Глава 8

Наше дело

Оксфордский календарь вмещает в себя традиционные три триместра, и каждый имеет свою особенность. Год начинается с осеннего триместра, который длится почти до Рождества, за это время студенческие тела и умы, порядком отдохнувшие и расслабившиеся за лето, вновь входят в ритмы университетской жизни. Дни становятся короче, небо тускнеет, каменные и кирпичные постройки города становятся темными от дождя, а мысли – более собранными.

Время второго триместра, с Рождества до Пасхи, совпадает с зимой и началом весны, когда дни начинают удлиняться и природа являет первые ростки новой жизни. В мае, на Троицу, приходит третий триместр, и все вокруг тогда бурлит и расцветает под солнцем. Это время сдачи экзаменов за год.

Из всех триместров больше всего мне нравится осенний, когда отдохнувший ум начинает работать особенно интенсивно, а улицы почти сплошь покрыты мокрыми осенними листьями.

Теперь, вспоминая первый триместр 1918 года, я не могу отделить его от последующих бурных событий. Я была рада снова заняться накачиванием своего ума знаниями. За первый год я прочно встала на ноги и заложила фундамент, на котором теперь можно было начинать строить основное здание. Я больше не изнуряла себя долгими часами сидения в библиотеке Бодли, хотя внутри меня что-то замирало, когда я чувствовала запах книг. Я начала серьезно заниматься с преподавателями, и хорошо помню, с каким интересом и уважением они порой на меня смотрели, и это радовало меня не меньше, чем «неплохо, Рассел», произнесенное Холмсом. Еще я никогда не забуду тот день, когда пушки на полях Европы наконец замолкли. Это был день всеобщей радости и восторга, с криками, объятиями и поцелуями.

Едва ли можно назвать делом то, что приключилось в конце осеннего триместра. Клиентами в нем выступали мы сами, ибо речь шла о спасении наших собственных жизней. Все это обрушилось на нас подобно шторму, угрожая нашим жизням, психике и нашим с Холмсом отношениям.

Для меня лично это началось отвратительным мокрым декабрьским вечером. Я по горло была сыта Оксфордом с его метеосюрпризами: снег сменялся противным ледяным дождем. Я была одета по погоде, но даже мои высокие ботинки и непромокаемый плащ пришли в плачевное состояние, пока я дошла от Бодли до дома. К этому времени меня чуть ли не тошнило от погоды, от Оксфорда, от моих преподавателей, и к тому же я смертельно устала, чертовски проголодалась и чувствовала, что вот-вот заболею.

Только одно обстоятельство удерживало меня от полного отчаяния – уверенность, что все это ненадолго. Я успокаивала себя мыслями о том, что завтра уже буду далеко отсюда и вечером в это же время погружусь в кресло у огромного камина с бокалом чего-нибудь согревающего в ожидании роскошного ужина в приятной компании и буду наслаждаться хорошей музыкой. Не говоря уже о симпатичном старшем брате Вероники Биконсфилд, который должен приехать домой на Рождество.

Самое чудесное – это Рождество вдали от моей тети. Я собиралась поехать к Ронни в Беркшир на две недели, начиная с завтрашнего дня. И уже давно могла бы быть у нее, как минимум еще три дня назад, если бы не досадная задержка, вызванная последним заданием одного из самых капризных и вредных преподавателей. Но теперь все было позади: задание выполнено, что стоило мне целых шести часов в Бодли. Наконец я была свободна. Завтрашняя перспектива немного согревала меня, несмотря на бушующее вокруг ненастье.

Тем не менее, пока я добиралась до своего жилища, я чувствовала себя мокрой курицей. На пороге я стряхнула с себя воду и достала носовой платок, чтобы протереть очки, после чего толкнула дверь.

– Добрый день, мистер Томас.

– Скорее вечер, мисс Рассел. Погода, я вижу, чудесная.

– О, чудесный вечер для прогулки, мистер Томас. Почему бы вам с супругой не сходить погулять? На улице просто восхитительно. О, какая прелесть! Это сделала миссис Томас? – Я надела очки и уставилась на маленькую нарядную рождественскую елку, которая стояла в углу.

– Да, это дело ее рук. Красиво, не правда ли? Да, кстати, тут для вас кое-что есть. Подождите, я сейчас. – Старик повернулся к стойке для корреспонденции, где каждая ячейка соответствовала определенной комнате. Моя была в третьем ряду крайней слева. – Вот. Это вечерняя почта, а это вот письмо от старой, э-э, пожилой женщины. Она заходила сюда и спрашивала вас.

Среди почты оказалось еженедельное послание миссис Хадсон. Холмс писал редко, так же как и доктор Уотсон (теперь дядя Джон). Я взглянула на другой конверт.

– Женщина? А что она хотела?

