– Нет, не надо, – тихо сказала Фрэнни.
      Карла прижала ладонь к щеке и уставилась на мужа.
      – Ты добивалась этого десять лет, – сказал Питер. Голос его слегка дрожал. – Я всегда убеждал себя не делать этого, потому что бить женщин не в моих правилах. Я и сейчас так думаю. Но когда человек – мужчина или женщина – превращается в собаку и начинает кусаться, кому-то надо поставить его на место. Мне только жаль, Карла, что я не сделал этого раньше.
      – Папочка…
      – Помолчи, Фрэнни, – сказал он с безразличной суровостью, и она умолкла.
      – Ты говоришь, что она эгоистка, – сказал Питер, продолжая смотреть прямо в окаменевшее, изумленное лицо жены. – На самом деле тыэгоистка. Ты перестала любить Фрэнни, когда умер Фред. Именно тогда ты решила, что любовь может принести слишком много страданий и что жить для себя – гораздо безопаснее. И тогда ты посвятила себя этой комнате. Ты обожала умерших членов своей семьи и совсем забыла о живых. Боль – причина перемен, но вся боль мира не способна изменить фактов. Ты была эгоистична.
      Он подошел и помог ей встать. Выражение ее лица не изменилось. Глаза по-прежнему были широко раскрыты, и в них застыло выражение недоверия.
      – Я виноват в том, что не остановил тебя. Чтобы не доставлять лишних хлопот. Чтобы не раскачивать лодку. Видишь, я тоже был эгоистом. И когда Фрэн поступила в колледж, я подумал: Ну что ж, Карла теперь может жить как хочет, и от этого никому не будет плохо, кроме нее самой, а если человек не знает, что ему плохо, то, возможно, с ним все в порядке. Я ошибся. Я и раньше ошибался, но никогда моя ошибка не была такой непростительной. – Мягко, но с силой он взял ее за плечи. – А теперь, я скажу тебе как муж. Если Фрэнни нужно пристанище, то она найдет его здесь – как и было всегда. Если ей нужны деньги, она сможет найти их в моем кошельке – как и было всегда. И если она захочет оставить ребенка, она так и сделает. Более того, я скажу тебе одну вещь. Если она захочет покрестить ребенка, обряд будет совершен прямо здесь. Прямо здесь, в этой чертовой гостиной.
      Рот Карлы широко раскрылся, и теперь из него стали доноситься звуки. Сначала они звучали странно, как свисток закипающего чайника. Потом они перешли в пронзительный вопль.
      – ПИТЕР, ТВОЙ СОБСТВЕННЫЙ СЫН ЛЕЖАЛ В ГРОБУ В ЭТОЙ КОМНАТЕ!
      – Да. И именно поэтому я считаю, что не найти лучше места для того, чтобы покрестить новую жизнь, – сказал он. – Кровь Фреда. Живаякровь. А сам Фред, он уже много лет как мертв. Карла. Его давно уже съели черви.
      Она вскрикнула и закрыла уши руками. Он наклонился и отвел их.
      – Но червям не досталась твоя дочь вместе со своим ребенком. Неважно, откуда он взялся, но он живой.Ты, похоже, собралась ее прогнать, Карла. Что у тебя останется, если ты это сделаешь? Ничего, кроме этой комнаты и мужа, который будет ненавидеть тебя за то, что ты сделала. Если ты это сделаешь, то это будет все равно как если бы в тот день мы оказались втроем – я и Фрэнни вместе с Фредом.
      – Я хочу подняться наверх и прилечь, – сказала Карла. – Меня тошнит. Думаю, мне лучше прилечь.
      – Я тебе помогу, – сказала Фрэнни.
      – Не смей ко мне прикасаться. Оставайся со своим отцом. Похоже, вы вместе с ним все продумали. Как вы расправитесь со мной. Почему бы тебе просто не поселиться в моей гостиной, Фрэнни? Не запачкать ковер? Не швырнуть угли из печи в мои часы? Почему бы и нет?
      Она захохотала и протиснулась в коридор мимо Питера. Она шаталась, как пьяная. Питер попытался взять ее одной рукой за плечи. Она оскалилась и зашипела на него, как кошка.
