдавали желтизной, чтобы быть обычными.

Кто-то разрезал сумку ножом, и из нее вывалилось несколько апельсинов. Вся компания разразилась смехом. Крэнк с ребятишками бросилась собирать с пола раскатившиеся в разные стороны фрукты. Самая младшая быстро схватила апельсин и вдруг, резко повернувшись, в упор посмотрела на меня. Она выглядела крохотной и хрупкой, почти тщедушной, с огромными черными глазами и темными кругами под ними. Вытянутое личико девочки было бледным, и его едва оживляли розовые губы. Ее нечесаные волнистые черные волосы падали на плечи. На груди у малышки болталась на тесемке золотая маска для Марди-Гра.

Крошка медленно растянула губы в улыбке, обнажив ряд белейших зубок, среди которых совершенно ясно выделялись два миниатюрных… клычка.

Сердце у меня екнуло, и я поспешно отвела глаза в сторону.

Спокойно, Ари.

Внизу вдруг все затихли и задрали головы. Уставились на меня. Мое сердце бешено заколотилось. Я осторожно сняла руку с перил, развернулась и на негнущихся ногах пошла обратно, вверх по лестнице.

Какого черта меня сюда понесло?

Новый-2 был странным и опасным местом. Я же все знала заранее, но…

В полной тишине я поднялась к себе в комнату, чтобы забрать вещи. Тут до меня донеслись шепотки, а потом на ступеньках раздались чьи-то шаги.

– Крэнк сказала, что тебе нужны какие-то сведения, – произнес Генри, прислонившись к косяку со скрещенными на груди руками.

Я подхватила с пола рюкзак.

– Больше не нужны.

Он покачал головой и двинулся ко мне.

– А ты чего ожидала – пятизвездочную гостиницу?

Компашку парней с мобилами и айподами, в новомодных шмотках от «Аберкромби и Фитч»?

Меня подзуживало просветить его, что айподы – теперь уже прошлый век, а фирма «Аберкромби и Фитч» давным-давно закрылась. Но я промолчала и нагнулась, чтобы взять коробку.

– А что у тебя за пушка?

Черт! Я выпрямилась, сообразив, что мой пистолет торчит из-за пояса у всех на виду.

– Она с лицензией. Только не с моей…

– Да я не об этом.

Меньше всего мне сейчас хотелось делать подробный доклад о том, зачем я заявилась в Новый-2 и почему непременно с оружием. По правде сказать, до меня уже и без того дошло, какую ужасную ошибку я совершила.

Генри заслонял собой выход из комнаты. За его спиной дети во главе с Крэнк таращили на меня глаза. Я двинулась к двери, сердито зыркнув на Генри.

– Можно пройти?

После минутной напряженной паузы он миролюбиво вскинул руки и посторонился со словами:

– Да пожалуйста! Просто не представляю, как ты своим ходом будешь добираться до Периметра. Попробуй поискать здесь такси или автобус «Грейхаунда»[7] – может, повезет!

Остальные засмеялись. Я тоже криво улыбнулась: «Спасибочки», а затем очертя голову ринулась вон из комнаты мимо Генри и прыснувших в разные стороны детей. Я понимала, что веду себя глупо, но ведь у той девчонки клыки… А глаза Генри… Все это слишком задевало меня за живое, напоминало о собственных странностях. Вот почему меня в который раз потянуло спасаться бегством.

Я с грохотом слетела вниз по лестнице, предусмотрительно миновав сломанную ступеньку. Мне не давала покоя мысль, на кой же черт я все это затеяла. Да, мне хотелось побольше разузнать о матери, а в Новом-2 я рассчитывала добраться до регистрационных записей о своем рождении и, может быть, выведать в них имя отца. Просто имя, вот и все! Ведь история семьи была пределом моих мечтаний, но я же не выжила из ума и понимаю, что легче, наверное, достать звезду с небес!

Но если я и вправду не выжила из ума, то мне надо было держаться от Нового-2 как можно дальше и подождать, как и было обещано, пока Брюс и Кейзи не поедут сюда вместе со мной. Впрочем, тогда еще я знать не знала, что получу от матери это чертово письмо, и тем более не ожидала, что на меня нападет незнакомый псих, превращающийся в невидимку!

