Глава тринадцатая

СОВЕТЫ АХ-КАОКА

Через два дня после описанных событий царевич Кантуль принимал у себя помощника верховного жреца Ах-Каока. После нескольких незначащих фраз ахау-ах-камха удалил своих приближенных, и дальнейшая беседа происходила наедине.

– Как здоровье нашего великого повелителя? – спросил горбун, зорко вглядываясь в скрытое в тени лицо царевича.

Кантуль пожал плечами.

– Как будто бы не хуже. Но ты же знаешь, Ах-Каок, что боги в любой момент могут призвать его к себе. Неужели ты, искусный врачеватель, не сможешь найти какого-нибудь лекарства, какое помогло бы моему милостивому отцу?

На губах Ах-Каока показалась едва заметная усмешка.

– Разве может найтись лекарство, если боги призывают великого к себе для беседы, – уклончиво сказал он. – Скорее надо думать об укрепляющих средствах, которые потребуются при церемонии восшествия на престол.

– Разве ты считаешь меня таким слабым? – самодовольно поглядывая на свои руки, спросил собеседника Кантуль.

– Ты, владыка, крепок, как молодое дерево!

– Так зачем же мне укрепляющие средства?

– Я говорил о новом повелителе Тикаля, владыка, а ты – наследник нашего теперешнего повелителя…

– Послушай, Ах-Каок, – нетерпеливо прервал жреца царевич, – злые духи помутили сегодня твой разум, или ты просто не пришел в себя после вчерашнего пира, где выпил слишком много бальче[38]. Разве тебе было неизвестно до сих пор, что, когда наследник восходит на престол, он становится правителем? Какую чепуху ты сегодня несешь… Разве я не ахау-ах-камха?

– Когда наследник восходит на престол, то он становится правителем, – повторил медленно Ах-Каок. – Это я хорошо знаю, милостивый владыка. Но бывают случаи, когда на престол восходит не наследник, об этом я и начал было говорить.

Резко нагнувшись к жрецу, Кантуль прошептал сдавленным голосом:

– Кто это? Кто может стать между мной и троном Тикаля? Что ты знаешь? Говори быстрее, без уверток!

Теперь лицо царевича было освещено, и Ах-Каок про себя с удовольствием отметил, что оно потемнело от сдерживаемого гнева. «Первый удар нанесен, – подумал он, – теперь еще два – и можно говорить о деле…»

– Я ничего не знаю, владыка, – сказал он по-прежнему спокойно, – я только говорил о возможностях, а они бывают разные. Разве тебе не приходилось слышать о смене династии, когда представитель какого-нибудь знатного рода становился правителем государства, а законный наследник…

– А законный наследник случайно умирал, – с вынужденным смехом прервал его Кантуль. – Да, я слышал о таких случаях. Но кто из нашей знати осмелится на это?

– Владыка Ах-Печ властолюбив, – как бы в раздумье, продолжал Ах-Каок, – након могуществен, у него в руках большие силы. Владыка Ах-Меш-Кук по знатности не уступает никому в Тикале…

Царевич заметно побледнел и откинулся назад. «Еще удар!» – мысленно отметил Ах-Каок.

– Что же ты знаешь об их умыслах? – с усилием спросил Кантуль.

– Несколько дней тому назад все представители знатных родов собирались у владыки Ах-Меш-Кука и долго совещались. Подслушать, о чем они говорили, не удалось, но известно, что после совещания и Ах-Меш-Кук, и Ах-Печ были в очень хорошем настроении и крайне щедры.

– Так что это значит?

– Уверен, что они делили шкуру молодого, еще не убитого ягуара. – Ах-Каок почти с сочувствием взглянул на широкую грудь царевича. – Кто-то из этих двух претендует на роль будущего правителя, а другой утешился званием ахау-ах-камха!

