Эта глава – о том, как стать богатым. Это чрезвычайно серьезная глава, без всякой там чепухи. Давайте перейдем сразу к делу. Как насчет того, чтобы заработать громадную кучу денег?
      Очень многие пишут книги о том, как разбогатеть. На эти книги существует постоянный, предсказуемый и даже пугающий спрос. Так как корпоративная футурология является одним из моих хобби, я знаком со многими их авторами. Здесь, в шестой главе, я наконец-то стал одним из них. В этой главе я расскажу вам, как обрести богатство, превосходящее самые дерзкие ваши мечты.
      Для начала, однако, постараемся быть честными друг с другом. Мы отважно бросимся решать очень важную, высокоинтеллектуальную проблему бизнес-консалтинга, а именно: «Эй! Если этот друг так умен, почему же он сам не разбогател?»
      В конце концов, о чем читатель может резонно заметить, если бы я сам был богат, я бы не отсиживал свой зад, сочиняя книги о бизнесе. Я бы делал те вещи, которые, по моим представлениям, всегда делают богачи, отрываясь в роскошном отеле в тропическом раю. Я, конечно же, не засиживался бы над работой днями и ночами, чтобы научить других зарабатывать деньги.
      Ну и в чем же тут дело? Давайте взвешенно и серьезно рассмотрим реальную экономическую ситуацию – сочинение руководства по бизнесу. Наш автор, будучи просто автором, получает от 6 до 8 процентов от дохода, приносимого его продуктом. Это значит, что 92 процента его усилий уходят непосредственно книгоиздателям, дистрибьютерам и книготорговцам. Если он действительно разбирается в бизнесе, как утверждает, как же он докатился до сочинения книг? А не стоило ему сразу набрать обороты и стать книгоиздателем? Вспомните ярчайший пример Уильяма Рэндольфа Херста, магната книгоиздания, выстроившего сказочный дворец Сан-Симеон и послужившего прообразом для «Гражданина Кейна». Вот он был богат.
      Как я понимаю, я уже успел серьезно подорвать к себе доверие, но потерпите меня еще немного, потому что я собираюсь сделать шокирующее заявление: я действительно богат. Чертовски богат. Значит, вам стоит обратить на меня внимание. Вы должны в гипнотическом экстазе выслушивать мои заявления о будущем бизнеса, хотя я сам и пальцем о палец не ударил в мире бизнеса и абсолютно не намерен пачкать свою творческую натуру плебейской беготней с какой-то коммерцией.
      А как насчет главного, а? Насколько я богат? Что ж, я не самый богатый в мире. До сенсационного обвала их акций за это звание могли бы потягаться Билл Гейтс и Ларри Эллисон. Как ни трагично, я даже не самый богатый писатель в мире. Это, наверное, Стивен Кинг. Когда мы, писатели, рассуждаем о бизнесе в каком-нибудь отеле, проливая шардоне на собственные туфли, Стивен Кинг является для нас образцом успеха в нашей индустрии. «Ах! – восторженно повторяем мы. – Вот бы мне стать таким, как Стивен Кинг!» Страдать от постоянных кошмаров, лишиться зрения, попасть в больницу из-за потерявшего управление грузовика – да, такая жизнь по мне!
      Но хотя я и не Стивен Кинг, я все равно ужасно богат. Просматривая налоговые бумажки перед 15 апреля , я с вылезшими от удивления глазами убеждаюсь, что мои доходы и ресурсы значительно больше, чем у 99 процентов жителей нашей планеты. И хотя я одеваюсь, как вечный студент, и живу в киберпанковском запустении, я, без сомнения, принадлежу к финансовой элите мира. Я даже был на Всемирном экономическом форуме в Давосе. И мне не пришлось за это платить. Я был приглашен и включен в факультативную программу.
      Я знаю, подобное признание шокирует. Если бы я заявил, что отношусь к бисексуалам, алкоголикам или у меня маниакально-депрессивный психоз, меня бы охотно простили – в конце концов, я же писатель. А вот публично злорадствовать по поводу чьих-то доходов – просто какое-то ужасное люмпенство. Для людей, которых Дэвид Брукс назвал «буржуазной богемой», существует серьезнейшее социальное табу на хвастовство деньгами. Напечатав на этой странице заполненную налоговую форму за номером 1040, я совершил бы большее преступление, чем если бы я опубликовал в Интернете свои фото в голом виде.