      Пока она медленно поднималась по лестнице, опираясь на перила красного дерева, ее смех перешел в рыдания. Они были такими безутешными и отчаянными, что Фрэнни чуть не закричала, одновременно почувствовав, что ее сейчас вырвет. Лицо ее отца было цвета грязного белья. Наверху Карла обернулась и пошатнулась так сильно, что Фрэнни подумала, что сейчас она скатится вниз. Она посмотрела на них, как будто собиралась что-то сказать, но потом снова отвернулась. Мгновение спустя дверь ее спальни приглушила бурные звуки горя и боли.
      Фрэнни и Питер потрясение уставились друг на друга. Дедушкины часы продолжали тикать.
      – Это подействует, – сказал Питер. – Скоро она придет в себя.
      – Ты уверен? – спросила Фрэнни. Она медленно подошла к отцу, прислонилась к нему, и он обняв ее одной рукой. – Мне так не кажется.
      – Это неважно. Сейчас мы не будем об этом думать.
      – Я должна уйти. Она не хочет видеть меня здесь.
      – Ты должна остаться. Ты должна быть здесь в тот момент, когда – если, конечно, это случится – она придет в себя и поймет, что ты по-прежнему нужнаей. – Он выдержал паузу. – Что касается меня, то я давно это понял, Фрэн.
      – Папочка, – сказала она и положила голову ему на грудь. – Папочка, мне так жаль, я чувствую себя такой виноватой, такой виноватой…
      – Тсс, – сказал он и погладил ее по волосам. Ее волосы были освещены мягким вечерним светом, золотым и спокойным, таким, какой обычно освещает музеи. – Тсс, Фрэнни, я люблю тебя. Я люблю тебя.
 

– 12 -

 
      Снова зажглась красная лампочка. Насос зашипел. Дверь открылась. На вошедшем человеке не было белого скафандра, но в нос ему был вставлен блестящий фильтр, немного похожий на серебряную вилку с двумя зубцами.
      – Привет, мистер Редман, – произнес он, пересекая комнату. Он протянул руку в прозрачной резиновой перчатке, и Стью удивленно пожал ее. – Меня зовут Дик Дитц. Деннинджер сказал, что вы не будете играть в футбол, пока не узнаете, какой счет.
      Стью кивнул.
      – Хорошо. – Дитц присел на краешек кровати. Он был большим смуглым человечком, немного похожим на гнома из диснеевского мультфильма. – Так что вы хотите знать?
      – Во-первых, я хочу знать, почему на вас нет скафандра?
      – Потому что Джеральдс утверждает, что вы не заразны. – Дитц указал на морскую свинку за двойным стеклом. Морская свинка сидела в клетке, а за ней стоял сам Деннинджер с бесстрастным лицом.
      – Джеральдс?
      – Джеральдс последние три дня дышал одним с вами воздухом, который поступал к нему через конвектор. Болезнь, которой заразились ваши друзья, легко передается от людей морским свинкам и наоборот. Если б вы были заразны, Джеральдс давно бы сдох.
      – Что у меня?
      – Черные волосы, голубые глаза, смуглая кожа, – стал плавно перечислять Дитц, но, прервавшись, повнимательнее посмотрел на Стью. – Не смешно, да?
      Стью ничего не ответил.
      – Хотите ударить меня?
      – Не думаю, что в этом будет толк.
      Дитц вздохнул и потер переносицу.
      – Послушайте, – сказал он. – Когда дела плохи, я начинаю шутить. Кто-то курит, кто-то жует жвачку. Это помогает мне держать себя в руках, вот и все. А что до болезни, которой вы больны, то, насколько смогли установить Деннинджер и его коллеги, вы абсолютно здоровы.
      Стью невозмутимо кивнул. Но ему показалось, что этот маленький гном сумел угадать под его бесстрастным лицом то внезапное и глубокое облегчение, которое он испытал.
      – Что у других?
      – Извините, это секретная информация.
      – Как заразился Кэмпион?
      – Это тоже засекречено.
      – Я думаю, он был военным. И где-то там произошел несчастный случай. Типа того, что был с этими олухами из Уты тридцать лет назад, только посерьезнее.
      – Мистер Редман, меня могут посадить в тюрьму только за то, что я буду говорить вам «горячо» или «холодно».