Я была уже на середине холла, когда входная дверь отворилась и на пороге появился какой-то парень.

В одной руке он сжимал лямку видавшего виды рюкзака, а другой закрывал за собой дверь. Высокий. Под метр девяносто, наверное. На нем были рваные джинсы, черные ботинки и старая, вылинявшая до невразумительного сероватого оттенка футболка с группой «Айрон Мейден». Его левое запястье было перехвачено темным кожаным браслетом с серебряной змейкой. Голова пришельца была опущена, и его лица я сразу не разглядела: мешали длинные пряди иссиня-черных волос.

Я, как последняя идиотка, застыла на месте.

Незнакомец поднял голову, и меня ошеломил взгляд самых поразительных в мире серых глаз! Боковым зрением я заметила, что рюкзак медленно выскользнул из его руки и свалился на пол.

Во рту у меня пересохло. Щеки пылали, поясница взмокла. Черные брови незнакомца были сведены вместе, отчего он выглядел немного насупленным и даже мрачноватым, но трогающие душу глаза в обрамлении густых, чернильно-черных ресниц смягчали общее впечатление. Лицо у него было симпатичное; по-моему, оно равно подходило и поэту, и крутому парню – в зависимости от ситуации. Он плотно сжал губы, которые казались темнее, чем у большинства, и прищурил глаза. Глядя, как каменеет его лицо, я попятилась со странным ощущением, что он видит меня насквозь, что он все обо мне знает.

– Знаешь, тебя уже ищут.

4

К горлу тут же подкатил ком, и мне на ум пришел недавний маньяк, орудовавший кинжалом. Я так сильно стиснула изнутри зубами щеку, что прокусила кожу. В рот хлынула теплая, железистая на вкус жидкость.

– Кто меня ищет?

– Новем.

– Ага, – смекнула я, – они уже пытались убить меня. Но второго шанса я им не дам. И близко к себе не подпущу.

Парень еще сильнее сдвинул брови.

– Новем не собирается убивать тебя.

Крэнк обошла вокруг меня, затем, вспрыгнув, уселась на длинный стол у стены и принялась болтать ногами.

– Это точно, имей в виду.

– Тебе-то откуда знать? – недоверчиво покачала головой я.

– Оттуда, что Себастьян – мой брат, и он в курсе всего, что творится в Новом-два. У него работа такая – все знать.

Я вскинула бровь и поглядела на парня, ожидая подтверждения, но он молчал.

– Новем нанял Баса для разных поручений, чтобы сведения добывать и всякое прочее. – Крэнк лихо перевернула кепку козырьком назад. – Но кто охотится за тобой, Ари? Это, случайно, не из-за того окровавленного кинжала у тебя в рюкзаке?

Я медленно сомкнула веки и сосчитала до пяти. Я убила человека. Он испарился у меня на глазах. Здесь мне встретилась девчушка-гот с клыками. А теперь за мной, кажется, гонится Новем. Я допускала это «кажется», потому что не очень-то доверяла словам Крэнк. Как же меня угораздило вляпаться в подобное? Впрочем, я тут ни при чем, заварила всю кашу моя мать. И меня понемногу начали одолевать сомнения, так ли нужна мне правда о ней.

Я вынула мобильник из футляра на поясе. Пусть Брюс приедет за мной. Он, конечно, разозлится до чертиков, но непременно приедет.

– Мобильники в Новом-два не берут, – донесся из-за спины голос Генри.

Я глянула на дисплей – сигнала не было.

– Прекрасно. А у вас есть телефон или автомат где-нибудь поблизости, откуда можно позвонить?

– Да она настоящий чайник, – прокомментировал мальчик, сидевший на ступеньке и чистивший апельсин.

Он был примерно одного возраста с Крэнк и показался мне до того необычным, что даже отвлек на секунду мое внимание. Кожа кофейного оттенка, зеленые глаза и короткие темно-русые дреды. Брови тоже были светлыми.

– Без денег или знакомств тут не получишь ничего: ни телефонов, ни Интернета, – пояснил Генри. – Ничего, кроме водопровода, электричества и почтовой доставки. Добро пожаловать к нам в Новый-два.

– Ари родилась в Благотворительной больнице, – вмешалась Крэнк. – Она хочет найти записи о своем рождении. Бас, ты ведь правда можешь ей помочь?

