Огульнов снова молчал. Теперь глаза его были закрыты, дыхание нормализовалось. Стороннему наблюдателю могло показаться, что человек спокоен.

– Вспомним закрытие воровской «малины» на улице Советской. Туда подтянулся СОБР, ваши оперативники и вы лично. Квартира двухуровневая, несколько выходов. Вы вновь решили взбодриться: лихая атака, вынос двери – и вы на белом коне. Всех присутствующих положили носом в пол, но хозяин наверху вздумал сопротивляться. Он выстрелил в вас из пистолета, но, к сожалению, промахнулся. Вы изрешетили его свинцом – допустим, это было законно… во всяком случае, первая пуля. Но зачем ломать позвоночник двенадцатилетнему сыну покойного, который в порыве отмщения за отца бросился на вас? Он прыгнул вам на спину, вы стащили его с себя и перебросили через перила галереи второго этажа. Малец пролетел по воздуху пять метров и ударился спиной о ковер. Паралич и виды на пожизненную инвалидную коляску. Не чересчур ли, Глеб Кириллович? Он не причинил бы вам вреда – возможно, постучал бы кулачками по спине и укусил бы в шею. Вы и так вампир, не можете жить без вида чужой крови. Временами в вас вселяется лютый зверь и садист, господин майор. Вы убийца и вымогатель. Я не специалист, но считаю, что таких людей в правоохранительной системе быть не должно. И вообще… не должно. Коллеги и прокуроры замаялись вас отмазывать, а что еще делать, если вы такой неприкасаемый? Возможно, будет лучше для всего мира, если вас… просто не станет в один прекрасный день? Без алых роз и траурных лент. Как вы считаете, обвиняемый?

«Обвиняемый» глубоко вздохнул. Закончил мобилизацию организма, был уже готов воспрянуть, нанести сокрушительный «симметричный» удар…

– А теперь приговор, господин майор, – в голосе незнакомца зазвенели медные нотки. – К сожалению, мы единственная инстанция, которая в состоянии это сделать. По совокупности предъявленных обвинений, руководствуясь отягчающими и смягчающими обстоятельствами, к числу которых относится наш досадный гуманизм, вы приговариваетесь к трем суткам высшей меры социальной защиты – что в дальнейшем изменит вашу жизнь, если она вам еще понадобится…

Мощный рывок – обвиняемое должностное лицо бросилось в наступление! Майор издал оглушительный бычий рев, изогнулся так, что под ним подпрыгнула кровать, натянулись «удила», а сухожилия едва не прорвали кожу. Он почернел от усердия, лицо превратилось в уродливую маску. И в какой-то миг действительно показалось, что веревки сейчас порвутся, произойдет что-то страшное. Но все обошлось. «Перевязочный» материал был надежен и мог бы выдержать безумного слона. Обливаясь потом, майор откинулся на подушку и так заскрежетал зубами, что один из них раскрошился и захрустел во рту.

– Ну, как-то так, – сказал молодой человек, выключая видеокамеру. – Дорогая, где наш шприц, больному требуется успокоительное…

Майор Огульнов не помнил, что было после этого. Укол в бедро, и он поплыл по девятому валу. Пробуждение было хуже смерти. Глеб Кириллович очнулся в лежачем положении, с ноющей головой, на относительно мягком одеяле, завернутый в какие-то тряпки. Распахнул глаза… и ничего не увидел! Гнетущая темнота – буквально осязаемая, плотная, зловонная, не хватало кислорода. Он закряхтел, пошевелился, понял, что больше не был связан, явный прогресс. Решил подняться, оперся в одеяло, лежащее на деревянном полу, подался вверх… и свалился обратно, треснувшись макушкой о потолок! Почему так низко? Он вскинул руку, чтобы потрогать пострадавшую макушку, но не смог: отставленный локоть уперся в стену. Стало дурно и страшно. Он помнил все, что было, до последнего укола – пусть плохо, через какой-то туман, но помнил. Распятое тело на кровати, какой-то «приговор», «трое суток высшей меры»… Что за бред?! Он завозился, выпластал обе руки из-под тряпок, принялся ощупывать стены и потолок. Дыхание перехватило, мурашки поползли по коже. Он ощупывал шершавые доски с заусенцами – упирался в них плечами! Прощупал потолок – до потолка, в натуре, было сантиметров десять! Натужился, принялся давить на него – можно подумать, что потолок отъедет… Он забил ногами – но и там все было плохо. Майор лежал в деревянном ящике, а вокруг было глухо и темно…

