Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Стрелок (Темная башня - 1)

ModernLib.Net / Фэнтези / Кинг Стивен / Стрелок (Темная башня - 1) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Кинг Стивен
Жанр: Фэнтези

 

 


      - Сдачи нету, - задиристо объявила женщина.
      - Я и не жду.
      Она сердито кивнула, словно такая, пусть даже выгодная ей, демонстрация толстого кошелька разгневала ее. Однако золотой взяла, и минутой позже на мутной, плохо вымытой тарелке появились еще сырые по краям ломти мяса.
      - Соль у вас водится?
      Пошарив под стойкой, женщина выдала ему соль.
      - Хлеб?
      - Нету.
      Стрелок знал, что это неправда, но не стал развивать тему. Лысый пялил на него синюшные глаза. Лежавшие на треснувшей, выщербленной столешнице руки сжимались и разжимались. Ноздри мерно раздувались.
      Стрелок степенно, почти ласково принялся за еду. Он кромсал мясо, отправляя куски в рот, и старался не думать о том, что говядину удобнее резать, добавив к вилке кое-что еще.
      Он почти все съел и уже созрел для того, чтобы взять еще пива и свернуть папиросу, когда на плечо ему легла рука.
      Стрелок вдруг осознал, что в комнате снова стало тихо, и различил вкус сгущавшегося в воздухе напряжения. Обернувшись, он уперся взглядом в лицо того человека, который спал у двери, когда он заходил. Лицо это было ужасно. От него исходили отвратительные прогорклые миазмы - запах бес-травы. Глаза были глазами проклятого - остекленелые, неподвижные и сверкающие глаза человека, который смотрит и не видит; глаза, вечно обращенные внутрь, в бесплодный ад неуправляемых грез, грез, спущенных с привязи, поднимающихся из зловонных трясин подсознания.
      Женщина за стойкой издала негромкий стон.
      Потрескавшиеся губы покривились, раздвинулись, обнажили позеленевшие замшелые зубы, и стрелок подумал: "Да он не курит. Он ее жует. Ей-богу, жует". И тут же, следом: "Это мертвец. Он, должно быть, мертв уже год". И сразу: "Человек в черном".
      Они не сводили друг с друга глаз - стрелок и человек, шагнувший за грань безумия.
      Старик заговорил, и ошарашенный стрелок услышал, что к нему обращаются Высоким Слогом:
      - Сделай милость, дай золотой. Один-единственный. Потешиться.
      Высокий Слог. На миг рассудок стрелка отказался постичь услышанное. Прошло столько лет - века, Боже правый, тысячелетия! Никакого Высокого Слога больше не было, он остался один - последний стрелок. Остальные...
      Он потрясенно полез в нагрудный карман и извлек золотую монету. Растрескавшаяся исцарапанная рука потянулась за ней, обласкала, подняла кверху, чтобы в золоте отразилось яркое коптящее пламя керосиновых ламп. Посланница цивилизации, монета, гордо заблестела - золотисто-красноватый, кровавый отблеск.
      - Ахххххх... - Невнятный удовлетворенный звук. Покачиваясь, старик развернулся и двинулся назад к своему столику, держа монету на уровне глаз, поворачивая то так, то эдак, пуская зайчики.
      Заведение быстро пустело. Створки дверей бешено ходили туда-сюда. Тапер громко захлопнул крышку инструмента и, словно персонаж комической оперы, широченным шагом вышел следом за остальными.
      - Шеб! - пронзительно крикнула ему вслед женщина. В ее тоне смешались страх и сварливость. - Шеб, вернись! Да будь оно все проклято!
      Тем временем старик вернулся за свой столик и волчком закрутил монету на выщербленных досках, не спуская с нее бессмысленного завороженного взгляда безжизненных глаз. Он запустил ее второй раз, третий, и его веки отяжелели. Четвертый - и голова старика пристроилась на стол раньше, чем монета остановилась.
      - Вот так вот, - тихо и яростно проговорила женщина. - Ты выжил мне всех клиентов. Доволен?
      - Они вернутся, - сказал стрелок.
      - Нет, нынче вечером их уж не жди.
      - Кто он?.. - Стрелок указал на травоеда.
