– Не говори глупостей! Просто у нас разные дороги.

– А почему? Почему ты...

Лиз посмотрела на нее, будто не веря своим глазам.

– На сей раз тебя память подводит. Ну так я освежу ее, сестренка. Потому что отчим вернулся.

– Отчим? – удивленно переспросила Катье. – А при чем тут отчим? Ну, поначалу он ко мне цеплялся, но потом...

Лиз горько рассмеялась, двигаясь все быстрее и задевая сестру юбками.

– Мы жили как пастушки... крестьянки, пока он был в Версале – сколько? Три, четыре года? А потом он вернулся домой. Мне исполнилось двенадцать. Я уже начала созревать. А он был такой франт – манеры, одежда. Мне хотелось, чтобы он обратил на меня внимание. А он замечал только тебя. За тобой следил глазами, когда мы входили в комнату, тебя целовал на ночь в губы. Меня же в лучшем случае потреплет по щеке.

Катье сморщилась, припоминая нежеланные поцелуи отчима.

– О чем ты? Это скоро прекратилось. Ради всего святого, мне было только десять лет! Что ты себе вообразила?

– Что, что! Я хотела, чтобы он полюбил меня! То, что тебе доставалось даром, я должна была выпрашивать. Зарабатывать.

– Лиз! Что ты говоришь? – пробормотала Катье, поворачиваясь из стороны в сторону в кресле, чтобы поспеть за лихорадочными движениями сестры. – Ты же его падчерица!

– Ну и что? Мужчины уже тогда оказывали мне внимание. И мне это нравилось. Хотелось большего, только я не понимала – чего. Один из племянников Серфонтена объяснил мне. А всему остальному научил сам Серфонтен.

– Господи, Лиз!

Катье вскочила, беспомощно уставилась на ковер, на каминную доску резного мрамора, на позолоченные стулья и столы – только бы не смотреть на сестру! Спрятала в складках юбки похолодевшие руки.

– Да, меня он навещал ночью, – Лиз. – Под мое одеяло ложился – не под твое... – Голос ее дрогнул. – И не под мамино.

Катье всю охватил озноб.

– Бог мой, Лиз! Почему ты никому не сказала? Кто-нибудь его бы остановил!

Лиз прикрыла глаза.

– Да как ты не поймешь, дурочка? Я сама этого добивалась! Сама! Я не хотела, чтобы он останавливался!

Катье глядела на сестру, не веря ушам.

– Но это же... чудовищно!

– Но тебя он перестал донимать, не так ли? – Она отмахнулась от возражений, готовых сорваться с губ сестры. – А ты и не догадывалась – почему? Больше мужчине от женщины ничего не нужно. Как еще добиться, чтобы мужчина тебя заметил? Только позволив ему себя целовать, тискать и все остальное. Когда отчим... остановился... я ничуть не огорчилась. Главная прелесть в том, чтоб соблазнить его, а потом пусть катится ко всем чертям. Меня возбуждало само предвкушение. Неопределенность. Порой мне казалось, что я только ради этого и живу.

У Катье кружилась голова, точно она выпила вина больше, чем надо.

– Так ты сама хотела, чтобы они тебя бросали?

Лиз снова передернула плечами, и на миг в ее глазах мелькнуло что-то от маленькой испуганной девочки.

– Мужчины... Они всегда нас бросают. Всегда и все* Отец тоже нас бросил.

– Отец погиб. Погиб в сражении. – Катье потянулась было к сестре, но увидев холодный взгляд, отдернула руку.

– Все они уходят, Катье. Я думала, что с отчимом... – Лиз тряхнула головой. – Ах, не важно. Да, я не возражала, чтобы они Меня бросали. После отчима все стало гораздо легче. Двоюродные братья, лакеи, один раз крестьянин, что ворошил на лугу сено... Потом, когда я стала старше, придворные кавалеры. Знаешь, даже Филипп. Клод отнял меня у него и женил его на тебе, чтоб не поднимал шума.

– Но ведь ты тоже вышла замуж. Дала обет. Ты что, даже не пыталась его соблюдать?

– А почему замужество должно было что-то изменить? Внимание было мне по-прежнему необходимо.

– А ты до сих пор...