Сунули в гроб и закопали в землю? Не может быть, это какое-то средневековье… Страх обуревал, майор задыхался и из последних сил пытался сосредоточиться и проанализировать ситуацию. Он затаил дыхание и прислушался. Глушь глухая… И такое ощущение, что над ним многометровые пласты земли…

– Суки!!! – заорал он во всю мощь легких. – Вы покойники, мать вашу!!! – и добавил такую витиеватую фигуру речи, что стало легче, невзирая на приступ кашля.

Не могли его заживо похоронить, за что?! А если он действительно в гробу?.. Чушь, это не гроб, это какой-то примитивный ящик, в наше время даже безденежных старушек хоронят в нормальных домовинах, где все устлано нарядной тканью… Огульнов снова завозился, стал повторно ощупывать «декорации», тряпки под собой и на себе. Его «заботливо» снабдили одеялами, чтобы не замерз – не май месяц. К черту! Все равно замерзнет, если пролежит здесь еще немного. Он устал бороться со страхом, расслабился, досчитал до десяти, начал все заново. Определил, что ящик длинный, внутри несколько одеял, он может сбрасывать их с себя или закутываться в них. Щелей между досками нет, но воздух поступает (пусть немного и плохого качества). Почему? Он вывернул ногу и почувствовал, как судорога поползла от пальцев по лодыжке. Замер, но справился с этим. Облегченно вздохнул. Судорога в тесном пространстве – почти приговор. Майор был в своих ботинках. Куртка – тоже своя, под курткой джемпер. Его одели, пока он пребывал в прострации. Вот же твари… Брюки, ключи, какая-то мелочь в тысячных купюрах, телефон… Не может быть! Он выудил, задыхаясь от волнения, свою навороченную «Нокиа», неужели проворонили, уроды? Поднес к глазам, ткнул в джойстик, зажегся экран! И чуть не завопил от разочарования – сим-карту удалили! Можно поиграть в «сердитых птиц», полюбоваться фотками на карте памяти… или использовать телефон в качестве фонарика! Впрочем, недолго – аккумулятор уже садился.

Мерклый свет прыгал по доскам, по тряпкам, что-то впереди, над ногами… Он всмотрелся: кусок трубы диаметром сантиметров восемь, врезанный в дерево, – по нему поступает воздух с воли. Лучше не пинать эту штуку, даже в ярости, мало ли что. Под правым коленом что-то было, он коснулся ногой, предмет отъехал. Вытянул руку, подтащил это нечто к себе. Пластик с водой – полтора литра. Какие благодетели. Подтащил еще что-то, это оказался хрустящий пакет, в котором, судя по тактильным ощущениям, были… сухари. Издеваются, суки?! Глеб Кириллович завыл, как волк на полную луну, перевалился на живот и охнул от боли, когда под сердце вонзилось что-то острое. А это что за хрень? Он вернулся в первоначальную позу и с недоумением извлек на белый свет свой табельный пистолет. Осветил его, извлек обойму – полная… Намекают, что можно застрелиться?

Не дождутся, ублюдки!!! Праведная ярость обрушилась на майора. Злоба заглушила последние доводы рассудка. Он проорал что-то матерное, оттянул затвор и выстрелил вверх!

Это был не самый удачный поступок в его жизни. Глеб Кириллович практически оглох, чуть не задохнулся от избытка пороховых газов, а позднее обнаружил, что через пробоину в крышке гроба ему на грудь сыплется тонкая струйка земли, и если ее сейчас же не остановить… Попутно со страхом подскочило давление, он чуть не лопнул от головной боли. Тупо смотрел на эту струйку, на растущий бугорок у себя под носом, машинально подмечал, что садится батарейка в телефоне. До майора окончательно дошло, что он, как истинный покойник, лежит под землей, и можно орать сколько угодно – едва ли он закопан в таком месте, где толпятся люди с идеальным слухом… Давясь слезами и кашлем, он оторвал кусок от одеяла, принялся затыкать дыру. Немного успокоился, провалился в обморок…