      Тем не менее здесь, в шестой главе, я решился быть откровенным на предмет денег. Потому что это оздоровляет и дает силы посмотреть в лицо горькой правде насчет нас самих. Мое душевное здоровье сильно укрепилось, когда я наконец сломался и, рыдая над собственными платиновыми кредитными картами, признался, что каким-то образом разбогател. Нет смысла юлить и увиливать по этому поводу. Пришло время, когда отрицание хуже правды. Таким образом, я решился и готов дать показания по поводу специфической природы нынешнего и будущего поколения богачей, и, переходя от абстрактного к конкретному, я разберусь со своим собственным случаем.
      Когда двадцать пять лет назад я впервые начал писать книги, еще в легендарные первые дни отчаянной борьбы, я был молод, сентиментален и старался подражать богеме, но не был действительно беден. Хотя я носил драные теннисные туфли и питался в основном консервированным мясом-чили, я прекрасно проводил время. Мой отец был высокооплачиваемым специалистом, оплатившим мое четырехлетнее пребывание в колледже. Я подрабатывал. Даже моя очаровательная и неподражаемая подружка работала, полностью оплачивая все свои расходы, да и, если уж говорить правду, иногда мои тоже.
      Я шел на риск, выбрав писательскую жизнь, так как писал научно-фантастические романы, а подобный род деятельности считается ложкой дегтя в бочке будущего бизнес-резюме. Но у меня была возможность экспериментировать. К тому времени я уже знал, как выглядит и пахнет настоящая бедность, потому что подростком жил в Индии. Иногда трудно понять, как тебе повезло, но откровенная, неприкрытая нищета не забывается. В отличие от процветания, нищету не спутаешь ни с чем.
      Мои коллеги по корпоративной футурологии обычно используют определенные сценарии, чтобы открыть нам глаза на последствия наших поступков. Подготовленные как надо, они бывают очень реалистичными: хороший сценарий разрежет слои будущего, как нож кондитера. Так что давайте нафантазируем футурологический сценарий о моем личном экономическом положении.
      Представьте, что я взял себя самого помоложе, бледного двадцатилетнего романиста, и перенес его сюда, в будущее настоящее. Мы проводим явно нервничающего юнца в мой офис, будущее сегодня, ускользающий клочок пространства и времени, где я сижу и печатаю эту книгу.
      Нетрудно сделать вывод, что парень будет потрясен. А он бы мог поместить все свои земные богатства туда, на полку, куда я ставлю свои романы. Офис довольно хорош, но его потрясет не это. Как и большинство богемных детей из хорошо обеспеченных семей, он испытывает откровенное презрение к собственности. Без сомнения, он прямиком направится к моим романам и начнет изучать их от корки до корки, дабы понять, в какой момент я стал тряпкой, продался, потерял свою остроту. Этот ребенок был явным фанатиком, безнадежно мечтавшим, чтобы его услышали. Ему никогда и в голову не приходило, что его необычные мысли принесут ему деньги. Но это все же произошло. Он не был готов именно к этому. Это оказалось удивительным и тревожным.
      Когда появляются деньги, людям приходится как-то приспосабливаться к этому, даже если разбогатеть удается легко (вы можете выиграть в лотерее), последствия никогда не бывают простыми. О том, как разбогатеть, написана уйма книг. Но очень мало о том, как быть богатым. Быть богатым – легендарное ремесло. Это стиль жизни ничтожного, эксцентричного меньшинства. Когда богачи не делают деньги, – а это их основная страсть, – они все свое свободное время следят друг за другом, чтобы понять, как себя вести. Кроме того, они тратят массу времени, пытаясь избежать ловушек мошенников, которые хотят заполучить их деньги.
