Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Драгоценности

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Кингсли Джоанна / Драгоценности - Чтение (Весь текст)
Автор: Кингсли Джоанна
Жанр: Современные любовные романы

 

 


Джоанна Кингсли

Драгоценности

УДК 821.111(73) ББК 84 (7США) К41

Серия основана в-2001 году

Johanna Kingsley

TREASURES

1990

Перевод с английского А.Е. Когана, И.С. Лебедевой

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Peter Lampack, Inc. и Permissions & Rights Ltd.

Подписано в печать с готовых диапозитивов 16.08.2001.

Формат 70х100'/з2. Бумага типографская. Печать офсетная.

Усл. псч. л. 10, 32. Тираж 11 000 экз. Заказ 2550.

Кингсли Д. К41 Драгоценности. Роман. В 2 кн. Кн. 1 / Д. Кингсли; Пер. с англ. А.Е. Когана, И.С. Лебедевой. – М.: ООО «Издательство ACT», 2001. —252, 4 с. —(Женщины и мужчины).

ISBN 5-17-008560-5 (Кн. 1) ISBN 5-17-008931-7


УДК 821.111(73) БКК R4 (7США)

© Johanna Kingsley, 1*Л»

© Перевод. А.Е. Коган, И.С. Лебедева, 2001

© ООО «Издательство ACT», 2001

ПРОЛОГ

Петра д'Анжели снова вытянула руку и посмотрела на кольцо с бриллиантом. В комнате было довольно темно, но камень, поглощая слабый свет прикроватной лампы, искрился огненно-яркими лучами.

Петра видела множество бриллиантов, но этот имел для нее особое значение, ибо выражал желание мужчины заключить с ней союз на всю жизнь.

Готова ли она к такому союзу?

В тонкой как паутинка ночной сорочке Пет д'Анжели вышла на огромный балкон пентхауса и вгляделась в бархатную темноту Центрального парка, обрамленного огнями редких фонарей.

Подумав о том, отражает ли бриллиант и лунный свет, она опять взглянула на кольцо.

В этот момент тишину ночи прорезал громкий, резкий металлический звук сигнала тревоги. Пет вбежала в комнату и бросилась к телефону. И тут же на пороге появилась ее экономка Мэдди.

– О Господи, мисс! Неужели это из магазина?

Магазин был открыт больше года назад, но за это время прямой сигнал тревоги сработал впервые.

– Да, наверное, кто-то забрался туда. Но не тревожься, Мэдди, полиция скоро приедет. – Пет ободряюще улыбнулась. – А сейчас приготовь кофе – мне надо подкрепить силы.

Необходимость действовать успокоила Мэдди, и она устремилась на кухню. Пет нажала красную кнопку на телефонном аппарате, и сигнал тревоги оборвался. Нажав кнопку прямой линии с магазином, она услышала частые гудки. Оттуда, видимо, пытались дозвониться. Решив не набирать городской номер, Пет начала торопливо одеваться.

Приготовленная на завтрашний день одежда уже лежала на кресле: юбка, блузка и нижнее белье.

Надев туфли из крокодиловой кожи, она застегнула зеленую шелковую блузку.

Пет укладывала тяжелые темные волосы, когда позвонил телефон. Быстро закрепив прическу двумя серебряными гребнями, она подняла трубку.

– Пет, это Джим Бэйтман. Просто знай, что я на месте. Копы тоже уже работают, – сообщил начальник охраны.

– Хорошо. Я скоро приду. Что-нибудь серьезное, Джим?

– Это грабеж, Пет, все довольно скверно. Пока я не могу проверить, что именно пропало, но, похоже, самого ценного не тронули.

Пет со вздохом повесила трубку. Поскольку на косметику не оставалось времени, она слегка подкрасила губы и выбежала из комнаты.

Мэдди догнала ее у лифта с чашкой дымящегося кофе, и Пет с благодарностью выпила его.

– Если кто-нибудь позвонит, Мэдди, не говори, где я. – Пет вошла в лифт. – Кто бы ни был – репортеры, страховщики. Я не хочу лишней паники вокруг магазина.

– Все поняла, мисс.

Отдав экономке чашку, Пет кивнула лифтеру. Лифт поехал вниз.

За восемь кварталов от Пятой авеню полицейские поставили свои машины вокруг входа в «Тезори-Йорк», самого нового и большого магазина в сети «Тезори» по всему миру. Фирма начинала деятельность в Лугано, итальянском районе Швейцарии, и от тех времен в названии сохранилось итальянское слово, обозначающее драгоценности. Целых двадцать лет «Тезори» открывал филиалы во всех столицах Европы. Совсем недавно фирма расширилась: магазины появились в Каракасе и Рио, Токио и, наконец, в США. Филиал в Нью-Йорке хоть и располагался на Пятой авеню рядом с такими монстрами, как «Гарри Уинстон», «Картье», «Булгари», «Тиффани» и «Дюфор и Иверес», но был куда скромнее их.

Тем не менее этот магазин, основанный и возглавляемый Петрой д'Анжели, привлекал не меньше покупателей – богачей, проявлявших огромный интерес к самым дорогим камням и оригинальному дизайну, особенно если им занималась сама владелица. Фактически нью-йоркский «Тезори» считался флагманом всей фирмы.

Пет добежала до магазина за пять минут.

– Сюда, Пет! – крикнул Джим Бэйтман, широкоплечий мужчина с тонкими светлыми усами, окруженный множеством людей, которые о чем-то говорили, что-то записывали в блокнотах, внимательно осматривали тротуар.

Пет оглядела витрины. Толстое армированное стекло, отполированное как ювелирное украшение, не повредили. За ним в свете фар полицейских машин сверкали драгоценные камни, беспорядочно разбросанные по витрине. Днем здесь лежали настоящие драгоценности, стоившие миллионы долларов, а ночью уникальные камни заменялись ограненными стекляшками. Бэйтман советовал убирать на ночь даже их, чтобы не искушать мелких воришек, не отличавших бриллиантов от стекла.

– Похитители драгоценностей – опытные, – возразила тогда Пет. – Тот, кто взламывает армированное стекло, отличит настоящие ценности от подделок. Зато, оставив красивые стеклышки, мы привлечем женщин, прогуливающихся здесь по ночам, и утром они пошлют своих поклонников именно в наш магазин.

Джим Бэйтман уступил. Да и кто бы мог сказать, какая из идей Пет подойдет для «Тезори», имеющего самую высокую прибыль на квадратный фут среди всех ювелирных магазинов мира? Трудно спорить с успехом.

Пет подошла к начальнику охраны.

– Доброе утро, мистер Бэйтман. – Она держалась со служащими очень дружелюбно, считая, что в коллективе должна царить атмосфера доброжелательности.

– Не такое уж и доброе, – обронил Бэйтман.

– Вы уже знаете, что именно пропало? У вас довольно мрачный вид, хотя голос по телефону звучал не так уныло.

– Похоже, главной проблемой будет уборка. Вот, взгляните. – Легонько взяв Пет за руку, он провел ее через главный вход в магазин.

Она увидела ужасающий беспорядок. Большая часть прилавков была разбита, бриллиантовые кольца валялись на гранитном полу, а изумрудные браслеты и рубиновые ожерелья – поверх витрин. Длинная уникальная двойная нить черного жемчуга змеилась по креслу для посетителей, свисая вниз.

От этого хаоса Пет пришла в ярость. Какое варварство! Она потянулась к бриллиантовой брошке, лежащей на полу, но Джим остановил ее.

– Ничего не трогайте, Пет. Сначала все должны сфотографировать и снять отпечатки пальцев.

– Конечно. Тем не менее я хочу знать, сколько мы потеряли.

– Точно не определим, пока не наведем порядок и не сделаем ревизию, но, судя по предварительным оценкам, очень мало. Во всяком случае, ничего особенно ценного.

Крепкий мужчина в кричащем клетчатом пиджаке подошел к Пет и протянул ей руку:

– Мисс д'Анжели, капитан Дэйв Петроселли. Я…

– Знаю, капитан, – перебила его Пет. Даже если бы она не заметила полицейского значка, приколотого к нагрудному карману пиджака, то узнала бы его по имени. Специалист по кражам, преимущественно по драгоценностям, редкому антиквариату и художественным полотнам, капитан Петроселли был живой легендой. – Рада, что вы взялись за это дело.

– Места вроде «Тезори» всегда достаются мне. – Он огляделся. – Кажется, вы чертовски легко отделались. Обычно воришки приходят за камешками средних размеров, надеясь сбыть их по хорошей цене, или за украшениями, которые можно сломать и продать по частям. Мистер Бэйтман говорит, что крупные вещи, которые хранились в сейфах, не тронуты, и мелкие с витрин – тоже. Значит, приходили за чем-то еще.

Бэйтман взглянул на Петроселли.

– Даже рабочая комната, где мы держим большую часть новых камней, в целости и сохранности.

Пет, недоуменно покачав головой, огляделась.

– Не понимаю, ради чего лезть в магазин, если ничего не нужно?

– Я не говорил слово «ничего», – заметил детектив. – Возможно, беспорядок устроен для того, чтобы сбить нас со следа. Или ввести в заблуждение насчет вещи, которую они действительно хотели взять.

– И что же это?..

– Я только предполагаю, – перебил ее Петроселли. – Думаю, тот, кто пришел сюда, искал какую-то конкретную вещь. Вероятно, забрался кто-то из своих и заранее знал, что ищет. У вас есть что-то, мисс д'Анжели, о чем знают лишь несколько человек?..

– Бог мой! – ахнула Пет и кинулась к лестнице, ведущей в кабинеты на втором этаже.

Добежав до своего кабинета, она толкнула незапертую дверь и включила свет. Ее личный сейф с широко открытой дверцей был пуст. Драгоценности исчезли.

Пет упала на колени перед сейфом. Слезы злости, досады и разочарования хлынули из ее глаз. Она уронила голову на сжатые кулаки, и они сразу увлажнились слезами.

Но едва взгляд Пет скользнул по бриллианту на пальце, ход ее мыслей изменился. Стоит ли бороться за старые мечты? Одной драгоценности уже нет, но другая могла бы занять ее место.

Нет! Ради всего святого, ей надо иметь именно ту. Без той давняя тайна никогда не будет разгадана. Справедливость не восторжествует.

Пет придется ответить на вопросы прошлого, прежде чем войти в будущее.

Книга первая

ОПРАВЫ

Глава 1

Тоскана, 1938 год

Драгоценности сверкали на атласных подушечках, разложенных на кровати. Ожерелья, браслеты, диадемы, кольца. Впервые за много лет перед ней лежала вся коллекция целиком. Она намеревалась не любоваться своими сокровищами, а только проверить их. Здесь было более ста украшений, но она знала их наизусть.

Ведь каждый предмет был не просто ценностью, а выражением преданности определенного мужчины.

Протянув руку, она взяла длинное ожерелье из больших изумрудов, надела его и подошла к зеркалу – одному из многих, висевших на стенах богато обставленной спальни. Она никогда не боялась зеркал, и даже сейчас, на седьмом десятке, видела перед собой женщину изумительной красоты, выглядевшую на двадцать лет моложе своего возраста. Она великолепно сохранилась, потому что была всегда любима и окружена восторженными и почитающими ее поклонниками в течение долгих-долгих лет…

Ах изумруды! Они пробуждали воспоминания так же легко, как отражали свет. Это ожерелье ей подарил принц во время последнего свидания перед его свадьбой с герцогиней. Только зеленое, сказал он тогда, подходит к сапфировым глазам и оттеняет иссиня-черный цвет волос любимой.

Но это было так давно… во времена принцев. В последние годы власть и сила оказались в руках жестоких мужчин с плохими манерами, мечтающих не о завоевании прекрасной дамы, а о порабощении и уничтожении целых наций.

Вернувшись к кровати, она собрала драгоценности и разложила их в отдельные ящички. Спрятав все в специальный стенной сейф, женщина присела у туалетного столика.

На нем одиноко стояла нефритовая коробочка около шести дюймов длиной – весьма ценная, но не сравнимая с тем, что находилось внутри.

Открыв коробочку, женщина подняла с розового шелка самое крупное из своих сокровищ, единственное в мире и баснословно дорогое. Эта фигурка женщины около пяти дюймов в высоту не уступала по мастерству исполнения ни одному из королевских пасхальных яиц Фаберже. Голова была сделана из золота, глаза из сапфиров, плечи из цельной жемчужины причудливой формы. Рубин в виде сердца образовывал лиф платья, бриллианты и изумруды покрывали юбку так, что казалось, будто женщина кружится в танце. Из-под платья выглядывали туфельки из блестящего черного жемчуга.

Она любовалась подарком, полученным в тот самый год, когда над миром нависла угроза большой войны. Женщина поежилась от неприятных воспоминаний. Сейчас политическая ситуация вроде бы повторяется, и, по странному совпадению, фигурке снова предстоит перейти в другие руки.

Перейти… хотя в несколько иной форме. Сжав верхнюю часть драгоценного изделия в одной руке, а нижнюю в другой, женщина осторожно повернула фигурку, и та разделилась на две половинки. В воздухе поплыл слабый аромат духов, источаемый золотым парфюмерным флакончиком.

Взвешивая в руках обе половинки, женщина вновь задумалась над решением, принятым ею сегодня. Она вспомнила историю о том, как царь Соломон рассудил двух женщин, претендующих на одного ребенка. «Сделаем так, – предложил царь. – Пусть ребенка разрубят пополам, и каждой достанется по половине». Когда одна из женщин закричала, чтобы ребенка отдали другой, но только живого и невредимого, Соломон понял, что именно она – настоящая мать.

Сейчас ничто не мешало женщине разделить фигурку. Однако отдать бутылочку означало для нее своего рода смерть. Она не только лишится драгоценности, но будет вынуждена раскрыть важные и давно скрываемые секреты.

Но разве она имеет выбор? Мир изменился, и ей придется изменить свою жизнь.

Глава 2

Милан, 1938 год

«Дуче в Милане!»

Пошел дождь, и тушь на поспешно отпечатанном плакате потекла черными слезами, однако в вечернем свете можно было разглядеть надпись и портрет. Листовки и памфлеты летали над площадью и, намокая от дождя, падали под ноги митингующим.

Стефано д'Анжели стоял у окна в своем кабинете, глядя на старые камни кафедральной площади, сейчас почти опустевшей. Он видел лишь торопливо перемещающиеся черные зонтики, а под ними – быстро мелькающие ноги.

Все вокруг было мокрым – розоватые мраморные статуи, горгульи – выступающие водосточные трубы в виде мифологических фигур, остроконечные башенки кафедрального собора. Даже маленькая позолоченная Мадонна на вершине самого высокого шпиля блестела от влаги, будто оплакивая то, что произошло несколько часов назад.

Весь день толпа на площади кричала: «Да здравствует дуче!» Мелодия «Giovinezza», фашистского гимна, проникала в кабинет Стефано сквозь закрытые окна, мешая работать. Труднее всего было сознавать, что с этими поющими дураками и его брат.

Стефано вернулся к столу, пригладил густые блестящие черные волосы и взял документ, который пытался закончить весь день. Как скверно, что он, ученик адвоката, не способен сосредоточиться из-за орущих на улице людей! Впрочем, работа вгоняла его в тоску даже в лучшие времена. Ему двадцать четыре года. Неужели он проведет жизнь, бесконечную череду дней, в кабинетах и судах? Стефан предпочел бы расположиться под деревом у реки, писать стихи, читать Данте или, сидя за столиком в кафе на виа Верди, говорить с друзьями о живописи и литературе.

– Тебе пора ехать, – сказал Карло Бранкузи, войдя в комнату.

– Я не закончил с бумагами.

– Это может подождать. У тебя впереди долгая дорога, а еще, учти, дождь… – Своим чеканным профилем Бранкузи, руководитель юридической фирмы, напоминал римского императора. Аристократический крупный нос, каштановые, чуть тронутые сединой на висках волосы, густые брови над темно-карими глазами. Лицо, внушавшее доверие.

– Неужели так необходимо, чтобы Витторио ехал со мной? – спросил Стефано. – После сегодняшнего… ну, вы знаете, какой он патриот. Наверняка кричал до хрипоты, стоя во главе этого сброда, а мне придется слушать всю ночь в машине, как он восхваляет дуче. Порой у меня возникает мысль, что одного из нас подменили в родильном доме. Не верится, что мы действительно братья.

Синьор Бранкузи улыбнулся и положил руку на плечо Стефано.

– Стефано, нынешние времена требуют от нас терпения, в частности по отношению к твоему брату. Клиент дал мне инструкции, от которых нельзя отклоняться. Вы оба должны поехать, и вашего прибытия ожидают не позднее полуночи.

– Не уверен, что останусь жив, проведя несколько часов в его обществе, – засмеялся Стефано, вставая. – Как шофер он тоже внушает мне серьезные опасения. Но для тебя, Карло, я готов рискнуть.

– Для моего клиента. Она необыкновенная женщина. Ты не пожалеешь, что встретился с ней.

– Ладно, Карло, ради нее.

Мужчины подошли к двери, и Бранкузи помог Стефано одеться. Они прощались как отец и сын, если не по крови, то по духу. Бранкузи был не только начальником Стефано, но заботился о нем и Витторио с тех пор, когда они были детьми. Их родители, друзья Бранкузи, погибли на железнодорожном вокзале от взрыва бомбы анархистов – кстати, дуче, возглавивший чернорубашечников, пришел к власти, пообещав уничтожить терроризм.

Уже темнело, когда Стефано вышел на площадь. Он поднял воротник, застегнул пальто и засунул руки в карманы. Холод пронизывал его. Листовки, оставшиеся на площади после фашистского митинга, прилипали к подошвам. Они валялись повсюду.

Со стен смотрело рябое от дождя, воинственное лицо Муссолини. «Завоеватель Эфиопии», «Спаситель Италии» – кричали заголовки. «Смешно», – подумал Стефано, возмущенный назойливой, агрессивной пропагандой. В хмуром лице с суровыми чертами не было ничего от спасителя. Только жестокость.

Что заставляет его брата подчиняться этому человеку, верить, что он, как сказал недавно Витторио, стал «новым Цезарем»? Стефано считал, что жирный самодовольный Бенито – самый обычный негодяй, умеющий манипулировать патриотическими чувствами. Муссолини убежден, что если показать людям хорошее шоу и позволить набить живот, они забудут о совести и о том, какова истинная цена его фиглярства. «Цезарь, – подумал Стефано, – тоже знал эту формулу – побольше хлеба и зрелищ. Видимо, дуче намерен объединить свои силы с фюрером. Вот это будет представление – настоящий цирк. Да эти злобные шуты изнасилуют Европу, лишь бы удовлетворить свою страсть к власти. Даже не помилуют красавицу Италию».

И Витторио с радостью поможет им. Он очень заботился о своей политической карьере, втираясь в партийную верхушку и при каждом удобном случае воспроизводя ее лозунги. Витторио говорил, что «естественное объединение двух великих лидеров» откроет новую эру, очистит Европу от «отсталых элементов», в которые входили поэзия, культура, чудесная итальянская dolce vita – короче, все, ради чего жил Стефано.

Дойдя до северной стороны площади, он услышал тихий голос:

– Привет, дорогой.

– Привет, красавица, – добродушно отозвался Стефано и, улыбнувшись проститутке, продолжил свой путь. Милан полон блудницами, но эти честные шлюхи работали за еду и одежду для того, чтобы выжить. Витторио гораздо хуже любой гулящей девки. Он с радостью продавался за подачки фашистов, думал только о своей выгоде и мечтал о богатстве.

Стефано прошел под большой аркой перед входом в известнейшую миланскую торговую галерею «Galleria». Слабый вечерний свет, проникая сквозь высокую застекленную куполообразную крышу, смешивался с ярким электрическим освещением шарообразных люстр. Несколько раз Стефано встречал знакомых и слегка касался шляпы. Миланцы называли галерею «il salotto» – жилая комната. Здесь назначали свидания друзья. Покупатели переходили из магазина в магазин. Две матроны, направляясь к «Савиньи», где когда-то ужинали Верди и Пуччини, спорили о новом теноре в «Ла Скала». В маленьком ресторанчике «Биффи» двое влюбленных смотрели друг на друга через стол, покрытый камчатным полотном, а между ними стояли нетронутые бокалы с аперитивом. Улыбаясь, Стефано прошел сквозь галерею. Как он любил Милан! Но оправится ли город после правления дуче?

В конце длинной галереи Стефано повернул к двери одного из самых дорогих в Милане магазинов, где торговали бумагой и изделиями из кожи. До последнего времени он принадлежал богатому еврейскому торговцу, предки которого владели им уже в трех поколениях. Несколько месяцев назад еврея «убедили» эмигрировать в Южную Америку, взяв с собой только членов семьи. Благодаря партийным связям Витторио завладел магазином и всем его имуществом за ничтожную часть реальной стоимости.

Витторио д'Анжели стоял за прилавком, проверяя гроссбух. Он отличался от брата как ночь от дня. И не только в политических убеждениях. Стройный Стефано двигался с природной грацией, а крупный и дородный Витторио постоянно на все натыкался, будто был не в ладах с окружающим миром. Витторио, светлый шатен, почти блондин, с карими глазами, походил на брата, но его черты были грубее и не блистали красотой.

Как только вошел Стефано, он оторвался от гроссбуха.

– Я ждал тебя в шесть. – Витторио вынул из кармана золотые часы. – Как обычно, ты опоздал.

Стефано подошел к прилавку.

– Прости меня, брат, – ответил он с преувеличенной любезностью. – Я немного задержался, чтобы подышать сырым воздухом и улыбнуться хорошенькой девушке.

Витторио с силой захлопнул гроссбух и прошелся по магазину, проверяя, закрыты ли витрины с красивыми кошельками и портфелями, аккуратно ли разложена дорогая плотная бумага на полках, все ли готово для завтрашней торговли.

– Вероятнее всего, бездельничал в кафе, марая бумагу тем бредом, который ты называешь поэзией. Больше всего ты любишь предаваться мечтам. Если бы я хуже тебя знал, Стефано, то решил бы, что тебя родила ленивая римлянка. Но здесь Милан. В Милане надо работать. У нас много дел.

– Ну, когда-нибудь твой восхитительный Бенито найдет способ заставить людей придерживаться жесткого расписания, как он сделал это с поездами. Но пока время дисциплинированных болванов не наступило, я буду наслаждаться свободой.

Витторио в негодовании уставился на него, и Стефано уже приготовился выслушать речь в защиту дуче. Однако Витторио выбрал другую линию наступления.

– Мой Бог, да мне стыдно ехать с тобой. Что скажут люди, увидев тебя? Волосы нестрижены, лицо немыто, галстук перекосился, ботинки нечищены. Выглядишь как цыган.

Конечно же, Витторио и в этом был полной противоположностью брату. Всего четырьмя годами старше Стефано, он тем не менее держался гораздо самоувереннее и давно одевался с шиком, как солидный банкир. Белые рубашки от Труззи, черные, начищенные до зеркального блеска ботинки от ди Баллини, серый саржевый костюм, изысканно сшитый на заказ, изящно завязанный шелковый фуляр цвета бургундского вина.

– Но даже если бы мне не претило разгуливать с цыганами, – продолжал Витторио, выключая в магазине свет, – не понимаю, почему я должен участвовать в твоих делах.

– Мы отправимся не ради меня, а ради Карло.

– Все равно, я не обязан ночью проехать половину Италии только для того, чтобы посетить одного из его дурацких клиентов. Ты же его ученик, не я.

– Но мы оба в долгу у него. Без него мы…

– Да, да, мы бы оказались в сиротском приюте. Я что, должен выслушивать эту душещипательную историю еще раз? Сейчас я сам могу о себе позаботиться. И не собираюсь с благодарностью целовать ему руки до конца жизни. – Осталась зажженной только одна лампа, около двери. Витторио подошел к вешалке, чтобы взять пальто. – Сегодня вечером секретарь местного отделения партии пригласил меня в «Ла Скала». Это чертовски хороший повод отказаться от твоей затеи.

Стефано с изумлением посмотрел на брата. Почему он такой бесчувственный? Наверняка именно это качество особенно ценят в его партии.

– Дело в том, что у тебя есть машина. К тому же клиент специально просил, чтобы мы приехали вдвоем. – Стефано едва скрывал раздражение.

– Да? Интересно. Кто же он?

– Это женщина. Она сказала Карло, что ей нужно перевести какие-то ценности.

В глазах Витторио вспыхнуло любопытство.

– Ага, понимаю. Какая-нибудь contessa? Теперь ясно, почему ей понадобился для этой миссии надежный человек. Она вряд ли решится доверить свои ценности такому старьевщику, как ты. – Он натянул кожаные перчатки, сдул невидимую пушинку со шляпы, надел ее и взял из стойки зонтик. – Ну, тогда пойдем. Ты уже и так задержал меня. – Витторио открыл дверь, пропустил Стефано вперед и запер магазин.

Братья шли через галерею под внимательными взглядами нескольких пар женских глаз. Но внимание Роз, Джин и Франчесок, сидящих без дела в кафе, привлекал вовсе не Витторио, а Стефано, с его шелковистыми волосами, с голубыми, как океан, глазами и с грацией танцовщика. Как бы он ни был одет, в нем ощущалась врожденная элегантность, манера держаться свидетельствовала о чувственности, а улыбка намекала на возможные удовольствия.

Братья вышли на площадь, и Витторио указал кончиком зонта на противоположную сторону, где была припаркована его машина. Затем раскрыл зонтик и решительно зашагал под моросящим дождем, который сейчас смешался с тяжелым туманом, так часто затягивающим Милан.

– Тебе следовало бы прийти на митинг, – отрывисто бросил Витторио. – Тысячи… десятки тысяч лояльных граждан собрались, чтобы приветствовать дуче.

– Я слышал их. И вижу беспорядок, который они оставили после себя. Кому-то придется все это вычищать. – Стефано кивнул на промокший портрет героя Витторио. – Любопытно, кто ликвидирует беспорядок после него самого?

– Следи за своими словами, Стефано. Тебе давно следовало бы понять, что будущее каждого человека в Италии определяется его положением в партии.

– Я предпочел бы занять положение прямо позади его высокомерной светлости, чтобы половчее дать ему пинок в толстый зад.

– Стефано! – Витторио огляделся, желая удостовериться, что рядом никого нет. – Я не хочу больше слышать ничего подобного. Советую тебе поостеречься и не вести разговоров в таком духе. Да, у меня есть кое-какое влияние, и если все пойдет так, как я надеюсь, вскоре буду иметь еще большее. Но мне не удастся всегда защищать тебя.

– Я не нуждаюсь в твоей дурацкой защите.

– Полагаю, когда наши танки выйдут на дороги Италии, ты просто скажешь: «Не беспокойте меня, я читаю сонеты»? – Витторио фыркнул. – Конечно, ты не сомневаешься, что мне придется защищать тебя в любом случае, поскольку мы – родственники.

Стефано криво улыбнулся. Родственники, а не братья. Похоже, Витторио готовится к тому дню, когда будет разумнее вовсе не признавать его братом.

– Не беспокойся, брат. – Стефано сделал ударение на последнем слове. – Мне не понадобится твое покровительство. Если начнется война, ты будешь слишком занят тем, чтобы защитить себя.

Витторио возмущенно схватил брата за рукав, но тот не остановился.

– Послушай меня, Стефано, они уже составляют списки тех, кому нельзя доверять, людей, чье предательство или трусость могут помешать нашим мечтам о новой империи. Я не хочу, чтобы твое имя внесли туда.

– Ты беспокоишься обо мне или о себе?

– Это будет плохо для нас обоих, – замявшись, ответил Витторио.

– Учту, – пообещал Стефано.

Они дошли до маленького «фиата», и через несколько минут машина, выехав из центра города, направилась в сторону Флоренции.

В дороге братья молчали. Стефано не нравилось спорить с Витторио, а в последнее время они только этим и занимались. Лучше уж ничего не говорить. Дождь усиливался, гипнотически шелестели стеклоочистители. Стефано задремал, когда они проезжали Ломбардию, и проснулся уже возле холмов Тосканы.

Ребенком он проводил лето в Тоскане на летней вилле Карло. В окружении темно-коричневых холмов Стефано всегда чувствовал себя как дома, словно был отсюда родом. Сейчас, в темноте и под дождем, непрерывно стучащим по ветровому стеклу, он не видел кипарисов, оливковых рощ, виноградников, раскинувшихся на склонах холмов… но ощущал их. Тоскана, сладкая, как виноград в жбанах, пикантная, как оливки после первой прессовки, дающие жирное чистое масло. Эта земля подарила миру Данте и Петрарку, Леонардо и Микеланджело. Возможно, именно поэтому Стефано было так хорошо здесь.

Увидев на дорожном знаке, что до Флоренции осталось десять километров, Стефано достал из кармана конверт от Бранкузи с инструкцией и картой, нарисованной клиентом.

Стефано смотрел на карту и указывал Витторио направление к поместью, расположенному среди холмов на окраине Фьезоле. Дождь начал стихать, и через двадцать минут братья подъехали к длинной кипарисовой аллее. На мраморном пьедестале было высечено название поместья. Когда они развернулись, фары высветили выгравированные буквы: «Ла Тана». «Милое название, – подумал Стефано, – „Гнездо“».

Витторио нажал на тормоза так сильно, что машину занесло на влажном гравии. Стефано схватился за приборную доску.

– Какого черта?.. – вскрикнул он, взглянув на брата.

– Ты не сказал мне, что мы едем в «Ла Тана», – недовольно пробормотал Витторио.

– Ну и что?

– Неужели ты так наивен, Стефано? Разве не знаешь, кто здесь живет?

– Карло сказал, что это интересная женщина и нам доставит удовольствие знакомство с ней.

– Удовольствие, вот именно! Если она сделает для нас то, что уже делала для половины богатых мужчин Европы… – Стефано удивленно посмотрел на брата. – Значит… Карло не рассказал тебе об этой женщине, хозяйке «Ла Тана»?

– Нет…

– Ты никогда не слышал о Ла Коломбе?

Стефано начал что-то припоминать. «Голубка». Да, конечно, он что-то слышал о Ла Коломбе – или читал о ней. Эта легендарная женщина была в свое время самой известной куртизанкой. Она никогда не состояла в браке, но ее расположения добивались великие мужи всего мира: аристократы, политики, художники, известные оперные певцы… Рассказывали, будто даже король Виктор Эммануил в юности любил ее. Судя по слухам, Ла Коломба была предана каждому из них, но только год или два. Многочисленные связи и щедрые подарки поклонников, восхищенных ее красотой, сделали Ла Коломбу очень богатой женщиной.

Витторио дал задний ход.

– В чем дело? – спросил Стефано.

– Неужели ты всерьез думаешь, что я войду в дом самой известной в Европе старой шлюхи? Возможно, тебе незачем беспокоиться о своей репутации, но я не хочу погубить свою. Во всяком случае, сейчас.

Стефано схватил брата за руку и выключил двигатель.

– Не будь ослом. Она богата и умна. И говорят, красива. Пусть куртизанка, хотя это уже в прошлом, но вовсе не та женщина, которую надо избегать. Все знают, что у нее много влиятельных друзей.

Витторио усмехнулся.

– Это ненадолго. Дуче искоренит в Италии такую безнравственность. Шлюха, пользующаяся благосклонностью министров и королей! Отвратительно! – Он выглянул в окно и тихо добавил: – Не удивлюсь, если это место уже под наблюдением.

– Я не уеду, – отрезал Стефано. – Я обещал Карло.

– Вполне в духе Бранкузи иметь такого клиента, – пробормотал Витторио.

Стефано хотелось выскочить из машины и заявить, что он справится сам, а Витторио может проваливать, но тут полная луна выглянула из-за облака. Впереди на пологом холме среди кипарисов возвышалась огромная вилла, залитая лунным светом. Пораженный волшебным видом, Стефано посмотрел на брата и увидел, что тот притих.

– Она удачно выбрала название для своего дома, – съязвил Витторио. – «Ла Тана» – лисья нора, куда лисица завлекает свои жертвы.

– «Ла Тана» означает также «гнездо», а это отлично подходит для дома Голубки.

Братья смотрели на особняк, пока луна вновь не скрылась за облаками и его вновь не поглотила тьма. Но даже мимолетное впечатление от «Ла Тана» приободрило братьев. Витторио переключил передачу, медленно въехал в ворота и двинулся по кипарисовой аллее.

Через несколько минут они затормозили перед виллой, выстроенной из розового и белого мрамора в палладианском стиле. От портика с колоннами расходились два крыла дома. Огромная, обитая железом дубовая дверь открылась прежде, чем Стефано протянул руку к звонку.

– Добро пожаловать, господа, – проговорила женщина, появившаяся в дверном проеме. – Рада видеть вас в моем доме.

Стефано ожидал, что им откроет слуга, но это, конечно же, была сама Ла Коломба, женщина, очаровывавшая Европу почти полвека. Он в немом восхищении уставился на нее, ибо никогда еще не наблюдал столь поразительного сочетания элегантности и красоты. Блестящие черные волосы, уложенные в высокую прическу, подчеркивали стройность шеи. Шелковое платье цвета чайной розы, отделанное жемчугом, облегало изящную фигуру и ниспадало вниз мягкими складками. Красоту лица не затмевал даже блеск бриллиантов на шее. Клеопатра, Троянская Елена, Жозефина… сама Ева… История не знала женщины более изысканной, совершенной и соблазнительной, чем Ла Коломба.

Стефано ощутил укол зависти, когда она взглянула вначале на его брата.

– Вы, должно быть, Витторио. – Ла Коломба протянула ему руку.

Стефано затаил дыхание, опасаясь, как бы брат не сказал какой-нибудь бестактности. Но тот, чуть помедлив, пожал хозяйке руку и слегка кивнул.

Чуть заметно улыбнувшись, она посмотрела на второго гостя:

– А вы – Стефано…

Он склонился над протянутой рукой, нежной и шелковистой. Выпрямившись, Стефано встретил мягкий взгляд сапфировых глаз. Легкая улыбка осветила лицо женщины, и Стефано сразу понял, почему она покоряла мужчин.

– Пожалуйста, заходите, – пригласила Ла Коломба. – Я давно жду вас.

Витторио замялся в дверях, и Стефано заметил настороженность брата.

Сам он был готов сделать для этой женщины все что угодно.

Глава 3

Когда Стефано вошел в царство Ла Коломбы, ему показалось, будто он попал в прошлый век. Следуя за ней по коридору, он слышал только мягкий шелест ее платья и тиканье фарфоровых напольных часов. Сквозь окна, задернутые тяжелыми драпировками, не доносился даже шум дождя. Повсюду горели свечи – в люстрах, на стенах, в серебряных канделябрах на столах, и языки пламени играли на предметах дорогой обстановки: фарфоровых вазах и бронзовых статуэтках, на столиках в стиле будь и серебряных коробочках, на картинах в позолоченных рамах.

Хозяйка двигалась с грацией молодой девушки и с уверенностью женщины, покорившей все страны Европы.

В роскошной гостиной золотое сочеталось с розовым, палево-фиолетовым и бледно-лиловым. На лепном потолке резвились херувимы, на персидском ковре на полу красовались невиданные цветы. На стенах висели картины. Одна из них, изображавшая обнаженную одалиску с блестящей ниткой жемчуга на шее, привлекла внимание Стефано.

– Тициан? – почтительно спросил он.

– Да. – Ла Коломба улыбнулась, приятно удивленная тем, что он узнал художника.

– А это Рубенс. – Стефано посмотрел на большое полотно, где пышнотелая обнаженная женщина склонилась на белоснежную грудь лебедя. – Превосходно!

– Упадничество, – тихо бросил Витторио. Он не разбирался в живописи, но, войдя в дом, сразу же начал прикидывать, сколько стоит то, что попадалось ему на глаза. Ла Коломба, конечно, опасная женщина, но, видит Бог, ее состояние баснословно.

– Пожалуйста, присаживайтесь. – Хозяйка указала на бархатные кресла и софу у камина. При этом она чуть взмахнула рукой, и бриллианты на браслете засверкали. На столе перед софой стоял золотой кофейник, полупрозрачные китайские чашки, лежали салфетки камчатного полотна.

Витторио опустился в кресло, а Стефано сел на софу рядом с Ла Коломбой. Ему хотелось быть ближе к ней, поскольку он никогда не встречал столь очаровательную женщину. Аромат ее духов кружил ему голову, а голос успокаивай. Хотя Стефано только что познакомился с Ла Коломбой, ему казалось, будто он знает ее всю жизнь.

Когда она подняла кофейник, в огне свечей засверкали кольца. Ими были унизаны все ее пальцы, кроме безымянного на правой руке, где носят обручальное кольцо.

– Надеюсь, вы простите меня, что сама подаю вам, – начата Ла Коломба. – Я просила слуг не отвлекать нас. Думаю, наше дело лучше обсудить без посторонних. – Первую чашку она протянула Витторио. – Полагаю, вам черный, Витторио…

Витторио нерешительно взял чашку, словно боясь, что кофе отравлено.

– А вы, Стефано, предпочитаете кофе с молоком, верно?

– Откуда вы знаете, синьора? – удивился Стефано.

– От Бранкузи.

Витторио подался вперед:

– С чего он взял, что вам интересно, какой кофе мы пьем?

Ее глаза лукаво блеснули.

– Он знает: я всегда стараюсь достойно принять гостей, кем бы они ни были.

Витторио нахмурился, явно неудовлетворенный ответом, но Ла Коломба тут же осведомилась:

– А много ли вы знаете обо мне?

– Вполне достаточно, синьора, – отозвался Витторио.

– Слишком мало, Ла Коломба, – ответил Стефано.

Ее смех, прозвучавший как колокольчик, навеял Стефано мысли о бальных залах и роскошных постелях любовников. Витторио же, рассердившись, быстро осушил чашку и отставил ее.

– Синьора, мы много часов провели в машине. Ночью. Под дождем. Из-за вашего каприза. Не лучше ли заняться делами, чтобы мы могли поскорее уехать.

Стефано возмутила грубость Витторио и откровенно выраженное им желание поскорее закончить визит. Он уже собирался одернуть брата, но Ла Коломба опередила его:

– Вам не нравится мой образ жизни, да, Витторио? – мягко спросила она.

– А что здесь может нравиться, мадам? Все знают, что вы…

– Все? Вы мне льстите. А что вы, Стефано, думаете обо мне?

Он думал… надеялся… видел, что ее лицо изменилось, когда она посмотрела на него.

– Ваша жизнь была полна приключений, – с пылом ответил Стефано. – Не вижу в этом ничего плохого.

– Вы очень добры. – Глаза Ла Коломбы затуманились. – К несчастью, в результате моих приключений я приобрела не только друзей, но и врагов. И хотя я здесь живу тихо и желаю только одного, чтобы меня оставили наедине с моим садом, книгами и любимым домом… кое-кто считает меня опасной женщиной. Вот поэтому мне придется перевезти ценности, которые опасно оставлять здесь. – Витторио выпрямился в кресле. – Однако не следует возвращаться с этим к Карло Бранкузи.

– Не… – начал Витторио.

– Это мой вам подарок.

Братья обменялись удивленными взглядами.

– Почему вы решили сделать нам подарки? – спросил Стефано, ничего не понимая, но пытаясь хоть как-то объяснить ее поведение.

Ла Коломба потянулась за кофейником.

– Хотите еще кофе? Чтобы все объяснить, я должна рассказать вам кое-что о своей жизни…

– Синьора, пожалуйста, – перебил ее Витторио. – Убежден, история вашей жизни очень занимательна и весьма поучительна. Но уже поздно, а мне утром нужно быть в Милане.

Глаза Ла Коломбы сверкнули.

– О да, я знаю, вы очень занятой человек, Витторио. Пунктуальность для вас прежде всего. Вы всегда приходите в магазин ровно в восемь двадцать девять, раньше всех служащих, и отпираете дверь ключами, которые висят на золотой цепочке на поясе. В восемь тридцать мальчик из кафе приносит ваш кофе-эспрессо, и ровно в девять магазин открывается для посетителей. Вы никогда не опаздываете.

Витторио уставился на нее.

– Как вы?..

Но она перебила его:

– Боюсь, что вы, Стефано, совсем не так рациональны. По утрам вы слишком долго валяетесь в постели – и зачастую в постели милой молодой синьорины, – потом поспешно одеваетесь и бежите на работу. Костюм ваш редко бывает отглажен, а волосы часто выглядят так, словно вы причесывались граблями. Вы проводите обеденный перерыв в библиотеке, читая Пиранделло и Данте, а потом снова бежите, опасаясь опоздать в контору. Синьор Бранкузи ворчит на вас, однако начинает понимать, что, возможно, вы не созданы для юриспруденции…

Стефано смотрел на Ла Коломбу смущенно, а Витторио злобно.

– Вы шпионили за нами? А вам известно, что я могу арестовать вас только за это? Вот сейчас позвоню и…

– Знаю, что можете, но не сделаете этого.

– Почему, – Витторио разгладил складки на брюках, как будто ждал прихода партийного начальника, – почему вы так уверены, черт возьми?

Удар грома проник сквозь толстые стены, и по стеклам забарабанил ливень. Словно не слыша вопроса Витторио, Ла Коломба подошла к окну, отодвинула тяжелые шторы и выглянула на улицу.

– Едва ли я отпущу вас в Милан в такую погоду.

– Отпустите нас? – с негодованием воскликнул Витторио. – Вы считаете, что можете командовать нами…

– Я говорю лишь о том, что буду рада, если вы останетесь на ночь.

– Невероятно! Ведь если узнают, что я провел ночь в доме…

– Витторио! – оборвал его брат. – Не смей так говорить с дамой!

– Не волнуйтесь, Стефано, – мягко сказала Ла Коломба. – Я слышала вещи и похуже, так что уже давно не обижаюсь. Простите, Витторио, что поставила вас в такое неприятное положение. Понятно, что ваши товарищи по партии не одобрят этого. Однако никто не знает, что вы здесь. Вам лучше вернуться в Милан утром.

– Мы с радостью останемся, – сказал Стефано. Но Витторио не уступал:

– Синьора, у меня нет времени на…

– Вам придется найти его. Уверяю, это в ваших интересах.

Впервые Ла Коломба повысила голос, и в нем послышалась такая властность, что Витторио откинулся в кресле, признавая поражение. Почему бы не потерять время, если за это обещано вознаграждение? Ла Коломба налила еще кофе.

– Предлагаю выслушать мою историю.

Гулкий раскат грома, прозвучав совсем близко, положил конец спору.

Следующий час братья д'Анжели слушали Ла Коломбу. Это в самом деле была интересная история. Стефано был зачарован голосом хозяйки. Витторио едва сдерживал злобу.

– Вы знаете меня как Ла Коломбу, – начала она, – но мое имя Петра Манзи, я родилась в Неаполе, в квартале Спакка. – И она подробно рассказала о том, как умерла вся ее семья в последнее десятилетие прошлого века. – Распространилась эпидемия холеры. Умирали десятки тысяч. Сначала мои сестры, три маленькие девочки, потом мать, а через неделю – отец.

Ла Коломба тяжело вздохнула.

– Потом Агостино Депретис, итальянский премьер-министр в те ужасные дни, подписал приказ: «Неаполь должен быть вычищен». Чтобы избежать катастрофы, он решил снести трущобы. Представьте себе, сотни людей в одно мгновение оказались без крова, и им некуда было идти, ведь они не могли ни снять, ни купить квартиры в других районах. Всю Спакку сровняли с землей. Мне тогда было тринадцать.

Ла Коломба жила с теткой, овдовевшей во время холеры, пока ее не взял в помощницы хозяин магазина.

– А дальше начинается то, что вы слышали сотни раз. Маленькую Золушку вытащил из грязи прекрасный принц – хотя он не был принцем, а я не выходила за него замуж.

Витторио засмеялся:

– Это неудивительно.

Она не обратила внимания на язвительную реплику.

– Моя жизнь совсем не была сказкой. В ней не оказалось волшебства. Все, что у меня есть, я заработала сама. Сама воплотила желания в реальность и добилась всего, о чем может мечтать любая женщина, – богатства, любви, положения, власти.

– Вы называете это властью? – с издевкой спросил Витторио. – Прыгать из одной постели в другую, продавать себя тому, кто предложит больше денег?

Стефано гневно посмотрел на брата и приподнялся, сжав кулаки.

– Я хотел бы извиниться за грубость брата, синьора.

– В этом нет необходимости. Я слишком хорошо знаю его. Вас обоих. – Ла Коломба закрыла глаза, и ее лицо внезапно постарело, словно до сих пор она усилием воли управляла безжалостным временем. – В тридцать с небольшим я приняла решение. Весьма банальное. Миллионы самых обычных женщин принимали такое же решение задолго до меня. Я задумала родить ребенка. – Она улыбнулась и окинула братьев лукавым взглядом. – Я сказала себе, что это самое сильное ощущение, которое может испытать женщина, и не захотела упустить его.

Братья во все глаза уставились на нее и ловили каждое слово.

– Тогда у меня не было любовника. Не усмехайтесь, Витторио. Это случалось часто. Я была очень требовательна к мужчинам. И стала ждать именно Его. Пришел день, когда однажды в опере я познакомилась со своим избранником. Высокий, красивый, он занимал хорошее положение и был весьма известен, но так высокомерен, что пренебрегал условностями и диктовал свои правила… Он не побоялся появиться со мной на публике, и я приняла его приглашение на ужин. В «Гранд Марнье» я решила, что этот человек идеально подходит для моей цели.

И, как обычно, получив то, что хотела, она справилась и со сложной беременностью, и с трудными родами.

– Это было не так загадочно, как я ожидала, – с улыбкой призналась Ла Коломба. – Однако здоровый ребенок с крепкими ножками стал радостью моей жизни. Через четыре года я снова забеременела, но уже случайно. Отец второго ребенка действительно завладел моим сердцем. Он был женат на бесплодной женщине, но церковь запрещала ему развод. Мы были необычайно счастливы, ожидая, что у нас родится великолепный малыш. Так и случилось…

Ла Коломба откинулась на спинку кресла, и ее лицо исказилось болью.

– Я безумно любила моих сыновей, хотя и знала, что мне придется расстаться с ними. В моем мире не было места для подрастающих детей. Я не хотела, чтобы на них пала тень моего позора. Это не позволило бы им стать респектабельными людьми. Расстаться с ними для меня было все равно что отрезать себе руку, но я считала это лучшим выходом.

Вскоре после рождения второго сына Ла Коломба отослала от себя детей.

– У меня был очень преданный друг, юрист в Милане. Я попросила его взять моих сыновей и воспитать их. Мы решили дать им другую фамилию, поскольку моя была слишком хорошо известна. Не сомневаясь в том, что мои дети – дар ангелов, я назвала их д'Анжели – Витторио и Стефано.

Ее взгляд, устремленный на братьев, выражал вызов и мольбу.

Ошарашенные, они испытывали разные чувства. Стефано пришел в восторг. Оказывается, у него есть мать, самая прекрасная, о какой можно только мечтать, смелая, очаровательная, загадочная.

Витторио был в отчаянии.

– Ложь! – Он вскочил с кресла. – Мои родители были убиты…

– Бомбой анархистов? – спокойно спросила Ла Коломба. – Эту историю придумал Карло.

Но Витторио не желал мириться с ужасной новостью.

– Нет! Ты – моя мать?! Это чудовищно! Ты хочешь, чтобы меня считали ублюдком, сыном шлюхи! – Он взмахнул рукой, словно хотел оттолкнуть ее.

Стефано быстро поднялся и встал между братом и… матерью.

– Предупреждаю тебя, Витторио. Никогда больше не говори с ней так!

– Садитесь! – Она не кричала, но ее голос остудил их пыл – голос матери, уверенной, что она вправе повелевать своими детьми. – Я не допущу, чтобы вы дрались в моем доме.

Братья медленно опустились в кресла, и Стефано с яростью посмотрел на Витторио. Значит, он – его единоутробный брат. Это многое объясняло.

Витторио опустил голову.

– Ты очень похож на отца, – заметила Ла Коломба. – Если бы он знал, каким ты вырос…

Витторио бросил на нее хмурый взгляд.

– Он не знает…

Ла Коломба посмотрела на Стефано:

– Ты тоже похож на своего отца. Он был очень талантлив, возможно, даже гениален. Ты гордился бы им. – Она улыбнулась.

– А я гордился бы? – осведомился Витторио.

– О да, ты очень гордился бы своим отцом, Витторио, а он – тобой. – В ее голосе звучала ирония, но старший сын не заметил ее.

Стефано смотрел на прекрасную женщину с добрыми глазами, освещенную дрожащими огоньками свечей. Час назад – возможно ли это? – только час назад Ла Коломба была для него всего-навсего легендой. Сейчас…

И в его голове наконец вспыхнуло верное слово – мама. Интересно, каким бы он вырос рядом с ней?

– Лишь бы это не обнаружилось, – прошептал Витторио, медленно покачивая головой. – Я посвятил себя новой Италии, а там нет места для людей, подобных вам.

– Ты почти преуспел в своем начинании, – заметила Ла Коломба. – Вот почему мне и пришлось позвать вас сюда сегодня.

– Я сделаю все, чтобы помочь вам, синьора, – начал Стефано и умолк, внимательно глядя на нее. – Могу ли я называть вас мамой?

– Как долго я мечтала услышать это слово от тебя, от вас обоих. И никогда не думала, что услышу. Я не собиралась говорить вам о себе. Ни сейчас, ни впоследствии. Но из-за твоих друзей-чернорубашечников это стало необходимо, Витторио. По-твоему, такие, как я, не должны жить в современном фашистском государстве. Недавно я услышала, что меня могут арестовать за антифашистские убеждения. Один из моих дорогих друзей тратит свое огромное состояние на борьбу с Муссолини. К тому же он еврей, а ты, Витторио, особенно хорошо знаешь, как усиливается антисемитизм нашего Бенито. – Она печально улыбнулась. – Дуче намерен пригласить на танец немецкого фюрера.

Стефано пытался незаметно сделать знак и дать ей понять, что при Витторио нельзя говорить так свободно, но она продолжала:

– Поместье и все, что здесь есть, могут конфисковать в любой момент.

– Нет! – вскрикнул Стефано.

– Вы не вправе порицать государство за намерение конфисковать неправедно нажитое богатство, – бросил Витторио.

– Полагаю, ты отнял магазин у еврея из чувства справедливости? – насмешливо заметила Ла Коломба.

Возмущенный Витторио молчал. Стефано все больше восхищался матерью.

– Сейчас чернорубашечники берут верх, – сказала она. – Никто не в силах предотвратить их ужасные беззакония. Но будь я проклята, если буду спокойно смотреть, как моя собственность перекочует в их карманы.

– Чем мы можем помочь? – спросил Стефано.

– Поосторожнее, Стефано. Она же враг государства. Если мы поможем ей…

Ла Коломба спокойно посмотрела на него.

– Конечно, сынок, я не хотела бы, чтобы ты нарушал свои принципы. Но не выслушаешь ли мое предложение, прежде чем донести на меня? – Ла Коломба направилась к двери. – Пойдемте. Я кое-что покажу вам.

Стефано последовал за матерью, а Витторио не двинулся с места, опасаясь скомпрометировать себя. Он подозревал, что за домом наблюдают. Вероятно, кто-то видел, как он вошел сюда. К тому же, наверное, уже известно, что эта женщина считает себя его матерью, хотя это еще не установленный факт. Правду сказала Ла Коломба или нет, но она способна повредить ему, лишить его возможности…

Однако он не забыл и об обещанном ею подарке. Ла Коломба очень богата. Еще раз окинув взглядом картины, мебель и золото, мерцающее при свете свечей, Витторио встал и пошел за братом.

Ла Коломба вела их вверх по лестнице красного дерева. В доме, уставленном предметами роскоши, было уютно, он ничуть не походил на музей.

Ла Коломба открыла комнату, отделанную золотом и шелком цвета слоновой кости. Плотный атлас драпировал окна, им же была обтянута мебель. Потолок украшала лепнина в форме розеток и ангелов. Высокие зеркала в стиле рококо закрывали верхнюю половину стен. Этот будуар был средоточием «Ла Тана».

Кто-то зажег здесь свечи совсем недавно, хотя ничто не говорило о присутствии слуг.

– Это моя комната, – сказала Ла Коломба. – Я называю ее моей драгоценностью.

Она провела рукой по стене, обшитой дубом. Панель с тихим звуком отодвинулась, и за ней открылась глубокая ниша. Л а Коломба выкатила оттуда столик с мраморной столешницей.

На нем стояло более дюжины шкатулок, покрытых бархатом, кожей, эмалью, позолоченных, деревянных. Открыв одну из них, она вынула ожерелье из изумрудов и сапфиров. Оно скользнуло сквозь ее пальцы, как морская змея.

– Великолепно! – восхищенно прошептал Стефано, когда мать протянула ему ожерелье. Красивая буква «К» из маленьких бриллиантов украшала застежку.

Потом она достала серьги из великолепно подобранных рубинов цвета голубиной крови. Существовало поверье, будто редкие рубины имеют точно такой же цвет, как первые две капли крови из ноздрей только что убитого голубя. Их она отдала Витторио. Ахнув, он с жадностью схватил серьги.

Ла Коломба показала им брошь в форме пшеничного снопа с бриллиантовыми зернышками, прикрепленными золотыми проволочками так искусно, что колоски подрагивали, как под летним бризом. Еще одна брошь напоминала веточку малины с ягодами, сделанными из рубинов. Затем из шкатулок были извлечены браслет из золота с камеями, золотое кольцо с эмалью, диадема, ожерелье, серьги и запястье из изумрудов и бриллиантов.

– Это принадлежало императрице Евгении, – торжественно пояснила Ла Коломба.

Стефано заворожено наблюдал, как она одно за другим раскладывала перед ними ювелирные украшения. Он знал, что никогда больше не увидит подобного великолепия. Даже королевы не имели таких баснословных сокровищ.

– Это одна из моих любимых. – Ла Коломба достала брошь, изображающую птицу феникс. Ее сердце – огромный розовый бриллиант, самый редкий в мире, – было окружено бриллиантами. Глаза из сапфиров сияли, а изумрудные крылья, казалось, вот-вот расправятся в полете.

– Мой личный герб, – улыбнулась Ла Коломба. – Символ того, что я восстала из пепла неаполитанских трущоб.

Она внимательно посмотрела на сыновей. Лицо Стефано выражало благоговение, пальцы Витторио жадно шевелились над драгоценностями.

Стефано поднял глаза на мать.

– Поразительно красивые вещи. Вы, наверное, сверкаете, надевая их.

Ла Коломба засмеялась и приложила руку к груди.

– Благодаря им здесь никогда не меркнет свет, даже когда я без них… – Открыв маленькую шкатулку, она достала великолепный розовый бриллиант без оправы.

– Мне всегда казалось, что эти вещи сделали меня такой, какая я есть.

Стефано заметил: мать что-то вспомнила, и выжидательно посмотрел на нее. Но она закрыла шкатулку с бриллиантом.

– Эта история для другого раза, – тихо проговорила она.

– И в самом деле. – Витторио стиснул в руках украшенный бриллиантами собачий ошейник. – Вы сказали, что у нас есть какое-то дело, касающееся коллекции.

– Значит, ты не боишься, что мои драгоценности повредят твоей репутации? – усмехнулась она. – Это хорошо. Потому что вам придется разделить их. Это ваше наследство.

Чтобы дать сыновьям время осознать, какое на них свалилось богатство, Ла Коломба закурила сигарету и подошла к окну. Через несколько минут она снова заговорила:

– Драгоценности необходимо вывезти из «Ла Тана» в безопасное место. Витторио, ты доставишь их в Швейцарию.

Стефано встревожено взглянул на нее. Неужели мать, несмотря ни на что, доверяет Витторио?

Словно угадав его мысли, Ла Коломба пояснила:

– Благодаря партийным связям, Витторио, у тебя есть известные привилегии. В отличие от Стефано ты можешь получить разрешение на выезд и пересечь границу без особых проверок. Ты отвезешь драгоценности в Женеву. По договоренности со мной их сохранят в банке на особых условиях. После моей смерти вы заберете коллекцию, одновременно предъявив то, что подтвердит ваши права на нее.

Ла Коломба взяла со столика маленькую нефритовую шкатулку.

– Здесь ключ к моей жизни и вашему богатству. Она открыла крышку. Внутри на шелковой подушечке лежала бутылочка для духов, украшенная драгоценными камнями. Жемчужные плечи, бриллиантовая юбка и рубиновый лиф сверкали в янтарном пламени свечей. Но волшебная красота женской фигурки превосходила красоту камней.

– Потрясающе! – воскликнул Витторио. – Я никогда не видел ничего подобного. Челлини? – спросил он, вспомнив великого ювелира эпохи Возрождения.

– У тебя хороший глаз, – заметила Ла Коломба. – Это в его манере. Но нет, не Челлини, Фигурку изготовили в Амстердаме несколько лет назад специально для меня. Мои глаза когда-то были голубыми, как сапфиры. – Она провела длинным ногтем по темно-синим камешкам. – Мы очень любили друг друга.

«Возможно, мужчина, заказавший для нее фигурку, мой отец», – подумал Стефано.

Не успел он задать вопрос, как Ла Коломба, разделив фигурку на две части, протянула по одной каждому: верхнюю – Стефано, нижнюю – Витторио.

– Эти две части необходимо представить одновременно, чтобы забрать из банка коллекцию. Вам придется приехать туда вместе.

Витторио повертел свою половинку в руке.

– Зачем рисковать и вывозить драгоценности из страны? Почему бы не спрятать их здесь?

– Скоро начнется война, только слепец этого не видит. И тогда Италию разрушат.

– Италия победит! – вскипел Витторио.

Ла Коломба пожала плечами:

– Думай как хочешь. В любом случае Европа скоро погрузится в хаос. Однако, надеюсь, что в Швейцарии драгоценности будут в безопасности.

– Если они туда доедут, – с вызовом заметил Витторио.

Стефано взглянул на брата:

– Если не уверен в себе, поеду я.

– Не стоит беспокоиться. – Ла Коломба подняла руку. – Ты фашист, Витторио, но вместе с тем практичный человек. Ты не заинтересован в том, чтобы твои друзья узнали о нашем родстве и об ожидающем тебя богатстве. Поэтому убеждена, что ты точно выполнишь мои инструкции.

– Какие?

– Драгоценности нужно вручить мистеру Линднеру в банке «Гельвеция» в Женеве. Как только он получит коллекцию и убедится, что все вещи целы, я узнаю об этом. Если он не свяжется со мной в течение трех дней, мне придется сообщить знакомым членам правительства о факте воровства. Тогда я признаюсь, что доверила драгоценности тебе, моему сыну.

– Три дня – это слишком мало, – возразил Витторио.

– Дорога займет не больше суток. У тебя есть еще два дня, чтобы получить необходимые разрешения. Сынок, с твоими связями ты легко преодолеешь все препятствия, чинимые фашистами.

Витторио чуть улыбнулся:

– А вы и в самом деле коварная лисица.

– Иногда приходится прибегать и к коварству. Полагаю, я забочусь не только о драгоценностях, но и о вашей безопасности.

– Нашей? – удивился Стефано. – Разве вы можете защитить нас?

– Вы оба не представляете себе, что такое война. А я знаю куда больше, чем вы. Война – это не просто борьба одного народа против другого. Она поднимет брата на брата. Мои маленькие хитрости воспрепятствуют этому. Когда война кончится и придет время получить драгоценности, вам придется объединиться. Не сомневаюсь: каждый из вас сделает все возможное, чтобы защитить другого. Если так и произойдет, вы вступите в обладание богатством, которое даст вам возможность вести достойную жизнь после того, как хаос кончится. Но порознь вы не получите ничего.

Ла Коломба поднялась. Было видно, что она устала.

– Пора спать. Дождь будет лить всю ночь, поэтому лучше отправиться утром. Я упакую драгоценности и положу их в твою машину, Витторио. – Она погладила руку Стефано и помахала старшему сыну. – Пойдемте, я покажу ваши комнаты.

Ливень продолжался до рассвета. Проснувшись рано утром, Стефано распахнул ставни и увидел, что солнце осветило вершины холмов, темно-желтые поля и серебристо-зеленые оливковые рощи. Все выглядело преображенным. Вдалеке возвышались голубые холмы, воздух был свежим и чистым.

Уже началась осенняя вспашка, и по полю медленно тащилась пара крепких, запряженных в плуг быков. Услышав звонкие трели жаворонка, Стефано подумал, что мир совершенен. Душа молодого человека ликовала, ведь накануне он обрел мать, к тому же умную и красивую женщину.

Внизу послышались голоса, а из-за угла дома появилась Ла Коломба. Неужели она так рано встает? К тому же эта женщина выглядела так, словно то, что было вчера, только померещилось. Сегодня Ла Коломба надела широкую юбку и простую блузку, прикрытую шерстяной шалью, в которую она куталась от утреннего ветра, а волосы небрежно собрала на затылке.

Ла Коломба о чем-то беседовала с мужчиной в рабочей одежде, и до Стефано донеслись ее слова:

– Я поговорю с плотником.

Из того, что сказал мужчина, Стефано разобрал только уважительное «донна Петра», вслед за чем тот повернулся и ушел.

Почувствовав, что на нее смотрят, Ла Коломба подняла голову.

– Доброе утро. – Она приветливо улыбнулась. – Надеюсь, ты хорошо спал.

– Очень хорошо, – ответил Стефано.

– Пойдем завтракать. Спустись по лестнице и сверни направо.

Через пять минут Стефано вошел в залитую солнечным светом комнату с французскими окнами, выходящими в сад. На буфете стоял дымящийся кофейник, большие блюда с сыром и мясом, корзинка со свежеиспеченными хлебцами и вазочки с маслом и джемом.

Ла Коломба сидела возле окна за небольшим столиком, любуясь садом с цветниками и фонтаном в центре. Стефано положил себе на тарелку еду, налил кофе и подсел к ней.

– Я часто думаю, – тихо начала она, устремив взгляд на кипарисы па вершине холма, – что из меня бы вышла хорошая крестьянка.

– Из вас? – удивился Стефано.

Да ведь эта женщина была самой известной куртизанкой в Европе, ее окружали принцы, аристократы и высокопоставленные особы, и лишь несколько часов назад она самозабвенно восхищалась драгоценностями, когда-то подаренными ей! При чем же тут деревенская девушка?

– Ничего странного, – сказала Ла Коломба, заметив его реакцию. – Это правда. Да, я люблю Париж и Рим, ценю дворцы и шампанское. Я даже однажды консультировала махараджу. Но никогда не чувствовала себя так хорошо, как в «Ла Тана», когда гуляла по саду, смотрела, как готовят оливковое масло, обсуждала виды на урожай. Это необычайно приятно.

Стефано пил кофе, глядя на Ла Коломбу. У нее было красивое, ухоженное и, несмотря на возраст, все еще молодое лицо. Внезапно он заметил, что на матери нет сейчас ни одного украшения. Однако она была все так же прекрасна.

– Вы поразительная женщина. Я бы хотел лучше узнать вас.

Ла Коломба поставила чашку и нахмурилась.

– Не знаю, хватит ли у тебя времени.

Безотчетная злость, вспыхнувшая в нем, затмила солнечный свет и ту радость, которую Стефано испытал утром.

– А могло бы хватить! Двадцати четырех лет вполне достаточно для этого.

Она вздрогнула как от пощечины.

– Ты говоришь так, будто я обманула тебя.

– А разве нет? Разве не вы лишили меня матери? Все эти годы я считал, что вас нет в живых, и размышлял о том, как вы выглядели, о чем думали. А вам не хотелось узнать меня?

– О, Стефанино! – Горький вздох Ла Коломбы привел его в отчаяние. – Я волновалась, очень волновалась за вас, иногда изнемогала от тревоги. Неужели ты не понимаешь? Я отослала вас именно потому, что беспокоилась о вашем будущем. Но ты всегда был в моем сердце, и я часто наблюдала за тобой.

– Ты видела меня?

– Я смотрела, как ты катался по площади на первом велосипеде. Видела, как ты выиграл медаль в соревнованиях по плаванию в двенадцать лет. Мое сердце разрывалось от того, что я не могла обнять тебя тогда. – Она откинула прядь волос с его лба. – Догадываешься ли ты, как долго я готовилась ко вчерашнему дню?

Стефано в полном смятении схватил ее за руку.

Ла Коломба тихо продолжала:

– Помнишь стихотворение, которое ты написал в пятнадцать лет и опубликовал в газете? Я так гордилась тобой! А ты смущался, невнятно бормотал и запинался, отвечая на вопросы журналистки. Ты был так застенчив, что даже избегал смотреть ей в глаза.

– Откуда ты знаешь?.. – И внезапно он вспомнил: – Ты?! Леди в белых перчатках и французской вуали? И изумруды? Кажется, это были изумруды.

Она улыбнулась.

– Боже, – вздохнул Стефано, – если бы я только знал!

– Возможно, нам повезет, и мы еще узнаем все друг о друге.

– Я… – Стефано осекся, чувствуя, что слезы подступают к глазам, совсем как в детстве. – Мама! – Он поднес ее руку к своей щеке.

В этот момент вошел Витторио, наблюдавший за ними уже несколько минут и охваченный необычным и неприятным ощущением – завистью.

– Мне пора ехать, Стефано, – сказал он еще более резко, чем обычно.

Ла Коломба улыбнулась ему:

– Доброе утро, Витторио.

– Нам предстоит долгая дорога, синьора.

– Тебе следовало бы поучиться терпению, Витторио. В прошлом году ты держался не слишком любезно с одной покупательницей, суетливой голландской леди, которая спрашивала почтовую бумагу. Она вызвала у тебя раздражение.

Он удивленно посмотрел на нее и почти с восхищением воскликнул:

– Вы?!

Она кивнула, и ее улыбка заставила его рассмеяться.

– Выпей кофе, Витторио, – предложила Ла Коломба.

– Спасибо, синьора, нет. Если драгоценности должны попасть в Швейцарию через три дня, необходимо поскорее начать оформление.

– Полагаю, ты прав. – Она подошла к буфету, положила пару хлебцев и пирожных в корзину и протянула ее Витторио.

– Возьми с собой и поешь, если проголодаешься в дороге.

– Не слишком ли поздно опекать нас? – спросил Витторио, но его голос уже не звучал насмешливо.

– Не лишай меня… может быть… последней возможности.

Витторио взял корзинку, и они все вместе вышли во двор. Он сразу открыл багажник машины, чтобы проверить, на месте ли драгоценности. Упакованные в плоские картонные ящики и накрытые сверху мешковиной, они лежали там.

– Я беспокоюсь за тебя, – сказал Стефано матери, пока Витторио проверял коробки. – Ты говорила, что тебе грозит опасность…

– Дело в том, что некоторые люди считают меня вредным элементом. Но я поднималась чаще, чем ты падал, Стефанино. – Ла Коломба крепко взяла его за руку. – Я скользкая, как угорь. Не так уж сложно спрятать несколько небольших камешков. Они станут вескими аргументами, даже если мне придется туго. Не тревожься за меня.

Витторио закрыл багажник, вернулся к ним и протянул руку Ла Коломбе.

Но она не взяла ее, а потянулась и поцеловала его в щеку.

– До свидания, Витторио. Хотя я не разделяю твои политические взгляды, но всегда молюсь, чтобы у тебя было все хорошо.

Он натянуто улыбнулся:

– И я желаю тебе того же… мама.

Ла Коломба и Стефано обменялись долгими взглядами.

– До свидания, Стефанино. – Она обхватила ладонями его голову. – До свидания, сынок.

– До свидания… мама, – ответил он и поцеловал ее в щеку. – Мы скоро встретимся. Обязательно.

– Надеюсь. А теперь поезжайте.

Стефано сбежал по ступеням и сел в машину. Витторио уже включил двигатель. Когда они въехали в аллею, Стефано обернулся. Ла Коломба стояла на ступенях, и даже в простой юбке и блузке выглядела как королева. Он не отрывал от нес взгляда, пока они не свернули.

Стефано чуть не плакал. Они еще встретятся. Он должен увидеть ее, ведь ему так много надо узнать. Как матери удалось подняться из самых низов? Он непременно попросит Ла Коломбу рассказать ему об отце.

Глава 4

Неаполь, 1886 год

Сегодня, как и каждое утро в этом году, четырнадцатилетняя Петра Манзи проснулась от кошмара, который преследовал ее по ночам. Новый день, впрочем, не обещал ей ничего хорошего.

– Святая Мария, матерь Божия, – начала она молиться, не поднимаясь с постели. – Спаси меня от этого ада.

Год назад Петра думала, что худшее уже позади. Она потеряла вес – мать, отец, сестры умерли от холеры, ее дом снесли, чтобы остановить распространение инфекции, друзей и соседей разметало по стране. Ничего и никого не осталось. Когда все уходит, уже нечего терять, говорили некоторые взрослые, желая утешить себя и других.

Но Петра поняла, что они ошибались. У нее еще оставались воля, сердце и душа… но Лена Сакко, похоже, собиралась отнять даже это.

Как обычно, Лена не заставила себя ждать. Едва Петра встала со своего тюфяка около кухонной плиты и пошла умываться ледяной водой, которую натаскала вечером из колодца, занавеску, отделяющую кухню от магазина, резко отдернули.

– Ленивая маленькая неряха, ты до сих пор не приготовила завтрак и не вымыла камин! – Между темными бровями Лены пролегли глубокие морщины. Ей еще не было и сорока, но, ожесточенная и обиженная на весь свет, она выглядела на десять лет старше.

– Простите, синьора, – пробормотала Петра.

На любые другие слова Лена отвечала побоями, а рука у нее была тяжелая. Петра, стоя в одних грубых штанах, в которых обычно спала, потянулась за платьем. Девочке было неприятно, что Лена разглядывает ее.

Лена схватила ее, не дав одеться, и сжала руку так сильно, что наверняка останется синяк. Потом оскалилась, как волк, что означало улыбку.

– Маленькая неряха становится зрелой девушкой. – Ее взгляд скользнул по обнаженному телу Петры. Уж Лена-то знала, как дуреют мужчины от таких сладких тел со всеми этими изгибами, которых она сама была лишена. Лена провела рукой по бедру девочки, гладкому как алебастр, потом обхватила ее грудь, начавшую наливаться и округляться. – Ну прямо спелый персик, готовый свалиться с дерева, а?

Усмехнувшись, Лена ущипнула сосок, сжала его своими стальными пальцами и засмеялась. Петра стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть. Любое проявление боли только раззадорит ее мучительницу.

Лена отпихнула ее к стене.

– Иди прикройся. Мой муж скоро придет завтракать. Я не хочу, чтобы ты выставляла себя напоказ перед ним.

Наконец Лена ушла. Петра быстро оделась в тонкое коричневое платье, завязала густые темные волосы обрывком веревочки и свернула тюфяк. Затем вымела вчерашнюю золу из плиты, бросила туда уголь и развела огонь. Закончив приготовления, Петра бросила умоляющий взгляд на Мадонну, которая с безоблачной улыбкой смотрела на нее из ниши в стене. Привстав на цыпочки, девочка коснулась костяных четок, висевших у ног Мадонны.

– Святая Мария, матерь Божия… – тихо прошептала она.

Так начался этот день. Петра быстро приготовила поленту – кашу из кукурузы, сняла салями с гвоздя на стене и нарезала шесть кусочков для Джованни.

Сразу после эпидемии холеры, которая оставила Петру сиротой, ее приютила тетя Гемма. Но как можно жить всемером в темном полуподвальном помещении, похожем на пещеру? Овдовев во время этой же эпидемии, Гемма, чтобы прокормить детей, стирала для богачей. Она старалась сделать все, что было в ее силах, для единственного уцелевшего ребенка своей покойной сестры. Неподалеку от их жилья располагалось много маленьких магазинчиков, и Гемма нашла племяннице место у ремесленника Джованни Сакко. От Петры требовались только мелкие услуги в магазине, и Сакко обещал позаботиться о ней.

Основной доход Джованни Сакко получал от поделок из коралла, весьма популярного у неаполитанцев. Он оказался славным человеком, а вот его жена…

Уже через неделю, устав от постоянных оскорблений Лены Сакко, Петра прибежала к тетке, умоляя разрешить ей вернуться. Удрученная Гемма ответила отказом.

– Я знаю, что Лена Сакко – злая женщина, – сказала она. – Семнадцать лет замужем и не родила ребенка, даже ни разу не забеременела, будто ее сглазили. Бедняга вымещает обиду на всех. Но ее грубость можно вытерпеть, Петра, а от голода нет защиты. Мне не прокормить тебя. Оставайся у Сакко и его жены или ступай жить на улицу.

Петра видела беспризорных детей, которых продавали на улицах Неаполя на ночь мужчинам или женщинам, кто пожелает. Гемма считала, что судьба юных шлюх хуже, чем смерть.

Но иногда Петра думала, что жить с Леной Сакко еще хуже.

Девочка знала: та делает все возможное, чтобы забеременеть. Вся стена ее спальни была увешана иконами Святой Девы. Над кроватью рядом с изображениями беременных женщин висели амулеты. Четки были заговорены. У ног святых, покровительниц материнства, постоянно лежали цветы.

В своих молитвах Петра всегда упоминала Лену, надеясь, что ее хозяйка станет добрее, если забеременеет. Сама по себе работа в магазине подходила для Петры. В районе порта, вдоль Санта-Лючия, находилось не меньше дюжины магазинчиков, где торговали сувенирами из коралла, кости и черепахового панциря. Один из них принадлежал Джованни. Более крупные магазины выставляли на продажу красивые табакерки, рога и бивни. Их покупали богачи, живущие на виллах на окрестных холмах.

Сакко посещали другие клиенты – рыбаки и строители, коллекционеры всякой чепухи и местные прачки, люди с маленькими кошельками и большими претензиями. Он продавал им безделушки в форме рога и другие амулеты, дорогие сердцам суеверных неаполитанцев, талисманы, нейтрализующие злой глаз. Значительную часть побрякушек Джованни делал сам. Более замысловатые вещички покупал у других.

Петре нравился Джованни Сакко, хотя и не красавчик, а плотный, невысокий, даже приземистый мужчина с темной, как зрелые оливки, и блестящей от пота кожей. Он хорошо с ней обращался, почти по-родственному.

– Отложи метлу, малышка, – сказал Джованни этим утром. – Сегодня жарко, а пол и так чистый. – Он раскладывал на прилавке гребни. – Иди возьми холодной водички с кухни.

Она благодарно улыбнулась ему.

– И стаканчик вина для вас?

– Конечно. – Кончики его свисающих усов приподнялись от лукавой усмешки. – Но не говори Лене.

Петра вернулась с двумя стаканами и села на высокую табуретку за прилавком, чтобы рассортировать костяные пуговицы. Начиналось ее любимое время дня. В магазине было мало покупателей, а Лена ушла на утреннюю мессу, чтобы обратиться ко всем святым с просьбой о зачатии ребенка.

– Петра, – помолчав, начал Сакко, – есть что-нибудь в моем магазине, что тебе хотелось бы иметь?

Она удивилась. Что-нибудь? Ей нравилось здесь почти все – ну, кроме, пожалуй, некоторых амулетов, – особенно гребни из черепахового панциря и коралла, зеркала в красивых рамах, маленькие брошки.

Посмотрев в простодушное детское лицо, Джованни улыбнулся.

– Твоя тетя сказала, что послезавтра у кого-то день рождения. Это печально известный день в Неаполе… но твой праздник – хороший повод для того, чтобы сделать тебе подарок.

Петра почти забыла про свой день рождения. Хотя его легко было запомнить, поскольку она родилась в день, когда лава Везувия накрыла город во время извержения. Тогда мало кто пострадал, и совпадение дат всегда считалось в ее семье хорошим знаком. Хотя девочку назвали в честь святой Петры, ее имя имело и другое значение. Петра – «камень», как те, что вылетали из сердца вулкана в день ее рождения. Ей, старшему ребенку, зачастую приходилось быть опорой для семьи. Если она выходила из себя, отец, дразня, называл ее Петрина, «маленький кремень», – из-за искр, которые вспыхивали от злости в ее синих глазах.

– Даю тебе день подумать о подарке, – прервал ее мысли Сакко. – Конечно, не выбирай дорогих вещичек, так как я могу всучить их проходящему богачу. Но что-нибудь еще…

– О, синьор Сакко! – Восхищенная Петра чуть не спрыгнула с табуретки, чтобы обнять его, но удержалась, и к лучшему, ибо в этот момент появилась Лена. Петра почувствовала, что хозяйка в особенно плохом настроении.

– Мне нужен другой фаллос! – бросила Лена, войдя в магазин. Взглянув на Петру, она добавила: – С тех пор как появилась эта девчонка, одного недостаточно. Она заставила мою животворную кровь высохнуть.

Джованни покорно подошел к витрине, достал ящик и протянул его жене. Та начата перебирать лежавшие в нем амулеты.

– Тот, что под матрасом, больше любого из этих, – заметил Джованни.

Лена проигнорировала робкое вмешательство мужа и выбрала самый большой и красный из миниатюрных коралловых фаллосов, выполненных очень тщательно и подробно, вплоть до малейших деталей.

– А что с травами и маслом, которое я втирал тебе в живот вчера вечером? – спросил Джованни.

– От трав у меня пересохло во рту, а от масла никакого толку. – Она истово прижала к груди маленький амулет. – Я все делаю, Джованни. Ты знаешь, что я молюсь Святой Деве до. крови на коленях, постоянно Соблюдаю пост, а сколько свечей поставила? – Лена говорила так, словно все зависело от ее мужа, стоит его только хорошенько попросить. – Я не пропустила ни одной мессы с тех пор, как мы поженились.

– Я знаю, дорогая, – пробормотал он, смущенно поглаживая ее по плечу. – Но ты должна потерпеть.

Лена взглянула на Петру, которая, сжавшись в комок и желая провалиться сквозь землю, раскладывала коралловые статуэтки.

– Это она, – прошипела Лена. – Мерзавка навела на меня порчу.

Джованни с тревогой взглянул на девочку.

– Синьора Гризелли хочет получить свою коробочку сегодня. Отнеси ее сейчас, Петра, – тихо попросил он.

Благодарная за то, что ей позволили уйти, Петра взяла коробочку, накинула шаль и поспешила к двери. Но от Лены не так-то легко было отделаться.

– Да, хорошо, если ты уйдешь! – резко бросила она. – Но будет еще лучше, если никогда не вернешься!

Девочка застыла в дверях, опасаясь, что если выйдет, ее не впустят обратно.

– Лена! – повысил голос Сакко, что случалось редко, особенно в разговорах с женой. – Петра нужна нам. Она… хороший работник.

– Да, она очень хорошо заговаривает против меня.

– Ради всех святых! Петра ребенок, у нее нет злых умыслов. Будь добра к ней, и святые вознаградят тебя. Послезавтра у нее день рождения…

– День рождения? – Лена повернулась к Петре, и глаза ее расширились. Выставив вперед красный коралловый фаллос, она двинулась к девочке. – Во вторник твой день рождения?

– Да. – Петра попятилась.

– Двадцать шестое апреля? И тебе исполнится пятнадцать?

Девочка кивнула, предчувствуя неладное.

– Я так и знала! – крикнула Лена и схватила Петру за волосы. – Я была права! Это наговор! Двадцать шестое апреля 1871 года. Она родилась в день извержения Везувия. В день смерти и разрушения! – Лена замахнулась фаллосом, и девочка испуганно прижалась к стене. – Ее родили, когда пепел покрыл землю, сделав ее бесплодной. А она так же поступает со мной!

– Лена, – заволновался Джованни, пытаясь остановить жену. – Петра ничего тебе не сделала.

– Я выгоню ее! – взвизгнула Лена. – Я никогда не забеременею, пока она здесь!

Джованни смущенно посмотрел на Петру. Боясь, что он подтвердит слова жены, девочка бросилась прочь. За ее спиной долго еще слышались радостные крики Лены Сакко.

На углу Петра на минуту остановилась, перевела дыхание, а потом побрела вдоль порта и мимо рынка, не обращая внимания на заигрывания матросов и даже не глядя вокруг.

– Я буду как камень, – твердила Петра. – Я все вытерплю. Я крепкая, не сломаюсь. – Она закуталась в шаль и обхватила себя руками, чтобы унять нервную дрожь. – Я Петра, камень. – Пусть ее отбрасывают прочь, как булыжник из-под ноги, она найдет себе место в жизни.

Внезапно она поняла, что до сих пор держит в руке коробочку, которую Джованни дал ей для покупательницы. Отнести ее назад или выполнить поручение? Может, если она исполнит поручение, Джованни разрешит ей остаться? И Петра отправилась к покупательнице.

Она могла с завязанными глазами пройти по муравейнику закоулков и дворов беднейших кварталов своего города. Иногда девочка удлиняла обычную дорогу, чтобы полюбоваться красотой Неаполя, и шла по огромным площадям, построенным в те времена, когда город принадлежал испанцам, которые возводили себе огромные дворцы.

Однажды вечером Петра оказалась возле театра «Сан-Карло» незадолго до начала представления. Она притаилась в тени, загипнотизированная великолепными нарядами и украшениями дам и безупречно черными костюмами мужчин. О чем они думают, эти люди в роскошной одежде, такие красивые и богатые, способные удовлетворять все свои желания?

А сегодня Петра бежала по узким улочкам вдоль порта, где царили суета, яркие краски, грохот и шум, столь привычные для Неаполя. И если в доме Сакко ей было одиноко, то на улицах города девочка почти всегда чувствовала себя членом большой шумной семьи.

С балконов свисали веревки с бельем. Они опутывали город, как яркие флажки, которые трепетали от морского бриза. Молодая мать, высунувшись из верхнего окна, собирала свои простыни и перекрикивалась с соседями.

Вскоре Петра подошла к дому синьоры Гризелли. Поблагодарив девочку, женщина оглядела ее и нахмурилась.

– Тебе следует быть осторожной, милая, – тихо сказала она. – Красивая девочка, гуляющая одна по улицам, – лакомая добыча для грубых моряков. – Женщина перекрестилась и закрыла дверь.

Петра размышляла об этих словах всю обратную дорогу в магазин. Внезапно она услышала хриплый голос:

– Эй, милашка! – крикнул матрос, выходя из кафе. Когда девочка обернулась, он прижал руку к сердцу и воскликнул: – Какая ты красавица! – Петра смутилась от неожиданного комплимента, но он тут же все испортил, сделав непристойный жест и цинично ухмыльнувшись.

В четырнадцатилетней Петре Манзи уже было что-то, неудержимо привлекающее внимание людей, особенно мужчин. Частенько она с трудом отделывалась от неаполитанских мальчишек, и они преследовали ее всю дорогу домой, как собаки, взявшие след.

Несколько месяцев назад с девочкой стало происходить что-то непонятное, и она прибежала к тете Гемме, испугавшись, не началась ли у нее та же болезнь, которая погубила всю ее семью. Успокоив Петру, Гемма сказала:

– Ты уже женщина, а не девочка, дорогая. Сохраняй дар, посланный тебе Богом.

– Дар? Но у меня нет…

– У тебя есть чистота – девственность. Ни один мужчина еще не прикасался к тебе, а это очень ценно. Мужчина готов отдать все за такое сокровище. Но если ты не убережешь этот дар, отдавшись первому встречному, то поступишь как самая мерзкая проститутка в сточной канаве. Поэтому береги свое сокровище и не отдавай его никому, кроме мужа.

И Петра поклялась тетке, что сбережет свое сокровище.

В этот день девочка с тяжелым сердцем вернулась в магазин и тихо прокралась внутрь. Никого. Лена наверняка ушла на базар за продуктами. Петра направилась в мастерскую в дальней части дома, где обычно работал Джованни. Он и сейчас был там.

– Тебе незачем жаться по углам, детка, – сказал он, заметив Петру. – Лена успокоилась, и ты можешь остаться.

Девочка молчала, не зная, повезло ей или нет, что она остается у Лены. Постояв несколько минут, Петра пошла в магазин обслужить редких в это время дня покупателей.

Стоя за прилавком, она оглядывала полки. Разрешат ли ей выбрать подарок или лучше сразу забыть про день рождения?

Зазвенел колокольчик, и Петра увидела в дверях женщину ослепительной красоты и элегантности, в закрытом летнем платье из тончайшего зеленого батиста, украшенного фиолетовыми лентами. Темно-пурпурные бархатные полоски обрамляли лиф. Казалось, она сошла с картинки, и от нее пахло фиалками.

– Добрый день, синьора. – Петра присела в реверансе и, взглянув на свое заношенное платье, смутилась. Снова подняв глаза, она заметила, что следом за дамой появился мужчина в сером костюме и в шляпе. Он держал в руке трость с золотым набалдашником. Девочка никогда еще не видела такого интересного мужчину с густыми серебристо-седыми волосами, зачесанными назад, с глазами цвета зимнего неба, полными губами и очень светлой кожей. Петра смотрела на него во все глаза.

– Я – герцог ди Монфалко. – Чуть кивнув, он указал тростью на костяные пряжки на полке. – Я хотел бы взглянуть вон на те…

Он говорил по-итальянски без неаполитанского акцента, и его голос звучал очень мелодично. Все в нем восхищало Петру. Герцог! И как это он забрел в такую маленькую и дешевую лавчонку?

Наконец к Петре вернулся дар речи.

– Я позову хозяина.

– Нет, останьтесь, – властно сказал посетитель. – Я хочу, чтобы меня обслужили вы.

Петра заметила, что он в упор смотрит на нее. Девочка и сама не могла отвести взгляда от этого мужчины – его глаза, как магниты, притягивали ее. Однако, вспомнив о пряжках, Петра направилась к полке.

– Что ты о ней думаешь? – услышала она тихий голос герцога.

Когда девочка вернулась к прилавку, элегантная женщина взяла ее за руку, развернула к себе лицом и внимательно оглядела.

– Прекрасно, великолепно, – проговорила она. – Изумительная фация, – с улыбкой добавила женщина и покачала головой. Изумрудное ожерелье сверкнуло зеленым огнем. Рука в перчатке приподняла подбородок Петры. – Да, очень изысканно.

Девочка не понимала ни слова, поскольку посетительница говорила по-французски. Петра слышала, как на таком же языке объяснялись матросы, приплывавшие из Марселя, но в устах красивой женщины он звучал гораздо изысканнее.

– Я возьму их, – сказал герцог, даже не взглянув на коробку с пряжками. Он смотрел только на Петру.

Услышав чужие голоса, Джованни вышел из мастерской, узнал герцога и смущенно поклонился.

– Я кое-что купил, – сказал герцог. – Доставьте завтра. В шесть.

– Конечно, ваша светлость, – с готовностью отозвался Джованни. – Я сам принесу.

– Нет. Пусть принесет девушка. – Герцог вышел, а его спутница, посмеиваясь, последовала за ним.

– Ну и ну, – протянул Джованни. – Какое счастье свалилось на тебя, милая. Завтра увидишь дворец Монфалко. Говорят, он огромный.

– С ним была герцогиня? Джованни засмеялся:

– Конечно, нет. Герцог никогда не привел бы жену в подобное место, к тому же, я слышал, она живет за городом. А это – его любовница, Мария Бланко, известная оперная певица.

– Она очень красивая. Кажется, я понравилась ей… Джованни улыбнулся ее детской наивности.

– Ты всем нравишься. Возможно, она будет там, когда ты принесешь пряжки во дворец.

– Дворец! – воскликнула Петра, провожая взглядом экипаж герцога, запряженный парой серых лошадей. – Дворец! – повторила она. Это слово звучало для нее более чем необычно.

Увидев дворец Монфалко, Петра замерла. Он стоял среди холмов над Неаполитанским заливом, розовый, с красной черепичной крышей и с остроконечными башенками. Дворец окружали великолепные деревья и кустарники с розовыми и пурпурными цветами. Возле фасада стояли мраморные статуи.

Девочка заставила себя подойти ближе. Джованни, строго-настрого запретив ей входить через парадную дверь, велел найти вход для слуг.

– А, ты служишь в лавке, где торгуют кораллами! – сказала полная женщина, открыв дверь. Петру немного удивила простая одежда и просторечный говор служанки, ибо она ожидала, что все здесь будет как в далеких заморских странах. Женщина внимательно оглядела Петру. – Герцог велел отвести тебя в музыкальную комнату. Гвидо!

Юноша чуть старше Петры провел ее через огромную кухню, по коридору с множеством дверей, и наконец она оказалась в зале с высоким сводчатым потолком и хрустальной люстрой, такой большой и тяжелой, что было страшно пройти под ней. На стенах висели темные портреты в позолоченных рамах.

Петра услышала музыку. Гвидо открыл двойные двери, и музыка стала громче. В этой комнате все было белым: стены, потолок, мебель. Исключение составляли только позолоченная арфа в углу и дверные ручки. Над камином висело зеркало необыкновенного размера.

Возле окна, выходящего на море, сидел за белом роялем герцог. Глаза его были закрыты.

Петра услышала, как тихо закрылась дверь, и поняла, что слуга ушел. Девочка немного испугалась, но музыка успокоила ее. Осмелев, она подошла к роялю. Длинные тонкие пальцы герцога, казалось, летали по клавишам. Музыка звучала все бравурнее, темп ускорялся, а герцог, играя, так встряхивал головой, что его шелковистые седые волосы упали на лицо.

Но вот замер последний аккорд, герцог открыл глаза и увидел перед собой удивленную девочку.

– Вы играете, синьорина? – спросил он. Петра покачала головой. – Нет, конечно же, нет. А не хотите ли научиться?

Сидеть за прекрасным инструментом в великолепной комнате и исполнять чудесную музыку… да, ей бы очень хотелось научиться играть. Но Петра только сделала реверанс и протянула герцогу коробочку.

– Пряжки, ваша светлость.

Он взял коробочку и не глядя отложил ее, а девочка тут же убрала руки за спину. Хотя она постоянно мыла и терла их, ногти после грязной работы не отчищались.

Герцог подошел к столу, на котором стояли графин и несколько хрустальных бокалов.

– Как тебя зовут, дитя мое? – спросил он, наполняя бокалы вином цвета расплавленного золота.

– Петра.

– Ах да, – пробормотал герцог, будто слышал ее имя раньше. – Не выпьешь ли вина, Петра?

– Нет, ваша светлость. Я должна вернуться в магазин.

– Пожалуйста, возьми… – Он протянул ей бокал. – Не спеши. Твой хозяин знает, что ты у меня. Уверен, он мечтает, чтобы я стал его клиентом. Если ты побудешь немного со мной, я, возможно, снова зайду в лавку и что-нибудь куплю…

Петра смущенно потупилась. Зачем ее задерживают, ведь поручение уже выполнено? Герцог снова протянул ей бокал.

– Ты когда-нибудь пила вино?

Она кивнула. Каждый неаполитанский ребенок, даже самый бедный, был знаком со вкусом вина почти с раннего детства.

– Держи и пей его медленно. Это особое вино, называется «Слезы Христа». Оно тебе понравится, потому что сделано из винограда, растущего на склонах Везувия.

Смущение Петры усиливалось. Неужели герцог знает день ее рождения и совпадение дат? Эта мысль пугала и восхищала девочку. Со странным чувством Петра потянулась к бокалу.

Подождав, пока герцог сделал первый глоток, она пригубила вино, держа тонкий бокал так осторожно, словно боялась, что он лопнет в ее руках. Прохладное и тонкое вино совсем не походило на то, что обычно подавали за столом у Сакко. Девочка закрыла глаза, желая просмаковать его. Открыв их, она увидела, что герцог улыбается.

– Кажется, ты умеешь наслаждаться вином, Петра.

– Я… мне надо идти, – совсем смешавшись, пробормотала девочка.

– Тебе здесь так не по душе, Петра, что ты норовишь поскорее улизнуть?

– О нет. Здесь очень красиво.

– Ты видела далеко не все. Останься со мной… здесь есть на что посмотреть… и что попробовать… и чему поучиться.

Пораженная Петра не сразу нашлась что ответить.

– Не понимаю, почему я заинтересовала вас? Не все ли вам равно, как мне живется и что я вижу вокруг? Зачем вам учить меня? – Испугавшись своей дерзости, Петра прикрыла рот рукой, но герцог понимающе кивнул.

– Посмотри вокруг, дитя мое. Ты сама сказала, что здесь красиво. Мне всегда хотелось окружить себя красивыми вещами, но сами по себе они ничего не значат. Это зеркало… Ведь когда-то стекло было обычным песком на пляже, а золото, обрамляющее его, лежало в земле, и только потом талант мастера превратил все это в произведение искусства. Творить красоту – наслаждение. Я хотел бы сотворить тебя.

– Как это? Зачем?

– Затем, что мне больше нечем заняться.

Петра огляделась, внезапно задумавшись о том, почему она здесь очутилась. Решив, что все вокруг чужое и надо поскорее вернуться домой, она направилась к двери.

Но герцог, нагнав ее, схватил за руку.

– Уверен, ты думаешь, что ты такая как есть и никогда не станешь лучше…

Подведя девочку к зеркалу, он заставил ее посмотреть на себя.

– Неужели от тебя скрыто то, что бросается в глаза всем? Или твой взгляд застлан туманом бедности, невежества и отчаяния? Ты великолепна, крошка. Чудо! Увидев тебя, я понял, что могу сделать из тебя совершенство.

Растерянная Петра тряхнула головой. В зеркале отражались только грязное лицо и взлохмаченные волосы. И еще грязные ногти.

– Пожалуйста, ваша светлость, не вселяйте в меня несбыточную надежду.

– Я сделаю все, что обещал. Посмотри…

Герцог достал из кармана грязный серый камешек размером с голубиное яйцо и протянул его девочке. Просто камень. Петра раскрыла ладонь.

– То, что ты сейчас видишь, – проникновенно начал герцог, – это гладкий и ничем не примечательный камень. Но внутри его таится чудо, ожидающее прикосновения талантливого художника. Придет время, и человек изучит камень, сделает точные измерения, использует знание физики и математики. Он должен иметь смелость и большое терпение. А потом… позволь показать тебе результат.

Герцог подошел к рабочему столу, выдвинул ящик и достал бархатный мешочек. С магической быстротой он взял у нее серый камень и высыпал на ладонь содержимое мешочка. Большой ограненный бриллиант засверкал разноцветными огнями.

Петра не могла отвести глаз от драгоценного камня. Он завораживал ее своим таинственным мерцанием. Девочке казалось, что нестерпимый блеск обжигает кожу.

– Алмазы нужны только для того, – ласково продолжал герцог, – чтобы дарить удовольствие. Он нравится тебе?

– О да! – прошептала девочка. – Да!

– Ты – неограненный алмаз, Петра. Я разглядел в тебе красоту. Однако необходимо поработать, чтобы заставить ее сверкать. Я могу сделать это.

Сбитая с толку, Петра оторвала взгляд от бриллианта и посмотрела на герцога:

– Как?

– Привить тебе представление о красоте и наслаждении. О том наслаждении, которое женщина способна дать мужчине – и получить от него. Это тоже искусство, возможно, величайшее из всех. Ты создана для любви, Петра. Я сделаю тебя жрицей любви, ты будешь блистать в Неаполе, нет, во всей Италии. – Прищурившись, герцог наблюдал, как действуют на девочку его слова. Петра была растерянна. – Если доверишься мне, станешь моей ученицей и разрешишь научить тебя любить и быть любимой, бриллиант будет твоим.

Она вспомнила слова тети Геммы. У нее есть свой собственный дар. Стоит ли продавать самое ценное сокровище, чтобы удовлетворить прихоть герцога?

Выражение его лица испугало Петру. Протянув руку, чтобы вернуть ему бриллиант, она почувствовала, какой холодной и пустой стала ее ладонь. Когда он взял бриллиант, день словно померк.

– Уже поздно, – прошептала Петра. – Мне пора.

– Да, малышка, иди. Но когда решишься, возвращайся. – Она направилась к двери. – И еще, – добавил он, – вернувшись, войди через парадную дверь дворца.

Считалось, что Неаполь – город дворцов и церквей. Покинув дворец, Петра побежала в Спакка, в церковь ее детства. Внутри было сумеречно, прохладно и тихо. Недавно закончилась месса, и в воздухе плыл запах ладана. Подойдя к статуе Святой Девы, Петра зажгла свечку и опустилась на колени.

– Святая матерь, благословенная Дева… – начала она и запнулась, не зная точно, о чем хочет попросить. Пожалуй, о смелости… Но какой? Смелости отвергнуть предложение герцога или принять его? – Дай мне знак, – прошептала девочка.

Петра услышала голос, но не Святой Девы. В ее мозгу прозвучали слова тетки: «Девственность – это сокровище…» Глядя на огонек свечи, Петра воображала, что это свет ее сокровища, дар, который она отдаст только мужу.

Однако бриллиант сверкал перед мысленным взором девочки, завораживающий, искушающий и яркий, как солнце. Ее собственное сокровище казалось в сравнении с ним чем-то призрачным и безжизненным. Петре безумно хотелось верить, что герцог раскроет в ней красоту, как художник, преображающий в бриллиант грязный камень.

Но даже если это удастся герцогу, стоит ли ради чего-то такого терять свою душу?

Стена позади Святой Девы была покрыта маленькими серебряными украшениями, оставленными в благодарность за исцеление от болезней. На каждом было написано: «За исполненные просьбы».

– Почему ты никогда не выполняешь мои просьбы? – Петра ударила кулаком по деревянному барьеру.

И вдруг она подумала: а что, если предложение герцога и есть ответ на ее просьбы? Она станет лучше, многому научится, будет жить в окружении красоты, а не в убожестве. И тогда найдет, а не потеряет свою душу.

Свеча догорала, и в колеблющемся пламени губы Святой Девы зашевелились: «У тебя есть свое сокровище, Петра, более ценное, чем алмазы. Не отдавай его так легко».

– Так я и поступлю. – Девочка тяжело вздохнула и встала. Все останется по-старому, как советуют ей Святая Дева и тетя Гемма. Она больше не увидит дворец Монфалко.

Но это решение не приободрило Петру. Напротив, она медленно плелась по улице, думая, что никогда еще не была так несчастна.

Войдя в пустую лавку, Петра услышала громкие голоса Лены и Джованни, доносившиеся из их комнаты, и поняла, что они ссорятся.

– Сутенер! – закричал Джованни, вообще-то редко повышавший голос. Петра испуганно прислушалась. – Ты хуже шлюхи – общаешься с такими негодяями, как Хамак!

Хамак? Конечно, Петра знала о турке Ругейро Хамаке. А кто не знал его? Он был замешан во все грязные делишки в порту.

– Я хочу избавиться от нее! – завопила Лена. – Тогда она больше не сглазит меня, а мы к тому же получим деньги!

Святая Мария! Они ссорятся из-за нее, Петры!

– Я не возьму эти грязные деньги!

– Но ты возьмешь золото герцога за пряжку! Что плохого, если он платит Хамаку за девчонку, а Хамак платит мне? Пусть она достанется герцогу, Джованни. Она ведьма!

– Это ты старая бесплодная карга. Ты ненавидишь девочку только потому, что я люблю ее. Для тебя ненависть – хлеб насущный. Неудивительно, что не можешь забеременеть. Да будь проклята такая мать!

Лена пронзительно закричала. Доски наверху заскрипели, шаги приближались к лестнице. Петра, охваченная страхом, спряталась за прилавок.

С пылающим от ярости лицом Лена ворвалась в комнату. За ней следовал Джованни, размахивая мешочком с монетами.

– Завтра же! – крикнул он. – Завтра же отдашь деньги этому своднику. Петра не вещь, которую можно продать или купить!

И тут Лена увидела Петру. Вот виновница всех ее несчастий – только она одна! Бешенство охватило ее. Лена бросилась на кухню и тут же вернулась, крепко сжимая в руке большой нож.

– Ааааа! – завопила она и кинулась на девочку. Остолбеневшая от ужаса, Петра не могла двинуться с места.

– Нет! – крикнул Джованни, вдруг разгадав намерение жены. Он крепко обхватил ее, но рука Лены стремительно опустилась, и нож вонзился в сердце Джованни.

Он пошатнулся, дернулся и осел на пол. Из его горла вырвались булькающие звуки, и из глубокой раны хлынула кровь.

Петра упала на колени рядом с ним.

– Нет, – застонала она. – Синьор Сакко… вставайте. – Девочка прижала руки к ране, пытаясь остановить кровь, но та заливала ее.

– Убийца… – безумным голосом протянула Лена. Подняв голову, Петра встретила ее взгляд, исполненный ненависти. – Ты убила его, ты убила моего Джованни! – Онемев от ужаса, девочка вскочила. – Убийца! Убийца! Она убила его, – не унималась Лена.

Не в силах вынести эту чудовищную картину, Петра, преследуемая криками Лены, выбежала из магазина.

Через час после убийства Джованни она украдкой вернулась к лавке. Вокруг собралась большая толпа, и все считали Петру убийцей. Скоро ее начнут искать карабинеры.

У девочки не было друзей, к которым она могла бы обратиться за помощью. Несколько месяцев назад тетя Гемма с детьми уехала на Север в поисках работы. Петра не решалась пойти даже в церковь, поскольку ее одежда была залита кровью.

Три дня она пряталась поблизости от порта в страхе, что ее найдут, и чувствовала себя глубоко несчастной и всеми покинутой. Ночи девочка проводила в самых мрачных закоулках и питалась отбросами, подобранными на рынке после его закрытия.

Безумный страх сменился безнадежной тоской. Во всем Неаполе только Джованни Сакко заботился о ней. Сейчас и его не стало. И ей некуда идти.

– Я Петра, камень, – повторяла она снова и снова, но слова больше не помогали.

В эти тяжелые дни и еще более тяжелые ночи Петру спасало лишь воспоминание о бриллианте, сверкающем, манящем, гипнотизирующем. Этот камень стал единственной реальностью, внушавшей Петре доверие.

И вот, лишившись сил, без всякой надежды на помощь, изнемогая от усталости и дрожа от голода, Петра побрела к дворцу герцога.

С трудом подняв тяжелый молоток на двери, она постучала. Слуга открыл дверь и провел девочку в комнату, где в кресле возле камина сидел ее будущий повелитель. Увидев дрожащее грязное создание, герцог протянул к ней руки.

– Ты пришла, – сказал он, и Петра потеряла сознание.

Глава 5

Она проснулась с обычной молитвой на устах:

– Святая матерь, спаси меня…

И ее молитва была услышана. Открыв глаза, Петра увидела небесно-голубой шелковый балдахин над огромной мягкой постелью. Она лежала в чистой белой сорочке на простынях из мягкого льна.

Девочка не сразу вспомнила, как оказалась здесь.

– Добрый день, синьорина.

В спальню вошла служанка – рослая, широколицая, румяная девушка. В руках она держала поднос с фруктами, сыром, хлебом, яйцом в специальной подставке.