      Стью задумчиво почесал покрывшийся щетиной подбородок.
      – Вам надо радоваться, что мы вам ничего не говорим, – сказал Дитц. – Вы ведь не понимаете это?
      – Чтобы я мог лучше служить своей стране, – сухо произнес Стью.
      – Нет, это дело исключительно Деннинджера, – сказал Дитц. – В общей системе ни я, ни Деннинджер не являемся шишками, но Деннинджер стоит даже ниже, чем я. Он всего лишь сервопривод, не более того. У вас есть более прагматическая причина радоваться. Вы ведь тоже засекречены. Вы исчезли с лица земли. Если б вы знали достаточно много, то большие шишки наверху могли бы решить, что надежнее всего вам исчезнуть окончательно.
      Стью ничего не сказал. Он был потрясен.
      – Но я пришел сюда не для того, чтобы угрожать вам, мистер Редман. Нам очень необходимо ваше сотрудничество. Мы в нем нуждаемся.
      – Где находятся остальные люди, с которыми я прибыл?
      Дитц вытащил из кармана лист бумаги.
      – Виктор Палфри, скончался. Норман Брюетт, Роберт Брюетт, скончались. Томас Уоннамейкер, скончался. Ральф Ходжес, Берт Ходжес, Черил Ходжес, скончались. Кристиан Ортега, скончался. Энтони Леоминстер, скончался.
      – ВСЕ? – услышал он звук своего собственного голоса. – Вся семья Ральфа?
      Дитц перевернул бумагу.
      – Нет, осталась маленькая девочка, Ева. Четырех лет. Она жива.
      – Ну, и как она?
      – Извините, но эта информация засекречена.
      Его охватил внезапный приступ ярости. Он вскочил, схватил Дитца за лацканы пиджака и начал трясти его из стороны в сторону. Боковым зрением он уловил смятенное движение за двойным стеклом. Он услышал, как в отдалении завыла сирена.
      – Что же вы, черти, вытворяете? – закричал он. – Что же вы делаете? Что вы делаете,сукины дети?
      – Мистер Редман…
      – Что? Что же вы, сволочи, вытворяете?
      Дверь с шипением распахнулась. Трое мощных людей в оливкового цвета форме вошли внутрь. У всех были носовые фильтры.
      Дитц увидел их и резко крикнул:
      – Убирайтесь отсюда к чертовой матери!
      Троица выглядела нерешительно.
      – Нам приказали…
      – Убирайтесь отсюда – вотваш приказ!
      Они ретировались. Дитц спокойно сел на кровать.
      – Послушайте меня, – сказал он. – Не я виноват в том, что вы здесь. Ни я, ни Деннинджер, ни медсестры, которые приходят измерить вам кровяное давление. Если кто и виноват, так это Кэмпион, а с него вам вряд ли удастся спросить. Он сбежал, но в таких обстоятельствах вы или я также могли сбежать. Техническая неполадка позволила ему сбежать. Такова ситуация. Мы пытаемся исправить ее, все мы. Но это не значит, что мы в чем-то виноваты.
      – Тогда кто виноват?
      – Никто, – ответил Дитц и улыбнулся. – Ответственность лежит на стольких людях, что ее как бы и не существует. Это был несчастный случай.
      – Несчастный случай, – повторил Стью почти шепотом. – А что с остальными? Хэп и Хэнк Кармайкл и Лила Брюетт? Их парень Люк? Монти Салливан…
      – Засекречено, – сказал Дитц. – Еще хочешь потрепать меня? Если тебе от этого станет легче, то давай.
      Стью ничего не сказал, но то, как он посмотрел на Дитца, заставило его опустить глаза и заняться складками своих брюк.
      – Они живы, – сказал он. – Может быть, со временем вы их увидите.
      – Что с Арнеттом?
      – Карантин.
      – Сколько там умерло?
      – Нисколько.
      – Вы лжете.
      – Мне жаль, что вы так думаете.
      – Когда я смогу уйти отсюда?
      – Я не знаю.
      – Засекречено? – горько спросил Стью.
      – Нет, просто неизвестно. Вы, похоже, не заразились. Мы хотим узнать, почему это так. После этого мы свободны.