– Я даже не знаю, мисс. Она сказала, что ей нужно поговорить с вами, а когда я сообщил, что вы вернетесь позже, передала для вас вот это.

Я с любопытством осмотрела конверт. Он был дешевым, такие всегда можно купить на любой почте или вокзале, и аккуратным почерком на нем было написано мое имя.

– Это ваш почерк, мистер Томас, не так ли?

– Да, мисс. Конверт был чистым, когда она дала его мне, и я надписал его.

Стараясь не трогать угол, где остался смазанный отпечаток большого пальца, я открыла конверт специальным ножичком, который дал мне мистер Томас, и извлекла смятое содержимое. К моему изумлению, там оказалось лишь рекламное объявление стекольных мастерских, что были расклеены по всему городу. Перевернув объявление, я увидела на обратной стороне в самом центре след собачьей лапы, свидетельствующий о том, что листок валялся на улице, прежде чем был помещен в конверт. Я вновь перевернула его в недоумении. Мистер Томас наблюдал за мной, вероятно, испытывая то же чувство, но из вежливости ни о чем меня не спрашивал. Я посмотрела на листок против света. По-прежнему ничего.

– Довольно странное послание, мисс Рассел.

– Да уж. У меня есть тетя с причудами, это похоже на ее фокусы. Полагаю, это приходила она. Прошу прощения, если она причинила вам беспокойство. Как она выглядела?

– Ну, вы знаете, мисс, я бы никогда не подумал, что она ваша родственница. У нее черные волосы и она некрасива... ах, прошу прощения, мисс, но мне кажется, ей бы пошла на пользу консультация с доктором-косметологом, он помог бы ей справиться с этой огромной безобразной бородавкой на подбородке.

– А когда она здесь была?

– Около трех часов назад. Я предложил ей остаться и дождаться вас, хотел угостить ее чашкой чая, но когда пошел открыть заднюю дверь, то услышал, как она сказала, что, пожалуй, пойдет, а когда вернулся, она уже ушла. Если она придет снова, мне провести ее к вам?

– Думаю, что не стоит, мистер Томас. Лучше пошлите кого-нибудь за мной, и я спущусь сама.

Мне не хотелось, чтобы незнакомка пришла прямо ко мне. Я перевела взгляд на ячейку, откуда мистер Томас только что извлек письмо. Очень любопытно. Кто же это мной интересовался и, что самое главное, зачем?

Поблагодарив мистера Томаса, я прошла по коридору и, сев на нижнюю ступеньку лестницы, сняла ботинки. Не думаю, что сделала я это только из-за того, что они были неудобными, просто они запачкались и мне не хотелось доставлять миссис. Томас лишних хлопот с уборкой. Так или иначе, но я поднялась по лестнице в одних чулках, ни единым шорохом не выдавая своего присутствия.

Здание было тихим. Слышен был только шум дождя на улице. Раньше, бывало, поднимаясь по этой лестнице, я удивлялась, сколько шума могли наделать несколько женщин, живущих по соседству. Вот комната Вероники, двери закрыты, что было довольно редким явлением. Мне казалось, я ощущаю ее присутствие, слышу звуки разгульной вечеринки, которую она устраивала неделю назад. А вот комната Джейн Делафилд, тихой, но решительной девушки, которая любит какао. А вот Кэтрин, ее симпатичный брат имеет странное увлечение – кажется, он выращивает розы. Нет, ирисы. Все они уже разъехались по домам, в свои семьи, где тепло и безопасно, в то время как Мэри Рассел, замерзшая и одинокая, поднимается по холодным деревянным ступенькам в свои апартаменты.

На верхней площадке я повернула за угол и достала ключ. Я потянулась к дверной ручке и, погруженная в свои мысли, никак не связанные со странной женщиной, едва не наткнулась на свою чем-то перепачканную дверь. Ключ был уже в дюйме от замка, когда я застыла, ощутив себя автомобилем, вынужденным резко затормозить. Блестящая дверная ручка была вся в грязи, а на замочной скважине виднелись маленькие свежие царапины. Под дверью проступала полоска света...

Я встряхнула головой. Давай, Рассел, не будь такой подозрительной. Миссис Томас часто оставляет свет для меня и разжигает камин, если я задерживаюсь до темноты. Нет никаких причин для беспокойства. Но я была раздражена и из-за погоды, и из-за вынужденной необходимости отложить поездку в Беркшир. Нервы мои были на пределе. Я заглянула в замочную скважину и, чувствуя себя полной идиоткой, под дверь. Ничего не увидев, я вновь достала ключ, но прежде окинула взглядом все вокруг, не заметив ничего зловещего. Однако, пробегая взглядом по коридору, я увидела, точнее мне показалось, что увидела, что-то малозначительное, какую-то деталь. Я медленно вернулась к лестничной клетке и удивилась, заметив на подоконнике грязь, два листа плюща и дождевые капли.