– Я Антония, горничная. Вы хорошо поспали, сейчас уже полдень. – Она налила горячий шоколад из серебряного чайничка. С наслаждением вдохнув давно забытый запах, Петра одним махом осушила чашку. – Герцог рано утром уехал в город и сказал, что встретится с вами вечером. Когда позавтракаете, я помогу вам облачиться в новую одежду.

– Новую одежду? – робко переспросила девочка. Горничная улыбнулась, подошла к огромному шкафу и открыла дверцы. Он был заполнен платьями – мягкий шелк, нежный хлопок, блестящий бархат, блузки из кружев и парчи, пушистые шерстяные шали. Внизу стояли туфли и ботинки самых разных цветов. На полках лежало кружевное белье.

– Сегодня вы наденете это. – Антония вынула светло-зеленое муслиновое платье с приколотой к талии шелковой розой. Такого красивого платья Петра в жизни не видела.

Девочка боялась даже прикоснуться к нему.

– Это не для меня, – прошептала она.

– Тогда останетесь без одежды, так как герцог велел мне сжечь лохмотья, в которых вы явились. А это платье уже неделю ждет вас.

Неделю? Но почему?

И вдруг Петра вспомнила слова Лены о том, что Хамак – посредник между ней и герцогом. Но даже если это правда, герцог точно не знал, придет ли она к нему. Неужели он так богат, что купил горы одежды просто на всякий случай? Петра постаралась избавиться от этих неприятных мыслей.

Разглядывая свои обновки, девочка удивлялась разнообразию нижнего белья, представшего ее взору, корсетам и муслиновым лифчикам, трусикам, турнюрам из конского волоса, расшитым тончайшим чулкам и множеству нижних юбок. Без помощи Антонии она бы ни за что не справилась. Недаром все дамы, которые носят такие замысловатые вещички, имеют горничных.

Потом Антония сделала девочке прическу. Взглянув в зеркало, Петра онемела от изумления.

– Герцог будет доволен. – Антония улыбнулась и ушла.

Петра не отрывала глаз от зеркала. Она то сидела, внимательно разглядывая себя, то поднималась, то подходила ближе, желая удостовериться, что это ее отражение. Возвращаясь, девочка опять опускалась в кресло и старалась при этом не помять платье. Через какое-то время Петра начала понемногу привыкать к своему новому облику. Ей все больше хотелось понравиться герцогу.

Ближе к вечеру, когда солнце опустилось в залив, Антония принесла большую тарелку с рыбой, несколько кусков хлеба и стакан вина. Петра быстро поела под пристальным взглядом горничной. Отодвинув пустую тарелку и сняв салфетку, девочка внезапно разрыдалась.

– Что случилось? – встревожилась Антония. Глотая слезы, Петра показала, что, несмотря на салфетку, запачкала платье.

Горничная засмеялась:

– Не беспокойтесь, дорогая. Вам все равно придется переодеться. Пора готовиться к приходу герцога.

Удивленная, девочка перестала плакать. Разве она не готова? Какая странная жизнь ее ожидает! Неужели она должна надевать прекрасные платья только для того, чтобы сидеть одной в комнате?

Боясь рассердить Антонию, Петра полностью отдалась в ее власть. Горничная сняла с нее платье и посадила в ванну, которую поставили перед камином и наполнили подогретой водой. Моя девочку, Антония рассказывала ей о своей жизни во дворце. Потом она вытерла Петру полотенцем, расчесала ей волосы, втерла в кожу какую-то мазь и побрызгала духами.

Девочке не верилось, что Святая Дева так быстро исполнила ее просьбу. Наверное, все это только сладкий сон, и скоро она проснется на холодной земле, ее задержат карабинеры и обвинят в убийстве.

Однако сон продолжался.

Антония принесла ей просторное платье из тончайшего китайского шелка, красное, как спелый помидор, и расшитое цветами.

– Герцог хочет, чтобы вы надели это.

Горничная задернула шторы, зажгла свечи и удалилась. Спустя некоторое время в комнату вошел герцог. Догадываясь, чего именно от нее ждут, Петра легла на постель. Посмотрев на девочку, герцог рассмеялся.

– О, моя дорогая, ты вытянулась как доска! Думаешь, я любитель забивать в доску гвозди?

Петра тут же вскочила, огорченная и встревоженная. Волшебный сон продлится… только если она сумеет доставить удовольствие своему повелителю.

Герцог протянул ей руку:

– Пойдем.

Опустившись в кресло возле камина, он посадил девочку на колени и начал тихо нашептывать ей ласковые слова и гладить волосы. Успокоившись, она обвила руками его шею.

– Ты как шкатулка с драгоценностями, котенок, – прошептал он. – Твой облик прекрасен, но то, что таится внутри, еще лучше.

Петра наслаждалась теплом и ощущением безопасности.

И тут герцог сунул руку под юбку и погладил бедро девочки. Она напряглась.

– Не бойся, дорогая. Бог возлюбил тебя, если создал твое тело таким прекрасным. Гордись своей красотой, Петрина.

Никто не называл ее так после смерти отца. Петра чуть не заплакала, но тут герцог коснулся ее соска, и девочку охватили острые, неведомые прежде чувства.

– Да, – улыбнулся он. – Привыкай наслаждаться.

Она ощущала необычное, но чудесное тепло, волнение, трепет. Наверное, это действительно дар Бога. Ведь иначе ей не было бы так хорошо.

Наконец герцог встал, поднял девочку на руки, перенес на кровать и снял с нее платье. Петра инстинктивно закрылась руками.

– Нет, дорогая. – Он отвел ее руки. – Никогда не стыдись своей красоты. – Отступив на шаг, герцог залюбовался ею. – Ты еще прекраснее, чем я предполагал. – Накрыв ладонями грудь Петры, он легонько провел пальцем по соску.

Молнии пронзили ее лоно, но боль была слишком сладостной, чтобы желать избавиться от нее.

– Петра, – шепнул герцог, – если ты велишь мне уйти, я уйду. Я хочу, чтобы ты доверяла мне… желала меня.

Девочка посмотрела на герцога и подумала о холодном мире за окнами дворца, куда ей придется вернуться, если она разочарует его, о платьях в шкафу… о нежности этого человека и о новых чудесных ощущениях, которые только что испытала.

– Не уходи, – попросила Петра.

– Тогда отправимся в путешествие, – лукаво сказал он и поднял два пальца. – Это мои исследователи, дорогая. – Герцог приложил их к губам Петры. – Они собираются в путешествие по Италии. Здесь, – пальцы прошлись по ее груди, – прекрасные Альпы с их высокими пиками и долина Валле-д'Аоста у подножия.

Петра закрыла глаза и отдалась новым ощущениям.

– А здесь, – его рука скользнула ниже, – плодородная земля Ломбардии и Тосканы. – Погладив ее живот, герцог улыбнулся, ибо Петра раскрылась ему навстречу. – Вот здесь растет виноград, сладкий и вкусный, из него делают вино, которое заставляет мужчину забыть все тревоги. Оно течет вниз, к дельте, вот сюда. – Он провел рукой по внутренней части бедра. Петра невольно начала извиваться и постанывать от удовольствия.

Его пальцы приблизились к треугольнику курчавых черных волос.

– Наконец, – прошептал он срывающимся голосом, – мы пришли к святому городу Риму. Пилигрим ищет вход в святой склеп. – Герцог облизнул палец и скользнул им глубоко внутрь.

Она громко вскрикнула от наслаждения и, широко открыв глаза, выгнулась навстречу ему.

– Шш, милая Петрина.

Она сжала бедра, желая продлить это чувство.

– Подожди. – Герцог убрал руку, привстал и, быстро скинув парчовый халат, склонился над Петрой. Она не сводила взгляда с его большого возбужденного пениса.

– Коснись его, – попросил он.

Девочка робко обхватила пенис и почувствовала, как он пульсирует. Герцог застонал, и Петра испугалась, что сделала ему больно, но он раздвинул ей ноги и прижал пенис к ее лону. В ней бушевал огонь желания, она была возбуждена до предела, хотя и замирала от страха. У Петры вдруг мелькнула мысль, что такой огромный пенис в ней не поместится. Она попыталась оттолкнуть герцога, но он крепко прижал ее к себе. Потом резко и неожиданно вошел в нее, преодолев все барьеры, и плотина прорвалась.

Она испытала не слишком сильную боль. Герцог замер, и боль постепенно утихла. Потом он начал медленно двигаться в старом, как мир, ритме. Петра вдруг заплакала.

Темп нарастал. Ей было все еще больно, но она не сопротивлялась. Лицо герцога покраснело, дыхание участилось, на лбу и над верхней губой выступил пот. Потом он напрягся всем телом и содрогнулся. Из груди его вырвался стон. Петра чувствовала, как глубоко внутри ее пульсирует его пенис. Через несколько секунд герцог рухнул на постель, слабым движением пригладил Петре волосы и прошептал:

– Моя радость. Моя драгоценность.

Петра ощутила, как из нее что-то течет, и быстро опустила взгляд. Кровь запачкала белые простыни. Девочка испугалась, что герцог рассердится на нее.

Но он мягко улыбнулся.

– Кровь девственницы святая. – Он привстал на колени, опустил голову и слизнул последние капли. – Спасибо тебе, дорогая. Ты подарила мне блаженство.

Кровотечение прекратилось, но герцог продолжал лизать. Боль ушла, и сейчас Петру охватило еще большее возбуждение. Испуганная, она попыталась оттолкнуть герцога, но он мягко остановил ее.

Его язык дразнил Петру, пока она в изнеможении не откинулась на подушки. Он сжал ее соски, твердые, как маленькие алмазы. Петра подняла бедра навстречу его рту и вскоре вознеслась на вершину блаженства. Вспыхнув где-то внутри, оно распространилось по всему телу. Она извивалась и кричала, захлестнутая волной наслаждения, и долго еще потом рыдала, а герцог нежно обнимал ее, убаюкивал и успокаивал, как ребенка. Придя в себя, Петра с удивлением осознала, что не чувствует стыда, только покой и любовь. Ушли печаль и оцепенение, которые, казалось, навеки поселились в ней после смерти Джованни.

Она знала, что перешла барьер и к прошлому нет возврата.

На следующее утро Петра проснулась одна с ощущением радости и умиротворения. В комнату вошла Антония с подносом, на котором, кроме завтрака, стояла ваза с одной розой. Среди лепестков, как капля росы, сверкал ограненный бриллиант.

Взяв его, девочка вскочила и побежала к окну, чтобы полюбоваться камнем на ярком солнце. Отраженный солнечный свет ослепил Петру. Она покатала камень между ладонями, потом лизнула, желая попробовать его на вкус. Ее бриллиант! Чистый, как солнечный свет. Петра заплясала от радости.

И вдруг, обернувшись, она увидела герцога. Он стоял на пороге комнаты, наблюдая за ней, и тихо смеялся.

Петра в порыве нежности подбежала к нему.

– Он мой, правда?

– Разве я не обещал подарить его тебе? Она прижала камень к груди.

– Ничего прекраснее у меня не было. Я так счастлива! Герцог обнял ее.

– Я еще счастливее, ведь у меня есть ты, моя маленькая голубка.

Впервые ее назвали голубкой.

Она стала наложницей герцога. Хотя, конечно, не единственной, но самой любимой. Он перевез Петру на одну из своих небольших вилл, на побережье к югу от Неаполя, поскольку не мог оставить ее во дворце Монфалко – из сицилийского поместья должна была приехать герцогиня.

Герцог навещал Петру часто и всегда дарил ей что-то красивое. Он учил девочку определять ценность вещи, отличать шелк от хлопка, золото от позолоты, Тициана от Тьеполо. Иногда с ним приезжала Мария Бланко, вскоре подружившаяся с Петрой.

– Она может многому научить тебя, Коломбина, – сказал однажды герцог.

Дом стоял над морем, и Петра с наслаждением смотрела на волны, наблюдала, как меняется цвет воды, восхищалась величественной красотой. Сюда не доносился шум Неаполя, к которому она привыкла с детства. Даже визгливый голос Лены Сакко стерся из ее памяти. Сейчас Петра слышала только тихие голоса слуг и равномерный шум волн.

Тишина вошла и в душу Петры и вылечила ее. Страх перед карабинерами, которые отведут ее в тюрьму, исчез. Однажды жаркой ночью, лежа в объятиях герцога, Петра поведала ему, как боялась, что ее арестуют за убийство Джо-ванн и.

– Не думай об этом. Ты под моей защитой. – Потом герцог сказал, что все уже прояснилось, и Лену, признавшуюся в содеянном, поместили в сумасшедший дом.

Петра всплеснула руками от радости, но герцог остановил ее:

– Нет, Коломбина, не надо. Никогда не злорадствуй над несчастьями других людей. Колеса вертятся по кругу…

Она всегда слушалась герцога, не все понимая, но стараясь запомнить его уроки. Петра была толковой ученицей.

Вскоре в доме появились учителя – выпускники неапольского университета. Петра чувствовала на себе восхищенные взгляды молодых мужчин с волнистыми волосами и насмешливыми темными глазами, но никогда не поощряла их ухаживаний. Она твердо знала, что принадлежит герцогу, как, впрочем, и они.

Ей нравилось учиться. Петра полюбила литературу, историю и философию, с удовольствием занималась математикой и музыкой, астрономией и французским языком.

– Я горжусь тобой, – сказал герцог прохладным осенним вечером, когда они ужинали на террасе над морем. – Мы вместе почти шесть месяцев, и ты оправдала все мои ожидания.

– Я боюсь наскучить тебе. – Петра, элегантно очистила артишок и окунула его в масло.

– Милая, ты никогда не наскучишь мне. – Герцог скормил ей еще один артишок, и когда масло потекло по подбородку, наклонился и слизнул его. – Восхитительно!

Час спустя он облизывал части ее тела, не запачканные маслом, преподавая еще один урок, который не доверял никому, – искусства чувственного наслаждения.

Эти уроки занимали долгие часы – Петра осваивала прикосновения и запахи, музыку нежных слов, возбуждение и расслабление, узнавала, как дразнить ложными надеждами и сразу отдаваться, когда следует прятаться, а когда раскрываться, как весенний цветок.

Она уделяла пристальное внимание каждой детали. Петра мечтала нравиться человеку, который вырвал ее из пут отчаяния и дал так много. И, доставляя удовольствие ему, она испытывала радость. Вскоре Петра со смехом вспоминала глупышку, которая спрашивала Святую Деву, не потеряет ли душу, если отдастся герцогу.

Она провела в прекрасном маленьком дворце почти два года, когда однажды вечером, гуляя с ней в саду, герцог сказал:

– Скоро твой день рождения, Коломбина. Я хочу устроить праздник.

– Эдуардо, ты слишком добр…

Герцог улыбнулся, удовлетворенный тем, что Петра усвоила сдержанность и хорошие манеры.

– Через две недели, дорогая, в театре «Сан-Карло» будет премьера оперы…

Петра просияла. Опера! Она вспомнила вечер, когда стояла в тени колонн, наблюдая за нарядными людьми, входившими в театр. В ту пору Петра даже не мечтала оказаться среди них. И ни разу не посмела попросить об этом герцога. А сейчас он сам пригласил ее! Эдуардо угадывал самые заветные ее желания, даже невысказанные. Она смотрела на него с восхищением, а он продолжал:

– Мария будет петь в «Риголетто» вместе с Ланконой. Тебе понравится. Многие считают Этторе Ланкону самым великим тенором всех времен, ну а Мария, конечно, бесподобна. Пожалуйста, посмотри заранее партитуру с учителем музыки, и тогда ты по-настоящему оценишь оперу. Кстати, тебе нужно новое платье. Завтра я пришлю портного.

Петра схватила его за руки, и они закружились, весело смеясь и целуясь.

– Это будет мой самый прекрасный день рождения! – Петра задыхалась от волнения. – Самый расчудесный. – Ее переполняло желание выразить герцогу благодарность. – Пойдем наверх, Эдуардо. Позволь и мне сделать тебе подарок.

В спальне он обнял ее.

– Нет, – возразила Петра. – Ты всегда был моим учителем, а сегодня предоставь инициативу мне. – Она легонько подтолкнула его к широкому креслу рядом с камином, налила ему бокал вина, а сама присела к туалетному столику и начала представление, в основе которого лежал еще не слишком богатый опыт, чтение любовных романов, разговоры с Марией и… желание понравиться. Но прежде всего Петрой руководил инстинкт, свободный от любых запретов.

Петра вынула гребни и тряхнула головой. Темные локоны пушистым облаком окутали ее. Напевая какую-то мелодию, она встала, томно сняла нижние юбки, и они с тихим шелестом упали к ее ногам.

Герцог откинул голову и прищурился, наблюдая за каждым ее движением и медленно потягивая вино. Посмотрев на его бедра, Петра улыбнулась: ее усилия не пропали даром.

Подойдя к герцогу, она повернулась к нему спиной.

– Расшнуруй мне платье. – Герцог поднялся и освободил ее от одежды. Он оставил на Петре только кулон, подаренный им неделю назад, – изумруд на золотой цепочке.

Петра расстегнула его сорочку и запустила пальцы в жесткие волосы на груди. Потом, притянув герцога к себе, выпустила на волю то, что более всего интересовало ее. Опустившись на колени, Петра провела языком по пенису, будто пробуя на вкус экзотический фрукт. Потом снова усадила герцога в кресло и опустилась на него сверху. Минуту она сидела неподвижно, затем начала двигаться, грациозно, как в танце. Впервые в их любовной практике Петра сама устанавливала ритм и видела, что это возбуждает герцога больше обычного.

Наблюдая за ним, за его лицом, дыханием, даже сердцебиением, она старалась доставить наслаждение и ему, и себе. Их одновременно захлестнули волны экстаза, взорвавшиеся ослепительным фейерверком.

Отдышавшись и придя в себя, герцог с удивлением сказал:

– Ты великолепна, маленькая голубка! Я сотворил совершенную женщину и могу считать, что выполнил свое назначение в жизни.

– Я благодарна тебе, Эдуардо. Ты действительно создал меня, и я всегда буду любить только тебя.

– Нет, Коломбина.

Пораженная горечью в его голосе, Петра посмотрела на герцога. Он печально улыбнулся.

– Ты еще очень молода, Петрина. Я знаю о мире больше, чем ты, поэтому уверен, что однажды ты покинешь меня.

– Нет, Эдуардо. Никогда!

– Тихо. – Он пригладил ее волосы и нежно провел пальцем по щеке. – Ты уйдешь от меня, моя любовь, потому что должна это сделать. Разве я мог сотворить тебя только для себя одного? Придет день – а он обязательно придет, – и ты пожелаешь большего. Я не буду стоять на твоем пути.

Петра попыталась возразить, но герцог приложил палец к ее губам.

– Кто-то однажды предложит тебе лучшее будущее, чем могу предложить я, и ты обрадуешься этому, потому что я научил тебя ценить каждое мгновение жизни. Ты дала мне очень ценный дар, моя Петра. Твоя свобода – это мой дар тебе.

Она испугалась, ибо не могла представить себе жизнь без того, кто стал средоточием ее мира, и крепко прижалась к герцогу.

– Не говори о будущем, – попросила Петра. – Есть только настоящее. Люби меня снова… и снова.

– С наслаждением, синьорина. – Герцог сжал ее в объятиях.

Оставалось две недели до дня рождения, а Петра уже довела портного почти до безумия своими идеями, фантазиями и капризами. Сделав дюжину эскизов, она наконец решила, что должна выглядеть старше и гораздо опытнее, чем на самом деле. Ей хотелось ощутить себя искушенной женщиной, как те, кого она видела той давней ночью, когда пряталась около театра.

В конце концов Петра остановилась на платье из переливчатого фиолетово-голубого шелка с глубоким декольте, отделанным серебристым кружевом. Четыре дня она расхаживала по дому в новом наряде, пока не убедилась, что не наступит на широкую юбку и не упадет на ступеньках театра.

В назначенный вечер герцог приехал за ней в большой карете, запряженной парой белых жеребцов. Петра спустилась навстречу ему в холл, прикрыв плечи накидкой из русских соболей и натянув длинные шелковые перчатки голубино-серого цвета. Антония уложила ее волосы в высокую прическу, и локоны соблазнительно выбивались из-под венка с цветами апельсина. В ушах Петры сверкали бриллиантовые серьги, подарок герцога, в руках она держала шелковый веер, пользоваться которым ее научила Мария. Девушка сияла от счастья.

– Великолепно! – воскликнул герцог и достал из кармана небольшую коробочку, перевязанную серебристой ленточкой. – На память о сегодняшнем событии, – пояснил он.

Развязав ленточку, Петра увидела прекрасную брошь в форме птицы. Сердце было сделано из редкого розового бриллианта, а лапки – из рубинов.

– Знаешь про феникса, Петра?

– Это мифическая птица, восставшая из пепла?

– Сегодня вечером завершилось твое превращение. Ты восстала из пепла того ада, в котором родилась, и совершенно преобразилась. Поэтому феникс – твой символ. Ты всегда будешь высоко парить. – Он приколол брошь к накидке.

– Я люблю тебя, Эдуардо, – тихо сказала она.

– Я запомню это навсегда, – серьезно ответил герцог и подсадил ее в экипаж.

Подъехав к театру «Сан-Карло», Петра постаралась сдержать свой пыл. Самый знаменитый оперный театр в Европе, более известный, чем «Ла Скала» или «Ла Фениче» в Венеции, сверкал огнями. Изысканно одетые дамы, украшенные драгоценностями, оживленно обменивались репликами перед началом спектакля.

– Внутри все из дерева, – объяснил герцог. – Даже мрамор – это искусно окрашенное дерево. Поэтому в театре такая великолепная акустика.

Когда они вошли в ложу, на них наставили множество серебряных лорнетов и театральных биноклей. Герцог кивнул одному или двум приятелям, а всех прочих словно не заметил. Богатый, изысканный, он появлялся в обществе с прекрасными любовницами и сразу становился центром внимания. Но сегодня на него смотрели с особым восхищением.

Петра пыталась держаться так же спокойно, как и ее спутник, хотя это давалось ей с огромным трудом. Девушка слышала тихие вопросы: «Кто она?» «Думаете, испанка?» «Посмотрите на волосы и осиную талию, – прошептала женщина в ближайшей ложе. – Она, должно быть, родственница императрицы Елизаветы».

Герцог взял накидку Петры, и она улыбнулась ему так ослепительно, что мужчины, видевшие это, затрепетали от восхищения.

– Я хочу послушать Ланкону, – сказал герцог, усаживая свою даму. – Говорят, он строен, а это редкость для тенора. Полагаю, он знает тайну, как сохранить хороший голос, не растолстев.

Свет погас, оркестр взял первые аккорды, и занавес поднялся. Смущение Петры тотчас исчезло. Она во все глаза смотрела на сцену, поскольку никогда не представляла себе ничего более прекрасного и величественного.

Девушка отдалась во власть музыки. Голос Этторе Ланконы околдовал ее. Высокий, красивый щеголь герцог Мантуанский, очаровательный плут и обольститель, пленил воображение Петры.

– La donna e mobile, Qual piuma al vento… – пел он. – «Сердце красавицы склонно к измене».

Петра отождествила себя с Джильдой, дочерью горбуна Риголетто. Когда Ланкона посмотрел вверх на первые ряды лож, Петре показалось, что он поет только для нее.

– II sol dell' anima. «Любовь – это солнечный свет души». La vita e amore. «Любовь – это сама жизнь». – Музыка была прекрасна, голос Ланконы чист и безупречен, как бриллиант.

В антракте Петра не пожелала выйти из ложи, опасаясь, что чары музыки рассеются. Когда замерла последняя нота и опустился занавес, ошеломленная девушка не могла даже аплодировать.

Лишь голос герцога привел ее в чувство.

– Сейчас мы должны пойти за кулисы и поздравить Марию с успехом. Возможно, она согласится представить нас своему великому партнеру.

Петра спокойно кивнула, хотя затрепетала при мысли о встрече с Ланконой. Во время последнего акта он часто поглядывал на их ложу, и Петра надеялась, что тенор обратил на нее внимание.

Марию, как обычно, окружала толпа поклонников, но они расступились, чтобы пропустить герцога Монфалко и Петру.

– Эдуардо! – воскликнула примадонна. – Скажи мне, как я сегодня пела? Ты мой самый строгий критик.

Герцог склонился и поцеловал ее затянутую в перчатку руку.

– Твой голос неизменно очаровывает меня.

Мария рассмеялась.

– Ты постоянно льстишь мне. Впрочем, сегодня я сама знаю, что была хороша. Когда рядом Этторе, мой голос звучит прекрасно. Ланкона поразителен! – Она посмотрела на Петру. – Кто помог тебе выбрать такое восхитительное платье? – Мария расцеловала девушку и, отодвинувшись, оглядела ее. Маленькая морщина пролегла на ее безукоризненно гладком лбу. – Я не сомневалась, что ты очень изменишься, Петра, и ради Эдуардо была рада помочь тебе, но не предполагала, что это случится так скоро. Наверное, что-то тут не чисто, toute de suite.

Петра засмеялась, но не успела ответить, потому что к ним подошел сам великий Ланкона.

– Мария, – попросил он, глядя на Петру, – представь меня этой даме.

– Охотно, – улыбнулась Мария. Взгляды певца и молодой девушки встретились, и Петра подумала, что у него чудесные светло-ореховые глаза, напоминающие золото подсолнечников под вечерним осенним небом. Высокий

Ланкона был все же чуть ниже герцога. Густые черные волосы, зачесанные назад, придавали его лицу демоническое выражение. Общее впечатление дополняли широкие плечи, узкая талия и стройные бедра. Как верно заметил герцог, Ланкона совсем не походил на других, почти всегда полных теноров.

Петра чувствовала, как их взаимное притяжение растет с каждой секундой.

– Эдуардо – прозвучал поблизости голос Марии, – посмотри, здесь граф ди Бренациа. Он спрашивал о тебе.

Мария и герцог ушли.

– Маэстро, – тихо промолвила Петра, – это большая честь для меня…

Ланкона не сводил с нее глаз.

– Вы принадлежите ему? – без обиняков спросил он, сделав шаг к ней.

– Он мой покровитель.

– Но почему именно он?

Петра не знала что ответить. Уверенность, обретенная в последние два года, улетучилась. Она даже забыла об опасности.

– Скажи, – попросил Ланкона, – что сделал герцог для того, чтобы выиграть такой приз, как ты?

Рука Петры потянулась к бриллиантовым серьгам. Он уловил ее движение и улыбнулся.

– А-а. И это все? Я подарю тебе сотню бриллиантов. Тысячу.

– Он дает мне гораздо больше, чем бриллианты.

– И я дам тебе больше – все, что ты хочешь, все! Поедем со мной.

– Это было бы несправедливо. – Петра потупила взгляд.

Ланкона приподнял ее подбородок и посмотрел ей в лицо.

– Синьорина Манзи, мы не такие жалкие люди, чтобы подчиняться приличиям, не рабы мелочной морали. Я гордый орел, и до сегодняшнего вечера не встречал ни одной женщины, способной взлететь со мной.

Петра вспомнила о последнем подарке герцога – птице феникс, восставшей из пепла. Безудержные инстинкты боролись в ней с голосом разума.

– Я слишком многим обязана герцогу и не могу покинуть его.

– Ты веришь в предначертание судьбы? Когда судьба говорит нам, куда идти, мы не должны выбирать другую дорогу. – Он наклонился к ней. – Я с первого взгляда понял, что ты моя судьба, а я твоя. – Ланкона тихо напел ей строки из арии, те, от которых два часа назад у Петры захватило дух: – Adunque amiamoci, donna celeste. «Тогда разреши нам любить, божественная леди». – Он выпрямился. – Утром я пришлю за тобой экипаж.

Петру раздирали противоречия. Она знала, что если увидит завтра карету, то уедет к Ланконе не задумываясь и не оглядываясь.

И вдруг она ощутила руку герцога на своем локте.

– Петра, нам предстоит дальняя дорога. Синьор Ланкона, рад был познакомиться с вами и с наслаждением слушал ваше пение. – И герцог увел Петру.

Она оглянулась на красивого певца. Его золотистые глаза горели страстью, и тепло этого взгляда еще долго согревало ее.

По пути домой герцог молчал, но когда они приблизились к вилле, взял Петру за руку.

– Со мной будет все хорошо, Коломбина, – тихо сказал он. – Даже если ты уедешь, часть тебя останется здесь навсегда.

– О чем ты говоришь, Эдуардо?

– Пожалуйста, дорогая. – Он похлопал ее по руке. – Разве я не говорил тебе, что этот день придет? Я надеялся, что не так скоро, но такова жизнь. Я с самого начала знал, что не смогу сохранить тебя навсегда. Ты – мое произведение искусства, Петрина, и сейчас тебя должен узнать мир. Отправляйся с ним.

Она видела, что он все понял.

– О, Эдуардо, мой дорогой, добрый друг. – Петра обняла его за шею. – Мое сердце разрывается от боли…

– Оно излечится довольно скоро, отогретое жаром такой страсти, какой ты еще не знала. – Экипаж подкатил к ступенькам виллы. – А сейчас вытри глазки, малышка, и поднимайся. Антония поможет тебе собраться. Я видел блеск в глазах Ланконы, и Бог свидетель, он не захочет долго ждать.

Они вышли из экипажа, и герцог повернул Петру лицом к себе.

– Но обязательно скажи ему: если он когда-либо обидит тебя, я убью его.

Она печально кивнула и, быстро поцеловав герцога, подобрала юбки и побежала по лестнице. Герцог сел в карету, а Петра позвала Антонию.

Став подругой знаменитого певца, Петра резко изменила свою жизнь.

Главное – она познала любовь и романтическую страсть, о существовании которой не предполагала. Она любила герцога и испытала физическое наслаждение в его объятиях, но восторженная любовь к Этторе подняла Петру к еще неизведанным вершинам, откуда она спускалась в мир ярких цветов, красоты и музыки, наполненный только ими и их любовью.

Ланкона восхищался ею, она почитала его. Где бы он ни выступал – в «Ла Скала», в «Ла Фениче», в Риме или во Флоренции, – Петра следовала за ним. Он щедро дарил ей цветы, внимание и любовь. Памятуя о бриллианте герцога, Ланкона осыпал свою возлюбленную драгоценностями, как и обещал: изумрудами, сапфирами и рубинами, гранатами из Вены, миланским хризобериллом с блестящим тигровым глазом, жемчугом из Парижа, опалами из Мадрида. И бриллиантами – чаще, чем другими драгоценными камнями. Петра хранила их в шкатулке из кованого золота, купленной им в магазине на Понте Веккио, когда он пел во Флоренции.

Петра ценила в них яркий блеск, цвет, совершенство, но более всего то, что они символизировали преданность Этторе. Однако чем обширнее становилась коллекция, тем менее важны становились для Петры камни. Ей казалось, что в любви есть нечто более значительное.

Только одно омрачало их счастье. Давным-давно Этторе женился на дочери влиятельного торговца, простодушной молодой женщине, равнодушной к опере и к путешествиям. Этторе находил ее скучной. Но уже тогда, обнаружив в себе необыкновенный дар, он мечтал о карьере певца. Только его богатый свекор мог оплатить уроки у великих учителей пения, которые жили в далеких от родной деревни Ланконы городах – Милане и Риме.

Сейчас Этторе достиг вершины славы – все оперные театры Европы приглашали лучшего тенора, Верди написал для него новую оперу. Но не все было подвластно ему. Ланкона отчаянно хотел жениться на Петре. Но он и его жена были католиками, поэтому Ланкона не получил бы развода. Этторе обратился к папе, умоляя дать разрешение на расторжение брака. Петиция была отклонена.

Сокрушенный Этторе сказал Петре, что не сможет стать ее мужем.

– Мы вместе. Ничто не соединит нас крепче, чем наша любовь, – ответила она.

Идиллия продолжалась бы бесконечно, если бы жена Этторе не вознамерилась вдруг совершить одно из своих редких путешествий, решив послушать мужа в «Ла Скала». Конечно, она знала, что Этторе не живет монахом, однако считала, что по закону он принадлежит только ей. К тому же ни одна из его любовных связей не длилась больше нескольких месяцев.

Слушая его выступление, она вдруг с неудовольствием заметила, что муж то и дело смотрит на прекрасно одетую молодую женщину, сидящую в ложе. Что-то подсказало ей, что это не просто интрижка.

И после этого синьора Ланкона начала преследовать мужа. Она приходила на каждое выступление в закрытом черном платье, садилась в первых рядах партера и, сжимая в руках носовой платок, наблюдала за мужем заплаканными глазами.

Между тем синьорина Манзи, роскошно одетая, сверкающая драгоценностями, сидела в отдельной ложе и являла собой полный контраст несчастной женщине. Все понимали, что она любовница Ланконы.

И вот однажды, когда Этторе исполнял арию, послышалось несколько свистков. Никто не обратил на это особого внимания, но синьора Ланкона неуклонно продолжала свою кампанию, и вскоре свист сорвал спектакль. Певицы отказались выступать с Этторе.

Наступил день, когда в «Ла Скала» отменили его выступление. Затем пришло письмо из другого итальянского театра, где гастроли синьора Ланконы были названы несвоевременными.

– Я уеду, – объявила Петра в тот день, когда прибыла очередная телеграмма, на сей раз из Рима. – Если меня с тобой не будет, тебя попросят вернуться.

– Нет! – в ярости воскликнул он, готовый крушить мебель в гостиничном номере в Венеции. – Не могу понять, чего они ожидали? Конечно, у меня есть любовница. Это же Италия! Женатый мужчина, сохраняющий верность жене, смешон, он вызывает презрение. Посмотри на своего герцога. Никто не упрекал его в том, что он имеет любовниц.

– Его жена спокойно относилась к этому. Твоя же хочет вернуть тебя в семью.

Этторе схватил Петру за руки:

– Я не расстанусь с тобой!

– Так будет лучше, Этторе. Я знаю, что обо мне говорят. Раньше все смеялись и называли меня твоей игрушкой. Но сейчас, поняв, что наша любовь неизменна, не могут смириться с этим. Люди завидуют нашему счастью.

– Пусть они катятся ко всем чертям! – Этторе ходил по комнате из угла в угол. – И пусть она присоединяется к ним, моя милая женушка! Оставим Италию и мелочные обиды. Поедем туда, где ценят красоту, музыку и любовь.

– Куда же, Этторе? – Петра смертельно боялась потерять его. – Куда мы поедем?

– Во Францию. Мы будем жить в Париже.

Возлюбленные восхищались Парижем. Они сняли квартиру на улице Сент-Луис с видом на Нотр-Дам. У них появились друзья среди художников Монпарнаса. Молодые люди поднимались на верхнюю площадку последнего из чудес света, Эйфелевой башни, и гуляли по берегам Сены.

Этторе оказался прав. Любителей оперы в Париже совсем не волновала личная жизнь певца. Их пленил его голос, им нравилась милая Петра. Билеты в парижскую Оперу распродавались задолго до начала спектаклей. Аристократы платили огромные деньги, чтобы Ланкона исполнил хотя бы одну арию на частных вечерах, куда приводил с собой очаровательную мадемуазель Манзи. Вскоре Этторе разбогател и стал дарить Петре еще больше бриллиантов, рубинов и сапфиров.

Синьора Ланкона признала поражение и, получив чек на весьма солидную сумму, вернулась в свою деревню.

«Ланкона открывает сезон оперой „Паяцы“», – сообщали заголовки «Фигаро» в апреле 1892 года. Эта партия считалась одной из самых трудных для любого тенора. Ланкона репетировал неделями. Газеты обсуждали, способен ли он брать высокие ноты.

Этторе и Петра сияли от счастья, когда наступило 26 апреля – вечер предстоящего ему триумфа и двадцать первый день ее рождения.

– Надень сегодня белое атласное платье, – попросил он, думая только о своем выступлении.

– Конечно, – согласилась Петра, очень любившая это платье.

Перед тем как выйти из дома, Этторе вынул из кармана коробочку от Картье.

– Это тебе ко дню рождения. – Он радостно улыбнулся, наблюдая, как Петра с детским любопытством открывает подарок.

Внутри было ожерелье из сапфиров, окруженных бриллиантами, серьги и два браслета. А еще кольцо, первое, подаренное им, – с сапфиром цвета полночного неба.

Когда Этторе застегнул ожерелье на ее шее, в дверь постучали. Телеграмма. Он вскрыл конверт, пробежал глазами несколько строчек и воскликнул:

– Метрополитен-опера! Меня приглашают в Нью-Йорк на следующий сезон! – Ланкона подхватил Петру и закружился в танце.

– Этторе! Я не в балете. Отпусти меня!

– Америка! Ты понимаешь, что это означает, дорогая? Мы сможем пожениться. У нас будут дети, много детишек. Американских детишек!

– Подожди. – Петра попыталась успокоить Этторе. – Америка тоже в этом мире, где ты считаешься женатым.

– Это не важно. – Он замахал руками. – Люди там совсем другие. Нам не придется идти в церковь, чтобы пожениться. Я как-нибудь оформлю развод. В этом смысле американцы очень цивилизованные. Наступит день, и ты станешь синьорой Ланкона, мое сердце. А сегодня вечером я спою в «Паяцах» так, что зарыдают ангелы, – только для тебя и для наших bambini Americani. – Он надел ей кольцо на безымянный палец левой руки. – Носи его и знай, моя дорогая Петра, что я не покину тебя.

Спектакль начался великолепно. Она никогда раньше не слышала, чтобы Этторе пел так вдохновенно. Он смотрел только на нее, и его голос становился все сильнее, насыщеннее и глубже.

Петра закрыла глаза, наслаждаясь богатством звука и вспоминая тот вечер, когда впервые услышала этот чудесный голос, увидела ясные карие глаза, которые пронзили ее душу. Да, она самозабвенно любила этого мужчину.

Чистая высокая нота длилась долго, но внезапно и резко оборвалась. Петра удивленно взглянула на сцену. Этторе странно покачивался на нетвердых ногах.

Позже она не помнила, как пронзительно закричала. Не помнила, как бежала по коридорам, как упала, запутавшись в шлейфе атласного платья, как проталкивалась сквозь толпу.

Петра помнила только его лицо. Добежав, она сразу поняла, что Этторе ушел от нее навсегда. Лопнувший в голове сосуд разрушил ее счастливое настоящее и заманчивое будущее.

В тот день, когда Этторе Ланкона был похоронен на кладбище Пер-Лашез, Петра вернулась в квартиру на улице Сент-Луис, сняла сапфировое кольцо и положила в свою шкатулку для украшений, чтобы никогда больше не надевать. Целый месяц она оплакивала свою любовь и не желала никого видеть. Но в конце концов слезы высохли. Зная, что всегда будет с нежностью и печалью вспоминать Этторе, Петра решила продолжать жить. Она не сомневалась, что Этторе одобрил бы ее.

Петра надела черное платье, которое шло ей, и приколола брошь-феникс, подаренную герцогом.

– Я снова должна воскреснуть, – сказала она себе, после чего вызвала горничную и сообщила ей, что готова принимать посетителей.

Ей не пришлось долго ждать. Барон Алан де Валери, большой поклонник оперы, выразил желание разделить горе мадемуазель Манзи и снять тяжкий груз утраты с ее округлых, белых и нежных молодых плеч. Он упомянул, конечно, чисто случайно, о своем доме в долине Луары.

– Это настоящее сокровище, – заметил барон, – а вы наверняка знаете толк в сокровищах.

Петра улыбнулась, намереваясь вступить в игру.

– Моя коллекция невелика.

– Это скоро изменится, поверьте, мадемуазель. Надеюсь, вы окажете мне честь и посмотрите мою коллекцию… Возможно, выберете что-нибудь для себя.

– Когда-нибудь я сделаю это с удовольствием, мсье Валери.

– Май в Луаре – это поэма.

– Не сомневаюсь. Но как видите, я все еще в трауре. Черное – не цвет для весны.

– А как прекрасно лето за городом. Все в зелени. Вы можете надеть ожерелье из изумрудов… – Его глаза заблестели от вожделения.

– Конечно, со временем я сниму траур. Но уверяю вас, я сделаю это только по своей воле. Я сама решу, как жить дальше… и с кем. И даже, – она лукаво взглянула на него, – какие украшения мне носить. Вы помните Этторе Ланкону, возможно, слышали и о герцоге ди Монфалко. – Он кивнул. – Тогда для вас не секрет, что я привыкла к обществу умных, богатых, щедрых и чрезвычайно… эмоциональных мужчин. Ничто другое меня не устроит.

Он улыбнулся, восхищенный ее прямотой.

– Надеюсь, я не разочарую вас.

– Это зависит от мужчины. – Не собираясь так быстро сдаваться на милость победителя, Петра протянула руку, давая понять, что встреча окончена, и Алан де Валери склонился над ней.

К лету 1892 года Петра устроилась в уютном доме на берегу Луары – пока баронесса де Валери гостила в Риме. Вольно или невольно, Петра Манзи превращалась в одну из самых известных куртизанок Европы. Мужчин восхищали ее раскованность в постели и сдержанные манеры в гостиных.

Она уже не была ни игрушкой герцога, ни любовницей оперного певца. Петра стала Ла Коломбой, но через много лет оказалось, что ее судьба зависит от диктатора Италии. Это вынудило Петру обратиться к сыновьям, ибо она желала спасти свои сокровища.

Глава 6

Апеннины, октябрь 1943 года

Было тихо, только листья шелестели под легким ветерком, да позвякивали колокольчики на шее пасущихся овец. В бледном свете луны группа партизан была почти незаметна.

Стефано взял бинокль и огляделся. Шоссе пересекало самый высокий в этой части Апеннин хребет. Ниже находился новый склад нацистов, а справа от него шла дорога в долину.

Сегодня вечером, если их расчеты верны, именно по этой дороге прибудет первая партия оружия. С его помощью немцы собирались выбить партизан из убежищ в горах.

Нацистские ублюдки. Но партизаны разрушат их надежды на победу, и это чертово оружие взлетит в небо вместе с немецкими солдатами.

Однако где же конвой? Скоро рассвет, а немцы всегда перевозят оружие в темноте, опасаясь бомбардировок союзников. Грузовики должны были уже проехать.

Господи, как холодно! Стефано подул на пальцы в обрезанных перчатках, потом нащупал пачку «Милитс». Ужасные сигареты, грубые и ломкие, но лучше сейчас нет. Итальянская армия посылала их своим солдатам, а от дезертиров они попадали к партизанам. Спрятавшись за скалу, Стефано закрыл ладонью огонек и прикурил. Вонючий дым наполнил легкие, и он закашлялся. И тут же заурчал пустой желудок. Стефано изменил положение, так как от долгих часов наблюдения ныли все мышцы.

– Еще немного, и нам понадобятся солнечные очки, – услышал он шепот слева.

Стефано улыбнулся. Миммо, самый старший из них, не терял чувства юмора и в самые тяжелые минуты.

– Терпение, старина, – прошептал Стефано. – Поспешишь – людей насмешишь.

– Подождешь еще несколько часов, и твои яйца заледенеют, – прошипел Миммо.

– Твои уже давным-давно каменные, – отозвался Стефано. – А сейчас сиди тихо, старый пустомеля. – Он потянулся за биноклем, но смотреть было не на что. Он ощущал ужасный холод и боль в мышцах.

«Подумай о чем-нибудь еще, – сказал он себе. – Например, о горячем огне и теплой постели».

И о Маризе.

Черноволосая и черноглазая Мариза. Девушка с оливковой кожей, мягкой как шелк, пахнущей корицей и свежим хлебом из булочной, где она работает у своего отца. Мариза с черными глазами, которые смотрят на него с такой любовью, что он тает от одного взгляда. Воспоминание о предыдущем утре согрело его.

Стефано понял с самой первой встречи, что они предназначены друг для друга. Ему приказали отправиться на север и взять под командование группу партизан, действующих в районе ее деревни. Когда он прибыл, Мариза стояла в дверях булочной на главной площади, ее смуглая кожа блестела от жара плиты, прямые черные волосы падали на плечи. Но еще больше восхитило Стефано то, что он узнал от партизан о смелости этой девушки. В течение многих месяцев она прятала тех, кто скрывался от нацистов, – партизан, сбежавших заключенных, итальянских парней, которые отказались идти в армию, не желая сражаться за Германию. Мариза кормила и лечила их, снабжала одеждой.

Ночью, переделав всю свою работу, она прибегала к Стефано. Они любили друг друга, смеялись и мечтали о том, что нарожают целую дюжину детей, когда закончится эта жестокая война.

Внизу, в долине, послышался шум мотора, и Стефано вернулся к реальности. Партизаны зашевелились, заклацали ружья.

– Piano, – сказал Стефано. – Pianissimo. – Главное – не выдать себя передовой группе нацистов, посланной прочесать склоны. Терпение… тишина… и они победят.

Стефано жаждал и своей личной победы. Каждая выполненная им операция, каждая пуля, выпушенная по фашистам, были шагом к победе над Витторио, жадным и подлым предателем.

В самом начале войны братья еще поддерживали видимость отношений. Закрыв магазин, Витторио лишился большей части покупателей, так как роскошные чемоданы и кошельки совсем не пользовались спросом, но очень быстро продвинулся в фашистской иерархии. Стефано, продолжая работать в юридической фирме «Бранкузи», печатал и распространял антифашистские листовки.

Ла Коломбу не арестовали, но Стефано больше не видел мать, хотя и получил от нее несколько писем. Он полюбил мать и ради нее был готов сохранять отношения с единоутробным братом.

Но однажды вечером в ноябре 1942 года, вернувшись домой со встречи недавно образованной группы Сопротивления, Стефано обнаружил, что в его комнате провели обыск. Книги валялись на полу, ящики были выдвинуты, матрас и кресла вспороты.

Разъяренный, Стефано ворвался в кабинет Витторио в штабе фашистов.

– Ты не найдешь ее, – бросил он, перегнувшись через широкий стол, – никогда не найдешь, поэтому прекрати свой разбой!

Витторио с трудом поднялся. Во время войны он питался очень хорошо – в отличие от многих.

– У тебя нервы совсем сдали, если уж ты ворвался сюда!

Уверенный, что Витторио не причинит ему вреда – не столько из братских чувств, сколько из жадности, – Стефано подошел к нему ближе.

– Просто я хочу убедиться, что ты все понял, дорогой братец. – Он злорадно улыбнулся, увидев, как Витторио вздрогнул и побежал закрывать дверь.

– Ради всех святых, Стефано! Не доводи меня, иначе у меня не останется выбора…

– Сейчас у тебя есть выбор. Очень простой. Прекрати слежку за мной… и поверь, моя часть флакона спрятана так надежно, что ты никогда ее не найдешь. – Стефано сел в кресло. – И еще одно. Постоянно вылизывая задницы, ты занял положение, позволяющее тебе кое-кого защитить. Я слышал от друзей, что женщина, чьей жизнью мы оба дорожим, пока свободна. Так должно быть и впредь.

– Я делаю для нее все, что могу, – тихо пробормотал Витторио. – Я позаботился о том, чтобы ее не арестовали, хотя давно следовало бы это сделать.

– Проследи за этим и дальше. Если с ней что-нибудь случится, Витторио, я найду тебя и заставлю заплатить сполна. Ты понял?

Витторио бросился к Стефано, схватил его за локоть и потащил к двери.

– Я сделаю, что смогу, по крайней мере постараюсь. А сейчас иди и никогда больше не возвращайся сюда!

– С радостью! – Стефано вырвал руку. – Не забывай мои слова, и я никогда не загляну в это место.

Через восемь месяцев арестовали Карло Бранкузи.

В ту же ночь Стефано подстерег Витторио, когда тот выходил из оперы. Его брат выглядел весьма респектабельно в вечернем костюме, белом шелковом шарфе, элегантно повязанном вокруг жирной шеи. На его руку опиралась молодая блондинка. Когда Стефано преградил дорогу Витторио, она пробормотала несколько слов с немецким акцентом.

– Черт побери, Витторио, – начал Стефано. – Ты позволил арестовать Карло.

– Он сам виноват, – высокомерно ответил Витторио, предварительно убедив свою спутницу подождать его в отдалении.

– Почему ты не остановил их? Видит Бог, этот человек был тебе почти отцом!

– Жаль, что он не наставлял меня по части политики. Попробуй я только защитить его, и оказался бы в тюрьме с ним на пару. А сейчас довольно. Если моя девушка что-то заподозрит, я буду не в силах помочь и тебе.

Едва кивнув, Витторио повернулся и пошел прочь. Догнав Витторио, Стефано дал ему хорошего пинка в толстый зад, и его любимый братец рухнул прямо в грязь.

В ту же ночь Стефано, покинув Милан, поехал в горы и присоединился к партизанам.

Позднее он узнал, что белокурую фрейлейн, любовницу брата, звали Гретхен Коппвельд. Ее отца, Рудольфа Коппвельда, только что назначили командующим в северных Апеннинах.

Звуки приближались, и вскоре тренированный слух Стефано различил неровное рычание двигателей, работающих на плохо очищенном бензине, треск мотоциклов, визг шин.

Волнение, напряжение, злость охватили всех партизан. Каждое ружье было взведено и приготовлены гранаты, не дурацкие «красные дьяволы» итальянской армии, имевшие очень маленькую силу, а американские «ананасы», переправленные союзниками две недели назад. Только нажми на кнопку, и взорвется закопанный у дороги динамит.

Первый грузовик вынырнул из-за поворота в сотне ярдов от них. Было достаточно светло, чтобы увидеть и сосчитать все машины: пятнадцать – с оружием и боеприпасами, три – с людьми. Впереди ехал броневик, и еще один замыкал колонну. Через несколько секунд Стефано, не опускавший бинокля, злорадно усмехнулся. Среди автомобилей он заметил открытый «мерседес» с двумя офицерами. У одного из них на кожаном пальто виднелись красные генеральские петлицы. «Вот так удача», – подумал Стефано.

Подождав, пока конвой оказался на дороге почти под ними, он дал сигнал – глухо заухал, как сова. И тут же тишина взорвалась. Вспышки, пламя, грохот, оглушительный и болезненный.

Вокруг свистела шрапнель, и Стефано прижался к скале. Гранаты, которыми его люди забросали грузовики, сделали свое дело – боеприпасы сдетонировали, и машины вспыхнули, как праздничный фейерверк, одна задругой. К небу поднялись огромные столбы огня.

Даже сквозь взрывы были слышны крики умирающих. Выглянув из-за скалы, Стефано увидел мертвые тела и раненых солдат, расползающихся в разные стороны.

– Огонь! – скомандовал он. – Раненые не должны уйти.

Сам Стефано напряженно искал на задымленной дороге генеральский «мерседес». К его удивлению, он не пострадал и сейчас пытался объехать перевернутый мотоцикл и трупы.

О нет, свинья! Стефано выдернул чеку и с силой метнул фанату вниз. Она, как в замедленном кино, пролетела по воздуху и упала на дорогу позади машины. «Мерседес» подняло в воздух и перевернуло. Когда рассеялись клубы дыма, Стефано увидел недвижно лежащего на земле генерала.

Стефано даже подпрыгнул от радости, но вокруг летали осколки снарядов, и он снова спрятался за скалу.

Стрельба и взрывы продолжались еще пять минут, потом все стихло. Над полем боя повисла такая мертвая тишина, что Стефано не узнал своего голоса, когда поднялся и позвал соратников.

Некоторые партизаны были ранены, но все они воодушевленно хлопали друг друга по спинам. Миммо подошел последним – он обнаружил, что один мотоцикл остался на ходу, и теперь спрашивал, как с ним поступить.

Если отогнать мотоцикл в деревню, немцы легко вычислят виновников фейерверка на горной дороге. Поэтому партизаны отвели его подальше и спрятали возле дороги, а потом свернули к деревне.

Они остановились в полумиле от нее. Стефано, Миммо и Тонио, семнадцатилетний подросток, отправились на разведку. Они осторожно подобрались к деревне и задами вышли на главную площадь.

Все было спокойно. За статуей Гарибальди двое мальчишек гоняли в футбол. Рядом с кафе за бокалом красного вина синьор Претти и синьор Ричелли играли в шашки, передвигая деревянные диски по доске и воображая, что воюют с немцами. Свиньи ковырялись в грязи и оторвались от привычного занятия, когда зазвонил колокол.

И Мариза. Она склонилась над котлом, стоящим перед булочной на открытом огне, и готовила суп по рецепту военного времени: из воды, жира и картофельной шелухи.

Едва Стефано взглянул на любимую, как куда-то исчезли голод и боль, а из памяти напрочь ушли страшные картины смерти и разрушения.

Мариза выпрямилась, откинула со лба прядь волос, увидела Стефано и побежала к нему, широко раскинув руки.

Он схватил ее и крепко прижат к себе. От этой земной и полной жизни девушки так замечательно пахло! Стефано хотел раствориться в ней и забыть все, что видел и делал с тех пор, как они расстались.

– Пошли, – ласково сказала она и потянула его в дом. – Я приготовлю тебе ванну.

Тонио последовал за другими партизанами.

Пока Стефано смывал с себя грязь, Мариза выложила на стол свежий хлеб и эрзац-кофе из жареного миндаля. Когда он вылез из бочки, в небе послышался рокот американских бомбардировщиков, летящих бомбить Милан, Турин и Флоренцию.

Услышав эти звуки, Стефано вскипел от ненависти к Муссолини. Его любимую Италию разрушают и те, кто намерен оккупировать ее, и те, кто собирается освободить. Похоже, обе стороны вознамерились не оставить от страны камня на камне.

– Подумайте, что вы делаете, stronzo, ублюдки! – закричал он.

– Тсс! – успокаивала его Мариза.

Чистые и прохладные простыни, мягкий матрас, теплые и любящие руки девушки. Он заснул.

Когда Стефано проснулся, было уже темно. Рядом с ним лежала обнаженная Мариза. Он притянул ее к себе и страстно поцеловал.

– Ты, наверное, хочешь есть, – рассмеялась она.

– Да, я ужасно голоден, – согласился Стефано, – но мне нужна не еда. – Он провел рукой по бедрам Маризы и поцеловал ее грудь.

Стефано мечтал сразу проникнуть в ее лоно, но заставил себя ждать, даже немного отодвинулся: они должны вместе пройти ту дорогу, которую так часто в последние месяцы преодолевали вдвоем.

Мариза была девственницей, когда впервые отдалась ему, поразив его целомудренной и естественной, как дыхание, любовью. Сейчас, исполненная такой же страсти, как и Стефано, она с восторгом отвечала на его ласки.

Стефано едва сдерживался. Он обнял ее и застонал от наслаждения, когда Мариза обхватила ногами его талию и притянула к себе.

– Давай же! – прошептала она.

Их любовь походила на шторм. Мариза стонала, кусалась, впивалась ногтями в его спину, кричала.

– Прошу тебя, любовь моя, быстрее!

И Стефано выполнил ее страстную мольбу, ибо и сам мечтал о том же.

Он снова заснул в объятиях Маризы, и она спала рядом с ним, видя во сне то счастливое будущее, когда они смогут каждую ночь наслаждаться страстью.

Стефано разбудило легкое прикосновение рук Маризы. Она уже приготовила еду и тесто для завтрашнего хлеба.

– Дорогой, проснись. К тебе пришел человек. Стефано приподнялся, еще не вполне придя в себя, и сразу же у него заныл каждый мускул. Словно догадавшись об этом, Мариза протянула ему дымящуюся кружку с кофе, и он сделал первый глоток… О чудо, настоящий кофе, хотя зерна использовались много раз, высушивались и поджаривались снова.

– Какой человек? – удивленно спросил Стефано. Мариза подала ему письмо в конверте из хорошей, но чуть испачканной, плотной бумаги. На нем было написано его имя. Сразу же узнав почерк, он быстро вскрыл конверт.

«Mio Figlio!

Если ты получишь это письмо, значит, я все-таки арестована. Мне сказали, что «Ла Тана» станет немецким штабом. Не знаю, куда меня отвезут. Уверена, ты сделаешь все возможное, чтобы узнать это, но я вовсе не хочу просить тебя о помощи. Я знаю, что получу ее в любом случае.

Возможно, это мое последнее послание к тебе, мой любимый сын, и мой последний шанс сказать тебе самое главное. Я всегда буду любить тебя, Стефано. И я очень, очень горжусь тобой.

Твоя любящая мать Ла Коломба».

Стефано вскочил.

– Я должен уехать. – Он надел рубашку и наклонился за ботинками.

– Что случилось? – встревожилась Мариза.

– Надо найти мать.

Он схватил Маризу за талию, притянул к себе и поцеловал. Потом, взяв карабин, направился к двери. Стефано уже отошел от дома, когда девушка догнала его и подала ему батон салями и буханку хлеба.

– Будь осторожна! – попросил он. – Я люблю тебя.

– И я люблю тебя, Стефано. Те аtо!

Он быстро шел по дороге. Ему удалось хорошо отдохнуть, а теперь надо побыстрее добраться до мотоцикла, спрятанного в кустах. Конечно, в округе полно немцев, разыскивающих партизан, но мотоцикл спрятан в стороне от места ночного боя, и, слава Богу, его не нашли.

Через час Стефано привел мотоцикл в полный порядок. Бак, к счастью, оказался почти полным.

Шоссе во Флоренцию Стефано отверг сразу. Оно перекрыто немецкими патрулями, да к тому же союзники бомбили все, что движется по дорогам. Стефано пришлось пробираться проселочными тропами и много раз прятаться в кусты, когда мимо проезжали немцы. Миля пролетала за милей, а он думал лишь о том, как добраться до «Ла Тана» и освободить Ла Коломбу.

Около полуночи Стефано свернул на кипарисовую аллею. Въехав на холм, он вскрикнул от ужаса. Вилла, объятая пламенем, полыхала. Огонь, похоже, бушевал здесь уже давно.

Стефано нажал на тормоза, но был не в силах отвести взгляд от погибающего на его глазах прекрасного дома матери. А в памяти так же ярко, как огонь, стояла картина их единственной встречи…

Возможно, она еще жива. Если Ла Коломба арестована, то он обязательно найдет и освободит ее! Стефано нажал на газ, развернулся и помчался во Флоренцию.

Он проехал всего милю, когда перед ним на дорогу выскочила из тени группа вооруженных людей с карабинами наготове. По шейным платкам Стефано сразу понял, что это партизаны.

– Не стреляйте. – Он остановился и поднял руки. – Я человек Кадорны. – Генерал Рафаэль Кадорна был командиром партизан в северных Апеннинах.

Стефано далеко не сразу убедил их, но потом они все долго смеялись. Он рассказал им о нападении на немецкий конвой и признался, что возглавлял его. Партизаны пришли в восторг, жали его руку и радостно похлопывали по спине.

– Но и у нас есть чем похвастаться, а, парни? – Один из них указал карабином на «Ла Тана».

– Вы?! – поразился Стефано. Партизан кивнул.

– Немцы захватили дом под штаб несколько дней назад. А сегодня в нем собрались большие начальники. – Партизан усмехнулся. – Пытались решить, как быть с нами. А мы все решили за них!

– Но «Ла Тана»… – начал Стефано.

– Да, ужасная потеря. Но донна Петра месяц назад передала нам письмо: «Если немцы арестуют меня и попытаются использовать виллу для своих нужд, пустите дом на воздух, если сможете». Так мы и сделали.

– Вы знаете, куда ее забрали? – взволнованно спросил Стефано.

– Мы слышали, что она еще во Флоренции.

– Где именно?

Партизаны переглянулись.

– Конечно, в полиции, точнее, в гестапо.

Стефано вскочил на мотоцикл.

– Grazie. Я должен найти Ла Коломбу.

– Зачем? – спросил один из партизан, когда Стефано уже заводил двигатель.

– Потому что люблю ее! – крикнул Стефано через плечо. Он мчался по дороге, посмеиваясь над партизанами, которые наверняка неправильно истолковали его чувства к известной куртизанке.

Все так же, по проселочным дорогам, Стефано добрался до окраин Флоренции меньше чем за полчаса. Тут у него кончился бензин. Он сбросил мотоцикл в придорожную канаву, зарыл неподалеку карабин и пошел в город.

Вскоре Стефано уже стоял возле полицейского участка в центре города. Было раннее утро, двери гестапо только открылись, но через них непрерывным потоком шли военные и полицейские. Как же узнать о судьбе Ла Коломбы?

Мимо него проследовала молодая женщина с ребенком – мальчиком лет шести. Оба худые и изможденные.

– Синьора, – обратился к женщине Стефано. Она остановилась и с подозрением посмотрела на него. – Синьора, ребенок голоден?

– Ну и что? Вся Италия голодает.

Стефано вытащил из кармана остатки салями, которую ему дала Мариза.

– Это ваше… если вы сделаете кое-что для меня. Она кивнула, не сомневаясь, что угадала его желание.

– Где вы хотите? Можно сначала отослать ребенка? Паоло, иди в церковь и жди меня там.

Стефано схватил ребенка за руку.

– Я не о том, синьора. Пусть ребенок пойдет в участок и спросит кое о чем.

– И это все?

Стефано кивнул.

– А за этот вопрос его не накажут? – насторожилась женщина.

– Не знаю. Надеюсь, нет. Но что бы там ни сказали, я отдам колбасу. Всю.

– Паоло! – Женщина подтолкнула мальчика к Стефано. – Сделай то, что хочет этот человек.

Мальчик внимательно выслушал Стефано, повторил его инструкции, потом пересек площадь и вошел в участок. Он вернулся очень скоро с таким же унылым выражением лица.

– Она умерла, – спокойно сообщил он. – Она пыталась убежать прошлой ночью, и они застрелили ее.

Женщина выхватила колбасу из онемевших пальцев Стефано, взяла сына за руку и поспешила прочь, пока этот сумасшедший не передумал.

Стефано словно окаменел. Если бы его сейчас застали карабинеры, они могли бы схватить его, не прикладывая никаких усилий. Его мать, которую он видел только один раз, умерла. По щекам Стефано покатились слезы.

Он не знал, сколько простоял так, но вдруг чья-то рука легла ему на плечо, и Стефано увидел перед собой священника. Стефано давно уже не верил в Бога, но когда падре взял его за руку и повел в ближайшую церковь, он послушно, как ребенок, последовал за ним. Опустившись на колени, молодой человек шептал тихие слова.

Но вовсе не молитву.

– Я убью тебя, – повторял он снова и снова. – Я убью тебя. Ты позволил им застрелить ее. Твою мать. Я клянусь, что убью тебя.

Глава 7

Как обычно, возвращаясь в деревню, Стефано был очень осторожен и старался не привлекать к себе внимания. Но сейчас, подойдя к окраине села, он понял: случилось нечто страшное.

Стефано шел по улице, заглядывая сквозь открытые двери в пустые комнаты, и его сердце быстро и тревожно стучало. Была середина утра, время, когда старики обычно сидят в кафе, а женщины выходят за водой к колодцу. Никого.

Он выглянул из-за угла на главную площадь, держа ружье наготове.

На площади Стефано увидел людей. Десять рядов по двенадцать человек в каждом – все жители деревни. Мертвые. Воздух над ними был черным от мух и зловонным. Прошло уже почти два дня. Наверное, их казнили в то утро, когда он уехал…

– Мариза! – как зверь, взвыл Стефано и побежал по площади, оглядывая один труп за другим. Претти. Старина Ричелли. Мартини, мэр Тюнио. Франко, священник. Маленький глазастый Адела, который бегал за Стефано как щенок. Нацисты выстроили их и расстреляли – более сотни жизней всего за несколько минут.

– Мариза! Любовь моя! – повторял Стефано как безумный.

Но он видел лица других, старых и молодых, мирных жителей и партизан.

Вдруг он узнал отца Маризы, в руке которого было зажато распятие. Стефано опустился перед ним на колени, собрав всю свою силу воли и понимая, что она пригодится ему в следующее мгновение.

Он встал, огляделся… и увидел ее. Мариза была в красном свитере, который так нравился ему, потому что оттенял ее смуглую кожу. Широко открытые глаза девушки смотрели на Стефано так, будто она умоляла его спасти ее от смерти.

Он упал рядом с Маризой, прижал ее голову к своей груди и закрыл ей глаза. Но смерть открыла их, и девушка снова смотрела на Стефано с мольбой, любовью и сожалением о том, что покинула его.

Он не плакал. Два дня назад Стефано рыдал по своей матери, но сейчас не мог плакать по Маризе. Его охватил безысходный ужас.

Он поднял ее и понес с площади, желая похоронить по-христиански. Проходя мимо церкви, он увидел на двери объявление.

«ACHTUNG! ACHTUNG!

ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!

По приказу Рудольфа Коппвельда, настоящим объявляется возмездие за смерть семидесяти трех немецких солдат и пяти офицеров, включая генерала Генриха фон Бадесвирта, от рук итальянских гражданских преступников на дороге в Брезенцу. За каждого убитого немецкого солдата будут казнены пять итальянских гражданских лиц. За каждого убитого немецкого офицера – десять. За смерть герра генерала фон Бадесвирта понесут такое же наказание двадцать итальянцев. Эти гражданские лица, в количестве 435 человек, будут выбраны из жителей деревень Тоция, Колиба, Фаранто, Барасси и Курца».

Внизу стояла размашистая подпись: Рудольф Коппвельд.

Отец невесты Витторио д'Анжели.

Темная ярость и жажда мести захлестнули Стефано, когда он вспомнил о смерти Ла Коломбы.

Он принес Маризу в ее комнату над булочной, смыл запекшуюся кровь, одел девушку в белое платье и завернул в простыню. Потом поднял на руки и отнес на кладбище.

Стефано нашел лопату и выкопал могилу рядом с могилой матери Маризы, осторожно опустил любимую в последнее пристанище, отвернул край простыни, на мгновение прижался к ее холодным губам, а потом снова укрыл ее.

Пошатываясь, Стефано вернулся на площадь. Что он может сейчас сделать? Слишком много тел, ему не похоронить всех. Слезы застилали глаза Стефано, когда он рухнул в кресло возле маленького кафе. Тоция, как и другие названные фашистами деревни, перестала существовать.

В этот момент Стефано захотелось покончить с собой. Мариза мертва. Ла Коломба мертва. Мир, которым завладели нацисты, хуже ада.

Но в конце концов они потерпят поражение. Стефано собрал вещи и пошел не оборачиваясь по дороге в Милан. Он спал днем и двигался по ночам, прячась в канавы, чтобы не попасть под бомбежки союзников или на глаза немецким патрулям. Все местные жители говорили, что Муссолини уже проиграл, а скоро та же судьба постигнет и немцев.

Стефано пришел в Милан в конце июня, и вид любимого города потряс его. Дома, превращенные в руины, напоминали могильные плиты, посреди улиц были огромные воронки от бомб. Очевидно, авиации союзников никто не препятствовал, значит, дни фашистов и их прихвостней сочтены.

Стефано не испытывал жалости к Витторио. Глупость и жажда власти правителей привели Италию в такое чудовищное состояние. Проходя по обезображенным улицам, Стефано думал только о мести. Странно, но дом на углу площади Ментана, где жил Витторио, уцелел. Даже окна не были разбиты.

Стефано поднялся по мраморной лестнице, перепрыгивая через две ступени. Дверь в квартиру брата была открыта. Он прошел через пустые комнаты. В шкафах висела одежда: выглаженные костюмы, яркие платья и меха, принадлежащие любовнице Витторио – дочери палача.

Беспорядка нет, значит, Витторио и Гретхен сбежали. Они не убиты и не арестованы.

Стефано начал методичные поиски. Он разбирал мебель, поднимал половицы, проверял каждый шов в одежде.

Даже если Витторио собирался в дорогу спешно, он не забыл дома свою половину флакона. По крайней мере в квартире ее нет. Но где найти Витторио? Может, он скрылся в Германии? Или в нейтральной Швейцарии?

Стефано этого не знал. Но если Витторио жив, он не откажется от своей доли состояния. Как только кончится война, возможно, даже раньше, он явится к нему, чтобы объединить половины флакона и получить драгоценности из банка в Швейцарии.

Стефано больше не хотел воевать. Понимая, что фашисты проиграли, он решил не возвращаться к партизанам, а остаться в Милане и работать на расчистке города от завалов.

В апреле 1945 года последние соединения немцев были окончательно вытеснены из Апеннин. Партизаны схватили дуче, который скрывался в женской одежде, надеясь незамеченным сбежать из Италии, и застрелили вместе с Карлой Петачи, его любовницей. Их тела привезли в Милан и повесили на всеобщее обозрение.

Стефано пошел к этому месту. Он хотел посмотреть на того, кто поверг целую нацию в горе и отчаяние, пролив столько крови.

Но Стефано не испытал удовлетворения, увидев его тело. В последние годы смерть стала для него повседневностью. Сейчас он подумал о том, что палачи дуче проявили такую же жестокость, как и сам Муссолини.

Стефано побрел прочь, сунув руки в карманы пиджака, вернее, крестьянской куртки из грубой шерсти, сшитой для него Маризой. Он попросил ее сделать внутри потайной карман и спрятал там половину флакона, надеясь когда-нибудь показать эту вещицу Маризе.

Всю войну Стефано носил реликвию с собой, завернув ее в кусочек овечьей шерсти. Да и выжил он, вероятно, благодаря этому талисману. Но если это действительно талисман, то и Витторио должен быть жив. И еще одна мысль преследовала Стефано: если бы Ла Коломба оставила флакон у себя, счастье не отвернулось бы от нее.

Война кончилась уже больше года назад. Время шло, но Стефано ничего не знал о Витторио и уже сомневался в том, что его брат жив. Он просмотрел документы фашистской партии, рапорты союзников и военных прокуроров, но не нашел упоминаний о Витторио д'Анжели или о Рудольфе Коппвельде. Правда, Стефано с горечью узнал, что Карло Бранкузи умер в тюрьме.

Как наследник Бранкузи, он имел право получить все бумаги, которые у того изъяли. Стефано нашел письмо, написанное рукой Бранкузи, где тот выражал согласие взять на себя воспитание сыновей Петры Манзи. Там же хранились свидетельства о крещении Стефано и Витторио, но в них не упоминались имена отцов мальчиков. На всякий случай Стефано решил сохранить документы.

После войны он жил довольно замкнуто, не желая общаться с женщинами, хотя многие проявляли к нему внимание и даже пытались разбудить в нем страсть. Стефано так и не приспособился к новому миру и не нашел работу. Если у него появлялись небольшие деньги, он сразу бросал все и уезжал в горы, где была похоронена его любовь. Обходя пустые дома деревни, Стефано слышал смех Маризы и пытался писать стихи.

Но и вдохновение покинуло его. Он вернулся в Милан, надеясь, что туда же приедет Витторио и наследство Ла Коломбы спасет его от будничности жизни.

Однако время шло, и Стефано решил, что ждать больше не стоит.

Сентябрьским днем сорок седьмого года Стефано шел по улицам Женевы, наслаждаясь необычно теплой погодой и видом города, не пострадавшего от бомбежек. Швейцария не знала разрушений, не видела голодных детей, выпрашивающих шоколад и сигареты, или больных сифилисом молодых девочек, продающих себя за несколько лир, чтобы накормить семьи. Вокруг царил порядок, текла нормальная, размеренная жизнь, и это вселяло успокоение.

Стефано не предвидел особых трудностей. Витторио пропал два с половиной года назад. Будь брат жив, он нашел бы его.

Зайдя в банк «Гельвеция», Стефано назвал свое имя и попросил позвать человека, с которым договаривалась Ла Коломба, – герра Линднера.

– Простите, сэр, – ответил невозмутимый клерк, – но мистер Линднер больше не работает здесь. Возможно, мистер Стимли, его преемник, поможет вам.

Стефано встревожился. Ла Коломба условилась обо всем с герром Линднером. А вдруг придется его разыскивать, чтобы он подтвердил условия договора? Но потом Стефано сообразил, что Линднер оформлял вклад Витторио как официальное лицо. Возможно, лучше иметь дело с тем, кто не знал лично Ла Коломбу или кого-то из членов ее семьи. Стефано согласился поговорить с мистером Стимли.

Клерк отлучился, но через минуту вернувшись, провел посетителя в отдельный кабинет.

– Синьор д'Анжели, кажется, вы хотели видеть герра Линднера? – спросил мистер Стимли, высокий пожилой блондин в строгом деловом костюме. – Я занимаюсь всеми делами, которые он вел.

– Я приехал поговорить о необычном деле – вкладе, сделанном перед войной и нетронутом до сих пор.

Стимли равнодушно кивнул.

– В этом нет ничего необычного, синьор. В то время многие люди искали безопасное место для своих…

– Я говорю не о времени, – нетерпеливо перебил его Стефано, – а о самом вкладе: это большая коллекция драгоценностей стоимостью в миллионы лир.

– Да? – Стимли изобразил интерес.

– Коллекция принадлежала моей матери… известной как Ла Коломба. Короче, я хотел бы получить эту коллекцию.

Внимательно посмотрев на посетителя, Стимли чуть заметно улыбнулся.

А почему он должен держаться иначе? Известно, что швейцарцы осторожны, особенно те, кто причастен к банковскому делу. «Зато ни одному самозванцу не удастся украсть мое наследство», – подумал Стефано.

Тем не менее Стефано стало не по себе. Как же ему доказать свои права? Есть ли письменные инструкции, объясняющие порядок наследования, или Ла Коломба договорилась обо всем с герром Линднером лично?

Как объяснить все сложные детали банкиру, столь равнодушному ко всему? Гораздо легче говорить с человеком осведомленным.

– Вы не могли бы связаться с герром Линднером? – спросил Стефано. – Он все объяснит.

– Сожалею, но это очень сложно. В прошлом году он внезапно уволился и уехал из страны.

– Внезапно? Уехал?..

– Да. Очень странно. Известно только, что сейчас он в Америке. Его дочь вышла замуж за американца, состоявшего на дипломатической службе. Она находилась здесь во время войны. Когда ее мужа отозвали в Вашингтон, Линднер уехал вместе с ними.

Нервы Стефано были на пределе, воображение рисовало картины одна хуже другой. Банковский служащий, которому доверили драгоценности стоимостью в миллионы долларов, внезапно увольняется и уезжает за океан. Необходимо что-то предпринять. Стефано вытащил из кармана кусок овечьей шерсти и развернул его. На стол легла верхняя часть парфюмерного флакона.

Брови мистера Стимли взлетели вверх. Стефано, волнуясь, сбивчиво объяснил, что этот предмет – своего рода условный знак, поэтому необходимо присутствие его брата, который исчез и скорее всего мертв. Его часть флакона таким образом утрачена, и ее не найти, а ему, Стефано, необходимо получить наследство. Чтобы подтвердить свои притязания, он предъявил письмо, написанное Бранкузи, и свидетельство о крещении.

Стимли взял документы и прочитал их. Потом внимательно осмотрел необычную вещицу. Внезапно он встал.

– Простите меня, синьор д'Анжели, но я должен посоветоваться с коллегой.

То, что банкир так быстро ушел, вселило в Стефано надежду. Стимли наверняка уверен, что Стефано имеет права на наследство, и после небольших формальностей ему вернут коллекцию. С чего вообще его посетила дурацкая мысль, что драгоценности похищены? Линднер пожелал жить с дочерью в Америке, и это вполне нормально.

Стимли скоро вернулся с папкой в руке.

– Синьор д'Анжели, – начал он, сев на место. – Я собрал все бумаги, связанные с этим делом. Письмо, написанное мистеру Линднеру синьорой Петрой Манзи, неоспоримо свидетельствует о том, что ее коллекция может быть получена только при представлении обеих половинок флакона.

– Но я ее сын и объяснил…

– Я не оспариваю ваши утверждения, синьор д'Анжели. Для финансовой операции не важно, верю я вам или нет. Я не имею права отдать вам драгоценности.

– Тогда разрешите мне поговорить с вашим начальником, с директором банка. Ведь моя мать не хотела, чтобы эти драгоценности остались здесь навсе…

– Простите, мистер д'Анжели. Я еще не все объяснил. Истинная причина, по которой мы не можем выдать вам коллекцию, состоит в том, что у нас ее нет.

– Как?! – Голос Стефано дрогнул, ибо он понял, что его худшие опасения подтвердились.

Стимли открыл папку и просмотрел бумаги.

– Записи свидетельствуют о том, что мистер Витторио д'Анжели приехал в наш банк к герру Линднеру четырнадцать месяцев назад. Он полностью удовлетворил все условия, оговоренные в завещании, и коллекция была выдана ему.

– Полностью? – Стефано подался вперед. – Он приехал один?

– Да. Он предъявил документ, подтверждающий, что его брат умер в Милане в 1944 году.

– Это не составило ему никакого труда. Он был фашистским функционером. – Стефано схватил со стола свою часть флакона. – Но у него не было этого!

Стимли снова проверил бумаги.

– Похоже, что было. Он предъявил мистеру Линднеру две половинки парфюмерного флакона, и в наших бумагах есть их фотография. А вот письменные показания, удостоверяющие…

Стефано вскочил.

– У него не могло быть двух половинок, потому что одна из них у меня. Разве вы не видите? То была подделка!

Однако Стимли не утратил самообладания.

– А может быть, подделка в вашей руке?

Слова банкира подействовали на Стефано как холодный душ. Конечно. Какая разница? Ему никогда не удастся доказать, что его половинка подлинная.

Витторио отлично все рассчитал: забрал коллекцию и скрылся.

– Не покажете ли мне письменные показания? – тихо попросил Стефано, признавая свое поражение.

Стимли протянул ему документ. Все было именно так, как он только что объяснил. На документе стояла подпись: «Курт А. Линднер».

– Спасибо, мистер Стимли. Банковский служащий кивнул и поднялся.

– Синьор д'Анжели, понимаете, мы бессильны… – Он развел руками.

Выйдя из банка, Стефано почувствовал, что предан и обманут, как и его мать. Казалось, умная Ла Коломба предусмотрела все, чтобы разделить свое состояние поровну между сыновьями.

Но она не учла того, что Италия оккупирована фашистами, а Витторио – подлец.

У Стефано опустились руки. Но память о матери побуждала его действовать. Нельзя позволить Витторио осквернить ее память.

Одно из первых звеньев в поисках Витторио, несомненно, герр Линднер. Случайно ли, что через месяц или два после вступления Витторио в права наследства Линднер исчез? А что, если какая-то безделушка из коллекции упростила формальную процедуру передачи драгоценностей?

Стефано надеялся отыскать след швейцарского банкира. Его дочь замужем за американцем, служащим министерства иностранных дел, который провел годы войны в Женеве. Это сузит круг поисков.

Проведя четыре месяца в порту Генуи, Стефано нанялся матросом на корабль, отплывающий в Нью-Йорк. Он не знал, разрешат ли ему остаться в Америке, но слышал, что там доброжелательно относятся к беженцам.

Когда корабль вошел в гавань Нью-Йорка, Стефано подумал, что наследство матери уже сослужило ему хорошую службу, даже если он не найдет коллекцию. Он любил Италию, но родная страна не скоро поднимется из руин. В Америке же перед человеком открываются разнообразные возможности.

Матросы показали ему Манхэттен, где обосновалось множество итальянцев. Этот район даже называли Маленькой Италией. Матросы утверждали, что Стефано сможет найти работу, и не зная английского языка. Так и вышло. Пару недель Стефано брался за любую работу, потом, освоив разговорный минимум, купил билет на поезд и отправился в Вашингтон.

Обходясь скудным словарным запасом и часто прибегая к языку жестов, он расспрашивал попутчиков и таким образом прокладывал путь к государственному департаменту США. Стефано быстро нашел переводчика, который согласился просмотреть списки личного состава посольства США в Швейцарии в военные годы и узнать, не привез ли кто-то из них в Америку жену с девичьей фамилией Линднер.

Через три часа в холл к Стефано вышел тридцатилетний мужчина в очках с золотой оправой. Он назвался Джеймсом Харрингтоном и сказал, что женился на Хейди Линднер в Женеве летом 1946 года.

– Зачем вы ищете Хейди, синьор д'Анжели? – спросил Харрингтон.

– Я ищу не вашу жену, а ее отца. Это связано с моим личным делом, которым занимался ваш тесть в женевском банке. Только он располагает необходимой мне информацией.

Харрингтон извинился и пошел звонить. Вскоре вернувшись, он сказал Стефано, что его свекор готов встретиться с ним.

– Синьор д'Анжели, думаю, вы устали. Я закажу машину и отвезу вас к мистеру Линднеру.

«Доброта или хитрость, – подумал Стефано. – Может, зять Линднера тоже участвовал в мошенничестве?»

Но Стефано тут же выругал себя за подозрительность. Неужели предательство Витторио заставило его сомневаться во всех?

– Большое спасибо, мистер Харрингтон. Надеюсь, когда-нибудь мне удастся отблагодарить вас за доброту.

Машина подвезла его к маленькому дому в Джорджтауне. Стефано нажал кнопку, и его попросили подняться на четвертый этаж.

Линднер ждал Стефано в дверях своей квартиры. На вид ему было около шестидесяти. В свободных брюках и шерстяном свитере, он выглядел спокойным и дружелюбным – полная противоположность герру Стимли.

Линднер приветствовал Стефано на отличном итальянском, пригласил его в квартиру и предложил выпить.

Но Стефано сразу перешел к делу.

– Герр Линднер, имя д'Анжели, вероятно, известно вам.

– Конечно, поэтому я и согласился встретиться с вами. Мужчина по фамилии д'Анжели получил большую коллекцию драгоценностей из банка, где я работал.

– Это мой брат, Витторио. Я – Стефано д'Анжели.

– Но он показал…

– Свидетельство о моей смерти, – горько улыбнулся Стефано. – Однако, видите, я здесь.

Беспокойство и тревога Линднера сменились пониманием и сочувствием.

Задав несколько вопросов и получив ответы на них, Стефано понял, что мистер Линднер – настоящий швейцарский банковский служащий, честный и неподкупный. Витторио представил необходимое доказательство, и Линднер, ничего не заподозрив, выполнил свои обязательства перед Ла Коломбой.

– Мой зять работает в американском госдепартаменте. Уверен, он поможет вам связаться с международной полицией. Эти драгоценности наверняка когда-нибудь всплывут…

Но Стефано знал, что Витторио не так-то легко поймать. Он превратит художественные изделия в отдельные камешки, которые никто никогда не узнает.

– Чтобы получить эти драгоценности, я пересек половину света. – Стефано с горечью рассмеялся. – Они чуть не свели меня с ума. Я подозревал всех и каждого, в том числе и вас, считая, что вы их украли. Трудно расставаться с мечтой, но я попытаюсь. В этой стране нужны другие мечты.

Герр Линднер одобрительно кивнул и проводил гостя до двери.

– Если вам что-нибудь понадобится, синьор д'Анжели, обращайтесь ко мне. Я постараюсь помочь.

На улице Стефано огляделся, размышляя, куда идти. Он сказал, что обретет новую мечту, но с чего ему начать? И разве что-то сравнится с той мечтой, которую пробудила в нем Ла Коломба?

В последние годы Стефано стал меньше любить жизнь. Смерть Маризы опустошила его.

Но он должен попытаться выжить. Стефано взглянул на купол Капитолия. Вокзал Юнион стейшн где-то поблизости.

И он направился туда.

Книга вторая

АЛМАЗЫ

Глава 1

Нью-Йорк, 1966 год

Люди, занимавшиеся ювелирным делом, называли Сорок седьмую улицу, между Пятой и Шестой авеню в Нью-Йорке, просто и коротко – Улицей. В этом маленьком квартале несметное количество алмазов обретало новых хозяев. Средоточием и смыслом этого мира были бриллианты – сверкающие, излучающие свет и холодный блеск.

Все в округе знали Пет (никто, кроме ее матери, не называл ее Петрой). Она считалась старожилкой Улицы, как торговец Голдман или дилер Браилоффски. Пет приходила сюда после школы и медленно брела вдоль магазинов, внимательно разглядывая выставленные на продажу камни. Сейчас ей было четырнадцать, а захаживать сюда она стала с тех пор, как смогла, поднявшись на цыпочки, рассматривать витрины. Девочку интересовали не только камни, но и те, кто покупал драгоценности. Часто она задумывалась, почему они сделали именно такой выбор.

Сейчас Пет прокладывала дорогу сквозь группу хасидов в широкополых черных шляпах. Эти ортодоксальные евреи заправляли почти всеми делами на Улице. Они улыбались, кивали девочке и даже прерывали разговоры, чтобы приветливо поздороваться с ней.

Но иногда Пет провожали и оценивающие взгляды. Пока еще она была немного угловатой и костлявой, одни руки и ноги. Но мужчины, казалось, догадывались, что со временем Петра А'пнеке д'Анжели станет необыкновенной красавицей.

Большие лазурно-голубые глаза она унаследовала от бабушки, которую никогда не знала. Темные локоны обрамляли лицо цвета слоновой кости.

– Твои руки созданы для бриллиантов, – всегда говорил ее дед. О, как она надеялась, что он прав!

В это апрельское утро Петра засунула руки в карманы шерстяной курточки. В любой другой день она бы остановилась поболтать с мистером Хиршем, купила бы хот-дог у Мэнни на углу или заглянула в «Готам-Бук-Март», чтобы спросить пожилую леди по имени Фрэнсис, что ей следует прочитать. Но не сегодня. Сегодня у Пет поручение – тайное и опасное. Если она справится, за ним последуют другие. Она дала себе клятву не бояться. Хуже всего – это испугаться.

Пет остановилась перед невзрачным зданием и огляделась, желая убедиться, что вокруг нет никого подозрительного и за ней никто не следит. На девятом этаже, за дверью из матового стекла с надписью «Шапиро и сыновья, торговля алмазами», за столом, защищенным решетками и освещенным жестким флюоресцентным светом, сидел дородный мужчина в белом костюме и черной ермолке.

– Меня послал мистер Зееман, – тихо сказала Пет. Мужчина поднял глаза и недоверчиво изогнул бровь над ювелирной лупой.

– Ты? Он послал ребенка… девчонку? – Мужчина был явно оскорблен таким неуважением к себе со стороны коллеги.

– Я не ребенок! – Пет тряхнула головой, отчего ее волосы рассыпались по плечам.

Мистер Шапиро внимательно оглядел девочку. Из-за лупы Пет казалось, что он разглядывает ее под микроскопом. Потом Шапиро поднял телефонную трубку и набрал номер.

– Ты послал ее? – удивленно спросил он и нахмурился. – Гарантируешь? – И со вздохом добавил: – На свою голову.

Шапиро повернулся на стуле, открыл сейф, достал один из ящичков, быстро отобрал четыре белых пакетика, которые торговцы алмазами уже много лет делали из сложенного в пять раз листа белой бумаги, высыпал из каждого светлые неограненные камешки, пересчитал их, положил назад, сделал пометки в книге и через решетку протянул пакетики Пет.

– Ты знаешь, что эти камешки стоят больше пятидесяти ты…

– Знаю, – нетерпеливо отрезала она. – Не волнуйтесь. – Пет положила пакетики в глубокий карман своей курточки.

– Не волнуйтесь! – пробормотал Шапиро. Вернувшись к работе, он поправил лупу и низко склонился над алмазом.

Выйдя на улицу, Пет внимательно оглядела лица прохожих и пошла прочь с горделивой улыбкой.

– Привет, милашка, – окликнули ее. Она оглянулась и увидела незнакомого парня постарше ее. Он нагло разглядывал девочку. – У тебя есть что мне предложить?

Глаза Пет расширились от ужаса, а сердце учащенно забилось, но тут она поняла, что парень просто пристает к ней. Пока это случалось с Пет еще не часто. Она быстро пробежала мимо, услышав, как парень засмеялся. «Он бы не смеялся, – подумала она, – если бы знал об алмазах в кармане куртки». Пет положила руку в карман и зажала пакетики в кулаке.

Боясь, она все же понимала, что куда безопаснее нести алмазы в кармане школьной курточки, чем идти в сопровождении вооруженного охранника. Юный возраст и пол делали ее необычным курьером, однако на Улице люди почти каждый день носили с собой небольшие состояния. Алмазный бизнес основывался на доверии, рукопожатиях и устных договоренностях.

Через пять минут Пет открыла дверь другого кабинета, очень похожего на комнату мистера Шапиро. На двери была табличка: «Джозеф Зееман, огранка и полировка драгоценных камней».

– Ну как, Пети, – спросил старик, взглянув на нее. – Тебе было страшно?

– Не-а, – ответила она деду, голландцу с седой головой и круглым розовым рембрандтовским лицом. Невысокий, но ладно скроенный, Джозеф Зееман казался уверенным в себе и напоминал крепкую, хоть и неуклюжую голландскую мебель. – Если кому и было страшно, – усмехнулась Пет, – так это мистеру Шапиро. Он наверняка позвонит, чтобы проверить, добралась ли я до дома.

– Шапиро – старая баба.

– Баба с бородой, – засмеялась Пет. Вытащив четыре белых пакетика и вся сияя от гордости, она протянула их дедушке.

– Хорошо сработала, лапочка, – похвалил он девочку. Этот ребенок, это чудо по имени Петра было светом жизни Джозефа Зеемана.

– Чем занимаешься, дедуля? – Она наклонилась над столом.

Не успел он ответить, как зазвонил телефон.

– Да-да, она уже здесь, Яков. – Зееман подмигнул Пет. – Правда, ей пришлось отбиваться от диких ковбоев и индейцев, чтобы доставить камни.

– Только индейцев, дед, – с улыбкой уточнила девочка, когда он повесил трубку. – В Америке нет ковбоев.

– О да, – вздохнул он. – Ты обязательно расскажешь мне об Америке, а я научу тебя всему, что знаю сам. – Дед притянул ее к себе. – Ты спрашивала, над чем я работаю. Взгляни. Заказ Ван Димана,

Он протянул ей ювелирную лупу. Девочка уверенно вставила ее в глаз, как делала это не раз.

– Ух ты! Какой грязный алмаз! По всей поверхности включения ильменита, и даже пятно графита вот здесь.

Джозеф радостно улыбнулся.

– Как бы ты огранила его?

Она задумалась, так как старалась никогда не ошибаться.

– Р-2? – предположила она.

– Неплохо. Вообще-то Р-1. С Р-2 будет еще грязнее. – Пет огорчилась, а Джозеф засмеялся. – Ван Димана больше интересует размер, а не чистота. Его покупателей не смущает, если камень мутный, как Амстердам в декабре. Они хотят купить самый крупный камень.

– Значит, они глупы, – заметила девочка. Джозеф отложил камень.

– Что ты думаешь об этом?

Он взял пинцетом другой маленький бриллиант. Пет снова вставила лупу.

Джозеф тренировал ее таким образом уже несколько лет, развивая способности девочки и тренируя глаз. С тех пор как Пет исполнилось шесть, он посвятил ее в тайны огранки алмазов. Джозеф придумывал все новые и новые сказки про алмазы, и девочка слушала его затаив дыхание.

Однажды десятилетняя Пет пришла домой с пригоршней стручков рожкового дерева, которые набрала в парке. Дед объяснил, что слово «карат», стандартная единица веса драгоценных камней, произошло от арабского названия этого дерева – qirat. Семена рожкового дерева, тяжелые и плотные, арабы использовали как гирьки при взвешивании камней. Пет тогда целый день очищала бобы и взвешивала их на ювелирных весах. Каждое семечко весило ровно 200 миллиграммов, и она смеялась от радости.

Позднее дед сообщил ей точные формулы, разработанные в 1919 году Марселем Толковски, математиком и инженером из Антверпена. Он объяснил, что правильные углы и соотношения между гранями позволяют добиться максимальной яркости – «это означает количество света, который отражает камень, когда ты смотришь на него».

Пет оказалась одаренной ученицей, с безупречным вкусом и хорошим глазомером.

Сейчас она внимательно изучала маленький алмаз, вглядывалась в его глубины, пытаясь мысленно проникнуть внутрь, в пещеру с алмазными стенами, и обнаружить тайны, скрытые там.

– Чудесно! – наконец сказала Пет и уверенно добавила: – Качество VS, могу спорить.

– Точно! – с гордостью воскликнул Джозеф. – Ты становишься опытнее, дорогая. Хотя нужны многие годы, чтобы научиться безошибочно определять алмазы.

– Но ты уже давно меня учишь.

– Верно, но тебе еще многое предстоит узнать. – Джозеф взял алмаз и положил его в пакетик.

– А я когда-нибудь научусь этому, дедуля? Смогу ли я быть самой лучшей? Prima?

Он с восхищением посмотрел на нее.

– О, моя дорогая, ты уже prima. Пет рассмеялась.

– Только для тебя. Но я хочу научиться всему.

– Так и будет, Пети. Gcduld.

Пет слегка нахмурилась. Ей не нравилось, что голландское слово, означающее терпение, звучало как английское «стань старой». Она не понимала, почему ей придется состариться, чтобы выучиться всему.

Джозеф снисходительно улыбнулся. Просить подростка терпеть – все равно что пытаться предотвратить прилив, но его внучка лучше всех. Алмазы, рубины, изумруды составляют такую же часть ее мира, как хот-доги, дискотеки и Шон Коннери в роли агента 007. Для девочки в камнях больше волшебства и тайны, чем в развлечениях сверстников. Да, она слушала «Битлз», иногда напевая «Желтую подводную лодку», но ей всегда нравилось разглядывать фотографии знаменитых драгоценностей, а не рок-звезд, которыми увлекались девушки ее возраста.

– Посмотри, как я полирую эти камешки. – Джозеф установил чугунный полировальный круг, покрыл его смесью алмазной пыли и оливкового масла, единственным абразивом, способным воздействовать на самые твердые камни, и взялся за первый алмаз.

Пет наблюдала за ним как зачарованная.

Когда за дочерью заехал Стефано д'Анжели, она все еще следила за работой дедушки. Стефано казалось, что Петра загипнотизирована волшебным сверканием алмаза. Его дочь назвали в честь его матери, которую он знал так мало, но так сильно любил. Появление на свет дочери было единственным событием в его жизни, в необходимости которого он не сомневался. Он страстно любил Пет и иногда думал, что только она поддерживает в нем желание жить. Но мертвые камни не должны разрушить ее жизнь, как это произошло с ним самим, погубленным блеском драгоценностей.

Работая, Джозеф тихо объяснял правила Толковски, помогающие определить отражение света.

– Верхняя поверхность камня – это ровно пятьдесят три процента от ширины, под углом к соседним граням в…

– Сорок целых семьдесят пять сотых градуса, – продолжила Пет.

– Точно, – обрадовался Джозеф, склонившись над колесом.

– Пошли, Пет, – сказал Стефано.

– Привет, папа! – Она одарила его сияющей улыбкой. – Посмотри.

– Уже поздно. Разве тебе не надо делать уроки?

– Папа, сегодня пятница. У меня впереди выходные.

Джозеф остановил колесо и нахмурился, глядя на зятя.

– Я сам провожу ее домой, Стив. – С первых дней приезда Стефано в Америку все называли его Стивом.

– Нет, Джо. Не забивай девочке голову всей этой чепухой об алмазах. Ну же, Пет. Мне в отличие от тебя есть чем заняться.

«Папа в плохом настроении», – подумала Пет. Это означало, что ей лучше помалкивать. Взяв учебники, она поцеловала Джозефа в его лысеющую голову.

– Пока, дедуля, – сказала она на голландском. – Увидимся дома.

– Пока, дорогая, – ответил он с нежной улыбкой. Пока они ждали лифта, Стефано недовольно проговорил:

– Ты тратишь слишком много времени на алмазы. Тебе следует подумать о реальном мире, о своем будущем.

Она прижала книги к груди.

– Почему ты ненавидишь драгоценности, папа? – Этот вопрос занимал ее уже давно. Уж очень часто Пет слышала, как отец осуждает занятие деда и ее увлечение.

– Нельзя все свои мечты посвящать мертвым камням. Нельзя считать их мерилом жизненных ценностей. Это ужасная ошибка…

Приехал лифт, и неприятный разговор оборвался.

Пет украдкой смотрела на отца, пытаясь понять, чем он раздосадован. Может, все из-за мамы? Но отец пару раз обмолвился о каких-то тайнах в его прошлом, о чем-то связанном с утраченной мечтой и драгоценностями. Однако Пет так и не удалось узнать у него подробности. Отец отмахивался от ее вопросов, и с таким несчастным видом, что девочка не решалась приставать к нему. Раньше Пет думала, что его заколдовали злые духи, охранявшие пещеру с драгоценностями… куда случайно проник отец. Нет, ей самой не разобраться.

Недавно Пет прочитала одну из дедушкиных книжек про алмазы – описание самых больших и знаменитых камней, известных истории. Одна глава рассказывала об огромном бело-голубом камне, алмазе «Надежда», который заключал в себе роковое проклятие. Все, кто вступал во владение им, вскоре погибали. Пет очень боялась, что такое проклятие преследует и ее отца.

– Папа, – спросила она, когда они вышли на улицу. – Ты когда-нибудь слышал об алмазе «Надежда»?

– Нет. И не хочу слышать.

Стефано молчал всю дорогу. Было любимое время дня Пет, когда солнце опускается к Нью-Джерси и оконные стекла отражают розовый свет. Девочка старалась не замечать дурного настроения отца.

Но даже солнце не могло преобразить уродливую «Чертову кухню», где в нелепых домах люди влачили нищенское существование, потеряв представление о таких понятиях, как красота и человеческое достоинство.

Пересекая Восьмую авеню, Пет увидела группу местных подростков с бессмысленными от героина лицами. Из канализационных колодцев то и дело выскакивали крысы. Из окон домов доносились грубые крики. Все это поразило бы взгляд и слух другой четырнадцатилетней девочки, но Пет выросла в «Чертовой кухне» и не находила в своем окружении ничего странного.

На пороге их дома валялся пьяный. Пет перешагнула через него, а Стив оттащил пьяного и попытался привести его в чувство.

В этот же вечер Стефано, стоя в дверях кухни, наблюдал, как Пет приклеивает кусок темно-синего стекла к своей поделке.

Стефано думал о том, в награду за что послана ему дочь, при взгляде на которую сердце его поет от радости, а на глаза наворачиваются непрошеные слезы. Он с благодарностью вспомнил о матери, ибо считал, что Пет унаследовала очень многое от итальянской красавицы Ла Коломбы. А от его жены она взяла только худобу.

Страстно желая Пет счастья, Стефано твердо знал, что драгоценности не способствуют его обретению. Сокровища причиняют только боль. Они порождают ненависть, тревогу, приводят к безвременной смерти.

– Не лучше ли, чем возиться с украшениями, заняться чем-нибудь важным? – спросил он.

Пет не слышала, как вошел отец, иначе все спрятала бы в стол. Она очень хорошо знала, что думает отец о ее увлечении.

– Мне это нравится, папа. Разве это пустая трата времени?

– На что тебе это нужно? Неужели ты хочешь, как дедушка, ковыряться в безжизненных камнях с молотком и резцом? Или мечтаешь стать продавщицей в ювелирном магазине?

– Почему бы и нет?

Пет с восьми лет тянуло к ювелирным витринам. Каждый день после занятий она отправлялась на Пятую авеню полюбоваться сверкающими камнями, а потом заходила к дедушке на работу. Девочка часами стояла перед брошками, изучая изгибы покрытого эмалью «крыла бабочки» или опал в платиновой оправе.

– Но ты умнее, чем нужно для этой работы, – сказал Стефано. – К тому же живешь в стране, где всегда есть возможность получить хорошее образование.

«Я не хочу, чтобы драгоценности разрушили твою жизнь, как разрушили мою», – хотел добавить он, но промолчал.

Пет поднялась, но отец положил руку ей на плечо:

– Не обращай внимания. Я сейчас уйду.

Несколько раз в неделю Стефано ездил по вечерам на улицу Мэлберри, в самое сердце нью-йоркской Маленькой Италии, где сидел за стаканом вина с такими же, как он, compatrioti и в мечтах видел себя романтическим юношей в Милане или героем-партизаном в Апеннинах.

Как только отец ушел, Пет вернулась к работе. К одиннадцати вечера шея уже ныла, но девочка продолжала свои занятия. Она не знала, долго ли просидела, склонившись над столом, пока не посмотрела на красные пластиковые часы над плитой. Три часа ночи!

Работая, Пет забывала обо всем. Не слышала громких голосов отца и дедушки, которые спорили из-за денег, из-за мамы или из-за чего-то еще, иногда даже и без причины. Они просто давали выход раздражению, потому что жизнь не оправдала их надежд. Пет не вспоминала о матери и не скучала о ней. Она забывала об их отвратительном, криминальном районе, о насмешках других детей.

Все ее мысли были заняты только соотношением поглощения и отражения света между двумя поверхностями. Ее снедало страстное желание создать что-то прекрасное и вечное.

Пет оглядела результаты работы: гребень, щетка из свиной щетины и небольшое зеркало, оправленное в розовый пластик, – все это она сделала в подарок ко дню рождения мамы.

Месяцами девочка собирала тонкую серебряную фольгу от «джуси-фрут», выпрашивая ее у одноклассников и даже покупая на свои деньги конфеты, которые сама не любила. Она отделила фольгу от бумажной подложки и приклеила серебряные пластинки к гребню, щетке и зеркалу. Потом разгладила все неровности, и поверхность оказалась посеребренной.

Маленькими бусинками и пригоршней стеклышек, обработанных с помощью дедушки на шлифовальном круге. Пет пыталась воссоздать на обратной стороне зеркала узоры окна кафедрального собора Шартре во Франции. Когда-то давно она нашла фотографию этого собора в библиотеке, и ее поразило богатство цветов и красота симметрии. Для Пет этот узор символизировал мир и надежду, именно то, чего, по ее мнению, не хватало матери. На обратной стороне щетки Пет выложила похожий рисунок из перламутровых кусочков раковин. Для гребня она придумала узор из виноградных ягод, сделав их из искусственных жемчужин, листья из кружев, а по краям пустив полоску из маленьких стеклышек.

Пет с нетерпением ждала утра, чтобы вручить маме подарок.

Девочка наклонилась, поцеловала мать в бледную щеку и погладила ее все еще красивые седые волосы.

– Пока, мама. Я вернусь на следующей неделе.

Для Пет субботний ритуал был всегда одним и тем же. С отцом или дедушкой – чаще с обоими – она совершала длинное путешествие в Йонкерс, а оттуда – в серый дом на берегу Гудзона, сначала на метро, потом на электричке и на автобусе. В первый раз дом показался девочке похожим на огромный гнилой зуб, выросший в челюсти гиганта. Этот образ преследовал ее и позже, когда она подросла и перестала читать сказки. В государственном психиатрическом институте в Йонкерсе людей не лечили, а разрушали, доводя до растительного состояния. Однажды попав в это заведение, несчастные жертвы уже никогда не покидали его.

Пет не разрешали заходить в палату матери. Обычно отец или дедушка оставляли девочку в холле для посетителей и шли за мамой. Иногда они надолго задерживались. Случалось, отец возвращался один.