      – Могу я побриться?
      Дитц улыбнулся.
      – Если вы позволите Деннинджеру начать обследование, я отдам распоряжение побрить вас прямо сейчас.
      – Я и сам умею держать бритву в руках. Я занимаюсь этим с пятнадцати лет.
      Дитц твердо покачал головой.
      – Боюсь, это невозможно.
      Стью сухо улыбнулся.
      – Опасаетесь, что я перережу себе глотку?
      – Давайте просто назовем это…
      Стью прервал его речь приступом сухого кашля. Кашель был таким сильным, что Стью согнуло пополам.
      Это оказало на Дитца гальваническое действие. Он вскочил с кровати и пулей понесся к двери, казалось, не касаясь ногами пола.
      – Не бойтесь, – мягко сказал Стью. – Я просто пошутил.
      Дитц медленно повернулся к нему. Лицо его изменилось. Губы сжались от гнева, глаза горели.
      –  Чтоты сказал?
      – Пошутил, – сказал Стью. Улыбка его стала еще шире.
      Дитц сделал по направлению к нему два нерешительных шага.
      – Но почему? Почему ты сделал это?
      – Прошу прощения, – ответил Стью с улыбкой. – Эта информация засекречена.
      – Ах ты, сукин сын, – проговорил Дитц слегка изумленно.
      – Иди. Или и скажи им, что они могут приступать к своим анализам.
 

– 13 -

 
      Было четверть двенадцатого. Дитц в одиночестве сидел в кабинете. В руках он держал микрофон.
      – Говорит полковник Дитц, – сказал он. – Место нахождения – Атланта. Код – ПиБи-2. Сообщение № 16. Файл «Проект Блу». Подфайл «Принцесса/Принц». Сообщение, файл и подфайл совершенно секретны. Если у вас нет допуска к этому материалу, то пошел в жопу, парень.
      Он прервался и секунду закрыл глаза. Магнитофон плавно работал.
      – Принц меня чертовски напугал, – сказал он наконец. – Не стану вдаваться в это, пусть Деннинджер докладывает. До сих пор тесты не показали наличия вируса.
      Он вновь прервался, борясь со сном. За последние трое суток ему удалось поспать только четыре часа.
      – Генри Кармайкл умер, пока я разговаривал с Принцем. Полицейский, Джозеф Роберт Брентвуд, умер полчаса назад. У Брентвуда неожиданно наблюдался положительный результат на вакцину типа… как ее там… – Он зашуршал бумагами. – Ага, вот она. 63-А-3. Лихорадка спала. Характерная припухлость гландов прошла. Он сказал, что голоден, и съел вареное яйцо с жареным хлебом. Разговаривал вполне осмысленно, хотел узнать, где находится. Потом лихорадка внезапно возобновилась. Начался бред. Он сорвался с кровати и бегал по комнате, крича, кашляя и выплевывая слизь. Потом он упал и умер.
      Он сделал паузу.
      – Худшее я приберег под конец. Мы можем рассекретить Принцессу обратно в Еву Ходжес. Ее карета с четверней сегодня превратилась в тыкву, запряженную мышами. А посмотреть на нее, скажешь, что у нее все в порядке, даже насморка нет. Конечно, она переживает – скучает по маме. В остальном с ней с виду все в порядке. И однако, она больна. После завтрака измерение артериального давления показало сначала спад, а потом подъем. В настоящее время это единственный способ диагностирования, которым располагает Деннинджер. Перед ужином Деннинджер показал мне слайды ее мокроты – как способ похудеть, слайды мокроты просто восхитительны, поверьте мне – и они кишат этими круглыми микробами, которые, по его словам, совсем не микробы, а инкубаторы. Не понимаю, как он может знать, как эта штука выглядит и где она находится, и не уметь ее остановить. Он сыплет терминами, но мне кажется, что он сам их не понимает.
      Дитц закурил.