Себастьян, избегая смотреть на меня, подхватил с пола рюкзак.

– Нет. Пусть едет домой.

И пошел вверх по лестнице. Крэнк сердито фыркнула, остальные промолчали. Себастьян в полной тишине медленно топал вверх по ступенькам. Я безнадежно поглядела на дверь, потом снова на лестницу и даже застонала от мысли, что мне, кажется, придется упрашивать мистера Само-Гостеприимство.

Я взбежала за Себастьяном по ступенькам и догнала на площадке второго этажа.

– Эй, подожди-ка минутку. – (Он нехотя остановился вполоборота.) – Послушай, если ты что-нибудь знаешь… почему эти люди преследуют меня…

Со своим ростом сто семьдесят с хвостиком я была ненамного ниже Себастьяна, но под его сумрачно-грозным взглядом вдруг ощутила себя недомерком. Этот парень явно не привык откровенничать. Себастьян покосился на ребят, собравшихся кучкой на лестнице, и замкнулся, посуровел. Затем он придвинулся ко мне и еле слышно произнес:

– Несколько часов назад Новему передали по телефону твое имя и описание… Полиции, а также всем, кто работает на Новем – а это практически каждый житель города, – было поручено разыскать тебя.

Доктор Жиру. Только он мог позвонить. Но зачем?

– Значит, и ты на них работаешь.

– Они просто хотели повидаться с тобой. Однако никто и словом не обмолвился, что собирается тебя обидеть. А про твой кинжал, о котором болтает Крэнк, я ровным счетом ничего не знаю. Да, я на них работаю. Но я не всегда с ними соглашаюсь.

И он стал удаляться по коридору, пока не скрылся в комнате в самом его конце. На меня волной нахлынуло изнеможение. Я понурилась, чувствуя на себе несколько пар глаз, устремленных снизу, со ступенек. В этот момент мне больше всего хотелось остаться наедине с собой, чтобы отдохнуть, обдумать хорошенько все, что со мной приключилось. Мое опрометчивое решение или желание – назовите как угодно – дать деру не сулило ничего хорошего. На дворе стояла ночь. Мне нужно было где-то переночевать. К тому же я уже заплатила. Я вздохнула: с этого надо было начинать.

Я вернулась в спальню, подняла коробку и уселась прямо на коврик перед камином. Вскоре в коридоре послышались чьи-то шажки, и я смирилась с тем, что на уединение мне в ближайшее время рассчитывать нечего.

В комнату гуськом просочились Крэнк, странноватый мальчик и клыкастая малышка, уже успевшая нацепить золотую карнавальную маску. Все тоже уселись кружком на коврике. Мальчишка потянулся к камину, пощелкал пальцами над охапкой поленьев – и они тут же вспыхнули. Он немного погрел руки над огнем и снова повернулся к нам.

– Ничего особенного, просто фокус такой, – пояснил он, заметив мое крайнее изумление. – Что у тебя в коробке?

Да уж, ни фига себе… Ну, фокус так фокус, придется верить на слово.

– Осталось кое-что от матери.

Из коридора донеслись глухие звуки барабана, затем еще и еще, сливаясь в непрерывный ритм, от которого сотрясались стены и пол моей спальни. Темп убыстрялся, набирал обороты, ярился, все совершенствуясь, пробирал меня до «гусиной кожи», до костей, до самого сердца, пульсируя с ним в такт.

– Это Себастьян, – пояснила Крэнк. – Он играет, когда не в настроении.

Я не стала спрашивать, что она имеет в виду: в настроениях я разбираюсь не лучше, чем в самих людях. Сквозь барабанный грохот я различила еле слышную музыку или пение и поняла, что Себастьян, вероятно, аккомпанирует радиоприемнику или компакт-диску. Не знаю, что это была за композиция, но под нее тянуло или танцевать, или улечься на пол, закрыть глаза и рыдать взахлеб.

Огонь в камине разгорелся, и на стенах комнаты заплясали тени. В их круговерти череп заговорщицки ухмылялся мне, будто знал какую-то тайну. Отблески пламени посверкивали на разноцветных бусинах, отражались от черного атласного цилиндра. «Надо бы имя ему придумать», – мелькнула у меня мысль, и я не смогла решить, что же страшнее: череп или девчушка, пялившая на меня сквозь прорези золотой маски черные блестящие глазки.