– О нет, сестренка, не «до сих пор». Все кончилось, когда я встретила Онцелуса. – Лиз упала в кресло напротив сестры, и юбки вихрем взметнулись вокруг нее. – Я отправилась на постоялый двор недалеко от замка Д'Ажене. У меня там было назначено свидание с кем-то... кажется, с каким-то пруссаком. Помню, как вошла, как туфли скользили на деревянном полу. Когда проходила по коридору, дверь справа отворилась – он стоял там, закутанный в свои черные одежды. – Лиз мечтательно вздохнула. – Я сразу позабыла про своего кавалера. Он меня заинтриговал, хотя под этими одеждами не видно было мужчины. Меня как магнитом тянуло в комнату, было все равно, что я там найду. Я думала, он меня поцелует, а он... предложил составить мой гороскоп. Я засмеялась и пригласила его в замок. Вечером. Он пришел ночью – и не ушел. Полгода я наблюдала, как он обставляет свою лабораторию в пустом крыле замка. Он требовал золота, и я ездила в город, продавала украшения, что дарил мне муж. И скоро у меня уже не осталось украшений, которые бы я могла продать втайне от Константина. Но Онцелус требовал еще золота. – Она содрогнулась, на губах появилась похотливая улыбка, – сказала, что золота больше нет. Он схватил меня, и вдруг все одежды свалились. И я увидела его, демона. Он поцеловал меня. Грубо, страстно. Его ловкие сильные пальцы скользили по всему телу. Он довел меня до такого экстаза, какого я еще не знала. У меня были десятки любовников, Катье, но ничего подобного я с ними не ощущала. Когда очнулась, он уже вернулся к своей работе. Но без одежд. Он стоял у стола совсем голый... При свечах поблескивали его мускулы, а белые волосы сверкали, как нимб вокруг головы. «Еще золота», – сказал он. И я нашла для него золото.

Воцарилось долгое молчание. Глаза Лиз лихорадочно блестели, и Катье было страшно за нее. Теперь их разделяет пропасть. Они сестры, но словно чужие друг другу.

Лиз чуть покачивала головой, словно прислушиваясь. Неужели этот блеск в ее глазах и есть любовь?– с содроганием подумала Катье. Или наваждение?

Лпз кашлянула, и она подскочила от этого звука.

– Он здесь, с тобой? Эль-Мю... Онцелус? – спросила она.

Лиз закатилась смехом.

– А почему ты интересуешься? Англичанин просил? – Она наклонилась, взяла ее руку, перевернула ее ладонью вверх. – Рука твоя пуста, сестренка. Вот с чем он тебя оставит, когда уедет. С пустыми руками. – Лицо ее искривилось в усмешке. – Хорошо, если твой живот будет так же пуст. Иначе как ты объяснишь людям появление на свет английского бастарда? Хочешь, научу, как этого избежать?

Катье вырвала руку, стиснула пальцы.

– Он здесь? Мне нужно лекарство для Петера. Лиз о чем-то задумалась, глядя на дверь в спальню.

– Мм-м? – Она резко выпрямилась.

Катье неуверенно переминалась с ноги на ногу. Лиз рассеянно похлопала ее по плечу.

– Я добуду тебе лекарство, Катье. Ты его получишь, не беспокойся. – Пробормотав напоследок какие-то заверения, она подтолкнула ее к двери.

– Но Лиз... – воспротивилась Катье.

– Скоро, сестренка, скоро, – сказала Лиз, оглядываясь через плечо на дверь спальни. – Время еще есть.

Катье вернулась от сестры в смятении. Неужели все, что она услышала, правда? Она тихонько щелкнула замком и проскользнула к себе.

Наедине с собой выдержка изменила ей, и ноги едва доплелись до кресла в гостиной. Она упала в него и стала оттирать руки, как будто вывозилась в грязи.

Ее рассеянный взгляд остановился на шахматах, которые Сесиль снова расставила по местам. Но девушка не знает правил игры: белый король стоит рядом с черным. Катье толкнула ногой столик, рассыпав рее фигурки.

Потом резко вскочила на ноги и остановилась перед незажженным камином.

– Неужели я до сих пор не знала тебя, Лиз?! – выкрикнула она в пустоту комнаты. – Когда-то я мечтала быть такой, как ты. Но теперь... Боже, отчим! Почему, Лиз? Зачем? – Она закусила дрожащую губу.

Чтобы удовлетворить свое тщеславие, Лиз не пощадила стольких людей: маму, Константина, неведомых жен своих женатых любовников... Но какое это теперь имеет значение? – спросила себя Катье, думая о сыне и о Бекете.