      - Поди и... - Она завершила команду описанием невероятного способа мастурбации.
      - Я должен знать, - терпеливо проговорил стрелок. - Он...
      - Занятно он с тобой толковал, - перебила она. - Норт отродясь так не говорил.
      - Я ищу одного человека. Ты должна бы его знать.
      Женщина уставилась на него. Гнев утихал, уступая место сперва догадкам, потом - сильному влажному блеску, который стрелок уже видел. Шаткое строение задумчиво потрескивало. Вдалеке истошно залаяла собака. Женщина поняла, что он знает, и блеск сменился безнадежностью, тупым, безгласным желанием.
      - Мою цену ты знаешь, - сказала она.
      Стрелок не сводил с нее глаз. Темнота скрыла бы шрам. Женщина была довольно худа, и сделать дряблым все ее тело не сумела ни пустыня, ни песок, ни тяжелая однообразная работа. А когда-то она была хорошенькой, может быть, даже красивой. Не то, чтобы это было важно. Все равно, пусть даже в сухой черноте утробы этой женщины устроили бы гнездо жуки-могильщики. Все было предначертано.
      Женщина вскинула руки к лицу и оказалось, что в ней еще довольно жизненных соков - на слезы хватило.
      - Да не пялься ты на меня! Нечего так подло смотреть!
      - Прости, - сказал стрелок. - Я не нарочно.
      - Все вы не нарочно! - крикнула женщина ему в лицо.
      - Погаси лампы.
      Она всхлипнула, пряча лицо в ладонях. Не из-за шрама - из-за того, что это возвращало ей если не девственность, то пору девичества. Булавка, удерживавшая бретельку, поблескивала в свете коптящих ламп.
      - Погаси лампы и запри дверь. Он ничего не украдет?
      - Нет, - едва слышно выговорила она.
      - Тогда гаси свет.
      Женщина не отнимала рук от лица, покуда не оказалась у стрелка за спиной. Она гасила лампы одну за другой, прикручивая фитили и вслед за этим дыханием задувая пламя. Потом в темноте она взяла его за руку, и рука эта оказалась теплой. Женщина отвела его наверх. Там не было света, чтобы укрывать от него соитие.
      6
      Стрелок свернул в темноте две папиросы, раскурил и одну передал женщине. Комната хранила аромат хозяйки - трогательный свежий аромат сирени. Запах пустыни забивал его, уродовал, калечил. Он был словно запах моря. Стрелок понял, что боится пустыни, которая ждала его впереди.
      - Его звать Норт, - сказала женщина. Ее голос не утратил ни капли прежней резкости. - Просто Норт. Он умер.
      Стрелок ждал.
      - Его коснулась рука Господа.
      Стрелок сказал:
      - Я еще ни разу Его не видел.
      - Сколько себя помню, все он здесь обретался... Норт, я хочу сказать, а не Господь. - Она пьяно расхохоталась в темноте. - Одно время был тутошним золотарем. Стал пить. Траву нюхать. Потом курить ее. Ребятня начала таскаться за ним повсюду, науськивать собак. И ходил он в старых зеленых штанах, от которых воняло. Понимаешь?
      - Да.
      - Он начал жевать траву. Под конец уж просто сидел тут у нас и ничего не ел. В мыслях-то он, может, королем себя видел. Может, мальчишки были его шутами, а их собаки - принцессами.
      - Да.
      - Он помер прямо перед нашим заведением, - продолжала она. - Явился, топоча по тротуару как слон - ходил-то он в саперных башмаках, таким сносу нет, - а за ним хвостом ребятня да собаки. И похож он был на клубок проволочных одежных вешалок, коли их перекрутить да завернуть все вместе. В глазах адские огни горели, а он знай себе скалился - точь-в-точь такие ухмылки детишки вырезают тыквам в канун Дня всех святых. Разило от Норта грязью, гнилью и травой: она стекала из углов рта, как зеленая кровь. Я думаю, он хотел зайти послушать, как Шеб играет на пианино. Прямо перед дверью Норт остановился и вскинул голову. Мне было его видно, и я подумала, что он услышал дилижанс, хоть никакого дилижанса мы не ждали. Тут его вывернуло таким черным, там было полно крови, и все это лезло прямо сквозь его ухмылку, точно сточные воды сквозь решетку. Воняло так, что рехнуться можно было. Норт поднял руки и просто повалился. И все. Умер с этой своей ухмылкой на губах, в собственной блевотине.