– Мама сегодня чувствует себя неважно, мы увидим ее на следующей неделе, – говорил он, и Пет знала, что лучше не спорить.

У Беттины были хорошие и плохие дни, и Пет рано научилась определять это. В хорошие дни они выходили на улицу, гуляли по лужайкам или сидели под деревом, глядя на Гудзон.

В хорошие дни Беттина улыбалась и даже немного говорила. Пет рассказывала ей о школе, о том, что сейчас читает, о новом платье или телепрограмме. И на прощание Беттина обнимала и целовала дочку. Тогда она выглядела почти нормальной, и Пет всегда спрашивала:

– Папа, почему мама не может поехать с нами домой?

– Не торопись, дорогая. Она еще не поправилась.

– А когда-нибудь она поправится?

– Не знаю, детка. Надеюсь.

В плохие дни Беттина замыкалась, ее лицо напоминало маску, и она молча сидела на софе рядом с мужем, отцом и дочерью, не замечая, что они держат ее руки. Сама же Беттина смотрела в пространство и видела что-то недоступное другим.

Сегодня был хороший день. Джозеф приехал вместе с Пет, и Беттине понравился ее подарок. Позднее они стояли на обрыве и, как обычно, смотрели на реку. Беттина улыбалась, ее глаза светились, когда она вспоминала, как в детстве плавала на лодке в Швенингене.

– Помнишь, папа? – тихо спросила Беттина.

– Да, Тинта, – ответил дедушка так печально, что Пет едва не заплакала. – Помню.

Пет тоже вспоминала мать в обычной, не больничной жизни. Она хотела вытащить ее отсюда, поэтому не позволяла себе забыть прошлое. Когда они шли по парку у реки, держась за руки, Пет воскрешала в памяти, как мама называла по-голландски цветы. Маргаритки – margrietjes, а бархатцы – goudsbloemen, золотые цветы. Ирисы ее мама со смехом называла regenboogen – радуга!

Глядя на бледную кожу Беттины, порозовевшую под летним солнцем, Пет вспоминала их семейные путешествия на пароме, яхте для бедных людей. Они плавали часами, потому что это очень нравилось маме, и она ни за что не хотела возвращаться домой.

Но радостные впечатления редко приходили на ум, гораздо чаще – плохие: свет выключен, мама сидит в кресле и уже несколько дней молчит. Иногда она запиралась с дочкой в туалете, ожидая, «пока уйдет дурной человек». Временами мать плакала, как смертельно раненное животное.

На обратном пути из Йонкерса напротив Пет сидел мужчина с газетой. Когда он перелистывал страницы, перед ней мелькали заголовки и фотографии: драка в аэропорту во время встречи «Битлз», марш за гражданские права в Селме, солдаты, бегущие по рисовому полю во Вьетнаме. Но девочка думала только о том, как давно уже мама не живет дома. Тогда еще не существовало «Битлз» и им не говорили каждый день о Вьетнаме. Пет посмотрела на дедушку:

– Скажи мне правду, дедуля. Как по-твоему, мама когда-нибудь будет снова жить дома?

– Я молюсь об этом, милая, каждую ночь.

– И я тоже.

Пет мечтала, чтобы у мамы было все хорошо, но ничего не могла сделать для нее.

Глава 2

Нью-Йорк, март 1950 года

Стефано вошел в маленькую лавку Джозефа Зеемана на Сорок седьмой улице. Это было его последнее поручение в тот день. По роду занятий – он продавал всякие мелочи для ювелирного дела – ему приходилось встречаться с дилерами и огранщиками.

Многие, включая и этого старого голландца, уехали в Америку от ужасов и разрушений войны, как, впрочем, и сам Стефано. Если бы война не сломала так катастрофически их жизни, они бы достигли гораздо большего. До войны Джозеф был известным огранщиком в Роттердаме, а здесь ему приходилось чинить браслеты и часы.

Сегодня Стефано принес несколько пар серег.

– Купите у меня чудесные старые часы, – предложил Джозеф, когда они покончили с делами. – Я только что отремонтировал их. Я взял бы с вас…

– Мне не нужны часы, – отрезал Стефано.

– Но это женские часы. Они понравятся вашей жене.

– Я не женат. – Предугадывая следующий вопрос мистера Зеемана, Стефано добавил: – И у меня нет девушки.

Он ничуть не удивился, когда голландец предложил познакомить его со своей дочерью.

– Она очень милая девочка, моя Беттина, и красивая.

– Возможно… когда-нибудь, – ответил Стефано. Даже если бы в его сердце зажила рана после утраты Маризы, он не полюбил бы дочь голландского часовщика, румяную девицу, наверняка домовитую пышечку.

Голландец пристально посмотрел на него.

– Подожди здесь. – Через минуту он вернулся с бутылкой genever, голландского джина, наполнил две рюмки, и мужчины выпили. Зееман вдруг заговорил о тяжелых травмах, нанесенных войной, о том, что его дочери нужны любовь и внимание, и тогда она оправилась бы от них.

– А что с ней случилось? – участливо спросил Стефано.

Джозеф рассказал историю жизни своей семьи, и Стефано понял, что голландец впервые после приезда в Америку делится самым сокровенным с чужим человеком.

В начале нацистской оккупации Голландии Зееманы жили почти так же, как раньше. Их дом, к счастью, уцелел после бомбежек Роттердама. Джозеф работал огранщиком, его жена вела хозяйство, а Беттина ездила на велосипеде в ближайшую уцелевшую школу, находившуюся в нескольких милях от их жилья.

Разговоры о том, что евреев хватают и отправляют в трудовые лагеря, не слишком встревожили Джозефа.

– Конечно, мы сочувствовали арестованным, – иронически заметил он, – и нас шокировала такая жестокость. Но мы были тихие обыватели и не входили в Сопротивление. Поэтому считали, что нам нечего бояться.

Когда протестант Джозеф женился на еврейке, она отказалась от всех иудейских обычаев. Разве что по-прежнему покупала мясо в кошерной лавке, а хлеб – у булочника-еврея, как всегда делала ее мать, считая, что говядина там лучше, а хлеб свежее.

– Но однажды, – продолжал Джозеф, – вооруженные нацисты пришли на улицу Нассау, где многие магазины принадлежали евреям. Была пятница, и женщины покупали продукты для шабата. Моя Аннеке была там…

Его жена оказалась одной из женщин, которых согнали в грузовики и увезли.

– Сначала я полагал, что произошла ужасная ошибка. А как же иначе? Я отправился к властям. Но нацисты сказали, что это не ошибка.

Вскоре Джозеф услышал, что немцы забирают еврейских детей прямо из школ. Беттина была в опасности. Хотя девочка ни разу не зашла в синагогу, нацисты считали ее еврейкой, как и ее маму. Джозеф Зееман решил во что бы то ни стало спасти Беттину и спрятался с ней.

Старый друг, доктор, предоставил им убежище на чердаке своего дома. В этом крошечном помещении без окон и без воды они решили переждать войну.

– Доктор приносил еду и выносил мусор, – сказал Джозеф. – Раз в неделю, ночью, мы осторожно выползали, чтобы помыться. Три с половиной года жили как крысы в клетке.

Как-то так получилось, что и Стефано рассказал старому голландцу обо всех ужасах и потерях, пережитых им во время войны. Долгие годы он хранил память о Маризе, чувствовал боль и считал себя виноватым в ее ужасной смерти. Но genever развязал ему язык. Стефано надеялся убедить Зеемана, что тот исполнил свой долг – спас дочь. Беттина осталась жива, и у нее впереди долгая жизнь.

Джозеф покачал головой, и его глаза увлажнились, когда Стефано рассказал, как нашел тело Маризы.

– Может, вы как-нибудь вечером заглянете ко мне и познакомитесь с моей Беттиной. Ей… ей очень одиноко.

Стефано размышлял, как бы поделикатнее отклонить предложение голландца. Не объяснять же ему, что сердце его мертво и он не может просто так сходиться с женщинами.

Стефано умолчал о своих тщетных поисках украденного наследства. В последние годы ему часто хотелось смириться с поражением и отказаться от попыток найти Витторио. Не раз он доставал свою половинку флакона, решив продать ее, получить деньги и начать какое-нибудь дело… но не мог расстаться с ней… с памятью о матери… с мечтой. В надежде отыскать следы своего состояния Стефано занялся ювелирным делом. Долгие месяцы он пытался найти того, кто мог изготовить для Витторио вторую половину флакона. Однажды он прочитал о рубиновом браслете, проданном на аукционе. Судя по описанию, он был похож на тот, что принадлежал Ла Коломбе. Но след оказался ложным.

– Вы никогда не задумывались, мой друг, почему мы выжили, а другие умерли – ваша Мариза, моя Аннеке, так много других? – спросил Джозеф.

– Естественно! – воскликнул Стефано. – Каждый день думаю…

– И у вас есть ответ? Стефано покачал головой.

– И у меня нет, – сказал старик. – Потому что ответа нет вообще. Но я знаю одно: у нас, выживших в этом аду, есть долг перед умершими. Надо, чтобы появились дети, которых не успела родить Мариза, учить их тому, чему она учила бы их. Беттина должна выполнить заветы своей матери и передать их новому поколению. Понимаете? Это единственный способ оправдать их смерть.

Стефано выпил еще. По крайней мере голландец прямо говорит то, что думает. И точно знает, как надо жить. Он выстрадал это знание. Слова сорвались с языка Стефано прежде, чем он успел подумать.

– Спросите свою дочь, не пойдет ли она со мной в кино на выходные?

Джозеф вымыл рюмки.

– Если хотите увидеть мою дочь, мистер д'Анжели, приходите к нам выпить кофе в воскресенье днем.

«Нет, он не лицемерный человек, – снова подумал Стефано. – Но очень гордый».

Солнечным утром в воскресенье Стефано вошел в коридор, пропахший корицей и сигаретами, и постучал в металлическую дверь. В одной руке он держал коробку шоколадных конфет, в другой – бутылку кьянти.

Джозеф открыл дверь.

– Заходи, Стив, заходи. Рад видеть тебя.

Оказавшись в прихожей Маленькой квартирки, Стефано сразу почувствовал себя как дома. Здесь было очень тесно, пол кое-где прогибался, но на окнах висели красивые занавески, на кровати лежало яркое самодельное покрывало, отполированная мебель блестела, на стене висели старинные часы, а с пластинки на проигрывателе лились звуки «Simfonia Concertante» Моцарта.

Джозеф собрал со стола газеты – «Нью-Йорк таймс», «Фигаро». В пепельнице дымилась трубка, и Стефано вспомнил Карло Бранкузи, всегда курившего после обеда.

Он отдал Джозефу пальто, и его окутал приятный запах. Здесь пахло домом – сухими розами, трубочным табаком, лимоном. И чем-то еще. О, настоящий кофе! Этот горький и сильный аромат заполнял всю комнату. Квартира Зееманов отличалась от всех американских домов. Здесь пахло… да, Европой.

И потом вошла девушка, завязывая на ходу передник. – Папа, разве не время… – Она остановилась, увидев Стефано. – О, я… – Девушка покраснела от смущения. – Я не слышала, как вы вошли.

Стефано не мог отвести от нее глаз. Тоненькая Беттина Зееман с золотистыми волосами казалась необычайно элегантной в обычной серой юбке и длинном свитере под цвет ее серо-голубых глаз.

Джозеф взял дочь за локоть и подвел к гостю. Беттина была почти такого же роста, как Стефано, но стройная как тростинка. Молодой человек сразу заметил, что у нее высокая грудь и длинные ноги.

Взглянув на ее лицо, Стефано понял, что пришел сюда не зря. Бледная кожа, темно-розовые губы и печальные глаза, похожие на бездонный океан.

Девушка чем-то напоминала драгоценный, но очень хрупкий сосуд. «Да, Беттина Зееман не просто мила, а очень красива», – подумал Стефано.

– Добрый день, синьор д'Анжели, – приветливо сказала она, и молодые люди пожали друг другу руки.

Голос у девушки был глубокий и нежный.

Конечно, Беттина не имела ничего общего с Маризой, темноволосой, с шоколадными глазами и смуглокожей. Беттина же вызывала в памяти жемчуг, голубые кристаллы и свежую весеннюю воду.

Однако обе женщины, как показалось Стефано, обладали огромной душевной силой, энергией – взрывной и заметной в Маризе, подспудной в этой молоденькой голландке. И снова Стефано вспомнил Апеннины, ночи, проведенные с Маризой, воздух, напоенный ароматом свежего хлеба. При этом воспоминании кровь бросилась ему в голову.

Руки Стефано задрожали, и Беттина с удивлением посмотрела на него.

– Рад познакомиться с вами, мисс Зееман, – сказал он, стараясь овладеть собой.

– Тинта, принеси гостю кофе. – Джозеф улыбнулся.

– Конечно, папа, но, может быть, предложить ему сначала сесть? – Едва заметная насмешка послышалась в ее голосе.

Стефано запоздало вспомнил о шоколадных конфетах и протянул девушке коробку.

Просияв, Беттина сняла крышку, глубоко вдохнула и засмеялась счастливым детским смехом. Потом сунула в рот сразу две конфеты и собиралась взять еще одну, но Джозеф остановил ее.

– Спасибо за конфеты, мистер д'Анжели. Пожалуйста, садитесь. Я принесу кофе.

Девушка вернулась с подносом и разлила кофе в красивые тонкие чашки. Кофе был очень хорош, крепкий, ароматный, совсем не похожий на коричневую бурду, которую обычно подавали в Америке. Сделав глоток, Стефано закрыл глаза.

– Великолепно! – выдохнул он.

– Да, – согласился Джозеф. – Американцы ничего не понимают в кофе. В настоящем, который готовит моя Беттина. Вкус дома, да?

– Да, дома, – подтвердил Стефано.

Дом. Это слово означало для них куда больше, чем четыре стены и крыша.

– Тинти, – попросил Джозеф. – Принеси Стиву свое печенье. – Он взглянул на гостя. – Настоящее голландское печенье, с миндалем и перцем. Беттина прекрасно готовит. Она чудесная хозяйка, так обо мне заботится…

«Джозеф – хороший отец, – подумал Стефано, – и очень славный друг. И к тому же не лицемер».

Стефано д'Анжели и Беттина Зееман шли по Пятой авеню. На Беттину, разрумянившуюся от прохладного мартовского воздуха, засматривались все встречные мужчины. Это было их первое настоящее свидание.

Конечно, Джозеф очень потратился, желая, чтобы его дочь хорошо выглядела. Ее роскошный бело-синий костюм был точно таким же, какие недавно поступили в Америку от модного парижского кутюрье Кристиана Диора. Легкая длинная юбка трепетала на ветру, широкий темно-синий пояс подчеркивал тонкую талию девушки. Стефано она напоминала весенний цветок.

Они отлично смотрелись вместе. Стефано выглядел очень привлекательно в сером костюме, белоснежной сорочке и мягкой фетровой шляпе. Война, истребившая в нем юношеский идеализм, отметила его печатью мужественности.

– Вам нравится кинотеатр «Радио-сити»? – спросил он.

– Я никогда не была там, – ответила Беттина.

– Я посетил его в первую же неделю после приезда в Нью-Йорк. Это символ Америки.

– А разве не статуя Свободы? – удивилась Беттина.

– То игрушка для туристов. А я хотел стать настоящим американцем. Поэтому и пошел в самый большой кинотеатр. Тогда я даже не знал английского, но мне все равно понравилось. И вам тоже понравится.

– Надеюсь.

– Уверен, что так и будет.

Беттина одарила его улыбкой, сразу преобразившей ее и, казалось, озарившей все вокруг.

В кинотеатре Стефано купил воздушную кукурузу, и девушка лакомилась как ребенок, слизывая масло с пальцев. Это было очень мило, хотя и не вязалось с обликом элегантной дамы.

Во время фильма «Франциз» она звонко, заливисто и весело смеялась, а под конец даже хлопала в ладоши.

Когда они вышли из кинотеатра, Стефано охватило чувство, будто он сделал что-то важное.

Они гуляли по Пятой авеню, и Беттина с радостным любопытством разглядывала витрины дорогих магазинов, где продавали товары со всего мира.

– Это норка, – сказала она, остановившись перед «Бест энд компани». – А рядом серебристая лиса. Лисий мех очень теплый, но, конечно, не такой, как соболь.

– А я ничего не знаю о мехах, – признался он.

– Итальянцу и незачем знать, – улыбнулась Беттина.

В «Пек энд Пек» на витрине красовалась разнообразная обувь. Беттина рассматривала туфли и сандалии, ботинки, сапоги и тапочки с неподдельным восхищением.

– Вон те будут чудесно смотреться с новыми весенними костюмами, – показала она на пару туфель. Про другие заметила: – В них много не проходишь, но все равно они очень милы. – И так почти про каждую пару.

– Я и не догадывался, что обувь заслуживает такого внимания, – сказал Стефано.

Беттина смутилась.

– Прости меня, я наскучила тебе. Но у меня так давно не…

Он взял ее за руку.

– Понимаю.

– Когда-нибудь у меня будут туфли для каждого платья. И ботинки для дождя и для холода, и прекрасные тапочки для дома…

Внезапно Стефано потянул ее за собой.

– Куда ты? – спросила она.

– Когда мечты такие маленькие, их легко воплотить в жизнь.

Он привел Беттину в магазин и убедил примерить зимние ботинки с кроличьим мехом и тапочки из овечьего меха.

Беттина надевала обувь почти благоговейно, потом проходила несколько шагов, глядя в зеркало.

– Мы возьмем обе пары, – сказал Стефано продавщице.

– Очень хорошо, сэр. – Она начала упаковывать обувь в коробки.

– О нет! – воскликнула Беттина. – Я не могу…

– Пожалуйста, – тихо попросил Стефано. – Позволь мне.

Она настороженно посмотрела на него, но тут же улыбнулась:

– Спасибо тебе.

Недельная получка Стефано перекочевала в кассу, но он считал это небольшой ценой за улыбку, озарявшую лицо Беттины. Она крепко прижимала к груди подарок.

Только потом Стефано подумал, что Джозеф с его строгими правилами может счесть этот невинный жест выражением серьезных намерений.

Однако этот и весь следующий день Стефано с удовольствием вспоминал об улыбке, которую он видел на прекрасном, но очень печальном лице.

Глава 3

«Я не подхожу ей. – Эта мысль возникала у Стефано каждый раз после встречи с Беттиной Зееман. – Ей не нужен человек, отягощенный страшными воспоминаниями о прошлом. Она заслуживает терпения и любви, которых я не смогу ей дать».

Стефано постоянно обещал себе объясниться с девушкой. Она не должна ни на что рассчитывать. Да, он подарил ей ботинки, но это ничего не значит. Стефано было хорошо с Беттиной, однако он не собирался жениться на ней. Более того, при каждом удобном случае говорил Джозефу, что не годится в мужья его дочери.

– У тебя кто-то есть? – спросил Джозеф.

Когда Стефано признался, что нет, старик убедил его немного подождать.

– Прекрасно, когда любовь настигает нас как удар молнии. Но молния исчезает через секунду. Медленно расцветающая любовь длится дольше. Не оставляй нас, Стив. С тобой она так счастлива. А если и ты…

Стефано не находил в себе сил уйти навсегда. Он был очарован красотой Беттины. Увидев его, девушка расцветала, и это напоминало ему о радуге после дождя. В Стефано все еще не умер поэт.

Поэтому в выходные он снова приходил в дом Зееманов. Стефано и Беттина любили бродить по городу. Они поднимались на статую Свободы, заходили в музеи, залезали на крышу Эмпайр-стейт-билдинг. Беттине нравилось бросать монетки в металлическую щель автоматов, которые выдавали бутерброды и напитки.

– Когда долго голодаешь, – призналась она, – представляешь себе рай именно таким.

Стефано не сразу понял, что война до сих пор не отпустила Беттину. Печаль и внезапный страх в глазах девушки свидетельствовали о том, что ее душа еще не вполне рассталась с маленьким чердаком в Роттердаме.

Стефано все сильнее хотелось вычеркнуть войну из жизни Беттины, и он все нетерпеливее ждал встреч с ней.

Однажды в теплое воскресенье в конце июня они отправились на Кони-Айленд. Уже целую неделю Беттина просила:

– Давай поедем к морю. Когда я была девочкой, мы проводили лето в Швенингене, рядом с Роттердамом. Я так скучаю по этому месту. Пляж, вода, бесконечные пространства…

И Стефано не смог отказать ей.

Оказавшись там, Беттина не замечала ни людей, ни смеха, ни музыки. Она сразу потянула его к пляжу.

– О, Стефано! Какие чудесные запахи!

Беттина смотрела на все восхищенным взором. Она вынула заколку из длинных шелковистых волос, встряхнула головой, и.ее локоны рассыпались по плечам.

Глядя на нее, Стефано вспомнил фреску с Мадонной, которую видел в церкви, путешествуя по Тоскане перед войной, – тогда он считал себя поэтом и повсюду искал вдохновения. Обычно на фреску падала тень, но иногда ее заливало солнце, проникавшее сквозь арочные окна.

Беттина Зееман казалась не менее таинственной, чем Мадонна.

Стефано взял ее за руку, но она, удивленно взглянув на него, вырвалась и побежала по песку. Несмотря на горячее солнце, вода была еще слишком холодна для купания. Но девушка сняла туфли и быстро пошла по самой кромке воды. Потом подняла лицо к солнцу, закрыла глаза и раскинула руки, словно обнимая океан. Впервые за все время их знакомства Стефано увидел, что Беттина счастлива.

Ее счастье передалось и ему. Страх разрушить или осложнить жизнь Беттины исчез. Стефано любовался красотой девушки. Влажное платье облепило ее тело, подчеркнув мягкие изгибы.

Полюбит ли он когда-нибудь ее? А если уже полюбил? Сейчас Стефано уже не считал это невозможным.

Беттина подбежала к нему. Ее зубы стучали от холода, но она радостно смеялась. Стефано закутал девушку в свой пиджак, повел в кафе и заказал две чашки горячего чая.

Они сели около окна, согревая руки о дымящиеся чашки. Беттина улыбалась, попивая чай и безмятежно разглядывая все вокруг… И вдруг вздрогнула. Побелев как мел, она уставилась остекленевшими от ужаса глазами на что-то за окном. Чашка выскользнула из ее задрожавших рук и разбилась.

Проследив за взглядом Беттины, Стефано увидел высокого усатого мужчину, который разговаривал с худой женщиной в цветастом платье.

– Ублюдок! – выдохнула Беттина, охваченная диким возбуждением. – Не трогай ее! Оставь ее в покое!

Стефано схватил девушку за руку.

– Беттина?

На них с удивлением смотрели люди.

Глаза Беттины сверкали яростью. Стефано снова взглянул в окно. Незнакомец наклонился и поцеловал свою подругу в щеку.

– Убегай! – завопила Беттина. – Убегай скорее!

– Беттина, что случилось? – спросил Стефано. Пара рассталась, и мужчина ушел. Беттина посмотрела на Стефано, и ее гнев моментально улетучился.

– Кто это был? – Стефано впился в девушку взглядом.

Она встряхнула головой.

– Этот мужчина, – продолжал настаивать Стефано, – кто он?

– Я ошиблась, – прошептала Беттина. – Я приняла его за другого.

– Может, расскажешь мне об этом? – попросил он.

– Не о чем рассказывать.

На Стефано произвел тяжелое впечатление этот неприятный инцидент, убедивший его в том, что он совсем не понимает Беттину и не сможет взять на себя ответственность за нее. В этот вечер Стефано решил извиниться и сказать, что они не должны видеться какое-то время.

Но когда они дошли до дома Беттины, она заговорила первой:

– Ты боишься меня, правда?

– Нет, я боюсь за тебя.

– И поэтому никогда не касаешься меня? Ну… как мужчина женщины?

Стефано растерялся. Девушка подошла так близко к нему, что он почувствовал, как от нее пахнет морем.

– Думаешь, я разочарую тебя? Ты так не думал раньше, на пляже. Я видела твой взгляд. Ты хотел меня…

– Беттина… – Смущенный, Стефано растерялся.

И тут она потянулась к нему. Легкое прикосновение ее губ рассеяло все сомнения. Он обнял и поцеловал Беттину.

Рот ее приоткрылся, она облизнула его губы и притянула Стефано к себе.

Желание захлестнуло его. Он нежно сжал ее грудь. Беттина застонала и открыла рот шире.

И вдруг отшатнулась от него. Тяжело дыша, раскрасневшись, она внимательно смотрела на Стефано.

– Пора пожелать вам спокойной ночи, синьор д’Анжели, – прошептала Беттина и открыла дверь. – Вот видите, дорогой Стефано, – насмешливо сказала она, перед тем как исчезнуть за дверью, – у вас нет причин бояться. Ничего страшного…

Стефано был вне себя. Он действительно боялся ее… но вместе с тем жаждал увидеть Беттину как можно скорее, немедленно, чтобы разгадать все ее тайны. Но больше всего на свете Стефано желал снова прикоснуться к ней.

Однако на следующее утро сомнения вернулись. Целый день Стефано размышлял, когда ему пойти к Беттине и стоит ли идти вообще. Вспышка страсти была так несвойственна ей, что он даже подумал, не пригрезилось ли ему все это. Ведь был всего один поцелуй, и ничего больше.

Но вечером Стефано постучал в дверь мастерской Джозефа.

– Привет, Стив, – обрадовался голландец. – Или мне звать тебя Стефано? Беттина сказала, что это имя ей больше нравится. Оно романтичнее.

– И что еще она рассказала вам?

– Ну… что вы провели чудесный день на пляже.

– И все?

– А что, Стив? Есть что-то еще, о чем мне следует знать?

Глядя на его лукавую улыбку, Стефано понял: старик ожидает, что он признается в любви к его дочери.

– Нет, – тихо ответил он. – Но все так странно… Голландец обеспокоено наклонил голову, и Стефано рассказал ему о незнакомце.

– Беттина вела себя так, будто он сделал что-то ужасное.

Нахмурившись, Джозеф кивнул.

– Вы знаете, за кого она приняла его? – спросил Стефано.

Старик опустил глаза.

– Да нет, пожалуй, не знаю. Но она… она тоскует о матери. Беттина думает, что ее убил один негодяй, а не отряд неизвестных солдат. – Он посмотрел на Стефано. – Это моя вина. Когда ее мать не пришла, я не мог сказать ей правду. Беттина была так молода… Я обманул ее, убеждал, что Аннеке ушла с другом в гости. Но тогда я считан, что жена вернется домой через несколько дней. А потом Беттина начала задавать бесконечные вопросы об этом друге. Прошло немало времени, прежде чем я решился сказать ей правду.

Стефано задумался.

День угасал. Джозеф выключил лампу, взял с вешалки пальто и шляпу.

– Пойдем к нам. На сегодня хватит работать. Беттина приготовит ужин, ты же еще не пробовал ее стряпни? Идем домой.

Последнее слово решило все.

Когда они пришли, Стефано снова поразила перемена, произошедшая в ней. Беттина ничуть не обрадовалась ему.

– Папа… как ты мог? Посмотри на меня! – Она была в простом домашнем платье. – И у нас не хватит еды…

– Всего хватит, а выглядишь ты великолепно, – успокоил ее Джозеф. – И разве ты забыла, что меня пригласили в голландский клуб? Так что я сегодня на славу повеселюсь, – потирая руки, сказал он. – А чтобы ты не скучала, я привел Стива.

Стефано украдкой взглянул на старика. Неужели он все подстроил? Но ведь Джозеф не знал, что они сегодня встретятся. Ох, Господи, как все тяжело! Почему ему кажется, что его заперли в клетку?

Беттина застенчиво улыбнулась.

– Я рада, что вы пришли, – немного смутившись, проговорила она. – Но если не хотите остаться…

– Конечно, хочу. – Стефано сразу вспомнил, как держал Беттину в объятиях. Даже сейчас он чувствовал ее запах.

Джозеф оделся.

– Наслаждайся, папа. – Беттина подала отцу шляпу.

– Желаю и вам повеселиться, – ответил он с лукавой улыбкой.

Когда за отцом закрылась дверь, Беттина повернулась к Стефано:

– Ты займешься любовью со мной сейчас или после ужина?

Стефано восхитило, что Беттина с такой готовностью предлагала ему всю себя. Вместо ответа он обнял и поцеловал ее.

Страстно ответив на поцелуй, Беттина развязала его галстук и расстегнула пуговицы сорочки, потом наклонилась, лизнула сосок и слегка прикусила зубами.

Стефано отреагировал мгновенно и так же сильно, как в юности.

Тем временем Беттина расстегнула ремень брюк и опустила молнию. Он начал раздевать ее, но она оттолкнула его.

– Нет, – тихо, но твердо сказала девушка, прижав Стефано к стене так, что он не мог двинуться.

Она взяла в руки его мужское достоинство, погладила бархатистую кожу, провела ногтем по всей длине. Ее рука, скользнув ниже, обхватила мошонку и нежно сжала. Потом сжала чуть посильнее, и Стефано задохнулся от желания… Вдруг он услышал ее смешок. Стефано никогда не чувствовал себя настолько беспомощным и уязвимым. «Где она научилась так управляться с мужчинами?» – удивился он, хотя в тот момент не это заботило его больше всего. Лишь бы Беттина не остановилась.

Она приспустила его брюки опустилась на колени перед ним, взяла в рот пенис, облизывая, сжимая губами, слегка посасывая. Потом быстро и решительно двинулась вперед. Беттина поднимала и опускала голову, язык кружил вокруг пениса, зубы иногда довольно ощутимо прикусывали кожу.

Стефано никогда не испытывал ничего подобного. В какой-то момент он ощутил себя бабочкой, которую поймали и насадили на булавку, еще живую, способную чувствовать. Стефано не мог ни касаться Беттины, ни двигаться, ни даже уйти, если бы и хотел. Он был полностью в ее власти.

Страсть разгоралась, и Стефано знал, что скоро наступит освобождение. Но Беттина внезапно остановилась, встала и отошла. Она улыбалась. Однако ее лицо выражало вовсе не счастье и радость, а торжество.

Беттина расстегнула платье, и оно упало на пол. Под ним не было ничего. Стефано ахнул от восхищения. Не такие пышные формы, как у Маризы, но тоже отличная фигура. Небольшая высокая и упругая грудь, тонкая талия, округлые бедра. При электрическом свете ее кожа светилась, как перламутр. Треугольник волос между ногами отливал золотом.

Он лишь несколько секунд наслаждался ее красотой. Беттина, толкнув Стефано на пол, залезла на него и обхватила сильными ногами. Ее сосок оказался у самого его рта. Она заскользила вверх и вниз, а Стефано голодным ртом вцепился в ее грудь.

Девушка резко отстранилась, села почти вертикально и продолжала двигаться. Стефано закрыл глаза и открыл их только в момент наивысшего блаженства.

Да, на ее лице было торжество. Она улыбалась как королева, повелевающая страной.

В наступившей тишине Стефано встал и начал собирать свою одежду, а Беттина, извинившись, ушла в спальню. Через несколько минут она вернулась в темно-синем платье, невинном, как школьная форма.

– А сейчас мы поужинаем, – спокойно сказала она.

Стефано сидел и наблюдал за ней, пока Беттина сновала между кухней и маленькой гостиной, накрывая на стол. Мысли его пришли в полное смятение, он никак не мог сосредоточиться и разгадать ее поведение.

Стефано никогда еще не испытывал такого удовольствия. Он полностью потерял контроль над собой, весь мир на десять минут превратился в источник наслаждения. Казалось, оргазм будет длиться вечно. И сейчас, несколько минут спустя, он уже снова хотел ощутить все это снова. Но мужчине необходимо не только получать удовольствие, но и доставлять его. Она же не позволила ему прикоснуться к ней, как будто вовсе не интересовалась этим. И не испытала оргазма, даже не приблизилась к нему.

Кто же такая Беттина? Как в ней совмещаются невинность и порок?

Когда она села напротив него за стол, Стефано сказал:

– Ты ни на кого не похожа.

– Все люди разные.

– Но… ты так быстро меняешься…

Беттина намазала маслом кусок хлеба и посмотрела на него.

– Думаешь, я испорченная?

– Нет. Я просто не понимаю, почему ты так много в себе прячешь.

– Только так можно выжить.

– Сейчас ничто не мешает выживать.

– Если я раскроюсь перед всеми, то погибну.

Стефано покачал головой, недовольный ее ответом.

– Беттина, это Америка. Новая, свободная страна. Она положила нож и посмотрела ему в глаза.

– Позволь мне быть собой, Стефано. Позволь… и я знаю, что понравлюсь тебе. Я буду хорошей для тебя. Только ты узнаешь о том, что скрыто во мне. Я стану отличной женой.

Стефано хотел возразить, но не вымолвил ни слова. Он мечтал помочь Беттине, жаждал обладать ею. Если он сейчас уйдет, откажется от этой девушки, то не простит себе этого никогда.

Стефано уже не помнил, когда написал последнее стихотворение. Но поэт все еще жил в нем. Пусть он не любит Беттину, но станет верным рыцарем, будет заботиться об этой девушке и защищать ее – это достойно настоящего мужчины.

Глава 4

Нью-Йорк, апрель 1952 года

– Мамочка! Мамуля! – стонала Беттина, зовя мать, умершую десять лет назад. Она сама готовилась скоро стать матерью и страдала от невыносимой боли.

Они ехали на такси в больницу. Стефано успокаивал жену, обнимая ее и шепча ласковые слова.

– Мы почти добрались, Тина, держись, – повторял он, задыхаясь от волнения. До родов оставалось еще больше месяца, и Беттина очень боялась. Ее серо-голубые глаза то расширялись от страха, то закрывались от боли. Она крепко вцепилась в мужа и кричала только одно слово – «moetie», мама.

Они вступили в брак больше года назад. В целом это был хороший год. Приличные заработки Стефано и Джозефа позволили им снять большую квартиру в неплохом районе.

Жизнь сильно изменилась, и вскоре итальянец Стефано превратился в американца Стива. Постепенно мечта, связанная с поисками украденного наследства, померкла. Приходилось заботиться о жене, а скоро появится и ребенок. Стивом овладели новые мечты, более реальные, чем глупые фантазии об алмазах и золоте.

Он все еще не продал половину флакончика – слишком дорожил памятью о Ла Коломбе, – хотя и понимал, что семье не помешают лишние деньги. Стив стеснялся своей сентиментальности, поэтому никому не рассказывал о сокровищах. Он спрятал свое прошлое и почти забыл о нем.

Стив много работал. К счастью, Карло Бранкузи дал ему хорошее образование. Некоторое время Стив сотрудничал в «II Progresso», итальянской газете, потом перешел на итальянскую радиостанцию. Он писал статьи для коммерческих передач и радиопьесы, колесил по городу, продавая рекламное время, переводил американские новости, иногда даже работал диск-жокеем.

Брак не разочаровал его. Ему доставляло удовольствие покупать Беттине красивые вещи – одежду, духи и обожаемый ею шоколад. Каждый вечер они гуляли вместе по городу, и она все чаще смеялась.

Эротические обещания первой ночи Беттина выполнила с избытком. Бесконечно изобретательная в любви, она доставляла ему самые изощренные удовольствия. И чем больше давала Стиву жена, тем больше он хотел ее. После работы он всегда спешил домой и теперь считал, что может называть свое чувство к Беттине любовью.

Но она по-прежнему оставалась для него загадкой. Когда Стив проявлял к ней нежность, Беттина мягко отталкивала его руки или отодвигалась. Охотно удовлетворяя любые капризы мужа, она не позволяла ему сделать для себя и самой малости.

Иногда Беттина погружалась в воспоминания и надолго замолкала. Но это случалось все реже и реже. Стив надеялся, что постепенно тяжелые воспоминания о прошлом покинут ее.

Узнав, что Беттина беременна, он был счастлив. Джозеф вытащил бутылочку genever, и они распили ее за будущего ребенка. Стив побежал в магазин и купил роскошное кресло, чтобы Беттине было удобно убаюкивать ребенка.

Она мужественно и спокойно переносила беременность, но когда начались боли по ночам, в ее глазах появился страх.

В госпитале медсестры сразу увели Беттину, предоставив Стива и Джозефа тревожному ожиданию. Тиканье часов превратилось в мучительную пытку. Стив безумно боялся за жену… и за себя. А вдруг что-нибудь случится с Беттиной? Сможет ли он пережить утрату еще одной любимой женщины?

Наконец Стив признался себе, что не просто привязан к Беттине, а по-настоящему любит ее. И скоро у них будет ребенок!

Только через восемь часов к ним вышла медсестра. Она улыбалась.

– Поздравляю, мистер д'Анжели. У вас дочь.

Дочь! Дочь! Его дочь! У него дочь! О Господи, у него самая настоящая дочь!

– Дочь, – прошептал он. Внезапно в голове всплыло имя – Петра.

Джозеф схватил зятя за плечо.

– Да. Петра Аннеке д'Анжели, – с жаром сказал он. Девочку назовут в честь бабушек, погибших от рук нацистов.

Она такая крошечная! Стив боялся держать ее в руках, неловко прижимал к себе, застывая от напряжения. Малышка весила шесть футов, но распахивала огромные глаза. Ее головка с темными волосиками помещалась на его ладони.

Целуя дочь, Стив понимал, что никого еще не любил так сильно. Он убил бы всякого, кто посмел бы обидеть дочку.

Недоношенная, Петра росла здоровым ребенком. Однако Стиву и Джозефу внушала опасения ее мать. Беттина отказалась кормить ребенка и брать на руки. Когда ей принесли маленький сверток, она отвернулась, не пожелав даже взглянуть на дочь.

А ведь Стив так уповал на то, что появление дочери даст Беттине покой и счастье. Но случилось непредвиденное.

На третий день Стив услышал, как Беттина разговаривает с медсестрой.

– Они убивают детей, – спокойно сообщила она. – Бросают их в печи и сжигают.

– Миссис д'Анжели напугана, – объяснил врач. – Боится полюбить Петру, привязаться к ней. Бедную женщину преследует страх, что ребенка отнимут у нее, как отняли мать.

– Что же нам делать? – Стив чувствовал полную беспомощность.

– Давайте попытаемся изменить ситуацию, – сказал доктор.

Пока Беттина спала, Петру положили рядом с ней на кровать и откинули детское одеяльце так, чтобы, проснувшись, мать сразу увидела личико дочери. Все утро Стив просидел в углу комнаты.

Когда Беттина открыла глаза, он подался вперед и затаил дыхание. Увидев рядом с собой ребенка, она отвернулась. Стив ждал. Через несколько минут девочка заплакала. Беттина нехотя повернулась к ней. Маленький кулачок качнулся в воздухе, и малышка поднесла его к глазу.

Беттина инстинктивно взяла ручку девочки, наклонилась над ней и погладила ее щечку. Потом, прижав к груди, глубоко вздохнула. В этот момент Беттину пронзила любовь к дочери.

Но это не излечило ее от депрессии. Когда они приехали из роддома, Беттине стало еще хуже. Возвращаясь с работы, Стив видел, что свет в комнате выключен, а Беттина сидит в кресле, крепко прижав к себе ребенка. Часто Петра лежала в грязных пеленках или плакала от голода, но Беттина не хотела отдавать ребенка даже мужу.

Дочь спала в одной комнате с ними. Девочка была спокойной и почти не будила родителей. Зато очень часто с криками просыпалась Беттина.

– Они идут! Они у двери! – Она вскакивала, хватала из кроватки дочь и заползала с ней под кровать.

Стив никак не мог внушить жене, что страхи остались только в ее сознании и никакое гестапо уже не навредит ни ей, ни ребенку.

Петра росла очень живой и любознательной, часами раскладывала свои вещички и игрушки, разглядывала камешки и зеркала, заползала во все углы. С течением времени Беттина начала следить за собой и чаще улыбаться. У Стива зародилась надежда, что к ним вернется нормальная жизнь.

Но одной снежной февральской ночью 1956 года Стив, вернувшись с работы, обнаружил, что в квартире темно. Странно. Обычно для него оставляли свет в прихожей. Он вспомнил, что Джозеф собирался провести вечер в голландском клубе. Наверное, он так поздно вернулся, что забыл про зятя и выключил свет.

Но тишина насторожила Стива. Он прислушался, пытаясь различить хоть какие-то звуки. Радио, не работало, в кухне, где иногда его ждала Беттина с чашкой горячего кофе, было тоже тихо.

Охваченный безотчетной тревогой, он пошел в спальню. Постель пуста. В маленькой кроватке тоже никого. Стив испугался не на шутку. Он бегал из комнаты в комнату, включая свет и открывая двери.

– Пет! Тина! – звал он в отчаянии. Стив выскочил из квартиры и снова окликнул жену, предположив, что она у соседей. Черт побери, что случилось? А вдруг произошла беда с Пет, и они уехали в больницу?

– Па… – раздался где-то сзади сдавленный голос. Поняв, что он донесся из квартиры, Стив снова ринулся на поиски. Он заглядывал под кровати, открывал шкафы, отодвигал мебель.

– Пет! Папа здесь, bambina! Где ты? – в ужасе кричал он. – Пет… – Открыв дверцы огромного шкафа Джозефа, Стив замер.

В углу, за одеждой, спиной к нему, сидела Беттина, крепко прижав к себе дочь и шепча ей на ухо:

– Тшш.

Но малышка не слышала ее. Чтобы она не кричала и не выдала их, Беттина крепко зажала ей рот рукой. Девочка уже не дышала.

Стив вытащил их из шкафа и вырвал дочь у Беттины.

– Мое дитя! – кричала Беттина. – Мой ребенок! Не забирай ее! – Она бросилась на мужа и вцепилась в него, как дикая кошка. Он пытался оттолкнуть ее, но она кидалась ему на спину, драла волосы, царапалась и кусалась. Ей казалось, что она спасает ребенка от нацистских убийц.

Понимая, что Пет нужна немедленная помощь, Стив оторвал от себя Беттину и коротким ударом свалил на пол.

Потом занялся дочерью. Пет лежала неподвижно, ее кожа приобрела синюшный оттенок.

– О Господи! – взмолился Стив. – Помоги мне!

Он недавно что-то читал об искусственном дыхании. Надо только вдохнуть воздух в ее легкие, и все будет хорошо. Опустившись на колени, Стив прижался ко рту малышки и медленно выдохнул. Не помогло. Еще раз и еще.

– Дыши! – шептал он. – Дыши, черт побери! – Стив продолжал вдыхать в нее жизнь, чертыхаясь, умоляя, плача и крича.

Через минуту, которая показалась ему вечностью, Пет закашляла. Он потряс ее за плечи, и она открыла глаза.

– Папа? – Она испуганно огляделась. Он прижал ее к себе.

– Спасибо, – прошептал он, не в силах остановить слезы. – Благодарю тебя, Святая Мария.

Стиву пришлось бросить работу, чтобы оставаться с Пет, и нехватка денег стала ощутимой. К тому же им пришлось потратиться на дорогих частных психиатров. Прогноз врачей был неутешительным: депрессию Беттины можно лечить дома, но она должна постоянно пить транквилизаторы.

С того ужасного вечера Стив уже не оставлял Пет с Беттиной, понимая, что трагедия может повториться. А если что-нибудь случится с Пет, он умрет. Поэтому Стив занялся переводами – буклетов, рекламы, небольших книг. Он писал письма в Европу для иммигрантов, не знавших английского. Стив работал за кухонным столом, пока Пет играла у его ног.

Дела шли не так уж плохо. Джозеф через друзей устроился в нью-йоркское отделение «Дюфор и Иверес», парижской ювелирной компании, существовавшей со времен Наполеона. Он выполнял черновую работу, но радовался возможности снова держать в руках драгоценные камни и вспоминать былое. Ему платили двести долларов в неделю, целое состояние по сравнению с семьюдесятью пятью, которые Джозеф зарабатывал ремонтом часов. К тому же на новой работе его оценили. Джозеф как-то помог одному из огранщиков, который чуть было не испортил ценный сапфир. Тот сказал начальнику, что у голландца Зеемана хороший глаз. И Джозеф снова стал огранщиком.

Летом 1957 года по фирме распространился странный слух. Говорили, будто французский владелец фирмы, Клод Иверес, собирается привезти великолепный неограненный алмаз размером с детский кулак.

День ото дня слух обрастал подробностями. Утверждали, что камень принадлежит богатому вьетнамцу, опасавшемуся посылать такую ценность в Париж. Лишь несколько лет назад Вьетнам перестал быть французской колонией, и Шарль де Голль считал, что гордость Франции задета. Правительство вполне могло конфисковать вьетнамский алмаз в счет военной репарации. Поэтому для огранки камень переправили через Лондон в Нью-Йорк. Уже называли вес камня – сто двадцать карат.

– Он изумителен, – сказал Джозеф внучке, посадив ее на колени. Пет уже исполнилось пять лет, и Джозеф радовался, что она с интересом слушает его рассказы о камнях и ювелирном деле. – Раньше такие чистые камни находили только в реке Голконда, далеко отсюда, в Индии. Они были так прекрасны, что люди считали их магическими.

– Деда, а зачем они хотят резать его? Он не потеряет чудесной силы?

– О нет, малышка. Напротив, магия усилится. Сейчас алмаз выглядит как большой кусок грязного стекла. Но когда его огранят, если это хорошо сделать, он засверкает, как лед на солнце.

Услышав о камне, Джозеф мечтал сам превратить грязное стекло в бриллиант. Такая работа прославила бы его.

– А как это делают? – спросила Пет.

– Ну, алмаз – очень сложный камень, малышка. В нем есть невидимые линии, скрепляющие его. Если специальным ножиком провести по одной из этих линий, он разломится. Таким образом удаляют все лишнее, что называют включениями, и остается чистый алмаз. А еще ему придают красивую форму, делая множество разных граней. Потом эти грани полируют. Помнишь, в прошлом году мы ездили на Кони-Айленд и ты ходила в дом зеркал? – Девочка кивнула. – Хорошо ограненные алмазы похожи на зеркала. Свет проходит через одну грань и отражается другими. Но если грани неправильно расположены, то свет не будет отражаться, зеркала проглотят его.

– Ты должен делать хорошие алмазы, дедуля. Иначе в мире будет темно.

Джозеф улыбнулся:

– Да, моя милая, мы должны делать хорошие алмазы.

– Мне не нравится, когда темно, – пробормотала Пет и заснула у него на руках.

Как-то утром по дороге на работу Джозеф заметил длинный черный лимузин, притормозивший на углу Пятьдесят четвертой улицы и Пятой авеню, возле главного входа «Дюфор и Иверес». Шофер услужливо распахнул дверцу перед мужчиной в строгом черном костюме, невысокого роста, но производившего весьма внушительное впечатление.

Войдя через несколько минут в рабочую комнату, Джозеф услышал, что приехал Клод Иверес. Старика удивило и разочаровало, что на встречу с Ивересом уже вызван главный огранщик, Курт Лурье, бельгиец из Антверпена. Значит, работу, о которой так мечтал Джозеф, отдадут другому.

Через два часа Лурье вышел из офиса. Ему не дали алмаз… пока не дали, сообщил он обступившим его огранщикам. Целых два часа его расспрашивали с пристрастием, как на допросах в полиции. Где он раньше работал? Как огранил бы алмаз? Но это-то еще ничего. Клод Иверес интересовался абсолютно всем. Удачно ли он женат? Каковы его гастрономические вкусы? Много ли пьет? Болел ли в последние несколько лет? Где был во время войны?

– Клод Иверес сумасшедший или очень умный, – сказал Лурье. – Последний раз так много вопросов мне задавали в гестапо в 1943 году.

Весь этот и следующий день огранщиков одного за другим вызывали на час или два для разговора с Клодом Ивересом. Джозеф ждал своей очереди, думая только об одном: есть ли надежда получить эту работу. Удастся ли ему дать «правильные» ответы? Стоит ли упоминать о том, что каждый вечер, приходя домой, он опрокидывает рюмочку genever? А если его спросят о семье… О, это самая большая проблема: что сказать о Беттине?

Джозефа вызвали последним, вечером следующего дня. Он уже ни на что не надеялся. Мечта об огранке этого камня стала недосягаемой.

Секретарша провела его в кабинет, обшитый деревянными панелями, с огромным столом возле окна. Джозефа удивило, что тяжелые шторы задернуты. Как работать в такой темной комнате, когда так важны свет и световые эффекты? Наверное, Иверес и впрямь немного не в себе.

– Садитесь, Зееман, – сказал Иверес.

И потом начались бесконечные вопросы, как и предупреждали другие огранщики. Место рождения, детство, опыт работы… сколько?., а потом?., с кем?., а вы?.. Сначала Джозеф отвечал терпеливо, хотя мало что понимал. Конечно, нельзя отдать камень стоимостью в несколько миллионов долларов первому встречному, но какое Ивересу дело до свободного времени Джозефа, его любимого голландского клуба или настольных книг?

– Расскажите о семье, – попросил Иверес напоследок. – У вас есть дети?

– Дочь, мсье, – ответил Джозеф. – И прекрасная внучка, свет моей жизни.

Иверес улыбнулся, а Джозеф не удержался от вопроса:

– Разве это важно?

Иверес резко выпрямился. Неужели вопрос оскорбил его?

– Проверка камня, выбор огранки займут много месяцев, – ответил он. – Я должен знать, как вы будете жить это время, есть ли те, кто позаботится о вас, позволив полностью сосредоточиться на работе. Например, я рад, что у вас есть внучка. Она наверняка любит красивые вещички, которые вы ей делаете. Вы ведь будете стараться ради нее? Если, конечно, получите работу. Вас удовлетворил мой ответ?

Джозеф кивнул, размышляя: рассказать ли о Беттине? Но Иверес спросил:

– Кто ваш любимый художник?

Старик не раздумывая назвал бы Вермеера, но его охватило возмущение. С какой стати этот недоросток играет им, пользуясь своей властью, и вселяет в него надежды, которым, быть может, не суждено сбыться?

– Не скажу! – отрезал Джозеф, от волнения переходя на голландский. – Довольно! Хватит с меня этой непонятной игры! Почему бы вам не спросить меня о единственной важной веши? О камне – что бы я сделал с камнем?!

– Итак, Зееман, – спокойно проговорил Иверес, – вы нетерпеливый человек.

– Да. У меня никогда не хватает терпения на чепуху. Для этого найдите кого-нибудь другого. Я хочу говорить о важных вещах. О сердце и душе алмаза, а не о моих привычках. Задайте мне вопросы о камне, и вы увидите, что мое терпение бесконечно.

Иверес слегка улыбнулся:

– Зееман, я два дня ждал того, кто посмеет держаться со мной на равных, оспорить мою власть и силу моих доводов. Человек, которого я выберу, должен быть сильным и твердым, как алмаз. Вы первый, кто бросил мне в лицо, что говорить о чем-то, кроме алмаза, – бесполезная трата времени. Я не уверен, что это так. Однако мое поручение не для покорной овечки.

Иверес встал, отдернул шторы, взял с подоконника полированную деревянную шкатулку, поставил ее на стол и открыл. Внутри был алмаз.

– У вас двадцать минут. Изучите его. Потом скажите мне, что бы вы сделали с ним.

Джозеф не понимал, радоваться ли ему или еще рано.

– Двадцать минут – это ничто. Камни изучают по девять месяцев…

– У меня нет девяти месяцев. И я не прошу детального анализа, скорее обоснованного предположения. Может, вы не хотите с ним работать?

Несомненно, этот сверкающий камешек уже обследовали со всех сторон самым тщательным образом. А ему дают двадцать минут. Это несправедливо. Но выразить протест можно только встав и хлопнув дверью. Но это значит расстаться с мечтой.

Джозеф взял тяжелый камень величиной с яблоко, медленно повертел на свету, ощупывая все выступы и углубления, достал из кармана лупу и начал исследование.

Иверес наблюдал за ним. Через несколько секунд он достал из кармана часы, открыл крышечку и положил их перед собой. Джозеф продолжал изучать камень. Наконец Иверес с громким щелчком закрыл часы.

– Ну? – спросил он. – Время прошло.

Джозеф положил камень на место.

– Возможно, после более длительного изучения я бы предложил что-то другое…

– Возможно.

– Но то, что я вижу сейчас… Я бы сделал модифицированную огранку «Старая Шахта». Камень подходит для нее. Девяносто граней, как у «Тиффани Желтый», но немного по-другому из-за вот этого включения. Таким образом мы уменьшим отходы. Думаю, можно получить сорок пять, максимум пятьдесят карат. И я бы сделал плоскую грань чуть выше, чем у Толковски. Мы пожертвуем яркостью за счет огня. Камень выдержит это.

– Вы хотите получить только один бриллиант?

– Да, – без колебаний ответил Джозеф. Это было смелое решение – кристалл сложной формы с одной плоской гранью, но он не сомневался, что справится. Главное – не допустить ошибки при резке.

– И Лурье, и Десмет предложили четыре камня.

– Они, наверное, решили, что грани параллельны этому плоскому месту. Я так не думаю. – Голос Джозефа звучал очень уверенно.

Именно это и хотел услышать Иверес. Его клиент заказал самый большой и сверкающий камень на свете. Один только Зееман инстинктивно чувствовал, как этого достичь.

Иверес долго и пристально смотрел на голландца. Конечно, Зеемана уважают в компании, но он не входит в круг лучших нью-йоркских огранщиков. Говорили, что перед войной в Нидерландах он успешно справился с парой прекрасных камней, но это было давно. А этот камень слишком ценен. И все же Зееман обещал сделать один бриллиант в сорок пять карат, а возможно, даже и в пятьдесят…

Иверес протянул деревянную шкатулку Джозефу:

– Работа ваша. Занимайтесь ею столько, сколько потребуется.

Глава 5

Алмаз не прощает ошибок. Любое неверное движение, и он разрушен.

Джозеф обдумывал варианты, часами изучая камень под ювелирным микроскопом. Он тщательно и подробно записывал и зарисовывал все свои идеи, сделал несколько моделей, чтобы лучше понять внутреннюю структуру кристалла. За обедом Джозеф катал шарики из хлебного мякиша и лепил из них необычные предметы с одной плоской гранью, а потом задумчиво съедал их один за другим. Алмаз Ивереса стал почти членом семьи.

Иногда, желая поделиться с кем-то своими соображениями, Джозеф звал Пет. Стив не вмешивался, но хмурился, когда его обожаемую дочь затягивали в магическое поле драгоценностей. Беттина тоже чувствовала в алмазе что-то волшебное и внимательно прислушивалась к словам отца.

– Я должен как скульптор, – говорил он Пет, – увидеть бриллиант, затаившийся в этом камне. Ведь скульптор видит статую в безжизненной глыбе мрамора.

Через девять месяцев Джозеф был готов обрабатывать алмаз. Об этом сообщили Клоду Ивересу, и он телеграфировал из Парижа, что обязательно прилетит. Уже назначили дату – воскресное утро в конце марта. Были приглашены все огранщики и менеджеры нью-йоркского отделения «Дюфор и Иверес». В углу комнаты стояли ящики с шампанским, поскольку собирались отпраздновать начало обработки самого дорогого камня компании.

Джозеф, считая это очень важным событием, попросил, чтобы пригласили его семью. Беттина чувствовала себя гораздо лучше, и близкие надеялись на ее полное выздоровление. Джозеф думал, что резка камня понравится его дочери. Он хотел также, чтобы обязательно пришла Пет, которая очень интересовалась камнем. Джозеф осторожно подогревал этот интерес.

Комнату заполнили гости. Беттина надела на шестилетнюю Пет самое красивое платье и блестящие черные туфельки.

Джозеф сидел за своим рабочим столом. Он уже все приготовил, нанес на камень бороздки, по которым ему предстояло пройтись резцом, отметил их специальными чернилами, смазал алмаз особым, приготовленным им клеем, чтобы не отлетали крошки.

Для Беттины принесли кресло. Все остальные стояли.

– Мистер Зееман. – Клод Иверес нервно откашлялся. – Вы готовы начать?

– Да, – ответил Джозеф и вставил лупу под бровь. – Не отойдете ли вы все немного назад?

Он достал специальный стальной нож, медленно установил его в бороздке и поднял деревянный молоток. Пет заметила, что у ее матери перехватило дыхание.

Джозеф склонился над камнем, занес молоток так, как делали ювелиры и пятьсот лет назад, и опустил его на нож.

Лезвие защелкнулось.

По комнате прокатился тихий ропот.

– Может, пригласить доктора и приготовить кислородные подушки, – пошутил один из мужчин, – как делал Каплан, когда резал «Джонкерс».

Джозеф ничего не слышал. Он совершенно невозмутимо достал еще один нож и, поместив в бороздку, подвинул вперед и назад, чтобы закрепить положение. Потом снова занес молоток и опустил его на нож.

Алмаз разлетелся на сотню кусочков.

Все застыли. Казалось, комната и люди превратились в камень. На рабочем столе лежал не драгоценный алмаз, а кучка обломков.

Джозеф неправильно понял камень, и произошла катастрофа. В одно мгновение уникальный алмаз стоимостью в миллионы долларов превратился в ничто.

Наконец тишину прорезали голоса, они становились все громче. Пет поняла: случилось что-то ужасное. Дедушка неподвижно сидел и смотрел на разлетевшиеся осколки. Стив схватил дочь за плечо. У матери по щекам покатились слезы, она начала всхлипывать, потом зарыдала. Стив взял ее за руку, стараясь успокоить. Мистер Иверес протиснулся сквозь толпу и крикнул старику, чтобы тот убирался и никогда больше не помышлял о работе с камнями. Лица присутствующих выражали злобу, тревогу и разочарование. Пет хотела помочь дедушке, помочь им всем, собрать осколки камня, соединить их. Но что она могла сделать?

Раскололся алмаз, а вслед за ним все, что соединяло их семью.

Джозеф потерял место, зная, что едва ли когда-нибудь найдет приличную работу. Хотя все понимали, что любой огранщик мог допустить такую же ошибку, как голландец Зееман, никто не рискнул бы сказать это Клоду Ивересу. Джозеф, потеряв уверенность в себе, стал все чаще ссориться со Стивом. При встречах они изливали друг на друга накипевшие в них злость и разочарование.

Беттина походила на привидение. Когда раскололся алмаз, ее мозг пострадал так же сильно, как камень. Она погрузилась в глубокую депрессию, не поднималась с постели ни днем, ни ночью и ни с кем не разговаривала.

Первое время Джозеф даже не искал работу, и Стиву приходилось зарабатывать на всех. Скрепя сердце он вернулся в ювелирный бизнес и опять стал посредником у мелких торговцев и ювелиров. Стив ненавидел свою работу, и его утешало лишь то, что она приносила постоянный доход.

Им было уже не по карману оставаться в дорогой квартире на Риверсайд-драйв, и они переехали в четыре маленькие комнатки на Сорок пятую улицу рядом с Гудзоном – в район под названием «Чертова кухня», кишевший проститутками, бездомными и неблагополучными подростками.

Пет предоставили самой себе. Она часто думала, как все чудесно сложилось бы, если бы дедуля правильно разрезал алмаз. В такие минуты девочка представляла себе, как должен был выглядеть камень, мысленно обрамляла его кольцами, брошами, вкрапляла в них изумруды, рубины или сапфиры.

Она с радостью отправлялась с дедом на прогулки к Гудзону. Пройдя несколько кварталов, девочка забывала о своем постоянном окружении – печальных одиноких матерях с кучей ребятишек, о здоровенных мужчинах, игравших целыми днями на улице в домино, потому что в большом городе для них не нашлось работы. Пет и дедушка, глядя на реку, переносились совсем в другой мир.

– Доки как в Роттердаме, – с улыбкой замечал Джозеф. – Как дома.

Пет знала, что в Роттердаме родилась ее мама и умерла бабушка Аннеке, убитая нацистами. Она знала, что этот город находится очень далеко, и чтобы попасть туда, надо пересечь голубую часть карты. И еще она знала, что дед скучает по родине. Он никогда не говорил об этом, но Пет догадывалась.

Девочка слышала, что другую бабушку тоже звали Петра и она жила в Италии, где родился папа. Пет хотелось узнать больше, но когда однажды она спросила о ней отца, его лицо омрачилось.

– Она была королевой с прекрасными пышными волосами и кожей цвета слоновой кости. У нее в замке была тысяча драгоценностей. Но, малышка, я и сам не очень хорошо ее знал, к сожалению.

– Она бы полюбила меня, папа?

– Конечно, детка, так же сильно, как я.

Потом Стив заговорил о другом, и Пет поняла, что больше не следует задавать вопросов. Но она всегда думала о своей бабушке как о сказочной фее.

Как-то вечером, в начале весны, Джозеф пришел домой возбужденный. Целый год он стучал во все двери, унижался перед каждым, кто соглашался его выслушать, и наконец нашел работу. Настоящую работу огранщика. Джозеф уже смирился с тем, что никто никогда не доверит ему ценных камней. Но теперь он будет резать и огранять маленькие, обычные алмазы, может быть, изумруды и сапфиры, будет зарабатывать деньги, хорошие деньги. Он поможет своей любимой дочери, так нуждающейся в помощи.

С легким сердцем, забыв про свои шестьдесят лет, Джозеф быстро шел домой с букетом бледных роз для Беттины и бутылкой вина. Сегодня вечером у них будет праздник, и Беттина снова улыбнется. Приветливо помахав рукой соседу, он побежал вверх по лестнице.

Открыв дверь квартиры, Джозеф сразу почувствовал запах газа.

Выронив цветы и бутылку, он бросился на кухню. Под столом, прижав к полу Пет, лежала Беттина. Она открыла до отказа все конфорки плиты и духовку.

Джозеф моментально отключил газ и попытался открыть кухонное окно, но его заклинило. Высадив кулаком стекло, он кинулся в другие комнаты и открыл все окна. Потом вытащил Беттину и Пет из квартиры.

Они обе кашляли, и их глаза слезились, но Джозеф видел, что все более или менее в порядке.

– Зачем, Тинти? – простонал он, обняв дочь как маленького ребенка. – Почему ты это сделала, дорогая?

Она шепотом ответила:

– Я не позволю им забрать ее, папа. Только не Петру, мою девочку. Я никогда не позволю ей узнать, что это такое.

– О, моя бедная любовь.

– Почему они не убили меня, папа? – заплакала Беттина. – Лучше бы они убили меня. Почему они не отправили меня в газовую камеру, как маму?

Крепко прижимая дочь к себе, Джозеф гладил ее по волосам. Слезы катились из его глаз.

– Ох, Аннеке, что эти ублюдки сделали с нашим ребенком!

Опасаясь реакции Стива, Джозеф решил скрыть попытку самоубийства Беттины. Ведь она подвергла Пет смертельной опасности! К возвращению Стива квартира была проветрена, а разбитое окно задернуто занавесками. Беттина лежала в постели, успокоенная транквилизаторами и травяным чаем.

Но Пет уже все понимала, даже если не догадывалась о причинах. Ложась спать, она спросила отца:

– Почему мама ненавидит меня? – И вся история выплыла наружу.

Стив выбежал из комнаты Пет разъяренный, влетел в спальню и сдернул с Беттины одеяло.

– Как ты могла сделать это? – кричал он, тряся ее за плечи. – Ты монстр! Сделать такое со своим ребенком!

Если бы Джозефа не было дома, Стив завершил бы то, что его жена начала днем.

На крики прибежал Джозеф и оттащил Стива от своей дочери.

– Genoeg! – завопил он. – Хватит! Все обошлось!

Стив посмотрел на жену. Она скорчилась возле кровати, обхватив руками голову. Гнев иссяк. Стив желал только защитить дочь.

– Нет, Джо. Этому не будет конца, пока Беттина в доме. – Он вышел из комнаты.

Пет видела все из коридора, но отец взял ее за руку и отвел спать.

Стив и Джозеф проговорили всю ночь. Злость утихла, и они спокойно обсудили проблему, придя к решению, что Беттину больше нельзя оставлять дома. Ее надо поместить в лечебницу. Это единственное спасение для Пет.

Но даже заработок Джозефа не позволял положить Беттину в дорогую частную больницу.

Так Беттина оказалась в государственном психиатрическом институте в Йонкерсе.

Пет долго не понимала, куда и почему уехала ее мама. Стив объяснил, что мама болеет и находится в больнице, где ее лечат. Девочка постоянно просыпалась от ночных кошмаров и росла нервным ребенком, непохожим на других.

Прошло шесть месяцев. Однажды Стив вернулся домой простуженным. Пет забралась к нему в постель, хотя отец сказал, что она может заразиться.

– Ты тоже уедешь, папа?

– Что? – смущенно спросил он.

– Дедушка говорит, что ты болеешь. Ты уедешь в больницу, как мама, и никогда не вернешься?

– Не беспокойся. Это обычная простуда, bambina. Я никуда не уеду.

– Обещаешь?

– Обещаю. – Стив прижал к себе дочь, ласкал и успокаивал ее, уже не думая о том, заразится ли она от него.

Пет очень быстро росла. В школе ее дразнили из-за сумасшедшей мамаши, которая жила в дурдоме. Однажды девочка подралась с одноклассником и пришла домой с синяком под глазом.

Пет пережила слишком много и от всего ждала только плохого. Разбитый алмаз. Переезд в опасный район. Болезнь матери. Несчастий было куда больше, чем радостей. Девочка видела своими глазами, насколько непрочно счастье, как легко разрушить его одним неправильным ударом. Чтобы выжить, надо быть крепкой, тверже алмаза.

– Он такой красивый, папа, как кинозвезда. Восьмилетняя Пет, стоя перед новым телевизором, смотрела на улыбающегося молодого мужчину, который баллотировался на пост президента Соединенных Штатов Америки. Стив и Джозеф молча наблюдали за Пет. В день выборов никто не работал, и с утра они навестили Беттину. Каждый раз после этих поездок мужчины были мрачными и часами не разговаривали.

Пет просила, чтобы ей разрешили подольше не ложиться, и наблюдала за ходом выборов. Наконец Джека Кеннеди объявили победителем. В десять часов вечера девочка поцеловала отца и деда и пошла спать.

Через два часа она проснулась от криков.

Сначала Пет услышала дедушкин голос, такой же громкий и резкий, как у мистера Ивереса в тот день, когда был разбит алмаз.

– Нет, Стив, нет! Я не позволю тебе оставить Беттину там! Это какое-то змеиное гнездо!

Пет поняла, что они снова спорят о маме, но при чем здесь гнездо? Пет никогда не разрешали посещать маму. Что от нее скрывают?

– Черт побери, у нас нет выбора, Джо. Что мы будем с ней делать? Она опасна! – закричал Стив.

Пет вышла в коридор и увидела, что отец и дедушка стоят посреди гостиной в позе боксеров на ринге.

– Они говорят, что лекарства успокоят ее, – возразил Джозеф.

– Ты хочешь проверить это, подвергнув опасности Пет?

– Но Бетти там уже девять месяцев! Девять месяцев в этой чертовой дыре. Ты видел, на что это похоже, она там умрет. – Стив не отвечал и казался растерянным. – Ты хочешь, чтобы Беттина умерла? Тебе не нужно, чтобы она выздоровела.

– Очень нужно. Она же моя жена, черт побери! Мне больно за нее. Но разве я не заслуживаю спокойной жизни, Джо?

– Но моя дочь умирает!

– Я не хочу умереть вместе с ней!

Пет побежала к себе и с головой накрылась одеялом, чтобы не слышать их криков.

– Пусть они уймутся, – шептала она в подушку. – Пожалуйста, пожалуйста, пусть все снова будет хорошо.

Девочка схватила любимую игрушку, жирафа Раффи, подарок отца, и сжала его так сильно, что в нем что-то лопнуло.

– Прости, Раффи, – прошептала Пет, – я не хотела сделать тебе больно.

Наконец крики прекратились. Девочка подождала, прислушиваясь, потом выбралась из-под одеяла. При свете ночника – Пет боялась спать в темноте – она увидела на животе жирафа порванный шов. Ватные комочки вывалились наружу, и она попыталась заткнуть их обратно. Тут ее палец наткнулся на что-то твердое.

– Что ты съел? – Девочка усмехнулась. – Камешек? – Она снова сунула палец внутрь и достала небольшой твердый предмет.

Это напоминало маленькую куколку. Точнее, половину куколки, потому что у нее не было юбочки и ног, а только голова, плечи и чудесная красная блузка. Куколка, настоящая волшебная леди, сверкала драгоценностями, как сказочная фея.

Пет показалось, что сбылось ее заветное желание: волшебная куколка вернет спокойствие папе, дедушка будет снова улыбаться, а мама приедет домой.

Соскочив с кровати, девочка побежала в гостиную.

Там сидел папа, очень усталый. На подлокотнике кресла стоял пустой стакан и бутылка виски.

– Папа! – крикнула она. – Посмотри, что я нашла! Где деда? Я хочу показать ему это!

Отец посмотрел на Пет:

– Что ты хочешь, bambina?

Она забралась к нему на колени, столкнула стакан, но от возбуждения даже не заметила этого.

– Я сама нашла! – объяснила Пет и протянула отцу свое сокровище. – Разве это не самая прекрасная вещь на свете, папа? Мне дала ее моя сказочная фея.

Стив вырвал половину парфюмерного флакона из руки дочери, озадачив ее.

– Откуда ты знаешь, кто дал тебе эту вещицу? – тихо спросил Стив.

Он, конечно, знал, где Пет нашла ее, поскольку давным-давно сам зашил драгоценность в игрушку.

– Это было у Раффи, – сказала Пет. – Совсем как в сказке про Золушку, где карету сделали из тыквы.

– Знаешь, bambina, некоторые волшебные веши дают нам не как подарок, а как испытание. Их посылают нам злые волшебники. Лучше не брать эти вещи и даже не думать о них. Забудь, что видела это, и не говори дедушке. Пообещай мне.

– Почему, папа?

– Потому что это принесет ему очень много бед. А сейчас быстро отправляйся в постель. Иди же!

Пет соскользнула с колен отца, но не ушла, а смущенно топталась на месте.

– Разве такая красивая вещь может быть плохой, папа?

– Я знаю, малышка, только одно – что для меня она была плохой. Очень плохой.

– Как, расскажи?

– Она… Если бы я не видел ее… моя жизнь сложилась бы иначе.

– И меня бы не было?

Его лицо смягчилось.

– О нет, моя драгоценная bambina, – улыбнулся Стив. – Ты убеждаешь меня в том, что все произошло так, как надо.

Он встал, взял дочку на руки и понес в постель.

– Папа, почему, если эта вещь плохая, ты хранишь ее? – сонным голосом спросила Пет.

Стив не знал, что ответить. Он подоткнул одеяло, поцеловал девочку и проговорил:

– Спи, моя радость, уже идет волшебник.

Утром Пет схватила Раффи, но не нашла на его теле и следа вчерашних событий. Ни одной дырки, ни одной торчащей нитки. Однажды папа сказал ей, что сны иногда походят на жизнь, но это просто фантазии, которые приходят ночью и уходят утром.

Но ведь куколка с жемчужными плечами и голубыми сапфировыми глазами была настоящей. Или нет?

Пет сомневалась во всем, но одно знала точно. Она никому не расскажет об этом. Никогда.

Глава 6

Нью-Йорк, 1966 год

В это дождливое воскресенье в конце апреля простуженный Стив лежал в постели, а Джозеф работал для своего главного клиента. Мужчины с сожалением сказали Пет, что сегодня придется пропустить поездку к маме, поскольку некому сопровождать ее. Пет подошла к коробке, где хранились деньги, взяла несколько долларов, сунула их в карман, потом быстро и тихо выскользнула из квартиры. Через час она уже ехала в электричке.

Только недавно Пет узнала о том, как арестовали бабушку и как дедушка спрятал маму, чтобы спасти ее. Раньше от Пет скрывали правду.

Но однажды, придя домой, Джозеф увидел, что Пет плачет над книгой о войне, и решил: девочке нужно все узнать. Она поймет, раз уж читает «Дневник Анны Франк».

– Деда, она была всего на год старше меня, когда умерла, – сказала Пет, размазывая слезы по лицу. – В пятнадцать лет.

– Да, она была ровесницей твоей матери.

– Это несправедливо!

– Ха, какая же справедливость у нацистов? Они строили мир, в котором справедливость была бранным словом, глупой детской надеждой. – В его голосе зазвучала старая ненависть, до сих пор не изжитая. – Твоя мать не была бы там, где оказалась сейчас, если бы не нацисты.

И Джозеф поведал внучке о тех годах. Он рассказал о чердаке, где они прятались, о добром докторе, который помог им, о том, как ужасно долгие часы сидеть молча. Джозеф ответил на все вопросы о том, что они ели, что читали, как Беттина училась.

Конец истории оставался неясным.

– Но что же случилось потом, дедуля?

– Потом?

– Да. Что было дальше? Как вы вышли?

Его лицо исказилось болью, и он отвел взгляд.

– Война кончилась, – сказал Джозеф и вышел из комнаты.

Стоя одна на дороге, Пет разглядывала ненавистное серое каменное здание, где ее мать проводила свои дни. Сквозь зарешеченные окна выглядывали разные лица. Пет внезапно посетила ужасная мысль. Что, если там, внутри, ее тоже примут за сумасшедшую? Приволокут в комнату с решетками на окнах и оставят там навсегда? Как убедить людей, что ты не безумная? Можно спорить, кричать, бороться, плакать… но это лишь укрепит их подозрения. Чем отличаются обычные люди от тех, кто заперт там?

Почему маме приходится тут жить?

Пет набралась смелости и вошла. Она не должна огорчать маму. Даже в те дни, когда Беттина не замечала или не узнавала ее, девочка надеялась, что со временем мама выздоровеет. Возможно, даже сегодня.

Охранник посмотрел на Пет с удивлением, хотя и узнал ее.

– Ты одна, малышка?

Впустят ли ее?

– Мой папа заболел, а дедушка работает. Можно мне повидать маму? Она ждет меня…

– Скажи мне ее имя.

– Беттина д’Анжели.

Охранник проверил списки.

– Хорошо. Она не опасна, повидайся с ней. Но тебе не разрешат взять маму на прогулку. Пройди прямо вниз, в холл. Она, наверное, там.

Охранник показал девочке на двойные двери с армированным стеклом, но она и так знала дорогу. Пет много раз видела, как папа и дедушка входят в эти двери.

Вскоре она оказалась в совершенно чуждом мире. В вестибюле с зелеными стенами сидел за столом еще один охранник, а за ним была стальная дверь с маленьким зарешеченным окном. У него на поясе висела огромная связка ключей, которые громко звякнули, когда он встал, чтобы открыть дверь.

– Твоя мама в холле. Знаешь дорогу?

Пет слышала, как дверь, лязгнув, захлопнулась за ней. Девочка задрожала от страха, но подавила желание попросить, чтобы ее выпустили, и пошла вперед.

В этом странном месте со всех сторон доносились крики. Мимо прошли двое больных с такими страдальческими глазами, что Пет потупилась. Теперь она поняла, почему ее всегда оставляли снаружи. Ей еще рано посещать такие места.

Миновав еще одну охранницу, Пет вошла в большой холл. Все здесь бесцельно бродили из угла в угол, одни с отрешенными лицами, другие со страшными гримасами. Девочка даже не представляла себе, что ее мать живет в таком ужасном месте.

– О Господи! – Пет оглядела прокуренную комнату, пытаясь отыскать Беттину, но поняла, что ее тут нет.

Можно, конечно, спросить охранницу, как найти миссис д'Анжели, но что, если ее не пустят к маме? Или вообще выгонят? В любом случае охранница была занята, утихомиривая двух пациентов, которые играли в карты. Пет пошла наверх по лестнице. В последний их приезд мама махала им из окна на третьем этаже. Девочка вспомнила лицо Беттины и решила, что это четвертое окно от угла.

На третьем этаже были серые металлические двери с маленькими окошками. Пет заглядывала в каждое и видела комнатушки с кроватью, столом и одним стулом. На окнах были цветастые занавески, а на стенах висели картинки. В одной комнате старик читал книгу, в другой на постели лежала молодая женщина. Пет почувствовала себя увереннее. По крайней мере здесь чище и тише, вроде и жить можно.

Но ее настроение резко изменилось, когда она заглянула в четвертое окошко. На полу, широко расставив ноги, сидела женщина с грязными, нечесаными волосами, в бесформенном сером платье. Закрыв глаза, она раскачивалась. Пет заметила, что она засунула обе руки под юбку и что-то там делает.

Девочка отпрянула от окошка и побежала дальше по коридору.

Внезапно она замерла от ужаса, не зная, как поступить: убежать или вернуться к окошку и снова посмотреть. Чтобы убедиться. Хотя Пет и так уже все знала.

Она подошла к тяжелой металлической двери.

Мама все еще сидела на полу, ее руки двигались быстрее и быстрее. Она громко говорила:

– Я трахну тебя, трахну, трахну, а ты не сможешь, а я трахну, трахну, трахну…

– Мама! – Пет вцепилась в дверную ручку, но та не поворачивалась. Девочка начала стучать кулаками в окошко. – Мама! Мама!

Наконец Беттина подняла глаза и встретилась взглядом с дочерью. Но ее руки продолжали двигаться, а тело изгибалось от наслаждения.

Кто-то взял Пет за плечо и оттащил от двери. Она обернулась и увидела охранницу.

– Что ты здесь делаешь?

– Я… моя мама… – забормотала Пет.

– Тебе нельзя…

– Но я нужна маме. Ее надо умыть, причесать. У мамы такие красивые волосы, если только…

– Уходи. – Охранница все сильнее сжимала руку Пет. – Здесь пятьдесят безумных женщин. Мы не можем позволить детям находиться рядом с ними.

– Нет, пожалуйста!

И вдруг Пет вспомнила свои ужасные опасения. Что, если эта строгая охранница примет ее за умалишенную?

Девочка еще раз заглянула в комнату Беттины. Та, свернувшись на полу, слегка вздрагивала.

– Я вернусь, мама, – тихо сказала Пет. – Клянусь, я вернусь и заберу тебя отсюда.

Жарким июльским вечером Пет шла домой из библиотеки в шортах, футболке и сандалиях. Неделю назад она ездила с отцом на Кони-Айленд и уже немного загорела.

Люди старались укрыться в тени, пили газированную воду. Кто-то открутил пожарный кран и поливал радостно визжавших детишек. Джой Рачетти, красавчик парень, схватил пожарную кишку и направил струю прямо на Пет. Футболка тут же промокла и облепила грудь. От смущения девочка чуть не умерла на месте.

Лайэм О'Шей, широкоплечий рыжий ирландец, преградив ей путь, попивал пиво «Будвайзер». В восемнадцать лет он уже был главарем местной банды и гордился репутацией развратника. Однажды Пет слышала, как старшие девочки называли его «станцией обслуживания О'Шей». Она не знала, о чем они говорят, но по их смеху поняла, что не о машинах.

Сейчас он не рассмеялся, как другие, а подошел к Пет и весело присвистнул:

– Привет, принципесса.

Такую кличку ей дал Джой Рачетти. Когда-то он попытался дразнить Пет, но она молчала – отец учил ее никогда не разговаривать с плохими мальчишками на улице.

И тогда же Джой сказал другим ребятам:

– Принципесса слишком высока и могущественна, чтобы разговаривать с нами, простолюдинами.

Принципесса – маленькая принцесса. И это прозвище прилипло к ней.

– Привет, принципесса, – повторил Лайэм. Смущенная Пет попыталась обойти его.

– Знаешь, – он оглядел ее с ног до головы, – ты очень даже неплохо выглядишь. – Лайэм схватил ее за руку. Пет вздрогнула. – Скоро нам придется что-то с этим делать.

– С чем? – прошептала Пет, не поднимая глаз и даже не пытаясь вырваться.

Лайэм на глазах у всех ущипнул ее за грудь.

– Скоро-скоро, – повторил он.

– Забудь об этом, Лайэм! – крикнула Шарлин, сидевшая неподалеку. – Принцессы не трахаются. Все это знают. – И она засмеялась так противно, что Пет захотелось ударить ее.

– А эта будет. – Лайэм усмехнулся. – Она хорошо трахнется, и ей понравится. Уж я способен определить это. – Пет наконец-то вырвала руку и побежала. Лайэм прокричал ей вслед: – Когда-нибудь я тебя трахну, принцесса, и клянусь, заставлю тебя бегать за мной, упрашивая повторить.

Она мчалась всю дорогу, и в голове эхом отдавались слова, но не те, что сказал этот противный мальчишка, а те, которые говорила Беттина в тот день, когда Пет приезжала одна в Йонкерс. «Я трахну тебя, а ты не сможешь».

Кому же мама говорила эти слова? На кого она смотрела с такой ненавистью?

Пет все чаще посещала психиатрическую больницу. По воскресеньям, а иногда и в будние дни она приезжала пораньше, стараясь провести там больше времени. Это место не стало для нее более приятным, но Пет привыкла к нему и перестала бояться его. Она поставила перед собой цель – вытащить маму из больницы.

Пет читала Беттине газеты, рассказывала о школе, советовалась, делала с ней упражнения, которые назначил доктор, чтобы больная не отвыкла от нормальной жизни.

Пет познакомилась и с другими пациентами. Заметив, что старую Мэри успокаивает только игра в шахматы, Пет начала проигрывать ей партию за партией. Она внимательно слушала испанские песни в исполнении Консуэлы, постоянно следила за молодой женщиной по имени Сузи, страдающей от шизофрении и диабета. Пет научилась определять симптомы инсулинового шока и дважды спасала Сузи, успев принести ей апельсиновый сок.

Постепенно Пет пришла к мысли, что, возможно, когда-нибудь поможет многим людям, таким, как ее мать. Ей захотелось стать психиатром.

Однажды вечером, возвращаясь из больницы домой, Пет увидела, как около булочной затормозил огромный «кадиллак» винно-красного цвета с затемненными стеклами. У машины спустило колесо. Шофер в форменной одежде ударил ногой по мягкой шине и пошел искать телефон.

Почти сразу вокруг лимузина собралась толпа. Все пытались разглядеть владельца шикарной машины. Пет уже почти поравнялась с толпой, когда из лимузина вышла девочка, очень маленькая и не слишком красивая, но роскошно одетая. Взрослое украшение – рубиновое ожерелье – делало ее похожей на куклу. Девочка попыталась протиснуться сквозь толпу к булочной. Пет заметила, что девочка болезненно бледна.

– Извините, – то и дело повторяла она.

– Богатая сучка! – бросила одна из девиц в лицо девочке.

Лайэм оказался тут как тут. Преградив девочке путь, он потрепал ее по щеке.

– Ну и ну… И что мы тут делаем? Милая богатая малышка приехала полюбоваться на бедняков?

Девочка побледнела еще сильнее, ее серые глаза казались огромными.

– Простите меня, – снова повторила она. – Мне надо…

Но Лайэм не пропустил девочку, и ее лицо выразило страх.

Пет вскипела. Она уже знала, как держаться с такими, как Лайэм.

– Отвали, Лайэм! – бросила Пет, взяла девочку за руку и оттащила подальше от толпы. – Лучше бы ты осталась в машине, – сказала она с участием.

– Пожалуйста, – прошептала девочка. – Сахар… Мне очень нужно немного сахара.

Вглядевшись в нее, Пет внезапно вспомнила Сузи. У этой девочки диабет – все симптомы налицо!

Быстро введя девочку в булочную, Пет усадила ее на стул возле кассы.

– Апельсинового сока! – крикнула она миссис Ганжемми, хозяйке магазина. – Скорее, иначе она потеряет сознание.

Дородная итальянка, взглянув на маленькое дрожащее создание, побежала к холодильнику и тут же вернулась с бутылкой сока. Пет подала его девочке.

– Пей, быстро. – Она наклонила бутылку. Девочке было так плохо, что сок залил ее красивое платье.

Через минуту дрожь унялась, бледность тоже прошла.

– Спасибо, – прошептала девочка. Пет улыбнулась:

– Пронесло. Тебе надо соблюдать осторожность.

– Обычно в машине всегда есть сок, но на этот раз…

– Эй! – Пет положила руку на плечо девочки. – Все в порядке. Тебе лучше?

– Да, спасибо тебе. Меня зовут Джессика Уолш. Спасибо, что спасла меня.

– На здоровье. А я – Петра д'Анжели.

На следующий день винно-красный лимузин снова появился в районе «Чертовой кухни», на сей раз у дверей дома, где жили д'Анжели. В записке, написанной на плотной кремовой бумаге, мистер и миссис Джонатан Уолш благодарили мисс д'Анжели и приглашали ее на чай в воскресенье в четыре часа.

Дом Уолшей был откровением для Пет – элегантное здание на Парк-авеню. Мрамор, шелк, антикварная мебель. Повсюду стояли цветы – в вазах, в горшках на полу. Пет никогда еще не была в таком красивом доме, и ей хотелось бы остаться здесь навсегда.

Пет наблюдала за хозяином и хозяйкой. Салли Уолш, стройная блондинка, была грациозна, как фотомодель. Ее фиолетовое платье украшала нитка жемчуга, в ушах поблескивали, жемчужные серьги. Простые украшения, соответствующие чайной церемонии. Седой Джонатан Уолш, председатель правления крупного банка, выглядел весьма респектабельно в темно-сером костюме и ярком галстуке. На его левой руке Пет заметила перстень из оникса. Эти люди явно привыкли к роскоши.

А вот Джессика очень отличалась от родителей. Она выглядела моложе своих семнадцати, хотя и была в таком же дорогом фиолетовом платье, как и у матери, которое, кстати, совсем ей не шло.

– Слава Богу, что вы оказались там, Петра, – сказала Салли Уолш, разливая чай. – Без вашей помощи она бы снова оказалась в больнице.

– Мама… – начала Джессика, но затихла, как только Салли повернулась к ней.

– Как вы догадались, что надо делать? – спросил Джонатан Уолш. – Я имею в виду апельсиновый сок.

Пет осторожно поставила чашку на тонкое фарфоровое блюдце.

– У моей подруги диабет.

Лучше не говорить, что Сузи шизофреничка и находится вместе с ее матерью в психиатрической больнице.

На вопросы о семье Пет всегда отвечала уклончиво. Она не стыдилась родных, но предпочитала ничего не объяснять. Через час с чаем и прочими формальностями было покончено. Джонатан Уолш вернулся в кабинет к своим бумагам, Салли собралась играть в теннис.

– Джессика, покажи подруге сад, – сказала она, вставая из-за стола. – Вильямс отвезет тебя домой, Петра. Спасибо, что пришла. Мы очень признательны тебе. – Салли протянула девочке руку, украшенную большим жемчужным кольцом. – Поспи немного сегодня днем, дорогая, – бросила она дочери и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.

– Давай уйдем отсюда, – предложила Джессика, как только за матерью закрылась дверь. – Ты же не очень хочешь смотреть сад. Там нет ничего особенного.

– Не хочу. Лучше я поеду.

– О нет! Я не это имела в виду. Просто давай уйдем из дома. Может, погуляем в парке? – Джессика умоляюще посмотрела на Пет.

– Как скажешь.

Они пересекли Пятую авеню и вошли в Центральный парк. Освободившись от родителей, Джессика оживленно болтала и смеялась.

– Мама считает, что мне надо все время лежать в постели с теплой грелкой в ногах, – объяснила она.

– Почему? С диабетом не сложно управляться.

– Врачи говорят, что у меня трудный случай. Кома может наступить в любой момент, даже когда все хорошо. – Она внимательно посмотрела на Пет. – Это не пугает тебя?

– Нет. А должно?

– Это пугает многих людей. Даже Эдди Мартиндейл Третий испугался. В прошлом году он пригласил меня потанцевать на балу и внезапно увидел, что кружится с девочкой, потерявшей сознание. Эдди от страха покрылся пятнами. – Джессика остановилась, наблюдая за гарцующим вдалеке всадником. – С тех пор я больше не была на танцах.

– Ну а я вообще никогда не была на балу, – сказала Пет.

Джессика удивленно взглянула на Пет:

– Почему?

– В нашем районе не устраивают балов. Кроме того, вряд ли бы ты захотела кружиться в вальсе с Лайэмом О'Шей.

– Кто это?

– Тот рыжеволосый парень, который преградил тебе дорогу.

– О Господи, нет, конечно!

Пет улыбнулась:

– Успокойся, я и не предлагаю его тебе в партнеры. И они засмеялись, радуясь, что им так хорошо вместе. Джессика надолго умолкла, и Пет решила, что она думает о своей болезни.

– Я не испугаюсь… никогда, – тихо сказала Пет. – Если окажусь рядом, то сделаю что смогу.

Джессика снова взглянула на нее.

– Я бы хотела, чтобы мои братья и сестра были такими. Они чертовски переживают за меня, ведут себя со мной как с фарфоровой куклой.

– Их можно понять, хотя тебе не позавидуешь.

– Уж конечно. А ведь они такие здоровые. Признаться, они отличные родственники.

– Сколько их?

– Трое, но они намного старше меня. Наверное, я родилась по ошибке.

– Я всегда мечтала иметь братьев или сестер. Какие они?

– О, ты полюбишь их. Все их любят. Особенно Роберта, моего большого брата. Он работает на Уолл-стрит – уже сделал свой первый миллион. Бегает по три часа, у него отличная жена, чудная собака и двое прекрасных ребятишек. Джек был капитаном футбольной команды в Йеле и хорош собой, как греческий бог. Он в следующем году начнет работать. А еще у меня есть сестра Мелисса, но, пожалуйста, зови ее Маффи. Она самая старшая, работала несколько лет моделью, только, к сожалению, за небольшие деньги, – сообщила Джессика тоном своей матери. – А сейчас она обосновалась в Вестчестере со своим мужем, который служит в папином банке, и новорожденным ребенком.

Джессика любила говорить и умела слушать. Пет рассказала ей то, о чем не слышала от нее ни одна живая душа. О жизни в «Чертовой кухне». О папе и дедушке, об их несчастьях и о том, как она старается сохранить мир между ними. Даже о матери. Чертовски здорово, когда кому-то можно поведать о себе все, когда есть друг.

На автобусной остановке они обменялись телефонными номерами. Джессика сказала:

– Петра, у тебя очень красивое имя, а мне всегда казалось, что Джессика звучит слишком глупо. Поэтому, если мы подружимся, называй меня просто Джесс.

Пет кивнула и засмеялась.

– Что смешного я сказала?

– Ничего. Просто меня всегда звали Пет. Подъехал автобус.

– Пока, Джесс.

– Пока, Пет.

Автобус тронулся, но Джесс побежала за ним.

– Эй, Пет… Пет! Позвони мне завтра, или я позвоню тебе.

Джесс Уолш стала другом, доверенным лицом Пет и окном в другой мир для нее.

Долгие годы Пет относилась к богатству и роскоши, как к витринам дорогих магазинов. Люди из этого мира казались ей сказочными существами. Она думала, что они не простуживаются, не встают по утрам, если им не хочется, не зубрят перед экзаменами, не боятся темноты.

Пет не вошла в этот особый мир, но стала там частой гостьей. Уходя из «Чертовой кухни», она сидела с Джесс в ее спальне с плюшевым ковром, коллекцией кукол и огромным цветным телевизором. Девочки болтали, сплетничали, красились, обсуждали неудобства менструации и строили догадки о том, как кинозвезды ведут себя в постели. С каждым разом они чувствовали себя вместе все лучше.

В первые выходные дни августа Джесс позвонила Пет и пригласила ее в их дом в Монтоке.

– Где это?

– На берегу Лонг-Айленда.

Пет вздохнула. Она любила море, но бывала только на Кони-Айленде с отцом. И никогда раньше не проводила выходные с Джесс. Воскресенья принадлежали Беттине. Всегда.

– Прости, Джесс, – сказала Пет. – Ты же знаешь, я не могу.

– Послушай, Пет, может, и твоей маме станет лучше, если ты будешь вести себя с ней, как со мной. Ведь ты единственный человек, который не делает мне скидок на болезнь. Напиши маме письмо или позвони и скажи, что уезжаешь на выходные. Дети других матерей не сидят с ними целыми днями, а живут своей жизнью. Ну и твоя тоже наверняка хочет этого, поскольку любит тебя.

Пет молчала.

– Пет, ты тут? – спросила Джесс.

– Я просто чертовски счастлива, что познакомилась с тобой, Джесс.

Пет написала матери длинное письмо и рассказала о новой подруге, которая пригласила ее к себе в загородный дом.

Выходные в прекрасном доме Уолшей с видом на океан показались Пет самыми прекрасными днями в ее жизни. И тогда же у Пет зародилась идея сделать русалку.

Глава 7

Нью-Йорк, декабрь 1968 года

Наконец-то сбудутся ее горячие мольбы. Вообще-то Пет не верила в Бога, но сейчас ждала самого замечательного рождественского подарка.

На праздник домой приедет мама.

Последние два года Беттина чувствовала себя все лучше. Новые транквилизаторы смягчили дневную агрессию и ночные кошмары, но не превратили Беттину в зомби. Она адекватно реагировала на шутки и глупости, укоряла Пет за небрежную прическу и слишком яркую помаду.

С 1968 года во многом благодаря стараниям Пет доктор разрешил забирать Беттину на выходные домой. А уже на Рождество она должна была вернуться в семью навсегда.

И вот в холодный декабрьский день вся семья отправилась в Йонкерс в подержанном «шевроле», который Стив одолжил у друга.

– Учтите, – Пет посмотрела на отца и деда, – сначала мама будет нервничать. Больница ужасна, но она провела там девять лет. Мама чувствовала себя в безопасности.

– Да, доктор, – улыбнулся Стив. – Мы выполним все ваши указания.

– У нас она тоже будет в безопасности, малышка. – Джозеф засмеялся от радости.

– Тогда поехали скорее, – сказала Пет.

Все прошло хорошо. На обратном пути все трое так старательно занимали Беттину разговорами, что у нее не возникло ни малейшего страха перед свободой. Она смотрела в окно и улыбалась родным. Дома Беттине очень понравилось, особенно праздничный венок, разукрашенная елка и яркий плакат «Добро пожаловать домой!» во всю стену гостиной.

После бокала шампанского Беттина призналась, что устала, и легла вздремнуть. Пет несколько часов сидела в кресле возле кровати, глядя на мать и чувствуя себя по-настоящему счастливой.

В эту ночь Стив и Беттина остались вдвоем. Оба смущались, не зная, как начать разговор. Стив, отвыкший от жены, нервничал. Раньше, когда Беттина приезжала на выходные, он позволял себе лишь поцеловать ее в щеку. Сейчас она вернулась навсегда, и Стиву казалось, что он не хочет ее. Стив наблюдал, как Беттина расчесывает свои все еще прекрасные волосы щеткой, подаренной ей Пет два года назад.

– Ты прекрасно воспитываешь нашу дочь, Стефано, – сказала Беттина, глядя на него в зеркало. Он улыбнулся, услышав это имя. Никто, кроме Беттины, не называл его так уже много лет. – Прости, что пришлось свалить большую часть забот о ней на тебя.

– У тебя не было выбора, Тина. И Джозеф сделал не меньше моего.

– Да, ты прав. – Беттина умолкла. Теперь она будет воспитывать дочь, болтать с отцом, любоваться своим красивым мужем. Беттина словно очнулась после долгого кошмара. Теперь ей хотелось изгнать все тяжелые воспоминания навсегда. – Я мечтаю подарить тебе еще полдюжины детей, Стефано.

– Мне они не нужны. И одной Пет хватает с избытком, – засмеялся он.

Беттина положила щетку и подошла к мужу. Он лежал в постели и курил.

– Не бойся меня. – Она улыбнулась той слабой улыбкой, которую Стив до сих пор не забыл. – Мы уже говорили об этом. Помнишь? – Он помнил. Беттина сняла халат и осталась в тонкой, почти прозрачной ночной сорочке. Помедлив, она легла рядом с мужем. – Я не из стекла, Стефано. И не разобьюсь.

Жена погладила его по груди. Стив неуверенно взял ее за руку, но тут же разжал пальцы.

У него было много женщин за последние годы. Он не предполагал, что снова окажется в постели с женой. Ему и в голову не приходило, что он захочет этого. Но никто, кроме Беттины и Маризы, не доставлял Стиву такого наслаждения. А Беттина отлично помнила, как возбудить мужа и сделать так, чтобы он сходил с ума от желания. Ее губы, язык, пальцы не утратили навыков. И сегодня Беттина заставила мужа забыть, что ему уже больше пятидесяти лет.

«Возможно, все устроится, – подумал Стив, – и у нас будет настоящая семейная жизнь».

К Рождеству в доме д'Анжели в этом году готовились с необычайным энтузиазмом. Все были в приподнятом настроении, в квартире пахло орехами и лимоном – Беттина испекла специальный голландский пирог с причудливым названием. Все так старались порадовать друг друга, что накупили кучу подарков. Стив получил шарф и книгу. Джозеф натянул новые перчатки, но тут же снял их, увидев преподнесенный ему музыкальный альбом.

– Красота! – воскликнул он. – Я должен это послушать. – Он включил проигрыватель, и комнату заполнила музыка Малера, идеально соответствующая этому светлому утру.

Беттине подарили духи и шелковую голубую блузку, Джозефу – еще и новую трубку, а Стиву – кошелек, полный талонов на метро, которых ему всегда не хватало.

Самый большой пакет с подарками был приготовлен для Пет. Сумочка, розовая помада и короткая юбочка – от мамы.

– Знаю, знаю, – отмахнулась Беттина, заметив неудовольствие мужа. – Я тоже не очень люблю все это, но девочкам важно быть модными. К тому же у Петры очень красивые ноги.

Пет получила от каждого книжку: биографию Фрейда от Стива, альбом с цветными фотографиями известных драгоценных камней от Джозефа и подписку на молодежный журнал от Беттины.

– Никто не обвинит мою семью в отсутствии хитрости. – Она рассмеялась и обняла родных.

Пет припасла для матери еще один подарок: маленькую коробочку, элегантно отделанную блестящей бумагой с темно-красными и серебряными лентами поверху.

Она работала над подарком несколько месяцев, потому что пришлось искать деньги на материалы. Подрабатывая после школы и по выходным в ювелирных магазинах, Пет скопила почти сотню долларов. Ее больше не удовлетворяли поделки из стекла, пластика и песка. Она считала, что для этого особенного Рождества нужен настоящий подарок.

Улыбнувшись дочери, Беттина развернула фольгу и ахнула от восторга, когда открыла голубую бархатную коробочку.

– О, Петра, как прекрасно!

На белом атласе лежала большая брошь в форме русалки. Тело из перламутра, голова, руки и рыбий хвост из серебра. Лицо и волосы покрыты эмалью, глаза из двух прозрачных голубых сапфиров. В руках русалка держала чудесную жемчужину.

Пет с самого начала знала, как сделать верхнюю часть фигурки. А вот с хвостом пришлось повозиться. Случайно увидев в магазине недорогие опалы, она купила три дюжины мелких камешков и украсила ими серебряный хвост, а в плавник с двух сторон вставила маленькие аметисты.

– Неужели это мне? – спросила Беттина, разглядывая брошь.

– А кому же еще? О чем ты, мама?

– Эта русалка прекрасна, но она может обмануть любого, кто не понимает, что таится в ней.

– Что же в ней таится, мама?

– Ловушка.

Пет смотрела на мать в полной растерянности. Беттина провела пальцем по хвосту русалки.

– Посмотри. Она затягивает в свои таинственные глубины, потому что не может выжить в реальном мире.

– Но тебя же никто не затягивает, Тина, – встревожился Стив. – Ты что, не понимаешь…

– Чудесная работа, Пет! – перебил его Джозеф. – Достойная профессионала.

Он уже давно знал, что внучка готовит сюрприз, хотя она тщательно скрывала это от всех. Джозефа поразило ее мастерство.

Хотя Стив не одобрял занятий дочери, Джозеф надеялся, что Пет пойдет по его стопам. Он считал внучку очень одаренной. В шестнадцать лет она оценивала алмазы так же хорошо – нет, даже лучше, чем дед. Всего неделю назад покупатель принес прекрасный алмаз для оценки. Разглядывая его добрых пятнадцать минут, Джозеф все еще точно не знал, как определить цвет. Он попросил покупателя оставить камень до возвращения его «помощника». Потом показал алмаз Пет. Она дала ответ быстро, уверенно и правильно, как всегда.

Сейчас Джозеф был восхищен ее творением:

– Так оригинально! Такая техника! Я знал, что у тебя получится, Пет. Если будешь много работать и развивать талант, станешь великим ювелиром.

– Джо… – начал Стив, но старик перебил его:

– Я знаю, о чем ты думаешь, Стив. Хочешь, чтобы она была врачом, но у девочки есть талант и чувство красоты. Ты только взгляни. Такую брошь не постыдились бы выставить Фаберже или Картье.

Стив нахмурился, рассматривая брошь.

– О чем ты думаешь, папа?

Он не ответил. Джозеф, опасаясь, как бы не обидели его любимую внучку, пошел в наступление:

– Как ты придумала такой дизайн, Пет? За долгие годы работы я не видел ничего подобного.

Пет и сама не знала. Идея пришла внезапно.

– Помню, в раннем детстве… я нашла одну драгоценность, спрятанную в животе Раффи. – Пет засмеялась. – Ты ведь помнишь Раффи, мама, моего игрушечного жирафа? Это была женщина с плечами из жемчуга, с головой, покрытой эмалью, и с глазами из сапфиров. Она сверкала, как принцесса.

Стив пристально смотрел на дочь. Ах, если бы он мог остановить ее!

– Драгоценность в жирафе? – Стив натужно улыбнулся, но в его тоне слышалось предостережение.

– Разве не помнишь, папа? Я показала ее тебе, а ты сказал, что эта женщина – от дьявола, и забрал ее. Ты просил меня тогда забыть о ней, и я так и сделала. Это было как в сказке. Но когда я начала обдумывать идею подарка, я вспомнила и сразу нарисовала свою фею.

– Пет, – начал Стив, – я не думаю…

Джозеф вскочил с кресла.

– Когда это было, Пет?

– Когда? – переспросила она. – Не знаю. Подожди-ка. Тогда только что выбрали Кеннеди, значит, это был 1960 год. Мне было восемь. – Она посмотрела на отца. – Почему ты сказал, что она плохая, папа?

– Потому что это правда.

– Что? Так, значит, Пет не привиделась та драгоценность? – изумился Джозеф.

– Она была как маленькая куколка, – пояснила Пет, – но только верхняя половина. И вся в алмазах и рубинах – думаю, настоящих.

– Если тебе было восемь, – Джозеф покачал головой, – ты уже могла определить, настоящие они или нет. Я многому научил тебя к тому времени.

– Это не было моей фантазией, ведь так, папа?

Стив наклонился вперед и обхватил голову руками.

– О чем сейчас рассказала Петра? – строго спросил Джозеф.

Ощутив напряженную атмосферу, Беттина испуганно посмотрела на мужа.

– Стефано? Что это значит?

Голос дочери подействовал на Джозефа как удар гонга. Он подбежал к Стиву:

– Говори!