– Их я не дам в обиду, – поклялась она. – Я хотела тебя спасти, Лиз, но от самой себя нет спасенья. Ты дашь мне лекарство для Петера, и я сделаю все, чтобы не подпустить твоего дьявола к Бекету.

Опять предашь меня? – прозвучал голос у нее в ушах.

– Нет, Бекет, нет! – прошептала она.

Из спальни донесся шорох, и Катье вскинула голову. В дверях появилась Сесиль; лица ее не было видно за ворохом бледно-розовых кружев.

– О мадам, а мне почудилось, вы здесь с кем-то разговариваете... – Девушка отвела от глаз кружевное облако и оглядела комнату. Потом спросила тоненьким настороженным голосом: – Вам ничего не нужно, мадам?

Катье невесело улыбнулась.

– Мне очень много нужно, Сесиль. Но тебе этого не добыть.

Она последовала за горничной в спальню и села у высокого узкого окна, распахнутого в теплый солнечный день.

– Ты замечала, Сесиль, что сотни твоих мелких забот теряют смысл, когда кто-то врывается в твою жизнь и переворачивает ее вверх дном. И тогда начинаешь вспоминать об этих простых сложностях с острой тоской.

– Да, мадам, наверное.

Катье улыбнулась, видя, как девушка возится с дюжиной платьев – каких только нет! Сесиль складывала их на кровати и тщательно расправляла.

Катье приподняла край одного – из ярко-красного шелка.

– Откуда они? – спросила она. Девушка подняла голову от работы.

– Их купила мадам Д'Ажене.

– Так они от моей сестры?

Камеристка молча кивнула. Катье отвернулась, все еще комкая в кулаке красный шелк.

– Убери их отсюда, – приказала она.

– Все, мадам? А что же вы будете носить?

– То, что привезла из Сен-Бенуа.

Камеристка недоверчиво уставилась на нее, но Катье не обратила на это внимания.

– И скажи, чтобы принесли ванну, – добавила она. Взгляд девушки из недоверчивого сделался потрясенным.

– Но вы ведь только вчера принимали... Мадам, подумайте о здоровье! Может, послать за придворным доктором? Он пропишет вам...

– Пожалуйста, Сесиль, делай, что тебе говорят.

– О-о-о, да, мадам, – проговорила девушка, комкая в руках ткань своего простого голубого платья. – Как прикажете.

Катье кивком отпустила ее.

Она бросила на пол красное платье, проклиная Лиз, а заодно судьбу за то, что наградила ее такой сестрой. Она налила немного розовой воды на платок и потерла руки и шею, чтобы немного охладить пылающую кожу. Если б не Петер... О, нет, нет, мой маленький, ты невинная жертва этого кошмара! Я не могу тобой рисковать.

Сильфида.

Бекет, что мне сделать, чтобы ты понял? Я никогда тебя не предам! Ты думаешь, я выбираю между тобой и Эль-Мюзиром? Нет, я выбираю между жизнью и смертью сына! Катье провела влажным платком вдоль выреза платья, вспомнив, что этот путь когда-то прочертили губы Бекета. Воспоминание было сильным, ярким и взбудоражило ее.

Кто-то постучал в дверь для прислуги, и двое лакеев бесшумно внесли узорчатую медную ванну. Она мокла в ней, пока горячая вода не остыла, потом завернулась в халат и поужинала куском пирога с куропаткой.

В предвечерней духоте она задремала, сидя на подлокотнике, рядом лежала открытая книга, из которой она не вычитала ни строчки, потому что перебирала в голове решения – одно немыслимее другого.

Все напрасно. Сердце уже сделало свой выбор, а судьба позаботилась о том, чтобы она не смогла ему последовать. Закапав слезами подушку, она уснула.

Выпроводив Катье за дверь, Лиз подхватила юбки и вбежала в спальню. Тихо. Только разносится по всей комнате ее учащенное дыхание. На туалетном столике фляга – раньше ее тут не было.

– Онцелус? Ты здесь? – прошептала она.

Черная тень выдвинулась из-за шторы и заскользила к ней. Он был окутан черными одеждами.

– Как я соскучилась! – Она протянула к нему руки. Он прикоснулся к ней подушечками пальцев и тут же прошел мимо, стал в дверном проеме меж спальней и гостиной.

– Она знает, – сказал он сам себе.