– Это Даб, – Крэнк кивнула на паренька, – а это Виолетта. Она молчунья.

Виолетта все еще прятала в ладошках апельсин. Время от времени она подносила его к носу и нюхала, не сводя с меня круглых глаз. Эта девочка чем-то напоминала мне эксцентрично одетую куклу-гот, каких носят в толпе на Марди-Гра. И – небывалое дело! – я вдруг почувствовала прилив доброты к этому странному ребенку. Ей на вид было всего-то лет десять.

– Кажется, ей понравилась твоя татуировка, – заметил Даб, выстукивая дробь на коленях, обтянутых хаки. – Ты что, тоже doue?

– Я что?

– Doue. Новем так называет фриков. Странных типов. Ну, то есть… нас, – шумно выдохнув, заключил он.

Даб был весь словно сгусток нервной энергии. Его тело находилось в постоянном движении.

– У Виолетты зубы странноватые, у Генри глаза не такие, как у всех. У меня фокусы, у Крэнк…

– Ничего, – огорченно перебила та. – Я нормальная.

– Да, но никто не умеет так разруливать дела, как ты, – возразил Даб. – А еще… – Тут он одну руку прижал к сердцу, а другую простер перед собой, будто собирался петь серенаду. – Ты починила нам холодильник, и с тех пор ты заправила в нашей компании чудиков.

Крэнк склонила голову, выразительно скосив глаза, но было заметно, что комплимент пришелся ей по вкусу.

– А ваш брат Себастьян? – спросила я. – Он тоже нормальный?

Не считая того, что он болван и психованный ударник в придачу.

– Себастьян не очень-то любит об этом распространяться. Но он умеет читать людей, понимаешь? Чувствовать то же, что они. Иногда даже чересчур.

Где-то рядом все еще стучали в барабаны, но уже не так неистово, не так быстро. Ритм выровнялся, стал устойчивым и прочувствованным – другого слова не подобрать. За этим размеренным гулом, наполнявшим весь коридор, угадывалось нечто другое, гораздо большее.

– А как насчет тебя? – немного успокоившись, спросил Даб. – Видок у тебя тоже непростой…

– Да уж, спасибо!

– Ну как же: татуировка на скуле, волосы белые, глаза немного не того. – Он пожал плечами. – Такие и бывают doue – вот все мои выводы.

– Может, она тоже не хочет об этом распространяться, – намекнула Крэнк, улыбнувшись мне исподтишка.

Я улыбнулась в ответ и принялась разглядывать свои руки. И верно, такая тема меня не прельщала. Я всегда избегала ее. К тому же сиюминутные откровенности не в моих правилах.

– Святые уголья! – воскликнул вдруг Даб.

Я подняла голову – он вытаскивал кинжал из моего рюкзака.

– Да на нем, смотри-ка, кровь!

– Отдай сейчас же!

Я резко встала на колени и вырвала у него из рук кинжал, а потом и рюкзак.

– Фу-ты ну-ты! Прошу прощения…

Даб сел на место с таким видом, будто я раздула невесть что из какой-то ерунды. Но это была вовсе не ерунда, и он не имел права шарить в моих вещах. Абсолютно никакого. Я снова затолкала кинжал в рюкзак, надеясь, что кровь на нем уже засохла и не перемажет мне всю одежду. Ай да умница, Ари! Надо было сразу думать, а потом уже запихивать в шмотки кинжал!

– Слушай, не трогай пока мои вещи, договорились? А завтра утром я от вас свалю.

– Попробую еще разок переговорить с Басом, – пообещала Крэнк. – Он точно сможет тебе помочь с больницей и вообще…

– Крэнк, ты не обижайся, но его помощь лично мне ни к чему.

Девочка пихнула Даба локтем, и оба встали. Виолетта даже не пошевелилась, и Крэнк пришлось нагнуться и потянуть ее за руку:

– Пойдем, Ви.

Темноволосая крошка злобно шикнула на нее, но послушалась и ушла вместе со всеми.