      – Ну и к чему мы пришли на сегодняшний день? Есть болезнь, у которой есть несколько ярко выраженных стадий… но некоторые люди минуют одну из стадий. Некоторые могут вернуться на одну стадию назад. С некоторыми случается и то, и то. Некоторые задерживаются на одной стадии в течение сравнительно долгого промежутка времени, другие же проносятся через все четыре, словно на реактивных санях. Один из наших «чистых» объектов уже больше не является «чистым». Другой же представляет собой тридцатилетнего грубияна, который здоров, как я. Деннинджер сделал ему миллионов тридцать анализов и определил только четыре отклонения от нормы: у Редмана очень много родинок на теле. У него легкая склонность к гипертонии, настолько легкая, что нет смысла лечить ее сейчас. Когда он нервничает, у него появляется небольшой тик под левым глазом. И Деннинджер утверждает, что он видит сны гораздо чаще среднестатистической нормы – почти всю ночь подряд, каждую ночь. Они выяснили это из электроэнцефалограмм, которые они успели снять, прежде чем он забастовал. Вот такие дела. Я ничего не могу из этого извлечь. В том же положении и доктор Деннинджер, и люди, которые проверяют его работу. Все это пугает меня. Старки. Это пугает меня потому, что никто, за исключением очень классного врача, посвященного во все факты, не определит ничего, кроме обыкновенной простуды, у людей, зараженных этой штукой. И, Бог мой, ведь никто не пойдет к врачу, если только у него не воспаление легких, или подозрительная опухоль на груди, или тяжелый случай крапивницы. Слишком дорого обходится визит. Вот они и останутся дома, будут пить побольше жидкости и соблюдать постельный режим. А потом они умрут. Но перед тем, как умереть, они загрязнят каждого, кто заглянет к ним в комнату. Все мы по-прежнему ждем, что Принц – мне кажется, я где-то использовал его настоящее имя, но сейчас мне на это глубоко плевать – свалится сегодня ночью, или завтра, или – самое позднее – послезавтра. А вплоть до настоящего момента никто из заболевших не проявил никаких признаков улучшения. На мой взгляд, эти сукины дети из Калифорнии слегка перестарались".
      Дитц, Атланта, ПиБи-2, конец сообщения.
      Он выключил магнитофон и долго-долго смотрел на него. Потом он снова закурил.
 

– 14 -

 
      Было без двух минут полночь.
      Патти Гриер, медсестра, пытавшаяся смерить Стью давление, когда он объявил забастовку, пролистывала свежий выпуск «МакКолл» и ожидала того момента, когда надо будет идти и проверить мистера Салливана и мистера Хэпскома. Хэп будет сидеть и смотреть телевизор, и с ним не возникнет никаких проблем. Ему нравилось подшучивать над ней, интересуясь, насколько сильно надо ущипнуть ее задницу, чтобы она почувствовала это сквозь свой белый скафандр. Мистер Салливан будет спать, и ей предстоит отвратительная процедура. Ведь не она виновата в том, что ей приходится его будить, и ей казалось, что мистер Салливан должен бы отдавать себе в этом отчет. Ему надо бы гордиться тем, что правительство так о нем заботиться, и тем более бесплатно. И она ему так и скажет, если он опять будет выражать недовольство. Стрелка указывала на двенадцать – пора идти.
      Она оставила пост медсестры и пошла по коридору к белой комнате, где ее сначала обрызгают из пульверизатора, а потом помогут ей надеть белый костюм. На полпути туда в носу у нее защекотало. Она вынула из кармана носовой платок и три раза несильно чихнула.
      Поглощенная предстоящей встречей с капризным мистером Салливаном, она не придала этому никакого значения. Возможно, это был легкий приступ сенной лихорадки. На посту медсестры висел плакат, на котором большими красными буквами было написано: НЕМЕДЛЕННО ДОЛОЖИТЕ ВЫШЕСТОЯЩЕМУ ЛИЦУ О ЛЮБЫХ ПРОСТУДНЫХ СИМПТОМАХ, КАКИМИ БЫ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫМИ ОНИ НИ БЫЛИ. Но мысль об этой надписи не пришла ей в голову. Она твердо знала, что даже мельчайший вирус не может проникнуть сквозь замкнутую оболочку белого костюма.
      И тем не менее, по пути в белую комнату она заразила санитара, доктора, который собирался уходить, и другую медсестру как раз в преддверии ее полночного путешествия по городу.
      Начинался новый день.