Лиз вихрем повернулась к нему, и ее радостная улыбка померкла.

– Катье? Что она знает?

– Больше, чем я ожидал. Он рассказал ей... обо мне.

– Кто? Твой полковник? Он здесь, Онцелус. В замке.

– Конечно, он здесь, радость моя. Я его хорошо вымуштровал. – Онцелус обеими руками уперся в косяки и через плечо поглядел на Лиз. Его длинные белые волосы шуршали о шелк. – Что она значит для него?

– Катье для Торна? – Лиз пожала плечами; на лоб набежала морщинка. Ей не хотелось говорить о сестре, да и вообще не разговорами хотелось заниматься. – Он с ней спал. Думаю, не раз.

– Она любит его?

– Вероятно. С нее станется.

– Что еще ты можешь о нем сказать? Лиз скрестила руки на груди.

– Глупая служанка мне доложила, что у Катье нервное расстройство. Я бросилась к ней. А там был он, целовал ее. Возможно, Торн тоже поспешил на помощь. Во всяком случае, у него был вид утешителя.

– Значит, мой эзир поспешил к ней. – Онцелус вышел из дверного проема и повернулся к Лиз; ноздри его раздувались. – В ней – его слабость. Я люблю слабости, моя рабыня. Может, взять ее силой и дождаться, когда он прибежит на крики? Наверняка не удержится.

– Нет! Я уже говорила: Катье не должна пострадать.

– Ты мне говорила? – процедил Онцелус, сверкая глазами. Потом опустил веки и пожал плечами. – Но это же простое насилие. Без всяких тонкостей.

– Нет!

– Ты все еще думаешь о других, радость моя. Я тобой недоволен.

Лиз отвернулась.

– Она моя сестра.

– Она – ничто, – бросил он. – Ты должна думать только обо мне. И не смеешь меня огорчать.

Он долго смотрел на нее; она нервным движением одернула юбку.

– Так вот, моя жемчужина, можешь сказать сестре, что цена за лекарство теперь иная. Мне не нужно ее золото. Теперь я хочу не золотого, но алого. Алого англичанина. Сели Катье нужно лекарство, пусть приведет ко мне своего полковника. Лекарство – за человека.

– Ты жесток, – прошептала Лиз. Он засмеялся.

– Жестокость – самое большое наслаждение мужчины. – Он тряхнул плечами, и халат соскользнул на пол. Потом подошел к ней, одетый в черные шелковые шаровары и шлепанцы.

Схватил ее за горло и приподнял вверх. Лиз пришлось балансировать на цыпочках, чтоб не задохнуться.

– Один раз я совокуплялся с женщиной, глядя, как человека забивают насмерть кнутом. А палач соразмерял удары с моими движениями в ее теле. Я испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение и получал его не от женщины, на которую расходовал свои силы. Потом я велел закопать ее в одной могиле с тем запоротым. Восхитительная штука!

Он разжал пальцы на ее горле, и она, выдохнув, опустилась на пятки.

– Но твоя смерть не входит в мои планы, – заметил он и вытащил нож с коротким лезвием из-за пояса шаровар.

Лиз насторожилась: она никогда не знала, что придет ему в голову, и старалась держаться начеку.

– Как всегда, радость моя, на тебе слишком много надето. – Он начал перерезать ножом шнуровку ее корсажа. – Сбрось эти тряпки.

Она повиновалась, и корсаж из тяжелого атласа полетел на пол.

Ее груди выпирали из туго зашнурованного корсета. Он погладил ножом трепещущее тело, словно бы точил об него лезвие. Затем нож скользнул вверх, к пульсу шеи.

– Красный цвет так хорошо смотрится на бледной коже христиан. Очень возбуждающее зрелище.

Черные глаза полузакрыты, губы растянулись в улыбке при воспоминании о былых жестоких наслаждениях. Онцелус просунул нож между грудями и взрезал еще одну шнуровку. Груди вырвались на свободу, а он, скомкав корсет, отшвырнул его прочь.

– Теперь юбки, – приказал он, убирая нож на место. Она развязала тесемки и проворно выпрыгнула из юбок.

– Онцел...

Он засунул два пальца ей в рот; другой рукой схватил за горло.