Крэнк принесла мне спальный мешок, и я подождала, пока за дверью спальни воцарится полная тишина, нарушаемая только скрипами и потрескиваниями старого дома. Тогда я взяла с каминной полки две свечи, зажгла их от раскаленных докрасна углей и поставила на пол прямо перед собой. Наконец-то я осталась совсем одна. Никаких тебе помех, детей, барабанов – ничто больше меня не отвлекало. Хотя, если честно, такая долгая отсрочка лишь помогла мне собраться с духом перед тем, как рассмотреть прочее содержимое коробки.

Я перевела дух и сначала открыла две маленькие ювелирные коробочки. В одной оказалось серебряное колечко с выгравированной надписью на греческом, блестящее, прелестное и совсем простенькое. Я примерила его на безымянный палец правой руки – оно пришлось как раз впору. Во второй я обнаружила старинный медальон, до того потертый, что невозможно было разобрать ни рисунок на его лицевой стороне, ни надпись на ребре. Может быть, там было изображено солнце, а может, и нет. Я убрала медальон обратно в коробочку и вынула газетную вырезку. В ней шла речь о какой-то женщине из Чикаго. Ей отрубили голову. Ее маленькая дочурка по имени Елени осталась круглой сиротой. Мое сердце тяжело стукнуло в груди. Вот, блин! Мою мать тоже звали Елени, значит, в заметке, наверное, говорилось о моей бабушке.

Следом я достала пожелтевшее письмо, адресованное моей матери.

Милая Елени.

Если ты читаешь это письмо, значит, я, как и все мои предшественницы, потерпела неудачу. Я подвела тебя.

Когда ты вырастешь и повзрослеешь, то поймешь, что не похожа на других. Так было и со всеми нами. Ни одна женщина в нашем роду, насколько мне удалось выяснить, не пережила свой двадцать первый день рождения. И у каждой оставалось по дочери. Видимо, сама судьба предопределила для нас такой удел, и он неизменен.

Ты тоже не избежишь этой участи, если только не найдешь способ избавиться от проклятия. Моя мать покончила с собой, когда я была совсем маленькой. Мне от нее не досталось ничего, но позже я узнала, что моя бабка, а до нее и прабабка – все умерли одинаково.

Скоро настанет и мой черед: я это чувствую кожей, всем нутром. Мое время пришло. Что я только не делала! Перевидала множество оккультистов, шарлатанов и священников, но проклятие осталось при мне. Не миновать его и тебе. Но я изо всех сил сопротивляюсь безумию. Я не уступлю ему. И я не поддаюсь желанию окончить все одним махом. Может, хоть так я переборю напасть.

Найди же средство, Елени! Излечи наше наследственное сумасшествие! Как жаль, что скоро нам предстоит навсегда расстаться!

Я навеки буду с тобой.

Твоя мама.

Слезы щипали мне глаза, в горле застыл ком. Я аккуратно свернула письмо и сунула его обратно в конверт. Просто не верилось, но в глубине души я знала: все написанное здесь – правда. Сама судьба распорядилась их жизнью, теперь пришла моя очередь.

1

Сеть отелей средней стоимости, расположенных, как правило, у магистральных автодорог. (Здесь и далее прим. перев.)

2

UPS (сокр. от United Parcel Service) – Единая служба доставки посылок, транснациональная корпорация, предоставляющая услуги экспресс-почты.

3

Здесь прозвище девочки означает, что она отличается от обычных людей, не такая, как все.

4

Зона 51 – американский военный аэродром, расположен на юге штата Невада. Особая секретность базы, само существование которой правительство США признало с большой неохотой, сделала ее предметом многочисленных теорий заговора, в особенности о неопознанных летающих объектах (НЛО). Розуэлл – город на юго-западе США, административный центр округа Чавес штата Нью-Мексико. Мировую известность город приобрел в связи с «Розуэлльским инцидентом» 1947 года, одним из наиболее известных происшествий, рассматриваемых как обнаружение НЛО.

5

Зайдеко – музыкальный стиль, зародившийся в начале XX века в юго-западных областях Луизианы среди креолов и каджунов. Для него характерно обильное синкопирование и быстрый темп.

6

Крупнейший пригород Нового Орлеана, населенный пункт на юго-востоке штата Луизиана.

7

«Грейхаунд ов Америка» – национальная автобусная компания по обслуживанию пассажирских междугородних и трансконтинентальных маршрутов.