      Если вам доведется познакомиться с серьезными богатыми людьми, скажем, на Всемирном экономическом форуме или на уик-энде в отеле «Ренессанс», вы заметите, что они брезгливо поджимают губы, как только звучит имя Дональда Трампа. Дональд Трамп очень богат, но это мультяшная версия богача в хромированных доспехах. Он изысканно и нарочито делает вещи, которые, по мнению бедных, должны делать богатые: строит яхты, меняет подружек и ездит к президенту. Большинство богатых людей – хитрые провинциалы, никогда не опускающиеся до этого. По-настоящему богатые люди довольно сдержанны и вежливы, так как сдержанная вежливость – лучший способ избавиться от людей, которые хотят ваши деньги. Они не позволяют себе никаких безрассудств, как богачи, и не веселятся, как богачи.
      А это потому, что, веселясь, как богачи, вы не станете богаче – вы сделаете богаче других. Тот, кто радостно тратит деньги на женщин, вино и музыку, методично переправляет деньги в руки бывших жен, адвокатов и декораторов интерьера. Он не становится богаче – он становится беднее.
      Настоящие строители собственного состояния не придерживаются подобной линии поведения. Она полностью противоречит их темпераменту. Они используют свой капитал, а не транжирят его. Состояние – не громадная инертная масса, как мешок с нарисованным долларом в «Монополии», скорее это непрерывный процесс. Настоящее богатство – это сложные проценты и возвращение инвестиций, что означает вложение капитала лишь в перспективные области, где создается и пополняется большее богатство. Для строителя состояния, флагмана индустрии в этом и заключается суть дела. Ни при каких обстоятельствах он не бросит строить свое состояние лишь для того, чтобы «расслабиться и получить удовольствие». Никому не нужно двухсот миллионов долларов, чтобы расслабиться и получить удовольствие. Единственный смысл иметь двести миллионов долларов в том, чтобы превратить их в два миллиарда. Только после того, как у вас будет два миллиарда, вас начнут воспринимать серьезно.
      Читая мемуары очень богатых людей, вы не найдете упоминаний о том, как они брали из банка громадные суммы или поили рысаков шампанским. Они могли вытворять такое, но только если жена или муж настояли на этом и привели людей с камерами. Очень богатые люди обычно бывают предельно сосредоточенными, мрачными трудоголиками. В их книгах не открываются удивительные тайны их богатств. Они никогда не пишут о финансовых пирамидах, надежных схемах инвестирования, золотых приисках или правительственных лазейках. Их хромые жульнические схемы – просто приманки, использующие жадность наивных людей, ничего не понимающих в капитализме.
      Даже если какая-то лотерея принесет вам кучу денег, вы не сможете сохранить их, если не сумеете впоследствии удачно распорядиться ими.
      Вот где мне, простому писателю, не по пути с серьезными богатыми людьми. Я не капиталист. Я просто высокооплачиваемый независимый подрядчик культурной индустрии, тот, кто развлекает, и мое ненадежное благополучие может исчезнуть, как только публика нахмурит брови. Я превращаю слова в доходы книгоиздателей, но я никогда не умел превращать деньги в еще большие деньги. Я видел, как это делается, и я знаю, как это делать, но сам этим не занимаюсь.
      Причина, по которой я этим не занимаюсь, по крайней мере пока, в том, что это страшный, сильнодействующий наркотик. Как ни странно, все действительно очень просто. Из шекспировского сморщенного Панталоне выйдет превосходный богач, потому что он внимателен, настойчив, умеет сосредоточиться на деталях, но явно не способен радоваться жизни. Посмотрите на него: очки и тощие ноги, страшно сморщенный, вечно мерзнущий и ужасно замороченный. Целовать такого – тяжкий труд. Женщинам, которые выйдут за него из-за денег, нелегко придется зарабатывать себе на жизнь.