– Шш-ш! – Он вытащил пальцы до первой фаланги. – У языка женщины есть более важные дела, чем говорить. Помнишь, чему я тебя учил? – Онцелус втолкнул пальцы обратно в рот. Погладил язык. Распаляя ее желание, то втягивал, то вытягивал пальцы. – Так, так, – приговаривал он, когда Лиз начала их посасывать. – Сильнее! – скомандовал он, убыстряя движения. Без предупреждения он выдернул пальцы и вытер их о ее грудь, оставив мокрый блестящий след. Прищемил скользкими пальцами ее набухший сосок. – На женщине должны быть надеты только чулки. А будь мы в Тимишоаре, я бы повесил тебе на шею золотую цепь, и ты сидела бы у моих ног, одетая, как сейчас... – его рука дернула за мягкие каштановые волосы меж ее бедер, – всегда готовая дать мне наслаждение. – Пальцы проскользнули ей внутрь, погладили влажную поверхность, потом снова очутились у нее во рту, – Крепче!

Она вздрогнула, но повиновалась.

– Вот так, так, я хорошо тебя обучил. – Он вытащил пальцы у нее изо рта и долго облизывал их. – На колени!

Она медленно опустилась на мраморный пол, остудив воспаленную кожу. Улыбнулась, голова ее откинулась назад, она закрыла глаза. Сжала в ладонях огромный фаллос, выпирающий сквозь туго натянутый шуршащий шелк. Распустила шнурок, стягивающий шаровары, и стащила их вниз. Он вцепился ей в волосы и уткнул ее лицо себе в пах.

– Так, так, – прошипел он, когда ее губы плотно сомкнулись вокруг его плоти. Покачиваясь, просунул фаллос еще глубже. – Хорошо, умница. Ты способная ученица. – Дыхание со свистом вырывалось у него из глотки. – Ах, как хорошо! Твой муж догадывался, что ты сидишь у меня под столом, когда заходил ко мне в лабораторию?.. Так, так! Он очень болтлив, твой муж... Ах, еще, еще!.. Мне было приятно наблюдать, как движутся его губы, как сверкает между ними язык... А его женушка тем временем сидела на коленях под моим столом и ее язык вызывал у меня еще большее наслаждение. В ту ночь оно было особенно долгим. Так, так, сильнее. – Он схватил ее за волосы, удерживая голову в неподвижности и ввинчиваясь ей в рот. – Я оставлю тебя... еще лучше... обученной... чем когда... Айа-а-а! – взвизгнул он, содрогаясь всем телом, и поток турецких слов хлынул в полутемное пространство спальни.

Постояв немного, Онцелус за волосы приподнял Лиз с пола, сдавил ее нижнюю челюсть и хищно поцеловал.

Лиз пыталась вырваться, но он держал ее крепко, прижимая к себе, пока не затихли отголоски его оргазма. Она попятилась, упала на высокое ложе.

– Что значит «оставлю»? – выдохнула она, утирая губы тыльной стороной ладони.

Он перешагнул через шаровары, скинул шлепанцы и подошел к Лиз во всей своей наготе. Одной рукой схватил за горло и опрокинул на спину.

– Что сказал, то и значит.

Он просунул два пальца ей между ног и начал двигать рукой.

– Нет, нет! – крикнула она, отползая.

Его пальцы теребили маленький набухший кусочек плоти, и Лиз почувствовала, как все тело охватывает знакомая дрожь возбуждения.

– Нет, – шепотом повторила она, зная, что бессмысленно отрицать желание, сжигающее ее там, где копошится его рука.

– Не нет, а да. Вот по каким радостям ты томишься под своей бледной европейской кожей. – Он снова с силой вонзил в нее пальцы, и Лиз дернулась в ответ.

– Ах! – Она вздохнула, зажмурилась и начала елозить бедрами в такт его продвигающимся все глубже пальцам.

– Ты жаждешь сладкой измены своего тела. Жаждешь последних моментов совокупления с бросающим тебя любовником. – Пальцы безжалостно терзали ее нутро.

– Да, да! – заверещала она, хватая его руку и удерживая ее внутри себя, а сама лихорадочно извивалась на ней. – А-а-а-ах! – Спазмы волнами охватили ее тело.

Он вытащил пальцы. Лиз перекатилась на бок; слезы капали на простыни, когда она содрогалась в остаточном пароксизме страсти.

Онцелус подошел к окну, повернулся к ней спиной.

– А теперь пришло время другой прирученной собаке вернуться ко мне. Скоро, эзир, ты уже не будешь полковником. Я знаю твою слабость. И храню твои цепи.