– Хорошо! – закричал Стив. – Да! Она права! Это было на самом деле. Алмазы были настоящие. И дорогие.

– В 1960 году! Ты прятал целое состояние, а твоя жена прозябала в этой вшивой дыре, потому что мы сидели без денег! – Джозеф изо всех сил встряхнул зятя.

– Деда, – закричала Пет, – прекрати!

Но Джозеф словно сорвался с цепи:

– Ты позволил моей дочери болеть, имея деньги на лучших докторов, которые могли спасти ее?

– Да! Ну и что! Возможно, я был не прав, но…

Джозеф перешел на голландский.

– Ублюдок! Грязная, вонючая, проклятая скотина!

– Не надо! – Плача, Пет схватила деда за руку и попыталась оттащить от отца. – Пожалуйста!

– Посмотри на нее. – Джозеф показал на Беттину, которая сидела в своем кресле, переводя бессмысленный взгляд с мужа на отца. – Посмотри, что с ней сделали, что ты с ней сделал!

– Деда! – снова закричала Пет. – Пусть он объяснит. – Она умоляюще взглянула на отца: – Ты ведь сейчас все объяснишь, папа? Расскажи нам.

– Да, Стив, – сказал Джозеф уже спокойнее. – Расскажи нам все. Расскажи своей дочери, почему ей пришлось жить без матери все эти годы. Почему ее папаша, черт побери, оказался таким эгоистом, что не пожелал платить за частный госпиталь, где бы Беттину вылечили.

– Все было совсем не так. – Стив застонал, как раненое животное.

– А как? Отправив жену в ад, ты спрятал состояние и ждал, пока она умрет, чтобы наслаждаться потом своим богатством? Как все было, ублюдок?!

– Это был ад. И он продолжается.

– Продолжается? Ты хочешь сказать, что ты в аду? Где же он, твой ад? – Джозеф схватил зятя за пиджак, но Стив оттолкнул его, и старик упал.

– Перестань! – заплакала Беттина, обхватив голову руками и съежившись в кресле. – Петра, пусть они прекратят.

Пет обняла мать.

– Все хорошо, мама, все хорошо. – Она взглянула на мужчин. – Посмотрите, что вы с ней делаете, и перестаньте ссориться. Сейчас же!

Стало так тихо, что было слышно только тяжелое дыхание Джозефа, всхлипывания Беттины и финальные аккорды первой симфонии Малера.

Стив смотрел на жену, свекра, дочь. Что сказать им? Как объяснить им то, чего он сам не понимает. Ведь ему не удалось найти украденное наследство, он не смог продать свою единственную драгоценность и воспользоваться ею. Чувство вины, злость, стыд, напряжение – все это терзало и мучило его.

Они все смотрели на него, ждали и надеялись услышать объяснение, но Стив молчал. Внезапно он стал задыхаться. Ему больше нельзя оставаться здесь. Надо уйти. Стив схватил пальто и выбежал из квартиры.

– Стефано? – прошептала Беттина. – Папа? Куда он пошел, папа?

– В ад, надеюсь, – буркнул Джозеф. – Но не волнуйся, Тинта, мы позаботимся о тебе. Он нам больше не нужен.

– Стефано, – позвала Беттина. – Петра! Папа! Я хочу к мамочке. Петра, мой ребенок. Где мой ребенок? Отдайте мне моего ребенка!

Она завыла. Пет хотелось заткнуть уши и спрятать голову под подушку. Но она попросила деда принести матери лекарства и, взяв ее за руки, повторяла:

– Я здесь, мама. Это Петра, я здесь. Со мной все хорошо. Я твой ребенок, мама. Все хорошо, у нас все хорошо.

Только через час Беттина успокоилась и заснула. Пет стояла и смотрела на беспорядок в комнате. Пахло горелым пирогом. Брошка-русалка лежала на полу. Пет опустилась на колени и подняла ее.

Так и не поднимаясь с колен, она смотрела на то, что осталось от их веселого Рождества.

Глава 8

Стив не вернулся. Один из его полупьяных приятелей-итальянцев явился к ним через несколько дней после Рождества за его одеждой и другими вещами. Он дал им клочок бумаги с адресом квартиры, которую снял Стив, но Джозеф был слишком зол, чтобы встречаться с зятем, а Пет слишком обижена на отца.

Ее настроение становилось все хуже с каждым днем. Она пыталась понять, почему Стив так поступил в далеком 1960 году. И почему сейчас сбежал вместо того, чтобы все объяснить. Откуда взялась драгоценная половина флакона, почему отец так долго прятал ее и называл дьявольской?

Ответов не было, и в конце концов Пет перестала терзать себя мучительными вопросами. А вскоре у нее возникли другие тревоги.

На следующий день после Рождества Пет замерла на пороге комнаты матери, увидев, что та методично отламывает крылья у рождественского ангела из папье-маше.

– На вид ты такая милочка, – злобно бормотала она, – но я разгадала тебя. Я знаю, что ты шлюха, негодная маленькая шлюха. – Отломав крылья, Беттина начала сдирать шелковую одежду. – Шлюха, шлюха, шлюха, – твердила она, разрывая ангела и разбрасывая его части по полу.

Пет уже давно предупредили, чтобы она не плакала при матери, так как это ухудшает состояние Беттины, и она сдержала слезы. Ее охватила невыносимая безнадежность, с которой было трудно совладать.

– Мама? – Пет коснулась ее плеча.

Беттина вздрогнула так, будто обожглась, и отпрыгнула, взмахнув руками.

– Нет! Я не буду, не хочу. Убирайся. Не трогай меня.

Пет отошла.

– Все хорошо, мама. Никто больше не тронет тебя, никто не причинит тебе вреда.

Беттина металась, ее взгляд обежал маленькую комнату, словно она искала опасность.

– Нет, нет, нет, – бормотала она.

– Тише, мама, – успокаивала ее Пет. – Пойдем в постель. В спальне безопасно. Они не найдут тебя там.

Беттина позволила дочери взять себя за руку и повести в спальню. Она легла, приняла лекарство и вскоре заснула.

И только тогда Пет дала волю слезам. Она рыдала, считая, что все ее надежды рухнули.

А Беттина снова погрузилась в мрачный мир прошлого.

Пет каждый день звонила доктору Беттины в Йонкерс. Увы, он не говорил ничего утешительного. Пет уже привыкла к поражениям, но и сейчас не прекращала попыток вернуть мать к нормальной жизни.

Ее незаменимым другом стала Джесс, приехавшая в Нью-Йорк на каникулы. Эта девочка постоянно поддерживала Пет, и та впервые в жизни осознала, как плохо ей было одной. Они разговаривали часами, и Пет делилась с Джесс всем, что накипело на душе. Злостью на отца, покинувшего семью, тревогой за деда, все более дряхлевшего. Пет поняла, что настоящий друг всегда выслушает ее и не осудит, а когда нужно – даст хороший совет.

Через неделю после Рождества Пет решила ненадолго отлучиться из дома, чтобы вручить Джесс сделанный своими руками подарок – серебряные филигранные серьги. Она решилась оставить мать, поскольку та спала и скоро должен был вернуться дедушка.

Но, вернувшись, Джозеф обнаружил, что вся квартира уставлена горящими свечами. Горячий воск залил все, а кое-что и прожег. Пламя одной свечи уже подбиралось к занавеске. Посреди комнаты стояла на коленях Беттина.

– Ийс-ка-дал в ийс-ка-даш…

Это был Каддиш, иудейская молитва за мертвых. Джозеф не подозревал, что дочь знает ее. Он и сам слышал эту молитву лишь однажды, когда умер его тесть.

Тонкая грань, отделявшая Беттину от безумия, была поколеблена, и Джозеф опасался, что навсегда. Он тут же позвонил в Йонкерс, и через неделю после Нового года Беттина вернулась в больницу.

Их квартира опустела, и Джозеф сразу постарел на десять лет. Он ел, спал и работал, но не ходил в голландский клуб, не читал, не курил свою трубку, считая невозможным позволить себе даже маленькое удовольствие, когда его дочь так ужасно страдает.

Джесс вернулась домой. Она просила мать позволить ей остаться в Нью-Йорке, поскольку Пет нуждается в помощи, но Салли отказала. Джесс хотела симулировать приступ диабета, но Пет убедила ее не делать этого.

Оставшись одна, Пет старалась занять себя чем угодно, лишь бы не думать. Она училась, готовила домашние задания, вела хозяйство и каждый день ходила в мастерскую Джозефа, пытаясь создать там что-то стоящее.

Стив постоянно звонил им, но Джозеф сразу же опускал трубку. Пет тоже отказывалась разговаривать с отцом. В конце концов Стив перестал звонить, но каждые две недели присылал чек на имя Пет. Ей очень хотелось разорвать эти чеки, но врожденная практичность удержала Пет от этого.

Здравомыслящая Джесс убедила подругу изменить отношение к отцу.

– Ты несправедлива к нему, – сказала она Пет через пять месяцев после ухода Стива.

– А я и не хочу быть справедливой, – отрезала Пет, но ее голос прозвучал не слишком уверенно. Злость постепенно прошла, и она очень скучала по отцу.

– Черт побери, Пет! Я мечтала бы иметь отца, который так заботился бы обо мне, поддерживал меня, когда я болею, и рассказывал сказки со счастливым концом, если у меня появляется страх смерти… А мой только вызывает доктора и флориста и вовремя оплачивает счета.

– Он бросил меня.

– Твой отец запутался и испугался. Прошло уже столько времени. Поговори с ним начистоту.

Внезапно Пет отчетливо вспомнила ласковое лицо отца. Она насмешливо улыбнулась.

– Черт тебя побери, Уолш. Почему ты всегда права?

Стив ответил на ее звонок сразу, будто ждал возле телефона.

– О, bambina, я так рад, что ты позвонила! Я скучаю по тебе.

Слезы покатились по щекам Пет, когда она услышала любимое прозвище.

– И я, папа. И я.

– Мы можем увидеться? Мне надо о многом тебе рассказать.

– Я тоже хотела бы тебе кое о чем рассказать, папа.

Они договорились встретиться на следующий день.

Ресторан находился в неизвестном Пет районе. Старые фабрики с высокими потолками и огромными окнами превратили в жилые дома, и их заселили художники, ценившие большие и хорошо освещенные помещения. К тому же цены за аренду здесь были очень низкими. Художники называли это место Сохо по названию улицы Хьюстон-стрит.

Стив сидел в баре недалеко от двери с кружкой пива в руках. Едва Пет вошла, он стиснул ее в объятиях. Когда Стив выпустил дочь, она смеялась, хотя в глазах ее блестели слезы.

– Che bella, – протянул он. – Выглядишь замечательно.

– Ты тоже. – И действительно, высокий и красивый Стив выглядел отдохнувшим и счастливым.

– Давай пообедаем. Здесь отличные гамбургеры. Сев за стол, они заговорили о погоде, школе, экзаменах.

– Ты живешь поблизости? – спросила Пет, взяв огромный бутерброд. – Я думала, что у тебя квартира в Маленькой Италии.

– Я переехал. – Стив отодвинул кружку пива и глубоко вздохнул. – Пет, я живу не один.

– Снял квартиру вместе с приятелем?

– Вроде того. Это художник, скульптор. – Стив замялся, и Пет пристально посмотрела на него. – Ее зовут Анна. Я познакомился с ней в прачечной.

– Анна? Ты живешь с женщиной?

– Да.

Она растерялась.

– Папа, как ты мог?

– Я влюбился в нее, Пет. Ты уже взрослая и должна понять это.

Пет показалось, что ее предали. Давно ли отец знает эту женщину и любит ее? Может, и с дедушкой он начал ссориться, чтобы уйти и жить с ней? Неужели отец не помогал маме, потому что не хотел больше оставаться с ними? Пет не верила в это даже сейчас.

– Давно? – спросила она.

– Три месяца. Я познакомился с ней в феврале.

– Февраль. Ты не слишком долго страдал от одиночества.

– О чем ты?

– Ты ушел и вскоре забыл о нас, найдя замену.

– Я не бросал тебя, Пет, и никогда не сделаю этого. – Он погладил ее руку. – Ты – моя дочь, и я люблю тебя.

– А что скажешь о своей жене? Тебе полагалось бы любить и ее.

– Я любил. И я пытался… ты видела сама, Пет. Я пытался жить с твоей матерью, помогать ей.

– Плохо же ты пытался.

– Я делал все, что мог, – до тех пор, пока не понял, что моя душа умрет, если я не… вырвусь на свободу. Твоя мама считает себя русалкой. Но я просто человек.

– И ты отослал ее с глаз долой.

– Твоя мама больна уже очень давно. Я не знаю почему и не знаю, поправится ли она. Очень надеюсь на это, но не могу посвятить всю жизнь надеждам и мечтам, которые не осуществляются.

– Откуда такой эгоизм? Почему ты не продал этот дурацкий флакончик и не заплатил за хорошее лечение?

– Черт побери, это не эгоизм! – Стив хотел взять ее за руку, но она увернулась. – Пет, пожалуйста. Ты злишься и обижена, но попытайся понять.

– Тогда объясни.

– Хорошо. Все началось с твоей бабушки. Когда-то давно я потерял очень много из-за твоего дяди Витторио.

– Моего дяди?..

– Давай пройдемся, и я все расскажу тебе. – Стив бросил на стол несколько монет и повел дочь к двери.

Они медленно шли по улицам, и Стив рассказывал ей о своем прошлом. Он рассказал Пет о Витторио и о Карло Бранкузи. Образ прекрасной виллы рядом с Флоренцией, запах свечей в серебряных канделябрах, сверкающие бриллианты на шее необычайно красивой женщины. – Стив пронес эти воспоминания через всю жизнь.

– Ла Коломба, – повторила Пет, – бабушка.

Стив остановился, достал кошелек и протянул дочери старую фотографию из газеты – бледную и едва различимую, – но Пет поразила красота женщины, которая пила шампанское и улыбалась в камеру.

– Можно мне взять это?

– Я хранил фотографию для тебя.

А потом он рассказал ей о парфюмерном флаконе и о наследстве, украденном братом.

– Я сделал все, чтобы выследить Витторио. Я следил за всеми сообщениями об аукционах, читал все статьи о продаже драгоценностей. И всегда надеялся, что когда-нибудь всплывет что-то из маминой коллекции и я узнаю об этом. Но этого не случилось. Возможно, все уже распилено, разобрано и продано. Именно поэтому я занялся в Америке ювелирным бизнесом. И так встретил твоего дедушку.

– То есть если бы ты не приехал в Америку искать брата, я бы не родилась?

Стив улыбнулся и помахал рукой куда-то вдаль, за горизонт.

– Спасибо, Витторио.

Теперь Пет многое стало понятным, но не все. Почему отец сдался?

– Почему ты перестал искать, папа? Может, начнешь все снова? Я помогу тебе. Мы найдем дядю, я уверена.

– Прошло тридцать лет с тех пор, как в моих руках оказалась эта половина флакона. Когда-то я посвятил ей жизнь и чуть не потерял себя. Я сдаюсь.

– Но, папа…

– Нет, Пет. Посмотри, что этот флакон сделал с нами, со мной, с твоей матерью. Я думаю, что был прав, когда назвал его дьявольским. Мне необходимо раз и навсегда отказаться от поисков драгоценностей.

– Папа, где сейчас эта половинка флакона?

– Если я скажу тебе, что ты сделаешь с ней?

– Не знаю. Но я должна снова взглянуть на нее. Она вдохновила меня на лучшую мою работу, помнишь?

– Пожалуй, пора использовать ее для чего-то полезного. Продай ее, а на вырученные деньги помоги матери. Или заплати за свое обучение. Мне следовало продать эту реликвию много лет назад.

– Не говори так, папа, – перебила его Пет, и Стив чуть не заплакал. – Сейчас я понимаю, почему ты был не в силах расстаться с ней, даже когда мы так нуждались в деньгах для мамы. Флакон принадлежал твоей матери, и только он остался у тебя на память о ней.

– Половинка флакона там, где была последние девять лет. В ту ночь, когда ты обнаружила ее в Раффи, я спрятал флакон в пурпурную подушку, которую вышила твоя мама. Возьми ее, Пет, и сделай с ней все, что хочешь. Она твоя, твое наследство. – Стив печально улыбнулся. – Увы, это все, что ты можешь получить от меня.

– Перестань, папа. Ты дал мне гораздо больше.

– Пойдем ко мне домой, Пет, – внезапно предложил Стив. – Это недалеко, за углом. Познакомишься с Анной…

– Нет. – Та близость, которая возникла между ними в последние минуты, внезапно исчезла.

– Пожалуйста. Она понравится тебе.

– Если она любит тебя, наверное, понравится. Но пока я не готова встретиться с ней, папа.

Стив кивнул.

– Я позвоню тебе, папа. – Пет повернулась и пошла одна по улицам Сохо.

Стив смотрел ей вслед. Его дочь, которую он любил больше всех на свете, уходит от него. Но не навсегда. Она же сказала, что позвонит.

Он не потерял дочь.

Пет сидела одна в бывшей комнате родителей, разглядывая половинку прекрасного парфюмерного флакона. Образ бабушки, утраченные мечты отца. Она так и не знала, что ей делать. Продать и получить огромную сумму, как предлагал отец? Драгоценность тут же разломают, вынут камни и продадут их.

Изменят ли деньги положение мамы? Пет знала, что нет. Недавно больницу в Йонкерсе перестроили. Беттине там было хорошо. Она чувствовала себя почти счастливой от того, что вернулась «домой».

А устроит ли это будущее самой Пет? На такие деньги можно получить первоклассное образование, но она уже получила стипендию. Купить большой дом? Но им с дедушкой и здесь неплохо. У Джозефа неподалеку появились друзья. И до работы ему всего пять минут пешком.

Может, оставить флакон у себя? Перед Пет лежала фотография бабушки, и она ощущала неразрывную связь с этой давно погибшей женщиной.

– Ну, бабушка, – обратилась Пет к фотографии, – что ты думаешь? Ты ведь хотела, чтобы папа получил половину твоих драгоценностей. Должна ли я найти их для него? На это уйдет много времени. Возможно, несколько лет. Я знаю слишком мало, чтобы начать поиски.

Луч света из окна упал на фотографию Ла Коломбы, и Пет решила, что это знак свыше.

– Хорошо, – прошептала она.

Пет спрятала флакон в вышитую подушку. Она сохранит его, пока не отыщет дядю Витторио. А тогда потребует свое наследство. И ничего не расскажет дедушке.

«Прости, дедуля. Мне не хочется врать тебе, и ты по-прежнему будешь считать папу эгоистом. Но я должна так поступить. Ты не поймешь меня, но бабушка поняла бы. Моя бабушка Петра».

Глава 9

Нью-Йорк, 1970 год

– Не хочешь перекусить? – небрежно предложил Ларри Карвер – сексапильный, атлетически сложенный красавец блондин, однокурсник Пет по Нью-Йоркскому университету, где оба изучали медицину. Ларри, лучший студент на курсе, собирался по окончании учебы отправиться военным врачом во Вьетнам.

Они готовились к экзаменам и последний час провели вместе, склонившись над анатомическим атласом.

– Спасибо, Ларри, – Пет собрала книги и конспекты, – но я должна идти.

Она двинулась к двери, но Ларри загородил ей дорогу:

– Со мной что-то не так, Пет? Может, у меня перхоть или грязь под ногтями? Тебе не по душе мои шутки? Шесть месяцев я пытаюсь пригласить тебя куда-нибудь, однако слышу только одно: «Спасибо, Ларри, но…»

Пет вздохнула. Она давно предвидела этот разговор, но сейчас у нее не было ни сил, ни времени объясняться.

– Признаться, я не могу пообедать с тобой, потому что у меня назначено свидание с… другим мужчиной, который мне очень дорог.

Разочарованный Ларри отошел в сторону.

– Мне следовало догадаться. Все классные девчонки уже заняты. – Он собрал свои записи и с восхищением оглядел Пет с ног до головы. – Парню крупно повезло.

– Увидимся в среду. – Пет засмеялась и вышла.

«Я не солгала, – говорила себе Пет, перепрыгивая через ступеньки. – У меня действительно назначено свидание с отцом». Но в любом случае она отклонила бы приглашение Ларри, слишком красивого и самоуверенного. Такие мужчины, как он, всегда ожидали от нее больше, чем Пет была готова дать.

Она вообще не собиралась завязывать серьезные отношения с мужчинами. Сама мысль об этом внушала Пет отвращение. Перед ней был пример родителей, а уж их брак никак не назовешь удачным. Зная все недостатки семейной жизни, Пет не понимала, как это находят привлекательным и романтическим. Она избегала любовных увлечений, считая, что не нуждается в них. Пет казалось, что у нее есть все необходимое человеку для счастья: учеба в университете, работа, дающая независимость, и, наконец, лучшая подруга – Джесс, с которой она проводила почти каждый уик-энд.

Считалось, что девушка ее возраста (а Пет стукнуло восемнадцать) должна интересоваться сексом. Большинство ее подружек давным-давно потеряли невинность. Даже Джесс призналась, что в прошлом году ее лишил девственности Сигма Чи из Принстонского университета. На дворе стояли семидесятые, и сексуальная революция коснулась всех, кроме Пет. Она знала, что рано или поздно это произойдет и с ней, но только не сейчас.

Всякий раз, когда Пет задумывалась о том, что хорошо бы встретить какого-нибудь милого, симпатичного юношу – вроде Ларри – и сделать решительный шаг, в памяти ее всплывало ужасное воспоминание детства о мастурбирующей матери. Если к этому приводит секс, лучше умереть девственницей.

Пет встряхнула головой, чтобы избавиться от дурных мыслей. Легкий ветерок играл прядями ее густых черных волос. В этот солнечный весенний день Пет решила прогуляться пешком до Сохо. Почти год она отказывалась посетить отца и его новую подругу, Анну Яновски, но наконец решилась. За это время Пет подготовилась к встрече с женщиной, которую полюбил Стив. Пет давно уже не считала, что отец предал мать. Она понимала, что Беттина не могла быть ему женой. Пет избегала встречи с Анной, потому что ревновала отца к этой женщине и очень стыдилась такого недостойного чувства. Она поклялась преодолеть неприязнь к Анне и принять ее такой, какая она есть.

Пет пересекла Хаустон и пошла вниз по Западному Бродвею, поглядывая на витрины бутиков и подолгу задерживаясь перед ювелирными магазинами. Теперь она собиралась стать психиатром, но по-прежнему увлекалась ювелирным делом. Почти все свободное время Пет проводила в мастерской деда, перенимая опыт, экспериментируя, изучая различные виды ювелирной техники. Частенько, вместо того чтобы заниматься спряжением французских глаголов или симптомами цирроза печени, она погружалась в чтение «Шести путешествий Жана Батиста Тавернье» – трактата придворного ювелира Людовика XIV, где тот подробно описывал свои хождения за драгоценными камнями в страны Центральной и Восточной Азии. Ее привлекало и захватывало повествование об экзотических ювелирных рынках Кабула, Дели, Цейлона и Голконды. Эти рассказы пробуждали фантазию Пет, и она иногда читала целый день, забывая о реальном мире.

Внезапно Пет остановилась у магазина на Спринг-стрит, привлеченная необычайно красивым ожерельем причудливой формы из чеканного золота, усыпанным полупрозрачными кабошонами различных размеров. Здесь были фанаты, красноватые халцедоны, сердолики и лунные камни. Составленный ими узор сначала казался абстрактным, однако в нем явственно проступали то силуэты животных, то очертания диковинных цветов.

Пет замерла в немом восхищении и тут же представила себе мастера, склонившегося над рабочим столом и делающего набросок за наброском. Он, несомненно, пытался достичь совершенства, к которому стремится каждый истинный художник, и наконец нашел единственную комбинацию линий и узоров, превратившую его творение в подлинное произведение искусства.

«Я хочу испытать это чувство, хочу творить», – подумала вдруг Пет. Ее охватило безумное желание создать нечто такое же прекрасное, совершенное, уникальное и вечное.

Ладонь Анны Яновски была теплой, а рукопожатие твердым, но дружелюбным.

– Познакомьтесь, – несколько напряженно сказал Стив, – это Анна.

– Здравствуй, Пет, – улыбнулась Анна, полная, высокая, круглолицая и моложавая женщина с каштановыми волосами и смеющимися карими глазами. – Очень рада, что мы наконец встретились.

Для эмигрантки она хорошо говорила по-английски, хотя и с заметным славянским акцентом, нараспев, растягивая слова. Пет с интересом разглядывала ее. Анна показалась ей не такой красивой, как мать. Зачесанные назад волосы были стянуты на затылке резинкой. Широко посаженные глаза и выступающие скулы выдавали славянское происхождение. Пет заметила, что Анна – полная противоположность ее матери, и это, возможно, определило выбор отца. В очень привлекательной Анне были заметны внутренняя гармония и природная чувственность, а теплая, открытая улыбка сразу располагала к ней.

Мансарда, где жили Стив и Анна, отличалась от всего, что когда-либо видела Пет, и казалась не слишком пригодной для жилья. Сквозь застекленный потолок единственной огромной комнаты лился свет вечерней зари, окрашивая все в розовые, оранжевые и бледно-желтые тона. Несколько толстых чугунных колонн поддерживали потолок.

– Обед будет готов через пятнадцать минут, – сказала Анна.

– Если это можно назвать обедом, – пошутил Стив, обняв ее за плечи. – Расскажи Пет о своей теории идеальной еды.

Анна засмеялась, обнажив ровные белые зубы.

– Я ненавижу готовить. Это пустая трата времени и сил. На приготовление еды следует отводить не больше времени, чем на трапезу.

– Теперь ты понимаешь, дочка, какие нас ждут деликатесы, – с улыбкой заметил Стив.

– Да уж, – согласилась Анна. – Хотя я провела два часа в магазинах, стараясь найти лучшую копченую колбасу и маринованную сельдь. У нас будет также капустный салат, маринованные огурцы, тушеный перец и… – Она начала вытаскивать из сумки продукты. – …картофельные чипсы, свежий виноград… – Анна торжественно достала две бутылки вина, белого и красного. – …и вино! Посмеешь ли ты теперь, Стефан, сказать мне, что я потрудилась меньше, чем какой-нибудь шеф-повар?

– Никогда, mia сага. – Стив поцеловал ее в голову. – А теперь иди на кухню и заверши свою работу. Колбасу-то ты точно нарежешь без посторонней помощи.

– О да! – смеясь, воскликнула Анна. – Это удается мне лучше всего. Как и тебе, – добавила она, возвращая Стиву поцелуй.

Пет удивленно наблюдала за отцом. Она никогда не видела его таким раскованным и непосредственным. Несомненно, он и Анна питали друг к другу любовь и доверие, поэтому были счастливы.

От Пет не укрылось и то, что за этот год отец стал выглядеть моложе, чаще смеялся и бросил курить. К тому же он нашел интересную работу, став редактором и репортером в нью-йоркском бюро одной крупной итальянской газеты.

Пет искренне радовалась, что после стольких тяжелых лет отец наконец обрел покой и умиротворенность.

– Стефан, может, прогуляешься с Пет, пока я буду хозяйничать? – предложила Анна.

– Я должен закончить кое-какие переводы до обеда. Пет, а ты, пожалуйста, помоги Анне. Ее нельзя оставлять на кухне без присмотра.

Стив скрылся за перегородкой, отделявшей рабочий кабинет от гостиной.

Пет обрадовалась возможности побыть наедине с Анной и быстро прошла в кухню, отгороженную небольшой деревянной стойкой. Сверкающая на полках кухонная утварь выглядела так, словно ею никогда не пользовались. С потолочных балок свешивались пучки сушеных трав и цветов.

– Симпатично, правда? – спросила Анна. – Подруга помогла мне купить все эти веши, надеясь, что это введет кого-то в заблуждение. – Анна подмигнула Пет. – Мне удавалось обманывать твоего отца ровно одну неделю. Он думал, что я сама готовлю борщ и картофельный салат! – Она залилась искренним смехом.

– Папа не похож на голодающего, – заметила Пет, нарезая спелый помидор.

– Нет, конечно, нет! Я хорошо кормлю его. Только сейчас он уже знает, что все это покупается в ближайшем супермаркете.

– Ты давно приехала из Польши?

– Пять лет назад. Хотя по моему произношению не скажешь, что я прожила здесь больше пяти месяцев! Английский язык такой трудный.

– Ты отлично говоришь, – заверила ее Пет. – А почему ты уехала?

– Я художница. Быть художником в Польше очень трудно, особенно если не хочешь заниматься партийным искусством. Там невозможно дышать. Главное условие творчества – чтобы душа, ум и сердце были свободны. —

Анна снова засмеялась, и Пет подумала, что целую вечность не слышала такого радостного смеха.

– Наверное, замечательно – быть творцом. – Пет вспомнила ювелирный шедевр, который видела по дороге сюда. – Создавать прекрасное и знать, что кто-то это оценит.

– Да-да! Именно так, Пет. Это то, ради чего я работаю в студии. Мне хочется поделиться с другими своим ощущением красоты. – Анна возбужденно жестикулировала, и огромный нож в ее руке описывал широкие круги в воздухе. – Это великолепно, когда кто-то совсем посторонний и беспристрастный отдаст должное твоей работе. О! В такие мгновения я понимаю, что не зря живу на свете.

– Мне хотелось бы посмотреть твои работы.

– Конечно. Приходи в мою студию.

Прежде чем накрывать на стол, Анна взглянула на Пет:

– Можно я тебе кое-что скажу?

– Да.

– Я люблю Стефана и знаю, что он тоже меня любит. Мы подходим друг другу. Но я не пытаюсь занять место твоей, матери, Пет. И никогда не попытаюсь.

– Теперь я понимаю это.

– Надеюсь, мы подружимся, Пет. Ведь хорошо быть друзьями, правда?

– Да, Я бы тоже этого хотела.

– Вот и прекрасно.

Анна положила нож и заключила девушку в объятия.

– Пора начинать пиршество! – крикнула она Стиву, и все трое сели за стол.

Это была веселая, оживленная трапеза. Пет снова и снова поражалась тому, какой идеальной парой оказались Анна и ее отец.

Чувствуя себя здесь приятно и свободно, Пет пожалела о том, что так долго откладывала этот визит. Отец заслужил счастье, и она очень радовалась за него.

Но тут же Пет вспомнила мать, и ей стало больно от того, что Бог не послал такой же любви Беттине.

Пет вернулась домой совсем поздно. Джозеф дремал над книгой. Он всегда ждал ее возвращения, хотя не всякий раз дожидался.

– Где ты была так поздно, детка? – спросил старик, потягиваясь.

– Просто гуляла, дедуля, – ответила Пет, но внезапно решила сказать деду, что любит отца и не хочет вычеркивать его из своей жизни. – Я обедала с папой и его подругой.

Сонливость Джозефа как рукой сняло. Он побагровел.

– Ты… ты виделась с этим ублюдком? Пет, почему… почему ты так поступила? Как ты могла предать свою мать?

– Успокойся, пожалуйста, дедушка.

– Нет. Я…

– Пожалуйста. Прошу тебя, выслушай меня.

Даже спустя столько лет ненависть Джозефа к зятю не утихла, но любовь к внучке была сильнее этой ненависти. Он затих.

Пет рассказала ему об Анне и о том, как счастлив ее отец с этой женщиной.

– Он заслужил счастье, дед. И это не причиняет маме боли. Она сейчас совсем в другом мире.

– Я знаю, – вздохнул Джозеф. – Но раз уж мы не способны помочь ей, то должны хотя бы уважать ее чувства.

– Мы можем только любить ее, дедуля. И мы никогда не перестанем любить маму.

– Никогда.

Поняв, что дед больше не сердится, Пет пошла в свою спальню и принесла оттуда заветную половинку флакона для духов.

Сначала девушке показалось, что Джозеф выхватит у нее флакон и вышвырнет в окно.

– Посмотри на эту вещь, – дрожащим голосом сказал он. – Ты знаешь, что она могла спасти твою мать.

– Но это в прошлом, дедуля. Сейчас ей ничто не поможет.

– Возможно, ты и права, но…

– Никаких «но», дед. Теперь мне известно, почему папа не мог его продать. – Пет повертела флакон в руках. – И я тоже не сделаю этого.

И она рассказала деду о Ла Коломбе, а также о похищенном Витторио наследстве, поиски которого привели Стефано д'Анжели в Америку, где он провел очень трудные годы и потерял все надежды…

– Папа разрешил мне продать эту вещицу. Однако она дает мне то, чего я никогда не имела раньше, – чувство корней, память о предках. Возможно, с ней связано и мое будущее.

Как настоящего художника, Джозефа тронула романтическая и загадочная история. И флакон… Он взял его в свои старые, опытные руки, погладил и с такой нежностью ощупал чуткими пальцами каждый камешек, точно ласкал женщину.

– Это чудо! – воскликнул старик. – Одно из прекраснейших произведений ювелирного искусства. Его создал великий мастер. Но отсутствие второй половины лишает вещь завершенности и высшей гармонии. Необходимо найти недостающее и воссоздать целое.

– Что я и собираюсь сделать, дедушка.

В эту ночь Пет не легла спать. Она до рассвета просидела у открытого окна, держа в руках драгоценный флакон. Девушка думала о Ла Коломбе, о матери, об отце и Анне, о призвании человека, о служении искусству, о словах Анны о том, что искусство – это желание поделиться с людьми своим ощущением прекрасного. Пет вспомнила, как была счастлива, когда делала брошь для мамы. Она испытывала такой душевный и творческий подъем, что летала как на крыльях. Ложась спать, Пет мечтала только об одном – чтобы поскорее настало утро, когда она снова вернется к работе над своим творением.

Едва небо над Нью-Йорком начало светлеть, Пет приняла решение.

– О'кей, – вкрадчиво обратилась она к половинке драгоценного флакона, воображая, что это Ла Коломба. – Ты победила, бабушка.

Девушке показалось, будто у нее гора с плеч свалилась. Она встала и громко сказала:

– Я больше не пойду в колледж и не стану психиатром. Пусть таким людям, как мама, помогают те, кто способен взвалить на себя эту ношу. Каждый должен заниматься своим делом. Мое призвание – искусство. И я буду ювелиром.

Оставалось только сообщить об этом решении отцу.

Студия Анны, огромная комната, захламленная, пропахшая опилками, лаком и олифой, находилась на Грин-стрит. Пет была очарована ею с первой минуты.

Большие рельефные скульптуры, выполненные из деревьев разных пород, когда-то были толстыми сучьями и даже стволами. По ним прошлись резцом, отполировали и покрыли лаком.

– Вот таким, – Анна указала на изогнутый кусок сандалового дерева, похожий на вертикально стоящую волну, – я вижу твоего отца, когда он пытается от меня кое-чего добиться. – Она рассмеялась.

– Серьезно?

– Понимаешь, я не всегда знаю, что именно хочу создать и каким будет завершенное произведение. У меня есть только представление о чувствах и ассоциациях, которые оно должно вызывать. Я хотела, чтобы эта работа ассоциировалась с шелком, бархатом и медом.

– Тебе это удалось. – Пет с удивлением подумала, что Анна точно передала ощущение. – Почему ты работаешь с деревом?

– Потому что оно живое. – Анна пробежалась длинными, чуткими пальцами по шероховатой поверхности. – Мне нравится угадывать его душу и находить для нее соответствующую форму. – Анна пытливо заглянула девушке в глаза. – Затем я просто отсекаю все лишнее.

– А допустив ошибку, ты уничтожаешь готовую скульптуру?

– Да, если ее нельзя превратить во что-то другое. Иногда это другое оказывается интереснее того, что было задумано вначале. – Анна подошла к большому отполированному овалу, в углублении которого покоился крошечный деревянный шарик. – Так получилось вот с этим. Я предполагала назвать это «Оком вселенной», но, когда завершила его, Стефан сказал, что скульптура напоминает раздавленный круассан с одинокой изюминой внутри. – Анна рассмеялась. – Иногда мне кажется, что твой отец ничего не понимает в искусстве.

Пет задумчиво поглаживала светлый гладкий бок «Ока вселенной».

– Ты сделала отца счастливым, Анна. Он снова научился смеяться.

– И он дал мне счастье, Пет, потому что с ним я чувствую себя женщиной.

– Как же вам удается сохранять взаимопонимание?

– Мы друзья. В этом весь секрет, Пет. Самый лучший любовник тот, кто еще и настоящий друг.

Слово «любовник» применительно к отцу резануло Пет, но она прекрасно поняла, что имела в виду Анна.

– Приходи к нам на вечеринку на следующей неделе, – предложила Анна. – Будет много интересных людей.

Вечеринка была в самом разгаре. Гостей было человек двадцать, в основном люди искусства – художники, музыканты, пара писателей, танцовщик. Три журналиста и фотограф работали вместе со Стивом.

Пет немного робела. Она не бывала на светских приемах, но ей хотелось бы с кем-нибудь побеседовать до того, как все это закончится.

Прислонившись к кухонной стойке, Пет наблюдала за худощавым молодым человеком, стоявшим у сервировочного столика. Он самозабвенно поглощал крекеры с сыром. На вид ему было чуть больше двадцати, на его мальчишески пухлое лицо падали прямые темные волосы. Расправившись с крекерами, он потянулся за сандвичем с сыром и сельдереем.

– Может, предложить вам что-нибудь еще? – спросила Пет, взглянув на опустевший поднос. – По-моему, вам нужно что-то более существенное, чем крекеры с сыром.

– А что вы можете мне предложить?

– Полагаю, в холодильнике найдется несколько ростбифов.

– С кровью?

– Не знаю. А вы, похоже, разборчивы?

– А как же! Жизнь несовместима с компромиссами.

Пет усмехнулась.

– Ладно, я найду что-нибудь для вас. Порывшись в холодильнике, она извлекла оттуда мясо, сыр, пучок салата, помидоры, майонез, горчицу и банку пикулей.

– О! Сколько еды! Вот если бы вы сумели все это приготовить!

– Сандвичи незачем готовить. Вот телятина или консоме с цыпленком требуют кулинарных навыков.

Нарезав сыр, огурцы и помидор, Пет положила все это на поджаренную булочку.

– Какая разница. – С нескрываемым удовольствием съев сандвич, парень несколько запоздало представился: – Чарли Бэррон.

– Пет д'Анжели. – Они пожали друг другу руки.

– Чем вы занимаетесь, когда не едите, Чарли Бэррон? – осведомилась Пет.

– Я делаю искусство, – важно ответил Чарли.

Пет никогда не слышала такого словосочетания, хотя на этой вечеринке им явно злоупотребляли. Анна и ее друзья делают искусство. Этим же хотела заниматься и Пет со своими камнями.

– Какого рода искусство? – спросила она.

– Поп. – Голос Чарли звучал несколько агрессивно. – Слушай, все работают, так почему же я не должен?

– Не знаю. А почему ты не должен?

– Потому что никто не понимает, что я пытаюсь выразить.

– Попробуй мне рассказать.

Чарли рассказал, и очень подробно. Когда холодильник опустел и на тарелке ничего не осталось, молодые люди переместились на удобный диван, покрытый индейским покрывалом. Чарли рассказал, что по дешевке арендовал под мастерскую помещение старой типографии, где и создает свои произведения из первого попавшегося хлама – ржавого металла, рваных простыней, консервных банок, кусков картона и прочего мусора.

– Отходы человеческой деятельности производят впечатление, если смотреть на них свежим взглядом, – объяснил он.

Они все еще сидели, потягивая красное вино и мило болтая, когда за последним гостем закрылась дверь.

– Спокойной ночи, Чарли, – сказала Анна. Он поднял голову и удивленно огляделся.

– Вечеринка закончилась?

– Да, Чарли, – Стив. – Закончилась.

– Ммм… – разочарованно протянул парень.

Пет поднялась, потянулась и пошла проводить его до дверей.

– Может, зайдешь ко мне и посмотришь на мой хлам? Например, завтра? – предложил Чарли.

Пет пыталась представить себе, как выглядят творения ее нового знакомого. И ей действительно захотелось увидеть их. И еще она подумала о том, что совсем не прочь встретиться с Чарли Бэрроном.

– Хорошо.

– Я зайду за тобой сюда около шести. – Открыв дверь, он обернулся. – А ты очень милая.

Работы Чарли поразили Пет. Огромные холсты были покрыты приклеенными к ним пластиковыми стаканчиками и упаковками из-под гамбургеров с фирменными знаками «Макдоналдс», банками из-под отбеливателей и раздавленными коробками из-под стиральных порошков. На других холстах красовались яичная скорлупа, кофейная гуща, апельсиновые корки, сырые макароны и расплющенные жестянки из-под леденцов. Все эти предметы представляли собой причудливую мозаику и были покрашены яркими акриловыми красками.

«Мусорные стены», как называл их Чарли, казались эксцентричными, грубыми и надуманными, но не оставляли зрителя равнодушным. Пет они почему-то напомнили туалетный набор, украшенный ракушками и морским песком, подаренный ею матери. Тогда она пыталась воссоздать узоры окон кафедрального собора в Шартре.

Ей захотелось поведать Чарли о том, как трудно было воспроизвести это на обратной стороне пластмассовой щетки для волос.

– Покажи мне. – Чарли протянул Пет карандаш и блокнот.

– Что?

– Нарисуй этот узор.

Девушка взяла карандаш и по памяти сделала набросок.

– Неплохо, совсем неплохо, – проговорил Чарли, разглядывая рисунок. – Ты приступаешь к занятиям в Лиге на следующей неделе?

Пет рассказывала ему о том, что собирается изучать ювелирный дизайн в Лиге искусств.

– В следующем месяце.

– Начинай на следующей неделе. Тебе нужно работать над рисунком. – Подняв голову от блокнота, он спросил: – Ты принесла поесть?

– Как, черт возьми, сказать ему, что я не вернусь в университет? – Пет вопросительно посмотрела на Джесс.

Они сидели за традиционным субботним завтраком. Джесс считала поступление в колледж поворотным моментом в жизни, потому что, обретя самостоятельность, не собиралась расставаться с ней. Она сообщила всем, что больше не нуждается в опеке – ни в шофере, ни в горничной, ни даже в родителях – и позаботится о себе сама.

Но обретенная ею свобода не изменила отношений с Пет. Девушки по-прежнему проводили вместе много времени, хотя обе работали – Пет в ювелирном квартале, а Джесс на книжном складе.

– Рано или поздно он все равно об этом узнает, – ответила Джесс. – Через месяц, в сентябре, он заметит, что ты не корпишь над биологией и анатомией и не бегаешь на лекции, как прежде.

– Конечно, но ему будет тяжело услышать правду. Все, что касается ювелиров и драгоценностей, связано в его сознании с болью и потерями. – Пет подцепила вилкой омлет. – Ешь свой шпинат. Тебе это полезно.

– Посмотри-ка, уверяла меня, что не хочешь быть врачом, а сама постоянно даешь мне медицинские рекомендации! Я ненавижу шпинат. И не понимаю, зачем его заказала. – Джесс задумалась. – Может, Анна тебе поможет. По-моему, она поймет твою проблему и согласится стать посредником между тобой и отцом.

– Да, ты права, думаю, она не откажется. Пожалуй, попробую поговорить с ней.

– Попытка не пытка.

Выслушав Пет, Анна сказала:

– Приходи обедать. Выложишь ему все, а остальное я беру на себя.

Они сидели за обеденным столом в мансарде, которая стала для Пет вторым домом, и наслаждались осетриной в остром соусе. Внезапно отложив вилку, Пет сказала:

– Я бросаю университет, папа.

Стив нахмурился.

– Что значит – бросаю?

– Я больше не буду там учиться.

– И чем же ты собираешься заниматься? – спросил Стив и со страхом осознал, что, кажется, знает ответ на этот вопрос.

– Я хочу стать настоящей внучкой своей бабушки. – Пет натянуто засмеялась.

– Не во всем, надеюсь! – рассмеялась Анна. – Ты же не собираешься податься в куртизанки, хотя с твоей внешностью это совсем нетрудно!

– Нет, конечно. – Пет покосилась на молчавшего отца. – Я хочу работать с драгоценными камнями.

– Каким образом? – спросил Стив, и Пет уловила в его голосе неодобрение.

– Я хочу стать дизайнером и создавать красивые веши. Знаю, тебе тяжело смириться с моим решением, но только так я смогу реализовать себя и только этому мечтаю посвятить жизнь.

Стив был потрясен тем, что болезненная страсть к драгоценным камням, как рок, как генетический дефект, поражает членов его семьи и заставляет менять жизнь. Он тяжело вздохнул.

– Пет, ты не знаешь…

– Нет, она все знает, Стефан, – вмешалась Анна. – Только сама Пет имеет право распорядиться своей жизнью.

Анна поднялась и вышла, оставив дочь и отца наедине. Пет стало не по себе. Однако Анна знала, что делала.

– Ну что же, – начал Стив, – полагаю, она права, и я должен смириться с твоим выбором. Из-за болезни Беттины мне очень долго приходилось самому принимать решения, касающиеся твоей судьбы, твоего будущего. Надеюсь, я не слишком часто ошибался. Однако теперь ты вправе поступать по-своему и отвечать за последствия. Видит Бог, я не хотел, чтобы ты выбрала эту дорогу, но раз уж так получилось, можешь рассчитывать на мою поддержку.

На глаза Пет навернулись слезы.

– Спасибо, папа. Хотелось бы верить, что ты будешь гордиться мной.

– Я уже горжусь тобой, детка.

«Дружба восхитительна», – думала Пет. Сначала была Джесс. Потом Анна. А теперь Чарли Бэррон. Его мастерская стала еще одним прибежищем Пет. Ей нравилось приходить сюда, ощущать запах типографской краски, въевшийся в кирпичные стены, шлепать босиком по устланному тростниковыми циновками полу, смотреть через застекленную крышу на небо, бледно-серое днем и чернильно-фиолетовое ночью. Пет полюбила даже Ринальдо, нервного и нелюдимого кота Чарли. Но лучше всего были отношения, сложившиеся у нее с молодым художником. В возможность настоящей дружбы между мужчиной и женщиной она никогда раньше не верила.

С тех пор как Пет впервые открыла холодильник Чарли и обнаружила там банку горчицы, бутылку уксуса, полупустую жестянку кошачьих консервов и кусок заплесневелого сыра, она поняла, что Чарли и Ринальдо очень нужна женская забота. Раза два в неделю, когда Чарли работал допоздна, Пет появлялась в мастерской с полным набором продуктов для какого-нибудь изысканного блюда, например, для телятины в красном вине или тушеного мяса по-датски, называемого hutspot.

Пет готовила, а Чарли работал. За обедом они пили вино и болтали обо всем на свете. Затем она садилась за эскизы к ювелирным работам, а Чарли возвращался к своему гигантскому мольберту. Время от времени он подходил к Пет, делал замечания или добавлял пару карандашных штрихов к ее наброскам.

Пет наслаждалась занятиями по рисованию и ювелирному дизайну в Лиге искусств. Иногда она целый день проводила с ювелирным молотком в руке, обрабатывая золото, серебро и медь. Девушка выпросила у деда крошечные обломки алмазов, рубинов и других камней и экспериментировала с ними, постепенно оттачивая свое мастерство.

Джозеф был счастлив, что Пет бросила занятия медициной и посвятила себя ювелирному делу. Восхищаясь новыми идеями внучки, он хвалил каждое удачное изделие.

Прогуливаясь с Пет по Мэдисон-авеню, Джесс задала подруге провокационный вопрос:

– Значит, вы с Чарли Бэрроном друзья?

– Глупо. Ты же прекрасно знаешь ответ.

– Я спрашиваю, близкие ли вы друзья? Такие, как Анна и твой отец?

– Нет, мы не любовники.

– Почему?

– Сама не знаю. Никогда об этом не задумывалась.

– Никогда? – Джесс рассмеялась.

– Ты маленькая испорченная девчонка. Мы просто хорошие друзья, и больше ничего. Слышишь, ни-че-го!

– Ну и?..

– Джесс, прекрати!

– Ладно, не буду больше к тебе приставать. Но обещай, что скажешь мне, как только это произойдет, или мы больше не подруги.

– Обещаю. Ты будешь третьей, кто узнает об этом.

Днем позже Анна затеяла генеральную уборку в своей мастерской, и Пет вызвалась помочь ей.

– Итак, – начала Анна, размахивая веником, – можно считать, что вы с Чарли подружились?

– Я знаю, к чему ты клонишь, но едва ли папу обрадует такой поворот событий.

Анна отбросила веник.

– Вот что я тебе скажу. Отцы взрослых дочерей никогда не хотят признать, что их малышки выросли и спят с мужчинами. Но значит ли это, что их дочурки должны остаться девственницами? – Анна откинула со лба свои густые волосы. – А теперь слушай меня внимательно, потому что это очень важно. Я ни в коем случае не хочу торопить тебя, но рано или поздно появится мужчина, который пробудит у тебя желание – и это будет прекрасно. Но ты не позволяй прошлому – даже не твоему, а твоих родителей – мешать тебе. – Анна коснулась лба Пет: – Это твоя голова. – Она коснулась плеча девушки: – И твое тело. И только тебе решать, что для тебя хорошо, а что плохо.

Эти слова подействовали на Пет как бальзам на израненное сердце.

– Спасибо, Анна.

– И когда ты действительно захочешь этого…

– То?..

Анна усмехнулась.

– Наслаждайся этим на всю катушку!

– Боже мой! – воскликнула Пет, войдя в мастерскую Чарли. Ее взгляд скользнул по картонкам, разбросанным по столу. – Неужели ты сам позаботился о еде?

– Ты же знаешь, я иногда бываю голоден.

– Да, я успела это заметить. – Пет начала распаковывать коробки с этикетками китайского ресторана. – Что же ты заказал?

– Макароны в кунжутовом соусе, мясо с брокколи, цыплят с кешью и имбирем, а еще коричневый рис.

– Пируем! А это что? – Пет вскрыла очередную упаковку.

– Горячий и острый… – Горячий фонтан из супа брызнул на Пет. – Суп! – Чарли расхохотался.

– Прекрати… Немедленно прекрати смеяться, это вовсе не смешно.

– Нет, это чертовски смешно!

Густой суп залил блузку Пет и стекал на джинсы.

– Ты не обожглась? – вдруг встревожился Чарли.

– Нет, но мне нужно умыться.

– Прими душ. А одежду брось в стиральную машину. И надень мой купальный халат, он висит в ванной.

Пет приняла душ и привела себя в божеский вид. Затем облачилась в красный махровый балахон без пояса, который Чарли назвал халатом, и вышла из ванной. Одной рукой она придерживала полотенце на мокрых волосах, а другой – расходящиеся полы халата. Чарли тем временем тоже переоделся и убирал остатки пиши со стола.

– Чем ты завязываешь эту хламиду? – спросила Пет.

– Где-то был пояс, но, кажется, я его потерял. – Чарли с интересом разглядывал Пет.

– Хорошо, тогда дай мне что-нибудь вместо него. Не могу же я все время держать этот дурацкий халат!

– Тогда сними его, – тихо сказал Чарли, и Пет уловила что-то необычное в его тоне, ласковом и дразнящем. Чарли подошел к Пет, и, глядя ей в глаза, отвел руку, придерживавшую халат. Полы распахнулись.

На Чарли повеяло пьянящим ароматом женского тела. Разгоряченная душем кожа Пет нежно розовела в наступавших сумерках, и юноша увидел груди и бедра девушки. У него перехватило дыхание. Пет замерла и, казалось, даже не дышала.

«Вот оно, – лихорадочно думала она, – то самое мгновение, о котором говорила Анна». Пет вдруг почувствовала, что готова сделать шаг в неведомое. Она не любила Чарли, но он ей нравился. Сейчас, когда Чарли пожирал глазами ее обнаженное тело, Пет не испытывала смущения, напротив, ее захлестнула радость и что-то еще, совсем новое. В Пет проснулся голос крови. Значит, она унаследовала от Ла Коломбы не только любовь к драгоценным камням. Одним движением девушка сбросила халат.

– Черт возьми! – воскликнул восхищенный Чарли. – Я всегда знал, что ты красавица! Клянусь, будь я Боттичелли, я написал бы с тебя Мадонну!

– Не смеши меня, Чарли. Я не смогу расслабиться, если ты будешь меня смешить.

– Душа моя! – Он взял в ладони лицо девушки. – Этим надо заниматься смеясь. – Чарли провел руками по ее шее и плечам. – И я заставлю тебя смеяться до изнеможения.

Прикосновение подействовало на Пет, как электрический разряд; затрепетав, она подалась навстречу молодому человеку. Чарли притянул девушку к себе, прикоснулся губами к жилке на шее и начал ласкать языком нежную кожу. Пет откинула голову и засмеялась тихим глубоким смехом.

– Я же говорил, что ты будешь смеяться. – Он обвел пальцем контуры ее губ.

Пет приоткрыла рот, и Чарли, прильнув к нему, обвил руками талию Пет и повлек ее к постели.

– Мы займемся этим здесь, и моя девочка будет на седьмом небе, обещаю, – страстно прошептал Чарли, отрываясь от мягких, податливых губ Пет. Он бережно опустил девушку на кровать, расстегнул ремень, стянул джинсы и предстал перед Пет во всем великолепии своей мужской силы. Она никогда еще не видела фаллос в возбужденном состоянии и была потрясена. Недаром ее бабка питала такую же страсть к чувственным наслаждениям, как и к драгоценностям.

Чарли лег рядом с Пет и несколько секунд жадно смотрел на ее обнаженное тело. Этот взгляд смущал и возбуждал девушку. Щекочущее тепло, зародившееся где-то в области живота, разливалось по всему телу. Груди ее напряглись. Тихо застонав, Пет коснулась своих сосков.

– Подожди! – Чарли, лаская груди девушки, любовался ее красотой. – Так приятно? – Он провел пальцем вокруг большого темного соска. – А так? – Чарли обхватил сосок и слегка покрутил его. – А здесь щекотно? – Его рука скользнула вниз по животу.

Пет не могла вымолвить ни слова. Новые, необычайно сильные ощущения полностью захватили ее. Она только тихо постанывала. Чарли обхватил губами твердый сосок и стал посасывать, а его пальцы продолжали свое путешествие по животу Пет, лаская, поглаживая и спускаясь все ниже и ниже. Пет бросало в жар от этих прикосновений, но тут ее пронзило ужасное воспоминание о том, как мастурбировала мать и пронзительно хохотала. Пет будто окатили ведром холодной воды. Вскрикнув, она оттолкнула Чарли.

– Все хорошо, все хорошо, не волнуйся, – горячо зашептал он, – это я, Чарли. Я не сделаю тебе ничего плохого. Не бойся. – Он осторожно обнял девушку.

«Это Чарли, – говорила себе Пет, – мой друг. А друзья – самые лучшие любовники, по словам Анны. А еще Анна просила меня, чтобы я не позволяла прошлому испортить мне жизнь». Отвратительное видение исчезло, и Пет, постепенно успокоившись, прижалась к Чарли всем телом. Юноша принял это как призыв к продолжению любовной игры и тут же откликнулся на него.

– Девочка моя!

Он нежно продолжил свое путешествие по животу подруги, пока пальцы его не погрузились в мягкую гущу курчавых волос. Пет застонала, предвкушая что-то необычайное. Его палец продвигался все дальше и дальше, пока не нащупал заветный бугорок. Пет захлестнула волна восторга и радости, и она качалась на ней, забыв обо всем на свете.

– Пожалуйста, еще!.. – Волна казалась теперь огромной лавиной, и Пет испытывала мучительное блаженство. В этот момент что-то взорвалось в ней. Ощущение было настолько сильным и пронзительным, что свет померк в глазах Пет. Она хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

Чарли прошептал:

– У тебя получилось, Пет, ты молодец, моя девочка…

Отдышавшись, она уткнулась лицом в подушку и захохотала.

– А ты говорила «не смеши», глупышка, – продолжал нашептывать Чарли. – Я тебя еще не так насмешу…

Пет откинулась на спину и с интересом посмотрела на юношу. Внезапно она почувствовала, что разлетевшаяся в пыль волна опять набирает силу. Чарли извлек в это время откуда-то маленький блестящий пакетик и, приговаривая: «У тебя нет никаких шансов, Пет», надел презерватив. Закрыв глаза, она пробормотала:

– Давай, насмеши меня так, чтобы чертям тошно стало…

Пет плохо помнила, что было потом. Сначала, когда Чарли вонзился в нее, было немного больно, но затем уже знакомая волна снова захлестнула девушку, и они плавали, качались и взлетали на этой волне до полного изнеможения.

Пет и не подозревала, что жизнь может быть такой полной. Теперь она имела все, что нужно для счастья, – учебу, работу, семью, лучшую подругу Джесс и любовника.

Стив наконец смирился с профессиональными устремлениями дочери и искренне старался помочь. Он с интересом следил за ее учебой и участвовал в обсуждении работ. Стив рассказал Пет все, что знал о Ла Коломбе, об удивительной атмосфере, окружавшей эту необыкновенную женщину. Пет теперь лучше понимала свою бабку и даже считала, что именно в нее вселилась душа знаменитой куртизанки.

– Теперь, когда твои стремления определились, – сказал однажды Стив, – каким будет твой следующий шаг? С чего ты начнешь?

– Начну сначала, папа, – смеясь, ответила Пет.

Глава 10

В помещении было прохладнее, чем на улице. «Слава Богу, хоть кондиционер работает, – подумала Пет, – и на том спасибо». Без кондиционера в такой день, как этот, в Нью-Йорке можно просто расплавиться. Всю неделю температура не опускалась ниже 30°. Сегодня, в восьмой раз за последние три недели, Пет просили подождать в приемной салона «Дюфор и Иверес», куда она приходила на собеседование.

Девушка осмотрела большую комнату с огромными зеркалами и светлыми стенами, покрытыми лепниной и бронзовыми позолоченными ветвями. Огромный особняк на Пятой авеню, где размешался ювелирный магазин, принадлежал некогда одному из королей преступного мира. В 1910 году жене хозяина приглянулось восхитительное ожерелье из натурального черного жемчуга, выставленное в витрине салона «Дюфор», и Пьер Дюфор согласился обменять ожерелье на особняк.

Пет нравилось здесь. Правда, несмотря на новую бархатную обивку, кресло времен Людовика XVI казалось ей тверже бетона. В светлом льняном костюме девушка выглядела старше своих двадцати лет, серьезной и, как она надеялась, вполне солидной. Но костюм был слишком плотным, и Пет чувствовала себя в нем как в панцире. Она уже трижды пролистала все иллюстрированные журналы, лежавшие на столике орехового дерева.

Когда Пет пришла сюда в первый раз, ей сказали, что в данный момент работы нет, но предложили оставить резюме и обещали позвонить, если что-то появится. Нет резюме? Очень жаль. Пет отправилась домой и составила резюме.

В следующий визит она увидела удивленно приподнятые брови и услышала холодное: «Разве вы не принесли свои работы для демонстрации? Очень жаль». Всю неделю Пет делала цветные фотографии своих лучших работ. Затем сложила все фотографии в изящный вишневый портфель из крокодиловой кожи, который стоил целое состояние. Затраты окупились: на сей раз девушку принял уже сам личный секретарь, а не помощница, как раньше. Правда, ответ был все тот же: «Для вас нет работы, мисс д'Анжели». Ее фамилию секретарь произносила «Дан-Джел-ли».

Прочитав имя на табличке, Пет перешла в наступление:

– Мисс Харрисон, не кажется ли вам, что для истинного таланта следует создать вакансию? Фирма не должна упускать такую возможность.

– А вы считаете себя истинным талантом? – саркастически осведомилась мисс Харрисон.

Пет высокомерно кивнула и смерила секретаршу презрительным взглядом.

Но мисс Харрисон была неколебима, и Пет получила очередной отказ.

Неделю спустя Пет попросила аудиенции у господина Ивереса, но услышала, что он в Париже и вернется не раньше чем через две недели.

Она шла домой, полная решимости во что бы то ни стало добиться встречи с главой ювелирного дома. Девушка была уверена, что стоит ей только встретиться с Клодом Ивересом и показать ему свои работы, и он не откажет ей. Сила ее таланта покорит его.

Конечно, у Пет были другие возможности устроиться на работу. Прежде чем прийти сюда, она обошла ведущие ювелирные фирмы: «Картье», «Ван Клиф», «Тиффани». Кое-что ей там обещали, а иногда даже заговаривали о вакансиях, но Пет отказывалась. Мало-помалу она поняла, что ее нежелание работать в тех фирмах связано не с низким жалованьем или отсутствием перспектив. Но так уж вышло, что она хотела работать только в фирме «Дюфор и Иверес», ибо считала это делом чести, способом восстановить справедливость, попранную много лет назад – в тот день, когда деда с позором уволил Клод Иверес. Это был переломный момент в жизни деда, отца и матери. Огромный алмаз раскололся и вдребезги разбил хрупкое благополучие ее семьи.

Поэтому Пет продолжала атаку на «Дюфор и Иверес». Будь она проклята, если не заставит Клода принять ее. Он обязан дать ей шанс. Это стало бы первым шагом, хотя Пет и не собиралась объяснять, кто она, и ее имя никто не связал бы с Джозефом Зееманом.

В начале недели Пет наконец одержала маленькую победу. Ледяная и недосягаемая мисс Харрисон, утомленная настойчивостью Пет, провела девушку к помощнику управляющего художественным отделом. Работы Пет произвели на него столь сильное впечатление, что он согласился свести ее со своим начальником.

– – Я полагаю, мисс д'Анжели, что ваши работы перспективны, – сказал помощник управляющего. – У вас свежий взгляд и оригинальное видение. Приходите в пятницу утром. Мистер Иверес вернется из Парижа в четверг. Возможно, он найдет время познакомиться с вами.

И вот она здесь. Был уже полдень, но Пет еще не видела Клода Ивереса. С их единственной встречи прошло пятнадцать лет, и, хотя тогда ей было шесть лет, она не сомневалась, что узнает его. Может, он еще не вернулся из Парижа, так какого же черта торчать здесь и ждать у моря погоды?

Пет раскрыла свой крокодиловый портфель и начала разглядывать фотографии, как вдруг услышала мужской голос, окликнувший ее.

Она подняла голову и увидела стройного симпатичного молодого человека, стоявшего в проеме двери. Удивительно, но он первый в этих стенах правильно произнес ее фамилию.

– Пойдемте со мной. – У него был хрипловатый мужественный голос, и говорил он с небольшим французским акцентом.

Пет надеялась, что молодой человек проводит ее к Клоду Ивересу. Они прошли по длинному, устланному толстым ковром коридору, миновав дверь с медной табличкой «Клод Иверес». Пет поняла, что опять ошиблась. Молодой человек – всего лишь очередное звено в гигантской цепи помощников, секретарей и клерков, призванных охранять мистера Ивереса от докучливых посетителей. Что ж, если это необходимо, она преодолеет и это препятствие. Между прочим, препятствие было не таким неприятным, как мисс Харрисон. Молодой человек ввел Пет в освещенную солнцем комнату, напоминающую скорее гостиную, чем офис, и девушка только теперь как следует разглядела его. На вид ему было двадцать четыре или двадцать шесть. Загорелый, в великолепном сером костюме, он двигался так грациозно, что Пет, пожалуй, не отказалась бы потанцевать с ним.

– Садитесь, пожалуйста, мисс д'Анжели. – Молодой человек показал рукой на обитое бархатом глубокое кресло.

– Благодарю вас, мистер?.. – Пет опустилась в кресло.

– Марсель, – сказал он. – Я пытаюсь привыкнуть к американской простоте в общении. Это немного сложно для нас, французов. – Молодой человек расположился в кресле напротив.

Он улыбнулся, и Пет улыбнулась в ответ. Его зубы, белые и идеально ровные, напоминали жемчуг.

– О'кей, Марсель. Можете называть меня Петра. – Девушка решила, что полное имя звучит солиднее, чем уменьшительное.

– Петра, – задумчиво повторил Марсель. – Кажется, в Италии это слово означает «камень».

– Верно. Так звали мою бабушку. – Пет тут же пожалела, что заговорила о личном.

– Не знаю, подходит ли это имя вашей бабушке, – Марсель заглянул Пет в глаза, – но вы-то уж точно не похожи на холодный серый камень.

В комнату вошла женщина с подносом и налила кофе в чашки из китайского фарфора. Марсель попросил Пет показать ее работы. Некоторое время он рассматривал фотографии. Пет, потягивая кофе, наблюдала за Марселем. Он несколько раз поднял брови и одобрительно хмыкнул.

– Сколько вам лет, Петра? – спросил он, отложив фотографии.

– Двадцать два, – соврала Пет. Она столько раз повторяла эту ложь за последние недели, что делала это легко. И в самом деле, что значат какие-то два года?

Марсель закинул ногу на ногу и сцепил пальцы рук на колене.

– Буду откровенен с вами, Петра, поскольку вы действительно талантливы… и настойчивы. На нас работают самые выдающиеся ювелирные мастера – и здесь, и в Париже, и в Милане. Эти люди, безусловно, талантливы, но, кроме того, обладают огромным опытом работы. Вы же очень молоды.

– Так же, как и вы, – дерзко парировала Пет.

– Мы обсуждаем вашу кандидатуру, – возразил Марсель. – Дело в том, что наши дизайнеры участвуют в отборе и закупке камней и драгоценных металлов, в переговорах с поставщиками, в борьбе с конкурентами. Вы должны разбираться во всех деталях, а это очень сложно. Вы слишком молоды для этого.

«Я молода и к тому же женщина – вот что он имеет в виду», – подумала Пет, но промолчала. Она не сомневалась, что Марсель считает женщин менее способными, чем мужчины.

– Боюсь, в ближайшее время у нас не найдется для вас работы, – продолжал молодой человек, – если вы не согласитесь занять место секретаря или продавца. Впрочем, такой талантливой женщине бессмысленно тратить на это время. Советую вам пойти в какую-нибудь небольшую фирму, где вас оторвут с руками и ногами.

Пет не нуждалась в его советах, а отказ готова была принять только от Ивереса.

– Если, по-вашему, я так талантлива, дайте мне шанс. Позвольте мне показать мои работы мистеру Ивересу…

– Вам необходимо набраться опыта, Петра. Лет через семь-восемь, возможно, вы сможете…

– Семь лет? – вскричала Пет. – Я не могу потерять столько времени.

– Конечно. Я это понимаю. Вы молоды и красивы. За семь лет в вашей жизни многое изменится. Появятся семья, дети…

– Нет, Марсель. Вы ничего не понимаете. – Пет осторожно поставила на столик хрупкую кофейную чашку. – Мою страсть к ювелирному искусству не затмят ни семья, ни дети, ни что-либо другое. Это моя жизнь. Не сомневаюсь: меня примут в любую другую фирму, где я быстро добьюсь успеха. Но я должна работать здесь.

– Должны?

– Это… это очень личное, – ответила Пет, жалея, что проговорилась. – Прошу вас, Марсель, если вы действительно считаете мои работы талантливыми, позвольте мне показать их мистеру Ивересу. Пускай решит он.

– Он? – удивился Марсель. – Что ж, я подумаю. Оставьте мне портфолио и еще свой номер телефона.

– О, спасибо, Марсель, я так вам признательна. – Пет написала на листочке номер и встала.

В дверях она обернулась и широко улыбнулась молодому человеку:

– Марсель… Я не камень. Поэтому зовите меня Пет.

Прошли две тягостные недели. Вначале Пет была уверена, что Марсель сведет ее с Клодом Ивересом. Она не сомневалась, что понравилась ему. Он даже назвал ее красивой.

Но вскоре надежды угасли. Марсель держался любезно, но явно считал ее глупой, молодой и наивной. Он никогда не скажет о ней Ивересу из опасения потерять работу.

Пет ходила как в воду опущенная, и Джозеф, не выдержав, спросил, что случилось. Она отшутилась. Упаси Бог рассказывать деду о попытках встретиться с Клодом Ивересом!

Только одному человеку Пет поведала о своих делах. Приезжая к матери по субботам, она рассказывала ей о том, как пыталась устроиться на работу. Правда, Беттина ничего не отвечала. Как всегда.

Наконец раздался телефонный звонок. Пет, уже потерявшая надежду, решила, что ослышалась, когда Марсель спросил, не может ли она этим вечером поужинать с мсье Ивересом.

– Поужинать? Но, Марсель, мне нужна только работа. Какое отношение к этому имеет ужин?

– Мадемуазель Пет, речь пойдет именно о работе. Мсье Иверес предпочитает обсуждать такие вопросы в спокойной обстановке, а не в офисе, где бесконечно раздаются телефонные звонки. Он знает, что в ювелирном деле нельзя спешить, иначе возникнут крупные неприятности.

«Крупные неприятности, – повторила про себя Пет. – Такие, как неосторожно обработанный бриллиант. Даже дед, изучавший камень в течение девяти месяцев, допустил непоправимую ошибку».

– Мсье Иверес видел мой портфолио?

– Разумеется. Он потрясен.

– Хорошо. Пожалуйста, передайте ему, что я принимаю приглашение. Чтобы поговорить о деле, – быстро добавила Пет.

На другом конце провода раздался тихий смешок.

– Вы сможете прийти в «Ла Гренуй» к восьми?

О Боже! Пет читала об этом ресторане в журнале «Вог». Там постоянно обедали Джекки Онассис, Генри Киссинджер и другие важные персоны. В чем же ей отправиться в один из самых дорогих ресторанов Нью-Йорка?

– Конечно, – ответила Пет, стараясь не выдавать охватившей ее паники.

Весь день она перешивала старое вечернее платье матери, напоминавшее о тех далеких днях перед роковой ошибкой деда, когда в семье еще водились деньги. Пет убрала накладные плечики, сделала вырез глубже и укоротила подол. Платье выглядело теперь вполне современно и свежо.

– Куда это ты направляешься, стащив у матери старое вечернее платье? – спросил Джозеф.

– В «Ла Гренуй». Это насчет работы.

– Работы? Разве кто-то приглашает красивую женщину в шикарный ресторан, чтобы предоставить ей работу? – Джозефа насторожило странное поведение его серьезной внучки. Сегодня она была слишком красива и возбуждена. Платье оттенило ее глаза, и они полыхали синевой, волосы блестели, а щеки алели от румянца.

Заметив, что дед встревожен, Пет заглянула ему в лицо.

– Ты веришь мне?

– Доверие и любовь к тебе – единственные ценности, которые я пронесу через всю жизнь.

– Тогда не волнуйся. – Она поцеловала его и вышла.

Конечно, Джозеф доверял внучке. Но она очень хороша собой, даже красивее, чем Беттина. Разве можно не волноваться?

Ровно в восемь Пет вышла из такси перед рестораном «Ла Гренуй». Она трижды объехала квартал, чтобы не прибыть раньше времени. Тем не менее когда ее провели к столику, там еще никого не было. Пет опустилась на стул и оглядела зал.

Она слышала, что «Ла Гренуй» – один из самых роскошных ресторанов, и сейчас убедилась: это правда. Бледно-зеленые стены были увешаны сверкающими зеркалами и картинами в позолоченных рамах. Свет был приглушен. А цветы! Пет чуть наклонилась, вдыхая аромат искусно подобранного букета в центре стола. В углах зала стояли вазы с композициями из самых экзотических растений.

Столик был накрыт на двоих. Пет заинтересовало то, что рядом с ее прибором стояла маленькая коробочка, завернутая в изысканную черную бумагу с пурпурными и серебряными полосами – цвета «Дюфор и Иверес». При этом девушка вспомнила, что найм на работу обычно не сопровождается ужином. Может, Клод Иверес намерен вскружить ей голову угощением, бриллиантами, а потом… Пет оттолкнула коробочку и попыталась отделаться от дурацких мыслей.

Не уйти ли отсюда?

К столику подошел официант:

– Что будете пить?

Вопрос обрадовал Пет. Значит, официант решил, что ей уже исполнился двадцать один год. Решив подождать еще немного, Пет заказала «Кир рояль».

Она задумчиво потягивала коктейль, когда к столику подошел метрдотель. Подняв глаза, Пет увидела за ним… Марселя. Он был очень красив, и девушка даже вспыхнула от радости. Но радость сменилась гневом. Он обманул ее! Сыграв на амбициях и надеждах, завлек на ужин. Но зачем? Неужели Марсель не понимал, что она и так согласится с ним встретиться?

– Добрый вечер, мадемуазель Пет. – Марсель опустился на стул напротив нее. – Спасибо, Генри. – Изящным движением руки он подал метрдотелю банкноту.

– Благодарю, мсье Иверес. – Генри отошел.

– Мсье Иверес?! – поразилась Пет. – Но вы сказали…

– Марсель Иверес, к вашим услугам. – Он кивнул. – Извините, Пет, но вы так и не дали мне возможности объясниться. Клод Иверес – мой отец, и он почти всегда в Париже. Перед тем как мы познакомились с вами, отец прислал меня заниматься нью-йоркским филиалом компании.

– Почему вы скрыли это и поставили меня в дурацкое » положение?

– Я боялся, – признался Марсель. – Боялся, что, получив отказ, вы рассердитесь и не произойдет то, о чем я мечтал.

– О чем же?

– Увидеть вас еще раз.

– Тогда почему вы позвонили мне только через две недели?

– Почти сразу после нашей встречи меня вызвали в Париж: отец хотел узнать о моих первых впечатлениях на новом месте. Он очень требовательный человек. Я вернулся сегодня утром.

– И много ли у вас впечатлений?

– Только одно по-настоящему значительное. Но я не рассказывал ему о нем.

Их взгляды встретились, и у Пет запылали щеки. Она опустила глаза.

– Я позвонил вам из аэропорта.

«Будь осторожна», – напомнила себе Пет. Марсель – человек светский, к тому же француз. Можно ли верить его словам? Он был чертовски привлекателен в безупречном черном костюме, кипенно-белой сорочке и голубом галстуке.

– Что ж, я здесь, – сказала она. – Но по-прежнему хочу получить работу в «Дюфор и Иверес». Вы сказали, что это будет деловой ужин. Если вы собираетесь отказать мне…

– Разумеется, нет. Я много думал о вашей работе. Сначала мне показалось, что вы слишком молоды для такой работы и слишком красивы, поэтому сразу же выйдете замуж за одного из наших богатых клиентов. Но сейчас я думаю, что поспешил с выводами. Как вы справедливо заметили, я и сам очень молод. Поэтому я решил дать вам шанс.

Пет улыбнулась. Ей только и нужен шанс.

– Я приготовил вам испытание, Пет.

– Испытание?

– Откройте коробочку и докажите, что ваших знаний достаточно для такой работы.

Удивленная, Пет потянулась за коробочкой. Бросив настороженный взгляд на Марселя, она открыла ее и увидела восемь бриллиантов, каждый в пять-шесть карат. В этот момент к ним подошел официант и замер, уставившись на камешки.

– Поставь воду и иди, – нетерпеливо сказал Марсель официанту. – И попроси Генри подождать с едой – я позову его позже.

– Oui, monsieur.

– Это ваше испытание, Пет, – повторил Марсель, когда они снова остались одни. – Если вы справитесь с ним, я возьму вас в «Дюфор и Иверес». Если нет… Но в любом случае обещайте мне остаться и пообедать со мной. И без обид.

– Марсель, обещаю, если вы рассудите справедливо, я отвечу тем же. И я пообедаю с вами. – Пет улыбнулась. – Уверена, я справлюсь с испытанием.

– Но вы еще не знаете, в чем оно состоит.

– Если речь идет о бриллиантах, то я не проиграю. Если же это не так, значит, вы правы – я еще не готова… пока.

– Очень хорошо. – Марсель отставил тарелку. – Среди камней есть один – только один – качества «ривер», бело-голубой, без дефектов. Этот камень добыли в Голконде несколько сот лет назад. Мы получили его в прошлом году от одного из индийских князьков. Другие камни хороши, даже очень, но не из Голконды и не того качества. – Марсель откинулся назад и скрестил руки. – Покажите мне тот камень, и работа ваша.

Достав из кармана десятикратную лупу, Марсель протянул ее девушке, потом подозвал официанта, и тот поставил на стол сильную лампу. Пет, закусив губу, начала рассматривать камни.

Посетители ресторана бросали на них удивленные взгляды, но ни Марсель, ни тем более Пет не замечали этого.

«Ох, дедушка, помоги мне, – подумала Пет. – Помоги вспомнить все, чему ты учил меня!»

Это были прекрасные камни, все до одного, Марсель прав. Но… В одном чудилась некоторая желтизна, другой портило мельчайшее включение. Третий был не слишком хорошо огранен. Пет осмотрела каждый камень, но не нашла того, который соответствовал описанию Марселя.

– А он точно здесь? – спросила она.

– Клянусь. Этот камень перед вашими глазами.

Пет изучала их почти час и в конце концов пришла к выводу, что ни один из восьми камней не отвечает необходимому качеству.

Она посмотрела Марселю в глаза. Лгал ли он? Может, это ловушка, чтобы не давать ей работу? Или Марсель сам жертва обмана?

Но глаза Марселя выражали полную искренность. К тому же он не глуп и вырос с камнями, как и она.

Значит, по его словам, тот камень прямо перед ней? Пет оглядела стол.

И внезапно улыбнулась. Марсель устроил небольшое представление, и теперь она ответит ему тем же. Взяв суповую ложку, Пет сгребла на нее бриллианты и протянула ее к бокалу воды.

– Эта вода слишком теплая, – заметила она, высыпав алмазы в бокал. – Нужно немного льда. – Пет подняла свой бокал. – И что вы скажете, если я выпью его до дна?

– Скажу, что у вас будет несварение желудка.

Пет засмеялась, поставила бокал на стол и вынула из него бело-голубой бриллиант.

– Как? Я… я думал, что поставил вас в тупик, – удивился восхищенный Марсель.

– Так оно и было… пока я не нашла ключ.

– Какой ключ?

– А это мой секрет. Давайте лучше поедим, я страшно проголодалась.

– Надеюсь, сейчас нам что-нибудь подадут.

Марсель подозвал Генри.

Блюда были изысканными. Марсель расспрашивал Пет об украшениях, о ней самой и о причинах ее интереса к ювелирному делу. Пет отвечала коротко, а потом быстро перевела разговор на него самого. И вскоре Марсель рассказал, что он – отпрыск богатого рода.

– Мы не нувориши, но и не потомственные аристократы. Разумеется, у нас есть небольшой замок в долине Луары и дом в Париже.

Марсель порекомендовал Пет отведать лягушачьи ножки под чесноком и травами.

– Нельзя побывать в лучшем французском ресторане и не попробовать этого блюда, – сказал он, но-Пет предпочла мясо под острым горчичным соусом.

– А вам нравится Нью-Йорк?

– Все больше и больше. – Его глаза блестели. – А теперь, Пет, скажите, откуда вы так много знаете о бриллиантах?

Пет не хотела говорить о том, что дед работал в их фирме огранщиком и был изгнан за ошибку, какую может допустить даже самый талантливый мастер.

– Моя бабка коллекционировала драгоценные камни. – Пет усмехнулась. – Думаю, я унаследовала эту страсть от нее.

– Вы самоучка?

– Временами мне помогали.

Марсель явно ждал подробностей, но Пет молчала, и он подозвал официанта и попросил принести десерт.

– Не хотите ли потанцевать? – спросил Марсель. – Мы могли бы поехать отсюда…

– Спасибо, Марсель, нет. Это же деловой ужин, а с делами уже покончено.

Пет была не прочь потанцевать, но опасалась новых вопросов.

– Как угодно, но я провожу вас домой.

Нет, она не позволит этому элегантному французу высадить ее у дверей обшарпанного дома в бедном квартале. Марсель не должен знать, где живет Пет, так как это вызовет ненужные подозрения. Впрочем, загадочность особенно привлекательна в женщине, как утверждала Беттина.

Марсель оплатил счет и вывел Пет на улицу.

– Спокойной ночи, Марсель. Мне очень понравился ужин… и мое испытание. Спасибо. Вы не пожалеете, что дали мне работу.

Он кивнул.

Подъехало такси, и Пет направилась к машине.

– Подождите! – Марсель схватил ее за руку. Пет показалось, что он сейчас поцелует ее. – Я должен знать, как вы решили загадку.

– Это оказалось несложно. Мне надо было только поверить вам. Вы сказали, что камень прямо передо мной. Поняв, что это правда, я пригляделась к бриллиантам получше. И тут вспомнила, что вы сказали официанту.

– Боже, как просто!

– Это помогло мне найти бриллиант, – сказала Пет, забираясь в такси. – Но доверять вам было очень сложно.

Марсель захлопнул дверцу, и машина тронулась.

Марсель наблюдал за машиной, с трудом подавляя желание устремиться за Пет, прелестной, необычайно красивой девушкой с глазами цвета сапфира.

Но он, в конце концов, француз и должен выказывать аристократическую сдержанность. Вернувшись в ресторан, Марсель подошел к телефону и набрал номер манекенщицы, время от времени согревавшей его постель.

Однако почти сразу положил трубку. Сегодня ему не хотелось быть с другой женщиной. Им завладели воспоминания об этой красавице.

Глава 11

Роскошный «роллс-ройс» двигался почти бесшумно. За окном проплывали прелестные домики Женевы, но Марсель Иверес чувствовал себя немного взвинченным.

– Не понимаю, зачем нам встречаться с этим человеком, отец. Я же не раз слышал от тебя, что он не нашего круга.

– Он сказал, что у него есть для меня какое-то предложение.

– Имеется в виду магазин в Нью-Йорке? Если нет, то не вижу смысла встречаться с ним.

Прошло несколько недель с того момента, как Марсель возглавил американский филиал фирмы, но он все еще был не уверен в себе. Марсель не понимал и того, почему отец так поспешно принял решение передать ему дела и срочно вызвал его в Женеву.

– Отец…

– Марсель, если ты хочешь преуспеть, следует научиться терпению. Не все так просто, как кажется на первый взгляд. Сейчас твоя задача – сидеть и слушать.

Боже, как он ненавидел нотации отца, а в последнее время тот читал их все чаще и чаще.

Впрочем, Марселю не хотелось думать об этом. Его мысли то и дело возвращались к Пет д'Анжели – молоденькой женщине, недавно принятой им в штат магазина. Марселя заинтриговала эта красивая американка с мужским именем, так много знающая о бриллиантах.

Он позвонит ей, как только вернется в Нью-Йорк.

Машина свернула на торговую улицу рю де Рона и остановилась перед самым новым и сверкающим магазином во всем квартале. Над входом красовалась вывеска с золотыми буквами: «Тезори».

Бьющая в глаза роскошь «Тезори» резко отличалась от спокойной элегантности «Дюфор и Иверес». «Что за показуха?» – с презрением подумал Марсель.

У дверей их встретил сам владелец магазина Антонио Скаппа, говорящий по-итальянски швейцарский бизнесмен.

– Добро пожаловать, джентльмены. – Он обменялся с ними рукопожатием. – Хочу показать вам свое творение и надеюсь, это произведет на вас должное впечатление.

Скаппа был горд своим созданием. Мрамор с золотыми прожилками, красный плюш и зеркала в позолоченных рамах свидетельствовали о богатстве, а сотни людей работали не покладая рук, чтобы сделать Скаппу еще богаче. Магазин был большим, а главное —прибыльным.

Клода и Марселя провели по всему магазину, включая и мастерские. Когда они выходили из комнаты дизайнеров, к ним подошла молодая женщина – высокая, соблазнительная блондинка в ярко-красном платье.

Марсель остолбенел, когда она остановилась перед ними. Каскад рыжеватых волос, желтые кошачьи глаза под темными разлетающимися бровями и восхитительное, как у Софи Лорен, тело.

– А, Андреа, – улыбнулся Антонио. – Джентльмены, это моя дочь, Андреа Скаппа.

– Я в восторге, – сказал Марсель.

Взгляд, которым девушка одарила его, выражал нечто большее, чем кокетство. Она явно чего-то хотела от Марселя. Что ж, он с удовольствием узнает, что это. Сам Марсель точно знал, чего хотел бы от нее.

– Андреа, принеси кофе в мой офис, – попросил Скаппа.

– Конечно, папа.

В офисе Скаппа усадил гостей на огромный диван, а сам устроился в кресле напротив, сложив руки на груди. На его губах играла улыбка.

– Ну, джентльмены, как видите, «Тезори» стал силой, с которой нельзя не считаться.

– Без сомнения, – отозвался Клод.

– Разумеется, нам не сравниться с «Дюфор и Иверес».

– И это несомненно, – согласился Клод.

Скаппа нахмурился, но не успел он ответить, как появилась Андреа с подносом, на котором стоял серебряный кофейный сервиз.

Разлив кофе, она отошла в сторону, но не села, и Марселю показалось, что она умоляюще смотрит на Скаппу.

Антонио покачал головой и перевел взгляд на Клода Ивереса.

– Отец…

– Останься, Андреа. Надеюсь, ты поможешь нам все обсудить.

Марселю показалось, что эти слова – замаскированный приказ остаться и отвлекать гостей. Андреа выглядела искренне удивленной. В отношениях отца и дочери было что-то странное. Они казались соперниками.

– Джентльмены, – начал Скаппа, – «Тезори» пора выйти за пределы Швейцарии и Германии. Поэтому я хочу купить «Дюфор и Иверес».

Пораженный Марсель забыл о присутствии Андреа. Неужели его отец решил продать дело? Но разве можно передать фирму в руки такого человека, как Скаппа?

Клод промолчал, и Антонио продолжал так легко, словно речь шла о пустых формальностях:

– Мне нужна ваша фирма, джентльмены, особенно магазины в Риме, Нью-Йорке и Париже. Меня привлекает респектабельность фирмы. А вы, джентльмены, намерены продать дело.

– Откуда вы… – начал Марсель, но Клод, взмахнув рукой, остановил его.

– В нашем деле сложно хранить секреты. – Скаппа усмехнулся. – Слухи распространяются как огонь по сухой траве. К сожалению, цены на сети магазинов «Дюфор и Иверес» в последнее время падают. Не сильно, но достаточно, чтобы это встревожило вас.

– У нас и прежде были трудности, – заметил Клод, – однако мы выжили.

– Верно, и сделали деньги в то время, когда другие разорились. Но сейчас есть и другие настораживающие сигналы. Вы, например, дали своему сыну полный контроль над отделением в Нью-Йорке, хотя в свои двадцать шесть лет он совершенно не имеет опыта подобной работы.

– Папа, – внезапно вставила Андреа, – не сомневаюсь, способности мсье Марселя не зависят от возраста. – Она обращалась к отцу, но смотрела на Марселя.

– Конечно. – Скаппа нахмурился, недовольный тем, что дочь вмешалась без спросу, и изменил тактику. – Как я понимаю, мсье Клод, это не первый ваш визит в Швейцарию. Говорят, вы недавно прибегли к услугам клиники Жерваис в Давосе, известной своим уникальным подходом к лечению безнадежных онкологических больных.

Клод промолчал.

– Отец, что он…

И снова Клод взмахом руки остановил сына.

– Кроме того, – не унимался Скаппа, – многое уже видно невооруженным глазом. Своими успехами «Дюфор и Иверес» обязана вашему талантливому руководству, но в последнее время вы почти не выезжаете из дома. Короче, мсье, всем ясно, что вы больны и хотите оставить свое дело сыну. Но успеете ли вы это сделать? Похоже, вам пора принять решение, к нашей общей выгоде.

Марсель вскочил.

– Откуда, черт побери, вы взяли, что мой отец болен? И что он примет подобное предложение от вас?

– Марсель! – одернул сына Клод.

Скаппа, казалось, не обратил ни малейшего внимания на гнев Марселя. Он развалился в кресле, спокойный и уверенный в себе.

– За право на владение «Дюфор и Иверес» я готов предложить… – Скаппа назвал весьма внушительную сумму. Марсель бросил взгляд на Андреа и увидел, как светятся ее янтарные глаза. Что это – гнев, радость или предупреждение? – Я готов оставить вашего сына управляющим отделением в Нью-Йорке. Я никогда не был в Америке и не желаю туда ехать. Кроме того, имеет смысл показать, что Ивересы все еще в деле. Согласитесь, мсье, это разумное предложение.

Наконец Клод Иверес встал и подошел к окну. На фоне изумрудной зелени деревьев его лицо казалось серым.

– Да, синьор Скаппа, – с горделивым достоинством сказал он, – я смертельно болен.

– Отец, нет! – воскликнул Марсель.

– Мне жаль, что ты узнал все таким образом, Марсель, но это правда. У меня редкая форма болезни крови, как говорят врачи, неизлечимая. – Он взглянул на Скаппу. – Правда и то, что в последнее время доходы нашей фирмы упали. Поэтому я приехал сюда.

– Отлично. – Скаппа подался вперед.

– Однако, увидев ваш магазин, я решил, что «Тезори» – неподходящий партнер для «Дюфор и Иверес», – заключил Клод.

– Неподходящий? Но…

– Стиль нашей работы, причины, побуждающие нас заниматься ювелирным делом, синьор Скаппа, совершенно различны. Ваш подход приносит успех, как вы показали нам сегодня, но все это не соответствует нашим требованиям. Мне придется отклонить ваше предложение. – Клод подошел к Скаппе и протянул ему руку. – Жаль, что мы отняли у вас время, синьор. Мадемуазель. – Он кивнул Андреа. В его глазах мелькнуло то ли разочарование, то ли грусть.

Потрясенный Марсель поднялся.

– Вы допустили ошибку, мсье, – бросил Скаппа. – «Тезори» будет расти, с вами или без вас, и рано или поздно проглотит вашу фирму.

– Возможно, но я готов рискнуть. До свидания.

Клод вывел Марселя из комнаты.

Полчаса спустя отец и сын Ивересы сидели у озера на террасе небольшого ресторана. Они ни разу не коснулись темы, волнующей их обоих. Но когда подали кофе, Марсель взглянул на отца.

– Ты должен был сказать мне. Давно ли?.. – У него дрогнул голос.

– Год, как говорят. Может быть, меньше.

– Боже мой! – Марсель вздрогнул. – И все это время ты позволял мне думать, что назначением в Нью-Йорк я обязан своим талантам.

– Так оно и есть.

– Но этого не случилось бы, будь ты здоров.

– Возможно. Но ведь я отказался от предложения Скаппы. Разве я поступил бы так, если бы не верил в твои силы?

Марсель невидящими глазами смотрел на озеро.

– Не знаю, – прошептал он.

Его очень обрадовало назначение в Нью-Йорк, однако Марсель, боясь ответственности, предпочел бы какое-то время просто наслаждаться жизнью.

– Сможешь ли ты за год взять все дела в свои руки? – спросил Клод. – Мне жаль, что приходится требовать от тебя ответа, но если нет, нам следует продать фирму, хотя и не Антонио Скаппа.

– Почему ты не принял его предложение?

– Тайна драгоценных камней в том, что эти твердые и вечные субстанции полны внутреннего света и огня. А в сердце Скаппы царит холод, и мне невыносима мысль, что такому человеку достанется дело всей моей жизни.

– Но Антонио Скаппа стал легендой в кругах ювелиров. Никто еще не богател так быстро, как он. Возможно, Скаппа прав, и «Тезори» скоро поглотит нас. Только посмотри, как высоко он прыгнул всего за двадцать два года.

– Не так высоко, чтобы достать «Дюфор и Иверес».

Проводив Ивересов, Антонио Скаппа сидел за своим огромным столом и что-то подсчитывал в блокноте.

Он был разгневан. Ему и в голову не приходило, что Иверес откажется от предложения. Антонио потратил уйму времени и денег, чтобы найти единственное слабое место соперника и сломать его волю.

«Тезори» нуждался в слиянии с такой старой и почтенной фирмой, как «Дюфор и Иверес». Открыв свой магазин, Скаппа стал преуспевать. Но этого ему было мало. Скоро на рынок выйдут большие деньги – он предчувствовал это и не желал упустить свою долю.

После сегодняшней встречи уже нельзя рассчитывать на Ивереса. Скаппа, хорошо зная людей, понял, что отказ окончателен. Черт побери этого аристократишку!

В офис вошла Андреа.

– Ну? – спросила она. – Что будем делать?

– Ничего. Мне не удалось убедить их продать мне фирму.

– Я так и думала. Мне очень жаль.

Антонио и не подозревал, сколько правды в этих словах. Хотя всех поражала красота Андреа, девушка была не только хороша собой, но очень умна и честолюбива. Она обладала прекрасной деловой хваткой и врожденным талантом к ювелирному делу. Андреа знала, что действительно поможет отцу, если только он даст ей шанс. Однако Антонио его не давал. Дочери он отводил роль приманки. Вот и сегодня Скаппа потребовал, чтобы она надела красное платье и держалась полюбезнее с Марселем Ивересом.

На свои возражения Андреа получала один и тот же ответ:

– Если хочешь мне помочь, выходи замуж за одного из тех миллионеров, что пялятся на тебя в магазине. Тогда ты станешь моим лучшим партнером.

Что еще хуже, отец всячески привлекал к делу Франко, брата Андреа, позволяя ему заниматься тем, в чем отказывал дочери. А Франко, благослови его Боже, проявлял полное равнодушие ко всему этому.

– Ивересы не нужны тебе, отец. – Глаза Андреа сверкнули. – Вместе мы превратим «Тезори» в самую крупную фирму мира. Я могла бы…

– Довольно, – оборвал ее Скаппа. – Бизнес – не для женщин. А сейчас отправляйся в этом красивом платье туда, где принесешь больше пользы, чем здесь.

Она вспыхнула от гнева.

– Когда-нибудь, отец, – ее голос дрожал от ярости, – я создам свое дело. И тогда ты пожалеешь о том, что отказал мне.

Андреа надеялась, что, купив «Дюфор и Иверес», отец привлечет ее к управлению сети «Тезори», но этому не суждено было сбыться.

Что ж, есть еще один путь…

Марсель видел во сне Пет д'Анжели в роли леди Годивы на белой лошади. Внезапно в его видения ворвался резкий телефонный звонок.

– Да, – пробормотал он в трубку.

– Мсье Иверес, – сказал женский голос, – надеюсь, я вас не разбудила?

– Нет. – Он попытался вспомнить голос. Женщина усмехнулась, и от этого звука у него по спине побежали мурашки. Марсель вспомнил.

– Мадемуазель Скаппа.

– Я ведь разбудила тебя, не так ли? Извини. Но я хотела бы поговорить с тобой об очень важном деле.

Марсель уже совсем проснулся. Дело?

– Я всегда готов побеседовать о делах с прелестными дамами.

– Не сомневаюсь. Скажем, минут через пятнадцать в баре гостиницы?

– Скажем, минут через десять.

Ответом был тихий смешок.

Когда Марсель спустился в бар, Андреа уже ждала его. Она сменила красное платье на менее яркое, но такое же вызывающее. И он захотел ее еще больше, чем раньше.

Увидев его, Андреа встала.

– Я предпочла бы прогуляться с тобой по прохладному ночному городу.

Марсель улыбнулся:

– Когда мужчина видит такую женщину, ему необходим холодный воздух.

Марсель взял ее под руку и вывел на улицу.

Они молча шли по набережной, чувствуя себя при этом очень свободно. Внезапно Марсель заметил, что от пристани вот-вот отойдет прогулочный паром для туристов.

– Ты сказала, что у тебя есть предложение для меня. А я всегда считал, что предложения лучше делать на воде.

– Многое лучше делать на воде, – согласилась Андреа, и они поднялись на палубу.

Паром отчалил. Марсель и Андреа, устроившись на палубе, заказали устрицы и шампанское. Поев, они перешли в танцевальный зал. Прижав девушку к себе, Марсель ощутил жгучее желание. Он не сомневался, что она чувствует то же самое. Они покачивались в такт музыки, не в силах оторваться друг от друга.

И молчали… Тишина казалась частью игры. Марсель не сомневался, что Андреа предложит ему секс.

Паром причалил, они сошли на берег, быстро направились к гостинице Марселя, пересекли холл и вскочили в лифт.

Двери с тихим шелестом закрылись.

– Спасибо, Господи, за автоматические лифты!

С этими словами Марсель заключил Андреа в объятия, припав к ее губам в поцелуе и лихорадочно гладя роскошное тело. Одной рукой он скользнул ей под юбку, нащупал заветное местечко… и застонал. Под поясом для чулок она не носила трусиков, и треугольник волос был чуть влажным, как кожица зрелого персика.

– Трогай меня, – прошептала Андреа.

– Да, я буду трогать каждый дюйм твоего тела!

Его номер был на последнем этаже, но Марсель не мог ждать и нажал на кнопку аварийной остановки. Лифт остановился, и он прижал Андреа к стене.

Охваченная таким же неистовым желанием, девушка быстро расстегнула ему брюки и высвободила его мужское орудие. Марсель схватил ее ягодицы и слегка приподнял.

– Сейчас! – крикнула Андреа. – Я хочу тебя сейчас! Он погрузился в нее, и они задвигались в едином ритме.

– Боже мой, – простонал Марсель, – ты…

Но он не закончил фразы, захлестнутый волной удовольствия.

Андреа вместе с ним достигла оргазма, и ее руки с такой силой обхватили Марселя, что ему показалось, будто в небеса его несет орел. Но это не имело значения…

– Интересно, – сказала Андреа, поправляя одежду, – как все это будет в твоей комнате?

Позже в его постели они трижды достигали оргазма. Марсель никогда еще не встречал такой раскрепощенной женщины, как Андреа. Он не знал, наскучит она ему когда-нибудь, но сейчас хотел ее все больше и больше.

Было уже три часа ночи, когда Андреа сказала:

– Ты можешь использовать меня.

Марсель сонно усмехнулся.

– Нет, я говорю не о сексе, а о деле. Вспомни, почему я пришла к тебе…

– Ах да, предложение.

– Траханье всего лишь часть его. Ты хороший любовник, Марсель, но нас связывает не только это. – Он нахмурился, раздраженный собственническими нотками в ее голосе. – Я готова помочь тебе в делах. Твой отец болен, я же выросла в среде ювелиров. Отец не дает мне возможности проявить себя, поэтому я предлагаю свои услуги тебе.

Марсель мгновенно осознал все выгоды такого предложения. Ему понадобится помощь после смерти отца – он не сомневался в этом. Так почему бы не воспользоваться той, у кого он может попросить совета даже ночью – в перерывах между оргазмами.

К несчастью, штат в Нью-Йорке был полностью укомплектован.

– Я не могу много платить тебе.

– Я ничего не требую.

– Ничего?

– Абсолютно. В течение полугода. После этого, если я докажу, что полезна фирме, ты назначишь мне хорошее жалованье, не считая процента от сделок.

– Идет!

– Отлично! – обрадовалась она. – А теперь снова трахни меня, чтобы скрепить нашу сделку.

– Как было бы хорошо, если бы все контракты приносили столько удовольствия, – пробормотал Марсель.

В офисе «Тезори» царила тишина. На одной из пепельниц лежала дымящаяся гаванская сигара. Антонио Скаппа размышлял в одиночестве.

Ему нужен «Дюфор и Иверес». Черт, почему старик отказался продавать фирму? Он же умирает…

Что ж, Антонио подождет. Марселю явно не справиться с таким сложным делом. Через год он пойдет на все, лишь бы избавиться от ответственности.

Антонио не отличался терпением, но обстоятельства научили его скрывать свои чувства.

Он запер дверь в офис, подошел к окну и задвинул занавеску. На улице не было никого, однако Антонио не хотел рисковать.

Он подошел к стене, отодвинул картину, за которой находился сейф, набрал шифр, открыл дверцу и осторожно вынул оттуда свое самое главное сокровище. Именно оно помогло ему начать новую жизнь, но из-за него Антонио мог потерять все.

Он повертел в руках парфюмерный флакон Ла Коломбы – настоящую половинку, соединенную с подделкой, – и улыбнулся.

– Спасибо, мать, – тихо сказал Антонио. – Ты – старая шлюха.

Книга третья

ОГРАНКА

Глава 1

Нью-Йорк, осень 1975 года

– Это очень идет вам, – сказала Пет, стоя за спиной у леди Маргарет Пэккенхэм. Ее клиентка сидела перед огромным, во всю стену зеркалом и разглядывала четыре нити тщательно подобранного розового жемчуга у себя на шее.

– Да-да, – с энтузиазмом отозвалась леди Маргарет. – Я слышала, что в древности жемчуг измельчали и пили с вином, чтобы улучшить цвет лица. Но я найду для ожерелья другое применение. – Пожилая дама фыркнула. – Будь проклята моя бледность, но я ни за что не растолку жемчужины!

Пет улыбнулась. Леди Маргарет Пэккенхэм последние полвека была постоянной клиенткой «Дюфор и Иверес», а последние два года всегда просила, чтобы ее обслуживала Петра д'Анжели. Девушка терпеливо сносила надменный тон леди Маргарет и то, что она молола чушь с самым значительным видом.

– Вы достигнете того же эффекта, если будете носить ожерелье, – сказала Пет. – Смотрите, как жемчуг оживляет вашу кожу. Вы просто светитесь.

Леди Маргарет пристально оглядела себя в зеркало.

– Гм, да… теперь, когда вы это заметили…

Они находились в одном из небольших салонов на третьем этаже, предназначенных для продажи дорогих изделий самым богатым покупателям. В каждом салоне перед зеркальной стеной стоял туалетный столик в стиле эпохи Людовика XVI. Темно-вишневые стены и специально подобранное освещение превращали комнату в маленький театр, где клиентка чувствовала себя королевой, примеряющей при свечах свои украшения.

Пет немного отошла, ожидая, пока затянувшееся молчание и тщеславие сделают свое дело. На ее глазах титулованная гранд-дама, разменявшая восьмой десяток, превращалась в молоденькую девушку из Северной Каролины. Пятьдесят семь лет назад леди Маргарет повстречала английского баронета средних лет, приехавшего в одну из колоний. На обратном пути из Америки лорд Пэккенхэм внезапно умер, а его состоятельная вдова осталась на родине. Леди Маргарет, гуляя по Пятой авеню, заглядывала в «Дюфор и Иверес» так же часто, как другие женщины в лавку зеленщика. Она не всегда что-то покупала, тем не менее Пет серьезно относилась к ее посещениям.

– Я всегда считала, что жемчуг – самое романтичное произведение природы, – проговорила Пет. – Вы знаете древнюю персидскую легенду?

– Нет.

– Персы считали, что устрицы в ясную ночь всплывают на поверхность моря, и если на каплю воды падает лунный свет, она превращается в жемчужину.

– Как мило! – воскликнула леди Маргарет, но Пет видела, что она все еще сомневается.

– Это жемчуг самого высокого качества, тройной А. Сейчас поставки природного жемчуга сокращаются, и думаю, через пару лет он удвоится в цене.

Леди Маргарет провела пальцами по нитям жемчуга, обвивавшим ей шею.

– О Боже, как они мне нравятся, но у меня уже есть две нити белого жемчуга.

Пет поняла, что настало время пустить в ход главный аргумент:

– Полагаю, леди Маргарет, ваше имя обязывает вас приобретать жемчуг.