Когда он очнулся и все вспомнил, страх затряс с новой силой. Жизнь в телефоне едва теплилась, зажигалки, часов и сигарет его лишили. Пространство сжималось, как в черной дыре, – он никогда не думал, что страдает клаустрофобией. Страх выкручивал, превращал в ничтожество. Он боялся, что в трубе закончится кислород, что выпадет затычка, и его засыплет землей, что не выдержит крышка «гроба моего» и многотонная масса земли его раздавит. Боялся, что замерзнет, что захочет в туалет – о, срань святая, уже хотелось…

Время бесконечно тянулось. Он погружался в беспамятство, приходил в себя, пил воду. Выл и матерился, когда иссяк заряд аккумулятора. Терзали галлюцинации, видения, он старался думать о чем-то отвлеченном, но мысли сводились к одному, и это давило на психику. Почему его просто не убили? Кому нужна эта бесчеловечная пытка? Почему так вышло, что ОН – всесильный майор Огульнов, заслуженный работник внутренних органов, лежит в гробу глубоко под землей и его собственные внутренние органы разъедаются опухолью страха?

Когда мужчина вновь пришел в себя, вопрос уже стоял ребром. От нехватки кислорода пухла голова. Холод осваивал организм. Майор поднял пистолет и приставил ствол к виску. Глубоко вздохнул, задержал дыхание. Медленно пополз спусковой крючок, напрягся боек, чтобы сорваться и ударить по капсюлю… Сверкнуло в голове, он в ужасе отнял пистолет от виска, забросил подальше, пяткой отогнал в угол. Только не это, ничто не помешает ему сойти с ума…

Хватились офицера полиции только утром в среду. Заместитель Огульнова капитан Лихачев искренне удивился, когда в половине десятого вознамерился проникнуть к шефу по рабочему вопросу и наткнулся на запертую дверь. Пожав плечами, он решил, что вопрос терпит, и ушел в отдел. Через час выяснилось, что майора по-прежнему нет. Начальник РУВД полковник Власюк, возжелавший узреть у себя на ковре начальника уголовного розыска с планом работ, взял верхнее «ля», потребовал срочно добыть Огульнова, а если не добудут, то всю эту «не кондицию», бегающую по коридорам управления, он лично поставит в позу!

Выждав паузу, Лихачев отзвонился майору на сотовый. Огульнов не любил, когда его от чего-нибудь отрывали. Абонент был недоступен. Тогда он набрался храбрости и позвонил на квартиру. Отозвалась жена – смиренная Галина Игоревна. Майор не приходил домой ночевать! Она не удивилась – всякое случалось за годы счастливой супружеской жизни. Ведь ее муж такой трудоголик. Лихачев уточнил – она ничего не путает? Женщина удивилась, не поняв, как тут можно напутать? Потом спохватилась: «Позвольте, так он и на работу сегодня не являлся?» – и голос ее сделался каким-то встревоженным.

Капитан положил трубку и озадаченно на нее уставился.

– Бедная женщина, – вздохнул раскабаневший на оперативной работе молодой лейтенант Корочкин. Он обедал за рабочим столом – поедал «Доширак» и закусывал его бутербродами с рыбой. – Как ты думаешь, Володя, она и теперь его простит?

– Всё, что женщина прощает, – она еще припомнит… – машинально пробормотал Лихачев. – Ох, Корочкин, нехорошие у меня предчувствия. Не влип ли наш драгоценный Глеб Кириллович… Слушай, кончай жрать, давай за работу!

Огульнов пропал, а это было не в его привычках. И прогул, как остроумно выразился Корочкин, он не оформлял. К часу дня отдел стоял на ушах, выяснили, что во вторник майор ушел с работы в десять вечера – этот момент зафиксировал дежурный. По словам работника парковки, сел в «Ровер» и уехал. А куда уж он поехал… Судя по всему – домой. Нервозность нарастала. Сыщики копали город, как кроты: обзвонили морги, больницы, изучили сводки ГИБДД. Избороздили носом маршрут предполагаемого следования пропавшего. Выяснили, что он покупал в киоске сигареты, повздорил с местной гопотой, но вроде обошлось, уехал. Купил цветы в цветочном магазине, предположительно, жене – их обнаружили на заднем сиденье стоящего на парковке «Ровера»! Букет к этому времени выглядел жалко. Муж часто пользовался этой парковкой, вспомнила Галина Игоревна, если не хотел оставлять машину под домом. От парковки до квартиры – пара сотен метров. Вот в этом «Бермудском треугольнике» майор Огульнов и пропал. Закрыл машину, забыл про желтые розы (вестники разлуки), потопал к жене… и пропал.