Как это сюда попало? Как такая грязь могла избежать швабры миссис Томас?

«Нет, Рассел. Твое воображение заходит уж слишком далеко. Вероятно, это сама миссис Томас открывала окно, чтобы выгнать моль, отсюда и капли дождя с листвой и... Нет? Тогда это садовники, которые подстригали весной плющ, а теперь вернулись закончить свое занятие? Но зачем им открывать окно?»

Я взяла себя в руки и вернулась к своей двери, где в течение нескольких минут стояла, сжимая в руке ключ и не решаясь им воспользоваться. Больше всего я желала, чтобы со мной оказался револьвер, который Холмс заставил меня взять, но он остался в комнате, в ящике шкафа, и был так же бесполезен, как если бы находился где-нибудь в Китае.

Дело в том, что у Холмса были враги, и их было много. Он объяснял мне это не раз, подчеркивая, что и мне следует быть осторожной, дабы не стать объектом мести его «знакомцев». Я считала, это маловероятным, но тем не менее не могла не признать, что все возможно. И именно тогда, тем дождливым вечером, стоя возле своей двери, я вспомнила давнее предостережение Холмса. Неужели и я теперь стала жертвой чьей-то ненависти к Холмсу?

Меня так и подмывало спуститься по лестнице и попросить мистера Томаса вызвать полицию, но представив оксфордских констеблей с их манерами разгуливающими здесь в грязной обуви, я призадумалась. Они могут спугнуть злоумышленника, и мне потом вряд ли доведется спать здесь спокойно.

Исключив полицию, я оставила себе два варианта. Я могла открыть дверь ключом и встретиться лицом к лицу с тем, кто там находился, но годы общения с Холмсом не прошли для меня даром, и я отбросила эту мысль. Оставалось одно: проникнуть в свою комнату другим путем. К несчастью, единственный другой путь лежал через окна, которые выходили на задний двор и находились на высоте двадцати пяти футов. Летом я один раз влезала в окно по плющу, но тогда было сухо, тепло и светло. Я знала, что стебли выдержат мой вес, но выдержат ли его мои пальцы?

«Боже мой, Рассел, да это же всего лишь двадцать пять футов. Ты стала ленивой в своем Оксфорде, целыми днями просиживая за партой или в библиотеке. Холода испугалась? Но наверху-то опять согреешься. У тебя действительно нет другого выбора. Так что вперед», – сказала я себе.

Пройдя по коридору, я спустилась на один лестничный пролет, затем прошла по другому коридору к другой лестнице в конце его. Она вела во внутренний двор. Я сняла шерстяные чулки, куртку и оставила их вместе с ботинками и сумкой в темном углу. Очки я положила в карман рубашки и застегнула его на пуговицу, после чего, глубоко вздохнув, бросила себя в объятия бушующей непогоды.

Температура, пока я была в здании, еще больше упала, у меня захватило дыхание, когда ледяная вода попала мне за шиворот. Я схватилась вмиг замерзшими руками за ветки плюща и начала подниматься, заметив, что пальцы ног перестают чувствовать что-либо. Я уже сто раз пожалела, что не попросила мистера Томаса вызвать полицию, но тем не менее продолжала подниматься почти механически.

Достигнув второго ряда темных окон, я уже могла видеть освещенные окна своей комнаты прямо у себя над головой. С удвоенной энергией я продолжила подъем. Медленно я поравнялась со своим первым окном и заглянула в щель между занавесок. В этой комнате никого не было, только горел камин. Проклиная все на свете, я, с трудом сгибая руки, переместилась к другому окну. Здесь плющ был тоньше, и я чуть не упала, но успела схватиться за карниз. Ветер заглушил шум, и я прильнула к окну.

На этот раз мне повезло больше. Даже без очков я могла разглядеть пожилую женщину, которую описывал мистер Томас. Она сидела у камина, склонившись над книгой и вытянув ноги в чулках. Я нашарила карман рубашки, расстегнула его и извлекла очки, едва их не уронив. Мне удалось в конце концов нацепить очки на нос, и лицо незнакомки сфокусировалось. Даже издалека она выглядела крайне мерзко, с ее отвратительной черной бородавкой, которая напоминала большое насекомое, ползущее по подбородку. Я отпрянула от окна и лихорадочно соображала, как мне быть. Нужно что-то делать, и побыстрее, пока мои руки совершенно мне не отказали.

Струйки ледяной воды стекали по моей спине к босым ногам. Мозг функционировал медленно из-за холода, но что-то в этой женщине показалось мне знакомым. Что же? Наступив одной ногой на каменный карниз, я вновь всмотрелась в фигуру. Может, ухо? И тут внезапно все встало на свои места. Я просунула свои многострадальные пальцы между рамами и попыталась открыть окно. Женщина подняла голову, затем встала и подошла, чтобы помочь мне. Я взглянула на «нее» со злостью.