– Ахау-ах-камха! – Кантуль заскрежетал зубами. – Дважды хоронить меня, еще живого! Я немедленно иду к великому повелителю…

– А где доказательства? – ласковым голосом прервал его Ах-Каок. – Нет, царевич, поступить так – испортить все! Надо только не забывать об этом и следить за ними. Если они выдадут себя – а это обнаружится сразу же после печального известия, – тогда их должно обезвредить. Но я уверен, что не пройдет и одной луны, как они поссорятся друг с другом. И в этом я смогу тебе помочь.

– Сделай это, – поспешно сказал царевич, – и я никогда не забуду твоей услуги!

– Но все, что я говорил, – только одна из возможностей, – еще более ласково сказал жрец, – а ведь могут быть и другие…

– Что же именно? – сердито спросил Кантуль.

– В истории Тикаля были не только правители, но и правительницы…

На этот раз царевич сразу понял невысказанную мысль. С громким проклятием он вскочил с сиденья и начал яростно кружить по комнате.

– Никогда! Никогда Эк-Лоль не будет на троне правителей Тикаля, – злобно восклицал он. – Этому не бывать!

– Почему же «нет», владыка? – мурлыкающим от удовольствия голосом убеждал его Ах-Каок. – Это не будет сменой династии, ведь она – дочь твоего отца, да еще от старшей жены. Беспокоиться за свою жизнь тебе нечего – какая сестра поднимет руку на брата? Возможно, ты даже останешься наследником престола – Эк-Лоль не в браке, и неизвестно, когда она выйдет замуж и кто будет ее мужем. Кроме того, ты моложе ее…

– Кроме того, я сын младшей жены и потомок правителей Йашха по женской линии, – с горьким смехом прервал жреца Кантуль. – Можешь не убеждать меня больше! Скажи только: почему в твоей многоопытной голове явилась мысль о такой возможности?

«Решающий удар», – про себя отметил Ах-Каок, глядя на мечущегося царевича. Вслух он тем же ласковым голосом сказал:

– Верховный жрец как-то после беседы с царевной сказал мне: «Вот кто был бы великой правительницей. Эк-Лоль затмит славу Покоб-Иш-Балам, если получит трон». Поэтому, владыка, не приписывай мне мыслей всемогущего покровителя, они зародились в его голове!

– А! Верховный жрец поддерживает ее! – воскликнул вне себя Кантуль. – Я уже подозревал это!

– Это не удивительно, царевич! Разве твои учителя не поведали тебе в детстве историю рода твоей матери? В нем некогда были могучие властители, опиравшиеся на людей йаки[39] и поклонявшиеся их богам. В честь них были даже воздвигнуты стелы, теперь захороненные в глубинах храмов. Конечно, верховный жрец боится, что потомок еретиков возродит в Тикале почитание чужих божеств…

– А при чем здесь Эк-Лоль? – спросил Кантуль.

– Царевна очень благочестива, она чтит родных богов, и поэтому мой повелитель благосклонен к ней, – отвечал Ах-Каок. – Вчера прислужница царевны Иш-Кук рассказала мне, что Эк-Лоль на днях совершала восхождение в храм Покоб-Иш-Балам, а после молитвы в нем долго разговаривала со своим новым рабом Хуном. На другой день он исчез – очевидно, его послали куда-то с тайным поручением. Вот все, что я знаю. Царевич уже успел несколько оправиться от услышанного и собраться с духом.

– Хорошо, – сказал он, усаживаясь снова на сиденье. – Благодарю тебя, почтенный Ах-Каок, за то, что так заботишься о моих интересах. Чтобы показать, что и я забочусь о твоих, обещаю тебе следующее…

Он наклонился вперед и, глядя в лицо жреца, со скрытым злорадством медленно закончил:

– Похороны верховного жреца состоятся через луну, его место займешь ты – об этом я позабочусь! О том, что будет предшествовать его похоронам, – позаботишься ты!

Кантуль откинулся назад, не отрывая взгляда от искаженного лица Ах-Каока. Одно мгновение тот колебался – он не ожидал такой откровенности и ясного понимания его игры, – но затем поклонился и уже не столь звонким голосом сказал:

– Благодарю тебя, милостивый владыка. Все будет исполнено, как ты приказал.