      Такова цена слишком серьезного отношения к деньгам. Но дело в том, что у меня всего одна жизнь – ограниченное количество человеческих часов, годных к употреблению. Когда я беззаботно разбрасываюсь деньгами вместо того, чтобы обращать их в акции, инвестиции в недвижимость, ценные бумаги казначейства или облигации, это наверняка кажется сумасшествием, но это лишь одна сторона медали. Когда я делаю что-то необычное и экстравагантное, например торчу в Мюнхене на конференции по трансплантации головного мозга, я не просто наношу удар по своему финансовому будущему – я к тому же и становлюсь лучше как научный фантаст. Я сознательно делаю инвестиции в собственный образ независимого художника. Потому что, черт возьми, мюнхенский материал был просто фантастическим! Слышали бы вы доклад одного профессора об использовании роботов для исследования канализационных труб Восточной Германии. Затем я обедал с австралийским трюкачом, протыкавшим свое тело стальными крюками и выезжавшим из окна по бельевой веревке… Но я что-то отклонился от темы. Мне кажется, свойство отклоняться от темы заложено в моей натуре. А в бизнесе «отклонение от темы» всегда фатально.
      Закончив горько рыдать по поводу того, что мои книги хорошо продаются, я как-то смирился с тем, что у меня есть деньги. Мы с капитализмом заключили стабильное, хотя и не особенно плодотворное соглашение. Это работает приблизительно так. Я пишу действительно необычные книги, и появляются кое-какие деньги. Тогда я отправляюсь их тратить в самые необычные места и узнаю необычные вещи. В результате мои книги становятся еще необычнее. Теоретически этот процесс может продолжаться до тех пор, пока я смогу печатать и останется хоть кто-то желающий мне платить.
      Но, увы, время идет, и старые истины меняются. Самое странное в моих отношениях с капитализмом то, насколько мир бизнеса приблизился к научной фантастике. По мере того как проходили годы и моя карьера шла в гору, бизнес все с большей скоростью и агрессивностью врывался на мое культурное поприще. Научная фантастика всегда была символом необычного и нестандартного, но начало века ознаменовалось тем, что я впервые стал получать серьезные предложения о работе от бизнесменов. Бизнесмены начали просить меня занять руководящие посты, войти в консультативные комитеты или в советы директоров корпораций.
      Было бесполезно объяснять им, что я никогда в жизни не работал по найму, что у меня нет административного опыта и что я совершенно не заинтересован в оправдании доверия акционеров. Они все это уже знали. В действительности им именно это и нравилось. Вот почему они домогались меня. Я зарабатывал себе на жизнь, делая деньги на чем-то вымышленном и странном, а они считали это важнейшим для бизнеса качеством.
      «Именно поэтому вы нам нужны»,  – настаивали они с нарисованной улыбкой богачей. И среди них были не только маньяки из доткомов, печально известные своим энтузиазмом и безумным поведением. The Wall Street Journal стал заказывать мне редакционные статьи. А вскоре случилось так, что я начал писать и для Fortune.
      Мне стало как-то не по себе от этого. Я даже однажды обратился за советом и поддержкой в Консультативный комитет фонда Рокфеллера в Вашингтоне и в Национальную академию наук. Августейшие эксперты, как я считал, должны были знать, почему со мной это случилось. Но никто не помог мне сняться с крючка, а один профессор из очень престижного университета публично обвинила меня в «лицемерии». «Почему? – вопрошала она. – Почему я пытаюсь отрицать свое влияние на технокоммерческое развитие?»
      Это показалось мне очень странным. Мне довольно интересны бизнесмены как класс, но ничуть не больше, чем, скажем, политики или военные. Политики никогда не баллотировали меня в правительство, а военные не призывали меня в армию. Почему же бизнесмены неожиданно так засуетились?
      Если это было безумием, то оно охватило весь мой город. В 1975 году мой родной Остин в Техасе был полон одетых в рваные джинсы, радостных, выпендривающихся низкооплачиваемых типов, точно таких же, как я в молодости. К началу XXI века его заполнили одетые в джинсы от кутюрье жизнерадостные, суперделовые, высокооплачиваемые типы, похожие на тех, которые хотели нанять меня. Дело не в том, что мы, жители Остина, постепенно утратили наши контркультурные хипстерские ценности и, повзрослев, продались. Ничего нового в этом нет. Так происходит в богемной среде уже лет сто пятьдесят, и правила игры вполне ясны. Все поседевшие детки толстосумов тщательно «отмывались» для собственных детей и соседей, но остинский богемный андеграунд постоянно пополняла новая волна студентов. Контркультура, как обычно, – никаких проблем.