      Женщина подле него дрожала. Снаружи без умолку тонко скулил ветер и где-то вдалеке хлопала дверь - звук был таким, будто его слышишь во сне. За стенами бегали мыши. В дальнем уголке сознания стрелка промелькнула мысль, что это, вероятно, единственное заведение в городе, процветающее настолько, чтобы прокормить мышей. Он положил руку женщине на живот. Она сильно вздрогнула, потом расслабилась.
      - Человек в черном, - напомнил он.
      - Обязательно надо все выспросить, да?
      - Да.
      - Ладно. Расскажу. - Она обеими руками вцепилась ему в руку и рассказала.
      7
      Он появился на склоне того дня, когда умер Норт. Буянил ветер: сдувая верхний рыхлый слой почвы, он гнал по улицам завесу песка и крутящиеся ветряками кукурузные стебли. Кеннерли повесил на двери конюшни замок, прочие же немногочисленные лавочники закрыли витрины ставнями и заперли ставни доской. Небо было желтым, как лежалый сыр, и тучи летели по нему столь стремительно, будто в бесплодных просторах пустыни, где побывали так недавно, увидели нечто ужасающее.
      Он приехал на шаткой повозке, обвязанной мелко рябившей под ветром парусиной. За его появлением следили, и старик Кеннерли, лежавший у окна с бутылкой в одной руке и горячей, рыхлой грудью своей второй по старшинству дочки в другой, решил: если этот человек постучится, его нет дома.
      Но человек в черном проехал мимо, не крикнув тянувшему повозку гнедому "Тпрру!". Колеса крутились, взбивая пыль, и ветер с готовностью подхватывал ее цепкими пальцами. Возможно, человек этот был монахом или священником: он был в припорошенной светлой пылью черной рясе, а голову покрывал просторный, затенявший лицо капюшон, который рябил и хлопал на ветру. Из-под облачения выглядывали тяжелые башмаки с пряжками и квадратными носами.
      Остановившись перед заведением Шеба, человек в черном привязал лошадь. Гнедой опустил голову к земле и шумно фыркнул. Человек в черном обошел повозку, отвязал сзади один клапан, нашел выцветшую под солнцем и ветрами седельную сумку, забросил за плечо и вошел в трактир.
      Алиса с любопытством следила за ним, но больше его прибытия никто не заметил. Все прочие были пьяны, как сапожники. Шеб играл на манер рэгтайма методистские гимны, а седые бездельники, явившиеся рано, чтобы укрыться от бури и попасть на поминки по Норту, уже успели допеться до хрипоты. Пальцы упившегося почти до бесчувствия Шеба, который испытывал сладострастное упоение от того, что его существование еще длится, порхали над клавишами с горячечной быстротой перелетающего от игрока к игроку волана, сновали, точно челнок ткацкого станка.
      Хриплые, визгливые голоса и зычные вопли не могли заглушить ветра, хоть иной раз как будто были готовы потягаться с ним. В углу Захария, забросив юбки Эйми Фелдон ей на голову, малевал на коленках девицы знаки зодиака. По комнате крутилось еще несколько женщин. Их щеки горели жарким румянцем. Сочившееся в двери заведения предгрозовое зарево словно бы передразнивало их.
      Норта положили на два стола в центре комнаты. Его башмаки сложились в мистическое V. Ослабшая челюсть отвисла в ухмылке, однако глаза ему кто-то закрыл, положив на веки по пуле. Руки Норта с веточкой бес-травы были сложены на груди. От него шла несусветная вонь.
      Человек в черном откинул капюшон и подошел к стойке. Алиса глядела на него, ощущая трепет, смешанный с таившимся у нее внутри знакомым желанием. Никаких религиозных символов на человеке не было, хотя само по себе это ничего не значило.
      - Виски, - сказал он. Голос был негромким и приятным. - Хорошего виски.