 

– 15 -

 
      Днем позже, двадцать третьего июня, большой белый «Конни» несся на север по шоссе № 180. Скорость была где-то между девяносто и сто.
      Путь, который проделал «Конни» с тех пор, как Поук и Ллойд убили его владельца к югу от Хачиты, был петляющим и лишенным всякого смысла. За последние шесть дней они убили шесть человек, в том числе владельца «Континенталя», его жену и дочку. Но не из-за этого они нервничали на заставе между штатами. Дело было в наркотиках и оружии. Пять граммов гашиша, жестяная баночка с кокаином и шестнадцать фунтов марихуаны. Два пистолета тридцать восьмого калибра, три – сорок пятого и один «Магнум-357».
      Они свернули на север у Деминга, проехали Херли и Байард, а также несколько больший по размеру Сильвер Сити, где Ллойд купил пакет гамбургеров и восемь молочных коктейлей. После Сильвер Сити дорога стала уклоняться на запад, как раз в том направлении, куда ехать им не хотелось.
      – У нас осталось мало бензина, – сказал Поук.
      – Осталось бы больше, если б ты не гнал с такой скоростью, – сказал Ллойд.
      – Но! Но! – закричал Поук и нажал на газ.
      – Вперед, ковбой, – завопил Ллойд.
      – Но! Но!
      – Хочешь покурить?
      Между ногами у Ллойда лежал большой зеленый пакет. В нем было шестнадцать фунтов марихуаны. Ллойд дотянулся до пакета, вытащил горсть и стал сворачивать самокрутку.
      – Ннннноооо! – Машину болтало из стороны в сторону.
      – Кончай это дерьмо! – крикнул Ллойд. – Повсюду сыплется эта дрянь.
      – Ннннооо!
      – Давай, нам надо сбыть с рук эту штуку, иначе нас поймают и запихнут в багажник.
      – О'кей, парень. – Поук выровнял машину, но выражение лица у него было обиженным. – Это была твоя мысль, твоя идиотская мысль.
      – Раньше тебе казалось, что это хорошаямысль.
      – Да, но я не знал, что дело кончится тем, что мы будем колесить по этой чертовой Аризоне. Как мы вообще доберемся до Нью-Йорка этой дорогой?
      – Мы сбиваем погоню со следа, парень, – сказал Ллойд.
      – Чертовская удача, – сказал Поук, все еще дуясь. – Адская же у нас работенка. Знаешь, что у нас есть, кроме зелья и пушек? У нас шестнадцать долларов и три сотни кредитных карточек, которые мы никогда не посмеем использовать. Черт, у нас даже нет денег, чтобы наполнить бак этого борова.
      – Бог пошлет, – сказал Ллойд и закурил самокрутку.
      – А если ты собираешься продать ее, то какого черта мы ее курим? – продолжал Поук, не слишком-то успокоенный мыслью о божественном милосердии.
      – Ну, продадим несколькими унциями меньше – какая разница? Давай, Поук. Затянись.
      Это был верный способ развеселить Поука. Он гоготнул и взял косяк. Между ними на подставке стоял «шмайсер», заряженный до отказа. «Конни» несся по дороге. Индикатор бензина показывал, что осталось восемь литров.
 
      Эндрю Фримен, по кличке Поук, осужденный за обычную драку, освободился в апреле 1989 года. Его койка была рядом с койкой Ллойда Хенрида. Он сказал Хенриду, что если его интересует крупное дело, то у него есть на примете кое-что интересное в Лас-Вегасе. Ллойд согласился.
      Ллойд освободился первого июня. Он был осужден за попытку изнасилования. Он отсидел только два года из четырех и был досрочно освобожден за примерное поведение.
      На автобусе он доехал до Лас Вегаса, и Поук встретил его на остановке.
      – Один парень на побегушках у людей с итальянскими именами, – сказал Поук, – назвал мне время, когда он будет вести в Лос Анджелес крупную партию наркотиков и оружия. – Поук и Ллойд должны были напасть на него, связать и вставить кляп, потом забрать у него все и двинуть его пару раз для пущего правдоподобия. «Бить надо сильно», – предупредил парень. Людей с итальянскими именами не так-то легко одурачить. За все это он просил четверть от суммы, полученной от продажи товара.