– Черт бы вас побрал, Холмс, что вы здесь делаете? И, ради Бога, помогите мне забраться в комнату, а не то вам придется соскребать меня с тротуара.

Вскоре я стояла дрожа на ковре своей комнаты и вытирала очки занавеской, дабы как следует разглядеть лицо Холмса. Он стоял передо мной в поношенной одежде пожилой женщины с этой жуткой бородавкой на лице, ничуть не смущаясь тем, что заставил меня совершить такой подвиг – влезть в окно по плющу, да еще в такой дождь.

– Черт возьми, Холмс, ваша любовь к драматическим представлениям могла стоить мне сломанной шеи, а если после всего этого я заработаю воспаление легких, то это будет исключительно благодаря вашим фокусам. Отвернитесь. Мне нужно снять эту одежду. – Он послушно развернул стул к стене, и я неуклюже стянула с себя перед камином мокрую одежду, влезла в длинный серый халат, который оставила на табуретке еще утром, после чего взяла полотенце, чтобы вытереть волосы.

– Можете теперь повернуться. – Я кинула мокрую одежду в угол, чтобы разобраться с ней позже. Мы с Холмсом были близкими друзьями, но мне не хотелось размахивать своим нижним бельем перед его носом. Всякая дружба имеет свои границы.

Я подошла к ночному столику, взяла расческу и, подвинув табуретку к огню, стала расчесывать мокрые волосы, которые в тепле постепенно высыхали. Кончики пальцев, носа и ног начало покалывать, к ним возвращалась прежняя чувствительность. Холмс нахмурил брови.

– У тебя есть бренди?

– Вы же знаете, что я не пью.

– Я ведь не спрашиваю, пьешь ли ты, – произнес он терпеливо, – меня интересует, есть ли оно у тебя. Я хочу немного бренди.

– Тогда полагаю, что вам придется обратиться к моей соседке.

– Мне кажется, молодая девушка будет не очень рада визитеру вроде меня.

– Это не играет никакой роли, потому что она уехала на каникулы в Кент.

– Что ж, в таком случае будем считать, что она дала нам свое разрешение. – Он вышел в коридор, но потом его голова вновь появилась в дверях. – Кстати, не трогай эту штуку на столе – это бомба.

Я уставилась на черную коробку, опутанную множеством проводков. Вскоре вернулся Холмс с бутылкой моей соседки и двумя ее же бокалами. Он щедро наполнил мой бокал и налил чуть поменьше себе.

– Бренди не очень хорошее, но в этих бокалах оно может показаться вкуснее. Выпей, – велел он.

Я послушно отпила глоток, после чего сразу закашлялась. Но это заставило меня перестать дрожать, и, когда я допила, по всему моему телу до самых кончиков пальцев на ногах разлилось приятное тепло.

– Полагаю, вы знаете, что алкоголь – далеко не лучшее лекарство? – сердито спросила я.

Я действительно была сильно рассержена всем этим маскарадом, да еще эта бомба, лежавшая на моем столе.

– Если бы в этом не было необходимости, я бы не дал тебе бренди. Как бы там ни было, я вижу, что это тебе помогло, и давай побыстрее заканчивай со своими волосами и устраивайся поудобнее. У нас впереди долгий разговор. Ах, какой я стал в старости забывчивый. – Он подошел к корзинке, с какими женщины ходят за покупками, и достал оттуда сверток, который, как я сразу догадалась, был посылкой от миссис Хадсон. Мое настроение сразу поднялось.

– Какой приятный сюрприз. Дай Бог здоровья миссис Хадсон. Однако я не в состоянии вот так сидеть и есть перед грязной старухой, у которой по подбородку ползет насекомое. А если после вас в комнате останутся еще и блохи, то на мое прощение не рассчитывайте.

– Это чистая грязь, – заверил он меня и отклеил мерзкую бородавку, после чего встал и, сняв с себя юбку и блузу, сел уже прежним Шерлоком Холмсом.

– Вот теперь можете пожелать мне приятного аппетита.

Я закончила вытирать волосы и с жадностью протянула руку за пирожком с мясом. У меня были хлеб и сыр, но эти пирожки, даже двухдневной давности, были намного вкуснее.

Спустя некоторое время я отвлеклась от пиршества и заметила, что Холмс наблюдает за мной с выражением любопытства на лице, которое тут же сменилось его обычным выражением некоторого превосходства.

– Я была голодна, – сообщила я, сама не знаю зачем, вроде как оправдываясь, – я имела дело с ужасным преподавателем, из-за которого пришлось пропустить ленч и к тому же проторчать полдня в библиотеке. Что-то не могу припомнить, завтракала ли я сегодня. Впрочем, вполне возможно, что да, но это было уже давно.

– Что же тебя так захватило на этот раз?