– При чем здесь мое имя? – удивилась клиентка.

– Как, вы не знаете? Маргарет происходит от греческого margaron, что означает жемчужина.

– Боже правый, а я всегда думала, что от маргаритки. Я ненавижу этот цветок, растущий повсюду.

– А вы редкая жемчужина.

Старуха просияла и вновь повернулась к зеркалу. Решение созрело.

– Сколько, вы сказали, это стоит?

Вообще-то Пет еще не говорила. Она никогда не называла цену до тех пор, пока ее не спрашивали. Тем более что цена интересовала леди Маргарет меньше всего.

– Двадцать семь тысяч долларов. Старуха кивнула.

– Ожерелье очень украсит черное платье, которое я купила позавчера, и отлично замаскирует мою шею. Увы, в последнее время я немного постарела.

– Что вы, леди Маргарет, ничуть.

– О, Петра, вы не умеете льстить.

Леди Маргарет наклонила голову, показывая, что ожерелье можно снять.

– Подождете? – спросила Пет, расстегивая застежку.

– Нет, уже поздно. – Старуха поднялась. – Мой шофер заберет это завтра утром. – Возле двери она обернулась. – Пока вы молоды, моя дорогая, пока красивы, пока способны заставить любить себя – берите от жизни все. Что сейчас было бы со мной, если бы я не вышла замуж за Пэкки? Да я просто умерла бы – ведь только деньги позволяют дожить до глубокой старости. Кроме того, моя жизнь не была бы усыпана розами…

Пет улыбнулась. Она не слишком одобряла выбор, когда-то сделанный манекенщицей Марго в провинциальном Доме моды, но и не осуждала ее.

За дверью их ожидал молодой человек в элегантной униформе и белых перчатках. Пет вручила ему ожерелье и велела положить на ночь в сейф, а утром упаковать в коробку.

– Я, конечно, не вправе вмешиваться, – продолжала леди Маргарет по пути к лифту, – но я вас полюбила и считаю исключительно умной и красивой девушкой. Вам не следует до конца жизни оставаться продавщицей. Ведь и я не стала топтаться по сцене в этих дурацких шляпках, которые нас заставляла надевать мадам Фло.

Пет вызвала лифт.

– Вполне согласна с вами. В жизни нужно сделать что-то более важное, леди Маргарет. Но у меня есть соображения, как этого достичь.

– Отлично, моя дорогая, только помните, что удачное замужество – лучшее средство для достижения любой цели.

Пет рассмеялась:

– Буду иметь в виду.

Она собиралась проводить леди Маргарет до дверей, как всех других важных клиентов, но старуха остановила ее:

– Не провожайте меня, Петра. Уже поздно, а вам еще нужно заполнить журнал.

Этими несколькими минутами Пет очень дорожила, поскольку в шесть пятнадцать у нее было назначено свидание. Прошлым вечером позвонил Чарли, и она согласилась встретиться с ним в Рокфеллер-центре.

– Спасибо, леди Маргарет. Была рада видеть вас. Двери лифта закрылись, и Пет улыбнулась. Да, она не останется продавщицей, а достигнет большего. Пет мечтала об этом с того дня, как пришла сюда. Она станет дизайнером и будет сама создавать изысканные украшения. Пет сразу сказала об этом Марселю, но за три года работы в «Дюфор и Иверес» не приблизилась к своей цели ни на шаг.

Начать пришлось продавщицей за прилавком на первом этаже, где подростки покупали кулоны на простеньких золотых цепочках, а чадолюбивые мамаши – детские медальоны. Через год ее перевели в отдел настоящих драгоценностей и там быстро заметили. Знание камней, врожденный вкус и чутье психолога, приобретенное за время болезни матери, помогали Пет не только определить, что идет клиенту, но и угадать его вкус, уговорить его, приободрить или польстить ему. Вскоре она начала работать с самыми богатыми и именитыми покупателями. За каждую проданную вещь, стоившую более десяти тысяч долларов, Пет получала комиссионные – не слишком много, но все же это ощутимо увеличивало ее доход.

Казалось бы, в свои двадцать четыре Пет многого достигла, но она знала, что нынешний успех лишь отдаляет ее от намеченной цели. С такой продавщицей не захотят расстаться. Кроме того, существовали и другие обстоятельства.

Начав работать в «Дюфор и Иверес», Пет забрала мать из клиники для умалишенных. Два года назад она перевезла Беттину в маленькую частную клинику в Ниаке, всего в часе езды от Нью-Йорка. Тоже не идеальное место, но куда лучше, чем больница в Йонкерсе.

Пет хотелось бы перебраться с дедом в хорошую квартиру на Двадцать второй Ист-стрит. Четыре комнаты, высокие потолки и камин напоминали бы Джозефу его дом в Голландии. Семьсот пятьдесят долларов в пять раз превышали ту сумму, которую Пет платила сейчас, но она считала эту сделку выгодной.

Однако плата за квартиру, приобретение новой мебели, расходы на содержание Беттины и на свои туалеты, необходимые для работы с состоятельными заказчиками, стремительно опустошали ее кошелек и отдаляли желанную цель. Кое-что давал Джозеф, но в последний год не слишком много. Он признался Пет, что стал плохо видеть, и хотя работал, но все чаще и чаще оставался дома.

Пять месяцев назад Пет нашла клинику «Коул – Хафнер», расположенную в уютном местечке на берегу реки Коннектикут, в старом особняке. Там содержали тихих больных, полагая, что продолжительное лечение приведет к выздоровлению. В середине лета Пет взяла выходной, чтобы поговорить с доктором Хафнером, и очень обрадовалась, когда он согласился положить Беттину в свою клинику. Пет знала, что здесь матери будет хорошо, и надеялась на ее выздоровление. Она сразу же перевезла мать, но осуществление собственных планов снова пришлось отложить. В отделе дизайна ей предложили бы низкооплачиваемую должность ученицы, а сейчас Пет не могла на это пойти.

Но она не рассталась со своей мечтой. Поступив на работу в «Дюфор и Иверес», Пет стала посещать в обеденный перерыв мастерскую дизайнеров и подружилась с тучным французом лет пятидесяти, Филиппом Мишоном. Как только выдавалась свободная минутка, она садилась рядом с ним и смотрела, как он работает с камнями. Иногда Пет оставалась вечерами, и добродушный ювелир учил ее работать с пламенем горелки и тонкими инструментами, делать формы из золота, серебра и платины, закреплять в них драгоценные камни. Видя, с каким удовольствием Пет перенимает его искусство, Мишон несколько раз предлагал взять ее в ученицы, но она отказывалась. Иногда девушке казалось, что тем самым она упускает свой шанс.

Пет всегда раздражалась, думая о том, что «Дюфор и Иверес» не оправдала ее ожиданий. Разве она не доказала Марселю свои способности? Вечер, проведенный с ним в «Ла Гренуй», все еще стоял у нее перед глазами. Правда, сейчас Пет видела то, чего не заметила раньше. Она поверила Марселю, а он не сделал ничего для того, чтобы Пет могла осуществить свои мечты. Почему она была так слепа?! Пет рассталась с ним, полагая, что их отношения перерастут в настоящее чувство, если они оба приложат немного усилий. Теперь она осознала, что вела себя наивно, как школьница. А Марсель сразу после ужина уехал за границу и вернулся с любовницей, сделав ее своей главной помощницей в фирме.

Впрочем, что ж думать об этом? Пет поднялась на третий этаж и вошла в офис. Только за одним из четырех столов еще работала полная, важная седая женщина.

– Лотти, не запишешь ли на меня покупку?

– Еще одну?

Пет утром уже продала кольцо за пять тысяч долларов.

– Приходила леди Маргарет и купила жемчуг Деладьера.

Лотти понимающе кивнула.

– Что она будет делать со всеми своими драгоценностями? У нее их столько же, сколько на «Титанике».

– Приобретение драгоценностей улучшает ей настроение. Разве это не веская причина?

– Да уж лучше, чем пить аспирин, коль она может себе это позволить.

Лотти взяла из шкафа журнал и вернулась к столу, а Пет, сев на стул, начала диктовать: цена, имя покупателя, внешний вид изделия, инвентарный номер. Эта практика установилась более века назад, когда фирма «Дюфор и Иверес» продала первый бриллиант. Поскольку ювелирные украшения часто продаются и покупаются на аукционах, это позволяет проследить их происхождение. Жемчуг, купленный леди Пэккенхэм, до сих пор носил имя мужчины, который почти сто лет назад подарил его своей жене. Чем старше украшение, тем выше его цена.

Лотти уже заканчивала, когда в офис вошла еще одна женщина.

– Мерде, ты одна? Мне нужно продиктовать письмо и отослать его сегодня же.

– Уже седьмой час, мне пора домой, – ответила Лотти. – Я сделаю это завтра утром, как только приду на работу, мисс Скаппа.

Услышав это имя, Пет подняла глаза. Андреа, с накинутой на руку жакеткой из серебристой лисы, смотрела на секретаршу.

– Ты, видно, меня не слышала. Я сказала, что это нужно сделать сегодня.

Пет знала Андреа с того дня, как та появилась в фирме, и видела ее много раз. Но они никогда не разговаривали и лишь иногда на ходу здоровались, сталкиваясь в коридоре. Личная помощница мсье Ивереса, а в последнее время и директор по рекламе, Андреа не имела дела с продавцами.

Поэтому за все три года Пет впервые видела Андреа вблизи. На ней было ярко-синее чесучовое платье с приподнятыми плечами и широкой юбкой, перехваченной красным поясом из змеиной кожи. На шее висели нити бус из горного хрусталя и нефрита, на руках красовались золотые и нефритовые браслеты. Коротко подстриженные белокурые волосы были зачесаны на одну сторону, большие янтарные глаза слишком заметно подкрашены золотистыми тенями, губы и длинные ногти алели в тон поясу.

Все в Андреа Скаппе казалось выставленным напоказ, однако Пет не назвала бы ее дешевой или вульгарной, хотя сделала бы это с удовольствием. Яркая, чертовски сексуальная Андреа явно знала себе цену.

– Послушай, – сказала Андреа, – я не собираюсь торговаться из-за получаса сверхурочных, тебе заплатят, но изволь остаться.

Секретарша отвела взгляд.

– Я не могу остаться сегодня, мисс Скаппа. Мне нужно домой.

– Черт побери, – заявила Андреа. – Если не останешься, то вылетишь из офиса немедленно.

Пет с тревогой посмотрела на Лотти. Та работала в «Дюфор и Иверес» почти двадцать лет и всегда уходила с работы последней. Если она отказывается задержаться, значит, на то есть серьезная причина.

Пет поднялась.

– Я напишу письмо.

Андреа метнула на нее злобный взгляд.

– Не суйся не в свое дело, Пет. Речь не о получасе работы, а о добросовестности, верности фирме… и умении выполнять приказы.

Пет села, ошеломленная грубостью Андреа и фамильярным обращением к ней по имени. Это означало, что Андреа отлично осведомлена, кто такая Пет, и, возможно, говорила о ней с Марселем.

Лотти надела пальто.

– Я сказала, что ты уйдешь отсюда навсегда, если…

– Во времена мсье Клода, – спокойно прервала ее секретарша, – такой женщине, как вы, не позволили бы здесь работать. А я работала с ним и сейчас работаю с его сыном. О том, что меня уволили, я хочу услышать от мсье Марселя. Не сомневаюсь, вы заставите его подчиниться вашему требованию, но до тех пор я буду приходить сюда каждое утро в девять тридцать. До свидания, мисс Скаппа, до свидания, Пет.

Эта отповедь восхитила Пет, но она все же подошла к столу, чтобы написать письмо.

– Не беспокойся, – бросила Андреа. – Письмо подождет.

– Вы уверены…

– Я уверена почти во всем. – Она не сводила глаз с Пет. – Кроме тебя.

Пет вопросительно посмотрела на Андреа. Эта швейцарка, несомненно, очень умна. За три года она изучила английский язык во всех тонкостях и вела большую работу в фирме.

– Ты уходишь? Мы можем спуститься на лифте вместе.

Пет с радостью ушла бы одна, однако ей хотелось выяснить, что означает ее туманный намек.

Андреа последовала за Пет в раздевалку. Надевая пальто, Пет поймала на себе оценивающий взгляд Андреа. Простенько, но со вкусом, говорил этот взгляд.

– Марсель уехал на коктейль-пати, – как бы между прочим сообщила она. – Я переоденусь и присоединюсь к нему. Потом мы идем в оперу…

Посещение вечеров и театров было частью работы ювелиров. Там они встречали потенциальных клиентов и заводили знакомства. После работы Пет часто видела, как Марсель и Андреа садятся в машину, и думала, как сложилась бы ее жизнь, если бы она не рассталась с Марселем тогда после ужина…

Что именно знает о ней Андреа?

Андреа нажала кнопку. Наступила неловкая тишина.

– Что вы имели в виду, сказав, что не уверены во мне? – спросила Пет.

– Оставила ты или нет…

Двери лифта раскрылись, и женщины вошли в кабину.

– Оставила – что?

– Оставила ли ты попытки вернуть Марселя.

– Вернуть? – удивилась Пет. – Он меня не интересует.

– Возможно. Но пару лет назад я спросила Марселя, почему он взял тебя на работу. Это заинтересовало меня, поскольку ты красива и явно умнее других продавщиц. И Марсель рассказал мне, как обедал с тобой в «Лютее»…

– Это было в «Ла Гренуй», – уточнила Пет и тут же сообразила, что попалась на удочку, показав, как важен для нее тот вечер.

– И конечно, он рассказал мне о том восхитительном фокусе с бриллиантом. У него при этом горели глаза, и я поняла, что Марсель хорошо помнит тот вечер.

Двери лифта раскрылись, и Андреа направилась к выходу.

– Не понимаю, на что вы намекаете, – проговорила Пет, – но между мной и Марселем ничего нет… и не было.

– Это хорошо, – улыбнулась Андреа. – Но знай: если бы ты не справлялась с работой так хорошо, я бы давно избавилась от тебя. И учти: ты навсегда останешься в этой должности.

Не попрощавшись, она направилась к ожидавшему ее «роллс-ройсу».

Пет, изумленно посмотрев ей вслед, направилась к Рокфеллер-центру.

Через десять минут она уже была возле статуи атланта, где договорилась встретиться с Чарли. Замерзнув от холодного ноябрьского ветра, Чарли переминался с ноги на ногу и хлопал в ладоши.

– Что-то случилось? У тебя встревоженный вид.

– Ничего серьезного, – ответила Пет.

– Неприятности с матерью?

Пет покачала головой, и Чарли понял, что она не хочет дальнейших расспросов.

– Позволь старине Чарли успокоить тебя. Немного вина, ужин, а потом, может быть…

– Прости, Чарли. Я так отвратительно себя чувствую, что хочу только добраться до дома, постоять под горячим душем и забраться под одеяло.

– Эй, похоже, тебя нельзя сегодня оставлять одну. Идем ко мне, и ты сделаешь все, что собиралась: примешь ванну и потом залезешь ко мне…

– Нет, Чарли.

Сейчас у нее не было сил противостоять его попыткам возродить их прежние романтические отношения. Последний раз Пет спала с ним год назад и больше не хотела близости, хотя очень ценила его как друга и знала, что он тоже дорожит их дружбой.

За последние годы жизнь Чарли, радикально изменилась, ибо его «шедевры» стали продаваться. Последовав совету владелицы галереи Луизы Рейне, он поднял цены на свои работы и старался завоевать известность.

«Произведения искусства создаются для продажи», – сказала Луиза Чарли, и он начал посещать все вечеринки, выставки и самые скандальные клубы. Его имя начало появляться в газетах, он замелькал на телевидении, Чарли окружили поклонники и поклонницы. Он проводил время с молодыми моделями, писателями, актрисами. Совет Луизы очень помог ему. Недавно он продал свою картину за двадцать тысяч долларов. Но Пет признался, что его жизнь – это сделка с дьяволом. Чарли считал, что его работы пользуются спросом, потому что он сам стал товаром.

Пет предложила ему пройтись по Пятой авеню.

– Хочешь поговорить? – спросил он наконец.

– Боюсь, этот разговор приведет меня к мысли, что я тоже должна заключить свою сделку с дьяволом. Я никак не могу осуществить то, что хочу, а сегодня мне это показалось вообще неосуществимым.

– Сможешь, малышка. Нужно только начать.

– Я полагала, что уже начала. – Пет снова вспомнила слова Андреа.

До сегодняшнего дня Пет считала Андреа Скаппу умной женщиной, помогающей Марселю в работе и украшающей его жизнь. То, что Марсель остановил выбор именно на этой женщине, показало Пет, какие большие у него запросы. Она поняла, что не смогла бы удовлетворить их.

Но сегодня у Пет открылись глаза. Она увидела, что Андреа – ее заклятый враг, ревнивый и коварный, готовый на все, лишь бы помешать осуществлению планов Пет. Стоит ли оставаться в «Дюфор и Иверес»?

– Поверь мне. Пет, – продолжал Чарли. – Твое время вот-вот придет, я это шкурой чую.

– Не чуешь, а дрожишь, потому что легко одет. Он улыбнулся и взял ее за руку.

– Клянусь, Пет, ты оставишь свой след в жизни.

– Спасибо, Чарли, что веришь в меня.

– И тебе спасибо.

Они долго смотрели друг на друга. Осознав, что еще немного, и она согласится на его приглашение, Пет остановила такси и уехала.

Джозеф сидел перед камином с газетой в руках и бутылкой пива.

– Dag, liefje, – улыбнулся он. – Я думал, у тебя свидание с твоим Чарли.

– Я тебе сто раз говорила, деда, что он вовсе не мой. – Скинув ботинки, Пет опустилась в кресло.

Старик внимательно посмотрел на внучку. Он хорошо знал Пет, поэтому ее вид насторожил его.

– Что-то случилось? Ты чем-то расстроена.

– Просто устала. – Пет откинула голову и прикрыла глаза.

– Девушка в твоем возрасте не может настолько устать, чтобы не позволить красивому молодому человеку угостить ее ужином. – Джозеф вытряхнул из трубки пепел, набил ее табаком и закурил. Комната наполнилась сладковатым дымом. – Расскажешь мне, что случилось?

Пет улыбнулась:

– Не верю, что ты плохо видишь – уж слишком много замечаешь.

– Это из-за работы? Я знал, что ты не найдешь там счастья.

Джозефа оскорбило, что Пет поступила в «Дюфор и Иверес», где он пережил самое страшное унижение в своей жизни. Конечно, со временем старик смирился, тем более что Клод Иверес умер, а фирма перешла к его сыну.

– Дело не в том, где я работаю, а в том, чем занимаюсь.

– Ты должна гордиться собой, Пет. Смотри, как далеко ты продвинулась благодаря своим способностям. А сколько ты сделала для меня и… для мамы!

– У меня нет выбора, деда, разве тебе не ясно? Мы тратим все, что я зарабатываю, поэтому мне придется остаться продавщицей. Я в ловушке.

– Нет, Пет. Ты не понимаешь, что значит оказаться в ловушке. – Джозеф побледнел, а его глаза вспыхнули.

– Я завишу от людей, распоряжения которых выполняю. У меня такое ощущение, будто я постоянно страдаю от голода. Я мечтаю создавать красивые вещи. И продавать то, что сделано моими руками. Я хочу, чтобы люди всегда ждали чего-то нового от Петры д'Анжели. Но это никогда не осуществится.

– Осуществится, Пет. Чарли говорил то же самое.

Но что сделать для этого, Господи? Что сделать?

Глава 2

Осень заканчивалась.

Пет ездила к матери в клинику «Коул-Хафнер» несколько раз в месяц. Путь был неблизкий, но она старалась не пропускать ни одного воскресенья и праздника. Визиты в клинику стали непременным ритуалом, и если Пет почему-либо пропускала день, ее мучили угрызения совести.

Один взгляд на клинику внушал оптимизм и уверенность в успешных результатах лечения. В буклете, посвященном истории клиники, Пет прочитала, что особняк раньше принадлежал Элиасу Коулу, торговому магнату, который завещал его единственной дочери. Она жила здесь одна после развода с мужем-банкиром и страдала психическим расстройством, вследствие чего восемь лет назад покончила с собой. Ее дети отдали дом под клинику для душевнобольных, взяли на себя часть расходов по ее содержанию и выплачивали жалованье известному психиатру, доктору Джорджу Хафнеру.

Оставив машину на площадке, Пет направилась к особняку.

За стеклянным окошком сидела молодая приятная женщина.

– Мисс д'Анжели, – сказала она, – доктор Хафнер просил вас зайти к нему.

– Что-то случилось? – испугалась Пет.

– Нет, вашей маме лучше. Доктор хотел рассказать вам, как идет лечение.

Кабинет доктора Хафнера был заставлен книжными полками. Доктор сидел в кресле перед камином. Это был подтянутый невысокий мужчина с коротко подстриженными седыми волосами и умными, внимательными голубыми глазами, смотревшими из-под очков.

Хафнер поднялся.

– Пожалуйста, заходите, мисс д'Анжели. – Он указал на кресло. – Я хотел сообщить вам, что вашей маме лучше. За все время пребывания в клинике она впервые заговорила о том, что произошло во время войны, о ее чувствах…

– О том, что она скрывала, – предположила Пет. – Должно быть, это ужасно.

Доктор кивнул.

– В этом есть и ваша заслуга. Вы проявляли внимание и заботу, постоянно приезжали сюда, что способствовало восстановлению душевного равновесия Беттины. Понимаю, как вам было нелегко. Все это отнимает не только время, но также душевные и физические силы.

– Спасибо, доктор. – Глаза Пет заблестели от слез.

– Наши совместные усилия начали приносить плоды, и теперь, я полагаю, вы можете выводить мать на прогулку в сад. Не знаю, стоит ли начать сегодня, но будьте готовы к этому. Можете приехать на День благодарения и отвести ее в ресторан.

– Это чудесно, доктор.

– Если хотите, я закажу вам столик в отеле «Семь сестер».

Хафнер поднялся. Встала и Пет.

– Спасибо, доктор. – Не удержавшись, она поцеловала его в щеку. Хафнер смущенно улыбнулся.

Напевая, Пет поднялась по лестнице на третий этаж и постучала в дверь.

– Входите.

Это был первый знак перемен. Навещая мать все эти годы, Пет ни разу не слышала ответа на свой стук.

Комната производила приятное впечатление: светло-зеленые стены, удобная мебель, кресла, окно с видом на море.

Беттина сидела за туалетным столиком перед зеркалом и расчесывала волосы. Пет поразило, что мать так хорошо выглядит. Беттина любила сладкое, но никогда не полнела. Ее золотистые волосы были такими же пышными и блестящими, как в молодости. Она казалась на десять лет моложе своих сорока пяти.

– Мама, ты выглядишь превосходно.

– И чувствую себя так же. – Беттина, взглянув на дочь, спросила: – Мы можем погулять на побережье?

Охранник отпер ворота. Некоторое время мать и дочь шли молча. Раньше такое молчание угнетало Пет, но тогда Беттина вообще не говорила.

– Мне очень нравится доктор Хафнер, – наконец сказала Беттина. – Он умеет слушать. Иногда мне даже кажется, что он верит мне.

– Почему же ему не верить тебе?

Беттина посмотрела на дочь. Последнее время она редко смотрела на нее и обычно отводила взгляд, но сейчас Пет увидела в ее глазах задумчивое выражение, которого не наблюдала с детства.

– Есть вещи, в которые невозможно поверить. Я и сама в них не верю.

«В какие вещи, мама?» – хотела спросить Пет, но не решилась. Доктор Хафнер прав: Беттине лучше, но не надо торопить события.

Они молча сидели четверть часа, потом Беттина встала, отряхнула юбку и пошла по кромке воды к утесам.

Пляж, принадлежавший клинике, окончился забором, и Беттина направилась назад. Еще несколько минут они молчали.

Наконец Беттина сказала:

– Ты тоже несчастна, Петра. Что случилось?

– Ничего, мама. Все в порядке.

– Мне уже лучше, дочка, тебе незачем теперь тратить на меня столько сил.

– Но, мама…

– У тебя печальные глаза и потерянный вид. Примерно то же самое я вижу каждый день, глядя в зеркало.

Пет была поражена. Неужели они так похожи? И что это значит для ее будущего? С тех пор как отец сказал Пет, что ее бабушка была помешана на бриллиантах, девушка всегда с удовольствием думала об унаследованных от Ла Коломбы страсти и талантах. Но что она унаследовала от матери? Пет пугала ее болезнь, и она отчаянно хотела, чтобы Беттина выздоровела.

Стоит ли сейчас рассказывать матери о всех трудностях? Пет вспомнила, как несколько лет назад Джесс утверждала, что Беттине важно почувствовать себя матерью, а не больной, от которой ничего не зависит.

Но Пет опасалась, что уже не сможет искать у матери защиты. Она привыкла к тому, что ее силы нужны Беттине.

– У меня все в порядке, – ответила Пет. – Небольшие проблемы, но у кого их нет?

У ворот Беттина опять пристально посмотрела на дочь.

– Ты такая красавица. Если бы не это, я бы меньше беспокоилась.

Пет не поняла, что означают эти слова.

– Идем, – сказала Беттина, – в холле подадут чай. Возможно, с пирожными.

По пути в Нью-Йорк Пет снова и снова вспоминала тот момент, когда мать, уловив ее настроение, была готова сочувственно выслушать ее. Может, она зря не доверилась Беттине?

Нет, когда мама поправится, они поговорят обо всем. Как Пет мечтала, чтобы мать стала ее собеседницей, выслушала, утешила, дала совет!

Глава 3

Приехав в понедельник утром на работу, Марсель Иверес нашел на столе телеграмму из филиала компании в Париже. В ней сообщалось, что менеджер филиала приобрел десять редких украшений, изготовленных Рене Лаликом, чьи ювелирные изделия сводили с ума Париж на рубеже XX века.

Осведомленный о том, что украшения выставят на продажу, Марсель поручил менеджеру купить их. Правда, он не ожидал, что цена будет так высока. Его слишком поздно посетила мысль, что нужно самому решать, сколько тратить. Именно так вел дела его отец.

«Что бы ответил отец на вопросы в телеграмме? – думал Марсель. – Продал бы он драгоценности в Париже или велел бы доставить их в Нью-Йорк, где цена, возможно, была бы значительно выше? А может, положить их в сейф и следить за рынком?»

Парижский магазин всегда считался главным в сети фирмы, а парижане питали особое пристрастие к Лалику. Но рынок в Нью-Йорке больше.

Как поступил бы отец?

Последние три года стали для Марселя настоящей пыткой. Осознав, что отец угасает, он растерялся, затем началась гонка: Марсель торопился узнать больше и взять на себя обязанности Клода Ивереса. То есть следить за филиалами в Париже и Лондоне, ездить на рубиновые копи в Таиланд, вести переговоры с алмазной фирмой в Йоханнесбурге, договариваться с индийскими махараджами, потерявшими часть своих состояний после установления в стране демократии и вынужденных продавать камни с многовековой историей. Марсель сомневался, что сможет вести дела так же успешно, как отец. Личные контакты Клода с владельцами копий, торговых фирм и аукционов, обширные и глубоко засекреченные, не оставляли ему времени посвятить в них сына. К тому же Марсель не обладал его волей и проницательностью. Между тем ситуация постоянно ухудшалась. Поставки высококачественных камней сокращались. Старые рубиновые копи в Индии, изумрудные в Колумбии и сапфировые в Бирме истощились много лет назад, а новые находились в странах Юго-Восточной Азии, где шла гражданская война.

Спрос тоже падал. Недавно закончившаяся война во Вьетнаме подорвала экономику Америки, и дорогие ювелирные изделия перестали покупать. Конечно, ничто не могло остановить по-настоящему состоятельных людей, но и они легче расставались с деньгами в более спокойной обстановке. Балансы «Дюфор и Иверес» пока свидетельствовали о прибыли, но совсем не такой, как при жизни Клода.

Марсель не раз сожалел о том, что отец отказался продать свою фирму Антонио Скаппе, но сейчас это было невозможно. Вскоре после отъезда Андреа в Америку отец написал ей письмо, которое она показала Марселю. Андреа со смехом перевела ему с итальянского, что он никогда не простит дочери перехода в лагерь врага и что она повела себя как шлюха-маркитантка. С тех пор отец и дочь не общались. А между тем фирма «Тезори» открывала новые магазины в Рио, Гонконге, Каракасе, Западном Берлине. Казалось, Скаппа желал доказать дочери, что она совершила роковую ошибку. Он еще не открыл свой магазин в Нью-Йорке, но Марсель понимал, что рано или поздно это случится. «Тезори» теперь не стремилась поглотить «Дюфор и Иверес», а просто вытесняла эту фирму.

Марсель понимал и скрытые мотивы, которые руководили Андреа. Дома ее способности никто не ценил. Впрочем, какая разница? Она самая восхитительная женщина, с какой он когда-либо спал. Дикое животное. Марсель никогда не спрашивал себя, любит ли ее – это не имело значения.

К тому же без Андреа «Дюфор и Иверес», вероятно, пришлось бы еще хуже. Она была неутомима и на работе, и после нее. Рекламные кампании Андреа поражали Марселя. Она явно имела актерские способности. Клод, конечно, не поощрял бы их, но Марсель считал, что сейчас они весьма кстати. «Продажу ювелирных изделий следует обставлять как спектакль», – сказала Андреа, убеждая его оборудовать несколько маленьких салонов для самых богатых покупателей.

Другим полезным приобретением фирмы «Дюфор и Иверес» стала Петра д'Анжели. Из семи продавщиц отдела ювелирных драгоценностей почти треть всех продаж осуществляла она.

Марсель откинулся на спинку кресла и предался приятным воспоминаниям. События того давнего вечера стояли у него перед глазами. Как она смотрела на него, как напряженно морщила лоб, пытаясь разгадать загадку с бриллиантом. Он вспомнил, как лежал потом ночью без сна, не в силах забыть о ней. Марсель решил тогда, что Пет, наверное, слишком молода.

С этим все кончено. Теперь он в рабстве у Андреа. К счастью, Пет оказалась не так глупа, чтобы из-за этого уйти из «Дюфор и Иверес». Она неоднократно доказывала, что очень нужна фирме. За все эти годы они пару раз перекинулись ничего не значащими фразами. Видимо, Пет умела отделять личные дела от служебных.

Марсель подошел к угловому столику, где лежал макет последнего рекламного плаката. Красавица в плаще, надетом на голое тело и застегнутом на пару пуговиц, была сфотографирована на фоне фасада магазина «Дюфор и Иверес» на Пятой авеню. По ее улыбающемуся, чуть приподнятому лицу, как капли дождя, скатывались бриллианты. Надпись утверждала: «Девушке нужно что-то для дождливой погоды».

По мнению Андреа, фирме следовало изменить имидж, чтобы привлечь молодых покупателей. На рекламах драгоценностей по традиции изображались мужчина и женщина, играющие бриллиантами; что символизировало вечную связь между ними. Но все чаще и чаще привлекательные, сделавшие успешную карьеру женщины оставались одинокими. Реклама внушала им, что они должны потратить на себя деньги.

Марсель не сомневался, что реклама оживит внимание к их магазину. Но не мог решить, стоит ли именно сейчас полностью отказаться от образа магазина для избранных, на котором строилась репутация «Дюфор и Иверес».

Андреа всегда действовала импульсивно, как и в случае со старой секретаршей, которую вознамерилась уволить. Марсель отказался и даже успокоил ее, но более важные позиции уступал ей. Вероятно, надо последовать совету Андреа и в отношении этой рекламы.

А как поступил бы отец?

Дверь распахнулась, и в офис влетела Андреа в кораллово-красном шелковом платье от Валентине Она так часто появлялась именно в тот момент, когда Марсель думал о ней, что он начинал подозревать, что у нее есть какой-то радар, улавливающий его мысли. А может, Марсель слишком часто думал об Андреа?

Она посмотрела на плакат.

– Что – решил? Или все размышляешь о том, что бы сказал твой почивший отец?

Марсель посмотрел на нее с удивлением и укором. Она слишком хорошо изучила его и слишком подчинила себе. И все же он не мог наглядеться на нее. Прошлую ночь они спали порознь. Андреа с самого начала потребовала, чтобы у каждого была своя спальня. Она считала, что это делает секс свежее. Время убедило его, что она была права.

– Все великолепно, cherie, – сказал Марсель. – Но мне не хочется действовать поспешно.

– Мы уже опоздали к январскому выпуску «Вог». Помедлим еще неделю, и февральские выпуски тоже сверстают. Сколько ты собираешься ждать, Марсель?

– До тех пор пока не решу, что имидж фирмы не…

– К черту твой дурацкий имидж! – взорвалась Андреа. – Я тоже читаю наши финансовые отчеты. Объем продаж постоянно сокращается, а «Тиффани» и «Картье» выпускают дешевые украшения и расширяют клиентуру. Перейди улицу и загляни в их магазины. Прилавки завалены заколками и булавками. В отличие от тебя они понимают, что подростки, купившие сегодня дешевую вещь, завтра могут стать миллионерами и приобретут дорогую. Мир меняется, а мы все торгуем для кучки богатых старух, стоящих одной ногой в могиле.

– Я не против привлечения новых клиентов, но нужно найти способ сделать это, не потеряв… не превратившись в дешевое заведение. – Марсель подошел к столу и взял телеграмму. – Вот, взгляни.

Андреа прочитала телеграмму.

– Ну и что? Ты приобрел несколько драгоценностей. Рано или поздно найдется богач, который их купит, и ты получишь прибыль. Но это вряд ли изменит ситуацию в магазине.

– Ты же умная женщина, cherie. Почему бы не использовать это в рекламной кампании? Изделия Лалика уникальны. Давай сфотографируем их и поместим на плакате.

Андреа задумчиво подошла к окну. В рекламе ей не было равных. Только в этой сфере отец не мог конкурировать с ней. Напротив, через улицу, Андреа видела «Картье». Как они поступают в таких случаях?

Внезапно она обернулась к Марселю:

– А что скажешь, если сделать копии?

– Копии? – удивился Марсель.

– Мы сделаем много копий с изделий Лалика и будем продавать по полторы-две тысячи. Помнишь, в «Картье» поступили так же. Здорово, правда? Ты просил идей? Вот они!

Марсель чуть заметно улыбнулся, вспомнив, как отец высмеивал «Картье» за чрезмерную коммерциализацию. «В следующий раз, – говорил Клод, глядя на очередную рекламу дешевых изделий, – они будут продавать дерьмо в коробочках из хлебного мякиша».

– Ну? – решительно спросила Андреа. – Что скажешь?

«Она охвачена новой идеей, как хищник, почуявший запах крови, – подумал Марсель. – Отказать ей очень трудно, почти невозможно».

– Я не уверен, – сказал он. – Позволь мне немного подумать.

– Подумать, подумать, подумать! – взорвалась Андреа, подойдя почти вплотную к нему. – Ты и трахнуть не можешь без того, чтобы не подумать. Все размышляешь да взвешиваешь. А нужно действовать тем, что между ногами. – Она внезапно положила ему руку на ширинку и слегка сжала пальцы.

Марсель удивленно посмотрел на нее.

– Это место должно работать в одних ситуациях, а мозги – в других.

Она прижалась к нему всем телом.

– А сейчас какая ситуация?

Возбужденный, он взглянул на незапертую дверь. Андреа перехватила его взгляд.

– Нет, хватит думать. Докажи мне, что ты способен действовать. – Прильнув губами к его уху, она жарко зашептала: – Покажи мне. – Расстегнув молнию на ширинке, Андреа начала поглаживать его.

Упрек в робости разозлил и подзадорил Марселя. Он грубо схватил ее за бедра, задрал край юбки и сдернул трусы. Андреа засмеялась, вынула из брюк его пенис, расставила ноги и позволила войти в нее.

– Да, мой храбрец, да! Покажи мне… покажи…

Он прижался к ее губам в долгом, страстном поцелуе. Повиснув на Марселе, она двигалась в такт его движениям все быстрее и быстрее.

– И я тоже покажу тебе. – Андреа задыхалась от возбуждения. – Я… покажу… тебе…

Наконец что-то взорвалось внутри ее и в нем тоже.

Они долго стояли, не разжимая рук, и смотрели друг на друга. Быстро и бурно закончив вместе, они поняли, что животная сила, когда-то объединившая их, не утратила над ними своей власти.

Андреа высвободилась из его объятий и быстро привела себя в порядок.

– Ну и что это доказало? – спросил Марсель. – Во всем, что касается траханья, я действую быстро.

– Это доказало, что никто не может делать с тобой того, что я, – с вызовом бросила она. – Ты боишься потерять меня.

– Это угроза?

– Нет.

– В бизнесе я буду поступать так, как считаю правильным, а не по твоим указаниям.

Без четверти шесть Пет вошла в отель «Сент-Регис», расположенный в двух кварталах от магазина.

Она опоздала специально. Пусть Марсель подождет. А если и уйдет, то даже лучше. Пет все еще не решила, не сделала ли глупость, согласившись встретиться с ним за пределами магазина. Подумав, она отказалась бы, но ее позвали к телефону в тот момент, когда пожилой промышленник почти согласился купить сапфировый комплект из серег, браслета и ожерелья в подарок ко дню рождения своей ненасытной и требовательной жены.

Пет успела задать только один вопрос:

– Почему я не могу зайти к вам в офис?

– Здесь отвлекают, – ответил Марсель. – Но не беспокойся, Пет. Это исключительно деловая встреча. Как и раньше.

Как и раньше? Значит, он делает вид, будто тогда у них не возникли романтические отношения. Пет не сомневалась, Марсель не хочет, чтобы об их встрече узнала Андреа.

Она остановилась в дверях гостиницы, и к ней подошел метрдотель.

– У меня встреча с мсье Ивересом.

Метрдотель кивнул и провел Пет к столику на двоих, где, уткнувшись в газету, сидел Марсель. При ее появлении он привстал и снова опустился на стул.

К ним подошел официант.

– Я бы заказал шампанское, – сказал Марсель и посмотрел на Пет.

– Я пью шампанское только по особому поводу, – холодно ответила она. – Насколько я понимаю, у нас обычная деловая встреча. Кампари с содой, пожалуйста, – сказала Пет официанту.

Марсель заказал глинтвейн.

– По-моему, этот повод в чем-то особенный, – заметил он, когда официант ушел. – Мы первый раз сидим в неформальной обстановке с тех пор…

– Марсель, – прервала его Пет, – если вы собираетесь вспоминать тот вечер… когда мы обедали, я уйду. Вы говорили о деловой встрече, только поэтому я и пришла. Мне тоже есть что обсудить с вами.

Ей с трудом удавалось сохранять спокойный тон. Сидя напротив Марселя в уютном полумраке бара, видя перед собой его красивое лицо, Пет испытала давно забытое чувство. Все, что, казалось, давно умерло, вдруг всколыхнулось с новой силой.

– Понимаю, – отозвался Марсель. – Простите, если задел вас.

Пет сухо кивнула. Официант принес вино, и они сделали по глотку.

– Вы знакомы с работами Рене Лалика? – спросил Марсель.

– Конечно. Он мой любимый дизайнер стиля ар нуво.

Пет видела несколько его работ на предварительном показе фамильных драгоценностей, выставленных на аукцион в галерее «Парк-Берне», но это позволило ей получить представление об особенном таланте ювелира. Его оправы были не только из металла. Он использовал стекло, сталь, горный хрусталь и не имел равных в технике эмали. Камни и оправа представляли собой образец гармонии.

– Лалик был любимым ювелиром моего отца, – сказал Марсель. – Они дружили до самой смерти Лалика в 1945 году. Его чувство света выходило за рамки обычного искусства. Это была философия.

– В каком смысле? – Только сейчас Пет поняла, что еще не наскучила ему.

– Свет противоречив, – объяснил Марсель. – Резкий и мягкий, яркий и тусклый – в этом парадокс его красоты. – Он подался к Пет. – Все прекрасное недолговечно, как вспышка света.

Она пристально посмотрела ему в глаза. Похоже, Марсель имеет в виду их короткую встречу в тот вечер. Или нет?

– Какое это имеет отношение к делу?

– Я только что купил десять подлинных работ Лалика.

– Вот это да!

– Они сейчас в Париже, но я хочу перевезти их сюда. И передать вам.

– Для продажи… – вздохнула Пет, и ее энтузиазм угас. Они только что говорили о красоте и творчестве, а теперь она снова обычная продавщица.

– Мне ясно, что вы сделаете это лучше, чем кто-либо другой. Дело не в том, чтобы найти покупателя. Вам предстоит назвать цену, подумать о специальной рекламе, подчеркнуть нашу связь с Лаликом, поручиться за качество.

Пет отвела взгляд, пытаясь скрыть раздражение.

– Марсель, я больше не хочу работать продавщицей. Это почетная работа, но не то, что мне нужно. Вы с самого начала знали, что я мечтаю стать дизайнером и создавать красивые вещи, но не дали мне такой возможности.

– Если я переведу вас в мастерские, вы потеряете в зарплате.

– Это не имеет значения.

Она уже ругала себя. Какое безумие отказаться от его предложения. Продажа изделий Лалика принесет огромные комиссионные, а это деньги, необходимые ей.

Марсель покачал головой:

– Не представляю, чтобы кто-нибудь, кроме вас, справился с этой работой. Но у меня есть еще одна мысль, и мне хотелось бы знать ваше мнение. Мы могли бы сделать серию менее дорогих изделий в стиле Лалика.

– Копии? – спросила Пет.

– Не обязательно. Можно использовать ту же технику, но с изменениями. Небольшое количество качественных, но не столь дорогих украшений. И за их продажу вы тоже получите по-королевски.

– Нет, – отрезала Пет. – Я не хочу иметь к этому отношения. Знаете, почему Лалик перестал работать и после 1908 года не создал ни одной вещи?

– Нет, – смущенно ответил Марсель.

– Он страдал от того, что его шедевры копируют все кому не лень, и они утрачивали то волшебство, которое вкладывал в каждое изделие сам Лалик. Я хочу создавать вещи сама, Марсель. – Пет встала. – Мы совершили ошибку. Мне не следовало идти к вам работать, но я очень нуждалась в деньгах. И признаюсь: я буду искать возможность делать то, что люблю.

Сожалея о своей опрометчивости, Пет направилась к дверям. Все это так глупо. Она отвергла два его предложения: одно – из-за каприза, другое – из принципа.

И только охваченная холодом ноябрьского вечера, Пет поняла, что руководило ею на самом деле. Она просто не могла сидеть напротив него. Боялась поддаться чарам этого человека и стать заложницей в его игре с Андреа.

Сидя в такси, она дрожала. Неужели он уволит ее? Вряд ли. Марсель слишком дорожит такой продавщицей. А может, уйти самой?

Но куда?

Если бы мать хоть немного поправилась, Пет рискнула бы. А вдруг этот час не за горами? Приближался День благодарения, который мог стать поворотным в ее жизни.

В полумраке бара Марсель допил свой бокал. Он сам решил посоветоваться с лучшей продавщицей магазина, и это вряд ли понравилось бы Андреа.

Марсель усмехнулся. Пет, возможно, согласится продавать изделия Лалика. Но никогда не станет работать с копиями. Сама того не подозревая, она прошла еще один тест. И помогла ему многое понять.

Теперь Марсель знал, как в этом случае поступил бы его отец.

Глава 4

Пет приехала к отцу и Анне в четверг накануне Дня благодарения в самом дурном настроении. На следующий день после разговора с доктором Хафнером она позвонила отцу, рассказала обнадеживающие новости и попросила поехать к матери вместе с ней. Стив сначала ответил, что не уверен, удастся ли ему выбраться на целый день, поскольку у него слишком много работы. Потом Пет звонила еще несколько раз, но отец уходил от ответа. «Я так давно не видел ее, – сказал он по телефону два дня назад, – что мой приезд станет для Беттины большим потрясением». Пет настаивала, и Стив обещал еще подумать.

А вчера Анна позвонила Пет на работу и пригласила вечером приехать к ним. Она согласилась, не вдаваясь в подробности, потому что цель встречи была ясна как день.

Они долго сидели за столом и расхваливали ужин, приготовленный Стефано, обсуждали погоду и дела в магазине. Наконец Пет не выдержала:

– Папа, я не понимаю, почему ты не можешь поехать со мной и дедом.

Стив на мгновение застыл с бокалом в руке, потом бросил взгляд на Анну, но та, убрав со стола, вышла в кухню.

– Разве ты не понимаешь, как это важно для мамы? – продолжала Пет. – Она впервые за шесть лет выйдет за пределы клиники. Если бы ты поехал вместе со мной и дедом, мама почувствована бы, что вся семья заботится о ней, помогает выздороветь, дает надежду.

– Надежду на что? Что все будет, как раньше? – Стив облокотился на стол. – Послушай, Пет, я хочу, чтобы мама выздоровела… очень хочу. Но я не могу давать ей несбыточную надежду. Теперь я с Анной. Я проведу День благодарения с ней и нашими друзьями.

Пет с трудом сдерживала гнев.

– Папа, у тебя еще много времени, которое ты успеешь провести с Анной. Несправедливо, что ты отказываешься потратить на маму один день, только один. Ты не видел ее ни разу с тех пор, как она уехала в Коннектикут. А ведь Беттина все еще твоя жена.

– Только формально, – безжалостно отрезал Стив. – Зачем усложнять жизнь, пытаясь что-то изменить? Но кажется, придется. Пет, поверь мне, если бы я знал, что ей от этого будет лучше, то поехал бы. Ты хочешь помочь матери, так посмотри реальности в глаза и попытайся понять меня. Мы больше не станем одной семьей.

– Просто тебе наплевать на нас! – взорвалась Пет. – Вот в чем реальность. Ты жестокий эгоист. Тебе все равно, поправится она или нет, потому что тебя устраивает…

Стив вскочил так резко, что стул с грохотом опрокинулся. Он схватил Пет за руку.

– Нет, Пет, мне не все равно. А вот тебе пора бы расстаться с наивными мечтами.

Ей было больно, но она не показывала виду.

– Пет, помнишь, что я рассказа! тебе о бабушке, твоей тезке? Она дала мне волшебную манящую мечту, и я много лет гонялся за ней. Если бы я не потратил на нее столько времени, то раньше нашел бы счастье в другом. Я оставил поиски сокровищ, и теперь у меня есть ты, Анна и простая приятная жизнь. Перестань мечтать о том, что мы с мамой снова будем вместе. И она не должна думать об этом. – Стив отпустил руку Пет.

– В моем желании видеть вас с мамой вместе нет ничего плохого. Я не такая, как ты, папа. Ты оставил мечту отыскать счастье. А по-моему, исполнение мечты и счастье всегда рядом. Поэтому я продолжаю искать свою мечту. – Пет пошла к вешалке и сквозь слезы увидела выглядывающую из кухни Анну.

– А что, если бы ты не перестал искать сокровища Ла Коломбы, папа? Может, рано или поздно ты нашел бы их. И тогда многое изменилось бы.

– Я никогда не сожалею о невозможном, – упрямо ответил Стив.

В дверях Пет обернулась.

– Мне кажется, папа, что ты слишком рано опустил руки. Когда-нибудь я осуществлю твою мечту, так же как и свою.

Всю дорогу домой этот разговор не выходил у Пет из головы. Что может быть лучше, чем искать драгоценности Ла Коломбы, гоняться за сокровищами? Она сказала это в порыве ярости, желая упрекнуть отца и защитить мать, но сейчас эта мысль терзала ее. Вдруг след отыщется? Неужели прекрасные украшения исчезли навсегда?

Может, в чем-то отец и прав. Нельзя жертвовать всем ради фантазии. Есть более доступные мечты, которые необходимо осуществить. Но Пет не оставит попыток отыскать свое наследство. Придет время, когда она вновь начнет поиски.

Джозеф ничуть не жалел о том, что Стив отказался ехать с ними к Беттине. Он не мог простить зятю, что тот не уберег его дочь от безумия и ушел к другой женщине.

– Он нам не нужен, – сказал Джозеф внучке. – Нам втроем без него будет даже лучше.

Этот суматошный вечер напоминал Рождество. Даже снег пошел. Джозеф погладил свой лучший костюм.

После обеда Пет помыла голову. Когда она вышла из ванной комнаты, Джозеф вдруг вскочил со стула.

– Ах, я забыл купить шоколад для Беттины! Она так его любит. Сейчас схожу. Дросте – лучший голландский шоколад. – Джозеф направился к вешалке.

– Деда, не ходи сейчас. Уже поздно… и идет снег.

– Его продают на углу Лексингтон-авеню.

– Купим завтра утром по дороге.

– Нет, завтра утром все будет закрыто. Я вернусь через десять минут.

Пет почему-то разволновалась.

– Деда, я сама схожу.

– Нет, у тебя мокрая голова, ты простудишься. – Он уже стоял у дверей.

Она бросилась к нему с шарфом в руке, который старик забыл на вешалке.

– Надень, – сказала Пет.

– Спасибо, маленькая мама, – ответил Джозеф и вышел.

Пет улыбнулась. Дед всегда называл ее так, когда она проявляла заботу о нем. Пет убеждала себя не волноваться, однако прошло двадцать минут, а старик не возвращался. Наверное, заглянул к друзьям, успокаивала себя Пет. Однако, прождав еще двадцать минут, накинула пальто и бросилась к двери.

Тут раздался телефонный звонок. Медсестра из госпиталя сообщила, что Джозеф поскользнулся и сломал ногу.

Пет поймала такси и вскоре была в госпитале.

– Мне очень жаль, – сказал Джозеф, когда внучка вошла в палату. Нога деда была подвешена на кронштейне.

– Тебе больно? – спросила Пет. Он улыбнулся.

– Только когда танцую. – И они оба засмеялись.

Пет не знала, как поступить завтра: остаться с дедом или ехать к матери, но Джозеф просил ее не менять планов и отправиться в Коннектикут.

– Тебя ждет Беттина. Меня она хочет видеть, а видеть тебя ей просто необходимо.

Пет поговорила с врачом, и он заверил ее, что, несмотря на возраст, Джозеф в хорошей форме и с его ногой все обойдется. Старик проведет в госпитале пару недель, а потом его выпишут на костылях домой.

– Пет, – окликнул внучку Джозеф, когда та направилась к двери, – возьми шоколад для мамы. – И он вручил ей самую большую коробку голландского шоколада, какую только выпускала шоколадная фабрика Дросте.

Отель «Семь сестер» располагался в нескольких милях от клиники, в белом, построенном в викторианском стиле особняке, на берегу маленькой гавани. Ночью снег прекратился, дороги к утру расчистили, но деревья и крыши домов были белыми.

Поначалу Пет беспокоилась, как мать перенесет путешествие. Слишком много новых впечатлений: первый выезд из клиники, прогулка в машине, посещение ресторана и в довершение ко всему известие, что Джозеф сломал ногу. Но мать стойко перенесла все намеченное на вечер. Она немного разволновалась в машине, начала нервно оглядываться по сторонам, но затем успокоилась.

В ресторане царила приятная, уютная атмосфера: скромные обои, неяркие занавески, горящий камин. Из соседней комнаты неслась негромкая музыка – старые мелодии Гершвина, Берлина, Роджерса и Портера.

Беттине было очень к лицу голубое кашемировое платье, которое купила ей Пет к этому дню. Не случайно Стефано д'Анжели когда-то находил ее неотразимой.

– Это платье тебе очень идет, – сказала Пет. Беттина улыбнулась:

– Спасибо тебе, Пет. Не помню, когда в последний раз мне покупали что-то красивое. Боюсь, я этого не заслужила.

– Заслужила, мама. И это, и…

Беттина погладила дочь по густым темным волосам и оглядела ее приталенный шерстяной костюм в черно-белую клетку.

– Ты тоже выглядишь очень мило. Вот только слишком серьезная. Мы приехали на вечеринку, да?

Пет улыбнулась:

– Да, мама. День благодарения – что-то вроде вечеринки. Метрдотель провел их к столику на двоих у окна с видом на гавань, несомненно, лучшему в ресторане. Пет подозревала, что доктор Хафнер специально заказал именно его.

Пока они ждали официанта, Пет заметила, что мать разглядывает все, гладит пальцем скатерть, радуется хрустальным бокалам.

– Красиво, правда? – спросила Пет.

– Они такие же льняные и серебристые, – ответила Беттина.

– Кто, мама?

Беттина подняла глаза, пожала плечами, но не ответила.

У стола появилась молодая официантка в костюме пилигрима, вручила им меню и налила в бокалы клюквенный сок.

– Смотри, мама, – сказала Пет, проглядывая меню. – Это комплексный обед, нам не нужно ничего выбирать. Это как дома.

– Здесь всего слишком много.

– На День благодарения всегда много едят, мама. Это праздник изобилия. Но ты не должна есть больше, чем хочешь.

Беттина с вызовом взглянула на дочь:

– Посмотрим.

Что-то странное, почти угрожающее послышалось в ее тоне. Беттина всегда отпускала туманные замечания, как помнила Пет. Но в целом ей здесь нравилось, и это было немаловажно. Услышав, что мать тихо напевает в такт музыке, Пет успокоилась и огляделась.

Почти сразу ее взгляд упал на столик возле камина, где сидели двое мужчин, которых пару недель назад они с матерью видели на берегу: один стройный и белокурый, другой более плотный, с каштановыми волосами. Они были в галстуках, широких брюках и ярких спортивных куртках. Белокурый посмотрел на Пет, и их глаза встретились. Он широко улыбнулся ей, и, заметив это, второй тоже повернул голову. Девушка улыбнулась в ответ. Ее поразила грубоватая красота второго. Она почему-то подумала, что этот сдержанный человек – ветеран вьетнамской войны.

Пет снова посмотрела на мать. Взгляд Беттины был устремлен за окно, и Пет заметила, что она даже немного развернула стул, словно ее пугало такое множество незнакомых людей.

Пет размышляла, как бы приободрить мать, но тут пианист в соседней комнате заиграл «Давай потанцуем», и Беттина просияла:

– Прекрасная песенка. Она напоминает мне о твоем отце.

Пег улыбнулась:

– Чем именно, мама?

– Он повел меня на Бродвей, когда там впервые поставили «Король и я» – ах, как давно это было! Когда мы вернулись домой, он начал напевать и танцевать со мной по комнате, словно сам был королем Сиамом. – Она игриво подмигнула. – Это было ровно за девять месяцев до твоего рождения.

«Если мама спокойно вспоминает о прошлом, – подумала Пет, – значит, она на пути к выздоровлению».

– Твой отец был так добр ко мне когда-то, – сказала Беттина. – Как жаль, что он сегодня не приехал.

Пет хотела извиниться за отца, но не успела.

– Конечно, я не виню его. Он знает, что я грязная.

Пет онемела от изумления. Что на это ответить? Она посмотрела в безмятежно улыбающееся лицо матери, обращенное к гавани за окном, и решила, что ослышалась.

– Но я так голодна, – пробормотала Беттина. – Если мне позволят поесть, я сделаю все, что они хотят.

Пет коснулась руки матери:

– Мама, с тобой все в порядке? Если тебе здесь не нравится, давай уйдем.

Беттина повернулась к ней. Ее глаза неестественно блестели.

– Нет, я должна остаться. Я так голодна!

Пет поняла, что происходит. День благодарения и обещанное изобилие напомнили матери о том времени, когда ей приходилось питаться объедками. Оставалось надеяться, что ужасные воспоминания рассеются так же быстро, как появились. Во всяком случае, не стоило уводить ее отсюда и лишать праздника.

Через мгновение заиграли торжественный гимн Дня благодарения и зазвучал хор: «Мы собрались вместе, чтобы просить благословения Господа…»

Затем в зал вошла процессия официантов и официанток. Все были одеты в черно-белые костюмы пуритан и держали перед собой подносы с едой. У первого на блюде возвышалась особенно крупная индейка со сверкающей золоченой грудкой, а на лапках у нее красовались белые бумажные кружева. Ее нес молодой официант в костюме пилигрима: широкие черные штаны, черный фрак и белый накрахмаленный шарф.

Все собравшиеся захлопали в ладоши, а процессия, петляя между столами, проносила подносы с едой и пела гимн: «…Он награждает и карает, Он избавляет угнетенных…»

Пет слышала, как мать подпевает по-голландски. С давних времен, еще до болезни Беттины, Пет знала, что мелодия гимна Дня благодарения взята из старой голландской песни, которую ее мать слышала в детстве тысячу раз. Эту мелодию исполняли церковные колокола недалеко от их дома в Роттердаме.

Беттина во все глаза смотрела на процессию в черных одеяниях. Когда официанты приблизились к их столику, Пет заметила, что мать напряглась. В глазах ее мелькнул страх, и тут случилось непредвиденное.

Реальный мир затмился пеленой в сознании Беттины. Она упала перед молодым официантом на колени, поцеловала лакированные ботинки, затем подняла голову, уставилась на него широко раскрытыми голубыми глазами и что-то затараторила по-голландски.

Пение смолкло. Все в комнате замерли от изумления. При виде матери, стоявшей на полу на коленях и вцепившейся в ногу официанта, Пет остолбенела. Затем она сообразила, что Беттина говорит не по-голландски, а по-немецки. Пет не подозревала, что мать знает немецкий. Где же она?.. В следующее мгновение все вопросы вылетели у Пет из головы, потому что Беттина отпустила ногу официанта, села на корточки и полезла под юбку, словно собираясь снять нижнее белье.

– Мама, не надо! – Пет схватила Беттину под руки и попыталась поднять ее. – Мама, идем со мной! – Она потащила ее из комнаты.

Но Беттина вырвалась.

– Пусть они насилуют меня! – хрипло крикнула она и обернулась к официантам. – Насилуйте еврейскую шлюху. Только дайте поесть. Пожалуйста, я так голодна…

Она бросилась к подносу, который держала одна из официанток. Девушка в ужасе поставила поднос на стол, а Беттина, наклонившись, начала запихивать в рот жареный картофель.

Пет тронула ее за плечо:

– Мама, пожалуйста, нам нужно идти.

Беттина обернулась – Пет поняла, что она никого не узнает, – затем снова стала запихивать в рот еду.

– Мама, перестань! Перестань сейчас же.

Беттина, повернувшись, наотмашь ударила Пет по лицу. Не ожидавшая столь сильного удара, девушка попятилась и натолкнулась на соседний столик. Посетители ресторана испуганно вскрикнули. Беттина же, склонившись над подносом, хватала все подряд, как изголодавшееся животное. Пет хотела снова броситься к матери, но тут кто-то взял ее за локоть.

– Предоставьте это мне, – услышала она мужской голос.

Пет обернулась. Рядом стоял тот, кого она приняла за ветерана вьетнамской войны. Его серые глаза выражали искреннее сочувствие. Он направился к Беттине.

– Вы сможете все это съесть. Все, что на подносе. Но должны пойти со мной. – Голос его звучал твердо и властно.

Беттина настороженно посмотрела на незнакомца. Он взял поднос так осторожно, чтобы она не подумала, будто у нее отбирают еду, и направился к двери. Беттина молча последовала за мужчиной.

Пет поспешила за ними, сопровождаемая белокурым спутником ветерана. Выйдя в фойе, она увидела, что мать стоит, не отрывая взгляда от подноса, который держал в руках ветеран.

К ним подбежал метрдотель. Ветеран попросил белокурого подержать поднос и, отведя его в сторону, что-то тихо сказал ему. Метрдотель исчез, а ветеран подошел к Пет.

– Я заплачу за обед… – начала она.

– Метрдотель хотел удостовериться, что ситуация под контролем.

– Спасибо, – сказала Пет. – Надеюсь, теперь я справлюсь сама. Я отвезу маму в клинику.

– Сейчас я подгоню свою машину, – возразил ветеран.

– Нет, я не хочу портить вам день отдыха. – Только сейчас Пет вспомнила, что считала этого человека пациентом клиники. Может, она ошиблась?

– Я помогу вам. – Он посмотрел на белокурого: – Робби, подождешь, пока я пригоню машину?

Его спутник кивнул, и ветеран исчез. Наступило неловкое молчание. Беттина казалась смущенной, но все еще не узнавала дочь. Пет не знала, что ей сказать. Она взглянула на белокурого Робби.

– Спасибо вам за доброту.

– Благодарите моего брата. Он всегда знает, что делать.

Значит, она все поняла неправильно. Выходит, он доктор.

– Ваш брат связан с клиникой? – спросила Пет. Робби улыбнулся:

– Не совсем. Люк, мой брат, связан со мной. Полагаю, это научило его тому, как поступать в подобных ситуациях.

Теперь Пет догадалась, что пациентом клиники был Робби, а Люк постоянно навещал его.

Входная дверь распахнулась, и появился ветеран.

– Машина у крыльца.

Возле отеля стоял старенький микроавтобус. Пет усадила мать на заднее сиденье и сама устроилась рядом. Робби сел впереди, а Люк – за руль.

Всю дорогу до клиники Пет держала мать за руку и шептала ласковые слова, пытаясь успокоить ее.

– Ты в безопасности, мама… все будет хорошо. – Лицо Беттины было безмятежным, глаза – пустыми. Пет сомневалась, что мать слышит ее.

Когда они подъехали к клинике, их встретили крепкие санитары, очевидно, извещенные метрдотелем. В руках одного из них Пет увидела смирительную рубашку, и у нее упало сердце.

Не выходя из машины, Люк сказал в окно одному из санитаров:

– Ваша помощь не нужна. Пришлите медсестру.

– Но, мистер Сэнфорд, нам сообщили, что эта женщина буянит. Доктор Хафнер сейчас приедет, и если мы…

– Она в порядке, – перебил его Люк. – Связывать ее не обязательно, это только навредит. Пожалуйста…

– О'кей, мистер Сэнфорд, – ответил санитар, и все они скрылись в доме.

Этот разговор возбудил любопытство Пет. Люк всего лишь родственник больного, но явно пользуется авторитетом у персонала клиники.

Пока Пет помогала матери вылезти из машины, появилась медсестра.

– Я провожу вашу маму, мисс д'Анжели.

Пет сжала руку Беттины. Ей казалось, что, расставаясь с матерью, она теряет надежду на ее выздоровление. Только сейчас Пет осознала, какую страшную трагедию пережила Беттина. Она вряд ли когда-нибудь оправится от нее, вряд ли вернется домой. Пет стояла, не в силах пошевелиться, пока кто-то не коснулся ее плеча. Она обернулась и увидела, что это Люк Сэнфорд.

– Вашей маме нужно отдохнуть, – спокойно сказал он. Пет отпустила руку Беттины.

– До свидания, мама.

Беттина не ответила и, даже не обернувшись, последовала за медсестрой. Слезы хлынули из глаз Пет.

Люк Сэнфорд обнял ее за плечи и повел в дом.

– Вам пришлось нелегко. Присядьте.

Девушка опустилась на стул и посмотрела на братьев:

– Вы были так добры ко мне, но я не хочу окончательно испортить вам праздничный день. Поезжайте в гостиницу, пожалуйста, мне уже лучше, – проговорила она дрожащим голосом.

– Мы побудем с вами, пока не приедет доктор Хафнер. – Люк взглянул на брата. – Не возражаешь, Робби?

– Конечно, нет.

– Спасибо, – сказала Пет, действительно боясь остаться одна. – Вы так хорошо… успокоили маму в ресторане.

Он пожал плечами.

– Я всего лишь послушал, что она говорит. Ваша мать выразила желание съесть все, и я дал ей понять, что не отберу у нее поднос.

– Кто-нибудь из вас знает немецкий? – спросила Пет. Братья покачали головами.

– Я никогда раньше не слышала, чтобы мама говорила по-немецки, – пояснила девушка. – Меня интересует, что она сказала.

В холл быстро вошел доктор Хафнер. Пет знала, что он живет на территории клиники с женой и младшим из троих детей. Несомненно, его вытащили прямо из-за праздничного стола.

Пет встала.

– Мне очень жаль, доктор Хафнер…

– Вам? Это я должен извиниться. Господи, я и не предполагал, что она так поведет себя. И никогда не думал, что ее ассоциации могут…

– Что вы имеете в виду? – спросила Пет. – Какие ассоциации?

– Пройдемте ко мне в кабинет, мисс д'Анжели. – Хафнер посмотрел на братьев. – Если не возражаете, джентльмены.

Следуя за доктором Хафнером, Пет бросила взгляд на Люка Сэнфорда. Его лицо было серьезным, но выражение, которое она приняла за упрямство, теперь казалось ей способом защиты от жестокости окружающего мира. Сейчас Пет поняла, что этот человек разделяет ее боль.

Глава 5

На этот раз в кабинете доктора Хафнера не горел камин. Небо за окном начинало темнеть, и комната казалась такой же унылой, как мысли Пет. Ее била дрожь, но не от холода, а от пережитого потрясения, и она плотнее запахнулась в пальто.

Хафнер сел в кресло напротив Пет.

– Надеюсь, вы понимаете, мисс д'Анжели, такие приступы предсказать невозможно. Мне казалось, что ваша мать действительно выздоравливает, начинает принимать реальность и уже не борется с ней. Однако надо быть готовыми к тому, что сознание Беттины вернется в прошлое, в кошмар, связав события, на наш взгляд, совершенно несопоставимые.

– Что связав, доктор?

– Полагаю, церемония в ресторане вызвала у нее тяжелые ассоциации. Несколько лет назад я был в гостинице на День благодарения. Там, кажется, подносы с едой выносят под фанфары?

Пет кивнула и вкратце рассказала о процессии официантов с подносами в руках.

– Но почему это так подействовало на маму? – спросила она.

– Пилигримы носили черные одежды строгого покроя, – пояснил Хафнер. – В мозгу вашей мамы они трансформировались в форму солдат СС. А увидев в их руках подносы с едой, она, вероятно, вспомнила, как офицеры в концентрационном лагере дразнили заключенных, держа еду перед ними.

– В концентрационном лагере? Но моя мать никогда не была в концентрационном лагере.

Хафнер долго смотрел на Пет.

– Мисс д'Анжели, ваша мама провела год в Освенциме.

Пет замотала головой:

– Нет, это невозможно! Я… я бы знала об этом.

– Это правда, мисс д'Анжели. Страшная правда, которую ваша мать не хочет признать.

– Мой дед все рассказывал мне. Во время войны они жили на чердаке. Их прятали. Это было ужасно, и на этом мама помешалась. Он рассказывал мне…

Пет осознала, что сама теряет ощущение реальности. Неужели дед лгал ей?

Нет. Легче поверить в то, что это галлюцинации матери.

И затем она вспомнила разговор с врачом Беттины в Йонкерсе. Он упоминал о том, что мать считает, будто была в лагере. Пет спросила его тогда, правда это или всего лишь фантазии Беттины. Врач считал это галлюцинациями, и сейчас Пет вспомнила почему.

– У нее на руке нет номера, – твердо возразила она. – Это доказывает, что мама не была в лагере.

– Меня это поначалу тоже сбило с толку. Я полагал, что она придумала эти истории о лагере, ибо чувствовала себя виновной в том, что избежала судьбы, постигшей ее мать и многих других. Но чем больше рассказывала Беттина, тем невероятнее казалась мысль, что все это плод ее воображения. Ее слова слишком убедительны, чтобы принять их за психопатический бред.

Я навел справки и узнал, что некоторых заключенных в Освенциме – красивых девушек с более или менее арийской внешностью – отбирали прямо у вагонов, и они не попадали в общий лагерь. Им не проставляли номера. – Хафнер испытующе посмотрел на Пет. – Потому что офицеры, которым они предназначались, не хотели, чтобы портили их кожу.

Пет уже догадалась, о чем пойдет речь, и у нее сжалось сердце.

– Что они с ней сделали? – спросила она.

– Вы уверены, что хотите это знать, мисс д'Анжели?

Пет ответила не сразу. Столько лет все это держалось в тайне, которая только запутывала Пет! Как же найти выход, не зная правды?

– Да, я хочу знать, – ответила она. – Должна знать.

Как слепая, Пет, спотыкаясь, вышла из клиники. Снова начался снег, и она, закрыв глаза, подставила лицо мягким хлопьям, чтобы ощутить себя живой.

Доктор Хафнер старался щадить ее, рассказывая о том, что слышал от Беттины, но выражение глаз и дрожащий голос выдавали его боль, отвращение, ярость, ненависть.

Беттине не удалось переждать войну в безопасном месте. За год до окончания войны кто-то из бдительных соседей заметил, что покровитель Зееманов покупает еды несколько больше, чем нужно. Сосед донес в гестапо, и убежище обнаружили. Джозефа отправили на принудительные работы, а Беттину – в Освенцим.

Это означало смертный приговор, однако капитану СС, наблюдавшему за разгрузкой вагонов с пленными, приглянулась Беттина. В этом не было ничего необычного. Офицер мог забрать понравившуюся девушку и пользоваться ею, пока она ему не надоест. Беттину сразу отвели в дом капитана и не поставили лагерный номер, поскольку офицер хотел, чтобы она была чиста во всех смыслах.

Сначала он жестоко приучал ее выполнять все его сексуальные прихоти, но скоро Беттина начала торговаться, чтобы получить в обмен на утехи пару картофелин или глоток молока. Офицер даже давал ей мед или растопленный шоколад, когда она слизывала их с его пениса или ануса. То, что она была так юна и невинна, доставляло ему особое удовольствие.

Их связь сыграла с ним злую шутку: через несколько недель капитан понял, что из всех женщин хочет только Беттину. Все последнее время войны она провела в доме капитана, заключив сделку с дьяволом. Беттина поняла, что пока возбуждает своего защитника, останется жива. Она удовлетворяла все новые сексуальные фантазии и теряла остатки уважения к себе, но выбрала жизнь.

– О, мама! – тихо вскрикнула Пет и задрожала. Ничего удивительного, что эту правду так тщательно скрывали – мать пыталась забыть свой позор. Дед помогал ей сохранить тайну, ибо был слишком горд, чтобы признать, что жизнь дочери куплена ценой чудовищных унижений.

Пет услышала звук открывшейся дверцы автомобиля. Она смахнула снег с лица и посмотрела на дорогу. Уже совсем стемнело. У поворота Пет увидела старенький микроавтобус и мужчину, который привез ее из ресторана в клинику. Теперь на нем была не спортивная куртка, а дубленка. Пет не сразу вспомнила его имя.

– Мистер Сэнфорд… надеюсь, вы ждете не меня. – Она едва узнавала свой голос. – Вы с братом собирались вернуться в гостиницу.

– Робби слишком потрясен случившимся, чтобы веселиться.

– Мне очень жаль.

– Ничего. Это признак того, что он идет на поправку – ему небезразличны другие пациенты и окружающие. Робби просил, чтобы я дождался вас.

– Мне не нужна помощь, – решительно возразила Пет. Она понимала, что держится нелюбезно, но не хотела никому открывать свою тайну.

– Я подвезу вас до гостиницы, где осталась ваша машина, – сказал Сэнфорд.

– Спасибо. Это будет очень кстати. Простите за резкость, мистер Сэнфорд. Я немного не в себе.

– Не стоит извиняться. Но я бы предпочел, чтобы вы называли меня Люком.

Они подошли к машине.

– Хорошо, Люк. – Пет протянула ему руку. – А я – Пет д'Анжели.

– Знаю. Я спросил о вас Робби после того, как мы встретились на берегу.

В другое время это признание польстило бы Пет, но сейчас, когда ее нервы были напряжены до предела, она с подозрением посмотрела на спутника. Зачем ему знать ее имя? Можно ли доверять этому человеку?

Он помог Пет сесть в машину, и она наконец разглядела его лицо. Серые глаза, выступающие скулы, волевой подбородок, чуть искривленный нос, а главное, ощущение надежности.

Несколько миль они проехали в полном молчании. Раз или два Пет собиралась из вежливости завести разговор, но голос доктора Хафнера все еще звучал у нее в ушах, и ужасные подробности снова и снова вставали перед глазами.

Все пережитое вновь всколыхнулось в ней, и Пет отвернулась к окну, чтобы Люк не увидел, что она плачет. Сквозь слезы девушка смотрела, как землю покрывает белый снег, но даже он казался ей грязным.

– Ублюдки, мерзкие ублюдки. – Слова невольно сорвались с ее губ, и она зарыдала.

Пет не знала, долго ли они ехали, но Люк, видимо, сделал крюк, давая ей время успокоиться.

Наконец машина съехала с дороги и остановилась.

– Вы в порядке? – спросил Люк.

Слезы иссякли. Пет посмотрела на него и кивнула. Они стояли на парковочной площадке возле старенького придорожного ресторана с неоновой рекламой пива и вывеской у входа.

– Думаю, вам стоит подкрепиться, – сказал Люк. – Раз уж индейка нам не досталась.

Пет предпочла бы отказаться, но ослабла и проголодалась.

– Пожалуй, – ответила она.

В ресторане был приятный полумрак, а на стоявших у окна квадратных столиках горели свечи в стеклянных красных подсвечниках. Проигрыватель-автомат возле стойки бара играл какую-то балладу. За несколькими столиками сидели посетители, о чем-то весело говоря. Здешняя обстановка не имела ничего общего с рестораном в гостинице «Семь сестер», и это отвлекло Пет от воспоминаний об ужасной сцене, разыгравшейся за ужином.

Люк Сэнфорд пошел к столику, а Пет, извинившись, направилась в дамскую комнату, чтобы умыться. Посмотрев на себя в зеркало, она замерла в нерешительности. Ей нужно побыть одной, подумать, а не сидеть в баре с привлекательным мужчиной.

Когда Пет вернулась в зал. Люк уже сидел за столиком. Увидев небольшой графин с бренди, девушка ощутила раздражение.

– Сомневаюсь, что мне нужно именно это. – Она села за столик напротив Люка.

– Тогда не пейте. Мне показалось… вы были расстроены, а хороший бренди лучше холодного пива.

Ход ее мыслей изменился. То, что она сочла самоуверенностью, было заботой. Всю жизнь Пет полностью доверяла матери и деду. Полагала, что отличает правду от лжи. И ошиблась.

Она сделала глоток бренди, и тепло разлилось внутри ее. Пет больше не била дрожь, и она сняла пальто.

– Люк, сегодня я самая худшая собеседница, какую только можно вообразить. Одна рюмка, и мы уходим.

– Как угодно. Но если вам хочется поговорить…

Она благодарно кивнула, но не пожелала делиться страшными тайнами своей матери с посторонним. Лучше уж просто поболтать о пустяках.

– Знаете, – сказала Пет, – впервые увидев вас с братом на побережье, я решила, что больны вы.

– Я вполне мог бы оказаться на его месте. Мы не слишком отличаемся друг от друга.

– Вы были во Вьетнаме?

– Да, как и многие другие. Мне повезло, что я выжил. Возможно, потому что летал на вертолете, когда другие месили грязь на земле.

– Значит, вы счастливчик. А что случилось с Робби?

– Я бы сказал, он стал жертвой другой войны, разразившейся в Америке в шестидесятых. Робби получил слишком много свободы, связался по молодости с компанией, где все употребляли наркотики, и крепко сел на ЛСД. Это привело его на грань умопомешательства. Может, он избежал бы этого, если бы кто-то помог ему в тот момент, но отец давно ушел от нас, мать… умерла примерно в то же время, я учился в колледже, а потом меня призвали в армию.

Пет сделала глоток бренди и внимательно посмотрела на Люка. Ей почему-то казалось, что у них много общего. Ему тоже приходится мотаться на старом автомобиле в клинику, чтобы помочь брату.

– Давно ли Робби в клинике? – спросила Пет.

– С ее открытия. Но он уже скоро выйдет, уверен. Я уговариваю его работать со мной.

– А чем вы занимаетесь?

– Я изобретатель.

Такого Пет никогда не слышала.

– Как Эдисон?

– С Эдисоном никто не сравнится.

– А что вы изобретаете?

– Ломаю голову над всякой электроникой.

Люк пожал плечами, и Пет поняла, что он не хочет дальнейших расспросов. Возможно, боится выдать профессиональные секреты, или ему пока не о чем рассказать.

– А кем вы работаете? – спросил он.

Пет задумалась. Сказать, что она просто продавщица? Люк все больше интересовал ее, поэтому она надеялась заинтересовать и его.

– Пока я делаю не то, что хочу, – ответила Пет.

– А что вы хотите?

– Быть дизайнером.

– Дизайнером чего?

– Ювелирных изделий.

– Ювелирных изделий, – повторил он. – Чем же это вас привлекает?

В его тоне ей послышалось разочарование или пренебрежение.

– У нас это семейное, – призналась Пет. – Мой дед по материнской линии – ювелир. А бабушка по отцовской отлично разбиралась в украшениях. Говорят, у нее была самая великолепная коллекция в Европе.

– Значит, вы никогда не думали о другом занятии?

Пет украдкой взглянула на Люка. Похоже, он бросает ей вызов, намекая на то, что существуют и более достойные занятия.

– Одно время я подумывала стать психиатром, чтобы вылечить маму… Но потом поняла, что сама сойду с ума, если откажусь от своего призвания. Вы считаете это неправильным?

Он явно обдумывал ответ. Видимо, после войны во Вьетнаме любая работа кажется Люку ерундой.

– Я думаю, хорошо заниматься тем, что любишь. Но по-моему, стыдно отказывать в помощи людям, прежде всего собственной матери, и вместо этого изготовлять побрякушки для привилегированных дармоедов.

Пет откинулась на спинку стула. После лжи, которой потчевал ее дед, откровенность Люка казалась глотком свежего воздуха.

– Что ж, – развела руками Пет, – я сама напросилась на резкость.

– Я не хотел…

– Конечно, – оборвала его Пет. – Но по вашему мнению, я трачу время зря.

– Я сказал другое.

– Смысл примерно такой. Но вам не о чем беспокоиться, мистер Сэнфорд. Говоря о своей работе, я только строю планы, но после сегодняшнего дня они вряд ли осуществятся. – Она допила бренди. – Я готова.

Люк пошел к бару расплатиться. Пет ждала его у дверей.

Всю дорогу до гостиницы в машине царило напряженное молчание.

«Черт возьми! – подумала Пет, прикрыв лицо воротником пальто. – Ну почему все должно закончиться именно так? Люк вел себя безукоризненно в такой сложной ситуации. И мне показалось… что он может остаться в моей жизни. Что появился человек, которому можно все рассказать о маме, о своих планах. Он ведь сам предложил мне поговорить».

И вдруг эти резкие слова, как удар в спину. Кто в этом виноват? Он или она? Пет не знала. Она понимала только одно: его слова исключили возможность подружиться с ним. Люк считает, что работа, о которой она мечтает, – глупость. А по ее мнению, он недалекий и самоуверенный тип, до которого не доходит, что создавать красивые вещи – достойное занятие.

На стоянке у гостиницы Люк проводил ее к машине, и они немного постояли молча.

– Спасибо, – сказала Пет. – Вы очень упростили сложную ситуацию.

– И усложнил простую.

Пет, пожав плечами, направилась к машине.

– Пет!

Она обернулась.

– Мне придется уехать на некоторое время. Но когда я вернусь… мне бы хотелось посмотреть на ваши творения. Убежден, что они прекрасны…

– Они появятся на свет не раньше, чем мне представится возможность для этого, а пока они все здесь. – Пет постучала по голове, и Люк улыбнулся.

Она села в машину и включила зажигание. В зеркало заднего обзора Пет видела, что он стоит на дороге и смотрит ей вслед.

Что она могла сказать? Чего ждала от него? Кто виноват, он или она? Пет размышляла об этом всю дорогу до города.

Но к утру мысли о Люке Сэнфорде были вытеснены злостью на деда.

Конечно, он с нетерпением ждет ее прихода в больницу, чтобы услышать, как они с мамой провели День благодарения и понравился ли Беттине шоколад.

Пет откладывала поход в госпиталь до полудня.

Дед полусидел на кровати, а его загипсованная нога висела на системе рычагов. Увидев внучку, он просиял:

– Ты должна мне все рассказать о вчерашнем дне. Как моя девочка?

– Это ты должен был мне все рассказать, – ответила Пет, и весь ее гнев выплеснулся наружу. Она с силой сжала пальцами округлую перекладину спинки кровати. – Ты должен был рассказать мне правду о маме. Я вправе знать это.

– О чем ты говоришь? О какой такой правде? – Голос Джозефа дрогнул.

– О войне. Об Освенциме. О том, что сделали с мамой нацистские подонки.

Старик выпрямился, насколько позволяла подвешенная нога, но, поняв, что отрицать все бесполезно, обмяк на подушках.

– Как я мог сказать маленькой девочке, что ее мать – шлюха?

– Она не шлюха! Не смей никогда больше так называть ее! Мама – жертва. Она была беспомощной девушкой, прошедшей через ад концлагеря.

Его лицо посерело, на глаза навернулись слезы.

– Я старался сделать все, чтобы она забыла. Я думал, если мы не будем вспоминать об этом, моя любовь и любовь Стива заставят ее со временем забыть все, что произошло. Надеялся, что Беттине будет казаться, будто этого никогда не было.

– Но это было, деда, а ты не позволил ей посмотреть правде в глаза, почувствовать ненависть, боль и пережить свое горе.

Старик вымученно улыбнулся.

– Тебе надо было остаться в колледже, Петра. Из тебя получился бы хороший психиатр.

– А мне ты не дал возможности понять маму. Знай я все, может, мне и удалось бы помочь ей.

– Наверное, я был не прав.

– Да, дед. Ты был не прав. Ты так не прав, что не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебя.

Он зажмурился, и Пет увидела, как по его морщинистым щекам покатились слезы.

– Пожалуйста, Петра, – прошептал Джозеф. – Я потерял жену. Потерял дочь. Я не могу потерять и тебя.

После этих слов ее гнев иссяк. Пет села на стул рядом с дедом.

– Расскажи мне все, – попросила она, взяв его за руку, – как вас обнаружили, что случилось с тобой, как ты нашел маму после войны. Возможно, уже слишком поздно помочь ей, но помоги мне.

Усталым, дрожащим от волнения голосом он начал свой рассказ. Они так и не узнали, кто их выдал, но в конце июля 1944 года в тайное убежище на чердаке ворвались гестаповцы. Джозефа, как голландца, отправили на работы в Германию, а Беттину – в Вестерборк, где находился пересыльный пункт для голландских евреев. В сентябре, в последнем эшелоне с евреями, она покинула Голландию.

– В том же самом, в котором увезли в Освенцим Анну Франк и ее семью, – содрогнувшись прошептала Пет. – Товарный состав, по семьдесят пять человек в каждом вагоне, с маленьким зарешеченным окном. Путь занял трое суток.

Дед поведал внучке все, что знал о жизни Беттины в лагере по рассказам ее подруги, которая была с ней в те ужасные дни. Эту же историю Пет слышала вчера, но от повторения она не стала менее страшной.

– Я не знал, где Беттина и жива ли она, – продолжал старик. – Меня послали в угольные шахты в Саар, где я работал до тех пор, пока нас не освободили союзники. Потом я несколько месяцев провел в лагере для перемещенных лиц. Я делал все, чтобы разыскать Беттину и Аннеке, твою бабушку. В конце концов мне подтвердили, что мою жену отправили в газовую камеру в Освенциме, и только в конце сорок пятого года я узнал, что твоя мать жива. Я нашел ее в клинике в Марселе.

Сначала она не узнала его. Стоило ему прикоснуться к дочери или заговорить с ней, Беттина срывала с себя одежду, падала на колени и делала то, что видела вчера Пет. Но в конце концов она начала выздоравливать, и Джозеф взял ее домой.

– Но Роттердам был связан для нас с очень страшными воспоминаниями, и я решил, что на новом месте Беттина скорее забудет кошмары прошлого. А что может быть новее Америки?

– Здесь ты встретил папу и ему тоже ничего не сказал.

– Думаешь, если бы он все знал о Беттине, то женился бы на ней?

– Не знаю.

– Я считаю, что поступил правильно, познакомив их. Твой отец тоже потерял на войне близкого человека. Ты не слышала об этом?

– Нет, – ответила Пет, пораженная тем, что в их семье столько тайн.

– Я надеялся, что они помогут друг другу, но ничего не получилось. И все же я не жалею. Они подарили мне тебя.

Пет обняла деда, и они оба заплакали.

– Я прощен, дорогая? Я не перенесу, если нет.

– Прощен, потому что я не могу на тебя долго сердиться. Но обещай мне кое-что.

– Что?

– Больше никаких секретов.

– Обещаю, – ответил он.

Глава 6

Пет была уже в квартале от магазина, когда хлынул дождь. Настоящий апрельский дождь.

Когда Пет выходила утром из дома, светило солнце, и она надела итальянские туфли, купленные несколько месяцев назад. Если не поспешить, они размокнут и потеряют вид.

Приближаясь к магазину, Пет увидела, как двое служащих выставляют плакат с малиновой надписью на серебристом фоне: «Сегодня тот самый дождь». Это была еще одна выдумка Андреа. Рекламный постер «дождя бриллиантов» появился в модных журналах в феврале и вызвал такой резонанс, что Андреа решила вывешивать его в магазине всякий раз, когда начинался дождь. Пет не могла сказать, насколько эта кампания увеличила продажу, но многие одинокие женщины стали чаще заходить в магазин – если не купить товар, то хотя бы посмотреть на него. Андреа Скаппа все-таки изменила имидж «Дюфор и Иверес». Добившись признания своих способностей, она, возможно, станет менее подозрительной и враждебной. Или останется заклятым врагом Пет и однажды убедит Марселя избавиться от нее?

Швейцар Фрэнк, увидев Пет сквозь стеклянную вращающуюся дверь, бросился к ней с зонтиком в руке.

– Доброе утро, мисс д'Анжели, – приветливо сказал он, провожая ее к магазину.

– Уж не знаю, доброе ли, но мокрое уж точно.

– Помните, что говорится об апрельском дожде? – спросил Фрэнк. – Он взрастит цветы, которые зацветут в мае…

«Неплохая строчка для песни», – подумала Пет. Правда, ее будущее выглядело не столь радостно. Все планы Пет пошли насмарку с тех пор, как несколько месяцев назад с мамой случился тот приступ.

Необходимость надолго оставить мать в клинике заставила Пет отказаться от мечты. Она не могла рисковать работой. Когда Марсель после Нового года привез украшения Лалика, Пет включилась в акцию, развернутую фирмой, – приняла участие в подготовке буклета с описанием изделий и составила список потенциальных покупателей, которых предстояло пригласить на грандиозный вечер по случаю открытия выставки-продажи. Украшения шли по рекордно высокой цене, и Пет получала неплохие комиссионные.

Но деньги мало утешали ее. Они почти полностью уходили на оплату счетов. Нога деда срослась, но Пет сомневалась, что он снова примется за работу. Кроме того, она больше не просила отца оплачивать часть содержания Беттины в клинике, и не только потому, что зарабатывала больше, чем он. Пет считала, что Джозеф обманул Стива, скрыв от него правду о Беттине. Женился бы на ней отец, если бы все знал? Так или иначе, Пет надеялась хоть отчасти восстановить справедливость, освободив отца от расходов.

Пет сочувствовала отцу, но ссора перед Днем благодарения отдалила их друг от друга. Она решила не рассказывать ему то, что узнала про мать, не желая окончательно испортить его и без того натянутые отношения с Джозефом. Увидеться же с отцом и ничего не сказать ему означало бы стать соучастницей этой лжи. Поэтому Пет решила не приезжать к нему.

День тянулся медленно. Богатых клиентов, записавшихся заранее, не было, и Пет обслуживала двух покупателей в общем зале. Она потратила на них два часа, но они так ничего и не приобрели. Незадолго до полудня ее позвали к телефону.

– Ну что ты о нем думаешь? – раздался в трубке бодрый голос Джесс.

– О твоем или моем? – спросила Пет.

Вчера у них было то, что называется «двойным свиданием». Джесс хотела узнать мнение Пет о молодом человеке, с которым теперь регулярно встречалась. Этот молодой человек решил привести своего друга и познакомить его с Пет.

Она не любила таких знакомств, но не смогла отказаться. Джесс знала, что у Пет давно никого нет, и хотела сделать ей приятный сюрприз.

Сначала они смотрели спектакль, который уже несколько лет с успехом шел на Бродвее, потом пошли в ресторан.

– О твоем спрашивать нечего, – ответила Джесс. – Только слепой или полоумный не понял бы, что он тебе на дух не нужен.

Пет рассмеялась. Биржевой маклер, с которым ее познакомили вчера, говорил только о том, сколько он зарабатывает, а в театре ей пришлось пару раз стряхнуть его руку со своего бедра.

– А как тебе Фернандо? – спросила Джесс.

– Симпатичный.

– Правда? – обрадовалась Джесс. – Он тебе понравился?

– А чему ты удивляешься? Он явно умен и со вкусом, раз выбрал тебя. К тому же с ним весело, и он прекрасно к тебе относится. Почему бы ему мне не понравиться?

– А откуда у него такой друг? – задумчиво проговорила Джесс.

– Полагаю, дело женщины – оградить мужчину от дурной компании. Так что если ты останешься с ним, у тебя будет чем заняться.

– Надеюсь, я справлюсь. – Джесс понизила голос. – Пет, он говорит, что любит меня и хочет жениться. Представляешь? Это… это меня немного пугает, потому что ты же знаешь, у меня раньше никого не было, и Фернандо… как сон, воплотившийся в явь. Мне так страшно, что… он может закончиться.

– Успокойся, Джесс. С чего ему заканчиваться?.. – Они договорились встретиться в конце недели, и Пет повесила трубку.

Пет постоянно возвращалась к этому разговору. Она солгала лучшей подруге и не знала, правильно ли поступила. На самом деле Фернандо де Моратин ей совсем не понравился. Он был красив, держался свободно, постоянно делал Джесс комплименты, рассказывал веселые истории и сплетни. Но Пет чувствовала в нем какую-то фальшь. Он слишком галантен, слишком услужлив, а Джесс нужен более земной и надежный мужчина. К тому же Пет не могла отделаться от мысли, что Фернандо интересует не сама Джесс, а ее деньги.

Но как сказать об этом подруге? Вдруг она ошибается?

Где доброта переходит в лицемерие?

Размышляя о том, когда стоит говорить правду, а когда нет, Пет вспомнила Люка Сэнфорда. Он был честен с ней, и за это она отвергла его. Уже не в первый раз Пет думала об этом и все больше и больше сожалела, что приняла его упрек так близко к сердцу. Ей многое в нем нравилось: он вел себя умно и тактично, помогая Беттине. Она же упустила шанс завязать с ним дружбу, а может, и нечто большее из-за его прямоты.

Не так давно Пет решила выяснить, куда уехал Люк, и написать ему письмо. Но, приехав в клинику и спросив о Робби, Пет выяснила, что его выписали еще в начале марта и он уехал к брату в Калифорнию. Назвать ей адрес Робби отказались.

– Мы можем переслать ваше письмо, мисс д'Анжели, – предложил доктор Хафнер. – Если Робби захочет, он ответит вам. Но мы обязаны соблюдать полную конфиденциальность.

День тянулся еще медленнее, чем утро. Солидных покупателей не было.

За полчаса до закрытия у входных дверей прозвучал громкий мужской голос:

– Дружище, отойди с дороги и дай мне заляпать грязью пол в свое удовольствие.

Пет выглянула в окно. Швейцар Фрэнк, очень сильный, но добродушный и хорошо воспитанный, решительно преградил дорогу посетителю.

– Объясните, зачем вы пришли, сэр, – спросил он.

В магазин пытался войти высокий, стройный мужчина с темно-русыми, мокрыми от дождя волосами. Несмотря на пасмурный день, он был в солнцезащитных очках. Его голова была забинтована, а глаз прикрывала повязка, что придавало ему сходство с пиратом. К тому же он был явно навеселе.

Пет поспешила вниз.

– Зачем я пришел, – презрительно обратился мужчина к Фрэнку, – тебя не касается, придурок. Если сейчас же не уберешься с дороги, я приму более серьезные меры.

Фрэнк уже собрался схватить наглеца за шиворот и выставить вон, когда появилась Пет.

– Спасибо, Фрэнк, – сказала она. – Я займусь этим джентльменом. Идемте со мной, мистер Маккиннон.

Пет повела посетителя в один из закрытых салонов, предпочитая укрыть его от любопытных глаз.

Конечно, она узнала Маккиннона, как только услышала его густой голос. Дуглас Маккиннон лет двадцать назад был самым популярным молодым актером Англии. Он обучался в Лондонской королевской академии театрального искусства и был членом Королевского шекспировского общества. Через десять лет Дуглас начал сниматься в кино, и количество его поклонников увеличилось. Потом Дугласа пригласили в Голливуд, где год назад он познакомился с самой высокооплачиваемой кинозвездой Лилой Уивер. Они снимались в фильме о Жозефине и Наполеоне. Хотя оба были женаты, вспыхнул бурный роман. Папарацци следовали за ними повсюду.

Однако Пет знала Дугласа Маккиннона не по обложкам журналов, а по фильмам, в которых он играл Ричарда Львиное Сердце, генерала Монтгомери и даже Оскара Уальда.

– Спасибо, что помогли, дорогая, – сказал он, когда они поднялись на второй этаж. – Мне бы не хотелось пришибить этого молодца. Надеюсь завоевать вашу благосклонность… – Дуглас игриво подмигнул Пет.

– Полагаю, – сухо заметила она, – вы пришли в «Дюфор и Иверес» не демонстрировать свои… фамильные украшения, а купить новые.

Маккиннон громко расхохотался:

– О, кажется, леди остра на язык.

Пет указала на салон для избранных покупателей.

– Мне не за чем идти в салон. Отведи меня к Лиле.

– К Лиле? Мисс Уивер здесь нет.

– Будь проклята эта баба! – взорвался Дуглас. – Мы договорились с ней встретиться в пять часов. Уже половина шестого, а ее все еще нет!

– Уверена, она появится с минуты на минуту. – Сама Пет сомневалась в этом. За последние пару лет она несколько раз обслуживала Лилу Уивер. Звезда питала почти патологическую страсть к драгоценностям, особенно к крупным бриллиантам. Она требовала, чтобы поклонники подтверждали привязанность к ней дорогими подарками. Эта женщина интересовала Пет, поскольку напоминала ей Ла Коломбу, собравшую коллекцию ювелирных изделий из подарков многочисленных любовников.

Пет снова указала на салон:

– Пройдите сюда, а я приготовлю вам кофе.

– Лучшее, что ты можешь сделать, – сказал Маккиннон, – это разыскать для меня хорошенькую высокую двадцатилетнюю… бутылочку скотча. – Он снял мокрый плащ, встряхнул его и сел в кресло.

– Мне кажется, вам больше не следует…

– Господи, черт тебя подери, – взорвался Маккиннон, – ты слишком напоминаешь мою мамашу.

Пет подняла трубку телефона, сделала заказ и тоже опустилась в кресло. В свои сорок пять голубоглазый Маккиннон все еще был весьма привлекателен. Сейчас он смотрел на Пет так пристально и властно, что ей стало не по себе.

– А ты симпатичная девчонка.

Она засмеялась:

– Вы первый мужчина, который назвал меня девчонкой.

– Это часть твоего имиджа.

– Весьма польщена.

Дуглас огляделся, проверяя, насколько интимна обстановка.

– Может, устроим тут небольшое свидание, пока ждем эту чертову Лилу Уивер, а? Она наверняка появится не раньше чем через полчаса.

Пет снова засмеялась. Ей много раз делали подобные предложения, но никогда с таким очаровательным простодушием.

– Нет, думаю, не стоит, но за предложение спасибо.

– Пожалуйста, хотя мне отказано.

Принесли виски для Маккиннона и кофе для Пет.

– Как тебя зовут, крошка? По словам великого Шекспира, «всегда полезно узнать имя той, кому бросаешь жаркий взгляд. Тогда слывешь ты человеком чести».

Пет засмеялась:

– У Шекспира этого нет.

– Правда? Ну и пусть, но все равно скажи, как тебя зовут.

– Пет д'Анжели.

– Пет? Пет? Разве это подходящее имя для хорошенькой девчонки?

– Вообще-то Петра.

– О, это уже лучше. Красивое имя, да. И очень тебе идет. – Маккиннон сделал глоток и посмотрел на себя в большое узкое зеркало. – С этой повязкой я чертовски похож на пирата.

– Что случилось? Надеюсь, вы не сильно пострадали?

– Нет, только моя гордость. Мой Ричард уже не так прыток, как когда-то. И не так ловок с мечом. Сегодняшняя репетиция оказалась более кровавой, чем обычно. Но рана поверхностная. Так что по-настоящему задета только моя гордость.

И тут Пет вспомнила. Дуглас приехал в Нью-Йорк играть в премьере спектакля «Ричард III». Чарли уже приглашал Пет в театр, но, по его рассказам, репетиции проходили с трудом из-за пристрастия Маккиннона к спиртному.

– Буду рада увидеть вас на сцене, – сказала Пет. – Говорят, вы великолепно играете Шекспира, а «Ричард» – моя любимая трагедия.

– Что? Этот несчастный мошенник Ричард? Отлично, тогда мы друзья. Считай, что у тебя уже есть два билета на лучшие места.

Пет искренне обрадовалась. Она редко бывала в театре, а возможность увидеть на сцене Дугласа Маккиннона считала подарком судьбы.

– Не знаю, как отблагодарить вас, мистер Маккиннон.

– Подумай, детка. – Он одарил ее дьявольской ухмылкой. – Будем молиться, чтобы премьера состоялась.

Дуглас сделал большой глоток, а Пет украдкой посмотрела на часы. Почти шесть. Ей пора домой, но Посетитель явно не собирался уходить.

– Она не верит, что я ее люблю, – вдруг проговорил он. – Лила заявила, что не подаст на развод со своим малышкой Билли, поскольку не уверена в моем постоянстве.

– А вы? – полюбопытствовала Пет.

– Я? – Дуглас осушил бокал. – Я всем покажу, как я ее люблю. – Он достал из кармана смятый бумажный пакет. – Вот.

Когда он развернул его, Пет ахнула. Такого изумительного сапфира она еще не видела. Опытным глазом Пет сразу определила, что в нем не меньше девяноста карат. Такие встречаются только в Кашмире. Синие, как оперение на шее павлина.

– Великолепный камень, – заметила она.

– И я так думаю. Вряд ли кто-то другой выложил бы за него почти четверть миллиона долларов.

– Где вы его взяли?

– Купил у одного частного торговца из Сингапура. Как по-твоему, он понравится Лиле? – с волнением спросил Дуглас.

– Полагаю, мисс Уивер очень обрадуется.

– Ты знаешь двух этих…

– Кого?

– «Двух веронцев». Валентин, акт третий, сцена первая:

Где речь бессильна, действуйте другим:

Порой для сердца женщины прелестной

Дороже слов подарок бессловесный.

Пет прикоснулась к камню.

– Можно посмотреть? – Он пренебрежительно махнул рукой, и Пет, достав из кармана ювелирную лупу, начала рассматривать сапфир. Он казался чуть дымчатым, что отличало кашмирские сапфиры. – Великолепный камень, – повторила Пет, возвращая его Дугласу.

– Все это хорошо, но где же эта чертова Лила? Я хотел подарить ей сапфир сегодня. И заказать у вас оправу. Что-нибудь оригинальное. Такое, чтобы она наконец согласилась выйти за меня замуж. Лила нужна мне, понимаешь.

Дуглас стал по-пьяному слезлив.

– Мистер Маккиннон, я уверена…

– Она не придет, я знаю. Ее проклятый муж предложил перемирие. Лила обещала мне не соглашаться на это, но я знаю мою девочку. Если малышка Билли принесет ей алмазные подвески или изумрудный браслет, она еще как согласится. Все дело в том, моя дорогая Петра, кто принесет ей камень подороже, он или я.

Маленькие золотые часы на полке пробили шесть раз.

– Мистер Маккиннон, – сказала Пет, – нам пора закрывать магазин.

– Да, правда. – Дуглас завернул огромный сапфир. – Она не заслуживает его. И меня тоже. Я подарю его кому-нибудь еще.

Маккиннон опустил камень в смятый бумажный пакет, сунул в карман мокрого плаща, поднялся, поклонился и через опустевший магазин направился к выходу. Пет последовала за ним.

Возле дверей Маккиннон покачнулся.

– Мне нужно подышать свежим воздухом. Я прогуляюсь пешком до отеля. – Он надел плащ.

Пет поспешила за ним. Отпустить подвыпившего человека с таким сапфиром гулять по Манхэттену было выше ее сил.

– Мистер Маккиннон, – предложила она, – может, оставите камень в сейфе?

– Зачем, моя дорогая? – Он небрежно махнул рукой.

– Но у нас безопаснее.

– Ох, как мисс Уивер расстроится, если на меня нападут воры или грабители.

Дуглас церемонно поцеловал руку Пет и вышел на улицу, где все еще хлестал дождь.

Пет проследила за ним взглядом. Она не сомневалась, что Маккиннон зайдет в ближайший бар, пропустит еще пару бокалов скотча и покажет новым друзьям свой сапфир. И тогда сегодняшний день для него закончится где-нибудь в темной аллее.

Схватив огромный зонтик, который Фрэнк всегда держал у дверей, Пет бросилась за Дугласом. Лучше всего взять такси и отвезти его домой.

Не успела она выйти, как ветер вывернул зонтик. Догнав через два квартала Маккиннона, Пет уже вымокла до нитки.

И о чудо! Впереди показалось свободное такси. Пет махнула рукой, и оно, взметнув фонтан брызг, остановилось.

Пет распахнула дверцу, но Маккиннон упорно желал пройтись пешком.

– Послушайте, если мой босс услышит, что я, зная про ваш камень, позволила вам уйти с ним, а не заперла в сейфе… то моя песенка спета.

– У вас, американцев, так много занятных выражений.

– Давайте обсудим американскую фразеологию там, где камень будет в безопасности.

– С удовольствием, дорогая, если ты согласишься пообедать со мной.

Пет покачала головой.

– Мистер Маккиннон…

– Дуглас, и, пожалуйста, не отказывайтесь, иначе подвергнете меня и мой драгоценный груз страшной опасности.

Тут вмешался шофер:

– Что за дела? Соглашайся, или я поеду искать других пассажиров.

– Хорошо, – сказала Пет, и они сели в такси. Маккиннон велел шоферу подбросить их к отелю «Плаза».

– Я не могу пойти туда в таком виде, – сказала Пет.

– Ты, дорогая девочка, просто восхитительна и можешь обедать хоть с принцессами. – Дуглас наклонился к ней: – Как, говоришь, тебя зовут?

Пет снова засмеялась, сомневаясь, что Дуглас вспомнит его через десять минут. «О, Джесс, – подумала она, – что я тебе расскажу!..»

В бутике отеля «Плаза» Маккиннон купил Пет красное платье с открытой спиной от Валентино. Чтобы предотвратить возражения Пет, он заявил, будто взял платье напрокат.