До окончания рабочего дня «явления Христа» не состоялось. Начальство кипело. Весь личный состав оперативных отделов был вызван на ковер и поставлен в известность, что если к утру майор Огульнов не найдется, то все до единого работники будут изнасилованы с особой жестокостью (любил полковник Власюк красочные гиперболические обороты). В «Бермудском треугольнике» шла напряженная работа. Опера опрашивали жильцов, ходили по квартирам, предъявляли гражданам фото пропавшего человека. «Вчера, говорите, пропал? – удивлялись граждане. – Странно, вы же вроде принимаете заявления только через трое суток после пропажи… Важный господин, видать, пропал…» Оборвалась единственная ниточка: некто из жильцов видел намедни похожего человека, когда парковал машину у дома и доставал вещи из багажника. В этот момент мимо проходила парочка: блондинка в светлом и человек, имеющий сходство с фотографией. Пара мило общалась, женщина хихикала. Лица блондинки он не запомнил – разве у блондинок бывают лица? Это были окрестности улицы Галущеева, но парочка шла не к дому Огульнова, а совсем наоборот. Что, в общем-то, логично – не повел бы майор блондинку знакомить с женой. «Женский фактор», таким образом, не исключался, но почему он после бурной ночи не пришел на работу?! «Сошел с ума от блондинки?» – высказал сомнительную версию Корочкин. Ну да, майор Огульнов тот еще ходок, но чтобы путать личное с работой…

Один остряк под сдавленный смех коллег внес полезное предложение – оповестить по системе ГО и ЧС, чтобы через полчаса все блондинки жилого массива собрались на спортивной площадке у дома номер…

Нельзя сказать, что опера напрасно провели время. Был отловлен господин, состоящий в федеральном розыске за отказ от уплаты алиментов, закрыт наркопритон, найдена пропавшая неделю назад семиклассница – жила у подруги, страшась родительского гнева, вводя в заблуждение ее подслеповатую бабушку. А молодой оперативник познакомился с хорошенькой девушкой, они понравились друг другу и договорились о свидании, как только уляжется буря в полицейском управлении. «Вазелин купили? – мрачно шутили опера утром в четверг. – Может, и пронесет, а если завтра будет круче, чем вчера?» Но разразилась очередная буря, и начальству стало не до вчерашних обещаний…

В четверг, шестого октября, некими злоумышленниками на You Tube и в социальные сети был выброшен занимательный видеоролик, взорвавший интернетизированные слои населения! Начальству доложили. Начальство просмотрело. Камера невозмутимо фиксировала распятого на кровати Огульнова – все его судорожные метания, забористую матерщину. Злоумышленники в кадре не светились, но их голоса прекрасно было слышно! Майору Огульнову предъявлялись обвинения, перечислялись его деяния, а в финале выставили приговор, смысла которого никто из зрителей не понял. Что такое «трое суток высшей меры социальной защиты?»

Ролик предварял полупрозрачный, но хорошо читаемый телетекст – с краткими пояснениями относительно персонажа. А завершали – не вошедшие в фильм обвинения: фабрикации уголовных дел против крикливых оппозиционеров и организаторов забавных «монстраций» Тёмушкина и Свиридова, вымогательства у бизнесменов, избиение известного городского художника-карикатуриста, страдающего избытком собственного мнения; пытки-пытки-пытки – во имя признания в совершении преступления, пущей сговорчивости, отказа от претензий, во имя массы причин… Список не заканчивался, он был огромным и пугающим. Перечислялись люди, с которыми Огульнов совершал свои преступления, офицеры, чиновники, работники прокуратуры и следственного управления, с которыми он поддерживал тесные связи…