Несколько минут прошло в тягостном молчании. Затем царевич-наследник сказал:

– Надо будет узнать, куда отправился новый раб сестры, – это заинтересовало меня. Вряд ли она могла доверить этому чужеземцу что-то важное, но проверить все же следует. Поддерживать Эк-Лоль может только верховный жрец – это продлится недолго, новый будет за меня, – не так ли, Ах-Каок? Ах-Печа и Ах-Меш-Кука надо столкнуть между собой – об этом позаботишься ты! Накона надо будет переманить на нашу сторону – для этого у меня кое-что есть. Так, теперь кое-что прояснилось! Благодарю тебя, почтенный Ах-Каок, за твои мудрые советы относительно моего здоровья, – продолжал он уже громким голосом, хлопнув в ладоши, – я непременно ими воспользуюсь. До свидания!

– Будь здрав и счастлив, владыка, – сказал жрец. – Я выполню все, что ты приказал!

С затаенной усмешкой Кантуль смотрел в спину удалявшегося горбуна.

«Он нужен мне как первая ступенька, – подумал он. – Но напрасно он рассчитывает на то, что я буду покорной игрушкой в его руках. И яда ты не успеешь мне поднести, мудрый Ах-Каок! Не пройдет и двух лун после моего воцарения, как ты свалишься с вершины пирамиды, случайно оступившись. Ты слишком много знаешь – этого достаточно для твоей смерти. Но пока ты еще поработаешь– не для себя, как ты надеешься, а для меня».

В комнату вошли придворные царевича.

Глава четырнадцатая

В СТАРОЙ ХИЖИНЕ

Хун-Ахау много раз мечтал о радости, которую он испытает, встретившись с друзьями. Но эта радость оказалась омраченной услышанными им горькими вестями.

Умер, раздавленный упавшим камнем, Ах-Кукум – единственный в Тикале человек из его родных мест. Его похоронили две недели назад. Укан глухо кашлял, выплевывая кровь. «Демон засел во мне, – хрипло прошептал он, стараясь улыбнуться, – с тех пор как надсмотрщик ударил меня палкой по спине. Я почувствовал, как внутри у меня что-то разорвалось после этого удара, и вот в эту дырку вошел злой дух. Ни ночью, ни днем не дает он мне покоя…»

Хун-Ахау видел, что дни Укана сочтены. Только Шбаламке и великан Ах-Мис были здоровы, но и они выглядели страшно истощенными.

Когда Хун-Ахау в сопровождении управляющего царевны появился на строительстве храма, ни надсмотрщик, ни его друзья не узнали в этом высоком, чистом, хорошо одетом юноше прежнего раба. Только тогда, когда все отобранные им люди были отведены в хижину, где Хун-Ахау провел свою первую ночь в Тикале, и управляющий удалился, недоразумение рассеялось, и товарищи горячо обняли друг друга. Здесь Хун-Ахау и узнал о печальной судьбе Ах-Кукума.

Хун-Ахау не спешил посвящать друзей в доверенную ему тайну. На все расспросы он кратко отвечал, что ему удалось выхлопотать своим друзьям месяц отдыха, после чего у них будет другая работа. Этот месяц он проведет с ними, поэтому у них еще будет время, чтобы подробно и спокойно рассказать друг другу все.

Сообщив надсмотрщику, что с этого дня отобранные им люди поступают в распоряжение царевны, юноша поспешил во дворец, к Эк-Лоль. Он рассказал ей, в каком состоянии нашел своих друзей, и горячо просил об оружии и пище, без которых они останутся беспомощными. О втором царевна распорядилась сразу же, а оружие обещала прислать дня через два. «Пусть твои друзья побольше упражняются, – сказала она, – чтобы в нужный момент суметь прикрыть тебя: ты мне нужен живым. Когда наступит решительный час, я извещу тебя через Цуля. А теперь ступай, мы увидимся снова только перед нападением».