Пет переоделась в дамской комнате и, насухо вытерев волосы, туго стянула их красной шелковой лентой. Поправив макияж, она почувствовала, что готова выйти в свет. Строгая прическа подчеркнула тонкость черт ее лица. Теперь Пет напоминала модель, рекламирующую косметику. В голубых глазах Пет вспыхнула жажда приключений.

В этот вечер Пет впервые оказалась в известном по рассказам, но незнакомом ей мире. Когда они вышли из дубовой гостиной отеля, их уже ждал лимузин. Маккиннон повез Пет выпить кофе в «Риджен», а затем в «Элайн». Каждый раз она убеждала себя остановиться, но затем уступала Дугласу. Да и как отказать ему? Пет не просто посещала самые известные места в городе, но еще и под руку с тем, кто привлекал к ней повышенное внимание окружающих. Маккиннон знал почти всех владельцев этих заведений, и те, увидев его, выражали искреннюю радость. Пет подозревала, что уже завтра газеты объявят ее новой пассией Дугласа Маккиннона.

Около часу ночи они приехали в «Студию-54». Над переполненной площадкой для танцев висел неоновый полумесяц. Оглушающая музыка возбуждала. У Пет гулко забилось сердце. Маккиннон увлек ее в круг танцующих, и она рассмеялась.

Весь вечер, однако, Пет не сводила глаз с плаща Дугласа.

– Мне пора домой, Дуглас, – сказала Пет в два часа ночи.

– Ерунда, мы поедем в даунтаун, Петра. Говорят, там великолепно.

– Простите, но моя карета вот-вот превратится в тыкву. – Она зевнула. – К тому же утром мне надо идти на работу.

Они оделись и вышли. Подъехал лимузин, и Маккиннон велел шоферу отвезти Пет, куда она пожелает. Пет испугалась: Дуглас будет кутить… с сапфиром в кармане.

– Если вы не собираетесь домой, то отдайте мне то, что у вас в кармане. Так будет надежнее, – непринужденно, но твердо сказала она.

Подумав, Маккиннон достал из кармана бумажный пакет.

– Полагаю, это мудро. – Он отдал ей сапфир.

– Завтра утром я положу камень в сейф «Дюфор и Иверес». – Пет с облегчением вздохнула. – Он будет ждать вас и мисс Уивер. – Пет села в лимузин.

– Завтра я не приду, любовь моя. Мне нужно съездить на пару дней в Калифорнию. Повидать одного продюсера. Он не уверен, что я подойду на роль, представляешь? Но в пятницу я вернусь и приду в магазин с Лилой, чтобы потолковать с дизайнерами об оправе. Она должна быть сногсшибательной. – Дуглас послал Пет воздушный поцелуй и отошел от машины.

В машине она закрыла глаза. Мысли лихорадочно теснились в ее голове. Пет думала о Лиле Уивер и ее коллекции драгоценностей, о том, что обо всем этом скажут Чарли и Джесс.

Но к тому моменту когда машина остановилась возле ее дома, Пет знала, что ей предстоит бессонная ночь.

Глава 7

«Слава Богу, дед спит», – подумала Пет, входя в квартиру. Часто, придя домой поздно, она видела, что Джозеф нервно вышагивает по комнате. Он всегда спрашивал внучку, где она была. Пет покорно сносила это, понимая, что жизнь не раз давала ему основания для тревоги.

Но сегодня она не хотела отвечать на вопросы деда. Поняв, что ей наконец-то выпал шанс, Пет решила не терять ни минуты. Дуглас Маккиннон желал заказать оправу, достойную великолепного сапфира. Так почему бы Пет не сделать все самой? Только это поможет ей стать дизайнером.

Придется работать быстро. Маккиннон придет заказывать оправу в пятницу. Значит, у Пет есть два дня – почти пятьдесят часов, чтобы сделать эскиз и поразить Дугласа.

Пет решила устроить мастерскую в спальне. Достав из чемодана Беттины старую черную бархатную юбку, она расстелила ее на столе и поставила в центре лампу с изогнутой ножкой.

Положив сапфир в пятно света, Пет замерла. Необходимо понять, в чем волшебство этого камня, и подчеркнуть его оправой.

Девушка пристально смотрела на камень. Время перестало существовать для нее. Она поворачивала сапфир то так, то эдак, пытаясь найти лучший ракурс.

Наконец тайна магической красоты камня стала приоткрываться ей. Сапфир имел свой характер, надменный и дерзкий. Вот почему он так подходил Лиле Уивер. Ему нужна такая же вызывающая оправа. Не просто красивая или замысловатая, а именно вызывающая.

Пет вспомнила, как когда-то дед изучал перед работой бриллианты. В те времена она впервые услышала фразу «полюбить камень». Даже сейчас, когда речь шла не об огранке, Пет понимала точность этих слов. Нужно остаться с камнем наедине, проникнуть в него, понять его сердце. Это в самом деле походит на любовь.

Но ее любовь не будет безответной. Она должна стать дизайнером ювелирных украшений. И сделает все, что в ее силах.

Пет взяла блокнот, карандаш и начала рисовать цветок с лепестками из платины вокруг сапфира. Нарождающаяся луна с лучами из бриллиантов в оправе из белого золота. Павлин, голова которого – гигантский сапфир, а крошечные сапфиры и изумруды усеивают распущенный хвост. Красиво. Мило. Тонко. Но ни один рисунок не давал сочетания дерзости, элегантности и простоты.

Пет вспомнила о русалке, сделанной когда-то для Беттины. Если бы все идеи приходили так же легко. И тут же подумала о том, как возникла та мысль…

Метнувшись в угол комнаты, Пет достала старую матерчатую сумку, которая много лет пролежала без дела. Там среди скомканных шарфов и чулок лежала зашитая наволочка.

Прошло много лет с тех пор, как Пет в последний раз смотрела на флакончик из-под духов – точнее, на половинку, принадлежащую ее отцу. Она спрятала флакончик, чтобы не думать о нем и противостоять его магии. Магия флакона таила в себе опасность. Когда Пет в последний раз смотрела на него, ее охватила жажда найти то, что утратил Стив. Но она отказалась от мысли искать пропавшие драгоценности и поставила перед собой реальные цели.

Однако сейчас Пет ощутила необходимость увидеть флакончик. Она распорола наволочку и достала драгоценность.

Увидев флакон, Пет почувствовала уверенность в том, что найдет идею для оправы сапфира Маккиннона…

Услышав звук за стеной, она вздрогнула. Небо уже окрасилось в бледно-лиловый цвет. Светает. Дед вот-вот встанет. Он обычно просыпался рано и шел готовить себе шоколад. Испугавшись, как бы Джозеф не заглянул в комнату, Пет сунула флакончик в наволочку и уничтожила все следы ночной работы. Если дед увидит, чем она занималась, придется слишком много объяснять ему. Вероятно, Джозеф потребует, чтобы внучка немедленно отвезла сапфир в «Дюфор и Иверес» и спрятала в сейф. А ей он нужен здесь.

Затем Пет услышала, как дед вернулся в спальню и закрыл дверь. Она решила, что уже нет смысла ложиться. Но где сконцентрироваться на работе, не давая объяснений деду?

Подумав, Пет быстро собрала небольшой чемоданчик, написала Джозефу записку и на цыпочках вышла из квартиры.

Дверь ей открыла Анна. Пет позвонила ей из автомата и спросила, можно ли прийти.

– Пет… что-то случилось? – спросила Анна, впуская ее в дом.

Девушка прошла за Анной на кухню. Здесь пахло свежесваренным кофе.

– Ничего не случилось. Но мне нужна помощь. Я делаю эскиз одной веши и подумала, что лучшей советчицы, чем ты, мне не найти.

Анна улыбнулась.

– В семь утра! Это эскиз ювелирного украшения… или атомной подводной лодки? Никогда не слышала, чтобы изготовление браслета требовало такой срочности…

– Тем не менее это так.

Анна налила кофе.

– В моем распоряжении очень ценный камень, который я обещала положить в сейф «Дюфор и Иверес». Всего на день или два, – пояснила Пет. – Для меня это единственный способ пробиться в дизайнеры.

– А если кто-нибудь обнаружит пропажу?

Пет похолодела, услышав сзади насмешливый голос отца. Она обернулась. Он был одет и аккуратно причесан.

– Не беспокойся, папа.

Посмотрев друг на друга, они обнялись.

– Петрина, – прошептал Стив, гладя ее по голове. – Я скучал по тебе. Мне жаль, что я тогда отказался… от поездки к матери…

– Нет, папа, не стоит. Тебе не о чем жалеть. – «Ты даже не догадываешься, что ожидало бы тебя», – подумала она.

Стив удивленно посмотрел на дочь, вероятно, недоумевая, почему она так долго не приезжала, если готова простить его.

– Так. Похоже, ничто не излечит нашу семейную болезнь, – с улыбкой сказал он, меняя тему. – Болезнь у нас в крови. Ювелирные украшения вошли в твою жизнь и управляют тобой…

– Это такой шанс, папа!

Не удержавшись, Пет схватила сумку, вынула сапфир и положила его на ладонь. Анна тихо вскрикнула. Стив во все глаза смотрел на камень. Пет сообщила о том, как он попал к ней.

– Я позвонила в магазин и сказала, что больна. Сапфира никто не хватится, поскольку никто, кроме меня, не знает, что мистер Маккиннон собирался заказать для него оправу.

Анна сочувственно смотрела на Пет.

– Чем тебе помочь? – спросил Стив.

– Анна говорила, что у нее в горах есть маленький домик, где она иногда работает и куда вы оба ездите, когда хотите побыть одни. Мне нужно сосредоточиться. Если бы я могла…

– Конечно, поезжай туда. – Анна пошла к телефонному столику и вернулась с ключами и от домика, и от своей «тойоты». Объяснив Пет, как проехать, она вручила ей карту.

– Не исчезай надолго, – попросил Стив.

– Я вернусь через два дня.

– Но после этого…

Пет покачала головой:

– Это больше не повторится, папа.

Около полудня Дуглас Маккиннон вышел из белого лимузина у дверей «Дюфор и Иверес», элегантный, в твидовом пиджаке, шелковой сорочке и дорогих туфлях. Даже повязка на голове выглядела сегодня вполне безобидно. Он держал под руку Л илу Уивер.

Густые волосы тридцатишестилетней Лилы пышной волной спадали на плечи. Черты ее немного вытянутого лица – высокий лоб, округлые щеки, чуть заостренный подбородок – не были особо примечательны, но создавали впечатление гармонии. Цвет огромных миндалевидных глаз, опушенных густыми ресницами, казался то бледно-зеленым, то насыщенно изумрудным.

Изящная фигура и пышная грудь, неизменно выпиравшая из глубокого декольте, заставляли признать Лилу Уивер одной из самых красивых женщин мира.

Пока они шли от машины до дверей магазина, движение по Пятой авеню почти прекратилось. Пешеходы, раскрыв рты, глазели на звездную пару, из толпы слышались возгласы «Маккиннон и Уивер», водители притормозивших машин вытягивали шеи.

Как королевская чета, виновники суматохи степенно прошли по тротуару, дав пару автографов наиболее расторопным прохожим. Дуглас Маккиннон обычно избегал любопытствующих, но сегодня пребывал в самом благодушном настроении. Его агент позвонил и сообщил, что поездка в Калифорнию отменяется. Дугласу давали роль с условием, что он на протяжении съемок не прикоснется к спиртному. А самое главное, утром в отеле появилась Лила и сказала, что согласилась встретиться с мужем, только желая возбудить ревность Дугласа.

– Меня злит, когда ты мне не веришь, дорогой. – Она опустилась перед Маккинноном на колени и расстегнула ему ширинку.

Сейчас, входя в магазин «Дюфор и Иверес», Маккиннон светился от предвкушения удовольствия, ибо собирался вручить Лиле доказательство своей любви.

Но уже через десять минут звезды сидели в офисе Марселя Ивереса. Настроение Маккиннона испортилось, а глаза Лилы Уивер пылали зеленым огнем.

Марсель пытался успокоить разгневанных звезд. «Что сказал бы отец? – спрашивал он себя. – Как удержать ситуацию под контролем и не допустить, чтобы она переросла в скандал, который погубит репутацию фирмы?» Каждый шаг Маккиннона и Уивер фиксировали газеты. Если окажется, что подарок Маккиннона украден, это повлечет за собой непредсказуемые последствия.

– Мсье Маккиннон… мадемуазель Уивер… у вас есть все основания негодовать. Однако выслушайте разумное объяснение. Мсье Маккиннон сказал мисс д'Анжели, что не придет сегодня. Поэтому когда она позвонила и сказала, что больна…

– Я дал ей бесценный сапфир, уверенный, что она положит его в сейф, – перебил его Дуглас. – Мне совершенно наплевать, что случилось с девчонкой. Даже заболев оспой, она обязана сегодня появиться здесь.

– Она не приехала, полагая, что об этом никто, кроме нее, не знает, – вмешалась Лила Уивер. – Значит, здесь попахивает воровством.

– Воровством? – Глаза Марселя округлились. – Возможно, мисс д'Анжели поступила опрометчиво, но ей можно полностью доверять. И вы, вероятно, так полагали, мистер Маккиннон, иначе бы не отдали ей камень.

Дуглас неуверенно кивнул, но тут опять вмешалась Л ила.

– Судя по всему, – она положила руку с огромным рубином поверх руки своего любовника, – Дуглас пофлиртовал с маленькой шлюшкой, и та решила, что он подарил ей этот чертов камень.

– Пожалуйста, мадемуазель Уивер, я бы не хотел, чтобы вы говорили о наших сотрудниках в таких выражениях. Мисс д'Анжели – хорошая молодая женщина из порядочной семьи…

– Я не собиралась никого оскорблять, но и сама веду себя как шлюха, когда хочу заполучить что-нибудь красивое. Я не намерена ждать. Дуглас подарил сапфир мне. Так где же он?

Марсель улыбнулся.

– Он будет здесь через пятнадцать минут. Узнав, что мисс д'Анжели больна, я послал к ней домой главу нашей службы безопасности, и он сейчас привезет сапфир.

Маккиннон и Уивер молчали, поняв, что проблема вот-вот разрешится.

Тишину прервал телефонный звонок. Марсель поднял трубку и, выслушав Поля Джамисона, главу службы безопасности, побледнел.

– Что случилось? – в один голос спросили звезды.

Но не успел он ответить, как в комнату вошла Андреа Скаппа. Она посмотрела на Марселя, потом на знаменитых гостей.

– Говорите же, – потребовал Маккиннон. – Что случилось?

– Ты скажешь им или я? – спросила Андреа.

– Мисс Скаппа, вице-президент компании и главный менеджер по рекламе. – Марсель предложил ей сесть.

Андреа быстро поведала Маккиннону и Уивер последние новости:

– Глава службы безопасности не застал дома мисс д'Анжели. В квартире был только ее дед Джозеф Зееман. Но он знает о внучке не больше, чем мы с вами. Старик показал нашему сотруднику записку Пет, в которой она сообщает, что вернется через пару дней и просит не беспокоиться.

Лила вскочила.

– Ну что я говорила! Эта сука смылась с моим сапфиром. Вызывайте полицию.

– Мадемуазель, успокойтесь. Мы пока не знаем всех обстоятельств.

Маккиннон тоже поднялся и оперся руками о стол.

– Пока мы будем выяснять ваши чертовы обстоятельства, она долетит до Бразилии. Будь я проклят, но мне нравится эта девчонка.

– Пожалуйста, успокойтесь, я знаю эту женщину. Поверьте, она не воровка, – проговорил Марсель.

Андреа заняла сторону посетителей.

– Марсель, – ехидно осведомилась она, – уверен ли ты, что хорошо ее знаешь?

Марсель молча посмотрел на Андреа, по достоинству оценив и ее ревность, и логику.

– Полагаю, – продолжала Андреа, – мы без промедления займемся пропажей.

Марсель удивился. Он не хотел вмешивать в дело полицию и сокрушался, что так ошибся в Пет.

– Андреа, давай попробуем решить вопрос спокойно. – Он через силу улыбнулся Лиле. – Мадемуазель Уивер, ваша страховая компания, без сомнения, будет признательна вам, если вы не станете через газеты оповещать всех воров и грабителей о появлении у вас еще одной драгоценности. Нам всем нежелательна огласка.

– Марсель, малышка, что касается меня, то нежелательной огласки не бывает, – игриво заявила Лила.

Поникший Марсель позволил Андреа взять дело в свои руки.

– Мисс Уивер, мистер Маккиннон, пойдемте, пожалуйста, со мной, я помогу вам сделать необходимые звонки.

Они вышли из офиса.

Оставшись один, Марсель рассеянно посмотрел в окно. А знает ли он Петру д'Анжели лучше, чем этих людей на улице? Когда-то они чуть не сблизились, но то был короткий миг романтических фантазий. Он до сегодняшнего дня даже не знал, что Петра живет с дедом…

Затем Марсель вспомнил фамилию старика. Зееман. Джозеф Зееман. Он слышал эту фамилию.

Ну конечно, от отца! Но что говорил Клод об этом человеке?

Пожалуй, ему стоило раньше хорошенько разузнать все о Петре д'Анжели.

Едва завидев домик, Пет поняла, что это идеальное место для работы. Он располагался на склоне холма, в конце длинной грязной дороги и состоял из маленькой спальни и кухни с дровяной печкой, служившей и для обогрева, и для приготовления пищи. Эта же кухня была кабинетом и гостиной. Ночью дом освещала газолиновая лампа, а днем вполне хватало солнечного света. Холодную ключевую воду качал ручной насос, туалет стоял во дворе.

Анна как-то рассказывала Пет, что много лет назад купила на границе между штатами Нью-Йорк и Массачусетс небольшой участок земли за несколько тысяч долларов и с помощью друзей построила этот дом, тем самым осуществив свою давнюю мечту. По мнению Анны, ее домик был самым лучшим местом на земле, и только здесь она чувствовала себя полностью свободной.

Остановившись в ближайшем городке Хиллсдейл, Пет купила молока, яиц, кофе и фруктов.

Она подъехала к домику, когда утро было в разгаре, сварила кофе и села за работу. Ей предстояло найти главную идею. Как совместить простоту и элегантность? Пет мечтала создать оправу… единственно возможную для этого камня, идеальную оправу для идеального сапфира.

Поспешно делая наброски, она откладывала рисунки в сторону. Жук-скарабей с рубиновыми глазами и лапками, усеянными бриллиантами. Синее яйцо в гнезде из золотых прутиков. Планета со спутниками из жемчуга вокруг, подвешенными на золотых нитях.

Банально. Пошло. Грубо. Пет устала, но решения так и не нашла.

Чтобы передохнуть. Пет вышла прогуляться по лесу, но это не принесло ей желанного облегчения. А что, если не удастся придумать оправу и доказать, что только Пет стоит поручить эту работу? Она вдруг удивилась, что посмела уехать с чужим камнем стоимостью в четверть миллиона долларов.

Пет вернулась в домик с мыслью, что потратит еще один день и найдет ту единственную идею, которая отразит сущность камня и Лилы Уивер.

В четверг утром Пет услышала у поворота дороги звук мотора. «Странно, – подумала она. – Здесь дорога кончается и проезда нет». Пет встала и потянулась. В минувшую ночь она прилегла часа на четыре после того, как эскиз созрел в ее голове. Сделав набросок на бумаге, вчетверо больший, чем реальный размер будущего украшения, Пет раскрасила его цветными карандашами.

Выглянув в окно, она увидела, что неподалеку остановилась патрульная машина нью-йоркской полиции. Двое полицейских направились к дому. Пет поняла, что попала в беду.

В полицейском участке Мидтаун-Саут ее ввели в квадратную комнату с решетками на окнах, и она подумала, что ее оставят здесь. Однако Пет предложили пройти в маленькую комнату со столом и несколькими стульями. На столе стояла пепельница, полная окурков, комната густо пропахла сигаретным дымом. Сопровождавший Пет полицейский велел ей сесть и, выйдя из комнаты, запер дверь. Девушка подошла к окну и попыталась открыть его, но оно было заперто или забито.

Полицейские не обратили никакого внимания на объяснения Пет и на то, что она добровольно отдала сапфир, но обращались с ней довольно любезно, разрешили собрать вещи и, главное, взять эскизы.

– Расскажете все детективу. – Они посадили девушку в машину с толстыми бронированными стеклами, проволочной сеткой и без ручек на внутренней стороне двери.

Измученная бессонными ночами, испуганная и смущенная тем, что все так обернулось, Пет задремала.

Двери комнаты распахнулись. Вошедший седой мужчина был в широких брюках и серой спортивной куртке. Сев за стол, он раскрыл принесенную им папку.

– Здравствуйте, мисс д'Анжели, – сказал мужчина хрипловатым голосом заядлого курильщика. – Я детектив, сержант Латанзи. – Просмотрев бумаги, он поднял глаза. – Кажется, вы намерены сообщить о том, почему уехали с чужим сапфиром.

Пет рассказала, как было дело.

Детектив закурил и, скептически прищурившись, молча слушал. Когда Пет закончила, он потушил сигарету.

– Значит, вы не крали сапфир, а позаимствовали его на время. Верно?

– Да. – Пет с облегчением вздохнула. Детектив понял ее.

– Отличная история!

– Это не история!

– Давайте посмотрим на вещи с другой стороны, мисс. Вы взяли этот камешек в четверть миллиона баксов и исчезли. Как мы узнаем, что вы сделали бы с ним дальше? Может, встретились бы с каким-нибудь укрывателем краденого, взяли половину стоимости и махнули в Монте-Карло.

– Сержант, я и не думала делать ничего такого.

– Неужели? Значит, я должен отпустить вас домой? Но проблема в том, что вас подозревают в воровстве. Если же мы сопоставим ваши слова с поступками, то окажется, что здесь есть над чем подумать.

– Где мистер Маккиннон? Если бы мне позволили поговорить с ним… показать ему мою работу, все бы сразу прояснилось.

– Сомневаюсь, что сразу, мисс, поскольку именно Маккиннон подал на вас жалобу. Он считает, что вы его одурачили. – Детектив встал. – К тому же едва ли Маккиннон придет сюда. Жалобу нам привез его адвокат. Может, вы еще подумаете над своей историей? Если вы все изложите начистоту, это облегчит вашу участь.

Последняя надежда Пет рухнула. Она поняла, что ее намерения не так важны, как их интерпретация. Конечно, Маккиннон заподозрил, что она воспользовалась его нетрезвым состоянием.

– Сержант, – спросила она детектива, направившегося к двери, – что вы сделали с моими вещами?

– Все личные вещи вам вернут, мисс. Остальное – вещественные доказательства. – С этими словами Латанзи вышел.

Пет велела себе успокоиться, но не смогла. Предположим, ей не удастся никого убедить, что она не украла сапфир. Предположим, ей не позволят увидеться с Дугласом Маккинноном.

Она не знала, долго ли оставалась одна.

Дверь снова распахнулась.

– Принцесса, – послышался театральный шепот.

Пет обернулась и увидела полицейского с пышной рыжей шевелюрой.

– Да, это точно принцесса. – Полицейский вошел и закрыл дверь.

– Боже! – Пет прищурилась, боясь, что зрение обманывает ее. Но нет, полицейским был не кто иной, как Лайэм О'Шей. Загорелый и румяный Лайэм О'Шей – – гроза Чертовой кухни.

– Лайэм! – воскликнула Пет. – Ты полицейский?

Лайэм расплылся в знакомой улыбке, сводившей с ума всех подружек. Она улыбнулась. Осознание абсурдности ситуации на миг заглушило страх и отчаяние.

– Жизнь время от времени играет с нами дьявольские шутки, не так ли, принцесса? Я полицейский. Ты?.. Я не поверил своим глазам, увидев, как тебя провели по коридору. А потом услышал, что речь идет о грандиозной краже! Но мы сейчас…

Он говорил весело и бодро, но Пет охватило отчаяние.

– О, Лайэм, произошла ужасная ошибка.

– Ну что, поговорим о том, кем стал я, или о тебе? – Лайэм снова улыбнулся, давая понять, что он на ее стороне. – Расскажи мне, принцесса, как тебя угораздило влипнуть в такую историю.

– История очень длинная.

– Я закончил дежурство, так что у меня полно времени.

Его забота тронула Пет. Она решила начать с самого важного – с мечты стать дизайнером ювелирных украшений. Пет никогда не рискнула бы рассказать об этом прежнему Лайэму.

Когда она закончила, О'Шей сказал:

– Думается, вызволить тебя может только сам Маккиннон.

– Это нелегко, но если я покажу ему мои рисунки, возможно…

Лайэм кивнул.

– Как ты думаешь, где он сейчас?

– Вероятно, на репетиции. У него через две недели премьера.

– О да, «Ричард III». Ладно, принцесса, посиди пока тут, а я постараюсь привезти его сюда.

Пет не сомневалась: Лайэм сделает все, что в его силах, и даже более.

– Лайэм, я не хочу…

Но дверь за ним уже закрылась.

– Принцесса?..

Пет спала, положив руки на стол и опустив на них голову. Когда голос Лайэма разбудил ее, она не сразу поняла, где находится.

– Дуглас?

Маккиннон в костюме Ричарда III стоял рядом с Лайэмом О'Шей. За ними маячил детектив Латанзи. Маккиннон вскинул бровь:

– Я не думал, что ты обыкновенная воровка, Петра. Признаться, я считал тебя необыкновенной во всем. Однако всем известно, что я плохо разбираюсь в людях. И в конце концов, люблю Лилу Уивер.

Он говорил без злобы, скорее разочарованно.

– Дуглас, я сейчас все объясню.

– Надеюсь.

Прежде чем Пет начала, Лайэм протянул ей блокнот с набросками.

Благодарно улыбнувшись ему, она взглянула на Маккиннона. Пет хотела предварить показ эскизов коротким объяснением, но передумала. Пусть ее работа говорит сама за себя. Если Дуглас в состоянии понять и простить ее, рисунки скажут больше, чем тысячи слов. Пет открыла блокнот там, где был нарисован огромный сапфир в придуманной ею оправе, и протянула его Маккиннону.

Он взял блокнот, подошел к окну и вдруг, откинув голову, расхохотался. Потом повернулся и сказал Пет:

– Хочешь знать, как я получил первую роль? Она кивнула. Полицейские молчали.

– В Бристоле ставили Юлия Цезаря. Я пошел на прослушивание, и мне отказали. А когда состоялась премьера, я пробрался за кулисы и затесался в массовку. Никто ничего не заметил, поэтому на следующий день я сделал то же самое. Потом еще. И так каждый день. И однажды, когда вся толпа кричала: «Да здравствует Цезарь», я крикнул: «Аве!». – Дуглас пожал плечами и улыбнулся. – И меня заметили. – Он подошел к Пет. – Ты сделала в точности то же самое, прекрасная Петра. Ты сделала так, чтобы тебя заметили.

– Каков же ваш вывод, мистер Маккиннон? Вы забираете жалобу? – спросил детектив Латанзи.

Дуглас взглянул на девушку.

– Петра, я думаю, Лиле понравится твоя работа. Ты успеешь закончить ко дню премьеры? Так, чтобы это был сюрприз?

Пет просияла.

– Это зависит от того, возможно ли работать в тюрьме.

Маккиннон подмигнул полицейским.

– Ну сама выбирай, дорогая. По-моему, ты предпочитаешь работать взаперти. – Он направился к двери, на ходу кинув полицейским: – Отпустите девчонку.

Наступила тишина. Латанзи хмуро посмотрел на Лайэма О'Шей:

– Тебе повезло, Лайэм. Ты был на волосок от увольнения.

Глава 8

Пет обосновалась в маленькой ювелирной мастерской на рабочем месте Джозефа. Здесь были все необходимые инструменты и газовая горелка для работы с металлом.

Она часто засиживалась до полуночи, перебиваясь бутербродами и суповыми стаканчиками, которые разогревала на горелке. Здесь ее никто не тревожил, лишь изредка звонили Стив или Анна, да иногда Джозеф справлялся, как там внучка. Сама Пет заказывала по телефону материал и пару раз позвонила Филиппу Мишону, когда ей были нужны советы профессионала.

В «Дюфор и Иверес» она больше не ходила. Разозлившись на Марселя, Пет не считала себя обязанной уведомить его лично, что она увольняется. Из разговора с Дугласом Маккинноном, который на следующий день после ее освобождения прислал огромный букет цветов, а вечером позвонил и извинился, Пет поняла, что весь сыр-бор по поводу ее исчезновения устроили Лила и Андреа. Они надавили на Марселя и вынудили его обратиться в полицию.

– Бедный парень пытался что-то сказать в твою защиту, но дамы быстро заткнули ему рот, – пояснил Маккиннон и смущенно добавил: – И я ничем не мог помочь.

Она легко представила себе всю эту сцену. И то, что Марсель пытался что-то сказать в ее защиту, ничуть не смягчило гнева Пет. Он ведь знал, что она не способна совершить преступление, и все же уступил Андреа.

В пятницу вечером в мастерской раздался звонок. Услышав голос Марселя, Пет повесила трубку, но полчаса ей не удавалось собраться и продолжить работу.

В субботу он звонил дважды. Подняв трубку во второй раз, Пет сказала ему, что им не о чем разговаривать.

В понедельник днем она ждала посыльного с материалом для работы. В железную дверь постучали. Пет открыла и увидела на пороге Марселя в роскошном темно-бордовом кашемировом плаще. Он выглядел слишком эффектно.

– Не захлопывай дверь перед моим носом, – сказан Марсель. – Я все равно не уйду.

Ее гнев вспыхнул с новой силой. Пет впустила его в мастерскую. Они стояли в неловком молчании.

– Чего ты хочешь от меня? – спросил Марсель.

– Я давно сказала тебе, что хочу быть дизайнером, но ты не дал мне такой возможности.

– Ты действительно хочешь только этого, Пет? Или тебе нужен небольшой скандал? Может, ты обрадуешься, погубив репутацию фирмы? Ведь люди теперь думают, что мы не способны обеспечить безопасность драгоценностей наших заказчиков.

Пет попятилась назад, пораженная его словами.

– Марсель, я и не предполагала, что наврежу тебе. Если бы ты доверял мне, если бы подождал денек, я приехала бы в магазин с эскизом оправы и показала бы его Маккиннону. Я выполнила бы оправу в мастерской фирмы, и работа вышла бы под маркой «Дюфор и Иверес».

Марсель внимательно посмотрел на нее, и на его лице мелькнула горестная улыбка.

– Я доверял. – Он накрыл ее руку своей. – Но мне нелегко довериться тебе. Я до сих пор не знаю точно, чего ты хочешь от меня.

– Я же сказала тебе…

– Не все. Например, утаила от меня, что ты внучка того, кто испортил самый большой бриллиант, который когда-либо видел мой отец.

У Пет екнуло сердце. Она подозревала, что в связи с ее арестом эта история выплывет наружу.

– А если бы я, все рассказала, ты дал бы мне шанс попробовать свои силы? Твой отец записал моего деда в черный список.

– Именно поэтому этот шанс так много для тебя значил? Ты ожидала дня, когда сможешь отомстить?

Пет покачала головой.

– Как жаль, что ты так думаешь. Я надеялась, что, работая на тебя, возмещу ущерб, нанесенный когда-то фирме моим дедом.

– Тогда, может, сейчас воспользуешься этим случаем? Маккиннон рассказал мне, что ты собираешься сделать с сапфиром. Идея великолепна. Вернись и сделай это для меня… и для фирмы. Тебе отведут место в мастерской, мы оплатим все материалы, ты получишь жалованье сотрудника…

– Нет, Марсель. Слишком поздно. Я уже оплатила все долги перед тобой и перед фирмой. И не раз, я думаю.

Он молчал, и Пет видела, как у него на виске дергается жилка.

– Не совсем, – ответил Марсель и внезапно обнял ее, притянул к себе и поцеловал в губы.

На какой-то миг последний отблеск умершей мечты мелькнул в сознании Пет, но ярость тут же вновь охватила ее. Пет оттолкнула его.

– Убирайся! И не смей больше приходить!

– Прости, но я… – Марсель замялся, опустил голову и, чуть постояв, вышел.

Прошло несколько часов, прежде чем Пет снова приступила к работе.

В ресторане было шумно и весело. Все знаменитости города считали своим долгом разделить триумф Дугласа Маккиннона. Его сегодняшнее выступление в премьере «Ричарда III» завершилось бурными овациями. Восторженная публика не отпускала Дугласа со сцены целых двадцать минут. Теперь осталось только выслушать приговор критиков, а они иногда пишут так, словно видели совершенно другой спектакль и не в этом театре.

Стоя в толпе, Пет услышала, как где-то рядом в потолок выстрелила пробка, и через минуту кто-то подал ей бокал. Воздух в зале, казалось, искрился, как и холодное шампанское. Пет жалела, что она не может разделить радость этого вечера с Чарли или дедом, поскольку мужчины в ее жизни по-прежнему не было. Но Маккиннон специально попросил ее прийти одну. Он хотел, чтобы кульминацией праздника стало вручение Лиле подарка. Это должно было пройти в интимной обстановке: только он, Лила и Пет.

– Мне кажется, обстановка станет еще более интимной, – заметила Пет, – если меня с вами не будет.

– На это у меня особая причина, девочка. Ты создатель. Выступая на сцене, я должен видеть лица тех, для кого я играю. Почему бы и тебе не посмотреть, как я подарю этот сапфир Лиле?

Конечно, Пет очень хотелось увидеть реакцию Лилы, но она не понимала, почему Дуглас решил преподнести этот подарок в интимной обстановке.

Через пять минут после того, как Пет приехала в ресторан, появился виновник торжества в черном фраке и белой сорочке. Его светлые волосы блестели, голубые глаза сверкали от возбуждения. Во рту Дуглас держал тонкую сигару и широко улыбался. «Он выглядит божественно», – подумала Пет.

Но еще восхитительнее была Лила Уивер. Поверх красного бархатного платья с глубоким декольте, обнажавшим ее длинную шею и молочно-белую грудь, был небрежно накинут соболиный мех редкого оттенка. На шее в тон глазам висел огромный, в форме сливы, изумруд, вне всякого сомнения, реликвия, сохранившаяся от прежнего брака или подарок любовника.

Да, Маккиннон и Уивер появились здесь с мастерством, необходимым для настоящего торжества. Дуглас театральным жестом обвел рукой зал и обворожительно улыбнулся.

– Друзья, – начал он хорошо поставленным голосом, а Лила взмахнула руками, отчего меха соскользнули с ее плеч. Она позволила им упасть, справедливо полагая, что кто-нибудь подхватит их.

Пет с замиранием сердца следила за этим представлением, медленно потягивая шампанское.

– Уивер – это что-то, – услышала Пет за спиной восхищенный голос.

Да, эта женщина обладала несравненной красотой.

Но все внимание Лилы было приковано к тому, кто стоял рядом с ней. Несмотря на шум и восторженные возгласы, она смотрела на него так, словно они с Дугласом были не в центре переполненного зала, а на залитой лунным светом поляне. Они поцеловались – не притворно, не застенчиво, как это делают на людях, а долго и чувственно. Все в зале затаили дыхание, и Пет ощутила зависть. Ей хотелось бы знать, какие эмоции испытывают великие люди, стать объектом их желания.

Наконец Уивер и Маккиннон разомкнули объятия. Вновь зазвучали голоса и смех. Везде, куда бы ни посмотрела Пет, она видела знаменитостей с Бродвея и из Голливуда. Мимо, победоносно улыбнувшись ей, прошел Уоррен Битти, и Пет напряглась. «Держись свободнее», – приказала она себе и взяла еще один бокал шампанского.

– Пеееетра! – прокатился по залу голос Маккиннона. Оглядевшись, она увидела, что он знаком просит ее подойти.

Когда она поравнялась с Дугласом, он наклонился и спросил ее:

– Нравится?

Пет достала из сумочки маленькую антикварную серебряную шкатулочку, перевязанную такой же синей, как сапфир, шелковой лентой.

Дуглас легонько отвел руку девушки.

– Сделай милость, подержи ее пока у себя. Я хочу подарить ее Лиле в более спокойной обстановке.

Внезапно появился Леонард Бернстайн и тепло обнял Маккиннона.

Пет опустила шкатулочку в сумку.

Сразу после полуночи продюсер взобрался на стол и прочитал заметку из «Таймс». Маккиннон обладает таким редким даром, писали в газете, «что, находясь на сцене, становится настоящим Ричардом III и заставляет зрителей поверить, будто они вместе с ним во дворце». Как и другие, Пет зааплодировала.

Вечер продолжался. Выпив еще шампанского, Пет ощутила долгожданную легкость. Вскоре она запросто беседовала о спектакле и вообще о жизни в Нью-Йорке с Энди Уорол, Бьянкой Джаггер и с другими гостями, чьи лица были ей хорошо знакомы, хотя Пет не могла вспомнить их имен.

Прошло несколько часов. Пет потеряла счет выпитым бокалам шампанского. И вдруг у нее над ухом раздался театральный шепот Маккиннона:

– Мы собираемся уходить, крошка. Бери пальто и жди нас на улице.

Она простояла у входа минут десять, пока из дверей в окружении друзей не появилась звездная пара. Попрощавшись с друзьями и раздав автографы, Уивер и Маккиннон сели в поджидавший их лимузин. Пет села впереди и увидела, что Лила смотрит на нее в зеркало водителя. Не считая нескольких приходов Уивер в магазин «Дюфор и Иверес», это была их первая встреча.

– Ты прав, Дуглас, – сказала Лила. – Она хороша собой. Когда я была ее клиенткой, меня интересовали только камни, и я не замечала этого. Но сегодня гораздо важнее, удалось ли ей сделать что-то действительно красивое. Как по-вашему, мисс д'Анжели?

Пет процитировала фразу, которая когда-то вдохновила ее стать дизайнером.

– Красота, мисс Уивер, в глазах смотрящего. Когда вы увидите мою работу, только тогда… и только вы… сможете ответить на свой вопрос.

Лила улыбнулась:

– Мм. А ты не глупа. Что ж, давай я посмотрю…

– Нет-нет, – вмешался Маккиннон. – Это обряд. Его нельзя совершать на заднем сиденье лимузина.

Рассмеявшись, Лила потерлась носом о щеку Маккиннона.

– Дуглас, ты знаешь не хуже меня, что на заднем сиденье машины можно делать все что угодно.

– Это вызов? – игриво спросил он.

Желание охватило их. Руки Дугласа жадно заскользили по телу Лилы.

Странно, но это не смутило Пет. Вероятно, шампанское притупило обычно острое чувство приличия. Или все дело в том, что Маккиннон и Уивер – те, кто создает свои правила, принимаемые окружающими.

Внезапно машина остановилась возле отеля «Плаза». Они вошли в вестибюль, и Лила взяла Пет под руку.

Поднявшись в номер, Маккиннон откупорил бутылку и наполнил бокалы, хотя Пет и так уже еле держалась на ногах.

– За новые начинания! – Он поднял свой бокал. Отпив половину, Маккиннон приблизился к Лиле и обнял ее. – Что ж, Петра, пора…

Пет достала из сумочки серебряную шкатулочку и положила Дугласу на ладонь.

Маккиннон восторженно смотрел на Лилу.

– Как я люблю тебя! – серьезно сказал он, словно декламируя стихотворную строку. – Ты получишь ответ, когда взглянешь на это. – С этими словами он вложил шкатулку в руку Лилы.

Эта женщина за свою жизнь получила много даров и привыкла к этому. Приняв очередное подношение, она устало улыбнулась. В ее лице не было ни следа возбуждения или нетерпения, только пальцы выдавали любопытство Лилы, поспешно развязывая ленточку..

Но в тот момент, когда она откинула крышку шкатулочки, глаза ее засияли от восхищения.

Сапфир превратился в огромный голубой глаз, платиновая оправа – в веки с чуть восточным разрезом. Край оправы, выложенный крошечными ониксами, создавал иллюзию, будто веки подведены тушью. Темно-зеленые изумрудные ресницы были так тонки, что, казалось, дрожали на платиновых веках. Все завершали несколько округлых бриллиантов, словно слезинки сверкавшие в изумрудных ресницах.

Этот глаз обладал гипнотической силой. Его можно было приколоть к платью или повесить на цепочку. Глядя на него, каждый подумал бы, что камни такие же живые, как те, кто смотрит на них.

Молчание нарушил Маккиннон:

– Ну что, девочка, нравится?

– Нравится? О, Дуглас! Это самая изумительная вещь, какую я видела. Я обожаю тебя. – Лила потрепала Маккиннона по щеке, совсем не так сексуально, как смотрела на него на вечеринке, но не менее искренне.

Пет сделала шаг к двери, собираясь сказать «Спокойной ночи», но Лила остановила ее:

– Мисс д'Анжели… леди ангелов, вы великая художница. Но вы должны остаться и закончить картину.

Пет вопросительно посмотрела на нее. Лила направилась к ней.

– Украшение нужно надеть. Приколите мне его.

Пет колебалась, не зная, какую игру затевает звезда, но чувствуя, что все это не вполне невинно. Однако Дуглас ободряюще кивнул ей, и Пет подошла к Лиле. Та взяла ее за руку и притянула к себе так близко, что Пет почувствовала тепло ее дыхания.

– Где ее лучше носить, как по-твоему? Здесь? – Лила приложила брошку к плечу. – Или здесь? – Она поместила ее справа возле выреза.

– Вот здесь. – Взяв у Лилы брошь, Пет приколола ее. Лила вновь сжала руку девушки.

– Такие драгоценности обычно имеют имя, – вкрадчиво прошептала она. – Как бриллиант «Надежда» или рубин «Мандалай». Тебе не кажется, что и моя брошь должна иметь имя?

– «Звезда Уивер», – сказал Маккиннон, наливая себе виски.

– О нет, дорогой. Это так скучно. Я не хочу, чтобы столь изысканная вещь носила такое земное имя. – Она снова взглянула на Пет, руки которой все не выпускала из своих пальцев. – Ты думала об имени?

– Да, с самого начала. Я хотела назвать ее «Глаз любви».

– «Глаз любви», – несколько раз произнесла Лила на разные лады. – Изумительно. Журналисты будут в восторге. И публика тоже. Делай правильные ходы, леди ангелов, и доберешься до самого верха. Будешь рядом со мной и Дугги. – Она подмигнула Пет и посмотрела на Маккиннона. – Как ты думаешь, Дугги, нам это понравится? Нам понравится, если леди ангелов будет рядом с нами?

Маккиннон смущенно улыбнулся:

– Едва ли, дорогая, мне это подойдет. К тому же наша прекрасная Петра собиралась домой.

– Домой, Дугги? Но она часть моего нового сокровища. Я хочу, чтобы этой ночью она была частью всего. – Лила провела рукой по щеке Пет. – Останься с нами, леди ангелов, останься на всю ночь.

Внезапно Пет поняла, куда клонила Уивер с того момента, когда попросила ее закончить картину. Нет, даже раньше, когда Маккиннон потребовал, чтобы она пришла на вечер одна. Пет остолбенела, но в ней тут же проснулось любопытство.

Ее нерешительность Лила истолковала как согласие. Она снова взяла Пет за руку и потянула в спальню.

– Идем.

Пет испугалась. Жизнь, проведенная в границах условностей, не позволяла ей так легко отказаться от них.

Заметив ее неуверенность, Дуглас процитировал слова Фальстафа:

– «Говорят, есть что-то божественное в нечетных цифрах».

И Пет последовала в спальню за Уивер.

– Ты художница, Петра, – прошептала Лила. – Ты как мы… Тебе нужно все испытать самой.

– Ты можешь уйти, если хочешь, – предложил Маккиннон.

Пет покачала головой. Ее слегка мутило – то ли от неожиданного успеха, то ли от шампанского, но она не потеряла над собой контроль. Пет хотела чувствовать… испытывать сама, как сказала Лила. К ней медленно подошел Дуглас, и она закрыла глаза, когда он коснулся ее губ. Потом он поцеловал Пет снова, уже более настойчиво, и его язык пробился сквозь ее губы. По всему телу Пет разлилось тепло, но не такое, как от шампанского, а теплее и нежнее, и она отдалась во власть ощущений.

Почувствовав новый поцелуй, она открыла глаза и увидела, что Дуглас Маккиннон стоит в стороне и улыбается, а ее целует Лила Уивер.

Внезапно Дуглас схватил Пет на руки и понес к кровати. Не успела она коснуться покрывала, как Лила начала стягивать с нее чулки. Дуглас же снял с Пет платье и обнажил груди. Потом покрыл их поцелуями.

Ощущения атаковали Пет со всех сторон. Лила лизала ей пальцы ног, а Дуглас гладил бедра и ягодицы, одновременно целуя соски.

Но атака шла и изнутри. «Нет! – кричал ей голос разума. – Остановись! Так нельзя!» Но еще более громкий голос убеждал Пет узнать, каково устанавливать свои правила и пренебрегать условностями.

Чья-то рука скользнула по ее обнаженной ноге, затем по бедру, чуть раздвинула ноги и проникла под тонкие эластичные трусики. Пет не знала чья, но к тому моменту, когда рука достигла чувствительного места между ногами, это уже не имело значения. Пет задрожала, из ее груди вырвался стон, который Дуглас приглушил поцелуем.

Затем все пошло как в ускоренной съемке. Они все трое лежали нагие на кровати. Пет между Лилой и Дугласом. Он поцеловал ее, потом потянулся и через ее плечо поцеловал Лилу, а его массивный пенис уперся ей между ног. Лила скользнула губами по талии и бедрам Пет.

Она застонала от удовольствия, а Лила взяла ее руку и положила на пенис Маккиннона.

– Чувствуешь, – спросила она, – как он хочет тебя?

К тому моменту когда Дуглас положил Пет на спину и приготовился войти в нее, Лила начала покусывать ей соски. Пет охватило неистовое возбуждение.

Дуглас наконец вошел в нее и внезапно перевернул так, что она оказалась верхом на нем. Лила тут же вспрыгнула на Дугласа впереди Пет. Держа Пет за талию, Дуглас направлял ее вверх и вниз, одновременно ртом доставляя удовольствие Лиле. Та, обернувшись, обхватила руками лицо Пет и крепко поцеловала.

На мгновение Пет охватило беспокойство, но оно тут же растворилось в теплых волнах наслаждения. Ее больше не нужно было направлять. Она уже не могла, даже если бы захотела, остановить волшебный ритм. Дуглас потянулся к ее грудям, погладил и слегка сжал их. Лила коснулась Пет так, что усилила пальцем ощущения до почти невыносимого блаженства.

Дуглас обнял Лилу, и она гортанно застонала. Пет замерла, услышав, как знакомый всему миру голос выкрикивает: «Еще, еще, еще, черт возьми! Да! Да! Да!»

В тот момент, когда Лила закричала от оргазма, Пет почувствовала, что Дуглас взорвался внутри ее. Она и сама затрепетала, а из груди ее вырвался хриплый крик: «О Боже!»

Потом они все трое, потные, тяжело дыша, лежали на кровати.

Через минуту Лила прошептала:

– Ты была восхитительна, леди ангелов. Правда, Дуглас? Одна из лучших, которые когда-либо…

Услышав эти слова, Пет смутилась. Зачем она замарала вечер, который мог стать лучшим в ее жизни? Соскочив с кровати, Пет быстро собрала с пола одежду.

– Петра, – сонно пробормотал Маккиннон, – не надо. Ни о чем не жалей, пожалуйста…

Она посмотрела на обнаженные силуэты и хотела что-то сказать, но не нашла слов. За что их винить? Уж если кто и виноват, то только она сама. Это их мир и правила, естественные для них. Но не для нее.

– Пусть уходит, Дугги, – сказала Лила. – У нас есть мы. – Она хрипло рассмеялась и добавила: – И «Глаз любви».

Пет оделась в соседней комнате, вышла в коридор и побежала к лифту.

Похмелье улетучилось, и ею все больше овладевало смущение. Почему она позволила им использовать себя? В благодарность за то, что разрешили сделать для них ювелирное украшение? Или ее ослепила возможность стать участницей оргии двух самых популярных людей на планете?

Нет, здесь что-то еще. Что-то более властное заставило ее потерять рассудок.

Миновав ярко освещенный вестибюль, Пет выбежала в прохладу ночи. Напротив отеля, через дорогу, за высокой каменной стеной виднелись деревья Центрального парка. На ветвях начинала пробиваться листва. Стена и бледные силуэты деревьев внезапно поразили Пет. как видение из ночного кошмара…

Затем она поняла, что это не ее кошмар, а кошмар Беттины. Пет подумала о стенах, окружавших лагерь, о высоких трубах, над которыми вился дым крематория…

Она наконец поняла, что побудило ее испытать новые ощущения… подчиниться чужой похоти. Именно так заставила себя поступать ее мать, чтобы остаться в живых.

Может, это был способ разгадать мысли и чувства Беттины? Или, напротив, в день своего триумфа Пет решила подвергнуться наказанию перед тем, как принять благословение фортуны?.

Смахнув с глаз слезы, она пошла к Пятой авеню, чтобы взять такси. Стыд и смущение ушли. Но не желание. Пет нуждалась в мужчине, с которым ее связала бы взаимная любовь. Будь в эту ночь такой мужчина с ней, она не потеряла бы голову и не сделала столь безрассудного шага.

Утром посыльный принес Пет три дюжины кремовых роз. В букет был вложен конверт с чеком от Дугласа Маккиннона. Пет раньше договорилась с ним, что он оплатит материалы и камни, купленные ею для «Глаза любви» за двадцать пять тысяч долларов. Она надеялась получить от него за работу еще десять тысяч. Но чек был выписан на пятьдесят. К нему была приложена записка, написанная рукой Лилы Уивер.

«Наша милая Пет!

Спасибо за бесценный подарок, который ты преподнесла нам прошлой ночью, и прости, если мы обидели тебя. Мы хотели, в свою очередь, подарить тебе то, что могут только люди в нашем положении.

Ты видела нашу любовь и вряд ли поверишь в это, но у меня весьма старомодные взгляды. Я хочу выйти замуж за человека, которого безумно люблю, – за Дугласа. Свадьба состоится через месяц. Сегодня в три часа дня в отеле «Плаза» мы проводим пресс-конференцию и там сообщим о своем решении и покажем публике «Глаз любви». Он станет знаменит как дар, покоривший мое сердце. И ты вместе с ним, дорогая Пет. Думаю, не ошибусь, если скажу, что с этой минуты весь мир у тебя на ладони.

С любовью и благодарностью, Лила».

Пет снова посмотрела на чек и вдохнула аромат цветов. Какие бы ошибки она ни совершила, они уже не имеют значения. Пет вступила на свой путь. Ее талант освобожден из темницы.

Ах, если бы исполнилось еще одно ее желание!

Глава 9

– На твоем месте, – сказала Джесс, – я бы говорила «да» всем и на все предложения.

– Я уже испытала множество неприятностей от того, что на все отвечала «да», – возразила Пет.

Вчера вечером она приехала на побережье Монток в дом родителей Джесс, которые сейчас гостили у друзей, и рассказала подруге о своем приключении с Уивер и Маккинноном. Джесс убеждала ее ни о чем не жалеть.

Пет и Джесс лежали в купальниках на песчаном берегу, прикрыв лица большими соломенными шляпами. Для начала мая было довольно тепло, и они намазались кремом для загара. Поскольку Фернандо уехал к родителям в Мадрид, Джесс пригласила Пет провести с ней несколько дней, и та с радостью воспользовалась предложением. Последние две недели были самыми трудными в ее жизни.

После того как Уивер и Маккиннон объявили о своей свадьбе, а на всех журнальных обложках и даже в «Нью-Йорк тайме» появились их фотографии, для Пет начались бурные времена. На фото Лила была в закрытом черном платье, и оно великолепно оттеняло брошку, приколотую у горла. Лила специально привлекала к этой драгоценности внимание, говоря журналистам, что только «Глаз любви» открыл ей, как глубоко она любит Маккиннона. Петра же получила признание прессы как дизайнер.

Все последние дни ее телефон не смолкал – ни дома, ни на работе. «Таймс» собиралась поместить о Пет большую статью в рубрике «Подробности», выходившей каждую среду. Другие газеты и журналы хотели взять у нее интервью. Позвонил Уолтер Хоувер из «Тиффани» и спросил, не согласится ли Пет подписать контракт на изготовление украшений для их магазина. Корпорации и рекламные агенты наперебой приглашали Пет сотрудничать в специальных кампаниях и даже предлагали сделать ювелирный вариант их торговой марки и логотипа.

Она записывала все звонки и обещала ответить, как только все обдумает.

На вторую неделю после того как брошь увидели зрители, пошли слухи, что журнал «Вог» позаимствовал ее у Лилы, желая сделать репродукцию для будущей обложки. Лила подлила масла в огонь, заявив, что получила предложение продать «Глаз любви» за два миллиона. Она уверяла, что брошка наделена магической силой. Тот, кто ее носит, становится красивее и острее чувствует любовь.

Наконец во вчерашнем выпуске журнала «Нью-Йорк», на обложке которого крупным планом был изображен «Глаз любви», появилась история о том, как создавалась брошка, в частности, нежелательные для Пет подробности о «заимствовании» сапфира, ее аресте и освобождении после вмешательства Маккиннона, увидевшего эскиз. Пет сначала подумала, что эти подробности рассказали журналистам Лила или Дуглас, полагавшие, что нежелательной рекламы не существует. Потом она заподозрила, что это тонкая месть Марселя или Андреа. Но Пет не стала выяснять, кто сообщил информацию. Ей хотелось оставить все случившееся позади.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда Джесс и Пет направились к дому.

– Ты так спокойно относишься ко всему, что случилось, Пет, – заметила Джесс. – Неужели ничуть не взволнована?

– Конечно, взволнована. А что касается спокойствия, то я знаю, как важно удержаться от неправильного шага. Я хочу идти к цели медленно, но верно. Мне следует беречь свое имя, то есть не заниматься побрякушками в погоне за быстрыми деньгами.

Джесс с восхищением посмотрела на подругу и больше не проронила ни слова, пока они не поднялись по ступенькам на каменное патио, выходящее к океану.

– Мне нужен твой совет, Пет, – наконец проговорила она.

Пет села за столик.

– Выкладывай.

– Может, мне забеременеть? Ну хотя бы попытаться?

– До брака?

– В том-то все и дело. Я знаю, что Фернандо хочет на мне жениться, но отец все время воздвигает препятствия. Говорит, например, что мы должны подождать, пока Фернандо не начнет зарабатывать. Чтобы убедить отца, нужны годы, а я боюсь, что Нандо не станет ждать. Он, конечно, меня очень любит, но может устать… или сочтет себя оскорбленным.

Пет задумалась. Хотя Фернандо вел себя безукоризненно по отношению к Джесс и исполнял каждое ее желание, Пет не покидали сомнения.

– Джесс, я не знаю, что правильно, а что нет. Каждому свое. Но по-моему, это рискованно. Твои родители заботятся о твоем благе. Возможно, у них есть опасения, что Фернандо женится на тебе… не только из любви.

– Из-за денег. Он к ним неравнодушен.

– Твои родители это чувствуют и хотят убедиться, что Фернандо действительно любит тебя. Но, забеременев, ты не докажешь им этого. Идея принадлежит тебе, но обвинят Фернандо. Твои отец и мать заподозрят, что он таким образом решил добиться своего.

Джесс задумчиво кивнула.

– Ты права. Остается надеяться, что папа скоро даст согласие. Иначе я свихнусь.

В дверях появилась служанка.

– Мисс д'Анжели, вас к телефону.

– О Боже, даже здесь, – вздохнула Пет. Она оставила телефон деду на крайний случай, если что-то случится с ним или с мамой. Видимо, Джозеф вопреки ее просьбам все же дал его каким-нибудь журналистам.

– Скажи им, – велела служанке Джесс, – что мисс д'Анжели уехала на несколько дней.

Пет улыбнулась.

– Скажите, что я вернусь в понедельник. Служанка замялась.

– Этот джентльмен очень настаивал. Он сказал, что звонит по личному делу… мистер Сэнфорд.

Пет не сразу сообразила, кто это, и служанка направилась в дом.

– Подождите! – вдруг закричала Пет. – Не вешайте трубку! – И бросилась в дом вслед за служанкой.

– Еще не поздно взять свои слова назад? – спросил Люк так, словно продолжал прерванный разговор.

– Я не смотрела на часы, – ответила Пет. Он рассмеялся.

– Я видел фотографию той безделушки, которую ты сделала для кинозвезды, и понял, что я полный дурак.

– Брось. Где ты сейчас? Как Робби? Что ты в последнее время изобрел? Мы можем встретиться? – Пет удивилась тому, что задала столько вопросов и очень хотела получить ответы на них. А еще более – на те вопросы, которые она не решалась задать. «Ты думал обо мне так же часто, как я о тебе? Любил ли ты какую-нибудь женщину с тех пор, как мы расстались? Ты так же волнуешься, услышав мой голос, как и я твой?»

А еще возникли вопросы к себе самой. Почему она чувствует такую близость к едва знакомому мужчине? Неужели так изголодалась по любви?

В джинсах и белой в синюю полоску гондольерской рубашке, позаимствованной у Джесс, Пет стояла у края маленького аэродрома и смотрела, как одномоторный самолет, сделав круг над полем, плавно опустился на посадочную дорожку.

Проведя несколько часов в суете, выбирая, что надеть и как выглядеть, Пет решила держаться как можно проще. Волосы она зачесала назад и перехватила лентой, косметикой почти не воспользовалась. По небольшому опыту общения с Люком Сэнфордом, по его манере одеваться, по видавшему виды автомобилю, по его отношению к драгоценностям Пет догадалась, что он любит простоту во всем.

Самолет подрулил к домику, служившему терминалом, и Пет пошла вперед.

Люк предлагал увидеться в субботу, но она напомнила ему, что Беттина все еще в клинике «Коул—Хафнер», и это обычный день визитов. Тогда он сказал, что доставит Пет в Коннектикут на своем самолете. Упоминание о самолете удивило ее, ибо она считала это игрушкой богатых. Но когда Пет увидела маленький самолетик, ее мысли приняли иное направление. Он был собран явно из подержанных деталей, о чем свидетельствовали разномастная окраска и облезлый фюзеляж. Пет жалела, что согласилась лететь с Люком… пока самолет не остановился и он не появился из кабины.

Люк, в короткой кожаной куртке, штанах цвета хаки и в очках авиатора, походил на посредственного актера, играющего летчика, когда по-киношному спрыгнул с крыла на землю. Мгновение они молча смотрели друг на друга. Люк был точно таким, как Пет запомнила его. Такие же растрепанные каштановые волосы, такой же важный вид и уверенность в себе. Она очень обрадовалась, увидев его, но боялась сказать банальность.

Пет посмотрела на самолет.

– Где ты на нем летаешь? В цирке?

– Возможно, самолет на вид не так хорош, но я летаю на нем повсюду, и он доставит нас, куда ты захочешь.

– Как и автомобиль.

Люк с улыбкой взял ее сумку и повел к самолету, заверив Пет, что это средство передвижения совершенно безопасно.

– Не понимаю, зачем люди покупают новые самолеты, когда можно собрать исправные части из старых и сделать такой, что будет лучше нового.

– Лучше?

Пет скептически посмотрела на Люка. Но он открыл дверцу, и через пару минут они уже взмыли в воздух. Люк умело вел самолет, и это успокоило Пет.

По дороге в Коннектикут он объяснил, почему любит летать:

– Я стал пилотом в армии. Сначала летал на самолете-разведчике, потом на вертолете. Наверное, мне хотелось вернуться из Вьетнама с сознанием, что я чему-то научился.

Потом Люк ответил на ее вопросы. Робби жил в Калифорнии. Он поправился настолько, что помогал брату вести дела компании. Люк основал ее, чтобы продавать свои изобретения – электронные устройства для медицины, такие как крошечный детектор работы сердца или аппарат для анализа крови.

А потом он ответил на вопросы, которые Пет задать не решилась.

– Я часто думал о тебе. И надеялся, что мы ближе познакомимся. Но мои странные предрассудки встали у нас на пути.

«Слово „предрассудки“ совсем не из его лексикона», – подумала Пет.

– Ты сказал мне, что в жизни есть много более важных вещей, чем изготовление драгоценностей. Думаю, ты был прав. Мне следовало оценить твою честность, а не сердиться.

Люк кивнул.

– А я должен был выслушать тебя и понять, как сильно ты увлечена своей работой. Ты доказала, что должна заниматься именно этим.

Неужели их спор так легко разрешится? Пет все еще удивлялась, почему Люк сказал «странные предрассудки», однако убедила себя не зацикливаться на этом. Новый спор вновь разъединил бы их.

– Расскажи мне о себе, – попросила она. Люк посмотрел на Пет, потом в окно.

– Я могу все тебе показать. Это будет воздушная автобиография.

Он потянул штурвал, и самолет пошел на снижение.

– Я родился и вырос в Коннектикуте, и мы сейчас как раз пролетаем над владением Сэнфордов. Прямо под нами место, где я ребенком плавал на катере, дальше Стамфорд, где я рос, а если ближе к побережью, ты увидишь Нью-Хейвен – мой колледж.

– Что ты там изучал? – Пет знала, что в колледжах не учат изобретательству.

– Я тогда еще не решил, кем стать. Меня интересовала электроника, но отец настаивал, чтобы я учился тому, что позволит зарабатывать деньги. Он отказывался платить, если я не следовал его плану. В конце концов я устал спорить с ним и сбежал в армию.

Пет услышала, как дрогнул голос Люка. Он умолк, а потом попросил ее рассказать о себе.

Пет поведала ему все, умолчав только о бабушке и ее утраченных драгоценностях. Люк иногда перебивал ее, задавая вопросы, в его голосе звучало сочувствие, но Пет показалось, что он скрыл подробности своей жизни.

Они уже подлетали к клинике, когда Пет проговорила:

– Я рассказала тебе почти все о своей семье. Теперь твоя очередь. Как люди становятся изобретателями?

– Изобретать, – ответил Люк, – значит создавать новое, то, чего раньше не существовало. Вероятно, именно этим я и хотел заниматься, потому что… мне многое не нравилось в том, как меня воспитывали, как жили мои родители. Для начала я мечтал изобрести для себя новую жизнь.

– Неужели все было так плохо. Люк? Ведь у тебя был свой катер, да и Стамфорд показался мне очень красивым, когда мы пролетали над ним.

Люк улыбнулся ей, но лицо его стало еще печальнее.

– Я вырос в одном из самых красивых мест в мире. Я жил в Стамфорде, пока мои родители не развелись. А потом оставался с матерью до самой ее смерти.

– И где же?

Замявшись, Люк направил самолет к берегу и начал спускаться.

– Вот здесь, – ответил он.

Пет посмотрела в окно и далеко внизу увидела красивый кирпичный особняк, окруженный лужайками, отделяющими его от побережья. Вокруг находилось множество других зданий.

Она часто видела это место, но не сразу узнала его сверху. Прошло немало времени, прежде чем Пет поняла, что это клиника «Коул – Хафнера».

Люк направил самолет к летному полю, расположенному минутах в двадцати от клиники. Там их ждало такси.

По дороге он дополнил свой рассказ. Сэнфорд – фамилия его отца, Коул – матери. Она никогда не была счастлива. У этой женщины, связанной условностями своего круга, ответственностью, возложенной на нее большим состоянием и замужеством с богатым банкиром, помутился рассудок.

– Она хотела чем-то заниматься? – спросила Пет.

– Мать никогда не думала об этом, – ответил Люк! – А если и думала, то не говорила. Она просто жила как богатая женщина. Ей не приходилось шевельнуть и пальцем, чтобы исполнить свои желания. Когда она покончила с собой, все объясняли это душевной болезнью, но иногда мне кажется, что она смертельно устала жить.

После смерти матери именно Люк отдал имение под клинику и оплачивал ее содержание.

– Я тогда был во Вьетнаме и плевал на этот дворец. А Робби уже съехал с катушек и нуждался в уходе. Я считал, что клиника станет лучшим памятником моей матери, и никогда не жалел о своем решении.

Пет поняла теперь, что он имел в виду под «странными предрассудками». Люк ненавидел благосостояние и роскошь – такую, как ювелирные украшения.

Такси подъехало к дому, но прежде чем Пет вышла из машины, Люк притянул ее к себе.

– В прошлый раз, когда мы встретились, у твоей матери был приступ, и я не хотел говорить с тобой о своих проблемах. Чтобы не обременять. К сожалению, из-за моих бездумных слов ты отвернулась от меня. Это было ужасно, потому что я хотел тебя с того момента, как впервые увидел. Помнишь? – Люк кивнул в сторону берега.

– Конечно. – Пет положила голову ему на плечо. – Тогда я приняла тебя за пациента клиники.

Он улыбнулся и, чуть отстранившись, заглянул ей в глаза.

– Иногда мне кажется, что так оно и есть. Ну разве не безумие, что я так долго собирался позвонить тебе, предложить увидеться, но боялся…

– Боялся?

– Ведь мы встретились здесь, нас свело несчастье. Наши матери навсегда потеряли связь с реальностью. Иногда меня пугает, что это передается по наследству. Мне не хотелось бы, чтобы та, кого я люблю, несла со мной этот груз. А я люблю тебя. Я сомневался, что смогу сделать тебя счастливой, как другие мужчины. Вот почему и сторонился тебя до тех пор, пока был в состоянии выносить разлуку. Но, увидев твой «Глаз любви», я понял, что ты поймешь меня, как никто другой.

Люк посмотрел на клинику.

– Хочешь, я пойду с тобой?

Пет покачала головой. Последние несколько недель Беттина не желала ни с кем общаться. Зачем же подвергать Люка этому испытанию?

– Он сказал, что на территории клиники есть бывший домик садовника, который он оставил за собой, и предложил увидеться там позже.

Коттедж казался рисунком из книжки с картинками. Это был небольшой одноэтажный, из белого кирпича домик с широкими подоконниками и карнизами, с розами вдоль забора.

Когда ближе к вечеру Пет пришла сюда, дверь была открыта. Войдя в дом, она увидела, что пол в гостиной застелен картоном и завален книгами и газетами. Не найдя Люка, Пет заглянула в другие комнаты. Одна была маленькой спальней, мило, но просто обставленной недорогой мебелью, другая – кухней.

Люк появился из комнаты позади гостиной с папками в руках.

– Собираешь вещи? – небрежно спросила Пет, но ее охватила тревога. Неужели, обретя наконец друг друга, они вновь расстанутся?

– Доктор Хафнер недавно сказал мне, что клинике нужны новые помещения. Я не хочу отдавать этот дом насовсем, но позволил ему временно занять его. Вообще-то я редко здесь бываю.

Вспомнив, что Люк приехал из Калифорнии, Пет огорчилась: значит, им едва ли удастся проводить много времени вместе. Впрочем, сейчас Люк здесь, а все остальное не имеет значения.

– Как здоровье твоей матери? – спросил он, укладывая папки в коробку.

– Немного лучше. Иногда я думаю…

– Думаешь о том, выйдет ли она когда-нибудь из клиники?

Слезы хлынули из глаз Пет. Как часто после посещения матери она сдерживала их, страдая от того, что рядом нет никого, кто утешил бы ее. Сегодня рядом был Люк.

Он обнял Пет за плечи.

– Плачь. Это помогает.

Она прижалась к нему всем телом и замерла. Люк понимал ее застарелую боль, как никто другой.

Наконец слезы высохли, и неожиданно Пет почувствовала, что ей мало видеть в Люке только друга. Она крепче прижалась к нему, и он, скользнув языком по губам Пет, поцеловал ее. Мгновение она наслаждалась этим ощущением и вдруг ощутила такой любовный голод, такую потребность в мужчине, какую никогда не испытывала.

– Возьми меня, Люк, – прошептала Пет.

Крепко поцеловав Пет, он взял ее на руки и понес в спальню. Золотистый свет клонящегося к закату солнца проникал сквозь занавески, отчего комната казалась охваченной пламенем.

Они лежали обнаженные на постели. Люк поцеловал соски Пет, потом спустился ниже, провел губами по животу и остановился, достигнув интимного места. Опасаясь, что не вынесет эту сладостную пытку, она умоляюще посмотрела на него, и через мгновение Люк погрузился в нее.

Пет вскрикнула от удовольствия, а затем они подчинились бешеному ритму движений.

«А ведь мужчина впервые действительно занимается со мной любовью», – подумала она.

Они то лежали обнявшись, то снова занимались любовью до самой полуночи.

– Петра, – шептал Люк, лаская ее в темноте.

Насытившись, они оделись и поехали ужинать в тот самый придорожный ресторан, где расстались полгода назад. Им обоим казалось, что именно здесь нужно навсегда положить конец ненужным спорам. Люк спросил ее о родителях, и Пет рассказала ему историю Ла Коломбы.

– Значит, тебя назвали в честь самой известной куртизанки Европы? – удивился он.

– Тебя смущает мое происхождение?

– С какой стати? Мои предки были грабителями с большой дороги. Надеюсь, мы искупим грехи предшествующих поколений.

Пет не сомневалась в его искренности, но ей вдруг стало неловко, что она так восторженно рассказывала о бабушке. Поэтому Пет решила не говорить о пропавших драгоценностях.

Самолет Люка приземлился в маленьком аэропорту недалеко от Ла Гуардиа. Там они поймали такси. Пет ни о чем не спрашивала, поскольку уже знала ответ на главный вопрос: они любят друг друга.

Такси остановилось на Гроув-стрит в Гринич-Виллидж возле большого кирпичного дома с зелеными ставнями. Когда они поднимались на веранду, Люк сказал, что дом принадлежит ему, но последние несколько месяцев он сдавал его другу.

– Я не был уверен, что останусь в Калифорнии… до сегодняшнего дня.

Мебель в доме была разностильной, во всех комнатах царил беспорядок. Дубовый буфет соседствовал с винными чанами. В гостиной возле камина стоял диван, обшитый темно-красной кожей, а рядом стеклянный чайный столик. Повсюду были книги. «Все это, – радостно подумала Пет, – говорит о том, что здесь живет мужчина с оригинальным вкусом и у него нет женщины».

– Ты сможешь чувствовать себя здесь как дома? – спросил Люк.

– Уже чувствую.

– Отлично. Потому что я прошу тебя переехать сюда.

– Тебе не кажется, что мы слишком спешим, Люк?

– Я применюсь к любой скорости, хотя очень нерасторопен. Я влюбился в тебя несколько месяцев назад, и было безумием скрывать это так долго.

– Мы оба безумны. – Пет погладила его по щеке.

– Сейчас мне хочется наверстать упущенное. Ты останешься здесь?

– Наверное, придется, потому что мою прежнюю жизнь нельзя было назвать жизнью.

Глава 10

К концу лета Пет охватило беспокойство. Долго ли будет продолжаться эта идиллия? С тех пор как она встретилась с Люком, все складывалось слишком легко, слишком удачно. Весна и лето пролетели незаметно. Люк внес мир и покой в ее жизнь.

Пет заверила деда, что будет оплачивать его квартиру. Джозеф был явно доволен, что у внучки появился мужчина, который заботится о ней.

– Если ты любишь его, а он любит тебя, дорогая, то почему вы не…

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – дразнила его Пет.

– Поженитесь! Вы должны стать мужем и женой.

Правда, он быстро сдался, когда Пет объяснила ему ситуацию. Она хотела работать, а не сидеть с детьми, а раз так, то незачем сейчас выходить замуж.

– И потом, как я могу выйти замуж за человека, которого почти не знаю?

По большому счету это было правдой. Да, они с Люком легко сошлись и быстро обнаружили, что им почти все нравится делать вместе. Готовить в большой кухне на Гроув-стрит, коротать тихие вечера в выходные, летать на его самолете. За лето они побывали в Кейп-Коде, Мэне и Новой Шотландии. Им нравилось путешествовать, и Люк уже предлагал в конце осени съездить в Европу.

Пет очень нравилось встречаться с его друзьями. Люк часто приглашал товарищей по войне во Вьетнаме, однокурсников из колледжа и супружеские пары, состоявшие из его бывших любовниц и их нынешних мужей. Когда Пет пригласила Чарли и Джесс, они хорошо вписались в разношерстную компанию, состоявшую из юриста по гражданскому праву, преподавателя гимнастики в высшей школе в Нью-Джерси, молодой писательницы и актера, чье имя становилось популярным на сценических площадках. Они приходили к ним в дом поговорить, поесть, иногда поиграть в покер. Всех этих людей объединяло нечто общее – они не заботились о деньгах. Кое-кто из них был весьма состоятелен, но не выставлял это напоказ. Женщины одевались неброско и, как заметила Пет, носили очень мало украшений.

Люк больше не заводил разговоров о ее работе, а она каждый день отправлялась на работу, сгорая от нетерпения приступить к очередному проекту.

Обдумав хорошенько все предложения, посыпавшиеся после всеобщего признания «Глаза любви», Пет решила брать не коммерческие заказы, а только индивидуальные. Принц из Саудовской Аравии прислал эмиссара с бриллиантом, который хотел подарить одной из своих жен, несколько актрис из Голливуда умоляли Пет сделать для них украшения, превосходящие красотой брошку Лилы. Жены мультимиллионеров приглашали Пет на завтрак и рассыпали перед ней камни прямо на столе.

Пет бралась лишь за то, что считала интересным, и завязывала отношения с клиентами с тонким вкусом. Со временем она начала привлекать к работе Джозефа и предложила Лотти, секретарше из «Дюфор и Иверес», работать на нее. Теперь та отвечала на звонки, вела переписку, занималась счетами.

Помимо секретарских обязанностей, Лотти взялась за исследование жизни Ла Коломбы. Мысль о том, что стало с великолепной коллекцией, никогда не покидала Пет. Половина флакона теперь хранилась в сейфе в офисе, вместе с драгоценными камнями для работы. Пет часто доставала и разглядывала ее. Однажды Лотти застала Пет за этим занятием, и она рассказала секретарше всю историю. Лотти энергично взялась за дело: разослала множество писем в зарубежные газеты и библиотеки, но обнаружила только выцветшие фотографии Ла Коломбы, сделанные лет пятьдесят – шестьдесят назад.

Захваченная поисками, Пет однажды ночью рассказала все Люку, но он с неприязнью отнесся к женщине, продававшей себя за драгоценности.

Пет больше не упоминала при Люке о бабушке, но поиски не прекратила. К сожалению, черно-белые фотографии не позволяли определить цвета камней, что делало почти невозможным опознать их по описанию. Но все же Пет надеялась, что узнает драгоценности, если… конечно, их еще не разбили.

Когда Пет уходила в мастерскую, Люк отправлялся в свой подвал на Гроув-стрит, где устроил мастерскую. Пет уже знала, что основная его работа связана с микроэлектронными схемами, предназначенными для медицины. Их сбытом занималась компания в Калифорнии, которой сейчас руководил Робби. Каждый месяц Люк на неделю улетал по делам на западное побережье.

Пет очень скучала по нему. Однажды в октябре он задержался на несколько дней. Они занимались любовью, но Пет чувствовала, что мысли Люка заняты чем-то другим. Она старалась возбудить его, делала все, чтобы доставить ему удовольствие.

– Кажется, ты соскучилась по мне, – сказал он под утро, когда они, измученные, лежали на постели.

– Да, и я не хочу больше расставаться с тобой. Может, ты переведешь компанию сюда?

Однажды он объяснил ей, что компания находится в Калифорнии, поскольку там его партнеры. И все же Пет не видела причин, почему бы не перевести фирму в Нью-Йорк. В конце концов, Люк получал заказы со всего мира.

– А если я попрошу тебя о том же? – возразил Люк. – Тебе достаточно перевезти рабочий столик и пригоршню камней? Как ты на это посмотришь? Для твоей матери найдется новое место. И деду понравится.

– Они вряд ли согласятся на перемены.

– Им захочется быть рядом с тобой.

– Не знаю, – ответила Пет. – Я чувствую себя здесь как дома. А ты?

– Я тоже не хочу с тобой разлучаться. Поэтому давай найдем иной выход. Ты будешь путешествовать со мной. Ты ведь никогда не видела…

– Но я по уши в…

– В серьгах, – закончил за нее Люк. – Хорошо, работай, но в следующий раз поедешь со мной. Вот увидишь, в других местах тоже можно чувствовать себя как дома. Назначим дату?

– Но сначала покажи мне еще раз, – Пет прижалась к нему, – как сильно тебе хотелось домой.

Следующая поездка Люка на запад планировалась на первую декаду ноября. Пет так распределила свою работу, чтобы выкроить к этому времени пару недель. Она хотела раз и навсегда понять, смогут ли они с Люком провести вместе всю жизнь. Хотя Пет и объясняла деду правомерность свободы современных нравов, она мечтала выйти замуж и зажить своей семьей.

В пятницу вечером Пет уже собиралась домой, чтобы собрать вещи и ночным рейсом вылететь в Калифорнию, как вдруг раздался телефонный звонок.

– Пожалуйста, попросите к телефону мисс д'Анжели, – сказал голос с сильным британским акцентом.

– Я слушаю.

– Мисс д'Анжели, с вами говорит Джон Аттер, личный секретарь ее высочества герцогини Виндзорской. Я звоню из Парижа.

У Пет перехватило дыхание. Герцогиня коллекционировала ювелирные изделия, скупая их по всему миру.

– Герцогиня, – продолжал Аттер, – слышала о ваших работах и хочет встретиться с вами, чтобы заказать несколько украшений. Вы могли бы приехать в Париж?

Пет захлестнула радость.

– Когда вы планируете встречу?

– Послезавтра.

Пет не хотелось огорчать Люка, но кто посмеет отказать герцогине? Не дождавшись ее ответа, Аттер сказал:

– Мисс д'Анжели, очень важно, чтобы встреча состоялась именно в этот день. Не стану сейчас вам все объяснять, но если вас интересует этот заказ, приезжайте.

– Хорошо. Я приеду.

– Отлично. Мы будем ждать вас к полудню.

Пет получила подробные указания, как найти особняк герцогини в Булонском лесу.

Повесив трубку, она задумалась о том, что ждет ее в ближайшие дни. Первый раз в Париже! Встреча с замечательной женщиной. Таинственная срочность. Пет начала взволнованно ходить по комнате.

И внезапно остановилась. Согласится ли Люк изменить свои планы?

«Конечно, он поймет меня, – решила она. – Эта работа может стать важным шагом в моей карьере».

Вернувшись домой, Пет спустилась в подвал, где было множество комнат, оснащенных компьютерами, электронными устройствами и даже лазерной установкой для печатания крошечных микросхем. Каждый раз, приходя сюда, Пет убеждалась, что мало знает о работе Люка. Это настораживало ее. Возможна ли настоящая близость людей, не разделяющих интересов друг друга?

Она застала Люка за компьютером. Его пальцы проворно бегали по клавиатуре, создавая сложный чертеж фигуры, изображение которой медленно вращалось на экране.

– Привет, малышка! – сказал он, не отрывая глаз от экрана. – Я освобожусь через минуту, и мы пойдем собираться.

– Люк, мне не удастся поехать.

Удивленно посмотрев на нее, он отодвинулся от компьютера и молча ждал объяснений.

Пет рассказала ему о телефонном разговоре.

– И это для тебя важнее, чем поехать со мной?

– Это не важнее, но такой шанс, возможно, больше не представится. Ты поедешь в Калифорнию и в следующем месяце, и тогда я отправлюсь с тобой. Кстати, ведь и ты можешь поехать со мной. Я буду очень рада.

– У меня есть обязательства. – Люк поднялся с кресла и направился к ней. – Дело не в том, проведем ли мы неделю вместе. Речь идет о нашей будущей жизни.

– Понимаю.

– Ты предлагаешь отложить этот вопрос?

– Всего на пару дней. Люк, почему ты все усложняешь? – Она уже предвидела, куда заведет этот разговор.

– Потому что не представляю, как его решишь ты, черт возьми! Неужели для тебя так важно, что какая-то герцогиня Виндзорская хочет положить еще одну сверкающую побрякушку в свою переполненную шкатулку? Мне наплевать, кто она, очень ли богата и известна ли. Все, что герцогиня покупает за деньги, удовлетворяет лишь ее эгоистические устремления.

– Но ведь и от Моны Лизы и Венеры Милосской тоже нет практической пользы! Люк, отказываясь признать смысл в том, что я делаю, ты отвергаешь и меня.

Он схватил ее за руки.

– Нет, Пет, я люблю тебя.

– А что такое любовь? – с иронией спросила она. – Лишь несколько мгновений эгоистического удовольствия.

Пет высвободилась и пошла… собираться в Париж.

Прилетев в Париж рано утром, Пет сразу направилась в отель «Левый берег», рекомендованный ей Джесс. Перед отъездом Пет позвонила подруге, чтобы рассказать о своей секретной миссии и ссоре с Люком, но разговор оказался для нее полезным во многих смыслах.

– Я сообщу тебе кое-что интересное о герцогине. Надеюсь, эта информация не будет лишней. Я встречалась с ней. – Джесс усмехнулась.

– Ты?

– У моих родителей и герцогини есть общие друзья, живущие на Карибах. Мы были вместе у них в гостях лет восемь-девять назад. Увидев Уолли хоть раз, ты никогда не забудешь ее.

Джесс поведала Пет, что герцогиня – тщеславная женщина, обожающая лесть. Ей симпатичны любители собак, поскольку она сама относится к животным как к детям. Герцогиня предпочитает, чтобы ее называли «ваше высочество» и приседали при этом в реверансе, хотя она не имеет формального права на такое обращение. Она берет только новые и хрустящие бумажные деньги. В противном случае служанка проглаживает их утюгом.

– Ты смеешься! – воскликнула Пет.

– Ничуть. К тому же в присутствии герцогини нельзя рассказывать неприличные истории.

Пет и не думала, что ей когда-нибудь придется давать герцогине деньги или рассказывать неприличные истории, но лучше знать причуды старухи: это облегчит общение с ней.

По дороге в аэропорт Пет купила несколько книг о Париже и провела большую часть первого дня за чтением. Она вышла из отеля только для того, чтобы посетить магазин «Картье», где, как известно, герцог заказывал драгоценности в подарок жене ко дню рождения и к юбилеям свадьбы, и парижский филиал «Дюфор и Иверес» – просто из любопытства.

У Пет не было настроения осматривать достопримечательности, а бросив из такси беглый взгляд на Эйфелеву башню, Сену и Собор Парижской Богоматери, она окончательно расстроилась. Париж – город влюбленных, воспетый в стихах и романсах. Ей следовало приехать сюда с Люком.

Пет позвонила ему из аэропорта Кеннеди перед посадкой в самолет, и Люк извинился перед ней, но она понимала, что проблема не решена. Люк никогда не преодолеет неприязнь к богатству, считая, что оно развращает людей. Он был убежден, что богатство погубило и его мать. Сам Люк, конечно, не бедствовал, но большую часть денег тратил на благотворительность. Ужасно, что ссора возникла именно из-за того, что привлекало в нем Пет, – его цельности и честности.

В субботу утром она надела черное платье и зачесала волосы назад, чтобы выглядеть строже и солиднее. Взглянув на себя в зеркало, Пет повторила: «Реверанс, собаки, лесть».

Через полчаса такси въехало в ворота особняка на окраине Булонского леса.

Дверь открыл седовласый испанец Джордж Санегре – дворецкий герцогини, служивший у нее уже много лет. Высокий, статный, в полосатых брюках и во фраке, он пригласил Пет войти, как только она назвала свое имя.

К ней сразу же подскочили три бежевых мопса. Их ошейники были украшены бриллиантами, от собак пахло духами от Диора.

Дворецкий указал Пет на маленький мраморный столик.

– Будьте любезны, запишите свое имя в книгу гостей, и я провожу вас в салон.

Рядом с книгой лежала маленькая коробочка из красной кожи с тисненной золотом надписью «Король», и Пет вздрогнула, ощутив дыхание минувших эпох.

Ее провели в небольшую гостиную, залитую солнечным светом. В зеркалах отражалась изящная французская мебель и портреты королевы Марии, королевы Александры, а также герцога в регалиях принца Уэльского. В серебряных рамах картин сверкали драгоценные камни.

В комнате стояло множество разнообразных столиков с драгоценностями: украшенными камнями кинжалами, серебряными подсвечниками, табакерками, шкатулками Фаберже, инкрустированными бриллиантами» часами, крошечными лампами и фарфоровыми сервизами.

Повсюду были цветы – калы, белые пионы, нарциссы и огромные букеты любимых герцогиней хризантем.

Оставшись одна, Пет подошла к портретам. Разглядывая королеву Марию, она услышала за спиной:

– Здравствуйте.

Пет обернулась. Герцогиня с улыбкой приблизилась к ней и протянула руку. Пет пожала ее и присела в реверансе. Герцогиня улыбнулась еще шире и указала на стул:

– Пожалуйста, садитесь, мисс д'Анжели.

На пороге своего восьмидесятилетия герцогиня все еще сохранила стройность фигуры. Проведенные трижды подтяжки лица дали великолепный результат: четкая линия подбородка, выступающие скулы и высокие дугообразные брови сообщали лицу герцогини удивленное выражение.

Собаки, последовавшие за ней в комнату, обнюхали Пет. Герцогине явно понравилось, что гостья чуть присела и наклонила голову, произнеся:

– Здравствуйте.

Опустившись в кресло, герцогиня щелкнула пальцами, и собаки улеглись на подушки у ее ног.

«Реверанс, собаки, лесть», – напомнила себе Пет.

– Восхитительная комната, мадам, – сказала она. – Вы сами подбирали отделку?

– Да. Я сама занимаюсь убранством всех моих домов. Мне это доставляет огромное удовольствие, а герцогу нравился мой вкус. – Она огляделась. – Здесь ничего не изменилось с тех пор, как я осталась одна.

Пет, проследив за ее взглядом, увидела коробку с любимыми сигарами герцога. Рядом лежала коллекция трубок.

– Я всегда надеялась, что он не умрет первым. Герцог так много дал мне, я очень тоскую без него.

– О, как я вас понимаю, мадам! Но какое счастье быть любимой.

Голубые глаза герцогини затуманились.

– У меня осталась память. – Она погладила одну из собак, вспрыгнувшую к ней на колени. – Вот, посмотрите. – Она вытянула худую руку и показала браслет. Ряд бриллиантов и девять камней в виде креста. Пет знала, что герцогиня надевала его в день свадьбы. – Я всегда думала, что он символизирует крест, который я несу.

– Сделано с огромным вкусом, ваше высочество. Герцогиня кивнула.

– Вкус, возможно, мое главное достоинство, мисс д’Анжели. Когда-нибудь, вероятно, только это и останется у меня. Тем больше причин следовать ему теперь, когда Дэвида нет.

Ее глаза устремились на портрет герцога. Он умер несколько лет назад, но Пет поняла, что герцогиня все еще в трауре.

– Раньше он всегда покупал мне украшения ко дню рождения. Это было проявление его любви, и теперь я продолжаю его традицию. Каждый год думаю, что пора остановиться, но чувства берут верх. Ему так нравилось дарить мне драгоценности. Мне даже кажется, что с ними в меня проникает частичка его духа. По-вашему, это сумасшествие, дорогая?

– Только если считать любовь сумасшествием, – ответила Пет.

Герцогиня была тронута.

– Я знаю, какие прекрасные вещи выходят из ваших рук. Сделайте кое-что и для меня.

– Это большая честь, мадам. У вас есть представление о том, какой должна быть…

Герцогиня сделала чуть заметное движение рукой, и Пет умолкла.

– Речь идет не просто об изготовлении украшения. Для начала я попросила бы вас стать моим агентом.

– Агентом, – повторила заинтригованная Пет.

Герцогиня потянулась к стопке книг, лежащих на кофейном столике, взяла верхнюю и протянула гостье. Это был роскошно изданный каталог аукционов Кристи, проводимых в отеле «Бью-Риваж» в Женеве, с цветными фотографиями. На обложке был изображен изумительный рубин и алмазное ожерелье. Надпись указывала, что они являются частью имущества Дороти Фиск-Хейнц. Дата проведения аукциона – вторник, то есть через два дня.

– Я знала Дороти Хейнц, – пояснила герцогиня, – и видела ее коллекцию. В ней есть одна вещица, которую мне всегда хотелось приобрести. Я пыталась купить ее у Дороти, но она не пожелала расстаться с ней. Я отмечу страницу…

Пет заметила в каталоге новую… или отутюженную сто-франковую банкноту. На указанной странице был изображен лежащий на подушке огромный рубин. Текст пояснял, что этот рубин был найден в прошлом веке в Бирме – главном источнике всех рубинов в мире. Его чистейший цвет называли кровавым – эпитет, которым удостаивается один из двадцати тысяч рубинов, а вес составлял двадцать восемь с половиной карат, что редкость вдвойне.

– Приобретите для меня этот камень, мисс д'Анжели, и создайте что-нибудь столь же замечательное, как «Глаз любви». Такое, что понравилось бы Дэвиду. Пусть это станет лучшим из его подарков.

Пет пристально посмотрела на фотографию.

– Сначала нужно купить рубин, а он стоит огромных денег.

– Заплатите столько, сколько считаете возможным. Я полагаюсь на вас.

– В семнадцатом веке, – сказала Пет, – величайший ювелир своего времени Бернар Таверньер писал, что если рубин больше шести карат и без изъянов, по поводу цены не торгуются. А этот почти в пять раз больше.

Герцогиня кивнула:

– Не сомневаюсь, охотников будет много, но надеюсь, вы не разочаруете меня.

Затем она деловито разъяснила практическую сторону мероприятия. Чек для оплаты Пет доставят сегодня в гостиницу. Все остальное, включая жалованье и гонорар за работу, следует обсудить с мистером Аттером, адрес и телефон которого будут указаны на чеке.

– Когда купите рубин, – герцогиня поднялась, – привезите его сюда, и мы обсудим, что с ним сделать.

Герцогиня проводила гостью до дверей и, пожав руку, сказала, что сейчас ее отвезут в гостиницу.

Глава 11

К вечеру в понедельник отделение «Тезори» в Женеве готовилось к закрытию. По случаю аукциона, выставлявшего драгоценности Хейнц, сюда съехались дилеры и поклонники красивых дорогих безделушек со всего мира. «Для богатых, – думал Антонио Скаппа, – покупать ювелирные украшения – все равно что для бедных есть каштаны. После первого невозможно остановиться».

Антонио мог бы быть удовлетворен итогами дня, но он, как всегда, обходил магазин, браня продавцов, делая замечания резчикам камня, пренебрежительно беседуя с дизайнерами. Антонио пользовался больше кнутом, чем пряником, а сегодня был особенно не в духе.

Более того, он был напуган.

Когда за последним служащим закрылась дверь, Антонио отправился к себе в офис и сел за стол. Его взгляд остановился на толстом каталоге. Завтрашний аукцион может доставить ему массу неприятностей. Он таил для Антонио первую реальную угрозу за последние двадцать пять лет.

Не воскресит ли это мероприятие Витторио д'Анжели? Перевернув страницу, он увидел фотографию великолепного изумрудно-бриллиантового колье, и его мысли перенеслись на тридцать лет назад.

В конце войны в Европе царил хаос. Любой документ можно было купить. Казалось, половина населения Европы спасается от другой, и большинство по поддельным документам.

Витторио д'Анжели не был исключением. Его разыскивала служба безопасности, и, едва не попав в руки итальянских партизан, он в горах перешел границу со Швейцарией и оказался в Лугано. Его жена Гретхен и тесть ждали Витторио там.

Прятаться было нелегко, но вскоре Витторио д'Анжели перестал существовать, а вместо него появился Антонио Скаппа – респектабельный швейцарский бюргер, говорящий по-итальянски. К этому времени Гретхен превратилась в Лизел Бамберг, швейцарку, родом из Цюриха. Чтобы все выглядело правдоподобно, Антонио и Лизел случайно встретились в Лугано на большом приеме и поженились в Швейцарии.

Витторио ухитрился сбежать из Италии со швейцарскими франками, но в конце концов деньги кончились. Сколько бы он ни зарабатывал, все это меркло в сравнении с состоянием, запертым в сейфе всего в нескольких милях отсюда. Драгоценности Ла Коломбы. Его драгоценности. Он заслужил их и намеревался получить.

Нижняя половина флакона Ла Коломбы была у него. Вскоре после войны Витторио повез ее в банк, намереваясь получить драгоценности, но тщетно. Вклад соглашались выдать только по предъявлении обеих половинок.

У супругов Скаппа родилась дочь, и они назвали ее Андреа. Теперь Антонио все чаще думал о несметном состоянии, своем наследстве. Мысль о том, что драгоценности совсем рядом, донимала его, как ноющий зуб.

Выход нашла Лизел:

– Теперь мы люди с фальшивыми документами, а проведя пластические операции, подделаем и лица. Почему бы нам не подделать еще кое-что? Найдем ювелира, способного создать вторую половину флакона.

Найти такого человека оказалось непросто. Для этого нужен был отличный мастер, при этом совершенно беспринципный. Предстояло воссоздать то, что Витторио видел однажды много лет назад, но навсегда сохранил в памяти. Позолоченный корпус, инкрустированный бриллиантами, запечатлелся в его мозгу, как номер на руках узников концлагеря.

Он отыскал такого человека в Амстердаме. Витторио сотрудничал с ювелиром Берсмой во время войны, и сейчас тот очень нуждался в деньгах.

– Это весьма сложно, – сказал Берсма, когда Витторио посвятил его в свой план, – хотя и выполнимо. За определенное вознаграждение.

– Я не могу расплатиться, пока не получу драгоценности.

– Что ж, – заметил голландец, – в таком случае цена возрастет вдвое. – И приступил к работе.

Берсма посвятил этому почти два года, после чего он и Витторио отправились в Женеву.

Хитрость удалась. Клерк банка ничего не заподозрил. Обе половинки ювелирного флакончика идеально подходили друг к другу и совпадали с описанием. Меньше чем через час Витторио вышел из банка с чемоданом, полным драгоценностей. В тот день он последний раз назвался своим настоящим именем.

Берсма подождал, пока Антонио Скаппа продал пару драгоценностей и получил деньги, но потом стал требовать еще украшения из коллекции, и Антонио не смог отказать ему.

– Ты должен разбить оправу и заново огранить камни, – сказал он. – Если их кто-то опознает, я погиб. И ты тоже.

– Да-да, конечно, не сомневайся, – заверил его голландец. Он выбрал брошь с кроваво-красным рубином, ожерелье с тремя дюжинами бриллиантов и пару изумрудных серег. Потом взял еще несколько ожерелий и колец.

С новыми лицами и новыми именами супруги Скаппа вернулись в Лугано. Они боялись продавать драгоценности Ла Коломбы. Многие украшения были сделаны специально для нее, а она обладала своеобразным вкусом. Слишком велик был риск, что их кто-нибудь опознает. Антонио разбил несколько брошек и продал камни, но и это заставляло его нервничать.

Со временем он осмелел. С такими деньгами Антонио мог бы жить припеваючи до конца жизни, но Берсма пробудил в нем вкус к драгоценностям. К тому же он понял, что из этого можно сделать огромные деньги. И в 1952 году родился «Тезори».

Успех сопутствовал Антонио с самого начала. В течение четырех лет он открыл магазины в Женеве и Цюрихе. Как только «экономическое чудо» свершилось и в Германии, Антонио отправил Лизел в Мюнхен и Берлин, поручив ей следить за новыми магазинами. Здесь пригодились и связи тестя.

Они создали новую жизнь, красивую, безопасную. И пользовались ею до сегодняшнего дня.

Проглядывая каталог предстоящего аукциона, Антонио вдруг увидел фотографию великолепного ожерелья, украшенного пятьюстами сапфиров и двумя сотнями изумрудов. Это настоящее произведение искусства, единственное в своем роде, было до боли знакомо Антонио.

Он видел это украшение всего два раза в жизни: первый – в руках Ла Коломбы, когда она перебирала его своими тонкими пальцами на вилле под Флоренцией; второй – когда отдавал Дирку Берсма, уверенный, что тот немедленно расчленит его.

«Кретин! – подумал он о давно умершем Берсме. – Жадный кретин!» Теперь Антонио придется купить это ожерелье. Нельзя же допустить, чтобы в нем опознали украшение из легендарной коллекции Ла Коломбы! Ее украшения известны не меньше, чем она сама.

Какая безумная трата денег! Ведь, приобретя ожерелье, Антонио запрет его в сейфе вместе с остальной коллекцией. Миссис Хейнц редко надевала свои украшения. Может, и следующие владельцы поступят так же?

Нет! Необходимо купить его. Обычно Антонио избегал больших сборищ, но теперь счел за лучшее приехать сегодня вечером в отель на благотворительный бал по случаю открытия аукциона. Это позволит ему основательнее изучить конкурентов, провести разведку боем, чтобы уже навсегда похоронить Витторио д'Анжели.

Пет прибыла в «Бью-Риваж» в понедельник вечером и остановилась в номере, забронированном для нее Джоном Аттером. По дороге из Парижа в Женеву она любовалась из окна поезда Альпами и думала о том, как бы поступила, если бы пришлось выбирать между Люком… и работой. Вероятно, необходимость в таком выборе не возникнет… конечно, не возникнет, это исключено. Ее удивляло, что Люк так упорно выражает неприязнь к драгоценностям. Это объяснимо у бедняка, но не у состоятельного человека. Но вопрос в другом. Не теряет ли она свою свободу?

Пет подавила искушение позвонить Люку, опасаясь, что между ними вновь разгорится спор. Выяснение отношений нужно отложить до возвращения домой.

В огромном вестибюле отеля она увидела знакомые лица: эти люди работали на рынке драгоценностей несколько десятков лет. Ее предупредили, что сегодня вечером состоится шоу по случаю показа коллекции Хейнц. Появился Гарри Уинсон во фраке, Софи Лорен в бледно-розовом, Элизабет Тейлор в черно-белом платье с огромным бриллиантом, подаренным ей Ричардом Бартоном. Пет не сомневалась, что скоро приедет и Лила, желая продемонстрировать Элизабет Тейлор свое приобретение. И вероятно, Марсель.

Пет не слишком сокрушалась о том, что скромно одета. Главное – воспользоваться возможностью увидеть украшения до того, как их завтра в одиннадцать выставят на продажу.

Она направилась к лифту, чтобы подняться в номер, когда услышала за спиной чей-то голос:

– Синьорина д'Анжели?..

Пет обернулась и увидела крупного лысеющего брюнета.

– Да? – Она внимательно посмотрела на незнакомца. Он показался ей чем-то знакомым, как если бы Пет видела его много лет назад.

Незнакомец протянул ей руку.

– Я узнал вас по фотографии в журнале, где напечатали интервью с вами. Позвольте представиться. Я – Антонио Скаппа, владелец ювелирных магазинов.

– Фирма «Тезори», – сказала Пет, – я знаю. – Еще она знала, что это отец Андреа, порвавший с дочерью с тех пор, как Андреа перешла к Марселю Ивересу.

Но Пет не подозревала о том, какой страх испытал Антонио Скаппа, увидев ее в вестибюле. Прочитав в газетах ее имя, он сразу заподозрил, что Пет – дочь его брата. И то, что она носит фамилию отца, не случайно. Стефано почитал свою мать-шлюху.

Сначала Антонио не собирался выяснять правду. Но, увидев Петру здесь, нутром почуял, что это его племянница. Неужели все цыплята собираются в свой курятник? А что, если Стефано отправил ее сюда купить ожерелье, чтобы выйти на след коллекции? Несмотря на немалый риск, Антонио решил узнать, много ли известно девчонке.

Выражение ее лица обнадежило его. «Если она раскрыла мой секрет, – думал Антонио, – то будет обращаться со мной как с посторонним человеком». Однако Пет смотрела на него с искренним любопытством.

– У меня такое ощущение, будто мы встречались раньше, – сказала она.

– Вы приходили в мой магазин?

Пет покачала головой:

– Я никогда не была в Женеве… и в Европе вообще.

– Значит, мы не встречались. Я тоже редко путешествую и никогда не был в Соединенных Штатах.

Наступило молчание. От пристального взгляда Скаппы Пет стало не по себе. Почему он остановил ее?

– Я хотел сказать вам, что восхищен вашими работами. Возможно, в будущем мы могли бы обсудить вопрос о…

Скаппа внезапно умолк, и его взгляд застыл. Пет показалось, что несколько итальянских слов сорвалось с его губ.

Повернувшись, она проследила за его взглядом и увидела Марселя и Андреа, входящих в вестибюль. На Андреа было довольно короткое красное платье с глубоким декольте. Марсель был во фраке и серебристо-серой сорочке с большими бриллиантовыми запонками.

Пет захотелось убежать. Она бы восстановила дружеские отношения с Марселем, но боялась ревности Андреа. К тому же встреча с отцом отнюдь не улучшит настроения швейцарки.

Но пути к отступлению не было.

Не успел Марсель поздороваться с Пет, как вмешался Антонио Скаппа.

– Полагаю, ты приехала с намерением побудить своего любовника вздуть цену на все, что я собираюсь купить?

– Синьор Скаппа, – вмешался Марсель, – пожалуйста, не устраивайте здесь сцену. Вам следовало бы помириться с дочерью и…

– У меня нет дочери. Она предательница. – Скаппа гневно посмотрел на Марселя. – Ты продал бы мне фирму после смерти Клода, если бы она не помогла тебе вывернуться.

Это была самая высокая похвала, которую Андреа когда-либо слышала от отца.

– Если бы ты позволил мне, я бы работала на тебя не хуже, – возразила Андреа.

– Я не нуждаюсь в твоей помощи, – отрезал Скаппа.

– Но похоже, нуждаешься в ней. – Она метнула злобный взгляд на Пет.

Антонио вопросительно посмотрел на Пет, словно эта мысль только что пришла ему в голову.

– Я работаю только на себя, – заметила Пет.

– Может, когда-нибудь вы измените свое решение. – Скаппа переводил взгляд с Пет на Андреа. – Нам больше не о чем разговаривать, – бросил он дочери.

– Полагаю, мы разрешим наш спор утром с помощью другого оружия, – съязвила Андреа.

Антонио побагровел и молча вышел из вестибюля. Пет видела, что Андреа едва сдерживает гнев. Марсель обнял ее за талию:

– С тобой все в порядке, дорогая?

– Он мой отец, – в бешенстве воскликнула Андреа, – но отпетый негодяй! Мне пора бы к этому привыкнуть. – Она натянуто улыбнулась Марселю и зло посмотрела на Пет: – Значит, ты уже расправляешь крылышки. Ты здесь по своим делам или покупаешь для кого-то?

– Дорогая, – вмешался Марсель, – ты же знаешь, что задавать такие вопросы – дурной тон.

– Ничего страшного, – спокойно заверила его Пет. – Я бы спросила о том же, если бы надеялась услышать ответ.

Андреа улыбнулась:

– Почему бы тебе не присоединиться к нам на балу? Я могу познакомить тебя со многими знаменитостями.