      – Ну что ж, – сказал Ллойд. – Звучит неплохо.
      На следующий день Поук и Ллойд пошли на встречу с Джорджем (так звали парня) – шестифунтовой дубиной с маленькой головой, сидевшей на несуществующей шее. Джордж сказал им прийти к нему домой вечером в следующую пятницу около шести часов.
      – Ради Бога, наденьте маски, – сказал он. – Вы расквасите мне нос и поставите фингал под глазом. Господи, и зачем только я в это ввязался.
      Великий вечер наступил. Дверь в дом Джорджа оказалась заперта, но как он и сообщал, заперта не слишком крепко. На первом этаже была игровая комната. Там и стоял Джордж рядом с полным пакетом травы. На столе для пинг-понга лежало оружие. Джордж был испуган до смерти.
      – Господи, Боже ты мой, и зачем только я в это ввязался, – повторял он Ллойду и Поуку, пока они его связывали.
      Потом Ллойд двинул Джорджа в нос, расквасив его до крови, а Поук поставил ему синяк под глазом, в соответствии с высказанной просьбой.
      – Господи! – завопил Джордж. – Зачем же так сильно?
      – Ты сам этого хотел, – заметил Ллойд.
      Поук скотчем закрепил Джорджу рот. Потом они стали собирать добычу.
      – Хочу спросить у тебя одну вещь, дружок? – сказал Поук.
      – О чем? – спросил Ллойд, нервно хихикнув.
      – Как ты думаешь, сможет ли старина Джордж не выдать наш секрет?
      Ллойд оказался не готов к такому вопросу. В течение томительно долгой минуты он смотрел на Джорджа, глаза которого выкатились от внезапного ужаса.
      Потом Ллойд сказал:
      – Конечно. Он ведь тоже в этом замешан. – Но голос его звучал неубедительно. Если семена посадить в землю, они почти всегда прорастают.
      Поук улыбнулся.
      – Ну, он может просто сказать им: Привет, ребята. Я встретил старого приятеля с дружком. Мы поболтали, выпили несколько бутылочек пива, и что же вы думаете, эти сукины дети заявились ко мне домой и ограбили меня. Уверен, что вы их поймаете. Давайте, я вам опишу, как они выглядят.
      Джордж бешено тряс головой, а его глаза превратились в заглавные "О" ужаса.
      К тому времени они сложили оружие в полотняную сумку для белья, найденную в ванной. Ллойд нервно подергал сумку и сказал:
      – Ну, и что же, ты думаешь, мы должны делать?
      – Я думаю, старичок, мы должны его кончить, – сказал Поук с сожалением. – Это единственный возможный выход.
      – Это чертовски тяжело сделать после того, как он навел нас на это дело, – сказал Ллойд.
      – Тяжело жить в этом мире, дружок.
      – Да уж, – вздохнул Ллойд, и они подошли к Джорджу.
      – Мммпф, – сказал Джордж, бешено тряся головой. – Мммм! Ммммммммпф!
      – Я знаю, – утешил его Поук. – Хреново вышло, да? Мне очень жаль, без обмана. У меня к тебе нет никакой личной неприязни. Хочу, чтобы ты запомнил это. Держи его голову, Ллойд.
      Легче было сказать, чем сделать. Джордж бешено мотал головой из стороны в сторону. Стены его игровой комнаты были из шлакоблоков, и он бился о них головой, но, похоже, не чувствовал никакой боли.
      – Держи его, – безмятежно сказал Поук и оторвал очередной кусок скотча.
      Ллойд наконец-то ухватил его за волосы и держал его достаточно долго, для того чтобы Поук успел прилепить кусок скотча прямо на ноздри Джорджа, тем самым запечатав все его дыхательные пути. Агония продолжалась почти пять минут.
      Поук присел на корточки рядом с трупом и пощупал пульс.
      – Ну? – спросил Ллойд.
      – Ничего не слышно, кроме часов, старина, – сказал Поук. – Да, кстати, о часах… – Он поднял мясистую руку Джорджа и посмотрел на его запястье. – Нет, обычный «Таймекс». Я-то думал, «Касио» или что-нибудь в этом роде.