Перед уходом юноша добился разрешения царевны на то, чтобы увеличить свою группу до десяти человек, если он сумеет найти пригодных ему людей среди рабов на строительстве. Для каких целей он собирает их, он не скажет ни участникам, ни кому-либо другому даже под пыткой. Вызванному управляющему дочь правителя сообщила, что она подбирает группу рабов для работы по улучшению старого храма в Иак-на, дальнем поселении, перешедшем ей по наследству от матери.

Когда Хун-Ахау возвратился в хижину, его друзья уже сидели около большой миски с горячим варевом и наслаждались едой. Тоненькая как тростинка молодая рабыня, присланная из дворца, с почтительным удивлением взирала на усердствовавшего Ах-Миса, а когда он, закончив есть, на всякий случай попросил еще, сконфуженно пролепетала, что завтра принесет больше. Это обещание привело добродушного великана в восторг. Доволен был и Шбаламке, два раза сумевший ввернуть девушке, что он не раб, а попавший в плен воин, и получивший от нее почтительный взгляд.

На следующее утро, после завтрака, Хун-Ахау рассказал товарищам, что он попал в услужение к царевне, дочери правителя Тикаля. Она обещала освободить его и его товарищей после того, как они окажут ей некоторые услуги. А для этого всем надо научиться хорошо владеть оружием, которое на днях будет доставлено сюда.

– А она не обманет нас, как уже обманул Экоамак? – спросил Укан, задумчиво грызя веточку.

– Нет, не думаю; я рассказал ей об Экоамаке, и ей это не понравилось. Вот что она подарила в залог своих слов.

Хун-Ахау вытащил из-за пазухи древний топор, с которым он не расставался ни на секунду с той памятной ночи. Несколько минут при восхищенном молчании топор переходил из рук в руки.

Наконец Укан воскликнул:

– Один этот топор стоит трех десятков таких рабов, как мы, кроме Ах-Миса, конечно. Поверь мне, Хун-Ахау, уж я знаю толк в подобных вещах! Если царевна дарит такую ценность, то она наверняка отпустит нас на свободу после того, как мы выполним ее желание. Я, наверное, скоро умру – болезнь мучит меня, но даже умирать легче свободным! Что мы должны будем делать?

– Сражаться! – кратко сказал Хун-Ахау.

– Сражаться? С кем? – спросил встревоженно Ах-Мис. – Я раб и не хочу сражаться с рабами!

– Нет, Ах-Мис, сражаться мы будем с воинами и знатными людьми, – ответил Хун-Ахау. – Неужели ты думаешь, что я уже все забыл? Ведь я тоже раб!

– Тогда надо учиться, – просто сказал Ах-Мис. – Я не был воином и не знаю оружия.

– А что ты скажешь, Шбаламке? – обратился Хун-Ахау к своему названому брату, который сидел все время молча с надутым лицом.

– Что я скажу? – медленно повторил тот. – Сражаться за свободу – великое дело. Будем сражаться и добудем себе свободу! Я воин и научу вас владеть оружием, это нетрудно. Но вот чего я не могу понять… – продолжал Шбаламке недовольно. – Почему царевна выбрала именно тебя? Ведь я значительно красивее тебя? Ну, скажи, пожалуйста, что такого особенного она нашла в тебе? Я и умнее тебя во много раз, и настоящий воин, а не земледелец…

Хун-Ахау молча пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он после паузы.

– Наверное, потому, что у тебя в тот день лицо было очень заляпано грязью, – сказал невинным голосом Укан, – и твою красоту нельзя было разглядеть. Иначе царевна Эк-Лоль, конечно, остановила бы выбор на тебе!

– А ты помнишь, что я в этот день был очень грязный? – обрадованно спросил Шбаламке.

– Помню очень хорошо. Да вот и Ах-Мис тебе подтвердит это, – по-прежнему серьезно сказал Укан.

Послушный Ах-Мис подтвердил, что это было сущей правдой, так как рабы на строительстве ходили грязными каждый день.