      Она полезла под стойку и выставила бутылку "Звезды". Алиса могла бы всучить ему местную самогонку, как лучшее, что у нее есть, но не сделала этого. Она наливала, а человек в черном наблюдал за ней. У него были большие, светлые, блестящие глаза, но слишком густой полумрак не позволял точно определить, какого они цвета. Желание Алисы усилилось. Крики и гиканье позади не утихали. Шеб, никудышный мерин, заиграл "Рождественских солдат", и кто-то уговорил тетушку Миль спеть. Ее искаженный до неузнаваемости голос прорезал стоявший в комнате гомон, точно тупой топор - мозг теленка.
      - Эй, Элли!
      Обиженная молчанием незнакомца, возмущенная бесцветностью его глаз и ненасытностью своего лона, она отошла, чтобы отпустить пива. Алиса страшилась своих желаний. Они были непостоянны, переменчивы и неуправляемы. Что, если они означали климакс, который, в свою очередь, предвещал подступающую старость - в Талле, как правило, недолгую и горькую, точно зимний закат.
      Алиса цедила пиво, покуда бочонок не опустел, и сама почала другой, хорошо зная, что звать Шеба бессмысленно. Он прибежал бы весьма охотно, как пес - да он и был псом, - и, если бы не отрубил себе пальцы, то залил бы пеной все вокруг. Пока она двигалась подле бочонка, незнакомец неотступно наблюдал за ней - Алиса чувствовала на себе его взгляд.
      - Оживленно у вас, - сказал он, когда она вернулась. К виски он еще не притронулся и просто перекатывал стакан в ладонях, чтобы согреть.
      - Поминки, - откликнулась Алиса.
      - Я заметил покойного.
      - Все они бездельники и любители поживиться на чужой счет, - с неожиданной ненавистью сказала она. - Все любят дармовщинку.
      - Их это возбуждает. Он мертв. Они - нет.
      - Когда он был жив, над ним насмехались все, кому не лень. Несправедливо, если и сейчас он будет посмешищем. Это... - Она осеклась, не в состоянии выразить, каково это или насколько оно непристойно.
      - Травоед?
      - Да! Что ему оставалось?
      Тон был обвиняющим, но незнакомец не опустил глаз, и она ощутила, как кровь бросилась ей в лицо.
      - Прошу прощенья. Вы священник? Должно быть, вас от такого с души воротит.
      - Я не священник, и с души меня не воротит. - Он аккуратно опрокинул виски в рот, даже не поморщившись. - Будьте любезны еще.
      - Извиняюсь, сперва надо поглядеть, какого цвета ваша монета.
      - Что же извиняться?
      Он положил на стойку грубо сделанную серебряную монету, толстую с одного края и тонкую - с другого, и Алиса сказала, как потом скажет снова:
      - Сдачи у меня нету.
      Он отмахнулся, покачав головой, и рассеянно посмотрел, как она наливает ему вторую порцию спиртного.
      - Вы только проездом? - спросила она.
      Человек в черном долгое время не отвечал, и Алиса уже собралась повторить свой вопрос, но он нетерпеливо тряхнул головой.
      - Не говорите банальностей. У вас тут смерть.
      Обиженная и изумленная, Алиса отшатнулась, и ее первой мыслью было, что этот человек солгал относительно своей праведности, дабы испытать ее.
      - Он был вам небезразличен, - решительно сказал ее собеседник. Разве я грешу против истины?
      - Кто? Норт? - Она рассмеялась, скрывая замешательство за напускной досадой. - Думаю, вам лучше...
      - Вы мягкосердечны и немного напуганы, - продолжал незнакомец, - он же, пристрастившись к траве, выглядывал из пекла с черного хода. Теперь он там, и за ним тут же захлопнули дверь, и вы не думаете, что ее откроют раньше, чем придет время и вам переступить этот порог. Правильно?
      - Никак, вам в голову ударило?
      - Мистер Нортон помер, - с угрюмой насмешкой передразнил человек в черном. - Мертвый он, как каждый-всякий. Как вы или любой другой.
      - Катись из моего заведения, - женщина почувствовала внутри дрожь пробудившегося отвращения, но ее лоно все еще лучилось теплом.
      - Ничего, - тихо сказал он. - Ничего. Погодите. Только погодите.