      Ключи от машины Джорджа лежали в переднем кармане его брюк. А в буфете наверху они нашли банку из-под арахисового масла, доверху набитую десятицентовиками. В общей сложности было двадцать долларов и шестьдесят центов.
      Они выехали из Вегаса по № 93 и поехали на юго-восток в Аризону. Вчера около девяти они остановились у магазинчика в двух милях от Шелдона по шоссе № 75. Они вошли внутрь и убили хозяина – пожилого джентльмена со вставными зубами. Им достались шестьдесят три доллара и старый грузовик.
      Сегодня утром у грузовика лопнули две шины. Две шины одновременно, и ни один из них не обнаружил на шоссе ни одного гвоздя, хотя почти полчаса они провели в поисках. В конце концов Поук сказал, что, должно быть, это было совпадение. Ллойд сказал, что ему приходилось слышать и о более удивительных вещах. Потом появился белый «Конни», словно в ответ на их молитвы.
      Водитель «Конни» высунулся из окна и спросил:
      – Нужна ли помощь?
      – Конечно, нужна, – сказал Поук и всадил ему между глаз пулю из «Магнума-357». Несчастный мудак так, наверное, никогда и не узнал, что его ударило.
 
      – Почему бы тебе не повернуть здесь? – спросил Ллойд, указывая на приближающийся перекресток. Он был одурманен.
      – И поверну, – весело сказал Поук.
      Примерно час спустя справа показался дорожный знак: БАРРЕК 6.
      – Давай остановимся там. Я голоден, – попросил Ллойд.
      – Ты всегда голоден.
      – Иди в жопу. Когда я накурюсь, всегда хочу жрать.
      – О'кей. Да и деньжат надо раздобыть. Добудем денег и поедем на север. Эта мудацкая пустыня меня достала.
      – О'кей, – сказал Ллойд.
      Они проехали Баррек и на выезде обнаружили помещавшиеся в одном здании кафе, магазинчик и заправочную станцию. На площадке перед зданием стояли фордовский фургон, пыльный «Олдсмобиль» и телега. Лошадь внимательно изучала их, пока они ставили «Конни» на стоянку.
      Поук взял 357 и проверил патроны.
      – Готов?
      – Думаю, да, – отозвался Ллойд и взялся за шмайсер.
      Заправка была на самообслуживании. Дежурный должен был только включить насос. Они поднялись по ступенькам и вошли внутрь. За прилавком человек в ковбойской одежде расплачивался за пачку сигарет. Утомленная женщина с жесткими черными волосами пыталась сделать выбор между двумя видами соуса для спагетти. За прилавком стоял хозяин – веснушчатый человек в серой рубашке. Он поднял взгляд, когда хлопнула входная дверь, и глаза его расширились от ужаса.
      Ллойд дал очередь в потолок. Два стеклянных колпака разбились вдребезги. Человек в ковбойской одежде сделал движение, чтобы обернуться.
      – Стойте на месте, и мы никого не тронем! – закричал Ллойд. Поук немедленно превратил его в лжеца, проделав дырку в женщине, разглядывавшей соус.
      – Боже мой, Поук! – закричал Ллойд. – Ты не должен…
      – Кончил ее, старичок! – завопил Поук. – Ей больше не придется смотреть телек! Ннннооо! Нннннооо!
      Человек в ковбойской одежде медленно обернулся. В левой руке он держал пачку сигарет. За поясом у него был револьвер сорок пятого калибра. Пока Ллойд и Поук таращились на мертвую женщину, он неторопливо взял в руки револьвер, прицелился, выстрелил, и левая половина лица Поука неожиданно превратилась в месиво из крови, мяса и зубов.
      – Меня ранили! – завопил Поук, роняя свой 357. – Меня ранили, Ллойд! Ранили! Ранили! – Он ударился о входную дверь, и она распахнулась. Поук тяжело опустился на крыльцо.
      Ошеломленный Ллойд выстрелил скорее инстинктивно, чем в целях самозащиты. Грохот «шмайсера» заполнил комнату. Бутылки и консервные банки взорвались на своих полках. Человек в ковбойской одежде, равнодушный, спокойный и собранный, снова выстрелил. Ллойд скорее почувствовал, чем услышал, как пуля пролетела у него над головой. Он дал еще одну очередь.