Выяснив этот мучавший его самолюбие вопрос, Шбаламке успокоился, а через полчаса окончательно утешился мыслью, что он и Хун-Ахау – братья и, следовательно, все почести, доставшиеся одному, в то же время возвышают и другого.

Теперь он горел желанием как можно быстрее получить оружие, показать товарищам свое умение и обучить их.

Укан подошел к Хун-Ахау, закашлялся, выплюнул кровь.

– Царевны обычно не дарят оружия своим рабам, – тихо сказал он, – даже если они умываются каждый день. Это, наверное, дворцовый заговор. Твоя юная владычица жаждет трона?

– Может быть, – неохотно сказал Хун-Ахау.

– Не может быть, а наверное, – возразил ему Укан. – И нас это касается. Если она выиграет, мы получим свободу. В случае неудачи…

– Я хочу получить оружие в руки – это первое, – сказал Хун-Ахау, – во-вторых, привлечь как можно больше рабов…

– Не делай этого, прошу тебя!

– Почему?

– Ты хочешь завоевать свободу себе и своим друзьям – или всем рабам в Тикале?

– Конечно всем!

– А ты знаешь, сколько здесь рабов? И ты думаешь договориться с каждым и объяснить ему все? Не пройдет и трех дней, как тебя схватят, подвергнут пыткам и казнят, и даже царевна не сможет заступиться за тебя! Кто-нибудь из рабов – среди них очень разные люди, не забывай этого – донесет на тебя, и все погибнет. Ах-Кукум рассказывал мне, как ты отговаривал их от преждевременных выступлений, когда вы плыли по Усумасинте. Что же, теперь ты хочешь повторить их ошибку? Чтобы растолковать твои намерения всем рабам Тикаля, нужны годы, да, кроме того, не всякий пойдет за тобой; один – из страха перед наказанием, другой – потому, что он просто не знает иной жизни. Со многими ты договорился во дворце?

– Ни с кем, – огорченно сказал Хун-Ахау, вспоминая наглые лица придворных рабов.

– Вот видишь! – Укан снова закашлялся. – Все не так просто. Лучше довольствуйся пока свободой для себя и нас, а дальше будет видно. Но снова прошу тебя: не гонись за большим числом участников.

– Хорошо, – с усилием сказал Хун-Ахау, – но что будет с остальными?

– Если дела пойдут хорошо, то никому ничего не придется растолковывать; к нам присоединятся все, ожидающие втайне удобного случая освободиться. Если же нас постигнет неудача…

Появившийся управитель прервал их беседу. Двое мускулистых рабов несли за ним большой длинный тюк, плотно закутанный в грубую ткань.

– Этот сверток посылает тебе наша милостивая владычица, – сказал управляющий, подойдя к Хун-Ахау. За последние дни его отношение к юноше совершенно изменилось. Он, видимо, никак не мог понять, почему один из самых младших рабов, пусть и назначенный опахалоносцем царевны, удостоился какого-то важного и, очевидно, секретного поручения. Полуразрушенный храм в Йакна он знал хорошо и не мог представить, что же именно там можно и нужно переделывать или сохранять.

Рабы свалили сверток в углу хижины около дремавшего Ах-Миса. Хун-Ахау учтиво поблагодарил, и управляющий медленно удалился, бросая любопытные взгляды на обитателей хижины. Как только он и его спутники скрылись из виду, Хун-Ахау, Укан и Шбаламке бросились к тюку. Через несколько мгновений его содержимое было аккуратно разложено на развернутой ткани, а трое юношей, затаив дыхание, созерцали находившееся перед ними богатство.

Да, лежавшее перед ними оружие было самой великой ценностью для рабов, потому что оно казалось им залогом будущей свободы. До самого последнего момента каждый из них в душе сомневался, действительно ли Эк-Лоль пришлет им оружие или это останется только обещанием. И каждый, боясь посеять сомнение в других, молчал. Но теперь оружие лежало перед ними.

Первым опомнился, как и подобало воину, Шбаламке.