      Глаза были голубыми. Она вдруг ощутила пустоту в мыслях, словно приняла наркотик.
      - Видите? - спросил он ее. - Видите, да?
      Она тупо кивнула, и он рассмеялся - то был красивый, звучный смех неиспорченного человека, на который все повернули головы. Круто обернувшись, пришелец смело встретил взгляды, словно каким-то непонятным чудом сделался центром всеобщего внимания. Голос тетушки Миль дрогнул и замер, в воздухе повисла высокая, надтреснутая, невыразимо тоскливая нота. Шеб сфальшивил и оборвал мелодию. Они с беспокойством смотрели на чужака. По стенам дома дробно постукивали песчинки.
      Молчание длилось, тишина разматывала свои нити. У Алисы в горле застряло загустевшее дыхание, она опустила глаза и увидела, что обе ее ладони прижались под стойкой к животу. Все смотрели на человека в черном, а он смотрел на них. Потом снова разразился смехом - сочным, громким, явственным. Однако никто не спешил подхватить.
      - Я явлю вам чудо! - выкрикнул человек в черном. Но они только молчали и смотрели, словно послушные дети, которых взяли поглядеть на волшебника, а они уже слишком выросли, чтобы верить в него.
      Человек в черном бросился вперед, и тетушка Миль отпрянула. Он с неприятной улыбкой похлопал ее по обширному животу. У тетушки Миль невольно вырвалось короткое клохтанье, и человек в черном откинул голову:
      - Так лучше, не правда ли?
      Тетушка Миль снова закудахтала, неожиданно разразилась всхлипами и, как слепая, выбежала за дверь. Остальные молча смотрели, как она исчезает за порогом. Начиналась буря: по белой круговой панораме неба, вздымаясь и опадая, чередой пробегали тени. У пианино какой-то мужчина с позабытой кружкой пива в руке издал тяжелый вздох, в котором слышалась усмешка.
      Человек в черном встал над Нортом. Он глядел вниз, на покойного, и ухмылялся. Ветер выл, визжал, гудел гитарной струной. В стену трактира ударилось и отлетело что-то большое. Один из стоявших у стойки оторвался от нее и нелепо-широкими шагами, выписывая вензеля, ушел. Внезапно грянули сухие раскаты грома.
      - Хорошо, - усмехнулся человек в черном. - Ладно. Давайте приступим к делу.
      Тщательно целясь, он принялся плевать Норту в лицо. Плевки поблескивали на лбу покойника, жемчугами скатывались с заострившегося по-птичьи носа.
      Руки Алисы под стойкой заработали быстрее.
      Шеб загоготал - ни дать, ни взять неотесанный деревенский парень, - и согнулся, отхаркивая гигантские густые комки мокроты. Рта он не прикрывал. Человек в черном одобрительно взревел и хлопнул тапера по спине. Шеб осклабился, сверкнул золотой зуб.
      Кое-кто сбежал. Другие широким кольцом окружили Норта. На его лице, на морщинистой шее, где кожа обвисла складками, как у быка, блестела влага - влага, столь драгоценная в этом краю засух. Вдруг, словно по сигналу, плевки прекратились. Слышалось неровное тяжелое дыхание.
      Человек в черном стремительно прянул вперед, пронырнул над трупом и переломился в поясе, описав ровную дугу. Вышло красиво, будто плеснулась вода. Он приземлился на руки, прыжком с поворотом очутился на ногах, ухмыльнулся и снова перемахнул через стол. Один из зрителей забылся, зааплодировал и вдруг попятился прочь с помутневшими от ужаса глазами. Он с влажным шлепком зажал рот ладонью и кинулся к дверям.
      Когда человек в черном в третий раз пролетал над Нортом, тот дернулся.
      Среди зевак возник ропот - сдавленное оханье - и стало тихо. Человек в черном запрокинул голову и завыл. Он втягивал воздух, и его грудь ритмично вздымалась и опускалась в такт неглубокому частому дыханию. С удесятеренной скоростью он заструился над телом Норта, словно вода, которую переливают из стакана в стакан. В трактире слышалось только его яростное резкое дыхание, да усиливающиеся порывы штормового ветра.