На несколько часов полицейское начальство впало в ступор. Такого нахальства в преддверии традиционной российской забавы (выборов в Госдуму) ожидали меньше всего. Работники низшего звена, растерянные и озадаченные, расползались по углам, многие спешили убраться подальше. Технические службы уже работали с роликами, прощупывали возможность выявления электронного адреса их дерзкого автора. Психологи заинтересовались голосами преступников. Капитан Лихачев с миной скорбной, как у сапера, не знающего, какой из проводов резать, добрел до рабочего места, извлек из стола початую емкость с коньяком, налил, выпил – и так три раза. Затем, не обращая внимания на присутствующих, уставился в пространство и что-то забормотал про холестериновые бляшки, пересадку печени, про «ну ее на хрен, эту б…дскую работу»…

Нельзя сказать, что после данного события поиски майора прекратились, но как-то поутихли. Чутье подсказывало операм, что стараться глупо. И всем хотелось знать, что будет через трое суток. Майора Огульнова не любили и боялись, многих он держал в узде, был слишком одиозной и харизматичной личностью…

В пятницу, седьмого октября, капитан Лихачев пришел домой в одиннадцать вечера. Устал как собака. Планы были грандиозные: в душ и спать. Принимая душ, он залил всю ванную комнату. После него туда прошмыгнула жена и, ворча, что мужчина – это скотина, за которой нужно постоянно убирать, принялась наводить порядок. До кровати капитан не добрался, зазвонил телефон.

– О нет… – простонал измученный мужчина, поднимая трубку.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался собеседник. – Простите, что отрываю от сна, но если вы хотите найти своего шефа, то должны поторопиться. Ельцовское кладбище, 34-й участок, две березы над оврагом. Три метра на север от трехствольной. Глубина классическая – два метра. Удачи, капитан. Облегчу вам задачу: я звоню из таксофона на автовокзале, очевидцы и продавщица в аптечном киоске вспомнят сутулого бородатого мужчину в штормовке и вязаной шапочке. Отпечатков пальцев на трубке не будет. Но все равно проверьте. Еще раз простите, что не даю поспать. И еще, капитан… – собеседник помялся. – Бросали бы вы действительно эту б…дскую работу…

Ровно в полночь почетный кортеж, вереща сиренами и переливаясь «цветомузыкой», ворвался на Ельцовское кладбище и помчался по аллеям, распугивая мертвецов. 34-й участок – самый дальний, труднодоступный, непопулярный и непрестижный – располагался за оврагом, в трех верстах от центральных врат. Могилки обрастали мхом, свежих захоронений здесь практически не было. А у оврага и вовсе – бугрилась земля, лежал жухлый бурелом. Машины выстроились полукругом с зажженными фарами. Люди выходили в моросящую ночь, ежились.

– Как романтично, блин… – выразил общее мнение лейтенант Корочкин.

– Копайте, чего вы ждете! – взвизгнул полковник Власюк, примчавшийся во главе колонны на белом «Мерседесе».

Копали местные «копатели», недовольные, что их подняли в неурочное время. Место «захоронения» вычислили быстро – «террорист» не обманул. Обнажился деревянный ящик, не подающий признаков жизни. Его обкапывали, чтобы встать рядом. Затем отрывали доски, извлекали тело, измазанное фекалиями и издающее острый аммиачный запах. Когда майора подняли на поверхность, люди ахнули и в страхе попятились перед новоявленным мертвецом. Жесткий «ерш» на голове майора был полностью седой. Он не понимал, где находится и почему. Лицо исказилось, напоминало восковую маску. Мертвецки бледный, в глазах бесился сумасшедший огонь – они блуждали, ни на ком конкретно не останавливаясь. Что-то мямлил, но его никто не понимал, зубы стучали. Это был не человек – растение. Майор внезапно дернулся, завертел головой и что-то замычал, когда его попытались поставить на ноги. Потом начал вырываться, порывался куда-то пойти на подгибающихся ногах, но его держали. Из кареты «Скорой помощи» уже бежали двое с носилками.

– Мертвец… – украдкой крестились оперативники. – Натуральный мертвец…

– Да нет, скорее зомби…

– Черт возьми, это пипец… – бормотал потрясенный Корочкин. – Был опытный – стал подопытный… У Глеба Кирилловича острое психическое расстройство… Крыша у человека съехала…

Люди ошарашенно молчали – даже полковник Власюк проглотил от ужаса язык. Каждый в эту минуту почувствовал, что на месте Огульнова мог оказаться он сам. И никто не видел, как из-за белого «Мерседеса» появилась фигура, пристроилась поближе и начала снимать на компактную видеокамеру…