– Его надо распределить, – сказал он. – У Хун-Ахау есть топор, его надо прикрепить к древку. Ты согласен биться священным топором? – обратился он к Хун-Ахау.

– Да! – И перед глазами Хун-Ахау мелькнуло мимолетное видение утренней битвы в родном селении, и его пальцы почувствовали крепко зажатое в них топорище. – Да, я буду биться топором!

– Прекрасно! Укан, сил у тебя мало, но ты ловок и гибок, как молодой ягуар. Ты будешь метать дротики. – Шбаламке широким жестом показал на две связки дротиков. – Я, чьи дротики никогда не знали промаха, научу, что надо делать!

– А что выберешь себе ты, прославленный воин? – спросил Укан.

– Моими будут вот эти копье и топор, – Шбаламке любовно прикоснулся к ним, – а Ах-Мису очень пойдет палица…

Великан радостно улыбнулся.

– Я уже сам подумал о ней, – признался он. – Она будет летать у меня в воздухе как перышко.

– Прекрасно! – повторил Шбаламке. – Оставшееся оружие пойдет новичкам, о которых позаботится Хун-Ахау. А теперь давайте упражняться!

Несколько дней пролетели, как вспугнутые птицы. Шбаламке заставлял друзей тренироваться с раннего утра до темноты, а они каждый день радовали его новыми успехами. Укан безошибочно метал пруты (настоящие дротики Шбаламке берег для битвы) в намалеванный глиной небольшой круг на стене хижины, а палица Ах-Миса то порхала бабочкой около головы наставника, то, со свистом разрезая воздух, со страшной силой обрушивалась на заранее подготовленную связку прутьев.

– Подождите, – говорил им гордый Шбаламке, – на днях я подниму вас ночью, и мы повторим все это в темноте. Настоящий воин должен уметь сражаться при любых обстоятельствах.

Вскоре в хижине поселилось еще семь человек – молодых рабов, чьи сердца горели при мысли о свободе. Упражнения с оружием пришлись им по душе, и теперь Шбаламке не знал ни минуты покоя. Его новые ученики даже во время отдыха беспрерывно расспрашивали его, советовались, показывали свои достижения. А он устраивал им бой по парам, общее сражение, ночные вылазки, нападение на часового. И учитель, и ученики были безмерно довольны.

Шбаламке неизменно побеждал всех, кроме Ах-Миса и Хун-Ахау. Ах-Мис в самую горячую минуту вдруг просил своего наставника отойти, а то он «ударит по-настоящему», и тот, поглядев на поднятую палицу, всегда исполнял эту просьбу. А Хун-Ахау показал такие способности, что Шбаламке никак не мог поверить, что, кроме единственного случая, тот никогда не сражался.

– Уж очень у тебя тяжелая рука, – как бы оправдываясь, говорил он, – а это бывает только у опытных воинов!

Глава пятнадцатая

ТРАВЫ АХ-КАОКА

Дворец великого жреца находился на краю небольшого ущелья, огибавшего священный участок, на котором высились пирамиды.

Ласковым весенним вечером, неподалеку от него сидел на ступеньках маленького храма Ах-Каок и задумчиво смотрел на противоположный край ущелья, где с беззаботным щебетаньем носились ласточки.

– Срок уже подходит, – бормотал он про себя, – а зелье не действует. Кто бы мог подумать, что в таком истощенном теле скрыт столь могучий дух жизни. Или он заранее приучил себя ко всем ядам; я что-то слышал об одном таком человеке, жившем в древности. Он получает порцию яда, достаточную для сильного воина, каждый день, и с ним ничего не делается. Иногда мне кажется, что он даже пополнел… А яд очень хорош – я его испробовал на рабе, и он сразу же отправился к богу смерти… Нет, ошибки быть не может, он скоро умрет…

Горбун оглянулся, и его зоркие глаза заметили вдали стройную женскую фигуру, спешившую к нему.

– А, красавица Иш-Кук, – чуть погромче произнес он, – послушаем, какие новости она принесла! Ну, спеши же, красавица, спеши. Здравствуй, Иш-Кук! Исполнились ли твои желания?