      Эта трансформация была другой, более фундаментальной, более серьезной. Общество каким-то образом решило сделать продуктом интеллектуальную собственность, оценив эфемерную болтовню грубыми холодными деньгами. Все, что прежде считалось философствованием недоучек по поводу пиццы и бейсбола, неожиданно стало коммерческим обменом рыночной информацией. Малейший пустяк стал раздуваться как мыльный пузырь. Разговоры о работе превратились в web-сайты по найму. Телефонная болтовня стала электронной почтой. А домашние распродажи превратились в eBay.
      Почему это произошло? Потому что появилась действительно новая экономика, не обязательно лучшая, но новая по своему характеру. У информационной экономики иная техническая инфраструктура и новые методы накопления (и утраты) богатства. В этом можно убедиться на таком простом примере, как покупка офисного оборудования. К 1960 году уже появились кое-какие компьютеры – они обычно делались и продавались компанией International Business Machines и составляли около 15 процентов затрат на оборудование большого бизнеса. К 1980 году их доля выросла до 25 процентов, и где-то в это время затраты на компьютеры и сети стали называться «технологиями», словно все остальные технологии неожиданно перестали иметь отношение к делу. В 2000 году уже 53 процента расходов на оборудование составляли «технологии». Вместо сырья они используют бизнес, это орудие торговли.
      Бизнесмены покупают компьютеры не только потому, что они эффектно мерцают и забавно пикают. Они покупают их для бизнеса: делать деньги и время из производственных процессов и дистрибуции, составлять в базах данных массивные досье на собственных поставщиков и потребителей. Они повышают собственную конкурентоспособность, открывают принципиально новые рынки, координируют точность поставок, превращают потребителей в конечных пользователей и заваливают все вокруг продающимися на ура блобджектами. «Информация» изменилась потому, что ее заставили служить экономике. Элементарные умные вещицы, когда-то считавшиеся почти недосягаемыми, теперь можно запатентовать, сохранить и размножить, превратить в файлы и алгоритмы, поместить на диски и прокрутить в Сети.
      И не только Остин превратился из сонного студенческого городка в кузницу web-сайтов и программного обеспечения. Точно такая же участь постигла и его родных братьев, американские города Беркли, Барлингтон, Шарлотта, Чаттануга, Мэдисон, Портленд, Ралей и Сан-Диего. Эти когда-то скромные местечки были студенческими городками и резиденциями губернаторов. Колледжи – это доиндустриальные институты, сделавшие своим бизнесом публичное изрыгание информации. Государство разводит клерков всех мастей и информационные центры, поскольку государство само источник разной статистики и досье. Колледжи и государство позволяли грамотным выживать, но компьютерные сети превратили грамотных в компьютерно-грамотных, а это сделало из них постиндустриальных умников. Так что местечки, прежде идеально подходившие для изолированных от жизни писателей, теперь идеально подходят для гуру UNIX.
      А теперь давайте я объясню вам, как создают и продают информационные товары. Если вы хотите стать магнатом XXI века, это знание вам жизненно необходимо. Если же вы просто неглупый человек с творческими наклонностями, которому коммерция в любом виде надоела до смерти, моя инструкция не даст вам полностью деморализоваться и зайти в тупик, когда до вас неожиданно дойдет, что вы каким-то образом страшно обогащаете совершенно посторонних людей.
      Для понимания современного информационного бизнеса мы должны как следует понять основную мысль, заключающуюся в том, что «информация хочет быть свободной». Этот знаменитый афоризм был выдуман Стюартом Брэндом, по-настоящему великим американцем, который одновременно является и корпоративным футурологом мирового масштаба, и закоренелым чудаком хиппи. Хотя Бранд не слишком богат и никогда никуда не избирался, он, как всем известно, один из самых влиятельных во всем мире людей. Доказательством этому может служить тот факт, что, хотя сам он почти не изменился со своей зеленой юности 1950-х, мир в начале века стал почти таким, каким Стюарт Бранд был всегда.