Пет удивило, что Андреа ищет ее общества и первой сделала шаг навстречу. Теперь, не видя в ней соперницы, она, похоже, успокоилась и оценила Пет с профессиональной точки зрения.

Пет покачала головой:

– Спасибо, но такие вечера утомляют меня.

Они распрощались. Внезапно Пет ощутила симпатию к Андреа. Воспитанная таким человеком, как Антонио Скаппа, она могла пойти по совсем другой дорожке, но нашла в себе силы доказать, что у нее есть способности, и стать незаменимой для мужчины, которого по-своему любила.

Дороти Фиск-Хейнц – для друзей просто Дотти – начала заниматься проституцией в 1889 году, во времена «золотой лихорадки» в Колорадо. К пятнадцати годам у нее уже сложилась клиентура. Один из ее поклонников нашел золотую жилу и потащил шестнадцатилетнюю Дороти к священнику. Но золотоискатели долго не живут, и в семнадцать Дороти, овдовевшая миллионерша, отправилась в Нью-Йорк.

К тому времени Мэдисон Фиск как раз зарабатывал свой второй миллион на строительстве железной дороги, и хотя еще не был знаменит, но не мог пройти мимо богатой молодой вдовы с лицом ангела и манерами прачки. За время долгой совместной жизни их состояние приумножилось, и к 1955 году, когда мистер Фиск умер, Дотти имела больше денег, чем могла сосчитать. Говорили, будто изумрудное колье хранилось в коробке из-под ботинок, рубины лежали в пепельнице, а надоевшие ей бусы из жемчуга она использовала как ошейник для собаки.

После этого миссис Хейнц отправилась в Монте-Карло, где прожила до девяноста восьми лет, проигрывая каждую ночь в казино огромные суммы и держа в напряжении ювелиров всего мира своими постоянными покупками. Она знала всех и никого не боялась.

За отсутствием наследников все драгоценности, которыми когда-то владела Дотти, будут выставлены на продажу сегодня утром в бальном зале отеля «Бью-Риваж». Все ожидали, что коллекция принесет баснословную прибыль, предназначенную на благотворительные цели – детскую больницу в Колорадо и приют для оступившихся женщин в Нью-Йорке. Это могло только взвинтить цену.

Без четверти одиннадцать бальный зал отеля был переполнен. Дети престарелых банкиров и европейские аристократы сидели рядом с бизнесменами, пожелавшими остаться неизвестными, арабскими шейхами в длинных развевающихся одеяниях, агентами королевской семьи и несчетным количеством посредников из Нью-Йорка, Парижа и Лондона.

У стены за столиками с телефонами расположились молодые люди, представлявшие интересы серьезных покупателей, которым не удалось приехать в Женеву для участия в аукционе. На стене висел экран для демонстрации цветных слайдов выставляемых лотов.

Приехав за час до открытия аукциона, Пет зарегистрировалась и, получив карточки для участия в торгах, пошла осматривать выставленные под стеклом вдоль стены драгоценности. Возле каждой витрины стоял вооруженный охранник, хотя Пет полагала, что это только видимая часть системы безопасности.

Разглядывая ювелирные украшения и огромные камни, которые Дотти не успела или не пожелала вставить в оправы, Пет подумала о своей бабушке и ее драгоценностях. Коллекция Хейнц, конечно, великолепна, но коллекция Ла Коломбы, по слухам, была еще лучше. А не перекочевала ли к Хейнц ее часть?

Пет снова прошла вдоль витрин, пытаясь найти в изделиях сходство с теми, что видела на фотографиях в старых газетах, но тщетно.

Наконец она села в заднем ряду и попыталась собраться с мыслями. Рубин, ради которого приехала Пет, выставлялся в самом начале. Она уйдет, как только купит его. Царившее вокруг оживление ничуть не прельщало Пет. Напротив, она подумала, что, возможно, не стоило принимать предложение герцогини, рискуя отношениями с Люком.

И вдруг Пет осознала: она предпочла бы заняться поисками пропавших сокровищ, вместо того чтобы покупать драгоценности герцогине или сидеть над пламенем горелки.

От раздумий ее отвлекло появление Марселя и Андреа, а вслед за ними – Антонио Скаппы. Они сели в разных углах зала и время от времени обменивались враждебными взглядами.

Ровно в одиннадцать в комнату вошел аукционист, и на экране появилось изображение первого лота.

– Лот номер один. Золотые серьги с бриллиантом. Стартовая цена – четырнадцать тысяч долларов. Четырнадцать… шестнадцать по телефону… Шестнадцать и восемнадцать – задний ряд…

Менее чем за две минуты первый лот ушел за восемьдесят две тысячи долларов. Аудитория молчала. Слышалось только перелистывание каталогов, скрип перьев по бумаге и приглушенные голоса разговаривавших по телефону. На экране мелькали бриллианты, изумруды, нефриты, жемчуг, а иногда даже опалы и аквамарины. Одни участники торгов поднимали карточки, другие – слегка кивали, третьи – чуть заметно взмахивали рукой, четвертые – просто поднимали брови.

Пет отмечала в каталоге, за какую цену ушел лот, а также имя покупателя. Она заметила, что украшения уходили за цену, примерно втрое превышающую ту, что проставил дом «Кристи». Несколько украшений купил Марсель, несомненно, понуждаемый Андреа. Часть из них пойдет в магазин, а часть явно приобретена по заданию заказчика.

Антонио Скаппа, напротив, ничего не купил и не участвовал в торгах.

– Лот номер сорок семь, – объявил наконец аукционер. – Редкий рубин из Бирмы весом почти в двадцать девять карат. Начальная цена – сто тысяч долларов…

Пет не видела, кто предложил первую цену, но та удвоилась, прежде чем Пет успела поднять карточку, однако она тут же назвала двести двадцать тысяч.

– Двести двадцать… двести тридцать…

Пет увидела, что аукционер кивнул Марселю. Другие покупатели отпали. Ей предстояло состязаться с Марселем и Андреа.

Когда Марсель назвал четыреста десять тысяч, Пет замолчала. Рубин, по ее мнению, большего не стоил. Аукционер стукнул молотком, и Марсель смущенно улыбнулся Пет.

Без рубина она, конечно, не получит комиссионных от герцогини. Но Пет не испытывала разочарования, ибо полагала, что камень не стоит такой цены. К тому же, вернувшись домой с пустыми руками, ей будет легче объясниться с Люком.

Она посидела еще немного, уже не следя за ходом торгов, затем поднялась и направилась к выходу. У дверей Пет остановилась и в последний раз окинула взглядом комнату. Неужели она отказалась купить рубин ради любви?

Пет заметила, что Антонио Скаппа поднял карточку и вступил в торги. Его противником тоже оказался Марсель. Андреа сидела, прижавшись к нему, и требовала, чтобы он поднимал цену. Пет посмотрела на экран, где сейчас светился слайд сапфирно-изумрудного ожерелья. Она запомнила его, когда осматривала витрины перед аукционом, несомненно, самая красивая вещь в коллекции. Мириады крошечных камней заставляли его сверкать и переливаться. Пет сверилась с каталогом. Исходная цена – шестьдесят тысяч долларов – при нынешнем ажиотаже наверняка удвоится.

Скаппа поднял карточку вслед за Марселем.

– Семьдесят тысяч, – объявил аукционер. Семьдесят пять назвала Лила. Арабский шейх добавил еще пять. Элизабет Тейлор подняла цену до восьмидесяти пяти.

– Сто тысяч, – громко произнес Антонио, и в его голосе Пет почудился страх.

– Сто десять! – вступила в торг Андреа, желавшая поквитаться с отцом.

– Сто двадцать! – Скаппа овладел собой.

Еще несколько покупателей подняли цену до ста пятидесяти, но отступили, почувствовав, что здесь происходит нечто большее, чем обычные торги. К тому же реальная цена украшений давно осталась позади.

Андреа, не думая сдаваться, назвала сто шестьдесят.

Битва продолжалась. Антонио поднял цену до двухсот тысяч, полагая, что Андреа не рискнет идти дальше.

Но она добавила еще двадцать тысяч.

У Антонио вскипела кровь. Из-за своей собственной дочери, предавшей его, он вынужден платить за ожерелье неслыханную цену. Оно того не стоит. Тридцать лет назад Берсма продал его за двадцать пять или тридцать тысяч долларов.

Но Антонио не мог уступить ей эту вещь.

– Двести сорок тысяч! – выкрикнул он, и его голос гулко разнесся по комнате.

– Двести сорок тысяч – раз, – спокойно произнес аукционер и посмотрел на Андреа.

Не отрывая взгляда от отца, она напряглась, подалась вперед и, наверное, вскочила бы, если бы Марсель не держал ее за руку.

– Двести сорок тысяч – два… – Аукционер пристально посмотрел на Андреа. – Двести сорок тысяч – три. – Он поднял молоток, и Антонио чуть заметно улыбнулся.

– Двести пятьдесят тысяч! – выкрикнула Андреа. Ее вид не оставлял сомнений в том, что она приняла вызов и теперь готова идти до конца.

Даже аукционер, до сих пор сохранявший полную невозмутимость, казалось, был удивлен.

– Ваше слово, сэр, – обратился он к Антонио. – Мы дошли до четверти миллиона.

Антонио покраснел, и испарина выступила у него на лбу. Теперь улыбнулась Андреа.

– Двести пятьдесят тысяч – раз. – В голосе аукционера послышалось сочувствие к Антонио.

Пет поняла, что Антонио выбыл из игры. Какую горькую пилюлю ему пришлось принять из рук дочери!

– Двести пятьдесят тысяч – два… Продано за двести пятьдесят тысяч долларов.

Публика взорвалась аплодисментами. В следующее мгновение на экране появилось бриллиантовое колье.

Антонио Скаппа тяжело поднялся и направился к выходу. Он прошел мимо Пет, даже не взглянув на нее. У девушки вновь возникло чувство, что она где-то видела его.

И еще ей казалось, что Антонио заговорил с ней вчера вечером неспроста. Он явно не из тех, кто тратит время на любезности. Тогда почему?

Может, это плод ее фантазии? Скаппа – человек сложный. Его считали трезвым и расчетливым дилером, но при этом он втянулся в бессмысленную дуэль, поднявшую цену на ожерелье высоко за планку его реальной стоимости. Конечно, если бы Антонио положил ожерелье в сейф и никому не показывал, как Дороти Фиск-Хейнц, тогда понятно. Но дилер покупает вещи на аукционах, чтобы продавать.

Вернувшись в номер, Пет начала укладывать вещи, собираясь вернуться домой к тому, кого любила.

Проходя через вестибюль, она улыбнулась. Неудача с покупкой рубина для герцогини обернулась удачей для нее.

Глава 12

Нью-Йорк, февраль 1978 года

Епископальная церковь Святого Фомы на Пятой авеню была переполнена. Янтарный свет сотен свечей заливал церковные скамьи, алтарь и возбужденные лица присутствующих.

Зима всегда была любимым временем года Джессики Уолш, поэтому она вопреки желанию матери назначила день свадьбы на середину февраля. Цветов в церкви не было. Алтарь украшали по-зимнему голые ветви, обвитые гирляндой горящих лампочек.

Тишину нарушал одинокий голос скрипки. Мать невесты, одетая по-королевски в синий бархат, поспешила по проходу навстречу дочери.

– Боже, сколько там народу! – воскликнула Джесс.

– Не беспокойся, – ответила Пет. – Когда войдешь, будешь видеть только своего Фернандо у алтаря.

– По опыту знаешь? – съязвила Джесс.

– Нет, у меня другие источники. Подожди минуту, шляпа съехала набок. – Поправив ее крохотную бархатную шляпку и вуаль, Пет подумала, что Джесс еще никогда не была так красива. Она вся светилась, что происходит только с невестами в день бракосочетания.

– Готово, – сказала Пет.

– Папа, как я выгляжу? – Джесс повернулась к отцу.

– Изумительно, дорогая, – ответил он, почти не взглянув на дочь.

Вероятно, первый раз в жизни холодность отца не задела Джесс. Она была слишком счастлива и без его комплиментов знала, что хороша собой. На ней было длинное, цвета слоновой кости бархатное платье, которое помогла выбрать Пет. Глубокий, в форме сердца, вырез слегка открывал грудь. Платье казалось срисованным со средневековой гравюры, и его незамысловатый покрой очень шел Джесс. Она походила на сказочную снежную королеву.

Сестры Джесс были в винно-красных бархатных платьях. Пет, подруга невесты, надела ярко-зеленое и зачесала волосы вверх.

– Что за оружие у тебя в.руках? – воскликнула Пет, когда Джесс повернулась к ней. Вместо традиционного букета она держала в руках ветви зеленого падуба с маленькими ярко-красными ягодами.

Джесс улыбнулась и легонько тронула колючки.

– Это защита от тетушек, дядюшек и кузин, которые бросятся целовать меня.

– После того как тебя расцелует Фернандо, им ничего не останется.

Пет бросила взгляд в сторону алтаря, где стоял Фернандо де Моратин, потрясающе красивый испанец, совершеннейший матадор. Он наклонился к приятелю и что-то сказал ему. Оба рассмеялись.

Скрипка заиграла громче, но внезапно музыка оборвалась. Гул голосов затих, и послышались торжественные звуки органа.

– Дамы, – произнес мистер Уолш и с улыбкой предложил дочери руку. – По-моему, они играют для нас.

– Тогда веди меня к жениху, – отозвалась Джесс. И они пошли к алтарю.

Через час процессия сверкающих лимузинов направилась от церкви к Метрополитен-музею. Благодаря ежегодным пожертвованиям Джонатана Уолша и участию Салли Уолш в попечительском совете они получили разрешение устроить свадьбу дочери в музее.

Стояла изумительная зимняя ночь. Недавно выпавший снег укутал землю белым покрывалом, легкий ветерок разогнал облака, и звезды сияли, как холодные бриллианты, а луна походила на огромный опал. На ступенях музея, возле колонн, разместились газетчики. Мелькали вспышки фотоаппаратов, а гости кутались в меха и снисходительно улыбались, проходя к дверям. Сегодня здесь собрался весь цвет Нью-Йорка.

В главном зале новоиспеченные мистер и миссис де Моратин принимали поздравления. За ширмой играл струнный квартет. Официанты разносили на подносах шампанское. Позже гости сядут за столы, накрытые в испанском зале, – так решила Джесс, желая порадовать Фернандо.

– Хуже, чем я думал, – пробормотал Люк, направляясь с Пет к новобрачным.

– Проведи один вечер среди богатых, – съязвила Пет. – Тем более что внешне ты ничем не отличаешься от них.

Она поправила на нем черный шелковый галстук. В черном фраке Люк был гораздо красивее, чем в синих джинсах и кожаной куртке.

– Придется. – Люк натянуто улыбнулся Пет. «Вечер в таком обществе – тяжелое испытание для него», – подумала Пет. После ее возвращения из Парижа они больше не обсуждали вопрос о том, зачем богачи тратятся на бриллианты, но Пет понимала, что эта тема может возникнуть в любой момент. Она старалась не говорить дома о своей работе, к тому же заказов становилось все меньше.

Они подошли к молодым. Люк дружески обнял Джесс и поцеловал в щеку.

– Ты выглядишь так аппетитно, что хочется съесть тебя.

– Тогда приступай, ковбой. – Джесс засмеялась. – В таком костюме ты ничуть не хуже моего мужа. – Она снова засмеялась. – Господи, я впервые произнесла слово «муж». Мне кажется, что я сплю. Ах, не будите меня, пожалуйста.

– Это не сон. – Пет обняла подругу.

Люк посмотрел на Фернандо, и улыбка исчезла с его лица.

– Заботься о ней, – сказал он, и его слова прозвучали как предостережение.

Но Фернандо де Моратин не заметил этого. На загорелом лице его губы казались почти белыми. Он обнял Джесс за талию и притянул к себе.

– Мы будем заботиться друг о друге, правда, дорогая?

– Да, мой супруг, – кокетливо проворковала Джесс. Отойдя от новобрачных, Пет взяла Люка за руку.

– Ты был не слишком любезен с Фернандо.

– Ты же знаешь, что мы друг друга не перевариваем. Я не желаю лицемерить.

– Но ты любишь Джесс. Ради нее можно бы…

– Ради Джесс я и пришел сюда. У этого парня на лице написано, что он гоняется за состоянием. Держу пари, Фернандо начал подыскивать богатую невесту, как только перестал сосать материнскую грудь.

«О Боже, – подумала Пет. – Сегодня еще хуже, чем обычно. Он готов броситься в драку». Она тоже сомневалась в Фернандо, но встала на его защиту. Поступить иначе Пет не могла – это означало предать подругу в день свадьбы.

– Ты не веришь, что Фернандо любит Джесс? Думаешь, она такая уродина, что никогда не нашла бы себе такого парня, как Фернандо?

– Не говори глупостей. Ты знаешь, что я люблю Джесс. Поэтому меня и злит ее слепота. Она выходит замуж за человека, не достойного даже мыть ее машину.

Резкость Люка задела Пет, но сегодня она не хотела ссориться с ним.

– Они поженились, поэтому глупо теперь об этом сожалеть. Давай расслабимся и повеселимся.

– О'кей. Во всяком случае, угощение наверняка будет отличное. – Он взял с подноса официанта два бокала вина. – За любовь и деньги. В кругу тех, кто собрался здесь сегодня, одного без другого не бывает.

Пет посмотрела на него. Она любила Люка, даже когда он был так невыносим.

– За что ты ненавидишь этих людей?

– По той же причине, почему мне не нравятся танцующие медведи или тигры, прыгающие сквозь горящий круг. – Люк осушил бокал и поставил его на поднос. – Взгляни на них. – Он обвел рукой зал. – Они лезут из кожи вон, чтобы произвести впечатление на окружающих, завязать контакты или урвать что-то друг у друга.

– Это жестоко, Люк. Они пришли сюда поздравить Джесс и Фернандо и отпраздновать их свадьбу.

– Не будь наивной, Пет. Ты знаешь не хуже меня, что большинство этих людей – клиенты и партнеры Джонатана Уолша. А большинство женщин заседают с Салли Уолш в общественных комитетах.

– Ты удивительный циник.

– Я? Ты читала Веблена? «Теорию привилегированного класса»? – Пет покачала головой. – Он называл это нарочитым потреблением. Есть люди, которым недостаточно быть богатыми. Им нужно показать всем, что они богаты. Именно это движет сегодня Джонатаном Уолшем. На деньги, истраченные на этот праздник, можно кормить несколько семей в течение года.

– Верно.

– Может, и тебе заняться делом? – Люк взял еще один бокал. – Здесь полно потенциальных заказчиков. Все эти люди обожают побрякушки. Совместишь приятное с полезным. Доставишь удовольствие и себе, и другим.

– Я хочу получить удовольствие от вечера, а не слушать тебя.

Пет пошла прочь, цокая каблучками по мраморному полу.

Весь следующий час она «занималась делом». Здесь действительно были люди, с которыми ей следовало познакомиться, сливки нью-йоркского общества. Салли Уолш представила Пет гостям, и они тут же начали расхваливать ожерелье, сделанное ею специально для Джесс, и изумрудную брошь в виде цветка с чистейшим жемчугом посредине, приколотую к бархатной ленточке на шее самой Пет. Кое-кто просил у нее визитную карточку.

Люк присоединился к Пет только за столом. Его настроение немного улучшилось, во всяком случае, он делал вид, что ему весело: смеялся и шутил, очаровывая соседей по столику обаянием и изысканными манерами. Пет ничуть не удивилась этому, зная, что Люк с рождения принадлежал к такому же кругу.

Фернандо произнес весьма цветистый, но приятный тост, сказав о том, какая удача выпала ему и как он рад войти в такую семью.

– Вот уж точно, – буркнул Люк, но Пет сердито посмотрела на него, и он умолк. В десять струнный квартет сменился оркестриком Питера Дачина. Начались танцы. Под взрыв аплодисментов Джесс и Фернандо вышли на первый танец.

Глядя на сияющую Джесс, Пет с тоской подумала, как замечательно любить без оглядки, не сомневаться в своем выборе и полностью отдать себя любимому мужчине. Пет завидовала ей.

Она почувствовала теплую руку Люка на своем локте.

– Можно? – Он потянул ее из-за стола. Люк великолепно танцевал. – Прости, что наговорил тебе лишнее. В таком обществе я всегда не в своей тарелке.

– Я заметила. – Пет опустила голову ему на плечо. – Но даже не в своей тарелке ты не так плох.

Они помолчали.

– Боже! – вдруг воскликнул Люк. – Я и забыл, как приятно танцевать с тобой. – Он откинул прядь волос с ее лба. – Я люблю тебя, Пет д'Анжели.

Музыка кончилась, потом заиграла вновь. Невысокий седой джентльмен с усами и похлопал Пет по плечу.

– Мой танец, мисс д'Анжели. Вы обещали. Она обернулась.

– Конечно, мистер Кейтс. Я помню.

– Я еще вернусь, – прошептал Люк ей на ухо и направился в бар, а мистер Кейтс повел Пет в быстром фокстроте.

Она танцевала и с другими партнерами, даже с Фернандо, который держал Пет несколько ближе, чем необходимо, и шептал комплименты.

Потом она немного посидела с Джесс.

– Боже, как это Золушка дотянула до полуночи? – Джесс скинула бархатные туфельки, украшенные алмазами.

– Золушке не пришлось два часа принимать поздравления, – улыбнулась Пет. – А где же принц?

– Сидит в баре и пьет ужасно старое и ужасно вкусное испанское вино, которым папа обещал его угостить.

– У Фернандо изысканный вкус, – заметила Пет.

– А разве это плохо? Неудивительно, что папа полюбил его. В конце концов я привела в дом человека, способного оценить то, что предлагают ему мои родители.

Внезапно прозвучал громкий голос Люка.

– Ты, сукин сын! – взревел он.

Послышались другие голоса, затем звон разбитого бокала. Женщины закричали. Пет и Джесс вскочили и бросились на шум.

Фернандо де Моратин в своем великолепном костюме распростерся на полу, из его разбитой губы текла кровь. Рядом, сжав кулаки, стоял Люк, и несколько мужчин держали его за руки. Джесс бросилась к Фернандо.

Пораженная Пет поспешила к Люку, схватила его за руку и потащила к дверям. Она дрожала от негодования.

– Мне наплевать, что у вас произошло, – проговорила она, когда они очутились в вестибюле, – но мы сейчас же уйдем. Я не позволю тебе окончательно испортить свадьбу Джесс.

– А знаешь, что сказал этот сукин сын?

– Сегодня его свадьба, – сердито отрезала Пет, – и он может говорить все, что ему взбредет в голову. Возьми мой плащ, а я пойду извинюсь перед Джесс.

Пет направилась к гостям.

Извиняясь перед Джесс, она говорила, что Люк напился, что у него трудности на работе, но все это выглядело неубедительно. Пет с облегчением увидела, что Фернандо уже на ногах, кровь вытерта и он снова пьет шампанское, улыбается и преувеличенно оживлен.

– Как ты посмел? – с горечью спросила Пет, вернувшись в вестибюль. – Как ты посмел напиться и испортить Джесс свадьбу?

– К несчастью, я не пьян.

– Тебе доставило удовольствие расквасить лицо улыбающемуся жениху?

– Конечно, нет. Но, видя мерзость, я не могу закрыть на нее глаза. Когда пахнет гнилью, меня воротит от вони. А от Фернандо несет за километр. Слышала бы ты, что он сказал…

– Я не хочу этого слышать. – Пет надела плащ и вышла на Пятую авеню. Ветер гнал снег по тротуару. – Ты не имел права так поступать. – Она плотнее запахнула плащ. – Особенно здесь, в этот вечер.

– Он сказал, что женился на Джесс только ради денег.

– Не верю.

– Хочешь знать его точные слова?

– Нет.

Пет решительно направилась к веренице лимузинов. Она уклонялась от разговора с Люком не потому, что не верила ему. Пет не знала, как теперь поступить.

Люк схватил ее за локоть и заставил остановиться.

– Тебе придется выслушать, хочешь ты этого или нет. Он сказал: «Падррре, – именно так, подчеркнув „р“, – Падррре стоит двести миллионов плюс-минус миллион. Почему бы ему не подарить немножко своему преданному зятю. Пусть раскошелится, если хочет счастья для своей крошки Джесси».

– Фернандо пошутил.

– Ты не видела его глаз, когда он говорил это.

– Значит, он был пьян.

– Если так, значит, этот мерзавец из тех, которые говорят правду только спьяну.

– Ты все равно не имел права устраивать эту безобразную сцену. Салли Уолш потратила столько сил, чтобы сегодняшний вечер удался на славу. Все было отлично продумано. И Джесс светилась от радости. Но ты все разрушил, испортил и причинил боль моей любимой подруге. Я ненавижу тебя.

Пет направилась к машине, Люк последовал за ней. Шофер машины, предоставленной им на этот вечер Джонатаном Уолшем, услужливо распахнул дверцу. Они сели, и Люк назвал адрес.

Пет молчала, глядя в окно на голые силуэты деревьев, но ничего не видела.

– Ты права, – сказал Люк, когда они проезжали Пятьдесят девятую улицу. – Мне не следовало бить этого ублюдка, особенно в день его свадьбы. Я очень сожалею. Но я ничего не испортил. Потому что там ничего не было. В отличие от тебя я не умею делать вид, что все хорошо, когда это не так. И ты об этом знаешь. Ты украшаешь окружающий мир цветами и драгоценными камнями, и тогда тебе кажется, что он красив. А я, если вижу мерзость, пытаюсь уничтожить ее, а не прикрыть деньгами.

– Деньгами! – взорвалась Пет. – Мне надоело слышать это от того, кому никогда не приходилось голодать, кого воспитывали гувернеры и кто сейчас может раздавать столько денег, сколько захочет. В твое пренебрежение к деньгам трудно поверить. Ты играешь в аскетизм, ездишь на старом автомобиле и питаешься гамбургерами, потому что это работает на твой образ бессребреника.

– Неправда, ты сама знаешь это. Я охотно дам деньги на что-нибудь стоящее, но не стану играть в одну игру с людьми, цель которых – показать, как они богаты и сколько денег могут выбросить на ерунду.

– Например, на приобретение ювелирных украшений?

– Это ты сказала, не я. Эти люди и их образ жизни мне отвратительны.

Пет повернулась к нему:

– Что ты знаешь о мерзости, черт побери? Тебе приходилось жить в кварталах, где нужно перешагнуть через пьяного в стельку соседа, чтобы войти в свою дверь? Ты видел детей, знающих по именам всех бандитов, потому что это их единственное окружение? Ты не представляешь себе, что значит приехать в страну без гроша в кармане, как мой отец, и отказаться от своей мечты ради ребенка. Тебе приходилось видеть родную мать запертой в каморке, где она сидит в собственной рвоте и царапает до крови свое несчастное тело, потому что никто не имеет средств обеспечить ей достойное содержание? Для людей, среди которых я выросла, не существует клиники «Коул – Хафнер». И знаешь ли ты о том, что мечта никогда не реализуется, если нет денег воплотить ее?

Слезы навернулись на глаза Пет, и она разозлилась еще больше.

– За деньги, Люк, – Пет вытерла перчаткой глаза, – можно купить красоту, уютную квартиру, теплое пальто, шампанское. И еще клинику «Коул – Хафнер». – Она отвернулась и посмотрела в окно. Снова пошел снег. – За деньги можно купить красоту, – повторила Пет. – И люди, располагающие ими, способны обеспечить мне свободу, необходимую для того, чтобы создавать эту красоту.

– Так создавай ее, только настоящую. Ты же талантлива. У тебя хороший глаз. Почему бы тебе не попробовать рисовать? Или лепить, как Анна? Проявляй свой талант. Создавай красоту, но имеющую подлинный смысл.

– Я не художница, и мне не нравится лепить. Я ничего не смыслю в красках и глине. Но я знаю почти все, что следует знать для работы с камнями. Я брошу взгляд на изумруд и вижу в нем павлиний глаз или весенний листок. Я проведу пальцем по рубину и знаю, как лучше всего его оправить. Поэтому я и занимаюсь этим.

Машина остановилась у дома на Гроув-стрит, но они не выходили. Пет посмотрела в красивое лицо Люка, казавшееся желтоватым в свете уличных фонарей.

– Моя работа – это я, Люк. Как ты можешь любить меня, если ненавидишь самое главное во мне?

– Я люблю тебя, но то, что ты создаешь, – часть мира, который мне ненавистен. Его населяют люди, презираемые мной. Мне очень страшно, что ты станешь одной из них.

– Тогда, может, тебе не стоит быть рядом со мной?

Пет сказала это сгоряча, но не жалела об этом. Они сидели в роскошном автомобиле и печально смотрели друг на друга. За дымчатыми стеклами окон падали крупные хлопья снега. Шофер распахнул дверцу.

– Идем, уже поздно.

– Нет, Люк. Я не могу и не хочу притворяться, что этой проблемы не существует. Я не стану больше объяснять тебе, что в этом моя жизнь, и безуспешно пытаться примирить свои мечты с желанием достойно выглядеть в твоих глазах. – Пет закрыла дверцу. – Я слишком долго мечтала об этой работе, чтобы теперь отказаться от нее. Я не такая, как ты, Люк. Я выросла среди мерзости, поэтому хочу, чтобы теперь меня окружала красота. И хочу создавать ее для других. И еще хочу найти то, что потеряла моя семья. Для тебя это не имеет значения, а для меня очень важно. Я ищу сокровища, украденные у моего отца.

– Неужели ты и впрямь веришь в сказку о пропавших сокровищах твоей бабки?

– Это не сказка, Люк. Это мое наследство. Вот если бы ты понял… и согласился помочь мне. Но вероятно, мне придется смириться с тем, что это нереально. Я не могу позволить себе тратить время и силы на споры с тобой.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне нужно некоторое время пожить без тебя… возможно, несколько лет.

– Пет…

– А может быть, нам лучше разойтись навсегда.

Наступило молчание.

– Это окончательное решение? Она кивнула.

Люк отвернулся.

– Меня не будет все воскресенье. Можешь прийти и собрать свои вещи. – Он открыл дверцу и вышел из машины.

– Люк… – начала Пет, не зная, что ему сказать, но он даже не обернулся.

Дверца лимузина захлопнулась. Какой адрес назвать водителю? Стив и Анна уже легли спать, но не рассердятся, если их разбудят. Они всегда ей рады.

– Сохо, пожалуйста. – Пет откинулась на опустевшее сиденье.

Она расплакалась только на следующий день, когда сидела за столом напротив Анны и рассказывала ей, что случилось.

– Черт побери! – воскликнула Анна. – Как такой понимающий и рассудительный человек может быть настолько глуп?

– Кто, я или Люк?

– Люк, конечно. – Она налила еще кофе и положила в каждую чашку сахар.

Пет обхватила чашку руками, чтобы согреться. Ее била дрожь с тех пор, как она рассталась с Люком.

– Что бы ты сделала, если бы папа попросил тебя бросить скульптуру?

– Я поступила бы точно так же, как и ты, с любым мужчиной, считающим, что я должна жить в его тени, рожать ему детей, стирать пеленки или готовить обед. Я бросила бы его не раздумывая, как поступила со своим мужем.

– Я не знала, что ты была замужем.

– Мы познакомились в школе живописи. Он знал, как я хочу стать художницей. Наверное, потому и влюбился в меня, что у нас была общая мечта. Но ко мне он относился как к обрамлению своего таланта. – Анна отхлебнула кофе. – Глупышка Поль.

Пет прижала кружку к щеке.

– Можно мне остаться еще на несколько дней? Пока не найду себе другого жилья?

– Хоть навсегда. Пет улыбнулась.

– Спасибо, но, надеюсь, недели будет достаточно. Как ты думаешь, папа согласится пойти завтра со мной за вещами?

– Его это очень огорчит, он любит Люка, ты же знаешь, но, конечно, пойдет. А теперь пей кофе, тебе нужно согреться.

Сильный снег засыпал Нью-Йорк. Был один из тех редких дней, когда город напоминал картинку с рождественской открытки. Несмотря на холодную погоду, в доме Люка было тепло.

Укладывая вещи в коробки, Пет старалась не плакать. Она любила этот дом и того, с кем прожила здесь так долго. Но Пет знала, что не может остаться.

Стив сидел на полу и складывал в картонную коробку книги. К несчастью, он постоянно натыкался на ту, что ему обязательно хотелось посмотреть.

– Пет, взгляни-ка! – воскликнул он, показывая ей путеводитель по Италии. – Галерея в Милане. Напротив «Ла Скала». Я часто ходил туда с приятелями. – Потом он вспомнил, как у его брата Витторио украли в галерее документы, и нахмурился. Пролистав несколько страниц, Стив показал дочери другое здание с небольшой статуей на крыше. – Справа отсюда располагался офис Карло. Вот это окно. Сколько раз я стоял возле него, мечтая посидеть в кафе и сочинить стихотворение!

– Ты был хорошим поэтом, папа? Стив пожал плечами:

– Кто знает? Может, и стал бы хорошим. – Он смущенно улыбнулся. – Я… я немного поздно взялся за это.

– Папа, ты про поэзию?

– Всего пара сонетов и стихотворений.

– Я хочу прочитать их.

– Они на итальянском.

– Я прочитаю со словарем.

– Посмотрим, что у тебя получится.

Наконец все было упаковано. Пет села рядом с отцом на диван. Он держал в руках большой альбом.

– Это прошлогодний каталог аукциона в Женеве – коллекция Хейнц. Давай я покажу тебе рубин, который купил Марсель. Тот, что хотела герцогиня…

Стив даже не пошевелился.

– Папа! – Пет встревожилась, увидев, как он побледнел. – Тебе плохо?

– Что? – Стив поднял голову, но его глаза тут же снова впились в фотографию с изображением ожерелья из несчетного количества сапфиров, изумрудов и с буквой «К» на застежке. Он прочитал описание лота и оценочную стоимость. – Кто купил его?

– Марсель Иверес, хотя торговался не он. Там разгорелась настоящая битва. – Пет вспомнила о состязании Андреа и Антонио Скаппа, но решила, что отцу неинтересны эти подробности. Ведь он не знал этих людей. – Красивое, правда? Хотя продали его за гораздо большую цену, чем оно стоит.

Стив взглянул на дочь.

– Кажется, мы все собрали. – Он закрыл каталог и бросил его в коробку. – Пора идти.

– Нет еще.

Пет улыбнулась, взяла пустую коробку и направилась в ванную.

Когда она вышла, Стив не удержался, достал каталог и еще раз посмотрел на фотографию ожерелья.

Даже через сорок лет Стефано д'Анжели узнал ожерелье. Он провел пальцем по букве «К». Последний раз он видел его в руках матери.

Стив быстро пролистал каталог. Может, здесь есть и другие украшения, принадлежавшие матери? Нет, ожерелье было единственной драгоценностью из коллекции Ла Коломбы.

– Витторио, – задыхаясь, прошептал он, и на него нахлынули воспоминания о последних днях войны.

На мгновение Стиву показалось, что прошло лишь несколько минут с тех пор, как он узнал о смерти матери и предательстве брата.

– Это осталось в прошлом! – Стив с трудом вернулся к реальности. – Все давным-давно забыто. – Он положил каталог на дно ящика. – И пусть прошлое не тревожит тех, кто выжил.

Книга четвертая

СИЯНИЕ

Глава 1

Нью-Йорк, осень 1984 года

– Постойте, мисс д'Анжели…

Пет пробиралась между столиками, за которыми элита ожидала вручения призов от Дома моды Коти, когда ее остановил один из фоторепортеров.

– Великолепно, – сказал репортер из «Тайме» и передернул затвор фотоаппарата. – Еще одну, пожалуйста…

Зал Института моды наполняли роскошно и стильно одетые люди, но Петра д'Анжели сразу привлекала к себе внимание, хотя облегающее серебристо-белое платье от Камали не выделялось на фоне других. Бросались в глаза ее ожерелье и серьги, состоящие из огромных, покрытых бриллиантами снежинок.

Интерес к собственной персоне обычно смущал Петру – она делала украшения на продажу, а не для себя, но на этот раз Джесс уговорила ее быть немного смелее.

– Не робей, малышка, – сказала Джесс, – долой ложную скромность. Покажи всем свою работу.

Пет была названа в числе соискателей специального приза за дизайн ювелирных украшений, и, если ей повезет и она получит его, лучше выглядеть достойно.

Пет подошла к столику, за которым сидели Стив и Анна. Несколько мест рядом были свободными, и, поцеловав Анну, Пет расположилась рядом с отцом.

– Вы довольны? – спросила она.

– Прекрасный вечер, – улыбнулась Анна. Стив шутливо подмигнул дочери.

– Мы ужасно огорчимся, если ты проиграешь.

– Пап, дадут мне награду или нет, я все равно не проиграю. Быть номинированной – уже большая честь. И больше всего на свете я хотела бы разделить свою радость с тобой…

Лицо Стива застыло. Он опустил глаза – значит, догадался, о чем Пет хочет попросить, и отказывается даже слушать ее.

Пет надеялась, что на этом вечере отец и дед забудут о былой вражде. Когда она пригласила Стива, он согласился только на том условии, что его не посадят рядом с Джозефом и не вынудят разговаривать с ним. Стив до сих пор не примирился с тем, что старик скрыл от него правду о Беттине. Сейчас, годы спустя, Стив по-прежнему считал, что его хитростью заманили в обреченный на неудачу брак, и отказывался простить тестя. Джозеф же держал обиду на зятя за то, что тот бросил Беттину и не дал денег на ее лечение.

Непримиримая вражда самых близких людей грозила испортить, Пет все удовольствие от вечера. За ее столиком сидели Джозеф, Чарли, Лотти и Джесс с Фернандо. Оставались еще два свободных места, которые Пет приберегала для Стива с Анной, решив попытать счастья еще раз.

– Пап, пожалуйста, – попросила Пет. – Церемония начнется через пару минут, и я хочу, чтобы ты был рядом. Забудь о прошлом. Вы с Анной…

– Пет, – оборвал ее Стив, – я имею право считать, что меня использовал и предал человек, которому я доверял и которого даже любил. Ты просишь слишком многого.

Пет взглянула на Анну, молча умоляя ее вмешаться, но та покачала головой.

«Да, для него это слишком много», – со вздохом подумала Пет. Слушая отца, она внезапно осознала, что его реакция на предательство связана не только с Джозефом. Ведь Стива предали и до того – и кто? Его собственный брат!

– Хорошо, папа. На этот раз я сдаюсь. Но надеюсь, в другом ты мне не откажешь. Мама несколько раз просила, чтобы ты навестил ее. По-моему…

И снова Стив оборвал дочь:

– Петра, неужели мы должны обсуждать это сейчас?

– Я не могу забыть о маме… потому что ее здесь нет.

– Это не твоя вина. И не моя. Пожалуйста, оставь подобные разговоры для другого раза. Сегодня ведь намечался праздник, не так ли?

– Намечался, – с иронией отозвалась она.

– Тогда не превращай его в мирную конференцию. Пет, кивнув, встала.

– Я просто хотела, чтобы всем было хорошо, независимо от того, достанется мне награда или нет.

– Она тебе достанется. – Стив улыбнулся. – Уверен, ты победишь.

Пет вернулась к своему столику и села между Джесс и Чарли, напротив деда. Не поняв, почему Пет расстроена, они начали заверять ее, что она обязательно получит награду.

Однако Пет и без всякой награды понимала, что достигла вершины. Через восемь лет после ухода из «Дюфор и Иверес» она вошла в весьма узкий круг художников, чьи имена были известны далеко за пределами мира моды. Стоило только оглядеться, чтобы понять, как высоко она взлетела. За столиком справа сидел Ральф Лаурен, загорелый, с густыми серебристыми волосами и ослепительной улыбкой. Слева устроились Грейс Мирабелла из «Вог» и Диана Вриланд. Лиз Клайборн, Мэри Макфадден, Джефри Бин и Кельвин Кляйн – все эти люди больше не были для нее именами в модном журнале. Эльза Перетти, Палома Пикассо и Анджела Каммингс – за последние годы многие из них стали коллегами и даже друзьями Пет.

Расставание с Люком, хоть и очень болезненное, ознаменовало для Пет начало новой жизни. Кратковременная известность после создания «Глаза любви» сменилась настоящей славой. Борясь с пустотой, Пет перестала ждать, пока работа свалится на нее. По совету Чарли она наняла опытного агента. Прекрасно ладя с журналистами, тот следил, чтобы Пет приглашали на все благотворительные вечера и балы, и она таким образом была постоянно на виду. Теперь Пет с головой окунулась в ту жизнь, которую ненавидел Люк и от которой она с легкостью отказывалась, когда они были вместе. Одиночество сыграло немалую роль в ее восхождении. Из уважаемого, но малоизвестного и почти разорившегося дизайнера Пет превратилась в знаменитую особу из мира моды. Украшения от Петры д’Анжели всегда замечали, часто фотографировали и еще чаще упоминали в газетах.

Вскоре один из созданных Пет гарнитуров заставил говорить о ней весь свет. К Пет обратилась молодая жена техасского миллиардера и попросила создать что-то очень дерзкое, привлекающее внимание окружающих. И она сделала ожерелье в виде паутины, нежное и воздушное, как настоящее творение природы. Переплетения золотой проволоки, отделанные мельчайшими жемчужинами и бриллиантами, закрывали шею. Там, где ожерелье касалось ключицы, притаился «паук» с золотыми лапками и тельцем из сдвоенных рубинов поверх огромного граната. Ожерелье «Черная вдова» сразу стало классикой ювелирного искусства.

Для другой клиентки Пет придумала «бабочек» из платины, украшенных тысячами мельчайших бриллиантов. Скоро она снискала известность тем, что часто использовала природные формы – листья, снежинки и перья. Заказы сыпались как из рога изобилия. Пет не успевала исполнять их, так что желающим приходилось ждать месяцами. Кое-кто из богатых или знаменитых клиентов обижался, но ни один не отменил заказа и не остался недоволен результатом.

Церемония началась. Знаменитости из мира моды подлетали к микрофонам, с триумфом размахивали наградами и благодарили своих матерей, жен и любовников.

В конце концов пришло время объявить победителя за лучшее украшение.

Чарли взял Пет за руку и ободряюще пожал ее. Их дружба крепла с годами, и он часто сопровождал ее на светские мероприятия. Конечно, у Пет были и другие мужчины – она пережила множество романтических приключений. Одни длились недели, другие – месяцы. Ее приятели, всегда привлекательные и удачливые, удовлетворяли Пет в постели и умели развеять грусть. Каждый раз ей казалось, что она нашла настоящую любовь, однако огонь быстро угасал, и Пет вновь оставалась одна.

Она даже не услышала своего имени, но тут раздались аплодисменты, и Чарли подтолкнул ее, побуждая встать. Подняв голову. Пет увидела, что все улыбаются ей.

Она приняла награду и выразила всем благодарность, надеясь, что не выглядит полной идиоткой.

– …Поставщикам, ювелирам, делящим со мной труды, постоянным клиентам и моему первому работодателю Марселю Ивересу. И наконец, я хотела бы поблагодарить моего дедушку, мистера Джозефа Зеемана, ибо именно он дал мне в руки первый бриллиант и научил меня ценить его красоту. Спасибо тебе, дед.

Джозеф кивнул ей, своей любимой ученице, и смахнул слезы, навернувшиеся на глаза.

Сжимая в руках награду, Пет оглядела собравшихся – элиту общества.

И она была одной из них.

Церемония закончилась, но вокруг Пет все еще толпились люди, желавшие лично поздравить ее или договориться о деловых встречах. Производители текстиля, заключавшие миллионные сделки с Кляйном, Блассом и Донной Карен, предлагали перенести рисунки Пет на ткани и постельное белье, агент крупнейшего изготовителя японских наручных часов просил ее разработать для них эксклюзивную новую линию. Без сомнения, утром в понедельник телефон будет трещать не переставая. Пет переадресовала своих собеседников к Лотти и пошла попрощаться со Стивом и Анной.

Только подходя к отцу, она вспомнила, что не упомянула его в своей благодарственной речи, а сказала лишь о Джозефе – едва ли разумный шаг к их примирению.

– Папа, прости, в этой суматохе я забыла сказать о тебе.

– Обо мне? – Стив пожал плечами. – Честно говоря, я не заслуживаю благодарности. Я всегда был против твоих игр с драгоценностями. Это Джозеф всячески поощрял тебя. Хоть я и в ссоре с этим старым негодяем, но должен отдать ему должное. – Стив обнял Пет и добавил: – Если мы когда-нибудь и помиримся с ним, то только потому, что если бы не его ложь, у меня не было бы такой дочери.

– Сегодня вечером, папа, – взмолилась Пет, бросив взгляд на свой столик, где Джозеф лениво потягивал шампанское. – Поговори с ним сейчас.

Стив посмотрел на старика.

– Не могу. Извини.

Анна поддержала другую просьбу Пет.

– Если ты так горд своей дочерью, пора сказать об этом и ее матери…

Стив кивнул:

– Я съезжу к Беттине. Эта ночь заставила меня осознать, как многим я ей обязан.

Попрощавшись с отцом и Анной, Пет как на крыльях пролетела по огромному залу, чувствуя себя более счастливой, чем когда получила награду. Надежда на то, что ее родители вновь соединятся, о чем она мечтала в начале болезни матери, давно умерла. И все же Пет не сомневалась, что даже краткая встреча поможет залечить старые раны.

Погруженная в свои мысли, она чуть не столкнулась с высоким мужчиной в смокинге.

– Мне не хотелось, чтобы эта ночь закончилась без моих поздравлений.

И только тогда Пет поняла, что это Марсель.

– Очень любезно, что ты упомянула меня в своей речи.

– Это не любезность, а констатация факта. Ты дал мне мою первую работу.

Марсель пристально посмотрел на нее.

– А что еще я мог бы тебе дать? Иногда я думаю, есть ли малейшая возможность… – Он легонько провел пальцами по ее обнаженной руке.

– Может, стоит спросить об этом Андреа? – иронически заметила Пет.

– Мы расстались, – бросил он.

Пет была поражена. Она не следила за жизнью Марселя и Андреа, но всего пять или шесть недель назад видела, как они танцевали на благотворительном балу.

– Что случилось?

– Во всем виноват бизнес, – сказал Марсель. – Андреа все больше и больше не нравилась моя манера заниматься делами. Она считает, что я должен сделать ее президентом компании, а сам уйти на пенсию. Представляешь?

Пет рассмеялась.

– Конечно.

Марсель бросил на нее косой взгляд.

– Мне слышится нотка симпатии в твоем голосе.

– Как бы ни сложились мои отношения с Андреа, я всегда считала ее замечательным приобретением «Дюфор и Иверес».

Марсель кивнул:

– И я тоже. Вот почему и поручу Андреа заняться новым магазином на Беверли-Хиллз. Я не могу отпустить ее, хотя мы слишком часто ссоримся, чтобы жить вместе.

Улыбнувшись, Пет направилась к Чарли и деду. Они стояли у столика – одни из последних оставшихся в зале. И тут Марсель схватил ее за руку:

– Пет… поскольку я сейчас один… и так часто думал… Глядя на него, она не могла решить, стоит ли принять это недвусмысленное приглашение. В ту ночь, когда Пет признали все ее кумиры, а ее дело было признано достойным награды, она снова ляжет спать одна.

Кроме того, прежнее влечение к Марселю до сих пор не исчезло. Иногда Пет размышляла, как все обернулось бы, если бы она держалась более раскованно в ту далекую ночь, когда Марсель пригласил ее на ужин.

– Куда ты едешь сейчас? – Марсель явно заметил ее колебания.

– Домой.

– Эта ночь должна завершиться праздником. Позволь мне пригласить тебя в ресторан. Или на танцы – мы ведь никогда не танцевали.

Разум убеждал ее отказаться. Но много лет назад она послушалась голоса разума и потом часто жалела об этом.

Пет бросила взгляд на Чарли. Она попросит его отвезти деда домой. Чарли поймет.

– Хорошо, – сказала она Марселю. – Подожди, я попрощаюсь с моими гостями.

Как только Пет отошла от него, ее охватили сомнения. И все же, попрощавшись с дедом, она вернулась к Марселю.

Пет не хотелось стоять одной на вершине, а Марсель был с ней, когда она только начинала восхождение.

Марсель отвез Пет к «Регине», где они выпили бутылку шампанского. Он развлекал ее, рассказывая забавные истории о работе своего отца лет сорок – пятьдесят назад, когда было так мало ювелиров, что они выбирали себе самые лучшие камни, как только их поднимали из шахт. Пет танцевала с Марселем, хотя рваный ритм диско не слишком соответствовал ее воспоминаниям.

Потом они вышли из ресторана и сели в «роллс-ройс», Марсель велел шоферу ехать в город.

– Мы отправляемся в новый клуб в Требеке, – весело объявил он.

– Я бы хотела вернуться домой, – сказала Пет.

– Но тебе понравится, – настаивал Марсель. – Андреа обожает это место…

Холодно взглянув на него, Пет дала понять, что ей плевать на Андреа.

Машина направилась к дому Пет, и Марсель рассыпался в извинениях.

– Прости меня за бестактность. Я ведь хочу доставить удовольствие тебе, а Андреа здесь ни при чем.

– Ты уверен, Марсель, что она тебе больше не нужна?

– Нужна только в бизнесе. – Он взял Пет за руку. – Но есть и другие вещи…

В полутьме машины она внимательно разглядывала его. Сомнения так и не покинули ее. Можно ли дважды войти в одну реку?

Внезапно Марсель наклонился и нежно коснулся губами ее рта. Почувствовав ответное движение, он прижался сильнее.

Пет давно не была близка с мужчиной, и ее тело отозвалось мгновенно. Забыв обо всем прочем, Пет думала лишь о том, что случилось бы, если бы она отдалась Марселю в тот раз…

Марсель положил руку ей на бедро и мягко скользнул вверх, под подол серебристого платья. Его губы коснулись ее груди.

– Сейчас, cheri? – нетерпеливо прошептал он. – Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо сейчас?

Это был совсем не ее стиль.

– Нет, – прошептала Пет. – Подожди…

Но возбужденный Марсель уже не мог остановиться и просунул руку ей между ног.

– Нет, – повторила Пет. – Пойдем ко мне.

– Конечно, у нас впереди целая ночь. Но позволь мне взять тебя сейчас.

Ее словно окатило холодной водой. Пет хотелось не просто трахаться, она желала любви. Возможно, Марсель не видел в этом особой разницы, но Пет осознавала ее слишком ясно.

Ощутив какую-то перемену в Пет, Марсель не стал упорствовать.

Когда машина остановилась перед подъездом. Пет кивнула Марселю.

– Разве мы не идем к тебе? – удивился он.

– Я иду, а ты нет. Прости меня. Я думала, мы вернемся назад и вновь найдем потерянную дорогу.

– Я тоже так думал.

– И ошибался. Мы выбрали единственно верный путь, когда разошлись.

– Откуда ты знаешь?

– Это женская интуиция.

– Пет… Петра… минуту назад ты была в моих объятиях и жаждала близости. Не отрицай! Уверен, всему виной твоя скованность, а интуиция здесь ни при чем. – Марсель снова потянулся к ней. – Надеюсь, сегодня ночью мы поймем…

Пет улыбнулась, но его чары уже утратили власть над ней. Оттолкнув Марселя, она взяла сумочку и открыла дверцу машины.

– Моя интуиция говорит мне еще кое-что. – Пет повернулась к нему. – Нужная тебе женщина – та, которую ты выбрал с самого начала.

– Андреа? Но я же сказал тебе, что все кончено.

Пет покачала головой:

– Сомневаюсь. Ты не найдешь никого лучше, чем Андреа.

Марсель нахмурился, и Пет не поняла, раздосадован он или обдумывает ее совет.

– Позвони ей, – добавила она, вылезая из машины. – И отвези Андреа в один из тех клубов, а по пути домой… Убеждена, она захочет, чтобы ты взял ее прямо на заднем сиденье машины.

Марсель на мгновение задумался, а потом разразился смехом.

– Машины, эскалаторы, столы, пол… Андреа готова трахаться где угодно, лишь бы не в постели. И мне это всегда в ней нравилось.

– Чего же ты ждешь? Да и для бизнеса это большое приобретение. – Пет решительно захлопнула за собой дверцу.

Марсель открыл окно.

– Спасибо, Пет! – крикнул он.

Заметив, что у него горят глаза, Пет поняла, что он отправится прямиком к Андреа. И если даже она лежит в постели с другим мужчиной, это не остановит Марселя.

– Последний совет, – сказала она. – Хотя бы раз попробуй любить ее.

– Если вспомню, что это такое, – рассмеялся Марсель и дал знак шоферу трогать.

В прихожей горела лампа. Пет всегда оставляла ее включенной, когда уходила, чтобы не возвращаться в кромешную тьму.

Ее квартира занимала четыре комнаты в доме на Пятой авеню, всего в квартале от музея Гугенхейма. Она сняла ее сразу после разрыва с Люком по той причине, что арендованное жилье легко бросить, когда изменится жизнь. Но жизнь не изменилась, и Пет так и осталась в этом здании из красного кирпича с услужливыми консьержками и спокойными соседями. Комнаты она обставила мебелью в раннеамериканском стиле.

Этим вечером Пет внезапно подумала, что скоро придется уехать отсюда. Она должна найти место, более соответствующее имиджу удачливого дизайнера.

А может, ей просто подсознательно хочется перемен?

Пет подошла к окну, выходившему на Пятую авеню. Внизу проносились машины, мелькали белые и красные огоньки. Один из автомобилей принадлежит Марселю. Он мог бы быть сейчас с ней…

Пет охватило чувство одиночества, и она повернулась в другую сторону, посмотрев через темный провал Центрального парка на запад. Именно там, далеко за горизонтом, остаюсь часть ее сердца.

Интересно, где проводит эту ночь Люк?

Глава 2

Пет подняла глаза от пачки писем, которые принесла с собой, отбросила со лба прядь волос и оглядела пляж.

Она увидела их примерно в пятидесяти футах отсюда. Они стояли полуобернувшись друг к другу… ее мать слушала, а отец говорил, скрестив руки на груди. Был солнечный день, необычно теплый для начала марта, их пальто были расстегнуты. «Они очень хорошо смотрятся рядом, – подумала Пет, – как обычные мужчина и женщина средних лет, наслаждающиеся прогулкой по берегу». На мгновение ее охватили сожаление и гнев. Ну почему родители не могут жить вместе?

Потому что в мире есть зло, и мать стала одной из его жертв. Другого ответа не было.

Пет удивилась и обрадовалась, когда увидела, что Беттина широко улыбнулась, а потом, слегка наклонив голову, засмеялась вместе со Стивом.

Этот смех окончательно убедил Пет, что она правильно поступила, уговорив родителей встретиться. Стив пообещал ей навестить Беттину, но долго откладывал свой визит, и Пет пришлось уговаривать, молить, а потом и обвинять отца в том, что он не держит слово. В конце концов Стив уступил.

– Ну что я ей скажу? – спрашивал он Пет по дороге в клинику. – Если она начнет расспрашивать меня, должен ли я признаться, что счастлив? Я не могу ведь сказать Беттине об Анне и о том, что, если она когда-нибудь выйдет отсюда, для нее не будет места в моей жизни.

– Папа, она знает это. У меня было время подготовить маму к вашей встрече… и она понимает, что нет никакой надежды на твое возвращение.

– Тогда в чем же смысл визита? Чего она ждет от меня? И чего ждешь ты?

– Только того, что ты не станешь убегать. Вы не виделись очень давно, и все это время мама пыталась примириться с реальностью и забыть об ужасах войны. Я думаю – и мамин врач согласен со мной, – она лучше разберется в себе, увидев тебя и поняв, что ты настоящий. Ведь для нее ты был чем-то очень хорошим, единственным достойным человеком, который ее любил…

И сейчас, следя за родителями, Пет решила, что лекарство сработало. Родители вели себя естественно и казались довольными и умиротворенными.

Приподнятое настроение сохранилось и после того, как они вернулись в клинику и сели пить кофе. Они рассказывали смешные истории из прошлого, сознательно оставляя в стороне все тяжелое и дурное. Беттина вспомнила и о расческе с русалкой, подаренной ей Пет.

– Это моя самая дорогая вещь. Я храню ее под подушкой. – Она взглянула на Стива. – Когда наша маленькая девочка подарила мне эту расческу, мне и в голову не пришло, что она будет делать украшения для самых известных женщин в мире.

– Если бы я мог заглянуть в будущее, – весело ответил Стив, – то не вел бы себя так глупо и не твердил бы ей, что игры с камнями – пустая трата времени.

– Я ни о чем не жалею, – тихо сказала Беттина.

В конце дня она проводила их к машине. Солнце зашло, и снова стало по-зимнему холодно. Пет показалось, что родители не знают, как попрощаться, но тут Стив нежно обнял Беттину и прикоснулся губами к ее шелковистым волосам. Пет задержала дыхание, опасаясь, как бы мать не сделала чего-то неразумного. Но они разомкнули объятия легко, будто старые друзья, полагающие, что скоро снова увидятся.

– Я рада, что ты приехал. – У Беттины предательски заблестели глаза.

– И я тоже, – ответил Стив.

Он устроился на заднем сиденье машины, а Пет села за руль. Они отъехали, а Беттина все еще стояла у дороги и махала им рукой.

Стив молчал. Пет включила радио и нашла легкую музыку, не желая докучать отцу вопросами. Она понимала: ему нужно обдумать встречу с Беттиной.

– Она отлично выглядит, – внезапно заговорил Стив. – Удивительно, но ничуть не постарела.

– Мама всегда была красивой женщиной, к тому же время для нее давно уже остановилось.

Стив кивнул и уставился в окно.

– Не жалеешь, что приехал? Ты ведь говорил правду, что рад?..

– Я рад, потому что это следовало сделать. Но я беспокоюсь, что мы потревожили Беттину больше, чем помогли ей.

– Потревожили? Но я видела, как она сегодня смеялась, что случается с ней очень редко. О чем вы так оживленно беседовали?

– Я напомнил ей о нашем первом свидании. Она увидела на витрине туфли и захотела купить все. Конечно, в те дни я не мог себе такого позволить. Но мы тут же зашли в лавку, и я выбрал пару отделанных мехом ботинок и тапочки. Сегодня я сказал ей – впервые, – что за это выложил почти всю зарплату. Думаю, – грустно добавил он, – я уже тогда любил ее.

– Почему же ты полагаешь, что твой сегодняшний визит причинит маме боль? Она казалась такой счастливой…

– Ты просила меня не скрывать от Беттины правды, Пет. Я так и сделал. Но, наверное, она была к этому не готова. Беттина слышала от тебя об Анне и сказала, что понимает… и, разумеется, все эти годы не вправе была ожидать, что я веду жизнь монаха.

– Похоже, она смирилась.

– Вовсе нет. Беттина сказала еще, как будет замечательно, когда мы снова соединимся, и выразила надежду, что та, другая женщина проявит понимание к этому.

– О нет, – прошептала Пет.

– Я должен был сказать ей, я должен был объяснить, что мы больше никогда не соединимся… что я навсегда останусь ее другом, но надеяться не на что. Может, стоило соврать, позволить Беттине и дальше мечтать о несбыточном?

Внезапно Пет поняла, что не может следить за дорогой. Она съехала на обочину и остановила машину. Положив руки на руль, Пет опустила на них голову.

– Петрина? – встревожился Стив. Она выпрямилась и посмотрела на отца:

– Я верила, что когда-нибудь маме станет лучше. Иначе я потеряла бы ее. Но после твоих слов я окончательно поняла, что мама никогда не выздоровеет. Только безопасный мирок, окружающий маму сейчас, позволяет ей справляться с жизнью. Но стоит Беттине оказаться в других условиях, и она погибнет.

– Мне следовало солгать? – спросил Стив.

– Не знаю. – Пет взяла отца за руку. – Люди доверяют друг другу, если между ними нет тайн. Думаю, все сложилось бы лучше, если бы дед не скрыл от тебя правду о маме… а ты не спрятал от них свое сокровище. Я тоже виновата – в том, что не продала нашу половинку флакона и не использовала эти деньги на лечение мамы. Возможно, все сложилось бы иначе… – Пет снова взялась за руль. – Но сейчас уже поздно думать об этом.

Они выехали на дорогу. Только негромкая музыка нарушала тишину в салоне.

Впереди уже показались огни Нью-Йорка, когда Стив вдруг выключил музыку.

– Я скрывал от тебя еще кое-что, – сказал он, – потому что боялся причинить тебе боль. Но, обдумав твои слова, я понял, что пора покончить с тайнами.

Миссис Хуберт Крозиер, Каролина – для знакомых и Каро – для близких друзей, ведущая колонки светских новостей, жила в доме на Восемьдесят шестой стрит, над апартаментами Джекки Онассис. Через десять дней после поездки в Коннектикут Пет и Стив стояли перед квартирой миссис Крозиер. Слуга-англичанин открыл дверь и провел их в гостиную с роскошным видом на Центральный парк. Комната была обставлена дорогой английской и французской мебелью.

– Мадам Крозиер будет через минуту, – сообщил слуга и удалился.

Пет присела на подлокотник кресла, а Стив отошел к окну. Он явно нервничал.

«Неужели он передумал, – встревожилась Пет, – и жалеет, что вновь взялся за поиски? Или опасается, что это очередной тупик? Возможно, отца подвела память, и ожерелье, которое он увидел пять лет назад на фотографии, совсем не то, что держала в руках Ла Коломба во время войны?»

Стив сказал дочери, что, по его мнению, на аукционе Хейнц было продано ожерелье из коллекции Ла Коломбы. Пет вспомнила, что именно из-за этого ожерелья разгорелось ожесточенное сражение между Андреа и Антонио Скаппой. Однако Пет уже забыла, кто из них приобрел его. Но, порывшись на полке, она нашла каталог аукциона со своими заметками о ценах и покупателях. На странице с изображением ожерелья было помечено: «Д и И – 250 тыс.». Значит, его купила Андреа – на деньги Марселя.

Пет сразу позвонила Марселю, чтобы узнать дальнейшую судьбу ожерелья.

– Так уж и быть, скажу тебе, Пет, потому что ты мой друг и последний раз дала мне хороший совет.

– Я всегда даю тебе хорошие советы, – усмехнулась она. – Но самый лучший ты получил в вечер нашей первой встречи, после чего принял меня на работу.

– Да, хотя я не сразу следовал твоим советам. – И тут Марсель сказал, что они с Андреа снова вместе.

– Это замечательно, Марсель. Теперь ты должен жениться на ней.

– Ох, Пет, – с шутливым разочарованием отозвался он, – ты ведь утверждала, что даешь только хорошие советы.

Пет перевела разговор на ожерелье.

По словам Марселя, это ожерелье поручил ему купить недавно умерший банкир Хуберт Крозиер. Пет попыталась связаться с его женой, но оказалось, что та гостит на яхте друзей и вернется через две недели. Пет вновь позвонила ей и изложила свою просьбу. Каролина Крозиер неохотно согласилась на встречу.

Стив и Пет прождали десять минут, прежде чем к ним вышла хозяйка дома. Интересная женщина, с тщательно уложенными седыми волосами, она всем своим видом давала понять, что готова уделить им лишь несколько минут. Пет с радостью отметила, что она принесла с собой зеленую бархатную шкатулку.

– Ваша просьба несколько необычна, – сказала мадам Крозиер. – Такие истории обычно сочиняют грабители, чтобы проникнуть в дом.

– Миссис Крозиер, – сказала Пет, – заверяю вас…

– О, я знаю, кто вы такая, мисс д'Анжели. Иначе никогда не откликнулась бы на вашу просьбу. У меня нет привычки показывать самые ценные предметы из моей коллекции, однако я собиралась встретиться с вами, чтобы обсудить заказ.

– Все что угодно. – Пет не желала сейчас отвлекаться и обсуждать новые ювелирные изделия.

– Что ж. – Миссис Крозиер подала Пет зеленую бархатную шкатулку.

Пет дрожащими руками подняла крышку. На шелке цвета слоновой кости лежало ожерелье. Сапфиры и изумруды, отражая яркий солнечный свет, наполнили комнату зеленым и голубым сверканием.

Она передала шкатулку отцу.

– Это оно, папа?

Стив осторожно дотронулся до выложенной бриллиантами буквы «К» на застежке.

– Коломба, – пробормотал он, и его глаза заблестели. – Да, я уверен в этом.

Пет взглянула на хозяйку ожерелья.

– Миссис Крозиер, это единственный след коллекции драгоценностей, когда-то принадлежавших моей бабке…

– Но я приобрела ожерелье законным путем! – оборвала ее миссис Крозиер.

– Я не оспариваю этого, – заметила Пет. – Однако если вы знаете что-нибудь еще об этом ожерелье…

– Извините, мисс д'Анжели. Я знаю только то, что Марсель Иверес купил его на распродаже имущества Дороти Фиск-Хейнц и продал мне – за весьма солидную сумму. Это одно из моих самых любимых украшений.

Пет глубоко вздохнула.

– Позвольте мне спросить вас: не продадите ли его мне?

Ошеломленный Стив уставился на дочь.

Как только слова сорвались с ее губ. Пет ужаснулась. Без сомнения, Марсель продал ожерелье с выгодой для себя, а за эти годы цены на рынке драгоценных камней поднялись до небес. Сейчас ожерелье могло стоить до восьмисот тысяч долларов.

И все же Пет заложила бы все свое имущество, лишь бы получить единственное связующее звено с ее украденным прошлым. В обмен на ожерелье она бесплатно сделала бы для миссис Крозиер десятки других украшений.

Однако Пет испытала облегчение, а не только разочарование, когда ее собеседница покачала головой.

– Это последний подарок моего мужа. Я буду хранить его до самой смерти.

Перед уходом Пет попросила миссис Крозиер позволить ей сфотографировать ожерелье. Она принесла с собой портативную камеру со специальными линзами и сделала несколько снимков с близкого расстояния, стараясь не пропустить даже мельчайшей детали. Возможно, когда-нибудь эти фотографии помогут ей выйти на след.

Пет и Стив направились в Центральный парк. Несмотря на неудачу, Пет охватило странное возбуждение.

– Я испугался, когда ты выразила желание купить ожерелье, – сказал Стив. – Бог мой, а если бы она согласилась?

– Я бы нашла деньги!

Стив внимательно посмотрел на дочь.

– Не сомневаюсь. Но именно это и пугает меня – твоя погоня за мечтой выходит за пределы разумного.

– Мне еще до этого далеко, – улыбнулась Пет.

– Впрочем, мы так ничего и не узнали. Это ожерелье принадлежало моей матери, но след потерян…

– Только в этом направлении.

– Что ты имеешь в виду?

Пет подняла глаза к яркому апрельскому солнцу.

– Есть и другой путь.

Все последующие недели Пет искала связь ожерелья с тем, кому продал его Витторио д'Анжели. Если бы отец рассказал все, когда увидел аукционный каталог, ее задача была бы легче. Поверенные Дороти Фиск-Хейнц, передавшие ее драгоценности в аукционный дом Кристи, могли бы пролить свет на происхождение коллекции. Но у Дороти не осталось наследников, и все ее имущество было полностью распродано. Этот след уже остыл.

Сделав копии фотографий. Пет отослала их в отдел драгоценностей аукционного дома Кристи в Лондоне. В сопроводительном письме она просила сообщить имена и адреса лиц, связанных с коллекцией Хейнц. Другие экземпляры Пет отправила самым пожилым покупателям, значившимся в ее личных архивах, спрашивая, не предлагал ли им кто-нибудь это ожерелье перед тем, как его купила Дороти Хейнц. Такие же запросы она разослала известным во всем мире ювелирам. Вспомнив, что Антонио Скаппа выказал особый интерес к этому ожерелью, и понимая, что расширяющийся бизнес связывает его со многими европейскими аристократами и коллекционерами, Пет послала фотографии и ему, попросив показать их другим ювелирам.

Вначале казалось, что все ее усилия ни к чему не привели. Одни из тех, к кому она обратилась, не ответили, другие сообщили, что ничем не могут помочь. Дружелюбное письмо Скаппы обескуражило Пет.

«Моя дорогая синьорина д'Анжели. Признаюсь, я уже забыл об ожерелье Хейнц. Судя по вашим словам, прошло очень много лет с тех пор, как оно появилось на рынке, так что, боюсь, вам не удастся найти предыдущего владельца. Разумеется, я понимаю ваш сентиментальный интерес и при первой же возможности попробую что-то выяснить».

«Любопытно, – подумала Пет, – неужели Антонио Скаппа действительно забыл драгоценность, за которую так яростно сражался со своей дочерью? А может, именно в этом причина столь необычной забывчивости?»

По той же причине Скаппа скорее всего ничего не сделает, чтобы помочь ей. Несмотря на любезность, в его письме чувствовался холодок. Поскольку когда-то Пет работала на Марселя, которого Скаппа ненавидел, он считает врагом и ее. Что ж, печально, но это не остановит ее поисков.

В середине мая Пет получила первую заслуживающую внимания информацию. В письме из аукционного дома Кристи ей сообщали, что поверенным миссис Хейнц был адвокат Роджер Перки не Энфильд. Пет также указали его адрес и телефон в Лондоне.

Она попросила Лотти немедленно заказать междугородный разговор.

– Разница во времени почти пять часов, Пет. Мистер Энфильд скорее всего обедает…

– Тогда узнай, где он обедает, и позвони туда. Я не хочу терять ни минуты, Лотти. Я и так уже опаздываю на пять лет.

Когда на столе зазвонил телефон, Пет схватила трубку. Она услышала хорошо знакомый голос:

– Здравствуйте, Пет.

Доктор Хафнер замолчал, и Пет охватил безумный страх. Она догадалась, о чем он сообщит ей.

Хафнер сказал, что сегодня на рассвете Беттина покончила с собой.

– Как это случилось?

– Она оделась и спустилась на пляж. В этот час там нет охранников. Ворота были заперты, но ваша мать перелезла через забор… и вошла в воду. Мне очень жаль, Пет. Нам следовало бы лучше следить за ней.

– Вы не виноваты, доктор. Сейчас она наконец-то обрела покой.

По щекам Пет потекли слезы. Перед ее глазами неотступно стояла Беттина, медленно бредущая к воде.

Глава 3

Кладбище находилось неподалеку от клиники – несколько акров на лесистом склоне холма, обращенном к океану. Солнце время от времени закрывали облака, свежий ветерок шелестел в листве и доносил сюда еле уловимый йодистый запах воды.

«Хорошее место для вечного покоя», – думала Пет, слушая, как над гробом на родном языке ее матери читают Двадцать третий псалом.

Кроме Джозефа, Пет и Стива, здесь были доктор Хафнер, персонал клиники и несколько больных, с которыми дружила Беттина.

Гроб опустили в землю, каждый бросил пригоршню земли, потом все попрощались с Пет и спустились с холма к своим машинам.

– Не вздумайте обвинять себя, – сказал Хафнер, подойдя к Пет. – Беттина никогда не вернулась бы из ада. Никто не мог бы сделать для нее больше, чем вы. Только вы скрашивали жизнь Беттины.

Пет поцеловала его, и он ушел к своей машине.

Стив и Джозеф стояли по разные стороны могилы, с ненавистью глядя друг на друга. За все это время они не обменялись и дюжиной слов.

Мужчины уже собирались уходить, но Пет остановила их.

– Папа, дед. Вы – все, что осталось от нашей семьи. Много лет обвиняя и ненавидя друг друга, вы предоставили нас с мамой самим себе. Но сейчас я хочу, чтобы у меня была семья. Поэтому ваша война должна закончиться. – Стив и Джозеф застыли. – Вы оба нужны мне. Оба!

Помедлив, они подошли к ней.

– Она права, Стив. Мы должны помириться, – сказал старик.

Стив кивнул, и мужчины впервые за многие годы без презрения посмотрели друг на друга.

– Оставьте меня на минуту одну, – попросила Пет. Подождав, пока отец и дед спустятся с холма, она повернулась к могиле, чтобы сказать последнее «прости».

И тут Пет увидела еще одного мужчину. Она вздрогнула, словно перед ней появился призрак.

– Самолет опоздал, – объяснил Люк. – Извини, я не успел на церемонию, но, надеюсь, ты не против моего приезда?

Пет растерянно покачала головой. «Не против?» Да она никогда еще не была так рада видеть его.

– Мне позвонил доктор Хафнер. Он знал, что тебе придется несладко, и хотел видеть рядом с тобой кого-то из твоих старых друзей.

«Старых друзей». О да, Люка можно назвать другом… и даже больше. В другое время Пет обрушила бы на него град вопросов. Откуда он приехал? Долго ли здесь пробудет? Один ли он… или кто-то ждет его возвращения? Но она улыбнулась и сказала:

– Я рада видеть тебя.

Когда он подошел ближе, Пет заметила, что у него появились новые морщины, а волосы тронула седина. И все же Люк выглядел не старше, а только солиднее.

Он поцеловал ее в щеку, и Пет едва удержалась от того, чтобы не обвить руками его шею.

Люк взял ее под руку и повел к машинам. Идти рядом с ним казалось Пет так же естественно, как дышать.

Он снова извинился за опоздание.

– Нас слишком долго мариновали в аэропорту Кеннеди. Я бы добрался быстрее, если бы летел сам.

– У тебя все еще остался твой самолет?

Воспоминания нахлынули на нее: полеты вдвоем, приключения, смех… Как они могли с такой легкостью отказаться от всего этого?

– Несколько лет назад я прибрел двухмоторный самолет, – сказал Люк. – Правда, редко использую его для развлечений, только для бизнеса. – Он украдкой взглянул на нее. – Это напоминает роскошный костюм, который некуда надеть.

«Неужели он хочет сказать, что у него никого нет?» Они спустились к шоссе, где стояли лимузины, нанятые Пет для церемонии. В одном приехала она и Джозеф, в другом – Стив. Пет увидела, что отец и дед что-то оживленно обсуждают.

Прервав разговор, они поздоровались с Люком.

– Стив сказал, что ты нашла украшение, принадлежавшее его матери. Жаль, что ты не показана мне фотографии, возможно, я был бы полезен тебе. – Старик посмотрел на внучку.

– Конечно, дед. – Пет обрадовалась, хотя и не верила, что Джозеф поможет ей. Однако его предложение было знаком полного примирения. Деда всегда возмущало, что Стив хранит драгоценный флакон. Старик до последнего времени даже не желал говорить об этом. К сожалению, Пет нечего было сообщить ему. Поверенный миссис Хейнц оставил свою лондонскую практику много лет назад и уехал в теплые края. Но Лотти все еще пыталась найти его.

Вдохновленная словами деда, Пет предложила ему поехать в одной машине со Стивом.

– Мы с Люком так давно не виделись, я очень хотела бы поговорить с ним.

Джозеф и Стив, настороженно посмотрев друг на друга, кивнули и забрались в машину.

Пет устроилась рядом с Люком на заднем сиденье автомобиля. Внезапно ее охватила усталость. Она старалась не показывать своего горя даже родным, но как только машины выехали за ворота кладбища, Пет разрыдалась.

Люк молча подал Пет носовой платок и притянул ее к себе.

Выплакавшись, она решительно вытерла слезы, и они завели ничего не значащий разговор. Люк рассказал, что Робби женился на девушке из Калифорнии и сейчас они ждут второго ребенка.

– Пет, сейчас самое неподходящее время… поэтому пойми меня правильно… но увидеть тебя вновь – словно залечить старую рану. За эти годы я тысячу раз собирался позвонить тебе.

– Почему же не позвонил? Он криво усмехнулся.

– Боялся. Ведь это ты выгнала меня, и я не знал, как все обернется. Ты же могла выйти замуж и уже родить тройню. Я не хотел рисковать.

– Значит, если бы не звонок Хафнера, ты не приехал бы?

– Нет, я все равно постарался бы увидеться с тобой и выразить соболезнования, но мне было бы труднее, если бы я не надеялся на примирение.

– Откуда ты знаешь, что оно возможно? Впрочем, близнецов действительно нет, – весело добавила Пет.

Люк пожал плечами.

– Хафнер не позвонил бы, если бы тебе было на кого опереться. К тому же я прямо спросил у него. Он сказал, что ты приезжала почти каждые выходные и всегда одна… И что Беттина ни разу не упоминала о появлении на горизонте зятя. Это придало мне смелости.

Пет тронуло его признание. Она все еще любила Люка и теперь понимала, что это взаимно. И все же Пет не забыла, как он относится к ее работе.

Однако сейчас Пет не хотелось думать об этом, к тому же вскоре она заснула, положив голову на плечо Люка.

Она проснулась, когда они были в нескольких кварталах от ее дома.

– Может, поужинаем вместе? – спросил Люк.

– Спасибо, но я не голодна. – Пет помедлила. – Поедем ко мне и перекусим там.

Дома Пет быстро собрала газеты и тарелки, которые последние дни оставляла где придется. Она наполнила ведерко льдом, спросила Люка, что он хочет выпить, а потом, не ожидая ответа, полезла в холодильник, размышляя, чем угостить гостя.

Люк захлопнул дверцу холодильника и, схватив Пет за руку, развернул к себе.

– Я не голоден. Поэтому перестань суетиться.

И тут Пет сделала то, о чем мечтала последние часы: обвила руками его шею и страстно поцеловала Люка. Он отвечал на каждое движение Пет, потом его губы скользнули к ее груди. Застонав, она потянулась к поясу его брюк, но вместо этого сунула руки внутрь и погладила плоский твердый живот.

Внезапно зазвонил телефон. Пет не хотела брать трубку, но тут подумала, что это срочный звонок, и подбежала к телефону.

– Пет, с тобой все в порядке? – Это была Лотти.

– Все отлично. Но сейчас не самое подходящее время…

– Я займу тебя только на секунду. Я нашла твоего мистера Энфильда.

– Правда? – Оправив одежду, Пет взяла карандаш. – Расскажи подробнее.

Записав все, что сказала Лотти, она попросила ее немедленно заказать билет на самолет.

– Нет, не сейчас, – Пет бросила взгляд на Люка, – но на ранний утренний рейс.

Опустив трубку, Пет увидела, что Люк заправляет рубашку в брюки.

– Кратковременное помешательство? – иронически спросил он.

– Люк, неужели нам помешал телефонный звонок? Я все еще…

– Ты все еще готова отказаться от всего ради бизнеса.

– Но это был не деловой разговор, – рассердилась Пет. – Я нашла ниточку, ведущую к сокровищу моей бабки. Я не могу потерять ее…

– Да.

– Но это не должно влиять на наши отношения.

– Не должно, но влияет. Я приехал к тебе, пытаясь начать с того, на чем мы кончили. И как же ты относишься ко мне, если готова променять меня на дурацкую горстку бриллиантов?

– Не в этом дело, черт побери! Эти вещи были украдены у моего отца. И вообще, моя цель – найти связь с прошлым и установить правду…

– И ради этого ты готова пожертвовать любовью?

– Нет! – вскричала она. – Почему ты заставляешь меня делать такой выбор?

Люк, помолчав, спросил:

– Куда ты летишь завтра?

– В Монте-Карло.

– И с кем там встретишься?

Пет объяснила ему, как необходимо ей увидеть Роджера Энфильда, возможно, располагающего ценной информацией, но Люка это не убедило.

– А если мистер Энфильд не знает ответа на твои вопросы, ты станешь искать новый ключ к загадке?.. Затем еще один? И каждый раз будешь бросать все, лишь бы найти след.

– Ты можешь поехать со мной, – предложила Пет. Люк надел пиджак.

– Меня не интересует погоня за сокровищами, Пет. Я приехал сюда в поисках чего-то более важного.

Пет опустила глаза.

– Я должна найти коллекцию бабки. Но поиски не будут длиться вечно. Если я не найду того, что ищу, то… сдамся.

– И скоро ли это произойдет?

– Не знаю.

– Что ж, – Люк грустно улыбнулся, – вот тогда я постараюсь оказаться рядом. Потому что я не хочу любить тебя в твое свободное время.

Пет разрывалась на части, желая сказать те единственные слова, которые удержали бы Люка, но не могла отказаться от сверкающей мечты своего детства.

– Что-то мы уже потеряли, – тихо сказал Люк. – Ты знаешь, где меня искать. – С этими словами он ушел.

Пет сидела на террасе виллы, расположенной в самой высокой части Монте-Карло, и смотрела на гавань, где покачивались роскошные белые яхты. Вспомнив, что предложила Люку отправиться сюда с ней, Пет грустно улыбнулась. Трудно найти место, которое Люк презирал бы больше, чем этот рай для богатых бездельников.

Через открытые двери балкона она видела, как Роджер Энфильд звонил своим бывшим знакомым в страховых компаниях, пытаясь выяснить, когда и где его бывшая клиентка Дороти Хейнц приобрела ожерелье из сапфиров и изумрудов. Он занимался этим почти час.

Пет прибыла в Монако, когда Роджер Энфильд заканчивал завтракать. Он удивился, увидев американку из Нью-Йорка, но принял ее весьма любезно, угостил завтраком и тут же пошел к телефону.

Пет села в плетеное кресло. Возможно, она поступила глупо, не позвонив адвокату, прежде чем отправиться сюда, но Пет опасалась потерять эту тонкую ниточку. В свое время Витторио д'Анжели не жалел денег, чтобы замести следы. Интересно, чем он занимается, если еще жив? И с какими темными личностями связан? Пет не хотела рисковать.

Наконец на террасу вышел мистер Энфильд. Высокий, худой, он носил усы в стиле колониального офицера эпохи великой империи, хотя это впечатление несколько искажали белые фланелевые брюки и свитер для крикета.

– Нашел! – Адвокат потряс стопкой бумаг. – Замечательная вещь – техника! С помощью компьютеров страховой компании я распечатал полный список этой проклятой коллекции.

– Можно посмотреть? – возбужденно спросила Пет.

– Разумеется. – Он подал ей бумаги.

Пет проглядела список из нескольких десятков ювелирных изделий, каждое с подробным описанием и указанием источника, из которого было получено, датой покупки и ценой.

Посередине страницы Пет наткнулась на хорошо знакомое ей ожерелье. Миссис Хейнц приобрела его в октябре 1963-го в «Дрюо» – старинном аукционном доме в Париже. В сноске указывалось, что предмет был выставлен на продажу неким джентльменом. Пет знала, что такая формулировка часто встречается в каталогах, и ее огорчило отсутствие более точных указаний.

– Здесь нет имени предыдущего владельца, – заметила она.

– Сомневаюсь, что его легко узнать. Попытайтесь получить эти сведения в «Дрюо».

Пет вздохнула. С тех пор прошло более двадцати лет. Согласятся ли владельцы аукционного дома поднять архивы? Ее глаза вновь вернулись к строке: «собственность некоего джентльмена». Может, это был сам Витторио?

Вряд ли он поступил бы так легкомысленно с ожерельем, путь которого легко проследить.

– Спасибо за помощь, – сказала Пет.

– Не за что. Пребывание на пенсии – довольно скучное занятие, так что «игра в детектива» развлекла меня. Собираетесь в Париж, поговорить с владельцами «Дрюо»?

Пет кивнула.

– Отличный город Париж. Мы могли бы исследовать его вместе, поужинать в приличных местах…

Пет улыбнулась столь откровенному предложению.

– В следующий раз.

Вода омывала блестящий черный гранит небольшого фонтана перед современным зданием, в котором помещался «Дрюо», один из самых крупных аукционных домов Парижа.

Перелет из Ниццы занял у Пет не слишком много времени, и уже к трем часам дня она оказалась здесь. За год аукционный дом «Дрюо» проводил до двух тысяч торгов, на которых предлагалось все – от битой посуды и стульев без ножек до Ренуара, Гогена и бесценной мебели, принадлежавшей французским королям.

Пет вошла в холл и огляделась. Телевизоры под потолком показывали расписание торгов, на столиках среди стопок пригласительных билетов валялись потрепанные каталоги. Молоденькая женщина за конторкой выслушала вопрос Пет и направила ее в офис одного из директоров, мсье Рене Вагилланде.

Ожидая в приемной, Пет просмотрела газету аукционного дома «Дрюо», которая выходила с 1891 года. На июнь был назначен аукцион драгоценностей. Пет подумала, что ей стоит отслеживать все подобные продажи, но тут же поняла, насколько это бессмысленно. Едва ли Витторио рискнет раскрыть себя таким образом. Появление ожерелья на открытом рынке много лет назад было исключением – ошибкой, которую Витторио больше не повторял.

– Мсье Вагилланде сейчас примет вас, мадемуазель. – Секретарша провела Пет в офис.

Пет встретил полноватый пожилой мужчина. Предложив ей сесть, он закатил глаза, выражая восхищение ее красотой. Его галантность, однако, исчезла, как только Пет объяснила причину своего появления.

– Поймите, мадемуазель д'Анжели, – голландец пожал плечами, – найти в архивах сведения о том далеком времени очень сложно.

– Но вы не утверждаете, что это невозможно, – заметила Пет.

– Мадемуазель, наш дом ведет дела сто тридцать лет. Архивы переполнены документами.

– Я не прошу вас проглядывать все. Только те, что были заведены двадцать пять лет назад. К тому же я могу дать вам дополнительные сведения. – Пет вытащила распечатку мистера Энфильда. – Я знаю точную дату аукциона.

Мсье Вагилланде взял у нее листок и внимательно просмотрел его.

– Вижу, вы уже получили всю возможную информацию. Я ничем не могу вам помочь.

– Почему?

– Ожерелье названо собственностью некоего джентльмена. Мы используем подобную формулировку, когда владелец настаивает на анонимности, и даже по прошествии времени не разглашаем его имени.

– Мсье Вагилланде, – взмолилась Пет, – своим молчанием вы покрываете вора, возможно, даже военного преступника. Неужели вы ничего мне не скажете?

– Вы полагаете, что ожерелье было продано преступником?

– Я не вполне уверена…

Голландец развел руками:

– Прошу прощения, мадемуазель, но дом «Дрюо» обязан держать слово, данное клиентам.

Пет умоляла, уговаривала, упрашивала, пустив в ход все свое обаяние. Наконец Рене Вагилланде пообещал узнать имя продавца, обратиться к нему и спросить, не согласится ли тот раскрыть себя.

Пет не знала, даст это что-то или нет. Если таинственный продавец – сам Витторио, то, поняв, что его ищут и Пет близко подобралась к нему, он спрячется еще глубже.

– Когда можно ждать ответа? – спросила она.

– Кто знает, мадемуазель?

Покинув офис, Пет решила немного погулять по улицам Парижа. Ее охватила тоска: пожертвовав столь многим, она получила так мало. Ничего не изменилось бы, если бы она осталась с Люком.

И все же, представься ей еще раз такая возможность, Пет поступила бы так же.

В тот же день она вернулась в Нью-Йорк, ибо была слишком разочарована, чтобы наслаждаться красотами Парижа.

Глава 4

– Где он? – прорычал Антонио Скаппа.

– Не знаю, синьор, – испуганно ответил управляющий «Тезори – Женева». – Ваш сын сегодня не появлялся на работе.

– Выясни, с кем он провел эту ночь. – Скаппа взмахом руки отпустил подчиненного.

Оставшись один, Антонио с раздражением снял черную шляпу и швырнул ее в угол. Вернувшись из двухдневного путешествия в Барселону, ой сразу же обнаружил, что касса не сдана, телефонные звонки от одного из самых состоятельных клиентов остались без ответа, а несколько других важных дел не выполнены. Если бы Антонио отсутствовал неделю, то его дорогой сын Франко вдвое сократил бы прибыль магазина! Ну почему мальчишка интересуется только гоночными машинами и дешевыми шлюхами?

Сеть магазинов «Тезори» продолжала расти как на дрожжах. Антонио отправился в Барселону, чтобы подвести итог недельной работы нового магазина. Ему казалось, что он легко победил бы всех конкурентов, если бы не приходилось самому заниматься всеми делами. Миллионы людей на земле голодают, но есть и такие, кто тратит деньги на роскошные дома, антиквариат, яхты… и драгоценности. Две недели назад Антонио попросили доставить самые лучшие образцы в замок немецкой баронессы – молоденькой жены старого богача, владеющего таким количеством драгоценностей, что они занимали в специально оборудованной комнате все полки с пола до потолка. Баронесса приобрела почти все, что ей привез Антонио, однако эти выгодные «посещения на дому» требовали долгих отлучек. Сменив имя, Антонио первые десять лет старался не покидать Швейцарию, чтобы не подвергаться опасности при проверке документов. Со временем, однако, он решил, что может позволить себе рискнуть.

Время пощадило семидесятилетнего Антонио; он оставался таким же бодрым и полным сил, как в те годы, когда покинул Италию и начал новую жизнь. Страх разоблачения обострил в нем радость успеха, и Антонио считал, что обязан этим успехом прежде всего своему уму. Он постоянно укреплял свое дело и мало-помалу завоевывал европейский рынок драгоценностей.

В последнее время Антонио все чаще думал о том, что у него нет наследника, того, кому он передал бы свою империю. Этот глупый Франко очень скоро спустит все. Мысли о будущем так расстраивали Антонио, что он иногда даже думал, не допустил ли ошибку, расставшись с дочерью. Но тут же уверял себя, что у него не было выбора. Андреа сразу же побежала к Ивересу, а это означало, что она предательница и шлюха, унаследовавшая худшие черты своей бабки.

Нахмурившись, Антонио сдвинул картину, которая скрывала сейф, набрал шифр и открыл тяжелую дверь. Он потянулся было за стопкой швейцарских франков, приготовленных для зарплаты служащим, но тут заметил конверт, лежавший в самом дальнем углу вместе с другими документами. Антонио почти забыл о нем, но сейчас письмо всплыло в его памяти так ясно, словно он выучил его наизусть. Взяв конверт, Антонио вынул из него листок бумаги и несколько фотографий ожерелья. Забавно, его племянница, не подозревавшая об их родстве, прислала ему снимки и просила установить происхождение этой драгоценности.

Впрочем, Антонио было не до шуток. Хотя Петра д’Анжели писала, что до сих пор ничего не узнала, возможно, когда-нибудь ей повезет. Вначале Антонио был уверен, что коллекция Ла Коломбы надежно спрятана. Но со временем его одолели сомнения. Предположим, Петра не сдастся… Не исключено, что ум и удачливость позволят ей пойти по следу до самого конца. Конечно, едва ли… И все же, допустив, чтобы ожерелье на аукционе ушло в чужие руки, разве он не успокаивал себя тем, что оно бесследно исчезнет в чьей-то шкатулке?

Антонио написал любезное, но ни к чему не обязывающее письмо Петре. Он не знал, как поступить. Поинтересоваться, много ли она узнала, означало привлечь к себе ненужное внимание. Петра наверняка запомнила, как он стремился приобрести ожерелье на распродаже имущества миссис Хейнц. Антонио преследовал страх, что, выдав себя, он закончит свои дни в тюрьме. Необходимо узнать планы Петры. Но как это сделать, не вызывая ее подозрений?-

Внезапно его осенила блестящая мысль. Следовало додуматься до этого раньше! Так он не только защитит себя, но и развлечется, а что еще лучше, увеличит свои доходы.

Пет сидела за столом, глядя то на пустой лист бумаги, то на моросящий дождь за окном офиса.

За последние несколько недель ей не удалось создать ничего достойного. Она делала наброски, раздраженно комкала бумагу и правила рисунки до тех пор, пока линии не превращались в грязные полоски. Пет забрасывали сотнями заказов, десятки людей с нетерпением ожидали ее эскизов. Отделанные драгоценными камнями наручные часы, созданные ею для одного японского производителя, мгновенно стали классикой, и Пет умоляли сделать еще, обещая удвоить гонорар. Но в голове не возникало ни одной свежей идеи.

Пет все больше и больше задерживала выполнение заказов, и Лотти по собственной инициативе отказывала новым клиентам, говоря, что ждать им придется не меньше года.

– Ты слишком долго работала на износ, – не раз повторяла она Пет. – Сделай перерыв, поезжай куда-нибудь, полежи на солнышке. Подзаряди свои батарейки…

Но Пет не слушала Лотти. Если она оставит работу, ее ждет пустота. Только работа помогала пережить все трагедии и утраты.

Она догадалась, что Лотти, старая дева, в такой завуалированной форме советует ей найти себе мужчину.

«Если я и поеду куда-нибудь на солнышко, – думала Пет, – то только в Калифорнию». Она знала, что Люк там и пока – один. Время от времени он звонил и говорил, что ждет ее. Услышав его голос, Пет всегда испытывала неудержимое желание признаться, что готова отправиться к нему сию же минуту. Но Люк спрашивал, по-прежнему ли она надеется найти драгоценности Ла Коломбы и сколько предметов роскоши создала для богатых мира сего. После чего все заканчивалось ссорой.

– Я не могу поступиться всем в жизни ради мужчины, – говорила Пет.

– А я и не требую этого, – отвечал Люк. – Но думаю, что любовь сильнее всего остального.

Пет не спорила. Но ведь он уже пытался заставить ее сделать выбор между ним и тем, что Пет считала самым значительным в жизни. Их ссоры не прекратятся до тех пор, пока она не откажется от своей работы… и не похоронит мечту найти коллекцию Ла Коломбы.

Возможно, пора уступить Люку. Ее поиски ничего не дали, и Пет уже не надеялась найти драгоценности. Из аукционного дома «Дрюо» пришло вежливое письмо от мсье Вагилланде. Он сообщал, что они, к сожалению, не могут удовлетворить ее просьбу. «По зрелом размышлении, – писал голландец, – мы решили сохранить анонимность нашего клиента». Пет написала ему, что тот, кто выставил ожерелье на продажу, скорее всего получил его незаконно и, возможно, во время войны помогал фашистам. Ответ Вагилланде был весьма сух. «Мы не раскроем имени нашего клиента, но, уверяю вас, он очень уважаемый человек и не мог быть связан с фашистами».

Пет сердилась, но не имела доказательств того, что ожерелье краденое. А даже если бы и имела, ей никогда не удалось бы выиграть судебное дело против аукционного дома.

Прервав свои размышления, Пет вновь посмотрела на лист бумаги. А вдруг она никогда уже не придумает ничего достойного? Не лучше ли уехать к Люку?

В дверь тихо постучали. Вошла Лотти. Взглянув на лист бумаги, она смущенно сказала:

– Я не хотела беспокоить вас, но звонят из Швейцарии. Этот человек обругал меня, когда я попросила позвонить позже. Он уверяет, что вы обрадуетесь этому сообщению. Теперь понятно, от кого его дочь набралась таких манер.

– Его дочь? О ком речь?

– Это Антонио Скаппа.

Пет попыталась вспомнить, что ей написал Скаппа. Да, пообещал навести справки. Неужели что-то узнал?

– Соедини меня с ним.

Разговор длился менее пяти минут, поскольку Скаппа наотрез отказался говорить по телефону о причине своего звонка.

– Я готов ответить на все ваши вопросы, – сказал он, – но сделаю это только при личной встрече. – Скаппа добавил, что оплатит ее поездку в Европу.

Пет не видела причин отказываться. Она и так подумывала, не бросить ли работу.

– Я буду в Женеве завтра к вечеру.

– Нет, не в Женеве. В Барселоне, – возразил Скаппа.

На часах столицы испанской Каталонии пробило десять, когда Пет вошла в самый роскошный отель – «Ритц» на Гран-виа. По нью-йоркскому времени, правда, было еще пять, так что путешествие выдалось утомительным, и Пет хотелось отдохнуть, однако оживленная атмосфера вечерней Барселоны наполнила ее энергией.

В гостинице Пет проводили в номер, зарезервированный для нее Антонио Скаппой: огромная гостиная, спальня и ванная римских пропорций с мраморным бассейном. На столике в гостиной стояла ваза с огромным букетом желтых роз и белых ирисов. Под ней лежала карточка от Скаппы. «Жду встречи завтра утром». Он предлагал позавтракать в ресторане при гостинице в десять утра.

Разглядывая всю эту роскошь. Пет поняла, что Скаппа не стал бы так обхаживать ее, если бы собирался сообщить только сведения об ожерелье. «Я наверняка получу деловое предложение, и он таким образом решил подготовить меня. Возможно, Скаппа предложит мне разрабатывать украшения для „Тезори“, как Палома Пикассо – для „Тиффани“».

Пет полагала, что отвергнет предложение, хотя вовсе не из стремления к независимости. После всех этих бесплодных недель она сомневалась, что справится с нагрузкой, неизбежной для такой работы. Сообщив все по телефону, Скаппа сэкономил бы на ее путешествии в Испанию.

Пет вновь вспомнила Люка. Неужели после стольких лет неимоверных усилий она пожертвует карьерой?

И действительно ли Люк готов принять ее как дар?

Чтобы отвлечься, Пет оделась и пошла прогуляться по городу. Как бы она наслаждалась этим вечером, если бы здесь был Люк…

Бесцельно бродя по улицам, Пет неожиданно набрела на странное здание. Табличка на нескольких языках сообщала, что это церковь Святого семейства. Пет вспомнила, что несколько лет назад читала об архитекторе Антонио Гауди, проявившем свой гений в воссоздании таких природных форм, как волны, снежинки, сталактиты и сталагмиты. Перед этим зданием Пет простояла очень долго, наслаждаясь каменными улитками и ящерицами на каменном фасаде и уносящимися в ночное небо спиралями. А потом в гостинице, вдохновленная архитектурой Гауди, набросала рисунки новых украшений. Наконец-то к ней вернулась способность творить!

Сразу заметив Антонио Скаппу в полупустом зале ресторана, Пет вспомнила, как он был разгневан в их последнюю встречу, когда Андреа перебила его ставку на ожерелье Ла Коломбы. Сейчас Скаппа улыбался, более того, он был сама любезность, однако Пет почти решила, что откажет ему в просьбе. Утром она заказала билет домой, надеясь, что все-таки уладит отношения с Люком. Скаппа встал и протянул ей руку.

– Дорогая синьора д'Анжели, спасибо, что согласились приехать.

В старомодной континентальной манере Скаппа склонился в поцелуе над ее рукой, и Пет хорошо разглядела его. Как и во время их встречи в Женеве, ее охватило странное ощущение, что они давным-давно знакомы.

– Не благодарите меня, синьор Скаппа, – сказала она, усаживаясь. – Мне нужна была передышка от дел, и вы предоставили мне ее.

К ним подошел официант. Пет заказала фрукты и кофе, а Скаппа – бифштекс, омлет и пирожные. Он явно не следил за собой, но выглядел на удивление моложаво. Ему можно было дать лет пятьдесят, однако Пет знала, что он гораздо старше. Она с ехидством подумала, что синьор Скаппа, человек, без сомнения, тщеславный, потратил немало денег на пластическую хирургию.

– Я проделала этот путь, желая узнать, что у вас на уме, – проговорила она. – Долго вы будете держать меня в неведении?

– Ровно столько, чтобы вы успели выслушать заслуженные вами комплименты. Я наблюдал за вашей карьерой несколько лет, мисс д'Анжели, и считаю вас одной из лучших в нашем деле. Когда же я вижу что-то лучшее, то стараюсь сразу заполучить его. Я нанимаю великолепных художников, предоставляя им отменный материал для создания шедевров… а потом продаю их по самым высоким ценам. Я стремлюсь к совершенству во всем.

Пет кивнула, уже не сомневаясь, что Скаппа предложит ей работать только на «Тезори».

– У меня созрел план, – продолжил Скаппа, – касающийся нового дерзкого предприятия. Но боюсь, мне не справиться без посторонней помощи. Я хочу, чтобы вы употребили свои таланты мне на пользу.

Пет насторожилась. Она более чем когда-либо сознавала, что Скаппа, человек напористый и негибкий, ради своих интересов готов на все. Поскольку сама Пет всегда проявляла открытость и честность, их ждут серьезные столкновения.

– Сеньор Скаппа, спасибо за комплименты. Но многие другие дизайнеры умеют создавать веши не хуже моих…

Скаппа кивнул и подался вперед, словно собираясь поведать ей что-то секретное.

– Но я не прошу вас стать моим дизайнером, сеньора д'Анжели.

– Нет? Но что же тогда… – Пет в недоумении посмотрела на него.

– Я хочу, – торжественно объявил Скаппа, – чтобы вы стали моим партнером.

Пет подумала, что ослышалась. Никто не станет строить огромную империю для того, чтобы потом отдать половину чужаку.

– Я имею в виду не всю сеть магазинов, – пояснил Скаппа, словно угадав ее мысли. – Речь идет о новом предприятии. Я и не задумывался о нем, пока не понял, что только вы способны возглавить его.

– И что же это?

– Большой магазин, который я хочу открыть в следующем году в Нью-Йорке. Это будет достойный соперник его старших собратьев, таких как «Картье» или «Тиффани». Я готов на все, лишь бы сделать «Тезори» первым. Возглавьте его. Если согласитесь, то с сегодняшнего дня будете все решать сами – его местоположение, интерьер, ассортимент. А в свободное время займетесь созданием самых дорогих и эксклюзивных изделий.

На мгновение Пет лишилась дара речи. Скаппа давал ей шанс совершить неслыханный скачок в карьере. Она станет одним из самых значительных лиц в мире ювелиров, возможно, не менее известным, чем Клод Иверес. Однако она не понимала, почему его выбор пал именно на нее.

– Заманчивое предложение, – сдержанно заметила Пет, – но, как вам известно, синьор Скаппа, я не слишком подходящая кандидатура. Маркетинг и реклама не занимают серьезного места в моей работе… а ведь есть люди, чрезвычайно осведомленные в этой сфере деятельности. Почему ваш выбор пал на меня?

Когда официант поставил тарелки и ушел, Скаппа вновь заговорил:

– Я же объяснил, что всегда ищу все самое лучшее. Разве ваш президент Кеннеди не говорил, что нельзя доверять экспертам? Меня не смущает то, что вам придется многому научиться. В конце концов, на что тогда нужны помощники? Главное, что у вас есть врожденный вкус, воображение и отвага. Я вижу это по вашим работам, Петра. Вы действительно любите камни.

Последние слова тронули Пет. Если Скаппа хочет, чтобы его магазину придали неповторимый облик, тогда ему и следовало обратиться к дизайнеру, а не менеджеру. Антонио Скаппу считали тяжелым человеком, к тому же не наделенным вкусом. Естественно, что он ищет способ облагородить свое дело.

Как же поступить? Согласившись, Пет распрощается с положением независимого преуспевающего дизайнера, которого так долго добивалась.

Это также означает, что она полностью уйдет в работу и примирение с Люком Сэнфордом станет невозможным.

– Позвольте мне подумать, – попросила Пет.

– У вас не так много времени.

– Один день.

– Хорошо.

«Мне всегда удавалось, – с удовлетворением подумал Скаппа, – найти уязвимое место человека». Глядя на Петру д’Анжели, свою племянницу, Антонио понял, что она более чем заинтересована. Да, эта женщина готова принять вызов судьбы.