Последние слова Ах-Каока уже относились к подошедшей молодой рабыне, которая молча опустилась подле него. По нахмуренному лицу девушки и без слов было ясно, что ее мечты еще очень далеки от осуществления.

– Что же ты молчишь? – притворно удивился жрец. – Средство, которое я дал тебе, действует безотказно. Неужели до сих пор оно не вызвало чувств у твоего упрямца?

– Скажи, Ах-Каок, – спросила Иш-Кук, – а не могло твое средство заставить его полюбить другую?

– Полюбить другую? – переспросил Ах-Каок. – Конечно нет! – Он искоса бросил взгляд на прояснившееся лицо девушки и медленно продолжал:

– А впрочем, надо подумать. Ты из своих рук давала ему питье? Или поручила кому-нибудь сделать это? Не стояла ли рядом с тобой какая-нибудь женщина, тень которой падала на напиток или на его тень? В какую сторону дул ветер, когда он пил? На тебя с его стороны или наоборот? Такие мелочи могут иметь значение.

– А как надо было сделать? – спросила Иш-Кук. – И почему ты не сказал все это раньше, когда давал волшебные травы? Я напоила его вечером, никого около нас не было, и тень его падала на меня… Было безветренно…

Ах-Каок с улыбкой поглядел на встревоженно поднявшуюся рабыню.

– Теперь мне все понятно, – ласково сказал он. – Ты должна была подойти к нему с запада, чтобы твоя тень падала на него… Теперь мне все понятно…

– Так скажи же, чтобы и мне было понятно, – жалобно попросила Иш-Кук.

– Разве ты еще не поняла? – удивился Ах-Каок. – Все совершенно ясно. Данный тебе напиток очень силен. Но всю его силу твой юноша передал своей тенью, падавшей на тебя, в твое же сердце. Из-за того что ты стояла так неудачно, вся сила напитка обратилась на тебя. Ну-ка, вспомни: наверное, в последние дни твоя любовь к нему усилилась?

– Да, – простонала Иш-Кук, – когда он пил, а я глядела на него, я сразу почувствовала, что мое сердце прямо-таки горит от любви к нему. Теперь я поняла. Вся сила напитка ушла на меня… Что же теперь делать, Ах-Каок?

– Я дам тебе еще порцию, Иш-Кук, не печалься, – утешил ее горбун, – и ты снова дашь ему питье. Теперь ты ведь знаешь, как это надо делать…

– Но я не знаю, где он, – вырвалось у девушки. – Царевна куда-то его спрятала…

– Всемилостивейшая Эк-Лоль куда-то услала своего опахалоносца? – изумился жрец. – Что ты, Иш-Кук, этого не может быть. Зачем? Куда же?

– Я говорю тебе, не знаю.

– Надо, надо узнать, красавица, – сухо произнес жрец. – Время действия моих трав не вечно. Твой любимый должен получить питье в этом месяце, иначе сила трав иссякнет и возобновится лишь через долгих четыре месяца. А разве ты сможешь столько времени ждать? Ты же сгоришь, я вижу это и без твоих слов. Ищи, ищи его скорее, он не может быть далеко от Тикаля. Не навещает ли он иногда украдкой царевну? Поздним вечером, когда прислужницы, утомленные дневной работой, спят?..

– Нет, нет, – прервала его Иш-Кук; глаза ее засверкали. – Хун не прокрадется мимо меня к ней незамеченным. Этого не было, этого не будет! Клянусь тебе…

– Так его зовут Хун, – задумчиво произнес горбун. – Хорошее имя. Ищи юношу, Иш-Кук, и как только обнаружишь его, сразу приходи ко мне. Я дам тебе трав, а может быть, помогу и еще кое-чем. Но торопись с розысками. Скоро сила трав заснет, а в следующем месяце люди с именем Хун будут привлекать сердца высокорожденных, так говорит рукопись пророчеств. Торопись!