      Норт сделал глубокий жадный вдох и с грохотом заколотил руками по столу, бесцельно осыпая столешницу тяжелыми ударами. Шеб хрипло взвизгнул и исчез за дверью, следом за ним - одна из женщин.
      Человек в черном вновь мелькнул над Нортом - раз, другой, третий. Теперь все тело Норта трепетало, тряслось, подергивалось, билось. От него удушливыми волнами поднимался запах гниения, испражнений и тлена. Норт открыл глаза.
      Алиса почувствовала, что ноги несут ее вспять. Она задела зеркало, задрожавшее от удара, и, поддавшись слепой панике, метнулась прочь, как молодой кастрированный бычок.
      - Я сделал тебе подарок, - тяжело отдуваясь, прокричал ей вслед человек в черном. - Теперь можешь спать спокойно. Однако и это обратимо. Зато... так... занятно, черт возьми! - И он снова захохотал. Алиса кинулась вверх по лестнице, и смех зазвучал тише, но оборвался он лишь тогда, когда дверь, ведущая в три комнаты над трактиром, оказалась на засове.
      Тогда, присев под дверью на корточки и покачиваясь, она захихикала, и эти звуки переросли в пронзительные причитания, слившиеся с воем ветра.
      Внизу Норт рассеянно убрел в бурю, надергать травы. Человек в черном - единственный клиент, оставшийся в трактире, - продолжая ухмыляться, смотрел ему вслед.
      Когда в тот вечер она заставила себя с лампой в одной руке и тяжелым поленом в другой снова сойти вниз, человек в черном уже исчез вместе с повозкой и всем прочим. Но Норт был там, он сидел за столом у входа, словно никуда и не уходил. От него пахло травой, но не так сильно, как можно было бы ожидать.
      Он поднял голову, посмотрел на женщину и робко улыбнулся.
      - Привет, Элли.
      - Привет, Норт. - Она положила полено и принялась зажигать лампы, не поворачиваясь к Норту спиной.
      - Меня коснулась рука Господа, - вскоре сказал он. - Я больше не умру. Так он сказал. Он обещал мне.
      - Повезло тебе, Норт. - Дрожащие пальцы упустили лучину, и Алиса подняла ее.
      - Хотелось бы мне бросить жевать траву, - проговорил он. - Нет больше для меня в этом радости. Негоже человеку, которого коснулась рука Господа, жевать траву.
      - Что ж ты не бросишь?
      Собственное озлобление удивило и напугало Алису, заставив вновь увидеть в Норте не столько дьявольское чудо, сколько человека. Экземпляр, представший ее глазам, являл собой довольно грустное зрелище: он был одурманен лишь наполовину и выглядел виноватым и пристыженным. Бояться его она больше не могла.
      - Меня трясет, - сказал он. - Тянет к траве. Я не могу бросить. Элли, ты всегда была так добра ко мне... - Он заплакал. - Я мочить штаны и то не могу бросить.
      Алиса подошла к столу и помедлила в нерешительности.
      - Он мог бы сделать так, что меня бы на нее не тянуло, - выговорил Норт сквозь слезы. - Мог бы, раз уж сумел меня оживить. Я не жалуюсь... не хочу жаловаться... - Он затравленно огляделся и прошептал: - Коли я буду жаловаться, он может поразить меня насмерть.
      - Может, это шутка. У него, похоже, то еще чувство юмора.
      Норт достал висевший у него под рубахой кисет и вытащил горсть травы. Алиса бездумно смела ее прочь и, ужаснувшись, убрала руку.
      - Ничего не могу поделать, Элли, ничего... - И его рука снова неловко нырнула в мешочек. Алиса могла бы остановить его, но даже не попыталась. Она снова взялась зажигать лампы, чувствуя усталость, хоть вечер едва начался. Но той ночью в трактир заглянул только все прозевавший старик Кеннерли. Увидев Норта, конюх как будто бы не особенно удивился. Он заказал пива, поинтересовался, где Шеб, и облапал Алису. На следующий день все почти вошло в норму, хотя ни один мальчишка за Нортом не таскался. Еще через день возобновились свистки. Жизнь пошла своим приятным чередом. Дети собрали вырванную ветром кукурузу в кучу, а через неделю после воскресения Норта подожгли ее посреди улицы. Через несколько минут вспыхнуло яркое, сильное пламя, и почти все завсегдатаи заведения - кто ровным шагом, кто пошатываясь, - вышли посмотреть. Выглядели они примитивно. Их лица словно бы парили между огнем и небесами, слепившими блеском ледяных осколков. Глядя на них, Элли ощутила укол мимолетного отчаяния от того, какие грустные времена настали. Все расползалось. В середке вещей больше не было клея. Она никогда не видела океана - и уже никогда не увидит.