После завтрака Антонио повел Пет осмотреть свой магазин – по этой причине он и предложил встретиться в Барселоне. Пет сразу увидела, что Скаппа подобрал отличное место – вдоль широкого бульвара располагались дорогие магазины и роскошные рестораны. Сам магазин показался Пет слишком современным и броским – розовый мрамор, зеркальные стекла и сверкающая бронза заметно отличались от истинной элегантности «Дюфор и Иверес». Но Скаппа явно не пожалел денег. Если она примет его предложение, ей не придется трястись над каждым центом.

– Бриллианты здесь. – Антонио провел Пет через магазин. – Цветные камни там. Сзади отдел с изделиями подешевле – золотыми браслетами и цепочками, нефритовыми медальонами и другими мелочами, привлекающими в наш магазин покупателей среднего достатка. Не все одобрили бы это, но убежден: если мы поможем юноше купить сувенир для своей первой девушки, он вернется через десять лет, чтобы приобрести кольцо с бриллиантом для невесты, а еще через десять лет мы продадим ему рубины для любовницы.

Пет не сказала бы этого с такой грубой прямотой, но ей понравилось, что Скаппа не пренебрегает простыми людьми.

Он провел ее мимо отдела с серебром и секций, где торговали антиквариатом.

– Bellissima? – гордо спросил Скаппа, когда они закончили обход.

Пет улыбнулась и ответила по-итальянски:

– В Нью-Йорке будет не хуже. – Она еще не приняла окончательного решения, но ей захотелось поддразнить Скаппу.

– Ваш итальянский превосходен, синьорина. Откуда вы его знаете?

– Мой отец родом из Милана.

– Ну конечно, мне следовало догадаться по вашей фамилии. Милан, говорят, красивейшее место. К несчастью, я не успел как следует его осмотреть.

– Там можно открыть еще один ваш магазин.

Скаппа кивнул с таким видом, будто внезапно заметил что-то опасное или подозрительное. Пет огляделась, но не увидела ничего необычного.

Но Скаппа тут же вновь сосредоточился на ней.

– Что ж, пока вы обдумываете мое предложение, я охотно поведу вас куда-нибудь. Барселона – удивительный город.

– Спасибо, синьор Скаппа, но я должна очень быстро принять решение, поэтому, пожалуй, вернусь в Нью-Йорк.

Скаппа проводил Пет до гостиницы, где она собрала вещи, а затем отвез ее в аэропорт. Пет просила его не ждать отправления самолета, но он остался и угостил ее кофе.

Пока они ждали объявления о посадке, Скаппа расспрашивал Пет о ее личной жизни, семье и отце. Это навело Пет на мысль о том, что у него не такой уж тяжелый характер. Возможно, они сработаются.

Наконец пассажиров пригласили пройти на посадку.

– Есть еще один вопрос, – сказала Пет. – Он касается вашей дочери…

Скаппа окаменел.

– Синьорина, я не хотел бы обсуждать…

– Выслушайте меня, пожалуйста. Нас с Андреа нельзя назвать друзьями, но я восхищаюсь ее способностями. Мне известно, что вы в ссоре с дочерью, но сейчас появилась прекрасная возможность для примирения. Андреа знает американский рынок и имеет опыт именно в том, в чем я новичок. Может, вам стоит предложить эту работу ей?

Скаппа чуть было не рявкнул, что только через его труп, но вовремя сдержался. Он уже догадался, что Петра д’Анжели исключительно порядочная женщина, но сейчас это уже не оставляло сомнений. Лучше объясниться сразу же.

– Я пытался несколько раз помириться с дочерью, – солгал он, – но она отвергла мои попытки. – Скаппа развел руками. – Более того, я не хотел бы становиться между ней и человеком, которого она любит…

Пет кивнула. Действительно, Андреа могла бы работать на отца, только порвав с Марселем. Они обменялись рукопожатием.

– Завтра я сообщу вам свое решение, синьор Скаппа. Arrivederci.

Казалось, он не заметил ее итальянского.

– Прощайте, мисс д'Анжели.

Глядя ей вслед, Скаппа готов был поручиться, что выиграл. Направляясь к кассам, чтобы взять билет в Женеву, он поздравил себя. Теперь работа займет все время и силы Петры, и это отвлечет ее от поисков сокровищ Ла Коломбы. И даже если девчонка проявит упорство, ему теперь легче будет следить за ней. Кроме того, Антонио извлечет из всего этого двойную пользу. Он не расточал пустые комплименты, расхваливая мисс д'Анжели, – она обладает всем необходимым, чтобы создать филиал «Тезори» в Нью-Йорке.

«Что за ирония судьбы? – думал Антонио. – Мой бедный глупый братец и так многое отдал мне. Теперь дочь Стефано сделает меня еще богаче. – Он усмехнулся. – А моя никчемная дочь позеленеет от злости».

Пет рассеянно смотрела на пелену облаков под крылом самолета. Чем дольше она обдумывала предложение Скаппы, тем больше убеждалась в том, что оно – знак свыше. Придется многому научиться, но это не пугало Пет – она хорошо знала, что нужно покупателям. Если Скаппа, человек сильный и проницательный, готов рискнуть, то чего ей бояться?

А как же Люк? Предположим, она сейчас отправится к нему и они станут жить вместе. Сможет ли Пет отказаться от всего остального? Едва ли. Ее всегда снедала жажда творчества, а сейчас она страстно хотела попытать счастья в новом деле.

Готов ли Люк примениться к ней? Если он презирал побрякушки для богачей, проявит ли Люк большую терпимость к тому, что Пет откроет магазин, полный этих самых побрякушек?

Нет. Люку претит ее дело вовсе не из-за его старомодного мужского шовинизма. Для него это вопрос принципа. Люку внушает отвращение все, что должно радовать сильных мира сего. И с этим ничего не поделаешь. Хорошо это или плохо, но неприятие лицемерия, лени и активное стремление приносить пользу людям – неотъемлемые черты характера Люка, которые Пет высоко ценила.

Они смогут соединиться, когда будут готовы полностью принять друг друга, без всяких условий. Любовь должна стать победой для них обоих, а не сдачей своих позиций.

Пет решила не говорить с Люком, пока не ответит Антонио Скаппе. Она не хочет просить разрешения или приносить себя в жертву. Пет последует за мечтой, поселившейся в ее душе еще до встречи с Люком.

Глава 5

В бесчисленных книгах по ювелирному делу, прочитанных ею за последние годы, Пет нашла рассказ о турецком паше, который страдал бессонницей. Чтобы заснуть, он опускал руку в шкатулку с изумрудами и перебирал камни. И это не было вымыслом – шкатулка и ее бесценное содержимое находились в музее Топкапи, бывшем дворце османских султанов.

Именно эта история вдохновила Пет, когда она создавала образ нового магазина. Магия драгоценностей таится в порожденных ими фантазиях. Ведь когда-то драгоценности принадлежали королям и королевам, позволяли завоевать любовь женщины и даже были эксцентричным способом успокоить нервы. Пет решила, что эти фантазии должны найти воплощение в «Тезори». В своем магазине она сможет продать даже золотую шкатулку, полную изумрудов!

Встретившись с архитекторами, Пет остановила выбор на молодом человеке по имени Брент Лоуэлл. Он окончил Йельскую школу архитектуры и уже завоевал некоторое признание. Привлекательный, атлетического сложения, кареглазый и светловолосый, он был буквально помешан на работе. Брент и Пет прекрасно поняли друг друга. Он работал без устали, воплощая в жизнь ее идеи и создавая то, что отвечало бы представлениям о «дворце, библиотеке для эстетов и будуаре известной куртизанки». Последнее требование Пет выдвинула не случайно. Спросив отца, как выглядела вилла ее бабки, Пет включила многие детали в интерьер магазина.

Вскоре чертежи были готовы, и Пет с радостью обнаружила, что Антонио Скаппа и не думает вмешиваться в ее дела. Он перечислял деньги, каждый месяц звонил и осведомлялся, как идут дела, но, убедившись, что Пет поглощена работой, оставил ее в покое. Скаппа не откликнулся даже на просьбу Пет прилететь на неделю в Нью-Йорк перед открытием магазина.

Итак, через год после памятной встречи в Барселоне «Тезори – Нью-Йорк» открыл свои двери на углу Пятой авеню всего в нескольких кварталах от «Дюфор и Иверес». Внутри стены были отделаны панелями красного дерева; на них висели ковры и картины. Пол из черных плит гранита напоминал скорее о соборе, чем о дворце. По всему залу располагались витрины, созданные Пет с помощью Лоуэлла, – не квадратные стеклянные ящики, а причудливые емкости, отделанные металлом. Стекло, расположенное в виде сот, превращало эти емкости в подобие огромных драгоценных камней.

В отличие от других ювелирных магазинов в «Тезори» царил нарочитый, но только кажущийся беспорядок. Он создавал у посетителей впечатление, будто они зашли не в магазин, а в сокровищницу короля… Впрочем, продавцы в серебристо-серых костюмах и темно-синих сорочках знали, как проводить покупателя к любой вещице.

Но главное, «Тезори» наполняли удивительные сокровища, окруженные атмосферой сказки, как, например, шкатулка с изумрудами. Она стояла в отдельной витрине, и на табличке значилось: «Средство от бессонницы». Там же был приведен рассказ о турецком паше, а под ним стояла цена – девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять долларов и девяносто девять центов. На продажу была выставлена еще дюжина подобных «забав», легкомысленных, дорогих и способных удовлетворить самые причудливые вкусы. Про огромный алмаз на платиновой подставке сообщалось, что он предсказывает будущее – именно так использовали его древние индийские раджи. Отделанному сапфирами бивню слона викинги приписывали способность врачевать любые болезни. Золотая корона, украшенная рубином размером с голубиное яйцо, как считали в древности, наделяла владельца безграничной мудростью, в чем не сомневались персидские шахи. Эти и другие сокровища требовали немалых мер безопасности, но Пет полагала, что дополнительные расходы окупятся за счет потока покупателей.

Расчет оказался правильным. Со дня открытия в «Тезори» толпились бесчисленные зеваки. Разумеется, лишь малая часть из них что-то покупала. Но даже тех, кто прежде предпочитал другие магазины, влекло сюда любопытство, и увиденное не обманывало их ожидания.

«Тезори» не лишил «Картье» или «Дюфор и Иверес» их традиционных клиентов – богатых вдов, но Пет и не делала ставки на это. Ее покупатели принадлежали к современному поколению, их интересовало только что-то новое и дерзкое.

Они приходили… и покупали. За первый месяц работы «Тезори – Нью-Йорк» получил самую большую прибыль из всех ювелирных магазинов мира. Миллиардер, сделавший состояние на торговле недвижимостью, купил шкатулку с изумрудами, а потом написал Пет, что она помогла ему избавиться от бессонницы!

В последний субботний день сентября, более чем год спустя после открытия «Тезори – Нью-Йорк», Пет и Брент Лоуэлл сидели за ленчем в ресторанчике неподалеку от магазина. Популярность его была так велика, что перед входом часто возникали заторы, и Пет решила сделать еще одну дверь. За ленчем они обсуждали вопросы архитектуры, но порой касались и личных тем.

Когда магазин строился и они часто засиживались допоздна, внося последние изменения за бутербродами и чашкой кофе, их отношения становились все более интимными. Приняв предложение Антонио Скаппы, Пет похоронила надежду помириться с Люком Сэнфордом, а легкий, ни к чему не обязывающий роман был самым эффективным способом защиты от тревожащих воспоминаний. Связь с Брентом продолжалась и после открытия магазина, но когда Лоуэлл занялся другой работой, она оборвалась без взаимных упреков и разочарований. Пет и Брент остались друзьями. Она даже рассказала ему о Люке и нередко советовалась с Брентом, как это было после покупки апартаментов в пентхаусе рядом с магазином. Сейчас Пет предложила ему спроектировать новый вход в магазин. За ленчем Брент намекнул, что не прочь возобновить отношения, но Пет сделала вид, что не поняла намека, а он, казалось, принял ее отказ.

После еды они вернулись к магазину и остановились неподалеку от входа, обсуждая проект перестройки фасада. Внезапно Пет увидела в толпе два знакомых лица – Андреа и Марселя.

Они не пришли на предварительные просмотры, организованные ею для прессы, знаменитостей и коллег по ювелирному бизнесу. Пет не обиделась. Андреа, без сомнения, обиделась на Пет, которая заняла место, по праву принадлежавшее ей. Марсель же никогда не решился бы выказать интерес, опасаясь ревности Андреа. Недавно он сделал ее президентом фирмы, а сам стал председателем правления.

Но сейчас любопытство возобладало над прочими соображениями, и они пробирались в магазин вместе с толпой, стараясь остаться незамеченными. Пет удовлетворенно улыбнулась.

– Брент, мне пора. – Она поцеловала его в щеку. – Попытайся сделать чертежи к следующей неделе. Я буду ждать тебя.

– Но не так, как я хотел бы, – сказал он, когда Пет уже сделала шаг в сторону.

– Эй! – Она остановилась. – Зачем мутить воду? Мы пережили нечто очень приятное, но будь это чем-то серьезным, оно не лопнуло бы как мыльный пузырь. Если тебе трудно работать со мной, я приглашу другого архитектора.

– Я просто думал… если тебе удастся забыть… определенные моменты в прошлом… мы могли бы время от времени встречаться.

Пет улыбнулась.

– Мне приятно твое общество, Брент. Я готова проводить с тобой сколько угодно времени – за обеденным столом или кульманом.

Он кивнул и помахал ей рукой.

В магазине Пет поискала глазами Андреа и Марселя. Они стояли перешептываясь и, очевидно, обменивались впечатлениями. Увидев их вместе, Пет испытала легкий укол зависти, но тут же напомнила себе, сколько им пришлось преодолеть препятствий, чтобы сохранить отношения. Пет подошла к ним.

– Позвольте мне послушать, о чем вы говорите, – сказала она вместо приветствия. – Слишком поздно вносить исправления, но в следующий раз я учту вашу критику.

– Ничего не меняй, Пет. – Андреа приветливо улыбнулась. – Впрочем, ты и сама знаешь, что создала нечто восхитительное. Посмотри только на цифры продаж.

– А Клод одобрил бы? – Пет лукаво взглянула на Марселя.

– Думаю, да, – усмехнулся Марсель, – хотя не стану утверждать наверняка. Но если бы мой дорогой папа был жив, возможно, я бы поспорил с ним.

– Мы все не вполне совершенны, – игриво заметила Андреа.

Пет видела, что Андреа изменила стиль. Ее волосы стали длиннее и темнее, и она пришла в классическом красном костюме от Валентине Получив признание, Андреа уже не стремилась выглядеть тигрицей.

– Жаль, что вы раньше не выбрались сюда, – весело проговорила Пет. – Мы конкуренты, но, думаю, это не препятствие для дружбы.

– Вообще-то мы частенько заглядываем к тебе, – признался Марсель, – ты просто не замечаешь нас в толпе.

– Чтобы украсть идеи, – пошутила Андреа, – мы идем к самым лучшим.

Это явно был комплимент. «Вот отличная возможность, – решила Пет, – наладить отношения с ней». Она опасалась случайно задеть старые раны, но многим восхищалась в этой резкой, умной женщине и была бы рада подружиться с ней.

– Видишь ли, – начала Пет, – прежде чем принять предложение Антонио, я напомнила ему, что у него есть дочь…

– Неужели? – сухо отозвалась Андреа. – И что же на это ответил мой дорогой папочка?

– Что он не хочет вставать между тобой и Марселем.

Андреа расхохоталась:

– Старый ублюдок! Можно подумать, это остановило бы его.

– Но по-моему, Антонио огорчило твое равнодушие.

– Равнодушие? – Андреа, казалось, искренне недоумевала. – Я была бы счастлива открыть свой магазин под маркой «Тезори». Я не злюсь на тебя за это, – добавила она, – но никогда не отказалась бы…

– Он сказал, что написал тебе, а ты не ответила.

– Отец ни разу не пытался поговорить со мной и, возможно, никогда не попытается. Я знаю отца, Пет, и уверена, он очень доволен, что дал эту работу не мне. – Андреа умолкла, явно не желая выказывать разочарование и боль.

Пет с сочувствием взглянула на нее.

– Если бы я предполагала…

– В любом случае все хорошо, что хорошо кончается. – К Андреа вновь вернулся уверенный тон. – Я не смогла бы сделать все так, как ты. – Она взяла под руку Марселя. – И я потеряла бы нечто более важное, а мне предстоит еще многому научиться.

Марсель посмотрел на нее с притворным испугом.

– Ох нет, малышка! Неужели ты придумала, как бы половчее отстранить меня от дела?

– Ты понял, что я имела в виду, – нежно сказала Андреа. Они ушли, а Пет вернулась в свой офис. Она немного посидела, раздумывая о том, почему Скаппа солгал ей, когда предлагал работу. Что изменилось бы, если бы она знала, что Андреа не предлагали это место? Ничего.

И все же ее насторожила лживость Скаппы. Пока их деловые отношения казались безоблачными. Хотя Антонио был равноправным партнером, он, как ни странно, не давил на Пет. «Следует быть осторожнее с Антонио Скаппой, – подумала она. – Вполне возможно, есть и другая ложь, еще неизвестная мне».

Дождливым утром две недели спустя в офис к Пет зашла Джесс. Лотти была теперь доверенным лицом и помощницей Пет, но по-прежнему занимала стол у дверей ее офиса. Она знала, что Джесс – одна из тех, кому всегда открыт доступ к ее шефу.

Пет в это время разговаривала по телефону. Бросив взгляд на подругу, она увидела, что та промокла до нитки, но вид у нее возбужденный, поэтому спокойно закончила разговор с туристическим агентством. Недавно Пет поняла, что, как великие ювелиры прошлого, должна выбирать камни ближе к месту добычи, а не покупать у посредников. Вследствие чего решила посетить сапфировые копи в Бирме и Шри-Ланке, рубиновые копи в Таиланде и опаловые – в Австралии.

Как только подруга положила трубку, Джесс воскликнула:

– Угадай, что случилось!

Заметив, что Джесс сияет, Пет мгновенно обо всем догадалась, но решила не портить ей удовольствия.

– Ты выиграла в лотерею… стала финалисткой конкурса «Мисс Вселенная»… Фернандо победил на национальном чемпионате…

– Нет, нет и снова нет, – засмеялась Джесс.

– Сдаюсь.

– Я беременна!

Так Пет и предполагала. Вскочив, она обняла подругу.

– Я так рада за тебя! Как эту новость принял Фернандо?

– Он еще не знает. Я примчалась к тебе сразу от врача. – Джесс вдруг задумалась. – Фернандо обрадуется, он ведь должен обрадоваться, правда?

Пет показалось, что этот вопрос был не праздным: Джесс что-то беспокоило.

– Конечно, он обрадуется, – заверила она Джесс. – Он любит тебя и будет любить вашего ребенка.

Джесс кивнула, но не слишком уверенно. Пет подозревала, что они с Фернандо ни разу не говорили о детях.

– Скажи ему сразу же, – посоветовала она подруге. – Позволь ему разделить с тобой радость. Иногда мужчине нужно время, чтобы привыкнуть к будущему отцовству.

Джесс улыбнулась.

– Это ведь ничего не изменит, верно? Фернандо очень хочет, чтобы ничего не менялось.

– Я не решусь утверждать этого, – весело отозвалась Пет. – Но пусть он знает, что изменения будут очень приятные.

Они договорились обязательно позавтракать вместе на днях, и Джесс отправилась искать Фернандо. Вскоре к Пет заглянула Лотти.

– Надеюсь, не сердишься, что я впустила ее? – Она положила почту на стол Пет.

– С чего бы это? Да Джесс и не стала бы ждать. Она только что узнала, что беременна.

– Замечательно! – восхитилась Лотти. – А теперь взгляни еще на один сюрприз. – Порывшись в стопке бумаг, она вытащила плотный красивый конверт и подала его Пет.

Это было приглашение на свадьбу Андреа Скаппы и Марселя Ивереса. Сообщалось, что торжество состоится через три недели в семейном замке жениха в долине Луары.

На отдельной карточке было написано:

«Пожалуйста, приезжай. Он рассказал, как ты отправила его ко мне. И если мы с Марселем не слишком поздно решили пожениться, то и нам с тобой не поздно стать друзьями».

Пет решила обязательно поехать. Раз уж так сложилось, она полетит в Азию прямо из Франции.

Пет с улыбкой откинулась на спинку стула. Сейчас она поняла шутку Андреа о возможности многому научиться.

Внезапно ее охватила тоска. У Джесс будет ребенок, Андреа стала женой Марселя. Пет была счастлива за них.

Но при этом еще сильнее ощущала пустоту в душе. Впереди ее ждали только работа и поиск драгоценных камней – красивых, но безжизненных.

Глава 6

«Умеют же французы создать атмосферу праздника», – думала Пет, наблюдая за толпой, собравшейся возле шато Иверес в долине Луары, недалеко от Тура. Возможно, семья Марселя занимала не такое уж высокое место в аристократических кругах, но ему все же удалось собрать множество титулованных гостей, часть которых были его родственниками, а часть – давними клиентами. Съехавшиеся сюда известные ювелиры, друзья и коллеги Марселя из Парижа и Нью-Йорка, а также собравшееся здесь население маленькой деревушки Санпе представляли собой весьма живописное зрелище.

Такой была свадьба Марселя Клода Кристофа Ивереса с Андреа Джульеттой Скаппой в октябре 1988 года.

На время свадьбы Андреа вернулась к старому вызывающему стилю. Считая, что ей не подходит традиционное платье из девственно-белого шелка и кружев, она надела длинную, тонкую тунику из светло-вишневого атласа, с короткими рукавами и глубоким декольте, в котором сверкал подаренный Марселем рубин, обрамленный бриллиантами.

По мнению Пет, Андреа выглядела потрясающе.

Следуя французским законам, Марсель и Андреа сначала зарегистрировали брак в мэрии, затем вернулись к шато и, проехав через украшенные розами ворота, направились к часовне, чтобы обвенчаться.

Пет старалась избегать таких церемоний после свадьбы Джесс и Фернандо, ибо они напоминали ей о ссоре с Люком, похоронившей все мечты о будущем.

И все же она радовалась тому, что приехала в замок И верес. Общество собралось на лужайке под полосатым шатром. Огромные столы ломились под тяжестью изысканных яств и вин с виноградников, принадлежащих Марселю.

Пет, знакомая лишь с немногими гостями, прохаживалась по дорожкам розария. На мягком осеннем ветерке развевались разноцветные шелка, а разноязычные голоса сливались в единый гул.

Проходя мимо одной из лужаек, превращенной в площадку для танцев, Пет увидела Рене Вагилланде и не раздумывая направилась к нему. Она тут же решила попытать счастья еще раз.

– Мсье Вагилланде, очень рада видеть вас здесь. – Пет широко улыбнулась голландцу.

Поклонившись, он слегка нахмурился, ибо явно предпочел бы избежать этой встречи.

– Как хорошо, что могу снова поговорить с вами, – продолжала Пет. – Тогда в вашем офисе несколько лет назад мы оба слегка нервничали.

– Да? Я не помню.

– Увы. Иначе мне удалось бы лучше объяснить, какое значение имеет для меня моя просьба.

– Мадемуазель д'Анжели, вы же получили мои письма. Пожалуйста, мы же собрались здесь на торжество…

– Кажется, я не сказала вам, мсье, – прервала его Пет, – что сапфировое ожерелье, купленное у вас миссис Хейнц, принадлежало моей бабке. Исходя из личных причин, которые никоим образом не повредят фирме «Дрюо», я должна узнать, кто продал его.

– Мадемуазель д'Анжели, – нетерпеливо возразил голландец, – вы же знаете, что я связался с этим джентльменом, и он просил не открывать его имени.

– Почему вы так срезали меня? – перешла в наступление Пет.

– Срезал? Не понимаю…

– Мадемуазель имеет в виду то, что вы отказались ей помочь, – раздался голос за спиной Пет.

Обернувшись, она увидела японца лет сорока с бокалом в руках. Пет удивил его огромный, под два метра, рост. Японец говорил на прекрасном английском. Несмотря на дружелюбную улыбку, в нем ощущались властность и уверенность в себе.

– Мистер Киосаки! – с подобострастием воскликнул Вагилланде. – Вот уж не предполагал встретить вас здесь.

– Марсель Иверес – мой друг и клиент.

– Понимаю, – энергично кивнул Вагилланде. – Что же касается леди… – Он взглянул на Пет.

Японец оборвал его движением руки.

– Хироши Киосаки. – Он поклонился Пет. Его имя было знакомо ей.

– Жемчужный Принц. Я слышала о вас. А я…

– Петра д'Анжели. У меня преимущество перед вами, я не только слышал о вас, но и видел вашу фотографию… и давно восхищаюсь вашими работами. – Он посмотрел на Вагилланде. – Вы вели себя не слишком учтиво с самой очаровательной женщиной в мире.

– Я не хотел обидеть леди. Я просто сказал ей…

– Я знаю, что вы сказали. – Японец оглядел Пет с ног до головы и явно остался доволен. – Информация, которую вы ищете, важна для вас?

– Чрезвычайно.

Японец обратился к голландцу:

– Вагилланде, касательно тех вещей эпохи Ренессанса, что я думаю продать…

Глаза голландца вспыхнули.

– Мы будем счастливы выставить их на аукцион, мистер Киосаки. Могу заверить вас, что «Дрюо» назначит самую высокую цену…

– Я только что разговаривал с Ричардсоном из «Кристи». Он сделал мне весьма заманчивое предложение.

– Мы дадим больше, – быстро сказал Вагилланде.

– А если я поставлю условие, чтобы вы помогли мисс д'Анжели?

– Мы обещали джентльмену полную конфиденциальность и считаем это право священным, мсье.

Киосаки отпил из бокала.

– Полагаю, вам удастся найти ключик к этому джентльмену.

Голландец кивнул:

– Я подумаю об этом, мистер Киосаки.

– Буду весьма признателен вам. Давайте отложим разговор о продаже моих вещей до тех пор, пока вы не закончите с этим маленьким делом.

– Разумеется, мсье. – Пробормотав «au revoir», Вагилланде ушел.

– Думаю, вы получите необходимые сведения через неделю, максимум через две. – Киосаки улыбнулся Пет.

– Это чудо. Как мне вас отблагодарить?

– Потанцуйте со мной, мисс д'Анжели.

– С удовольствием, мистер Киосаки.

– Хиро, пожалуйста.

– Пет, – сказала она и взяла его за руку. Площадку для танцев устроили рядом с прудом. Скользя с Киосаки в вальсе под аккомпанемент медленной баллады Шарля Азнавура, Пет внимательно разглядывала своего партнера: темные глаза, иссиня-черные волосы, высокие скулы и сильный квадратный подбородок.

Она попыталась вспомнить, что слышала или читала о человеке, прозванном Жемчужным Принцем. Еще подростком он собирал всякую всячину и обменивал ее на другие вещи. В послевоенные времена жемчуг не пользовался спросом, однако Киосаки занялся именно им: Собрав большую партию, он открыл маленький магазинчик во второсортной гостинице в Токио. Затем еще один и еще… Когда Япония стала выходить из кризиса и у людей появились лишние деньги, Хиро Киосаки расширил дело. Сейчас он был одним из двух самых крупных в мире производителей жемчуга.

– Как жаль, что мы раньше не встречались, – заметил Киосаки.

– Я покупала ваш жемчуг для своего магазина через американских дилеров, – сказала Пет. – Насколько мне известно, Принц больше интересуется созданием жемчуга, чем его продажей.

– Вам, как художнице, следовало обратиться прямо ко мне и выбрать жемчуг, более всего отвечающий вашим замыслам.

– Я редко использую жемчуг в своих работах.

– Следует исправить это. Готов показать вам образцы, которые вдохновят вас.

– Спасибо.

Киосаки был искусным танцором. Из разговора с ним Пет узнала кое-что о его жизни. Хиро Киосаки, сын торговца макаронами, сейчас жил один, курсируя между Токио и островом, где находились плантации жемчужных моллюсков, и любил путешествовать.

Киосаки поймал ее одобрительный взгляд.

– Вы думаете, – тихо сказал он, – что я совсем не похож на японца.

– Вы читаете мои мысли, – призналась Пет. Хиро рассмеялся:

– Об этом думает каждая женщина при первой встрече со мной. Даже японки.

– Вам это неприятно?

– Когда-то было неприятно. В детстве я хотел походить на других детей, но мать объяснила, что несколько поколений назад в нашем роду появился приток европейской крови – от одного матроса адмирала Пири. Со временем я понял, что быть особенным – преимущество, и стал ценить уникальность превыше всего. Поэтому я и занимаюсь жемчугом – единственным камнем, который создают живые существа. – Его ониксовые глаза внезапно сверкнули. – Поэтому я хотел бы всю ночь протанцевать с вами.

Его признание поразило, но ничуть не рассердило Пет. Оркестр умолк, но Хиро не выпустил руки Пет.

– Расскажите мне о том ожерелье, судьба которого вас так интересует.

И Пет поведала ему обо всем.

– Как мудро вставить жемчуг в плечи фигурки, – заметил Хиро. – Вы видели фигурку Тритона?

Пет знала, что он имеет в виду фигурку мифического существа, принадлежавшую лондонскому музею Виктории и Альберта.

– Да, это очень похоже, – согласилась она, – хотя флакон моей бабки был создан на четыре века раньше. Именно этот флакон побудил меня стать ювелиром.

– Тогда мы должны благодарить судьбу за то, что ваш корыстный дядя не украл его целиком. Мир стал бы беднее без ваших творений. Думаю, наша встреча не случайна. Вы наверняка могли бы создавать замечательные произведения искусства из моих жемчужин. Это ведь самые чувственные камни в мире.

Пет все больше нравился этот обаятельный мужчина.

– Мне стоит подумать о жемчуге, – согласилась она.

– Утром я возвращаюсь в Токио на своем самолете. Почему бы вам не отправиться со мной? Посмотрите мои плантации.

– К сожалению, утром я вылетаю в Таиланд, в Чантабури, чтобы купить рубины для своего магазина.

– Жаль. Тогда в другой раз. – Судя по улыбке Хиро, он не сомневался, что «другой раз» наступит очень скоро.

Между тем начался фейерверк. Небо расцветили яркие огни, похожие на драгоценные камни.

Торжество закончилось. Марсель и Андреа сели в «ягуар» и уехали. Перед отъездом Андреа взяла свадебный букет роз, оглядела всех, нашла Пет и бросила букет ей.

Хиро проводил Пет до ее машины.

– Мы еще встретимся, – убежденно сказал он.

Жара в Бангкоке была удушающей. Именно о таких местах Ноэл Ковард писал: «Бешеные собаки, и англичане сидят под полуденным солнцем». Но Пет не собиралась задерживаться в номере старинной гостиницы, где в свое время останавливались Джозеф Конрад и Сомерсет Моэм. Надев самую тонкую хлопковую блузку, брюки и широкополую шляпу, она вышла на улицу.

Пет прилетела в Таиланд, ставший ныне центром добычи рубинов, но встречу с местным дилером назначила только на двенадцать часов. У нее было время погулять по Бангкоку.

Шумные моторикши везли пассажиров, влившись в поток машин и обгоняя тяжело нагруженных слонов. Монахи в черном и женщины в ярких платьях выделялись в толпе на тротуарах. Аромат благовоний, орхидей и апельсинов смешивался с запахом выхлопных газов.

Пет направилась к Ват-Фра-Кео, замку изумрудного Будды, и долго смотрела на огромного, выточенного из камня бога, излучавшего спокойствие. Затем в небольшом ресторане съела цыпленка в кокосовом супе, жареную рыбу и манго.

В офисе торговца камнями царила благословенная прохлада. Хозяин поставил перед гостьей поднос с рубинами.

Перенеся поднос к столику у окна, где на него падал солнечный свет, Пет внимательно осмотрела камни.

– Слишком коричневый. – Она отодвинула камень величиной в три карата. – Слишком фиолетовый, – вынесла Пет приговор другому. Третий был ярким и красивым, но плохо ограненным.

– Мне не подходят эти камни, мистер Тун. Боюсь, вы меня не поняли. Я хочу видеть самые лучшие камни с чистым цветом и хорошей огранкой.

– Разумеется, мадам. – Дилер направился к шкафу. Пет сталкивалась с подобной ситуацией каждый раз, когда впервые знакомилась с торговцами камнями. Они считали, что женщина, к тому же относительно молодая, купит второсортный товар, потому что плохо разбирается в нем, или постесняется настоять на своем.

Новые камни были лучше, а следующие за ними – просто превосходны. Пет выбрала два камня величиной в три карата и один шестикаратный овал для ожерелья.

– Отлично, мистер Тун. – Она подписала чек.

– Да-да, мисс, – обрадовался он. – А завтра вы увидите шахты.

На следующий день маленький самолетик перенес Пет на сто двадцать пять миль к югу, к Чантабури, и опустился на крохотный аэродром, находившийся возле одной из самых больших в мире шахт по добыче рубинов.

В иссушенном и раскаленном Чантабури примитивные методы добычи ничем не отличались от тех, что применялись тысячи лет назад. Шахты, точнее, ямы, пробитые в бесплодной земле, были закрыты от огненного солнца плетеными бамбуковыми циновками. Раскопки велись вручную.

Пет почти час выбирала самые крупные из добытых рубинов. Камни переправят в Бангкок, где она за них заплатит.

Пет подошла к ближайшей яме, где работала одна семья. Отец спустился в яму десяти или пятнадцати футов глубиной и начал своими примитивными инструментами счищать крупицы желтой земли. Мать и дети промывали ее, глядя, не мелькнет ли что-то красное.

– Хочешь попробовать? – обратился к Пет глава семейства.

Сняв туфли и закатав рукава, она осторожно спустилась к нему в яму. Через несколько минут, когда глаза привыкли к полутьме, Пет начала осторожно счищать землю, перекладывая ее в корзинки. Так она работала почти полчаса, прежде чем таец показал на что-то в пыли. Пет посмотрела вниз и увидела маленький, красный, как кровь, кристалл.

– Я нашла рубин! – закричала она в восторге.

Ее донимала жара, волосы слиплись, а блузка промокла от пота. Пет радостно рассмеялась. Она работала с драгоценностями много лет, но впервые нашла камень сама. Маленький, в полкарата, но настоящий!

Пет вылезла из ямы и торжественно вручила его жене старателя.

Потом вытерла руки, поправила волосы и потянулась.

За ее спиной раздался негромкий смешок, но Пет не обернулась, решив, что это кто-то из местных рабочих. Однако на ее плечо опустилась чья-то тяжелая рука.

– Вы цвета желтой жемчужины, – услышала Пет и, обернувшись, увидела Хиро Киосаки.

– Хиро! Что вы тут делаете?

– Вы не могли поехать в Токио, поэтому я сам прилетел к вам. Я подожду, пока вы закончите свои дела, а потом мы отправимся в Токио.

– Я уже закончила, – улыбнулась Пет.

Через два часа они уже сидели в личном самолете Хиро. Приняв душ и надев зеленое шелковое платье, Пет присоединилась к Хиро в кабине.

– Здесь у меня сокровища, которые я хочу вам показать.

Он поманил ее к столику. На нем лежали покрытые бархатом планшетки с жемчужинами – огромными сгустками мерцающего света.

– Этот жемчуг, – объяснил Хиро, – преимущественно с Карибских островов. – Он поднял неровный шар размером с кулак ребенка. – Найден в заливе Морро, к югу от Сан-Франциско. Триста двадцать пять карат. Стоит почти четыре миллиона.

– Фантастика! – Пет погладила пальцем чуть шероховатую поверхность.

– Что бы вы сделали из него?

Она подняла камень к свету, поворачивая то в одну, то в другую сторону.

– Кулон, я думаю. Без добавления цветных камней или золота. Платиновая оправа, очень тонкая, возможно, с небольшим вкраплением бриллиантов, чтобы придать гармонию неправильной форме.

Хиро одобрительно кивнул.

– Вот это жемчуг из Южного моря.

Он подтолкнул к ней планшетку с большими сверкающими черными жемчужинами.

– Они будут отлично смотреться с сапфирами и бриллиантами. Или с черными опалами из Австралии.

Хиро вытащил другие планшетки с мелким речным жемчугом из Миссисипи и таитянским, зеленым, как нефрит, нежно-розовым, желтым и даже синевато-серым. Пет, дав волю фантазии, предположила, что желтоватой жемчужине подошел бы покрытый эмалью цветок, а синевато-серая хорошо смотрелась бы с аметистом.

– Вы действительно знаток своего дела, – сказал Хиро.

– Мне предстоит еще многое узнать о жемчуге.

– Я хороший учитель. – Хиро внимательно посмотрел на нее.

– Не сомневаюсь.

Самолет приземлился в аэропорту Нарита.

– Я выйду у гостиницы «Империал», – сказала Пет, когда они подошли к лимузину с шофером, ожидавшему их налетном поле. – Если там нет свободных мест, я позвоню в другой отель.

– Гостиница вам не понадобится.

Хиро помог ей сесть в машину и что-то быстро сказал шоферу по-японски.

– Хиро, я не думаю…

– Не нужно думать. Просто останьтесь со мной, потому что… здесь жемчуг. – Он взял ее за руку.

Его пальцы были сильными и мягкими, а улыбка теплой и нежной.

– Хотя, возможно, – добавил Хиро, – вы прилетели в Токио вовсе не за жемчугом.

– Нет. Не за жемчугом.

Глава 7

Дом Хиро казался оазисом спокойствия и простоты среди сверкающего стеклом и хромом города. Их встретила невысокая пожилая женщина в кимоно. Поклонившись, она приняла их обувь и вместо нее подала табис.

– Это Тоши, – сказал Хиро, и женщина снова поклонилась. – Она постарается, чтобы вам здесь было уютно.

Пет улыбнулась и поклонилась в ответ, а потом Хиро провел ее в самое удивительное место на земле: стены цвета охры, белые панели, бежевые татами и белые бумажные лампы под потолком. На одной стене была нарисована акварелью ветка яблони, в углу в вазе стояли розовато-коричневые орхидеи. В центре комнаты был низенький черный лакированный столик. И все.

– Здесь так просторно.

– Я рад. Мой офис такой же тесный, как и в любой западной фирме, с компьютерами, полупустыми кофейными чашками и жемчужинами в пепельницах. Это дань Оксфорду, Нью-Йорку и Гонконгу. Но без этой комнаты я не могу жить. Здесь я японец.

Вошла Тоши с подносом, накрыла столик для чая, поклонилась и беззвучно вышла. Хиро налил дымящийся зеленый чай в маленькие чашечки без ручек и подал одну Пет.

– Добро пожаловать в мой дом.

Когда они допили чай, Хиро взял у нее чашечку. Потом вытащил заколку из ее волос, и они рассыпались по плечам.

– Пошли, – тихо сказал Хиро. – Наша ванна готова. – Он сдвинул одну из панелей и через маленький коридор провел Пет в комнату, похожую на сауну и отделанную деревом. Пол был тоже деревянный, а в середине стояла огромная квадратная ванна, над которой клубился пар.

Хиро расстегнул платье Пет, и оно соскользнуло на пол. За ним последовало белье, и через мгновение Пет стояла перед ним нагая. Его глаза ласкали ее тело, впитывая каждый изгиб, каждую впадинку.

– Садись. – Он указал на низкий деревянный стул. Все казалось Пет нереальным. Она перенеслась в другой мир, совершенно чужой и очень красивый.

Хиро набрал горячую воду в отделанное медью деревянное ведро и вылил ей на плечи, затем намылил руки и провел ими по телу Пет. Легонько приподняв груди Пет, Хиро переместился к животу и бедрам.

Вновь окатив ее водой из ведра, он помог Пет опуститься в ванну. Хиро быстро разделся, и она увидела сильное тело, широкую безволосую грудь и смуглую кожу. Намылившись и ополоснувшись, он опустился в ванну рядом с ней.

– Вот так встречают почетных гостей в Японии.

– Весьма польщена.

– Правда, у японок совсем не кудрявые волосы. Здесь, – Хиро откинул ей прядь со лба, – и здесь. – Он опустил руку под воду и провел внизу ее живота.

Улыбаясь, они заговорили о людях, которых знали, о тех местах, где бывали, и об исторических реликвиях, восхищавших их. Пет чувствовала себя с Хиро так же свободно, как с Люком.

Когда вода остыла, Хиро помог Пет встать и поцеловал ее. Ожидая этого с того момента, как вошла в его дом, она приоткрыла рот, и язык Хиро скользнул внутрь. Их тела соприкоснулись. Но Хиро внезапно отпустил ее.

Он накинул на Пет белое с голубым кимоно и надел сам такое же. После чего они вернулись в комнату.

Сейчас столик был накрыт для ужина, а рядом с ним появились два пуфика с шелковой обивкой. Сдвинутые панели открывали вид на внутренний дворик, освещенный несколькими лампами. Пет увидела дорожку из гладкой серой гальки, ствол дерева, часть бамбукового навеса. Где-то в темноте журчала вода.

Как только они сели, появилась Тоши и, опустившись на колени у столика, разлила горячее саке по маленьким стаканчикам. Потом поставила неизвестные Пет блюда.

– Вот это называется тороро-имо. – Хиро подал ей овощ желтого цвета. – Похож на ямс, но несладкий.

Когда Тоши исчезла, они чокнулись и, выпив саке, принялись за еду.

Через два часа они вышли в садик.

Свет лампы отбрасывал тени на ветки кустарников. Хиро провел Пет к маленькому деревянному мостику над прудом. Там они остановились, прислушиваясь к звукам капель, которые падали из бамбуковой трубки.

– Восхитительно! – прошептала Пет, наслаждаясь покоем этого места и наполняясь его простотой и цельностью.

– Так же как и ты. – Хиро повернул Пет к себе, развязал пояс кимоно, и оно распахнулось. Его пояс был уже развязан, поэтому, когда он притянул Пет к себе, их обнаженные тела соприкоснулись.

– Пошли, – сказал Хиро по своему обыкновению. Пет полюбила потом это слово, всегда предшествовавшее какому-то удивительному сюрпризу.

Они вернулись в дом. Следы ужина исчезли, а там, где стоял столик, теперь лежал толстый матрас с хрустящими белыми простынями, мягкими подушками и бело-синим покрывалом. Свет был приглушен.

Не отрывая глаз друг от друга, они разделись и опустились на колени. Пет потянулась к Хиро. Его кожа была гладкой как шелк и слегка влажной от пота. Она сомкнула пальцы на его восставшем мужском орудии.

Хиро скользнул рукой к ее груди, коснулся языком губ Пет, и она с радостью ответила ему.

Опустив ее на матрас, Хиро начал целовать ступни Пет, потом переместился к впадинке у основания шеи. Он касался ее совсем не так, как западные мужчины, и Пет подумала, что это одна из тайн Востока. И когда она была готова – более чем готова – умолять его, Хиро вошел в нее и задвигался в ритме, древнем, как Вселенная.

Его движения были медленными и изысканно сладостными, но напряжение росло, и когда наконец наступило освобождение, ее тело взорвалось мириадами огней.

Потом Хиро сказал:

– Ты совершенна. Я понял это с того мгновения, как увидел тебя рядом с тем глупым голландцем.

После этого они заснули.

Следующие четыре дня Хиро показывал ей Токио – город хрома и неона, цемента и стекла. Он водил Пет в свои сверхсовременные выставочные залы, где продавались жемчужины всех размеров, цветов и форм. А потом отвез в старые кварталы Асакузы с маленькими магазинами, торгующими бумажными веерами, зонтиками и палочками из слоновой кости. Он провел ее мимо массивных красных колонн у входа в замок Сенсоджи, основанный в VII веке.

Они посетили театр кабуки, очаровавший Пет, хотя она не поняла ни слова.

А ночами в ванной, в саду, на прохладном матрасе Хиро напоминал Пет, что, несмотря на самобытность Японии, любовь там такая же, как в остальном мире.

Время перестало существовать. Пет не думала о том, что Лотти не знает, где она, что ее ждут дела и поиски драгоценностей бабки. Сейчас для Пет не было ничего важнее Хиро и волшебного мира, окружающего их. Пет не любила его, но это тоже не имело значения.

– Позволь показать тебе мой сад, – сказал Хиро на пятый день.

– Я уже видела его.

– Есть еще один сад. Пошли.

Когда Хиро хотел показать ей что-нибудь восхитительное, он протягивал руку и говорил: «Пошли».

Пет удивилась, когда он усадил ее в машину, ибо предполагала, что этот сад рядом. Хиро привез ее в аэропорт. Они сели в его самолет и взлетели.

Через два часа Хиро поманил Пет к иллюминатору и указал вниз. Там в сероватой дымке, в сердцевине бесконечной синевы, лежала маленькая зеленая капелька.

– Мой сад. – Хиро лукаво улыбнулся.

Маленький островок Капингоро в составе Каролиновых островов, почти незаметный на карте, оказался атоллом с бирюзово-синей лагуной. Именно здесь Хиро выращивал жемчуг.

– Я приезжаю сюда три или четыре раза в год и провожу здесь месяц, иногда больше. Стараюсь сам проследить за всем.

Пет улыбнулась, увидев, как приближается остров.

– Это работа для одиночек, но кто-то ведь должен ею заниматься, правда?

– Да уж, не всякий согласится трудиться в раю. Густой аромат тропических цветов наполнял воздух. Сев в джип, они приехали в дом Хиро – белый, в колониальном стиле особняк, окруженный верандой.

После ленча из вареной рыбы и фруктового салата Хиро показал Пет свои плантации. В ячейки клеток помещались раковины моллюсков. Затем клетки опускали в теплую воду лагуны.

– Различные виды дают разные по форме и цвету жемчужины, – объяснил Хиро.

Он показал Пет помещение, где женщины осторожно вскрывали створки раковин и вставляли туда маленькую песчинку, которой предстояло превратиться в драгоценную жемчужину. Через пять – семь лет ныряльщики доставали эти раковины, и жемчуг попадал в руки ювелиров.

Больше всего Пет поразила сортировка жемчуга – она впервые увидела такое огромное количество переливающихся маленьких шариков света.

– Как их много, – прошептала она.

– Ты слышала историю о жемчужном ковре Гаэквара? – спросил Хиро.

– Это сказка?

– Нет. В начале века одному человеку в Индии принадлежал ковер размером шесть на десять футов, сделанный из настоящих жемчужин. Они были подобраны так искусно, что казалось, по его поверхности проходят волны, розовые, кремовые и белые. Я очень хотел бы посмотреть на это чудо.

– И я, хотя история похожа на вымысел.

– Ты просто не представляешь себе, что хранилось в сокровищницах махараджей.

Пет опустила руки в миску с жемчугом.

– Если проглотишь жемчужину, то проживешь немного дольше, – сказал Хиро. – Микимото, усовершенствовавший технику культивирования жемчуга, каждое утро проглатывал по одной жемчужине и прожил более девяноста лет.

– Я, пожалуй, не последую его примеру.

– Завтра мы осмотрим дно моря там, где лежат раковины. А сейчас я покажу тебе место, где расположимся мы.

Пет нравилось заниматься любовью с Хиро. Это напоминало ей удивительное путешествие с неожиданными сюрпризами по дороге.

На следующий день Хиро подарил ей парео – кусок ткани, который обматывали вокруг себя. Сам он тоже надел нечто похожее.

– Кроме этого, тебе ничего не понадобится.

Они смотрели, как ныряльщики спускаются за раковинами. В такой прозрачной воде они за несколько минут достигали дна.

– А мне можно нырнуть? – спросила Пет. Хиро усмехнулся.

– Пошли.

Вода оказалась очень теплой. Пет нырнула, собрала полдюжины раковин, поднялась на поверхность и бросила их в плавающий на воде специальный деревянный бочонок.

– Мне нравится! – крикнула она Хиро. – Иди сюда.

– Не сейчас. Позже я опущусь в место, закрытое от других.

Первую половину дня Пет ныряла за раковинами. После обеда они сели в катамаран и, обогнув остров, направились к уединенной бухточке, где, надев маски, обследовали подводный мир.

Под водой время замедлило бег. Хиро подплыл к Пет и, лаская местечко между ее ног, погрузил пальцы в теплое лоно.

День сменялся ночью. Солнце, вода, разговоры, любовь, еда и снова любовь.

– Называй меня Евой. – Пет оглядела свое загорелое тело. – Это рай.

Порой, когда Хиро не было рядом, Пет невольно сравнивала его с Люком. Другие не выдерживали сравнения. Все, кроме Хиро. Может, именно он заставит ее забыть Люка Сэнфорда?

Хиро возвращался, и Пет действительно забывала о Люке.

Через неделю Хиро сказал:

– Оставайся со мной.

Они сидели на террасе, наблюдая за собирающимися на горизонте тучами.

Пет ждала этих слов с нетерпением и страхом. Это, конечно, Эдем, но готова ли она вечно жить в раю?

– Оставайся со мной, – повторил Хиро. – Здесь. Навсегда.

– Ты серьезно?

– Помнишь, где мы встретились?

– Еще бы. На свадьбе Марселя и Андреа.

– А о чем ты тогда думала?

Тогда она думала, что скучает по Люку.

– Я думала, как счастливы Марсель и Андреа и как долго они не решались сделать последний шаг!

– Вот видишь. Не стоит тянуть, Пет. Давай сделаем это.

– Что именно?

– Поженимся.

Пет хотела бы согласиться и прожить до конца жизни в этом бездумном и чувственном мире. Но ее тут же захлестнули сомнения. Что будет, когда в рай вторгнется реальность? Любит ли она Хиро? Сможет ли прожить с ним всю жизнь, а не несколько дней, полных света и тепла?

– Я должна подумать.

– Помнишь, – с улыбкой спросил Хиро, – как в день приезда в Токио я помешал тебе думать? Разве плохо получилось? Не думай, Пет. Отдайся ощущениям.

«Нет, это не для меня», – внезапно поняла Пет. Слишком долго она подчинялась чувствам.

– Для этого надо знать, что это за ощущения. – Пет, наклонившись, поцеловала его в щеку. – Пойду погуляю.

Пет бродила по берегу, размышляя. Выйти замуж за Хиро? Почему бы и нет? Он ей нравится, она почти влюблена в него. Но достаточно ли этого?

Возможно, из-за болезни матери Пет более чем другие боялась пустоты. Она всегда заполняла свою жизнь работой, чувствами, впечатлениями, переживаниями, стараясь узнать как можно больше и не бояться риска.

Не потому ли она и вступила в связь с таким необычным и экзотическим мужчиной? Желание испытать что-то новое, очередной вклад в ее банк ощущений? Или Хиро – лишь ее фантазия, избавляющая от эмоциональной пустоты? Пет взглянула на небо. Она не жалела о времени, проведенном в постели Хиро, но его вселенная вращается вокруг жемчуга, а это хоть и порождение живых организмов, но все же камень. «Может быть, – думала Пет, – я, как и мать, предпочитаю мечты реальности. Люк был реальностью, и что с нами случилось? Все это как дым рассеялось навсегда».

Каждая минута все более отдаляла Пет от острова. Он по-прежнему был ярким и праздничным, однако она стала другой.

– Прости меня, Хиро, – сказала Пет, вернувшись в дом. – Я не могу остаться с тобой. Это не мой мир.

– Люди создают свой собственный мир, Пет.

– Это верно, но не для нас. За последние недели я узнала о себе то, о чем не подозревала раньше. Нельзя отгораживаться от реальности, Хиро. Рано или поздно она настигнет тебя. Ты дал мне чудесный дар, научив принимать себя такой, какая я есть. Но я бы хотела уехать завтра.

В аэропорту Нарита, ожидая самолет на Нью-Йорк, Пет впервые за две недели подошла к телефону.

Она рассталась с Хиро на Капингоро, где он должен был завершить работу. Хиро явно не хотел прощаться с Пет в реальном мире.

– Здесь все сошли с ума от волнения! – воскликнула Лотти, услышав голос Пет. – Я собиралась звонить во все наши посольства в Азии. Где ты была?

– Я уезжала на две недели, – уклончиво ответила Пет, решив никому не говорить, где провела это время.

– Ты раньше никогда не забывала позвонить. У меня для тебя куча информации. – Лотти сказала, что Пет ждут сообщения от поставщиков, от Брента Лоуэлла, от строительной компании, предлагающей Пет открыть отделение «Тезори» в новом жилом комплексе в Лос-Анджелесе. Секретарь первой леди Америки просила Пет сделать ей колье. Из аукционного дома «Дрюо» звонил Рене Вагилланде.

Только ему Пет позвонила сразу.

– Я готов назвать вам имя интересующего вас человека, мадемуазель, – сухо сказал он.

Закончив разговор с ним, Пет поспешила к терминалу. Ей рано возвращаться домой.

Глава 8

Четырнадцатый граф Амберлей жил в старинном георгианском особняке, расположенном на зеленых холмах Дорсета. Пока такси преодолевало долгий подъем к огромному дому, Пет размышляла о том, что ее ждет там.

Лорд Амберлей, как сообщил Вагилланде, в 1963 году выставил на продажу сапфирово-изумрудное ожерелье. Пет подозревала, что он едва ли расстался бы с недавним приобретением. Должно быть, граф купил его за несколько лет до этого, и, возможно, ему первому предложили ожерелье вскоре после войны. Из этого следовало, что граф мог знать Витторио д'Анжели или кого-то, связанного с ним.

У массивных дубовых дверей Пет встретил пожилой слуга с военной выправкой. Он провел ее через огромный мраморный холл в уютную, обитую дубовыми панелями библиотеку. За столом Пет поджидал седой человек с худым лицом.

– Милорд, – объявил слуга. – Мисс Петра д'Анжели. Пет увидела, что граф сидит в инвалидном кресле. Вагилланде сообщил ей, что лорд Амберлей, в прошлом военный летчик, был сбит и тяжело ранен, после чего стал затворником. Заметив, что одна нога у него ампутирована до колена. Пет сочла это следствием ранения.

– Добрый день, лорд Амберлей, – сказала она. – Спасибо, что согласились принять меня.

– Что вы, мисс д'Анжели, – сердечно ответил он. – Это дело с ожерельем заставило вас проделать долгий путь.

Позавчера Пет позвонила ему из Токио и договорилась о встрече.

– Я боюсь упустить время, сэр.

– Отлично. Мсье Вагилланде сообщил мне, что вы уже много лет охотитесь за ожерельем. – Несмотря на увечье, лорд сохранил прекрасную осанку и уверенность в себе. Пет сразу прониклась симпатией к нему, но удивилась, почему он не хотел ей помочь.

– Вообще-то я пыталась связаться с вами более года назад, – заметила Пет.

– Знаю. Получилось очень глупо. Я скорее отозвался бы на вашу просьбу, если бы знал подробности. Написав мне первый раз, мсье Вагилланде спросил, можно ли раскрыть мое имя, но не дал никаких объяснений. Я не видел причин соглашаться. Иногда я довольно упрям. – Он улыбнулся и указал Пет на кресло у камина. – Хотите, Баннермэн принесет вам что-нибудь выпить?

Усаживаясь, Пет заметила, что слуга стоит у двери.

– Нет, спасибо.

Легким кивком лорд Амберлей отпустил слугу.

– Скажите, чем я могу вам помочь.

– Мне нужно знать все об обстоятельствах покупки этого ожерелья.

– Все? – Густые брови лорда Амберлея поползли вверх. – Непростой вопрос. Я купил его… почти сорок лет назад. В те дни я проводил в Лондоне больше времени. Однажды я сидел в клубе, когда вошел мужчина и спросил меня. Он казался довольно респектабельным… отличные манеры. Вытащив из кармана ожерелье, этот человек сказал, что хочет продать его и Реджи Леммингтон посоветовал ему обратиться ко мне, так как моя жена любит драгоценности. Что ж, оно мне сразу понравилось. Я хорошо разбираюсь в камнях, поэтому понял, что эти – настоящие. Реджи – человек надежный, а уж Касси обожала побрякушки. – Его взгляд обратился вверх.

Проследив за ним, Пет увидела на стене большой, писанный маслом портрет красивой женщины в синем атласном платье и с диадемой. Она стояла рядом с тем самым креслом, на котором сидела Пет, и ее стройную шею украшало ожерелье Ла Коломбы.

– Это моя Касси, – сказал лорд Амберлей. – Ожерелье было самым любимым ее украшением. Поэтому я и продал его, как только она умерла. Такую красивую вещь грех прятать, а я никому больше не позволил бы надеть его.

– Тот, кто продал ожерелье, сказал вам, откуда оно у него? – спросила Пет.

– Сказал, что оно из семейного наследства, с которым он вынужден расстаться. Я сразу понял, что ему нужны деньги. Одежда хорошая, но слегка потрепанная, а каблуки стесались. В те времена многие люди с континента потеряли все имущество, кроме драгоценностей, зашитых в подкладку пальто. Звучит глупо, но это действительно так. Тогда можно было приобрести хорошие вещи за разумную цену. Не то что сейчас, когда выкладываешь миллионы за пустяки.

– По вашим словам, этот человек приехал из Европы. А из какой страны? – Пет затаила дыхание.

– Точно не помню… Я не спрашивал.

– Но у него был акцент?

– Конечно.

– Итальянский?

– Нет. Скорее, одной из северных стран – Дания, Швеция, возможно, даже Германия, хотя он, разумеется, пытался его скрыть. Явно не итальянец. Блондин. Кроме того, его имя ничуть не похоже на итальянское…

– А как его звали?

– Не помню его имени, а вот фамилия – Фармер. Мне это запомнилось, потому что звучит по-английски, хотя его никто не принял бы за англичанина.

Имя, конечно, выдуманное, решила Пет. Волосы, возможно, покрашены, акцент подделан. Но Амберлей быстро распознал бы самозванца, так же как легко узнал бы фальшивый камень. Возможно, мистер Фармер все-таки не был Витторио д'Анжели.

– Лорд Амберлей, не знаете ли вы, куда отправился этот человек после того, как продал вам ожерелье? Это очень важно.

– Не знаю, куда отправился, но я случайно узнал, где он находился несколько лет спустя. И это крайне удивило меня.

– Что именно?

– Я увидел его фотографии в газетах. Оказалось, что он преступник и его посадили в тюрьму.

– В тюрьму?!

– Да. Я испугался, что арест связан с ожерельем, поэтому постарался подробнее разузнать о нем. Но ничто не указывало на то, что оно ворованное. Это чрезвычайно обрадовало меня, потому что Касси очень любила это украшение.

– Лорд Амберлей, я должна найти Фармера! – воскликнула Пет. – Вы не помните название тюрьмы? – «Даже если его там нет, – подумала она, – можно отыскать какие-то сведения о нем».

– «Уормвуд скрабз», – сказал Амберлей, – но без медиума вам не удастся поговорить с ним. Он там умер.

Пет охватило горькое разочарование. Ниточка оборвалась.

Пет встала.

– Вы были очень терпеливы, лорд Амберлей. – Она протянула ему руку. – Спасибо.

– Не за что, не за что. Всегда буду рад вас видеть.

Уже собираясь выйти, Пет задала ещё один вопрос:

– Лорд Амберлей, а за что этого Фармера посадили? Его обвиняли в воровстве?

– Нет, мисс д'Анжели. Его посадили как фальшивомонетчика.

В вагоне поезда, направлявшегося в Лондон, Пет обдумывала то, что узнала от графа Амберлея.

Витторио забрал коллекцию Ла Коломбы из швейцарского банка, представив подделку верхней половинки флакона. Тот, кто сделал эту фальшивку, очевидно, был одаренным мастером. Мог ли взяться за это человек, занявшийся впоследствии изготовлением фальшивых денег?

Без сомнения! Фармер навел бы ее на след Витторио. Но он мертв.

Пет охватило отчаяние. У нее нет времени на поиски потерянного сокровища. Она вспомнила слова Лотти: «Вам лучше вернуться домой до конца недели, мисс. Иначе лишитесь работы. А вместе с вами и я, а мне мое место очень нравится».

Пет знала, что Лотти права. Она провела в отъезде почти месяц, вдвое дольше, чем планировала. Сейчас, когда рядом не было Хиро, Пет знала, что ее влечение к нему несопоставимо с чувством к другому человеку.

Решив покинуть Жемчужного Принца, Пет больше не хотела прятаться от того мира, который выбрала для себя.

Толкая перед собой багажную тележку в аэропорту Джона Кеннеди, Пет шла мимо газетного киоска. Ее глаза автоматически скользнули по заголовкам газет и внезапно остановились на первой странице «Дейли ньюс». Она увидела фотографию женщины с закрытыми глазами, лежащей под капельницей. Статья называлась «Живой труп».

В женщине она узнала. Джесс.

Пет начала лихорадочно шарить по карманам в поисках мелочи и тут же заметила фотографию в «Пост»: Фернандо де Моратин в наручниках заходит в полицейский участок.

Купив газету, Пет выяснила, что Джесс лежит в больнице Ленокс-Хилл без сознания в результате приема большой дозы инсулина. Пет похолодела, прочитав, что, по мнению врачей, мозг поражен и кома необратима.

Но почему арестован Фернандо? Ее глаза скользнули вниз по колонке…

«Так как миссис де Моратин страдала диабетом и находилась под постоянным наблюдением, вначале ничего не заподозрили. Однако родители миссис де Моратин потребовали расследования, в результате которого полиция арестовала ее мужа. Не углубляясь в детали, детектив Джон Терасси сообщил репортерам, что, по мнению полиции, мистер Моратин ввел жене смертельную дозу инсулина. Он арестован по обвинению в умышленном убийстве».

Оцепенев от ужаса, Пет быстро покатила тележку к выходу из аэропорта.

В залитой светом комнате Джесс казалась особенно бледной. К ее телу тянулись многочисленные трубочки. Рядом попискивали и гудели электронные приборы и аппарат для искусственной вентиляции легких. Возле дочери сидела резко постаревшая Салли Уолш.

Когда вошла Пет, Салли повернула к ней голову:

– Она проснется, Пет. Ты знаешь, она уже была в коме. Она проснется.

Пет кивнула, хотя знала, что прогноз крайне неблагоприятный. Врачи сказали ей, что уровень инсулина у Джесс катастрофически низкий, а энцефалограмма практически не выявляет активности мозга.

– Я всегда боялась за нее, – тихо сказала Салли. – Всю жизнь боялась чего-то такого.

«Поэтому старалась держаться подальше и лишила Джесс своей любви?» – подумала Пет, но промолчала.

Глядя на неподвижную подругу, она вспомнила последнюю встречу с ней за обедом в «Плаза-Палм-Корт» – как раз перед тем, как Пет отправилась на свадьбу Андреа. К тому времени Джесс уже сообщила Фернандо о будущем ребенке и сказала, что он очень обрадовался…

Предположим, Фернандо не был рад. Но достаточное ли это основание для убийства?

– А что с ребенком? – спросила Пет.

Салли Уолш сделала вид, будто не слышала вопроса.

– Ребенок, Салли, – повторила Пет чуть громче, – он?..

– Погиб, – безжизненным голосом отозвалась та. – Плод удалили вчера вечером.

Слова падали как камни. Пет безмолвно смотрела на подругу.

«О, Джесс, – взмолилась она, – неужели я предала тебя? Могла ли я что-то сделать?»

Внезапно на нее нахлынули воспоминания о свадьбе Джесс и ссоре с Люком, который презирал Фернандо и не верил ему. Пет вспомнила его слова: «Фернандо почти признал, что женился на Джесс ради ее денег…»

А она обвинила Люка в предвзятости. Джесс была страстно влюблена в своего испанца, и Пет пыталась полюбить его, поверить ему и оправдать перед Люком.

Но Люк оказался прав.

– Салли, отдохни немного и выпей кофе. Я побуду здесь. Салли кивнула и вышла.

Пет присела на край кровати и взяла Джесс за руку. Повинуясь внезапному импульсу, она тихо заговорила:

– Хорошо же ты отметила мое возвращение домой, малышка. Я так надеялась… стать крестной матерью… Черт побери, Джесс, я не могу потерять тебя. Как ты думаешь, сколько у меня друзей? Что он сделал с тобой, Джесс? Неужели так боялся потерять даже часть денег, что убил жену и ребенка?

В дверь заглянула медсестра.

– Извините. Вы мисс д'Анжели? Вас к телефону. Пройдите к посту…

Пет опустила руку Джесс на простыню.

– Он заплатит за это, Джесс!

Пет ожидала услышать голос Лотти, единственной, кто знал о ее возвращении. Только она могла догадаться, что Пет первым делом отправится в больницу.

Но это была не Лотти.

– Я так и знал, что ты здесь.

Мгновенно узнав этот голос, Пет потеряла дар речи.

– Эй, – позвал он, – ты еще здесь?

– Здесь, – выдавила Пет.

– Мне хотелось поддержать тебя, – с сочувствием сказал Люк. – Сейчас тебе несладко.

– Настоящий ад. Но мне легче, когда я говорю с тобой.

– Есть ли шансы?

– Не думаю. Ее поддерживает аппаратура.

– Держись, Пет. Я понимаю, как много значила для тебя Джесс.

– Помнишь, о чем мы спорили в день их свадьбы?

– А как же! Временами я даже спрашивал себя, не допустил ли страшную ошибку, открыв рот. Если бы я промолчал, то мы…

– Нет, ты был прав. У меня не хватило здравого смысла прислушаться к тебе и смелости поговорить об этом с Джесс…

Впервые с того момента, как Пет узнала страшную новость, она расплакалась. Но плакала Пет не только об умирающей подруге, но и о том дне, когда потеряла любовь Люка.

– Пет… Я могу приехать… Если я нужен тебе…

– Нужен мне? Я так давно жду тебя… – Она больше не сдерживала чувства, с которыми боролась много лет. – Приезжай, дорогой! Приезжай.

Люк молчал. Неужели передумал?

– Люк?

– Я здесь. Какими же мы были дураками! Сколько лет потеряли из-за гордости, страха и…

– Мы потеряли только время, но, слава Богу, не друг друга, – оборвала его Пет. – Собирай вещи. Ты нужен мне здесь.

– Дай мне время до завтра. И, Пет…

– Да?

– Скажу, когда приеду.

Пет улыбнулась и положила трубку. Она уже знала, что скажет ей Люк.

И следующий день Пет провела в больнице. Утром она зашла в «Тезори», чтобы решить накопившиеся за время ее отсутствия вопросы или по крайней мере отложить их еще на один день. Пет ни о чем не договорилась с Люком, но знала наверняка, что он приедет в больницу.

Он вошел в палату уже на закате. Высокий, загорелый, сильный и прямой человек, с которым хорошо быть рядом.

Пет поднялась. Они немного постояли, обнявшись и глядя на Джесс.

– Поехали домой, – сказал Люк. Казалось, он никогда не уходил.

В такси они обменялись последними новостями. Робби обратил внимание Люка на статью в «Пипл», посвященную невероятному успеху американского филиала «Тезори». И все же Люк с удовольствием слушал все подробности. Это разительно отличалось от его былого отношения к работе Пет. «Надолго ли? – подумала она, но тут же одернула себя: – Сомнениям уже нет места».

Люк сказал, что продает свое дело большой компании, где найдется место и Робби. Ничто теперь не мешало ему переехать на запад.

– Мне нужно несколько недель, чтобы закончить переговоры. А потом я могу поселиться здесь.

– Ты приедешь ко мне?

– Ну ты же не можешь руководить магазином по телефону.

Казалось, он готов на любые уступки. Как только дверь квартиры закрылась за ними, они упали друг другу в объятия.

– Я люблю тебя, Петра д'Анжели, – сказал Люк. – Я люблю тебя такой, какая ты есть.

Глава 9

Проходили месяцы, но Джесс по-прежнему была в коме, что крайне удручало Пет, хотя все остальное, казалось, наладилось.

Люк почти год ездил в Калифорнию, а потом обосновался в Нью-Йорке. За свою компанию он получил почти сто миллионов долларов. Эти деньги и те, что достались ему в наследство, он вложил в фонд, финансирующий различные проекты, начиная от спасения амазонских лесов до строительства больниц в странах Африки. Люк часто путешествовал, но, возвращаясь домой, проводил все время с Пет.

«Тезори – Нью-Йорк» процветал. Пет была все так же увлечена работой, но Люк больше не осуждал ее за то, что она служит привилегированному меньшинству. Чтобы предотвратить размолвки, Пет помещала большую часть своего жалованья в различные благотворительные фонды.

Когда прибыль стала расти, Пет предложила расширить американский филиал «Тезори», но этому неожиданно воспротивился Антонио Скаппа.

– Ты и так слишком занята, – сказал он ей по телефону и категорически отказался открывать новые магазины в Чикаго, Беверли-Хиллз или Нью-Йорке.

Это очень удивило Пет, поскольку в Европе сеть «Тезори» расширялась и сам Скаппа не раз говорил ей, что хочет стать первым в своем деле. «Дай мне волю, – думала Пет, – и я уничтожила бы конкурентов по эту сторону Атлантики». Со временем ее недоумение сменилось гневом. Достигнув успеха, она считала, что заслужила право определять стратегию развития филиала. Несколько раз Пет звонила в Женеву и предлагала Скаппе встретиться, но он ссылался на занятость. Этот человек явно избегал ее.

Пет была разочарована и неудачными поисками драгоценностей Ла Коломбы. Вначале, правда, все выглядело не так удручающе. Пет поручила частному детективу отыскать следы Фармера. Проштудировав тюремные записи, детектив обнаружил, что одним из свидетелей по делу Джеральда Фармера выступал его сын Джон. Это же имя значилось в списках посетителей тюрьмы. После смерти отца Джон забрал останки и собирался перевезти их на родину, в Амстердам.

Узнав об этом, Пет поехала к деду в надежде, что он вспомнит таинственного мистера Фармера.

– Он изготовил половину бутылочки, дед, и сделал это блестяще. Должно быть, этот человек отличался недюжинным талантом и был известен в своем деле.

Но Джозеф покачал головой:

– Прости меня, Пет, но я не помню никого с такой фамилией, по крайней мере в Роттердаме.

– Фармер родом из Амстердама. Перед войной было немного таких, как он. Наверняка коллеги помнят его… – Восьмидесятилетний Джозеф не жаловался на здоровье, но вот память стала слабеть. – Подумай. Может, один из твоих друзей…

– Бесполезно, Пет. Ты сама сказала, что имя, возможно, вымышленное. Джеральд Фармер – не голландское имя. Твой лорд мог не расслышать, или это была английская версия голландской фамилии, например, Фермер, Фроммер, Ферне… – таких имен дюжины в Голландии.

Пет сразу же послала детектива в Голландию, но тот ничего не нашел.

Фернандо де Моратина судили зимой. Обвинение было построено на свидетельствах о том, что муж Джесс втайне закупал инсулин. Кроме того, он сообщил дюжине своих беспутных собутыльников, что скоро унаследует деньги жены. И Пет, и Люк выступали свидетелями обвинения. Люк сообщил о словах Фернандо в день свадьбы, а Пет рассказала, что Джесс узнала о беременности всего за несколько недель до покушения на убийство. По мнению прокурора, Фернандо испугался, что ребенок уменьшит его шансы на получение денег. Фернандо осудили на восемь лет.

Вернувшись домой после суда, Пет подошла к небольшому сейфу в стене.

Люк сидел в гостиной, когда она положила на стол свою половинку флакона. Он впервые увидел эту реликвию.

– Так вот эта маленькая часть головоломки, которая заставляет тебя столько лет надеяться и искать! Красивая.

– Красивая, но незаконченная. Как и моя жизнь сейчас. – Пет села рядом с Люком.

– Такова жизнь. Не все заканчивается как в сказках. Тебе придется привыкнуть к этому.

– Не могу. Думая о недостающей половинке и вспоминая, что ее украли у меня… у моего отца, я понимаю, что вместе с ней у меня похитили покой и веру. Справедливость не восторжествует, пока я не найду виновного и не заставлю его вернуть то, что он взял.

– Это было так давно, Пет. Скорее всего твой дядя Витторио мертв, а драгоценности разошлись по рукам.

– Нет. Я знаю, что это не так.

– Знаешь? – удивился Люк. – Откуда?

– Я чувствую это. – Пет прижала руку к сердцу.

– Пет… пока есть возможность найти след, надо пытаться. Но это слишком похоже на наваждение. Однако навязчивые мысли очень опасны.

Пет улыбнулась.

– Не волнуйся. Сегодня меня осенила блестящая идея. Я подманю синьора д'Анжели, как бы далеко он ни находился. – Пет взяла половинку флакона. – Я перестану прятаться. Завтра принесу эту вещь в магазин и выставлю на самом видном месте… – Охваченная возбуждением, Пет встала и начала ходить по комнате. – Я представлю историю моей семьи как часть экспозиции и предложу вознаграждение за информацию – миллион долларов или даже два. Поднимется шум, его подхватят газеты во всем мире. А ведь рассказ о Ла Коломбе вполне соответствует общей идее моего магазина. Это история о поисках сокровищ. – Она взглянула на Люка. – А как ты думаешь?

– Ты права, шумиха вдвое увеличит приток клиентов. Но боюсь, ты не справишься с наваждением. – Он поднялся и взял Пет за руку. – Мы должны пожениться. Пет, и завести детей. Для меня это и есть истинное сокровище.

– Если это предложение руки и сердца, я согласна.

– Я рад. Но боюсь, как бы ты не бросила меня у алтаря, внезапно решив проследить еще один путь к радуге.

– Но ведь перед свадьбой мы объявим о помолвке, поэтому у меня останется немного времени до нашей встречи у алтаря. Если я не найду свой «горшочек с золотом», то навсегда откажусь от поисков.

– Я не люблю, когда помолвки затягиваются, – заметил Люк.

– Мы уже и так ждали слишком долго. Как насчет… трех месяцев?

– Идет.

Люк поцеловал ее, и через мгновение они забыли обо всем на свете.

Утром Пет взяла флакон для духов на работу.

Она собрала дизайнеров по интерьерам и оформителей витрин, помогавших ей создать знаменитую атмосферу «Тезори». Когда они расселись за столом, Пет сказала:

– Мне нужна самая сногсшибательная идея, которая подчеркнет значимость уникального сокровища, не похожего на то, что мы раньше видели.

– И что же это? – Все с любопытством поглядывали на вельветовый мешочек, лежащий перед Пет.

Она показала собравшимся верхнюю половинку флакона. Фил Ростон, старший дизайнер, сказал:

– Вещица восхитительна, Пет, но для чего она использовалась? Это… заколка… медальон?

– На данный момент ее нельзя использовать, – ответила Пет, – потому что отсутствует другая половинка.

– Трудно продать незаконченную вещь, – заметил один из художников.

– На этот раз я не продаю, а покупаю, – улыбнулась Пет.

Она рассказала им о сокровище и своих надеждах на то, что оно привлечет в магазин новых покупателей. – Мне нужна самая лучшая экспозиция, – закончила Пет. – Я хочу, чтобы как можно больше людей увидели флакон и узнали его историю. Их нужно уведомить и о том, что они получат небольшое состояние, если сообщат мне необходимую информацию.

– Почему бы вам не отдать эту историю в газеты? – спросила Пет молодая помощница.

– Это не должно стать сенсацией-однодневкой. Пусть моя половина флакона находится там, где постоянно толпятся люди. Тогда об этом напишут во всем мире.

– Трудное задание, Пет.

– Помните о вознаграждении. Я дам два миллиона долларов любому, кто сообщит мне сведения о второй половинке и позволит выйти на след Витторио д'Анжели. Подготовьте витрину к следующей неделе.

Вернувшись в свой офис, Пет положила половинку флакона в сейф.

– Тебе звонил дедушка, – сообщила Лотти. – Похоже, что-то срочное.

– Джозеф не заболел? – встревожилась Пет.

– Не думаю. Он просто был очень возбужден. Я сказала, что ты на совещании, а он ответил, что выезжает немедленно.

Это удивило Пет. Джозеф жил так же неторопливо, как обрабатывал камни. Он проводил утро за чтением газет, а день – в голландском клубе.

Пет вдруг подумала, что он нашел след Фармера, узнал что-то от друзей.

– Пусть сразу пройдет ко мне, – попросила она. Лотти холодно известила Пет, что второй звонок был от миссис Иверес.

– Тебе придется когда-нибудь простить Андреа, Лотти. Она очень изменилась с тех пор, как была твоей начальницей.

– Она никогда не была моей начальницей, – сухо возразила Лотти.

Пет позвонила Андреа:

– Мне хотелось бы встретиться, Пет, и обсудить одно деловое предложение.

Андреа сказала, что заглянет к Пет в конце недели.

Не успела Пет повесить трубку, как в офис вошел Джозеф. Он был явно взволнован: его голубые глаза горели, а щеки покрывал неровный румянец.

– Что случилось, дед? Я очень встревожилась, услышав, что ты хочешь немедленно увидеться со мной.

– К кому же еще мне обратиться в случае необходимости?

– Необходимости?

– Я должен срочно купить кольцо с бриллиантом.

Это не имело отношения к Фармеру. Но зачем Джозефу кольцо?

– Дед, разве бриллианты покупают в спешке? Сядь, отдышись и объясни, что случилось.

– Я не хочу сидеть. В моем возрасте нельзя терять ни минуты, когда хочешь жениться.

– Жениться? Ты шутишь?

– Ничуть! Неужели я похож на шутника?

– Сядь, – попросила Пет. – Я должна прийти в себя. Джозеф устроился в кресле.

– Все очень просто, – сказал он так терпеливо, что Пет снова почувствовала себя шестилетним ребенком. – Я познакомился с одной женщиной, вдовой по имени Мэри Стоун. После смерти ее мужа мы проводили много времени вместе, а вчера вечером я попросил ее выйти за меня замуж. Утром она согласилась. И вот я здесь… чтобы купить кольцо.

– Дед… ты серьезно? Ну ведь это важный шаг… Джозеф рассмеялся:

– Конечно. Полагаешь, мне стоит подождать и подумать?

Пет развела руками:

– Но… мы с этой женщиной никогда не встречались…

– Я не спрашиваю твоего разрешения, Пет. И Мэри не станет просить у тебя моей руки.

– Нет, я имела в виду…

– Вы обязательно познакомитесь, – заверил внучку Джозеф. – Но она собирается на неделю в гости к сестре, в Огайо. Подумав об этом, я понял, как сильно ее люблю. И решил купить кольцо до ее отъезда, потому что Мэри будет приятно показать его своим родным.

Пет покачала головой.

– Ты знаешь, я всю жизнь был таким рассудительным. – Джозеф пожал плечами. – Может, стоило меньше думать. Поможешь мне, малышка? Я хочу купить своей невесте самое красивое кольцо в мире, но нужна скидка…

– Ты получишь самую большую, дед. Выбери, что тебе нравится, и заплати мне доллар – просто на счастье.

Джозеф начал было спорить, но Пет настояла на своем.

– Ты такая хитрая лиса, – заметила она. – Все это время я думала, что ты ходишь в голландский клуб…

– Но так оно и было! Там мы и встретились с миссис Стоун. Она и ее покойный муж часто туда заходили. Они голландцы.

– Мэри Стоун – не голландское имя.

– На самом деле ее зовут Марика ван Стин. Но когда они с мужем приехали сюда, им приходилось заполнять множество документов, а американцы не могли выговорить правильно Марика или Джуп. Поэтому они стали Мэри и Джо. А так как они хотели начать новую жизнь, то и фамилию сделали американской. Стин по-голландски означает «камень», а Стоун – по-английски. Ладно, пойду поищу кольцо.

Пет вдруг подскочила как ошпаренная и выбежала из комнаты.

Джозеф склонился над витриной со скромными двухкаратными камнями, когда к нему подбежала внучка.

– А что будет с Фармером, дед? Он удивленно посмотрел на нее.

– Ты сказал Стин стал Стоуном, – объяснила она. – А что с Фармером? Если голландец в Англии стал «фермером», то как его звали в Голландии?

Подумав, Джозеф дал ответ.

Они прибыли в Амстердам на следующий день.

Вначале Джозеф был категорически против этой поездки. По его мнению, глупо лететь через океан, чтобы искать новый ключ к загадке. Кроме того, слову «фермер» могли соответствовать несколько имен – Ландман, Берман, Кеутербер, Фоккер, Патчер или что-то в этом роде. Невозможно проверить всех.

– Мне будет намного легче, если ты поможешь с переводом, – сказала Пет. – Мы уедем на несколько дней, так что ты вернешься домой еще до того, как Мэри приедет из Огайо. Неужели тебе не хочется побывать на родине перед тем, как остепениться?

Джозеф уже почти согласился, но последнее замечание все испортило. Ему было тяжело вернуться туда, где он так много потерял.

Но Пет знала, что дед постоянно читает голландские газеты, посещает голландский клуб и, похоже, скучает по родине. В конце концов ей удалось уговорить его.

Как только они оказались в Голландии, Джозеф почувствовал себя дома. Он отказался снимать номер в большом трехзвездочном отеле, а выбрал маленький домик на одном из grachten – концентрических каналов, благодаря которым Амстердам называли «Северной Венецией». Как только они распаковали вещи, Джозеф сразу же потянул Пет в город. И хотя она сгорала от желания поскорее начать поиски, но все же уступила.

– Я ведь родился здесь, ты знаешь, – сказал Джозеф, когда они шли мимо королевского дворца на Дэме, – а переехал в Роттердам только после женитьбы на твоей бабке. Она хотела быть поближе к своей семье.

Он показал дом, где жил, свою школу и мастерскую, где впервые научился обрабатывать алмазы. Они послушали шарманку на углу, бросили несколько монет в банку шарманщика, а потом проехались на лодке по каналам.

– А сейчас, – сказал Джозеф, когда они причалили, – прежде чем мы отправимся искать мистера Фармера, ты должна поесть poffertjes.

Он завел ее в весело раскрашенное здание, и вскоре перед ними появились тарелки с маленькими оладьями, пропитанными расплавленным сахаром и посыпанными сахарной пудрой.

Джозеф с удовлетворенным вздохом отставил пустую тарелку.

– Если ты закончила, то приступим к тому, ради чего приехали сюда.

Джозеф составил список слов, означающих «фермер». Имя сына фальшивомонетчика по-английски звучало как Джон, значит, в Голландии он Ян или Иоханнес.

Через час центральная телефонная станция сообщила им номера.

Пет уже обзвонила человек тридцать, прежде чем набрала номер Яна Берсмы, владельца картинной галереи.

– Да, я говорю по-английски, – сказал он, когда Пет представилась. Она объяснила причину своего звонка. Последовала короткая пауза, а потом Берсма признался, что Джеральд Фармер – его отец, и согласился встретиться с Джозефом и Пет.

Галерея Берсмы занимала первый этаж огромного старого здания, выходящего на Херенграхт – один из самых красивых каналов. Владелец, невысокий лысеющий мужчина пятидесяти лет, открыл дверь и провел приезжих в заднюю часть треугольного помещения, где висели абстрактные работы молодых неизвестных голландских художников.

– Менхер Берсма, я знаю, что ваш отец был прекрасным мастером, – проговорила Пет.

– Лучшим. Не было камня, который он не мог обработать. Мой отец знал все об искусстве ювелира. Но, занявшись подделкой денег, потерпел неудачу. – Берсма покачал головой. – Он не был искусным гравером.

Пет вытащила из сумки вельветовый мешочек и показала Берсме половинку флакона Ла Коломбы.

– Мог ли он сделать нечто подобное?

– Это его работа, – сказал голландец, – или по крайней мере он сделал точную копию этой вещи.

– Вы уверены? – спросил Джозеф.

– Разумеется. – Оглядев половинку флакона, Берсма вернул ее Пет. – Такую вещь нельзя забыть. Мне было одиннадцать, когда он начал работу, а всего он корпел над ней почти два года.

– Пожалуйста, это крайне важно. – Пет подалась вперед. – Вы помните человека, который заказал ему эту подделку?

– Да. Он был здесь несколько раз. Этот человек мне не нравился – очень грубый, с плохим характером. Но отец тогда не мог найти другой работы.

– Een collaborateur, – с презрением сказал Джозеф.

– Да, он был коллаборационистом, – согласился Берсма, – но искренне верил, что нацисты несут Голландии добро. А потом ему пришлось работать на того человека.

– Как его звали? – быстро спросила Пет. Берсма задумался.

Я никогда не слышал его имени. Мой отец называл его «итальянец».

Пет уже не сомневалась, что это был Витторио.

– Пожалуйста, подумайте как следует, менхер.

Берсма покачал головой:

– Извините.

– А куда он отвез флакончик? – осведомился Джозеф.

– Он был доставлен в Лугано, в Швейцарии. Я помню, потому что мне пришлось ехать на поезде вместе с отцом. В те дни это было довольно опасно. А из Лугано мы отправились в Женеву, в банк. Потом вернулись домой и через месяц уехали в Англию.

Больше Ян Берсма ничего не знал.

Уже стемнело, когда они вышли из галереи и Джозеф отвел Пет на ужин в кафе «Амстердам», где в свое время известная шпионка Мата Хари праздновала свою свадьбу. Но Пет было не до веселья.

– Это конец, дед. – Она с силой сжала бокал. – Он слишком хорошо замел следы. Я могу поехать в Лугано, но ничего там не найду.

– Хотел бы я сказать, что ты ошибаешься, но увы…

Когда Пет приступила к десерту, Джозеф сказал, что ему надо позвонить, и отсутствовал довольно долго. Пет подумала, что он звонит Мэри, так неожиданно скрасившей его жизнь.

Джозеф вернулся, широко улыбаясь.

– Завтра мы будем дома, дед, если ты так скучаешь по своей невесте. Нет причин оставаться здесь.

– Для тебя нет, – возразил Джозеф. – Я отвезу тебя в аэропорт.

– Меня?..

– Пет, я не поеду в Нью-Йорк. Сейчас, вернувшись на родину, я понял, как скучал по ней.

– А как же Мэри?

– Я позвонил ей. Она завтра же летит сюда. – Джозеф просиял. – Я хочу быть рядом с ней, когда она поймет, что мы принадлежим этой стране.

– Принадлежите? Ты хочешь остаться здесь?

– Да. Ведь хорошо жить там, где знают, как правильно произнести имя моей жены – Марика. Тебе не кажется, что это намного поэтичнее, чем Мэри?

Пет расхохоталась:

– Ты замечательный человек, дед!

– Я весьма романтичен, не так ли? Не случайно говорят, что жизнь начинается в восемьдесят.

Вернувшись в Нью-Йорк, Пет поняла, что драгоценности Ла Коломбы впервые не кажутся ей такими важными.

«Возможно, – подумала она, – стоит сказать Люку, что можно сократить срок помолвки».

Глава 10

Андреа предложила Пет позавтракать в ресторанчике «Ла Гренуй».

Пет прибыла ровно в час, но Андреа уже ждала ее, ослепительно элегантная в ярко-голубом костюме.

Настроение у обеих было приподнятым, и ничто не напоминало о напряжении, так часто возникавшем между ними прежде. Андреа спросила Пет, как дела, и та сказала, что уезжала с дедом в Голландию и что он собирается жениться.

– Да, никогда не поздно начинать жизнь заново. – Андреа подняла бокал. – Кстати, мы с Марселем тоже подумываем уехать отсюда. Поэтому я и хотела поговорить с тобой.

Марсель никогда не чувствовал себя уютно в Америке, объяснила Андреа. Он приехал сюда только по распоряжению Клода, а после его смерти решил не возвращаться в Париж, где ему все напоминало бы об отце. К тому же Марсель признался, что не имеет призвания к ювелирному делу.

– Он готов отдать мне все, чего я и добивалась. Но ирония судьбы в том, что без него это не доставит мне удовольствия. Главным для меня всегда была борьба с ним, понимаешь?

– Да.

– Поэтому мы решили закрыть магазин.

– Закрыть?

– Только в Нью-Йорке. «Дюфор и Иверес» останется в Париже, где всем будет заправлять кузен Марселя. А мы поселимся за городом. Представляешь, я – мадам Иверес, хозяйка фамильного замка!

– Ты добьешься успеха в любом деле, – уверенно сказала Пет.

Глаза Андреа вспыхнули.

– Знаешь, в замке есть винокурня. Вино всегда было неплохим, но не более того, и со времен Наполеона в поместье, как правило, заготавливали пару тысяч бутылок в год. – Андреа подалась к Пет. – Я переверну там все с ног на голову. Вот увидишь, лет через пять я превращу «Шато д'Иверес» в лучшее вино Франции и буду зарабатывать сорок миллионов на экспорте.

– Одной тебе под силу такое…

– Только не говори Марселю. Он надеется, что я готова осесть в захолустье и растить детей, а не виноград.

– Не выдам твоего секрета и на гильотине, – пообещала Пет. – Но думаю, Марселя этим не удивишь.

В конце концов Андреа сказала то, ради чего просила о встрече.

– Может, тебя заинтересует наше оборудование? Парижский магазин в нем не нуждается, и сомневаюсь, что нам удастся быстро распродать обстановку. В отличие от «Тезори» «Дюфор и Иверес» – слишком консервативная фирма, и мне так и не удалось изменить ее образ.

Пет не сомневалась, что Андреа не заломит цену. Получив оборудование, она, возможно, уговорит Антонио Скаппу открыть новый магазин.

– Хорошо. Давай зайдем ко мне в офис после ленча. Я предупрежу банк, что придется провести оплату, и мы подпишем протокол о намерениях.

В офисе Пет поджидали сотрудники, готовые представить ей план экспозиции флакона Ла Коломбы. Чтобы закончить дела с Андреа, Пет попросила их вернуться через полчаса.

– О какой особой выставке они говорят? – поинтересовалась Андреа.

Раньше Пет не так доверяла ей, чтобы говорить о пропавших драгоценностях. Даже поездку в Амстердам она назвала сентиментальным путешествием следом. Но сейчас Пет подумала, что Андреа с ее связями может оказаться небесполезна в поисках Витторио.

Пет вынула из сейфа вельветовый мешочек и положила на стол половинку флакона.

– Вторая половинка, – сказала она, – у моего пропавшего дяди, как и коллекция драгоценностей стоимостью от тридцати до сорока миллионов.

– Интересная история, – равнодушно заметила Андреа. – Прости меня, Пет, но я тороплюсь. Может, займемся протоколом?

– Конечно.

Пет положила флакон в сейф, подошла к столу и позвонила в банк.

Ее удивила реакция Андреа. Никто и никогда так равнодушно не смотрел на этот шедевр, правда, у ее собеседницы голова, очевидно, занята другими проблемами. Кроме того, очаровательная Андреа Скаппа всегда прежде всего преследует свои цели.

Вплоть до выходных Пет размышляла о том, как лучше выставить половинку флакона Ла Коломбы. Она не верила, что это поможет найти Витторио, но надеялась привлечь новых покупателей. Потом, убедившись, что сделала все возможное. Пет выйдет замуж за Люка.

Субботним вечером она отправилась домой… где Люк подарил ей обручальное кольцо.

А через несколько часов завыла сирена сигнализации.

В понедельник полиция частично восстановила картину происшедшего. Взлом был произведен профессионалами, которые украли единственную по-настоящему дорогую вещь, хранившуюся в личном сейфе Пет. Вор знал о ее существовании.

Список подозреваемых включал Лотти, художников-оформителей и даже продавцов. Все они были допрошены полицией.

– Эти люди не вызывают подозрений, – сказал следователь. – Все они преданы вам, мисс д'Анжели, и мы не располагаем сведениями о том, что кто-то из них связан с криминалом. Может, это был случайный посетитель?

Пет знала, что никто из посторонних не видел флакона. И только после ухода детектива она вспомнила об Андреа.

Вначале Пет отмела это подозрение. Андреа не нужны драгоценности – у нее самой их пруд пруди. Может, Андреа привлекла уникальность флакона? Но здесь была только половина.

«Абсурдно даже думать об этом, – говорила себе Пет. – Если даже Андреа захотела бы украсть флакон, как она могла это сделать?»

С помощью профессионалов.

Пет, как любой владелец ювелирного магазина, знала: полиция и страховые компании постоянно рассылают циркуляры с фотографиями воров, чтобы их могли опознать в любом месте. Имея на руках такой список, не трудно войти в контакт с любым «специалистом».

Но зачем это Андреа?

Пет набрала номер «Дюфор и Иверес», но услышала, что миссис Иверес нет в офисе.

– Это Петра д'Анжели. Попросите ее позвонить мне, когда она вернется.

– Она не вернется сегодня, мисс д'Анжели. Миссис Иверес уехала по делам.

– А мистер Иверес?

– Соединяю.

Марсель взял трубку и тут же рассыпался в благодарностях – оказывается, Андреа уже сказала ему, что Пет покупает их оборудование.

– Марсель, – осторожно спросила Пет, – а где Андреа?

– Ей пришлось уехать за границу.

– Одной?

– Она поехала к отцу, Пет. Меня там вряд ли встретят с распростертыми объятиями.

– Я думала, что и ее тоже.

– За все эти годы Андреа натерпелась от старика, но решила поговорить с ним последний раз. Она была так взволнованна, будто считала, что он скоро умрет. Ее поездка – полная неожиданность для меня.

– Марсель, здесь произошла кража. Кое-что очень ценное извлекли у меня из сейфа. И… я хотела спросить Андреа, не знает ли она об этом.

– О чем ты? Как она может знать…

Внезапно все подозрения показались Пет абсурдными.

– Забудь, Марсель. Мне не стоило беспокоить тебя по таким пустякам. А когда Андреа вернется?

– Завтра или послезавтра.

Пет положила трубку.

Отъезд Андреа и кража флакона – просто совпадение.

К старости Антонио Скаппа спал все меньше. И лежа без сна и уставившись в потолок, он вспоминал о жизни Витторио. Антонио вставал ни свет ни заря, чтобы заняться делом, которое стало для него спасением и давало ему возможность скрыться.

Неудачник Витторио имел репутацию преступника и сообщника убийцы. А Антонио многого достиг, поэтому именно этот образ был для старика предпочтительнее.

Туман еще не рассеялся, когда Антонио подъехал к «Тезори». Он поднял защитные панели, выключил сигнализацию, отпер дверь, а потом запер ее за собой. До открытия оставалось еще несколько часов. Обычно в это время он просматривал доклады своих агентов в других городах или переставлял экспонаты на витринах.

Если Антонио приходил совсем рано, то спускался в огромный подвал и открывал сейф, шифр которого знал только он, и смотрел на драгоценности Ла Коломбы. За исключением ожерелья и ряда мелких изделий, отданных им Берсмой, вся коллекция осталась в целости. Антонио использовал ее как гарантию, чтобы получить кредит, необходимый для строительства первого магазина. Стоило только показать пару вещичек банковским работникам, и те тут же подписывали бумаги.

Этим утром, однако, он не спустился в подвал, хотя давно уже не делал этого. Обладание сокровищем принесло ему мало радости, поскольку Антонио не мог показать его никому другому.

Он направился к офису. Из-под двери выбивался луч света. Похоже, кто-то забыл выключить лампу на столе.

Это действительно была лампа, но в кругу света Антонио увидел верхнюю половину флакона Ла Коломбы – ту часть, которую он подделал.

– Какого черта!

Он бросился вперед, чтобы схватить и спрятать ее. И в этот момент из темноты выступила фигура. Антонио замер.

– Значит, это правда. Антонио Скаппа – это Витторио д'Анжели, вор и военный преступник.

– Ты?! – с ненавистью воскликнул он и схватил половину флакона. Сжимая ее в руке, он повернулся к дочери. – Как ты сюда попала? Как вытащила это из сейфа…

– Да уж, ты сделал все, чтобы я никогда не могла прийти сюда. Но ты дал Франко ключи. Вначале я отправилась к нему, и как только я сказала ему, о чем речь… сказала, кто наш отец, он сразу согласился помочь.

Антонио молча смотрел на Андреа.

– Кстати, то, что ты держишь в руках, вовсе не из сейфа. Я украла это у твоей племянницы в Нью-Йорке. Слышишь, дорогой папочка? Я украла вещицу… Я такой же вор, как ты. – Губы Андреа скривила горькая усмешка.

Антонио глубоко вздохнул. В словах дочери он не услышал угрозы. Теперь он понял, почему она здесь.

– Значит, ты обнаружила правду. Что ты хочешь за свое молчание? Долю в моей фирме? Хорошо, ты доказала свое умение, а мне и так тяжело одному.

Андреа покачала головой.

– Нет, папочка, – с издевкой ответила она, – я не хочу этого.

– Тогда – что? – нетерпеливо спросил Антонио. – Говори. Ты знаешь, что я хочу сохранить свое имя в тайне и готов заплатить за это. Назови цену, я заплачу, и мы снова будем жить каждый своей жизнью.

– Жаль, что я узнала об этом так поздно. Мне было бы гораздо легче ненавидеть тебя.

– Говори! Мне наплевать, что ты думаешь обо мне. Ты шантажируешь меня, и я готов платить. Давай быстрее покончим с этим делом.

Андреа долго смотрела на него. «Как ужасно иметь такого отца», – подумала она. А потом внезапно поняла, что он ей не отец. С этим человеком ее связывает лишь одно незавершенное дело.

– Хорошо, – сказала Андреа. – Вот мои условия…

Пет осенило в середине ночи. Именно во сне ей открылась вся правда, и она вскочила как ужаленная.

Ее возглас разбудил Люка. Сквозь окно пентхауса на обнаженное тело Пет падал яркий лунный свет, и Люк сразу заметил, что она дрожит.

– Что случилось, дорогая?

– Антонио, – прошептала Пет, глядя в темноту. Затем повторила громче: – Это Антонио. Андреа украла флакон и повезла к нему.

– Зачем ей это нужно?

– Потому что Андреа похожа на меня… она никогда не забывает.

Люк удивленно покачал головой.

– Андреа видела флакон много лет назад и вспомнила об этом. Кроме того, она могла сопоставить и другие факты. То, как ее отец бился за ожерелье на аукционе, или, возможно, она слышала какие-то рассказы матери… Андреа поняла, что ее отец – Витторио д'Анжели. Только это и побудило Андреа похитить флакон.

– Что ж, – сказал Люк, – наконец-то ты поняла, кто твой дядя… И что собираешься делать?

Пет задумалась. Сможет ли она заставить Антонио отказаться от коллекции Ла Коломбы, не располагая доказательствами того, что он получил ее незаконно? Как доказать, что он Витторио? Даже если она обратится в суд, дело скорее всего ничем не кончится. Главная улика находится в другой стране и надежно спрятана. Понадобятся годы усилий.

А ведь Пет – партнер Антонио! Она брала у него деньги, чтобы создать процветающее предприятие – и теперь нападет на него со странным, ничем не подтвержденным обвинением. Это станет газетной сенсацией. Женщина, охваченная жаждой мести, и солидный бизнесмен, вынужденный защищаться от проходимцев.

– Не знаю, что делать, – призналась Пет. – Но по крайней мере у меня есть время подумать.

– Да, – согласился Люк. – Время есть.

Он обнял ее и привлек к себе. Его ласки успокоили Пет.

– Странно, – прошептала она, – но это уже не так важно для меня. Когда-то я не могла жить без драгоценностей, но это было до того, как ты дал мне все, что нужно.

Люк тихо рассмеялся и еще крепче обнял ее.

Глава 11

На следующий день Пет сказала полицейским, что знает вора, но не станет выдвигать обвинения, поэтому отказывается от возбуждения дела.

– Не понимаю, вы собираетесь спустить все на тормозах? – спросил один из них.

Пет насмешил его жаргон.

– Именно это я и хочу сделать.

Полиция не любит людей, которые «играют в игры», заявили Пет, однако она стояла на своем, и к пяти часам дело закрыли. Магазин уже убрали, систему сигнализации восстановили, окна вставили, так что «Тезори» был готов снова принимать покупателей.

Пет уже собралась уходить, когда зазвонил телефон.

– Привет, кузина, – сказал голос.

– Где ты? – спросила Пет, оправившись от изумления.

– В аэропорту Кеннеди.

– А флакон…

– Увидишь. – Андреа сказала, что будет в городе через час и хочет встретиться.

– Жду тебя.

– Отлично. Ты не попросишь приехать моего дядю? – Андреа повесила трубку.

Они собрались в гостиной к шести часам – Люк и Пет, Стив и Анна. Стив ходил из угла в угол, говоря о Витторио, вспоминая его предательство, твердя, что брата нужно призвать к ответу, раз известно, где он сейчас.

Прошло еще полчаса, но Андреа так и не появилась.

– Очередные игры, – предположил Люк.

– Нет, – возразила Пет. – Она приедет.

Десять минут спустя позвонил привратник и сообщил, что приехали мистер и миссис Иверес.

Пет открыла дверь, но не увидела ни Марселя, ни Андреа. Все пространство занимали огромные кожаные чемоданы с золотым тиснением.

Андреа стояла чуть в стороне.

– Это все твое, – сказала она. – Твое… и твоего отца. Примите мои извинения.

Это были кофры с драгоценностями Ла Коломбы.

И, попивая шампанское, Андреа рассказала о своем договоре с Витторио. Чтобы не потерять репутацию и дело, Витторио согласился расстаться с коллекцией и передать Пет свою долю в американском отделении «Тезори».

Сначала Стив заявил, что этого мало. Витторио должен ответить за убийства партизан в деревне, в которую привел своего тестя-нациста.

– Папа, тебе решать, – сказала Пет, – стоит ли открывать эти кровоточащие раны.

Стив взглянул на Анну, и она молча взяла его за руку.

– Пожалуй, нет, – проговорил он. – Может, Витторио и не был виноват, а я обвинял его, потому что хотел найти виновного.

Они открыли кожаные чемоданы, и комнату наполнило сверкание сотен драгоценных камней. Женщины, как дети, мерили одно украшение за другим, а мужчины аплодировали им. Глядя, как любовно перебирают вещи Анна и Андреа, Пет решила обязательно подарить им кое-что. И вообще, коллекцию необходимо поделить с Андреа. Здесь слишком много драгоценностей для одной женщины – любой, кроме Ла Коломбы.

Пет смотрела на себя в зеркало. Единственной ее одеждой было длинное ожерелье из великолепных бриллиантов – самое роскошное украшение из всей коллекции бабки. Пет казалось, что Ла Коломба где-то рядом, возможно, даже в ней. «Без сомнения, – думала Пет, – прекрасная куртизанка иногда вот так любовалась своим отражением».

– Иди сюда, – позвал ее Люк.

Пет направилась к нему, и при каждом ее шаге бриллианты дрожали и переливались. Люк потянулся к ней.

Но перед тем как отдаться желанию, Пет сняла ожерелье. Ей не нужны украшения, когда ее обнимают руки любимого, и никогда не будут нужны.

«Ла Коломба тоже знала об этом», – размышляла Петра д'Анжели, лежа рядом с Люком. Свет, блеск и красота стали частью их любви, частью того, что всегда будет объединять их.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27