      - Ах, кабы мне хватило духу, - пробормотала она. - Кабы хватило мне духу, духу, духу...
      При звуке Алисиного голоса Норт поднял голову и бессмысленно улыбнулся ей из пекла. Духу ей не хватало. Шрам да кабак - вот все, что у нее было.
      Костер быстро прогорел, и клиенты вернулись в заведение. Алиса принялась накачиваться виски, "Звездой", и к полуночи была пьяна по-черному.
      8
      Женщина оборвала повествование и, не получив немедленного отклика, первым делом подумала, что рассказ усыпил стрелка. Она и сама начала уплывать в дрему, но тут он спросил:
      - Это все?
      - Да.
      - Угм. - Стрелок сворачивал очередную папиросу.
      - Табачища-то в постель не натряси, - велела она резче, чем собиралась.
      - Не натрясу.
      Снова воцарилось молчание. Огонек папиросы подмигивал, то разгораясь, то потухая.
      - Утром ты уйдешь, - невыразительно сказала она.
      - Да надо бы. Думаю, он расставил мне здесь ловушку.
      - Не уходи, - сказала она.
      - Посмотрим.
      Стрелок повернулся на бок, отстранившись от нее, но Алиса успокоилась. Он оставался. Она задремала.
      Уже засыпая, она опять подумала о том, с какими странными словами обратился к нему Норт. Ни до, ни после того она не замечала, чтобы стрелок выражал какие-нибудь чувства. Даже любовью он занимался молча, и лишь под конец его дыхание становилось неровным, а потом на миг замирало. Он словно явился из волшебной сказки или легенды - последний из своего племени в мире, пишущем последнюю страницу своей книги. Но это было неважно. Он собирался ненадолго задержаться. Завтра или послезавтра времени на раздумья будет довольно. Она уснула.
      9
      Утром Алиса сварила кашу из грубо смолотой овсяной крупы, и стрелок съел ее, не проронив ни слова. Он уплетал овсянку, не думая о женщине и едва ли замечая ее. Он знал, что должен идти. С каждой проведенной им за столом минутой человек в черном оказывался все дальше - вероятно, сейчас он был уже в пустыне. Его стезя неуклонно вела на юг.
      - У тебя есть карта? - вдруг спросил стрелок, поднимая на Алису глаза.
      - Чего, поселка? - рассмеялась она. - Маловаты мы для карты.
      - Нет. Того, что за поселком, на юге.
      Улыбка Алисы поблекла.
      - Там пустыня. Просто пустыня. Я думала, ты немного побудешь в Талле.
      - А на юге пустыни что?
      - Почем я знаю? Через нее никто не ходит. С тех пор, как я здесь, никто даже и не пытался. - Она вытерла руки о передник, взяла прихватки и опрокинула лохань, в которой грела воду, в раковину. Вода заплескалась, от нее пошел пар.
      Стрелок встал.
      - Ты куда? - В своем голосе Алиса расслышала визгливую ноту страха и возненавидела себя за это.
      - На конюшню. Если кто и знает, так это конюх. - Он положил руки ей на плечи. Ладони были теплыми. - Заодно договорюсь насчет мула. Раз я собираюсь задержаться здесь, нужно, чтоб за ним был уход. До моего отбытия.
      Еще не сейчас. Алиса поглядела на него снизу вверх.
      - Поосторожней с Кеннерли. Даже если он ничего не знает, так тут же сочинит.
      Когда стрелок ушел, она повернулась к раковине, чувствуя, как медленно текут горячие, страстные слезы благодарности.
      10
      Кеннерли был беззуб, неприятен и страдал от засилья дочерей. Пара девчонок-подростков поглядывала на стрелка из пыльного сумрака сарая. В грязи радостно пускал слюни младенец женского пола. Взрослая дочь светловолосая, чувственная замарашка - с задумчивым любопытством наблюдала за ними, набирая воду из стонущей колонки подле строения.
      Конюх встретил стрелка на полпути от улицы ко входу в свое заведение. В его манере держаться ощущались колебания между враждебностью и неким малодушным раболепием, какое встречается у дворняг, живущих при конюшне и слишком часто получающих пинки.
      - Заботимся, заботимся о нем, - сообщил он и, не успел стрелок ответить, как Кеннерли накинулся на дочь: - Пошла, Суби! А ну давай прямым ходом в сараюшку, леший тебя возьми!
      Суби хмуро поволокла ведро к пристроенной сбоку сарая убогой хибарке.
      - Ты говорил о моем муле, - сказал стрелок.
      - Да, сэр. Давненько я не видал мулов. Было времечко, их не хватало, и дикими же они росли... но мир сдвинулся с места. Ничего я не видамши, окромя нескольких коровенок, да лошадей, что возят дилижансы, да... Суби, Бог свидетель, выпорю!
      - Я не кусаюсь, - любезно сообщил стрелок.
      Кеннерли едва заметно раболепно съежился.
      - Не в вас дело. Нет, сэр, не в вас. - Он широко ухмыльнулся. Просто она с придурью, такая уж уродилась. Бес в ней сидит. Никакого сладу с девкой. - Глаза старика потемнели. - Конец света подходит, мистер. Знаете, как в Писании: "Чада не станут повиноваться родителям своим, и на толпы найдет чума".
      Стрелок кивнул и показал на юг:
      - Что там?
      Кеннерли ухмыльнулся, показав десны и редкие, расположенные попарно зубы.
      - Поселенцы. Трава. Пустыня. Что ж еще? - Он мерзко хихикнул и смерил стрелка холодным взглядом.
      - Пустыня большая?
      - Большая. - Кеннерли старался выглядеть серьезным. - Может, три сотни миль. Может, тысяча. Это я вам, мистер, не скажу. Ничего там нету, кроме бес-травы да еще, может, демонов. Туда ушел тот другой мужик. Который поставил Норти на ноги, когда он занемог.
      - Занемог? Я слыхал, он умер.
      Ухмылка не сходила с губ Кеннерли.
      - Ну, ну. Может, и так. Но мы же взрослые люди, верно?
      - Однако в демонов ты веришь.
      Кеннерли казался оскорбленным.
      - Это ж совсем другое дело.
      Стрелок снял шляпу и утер лоб. Воздух пронизывали жаркие лучи солнца, подобного мерно бьющемуся раскаленному сердцу. Кеннерли этого словно бы не замечал. Малышка в жидкой тени конюшни с серьезным видом размазывала грязь по лицу.
      - А что за пустыней, не знаешь?
      Кеннерли пожал плечами.
      - Кто-нибудь, может, и знает. Пятьдесят лет назад, говаривал мой старик, там ходили дилижансы. Его послушать, там горы. Другие толкуют, океан... зеленый океан со всякими чудищами. А кой-кто болтает, что край света. Будто ничего там нету, окромя огней да еще лика Божьего, и рот у него открыт, чтобы поглотить их.
      - Бред, - коротко объявил стрелок.
      - Ясное дело! - радостно выкрикнул Кеннерли и вновь раболепно съежился, переполняемый ненавистью, страхом и желанием угодить.
      - Смотри, чтоб о моем муле не забывали. - Стрелок кинул Кеннерли еще одну монету, и Кеннерли поймал ее на лету.
      - Уж будьте уверены. Решили подзадержаться?
      - Думаю, можно.
      - Элли-то куда как мила, коли хочет, верно?
      - Ты что-то сказал? - отстраненно спросил стрелок.
      В глазах Кеннерли двумя встающими из-за горизонта лунами внезапно забрезжил ужас.
      - Нет, сэр, ни словечка. А коли сказал, так прощенья просим. - Конюх заметил высунувшуюся из окна Суби, проворно развернулся и накинулся на нее: - Вот ужо я тебя вздую, неряха! Богом клянусь! Вот я...

  • Страницы:
    1, 2, 3