В одном безымянном стойбище, где-то уже за Берке[18], встретили они хорасанца[19], черноглазого и загорелого, как чугунок, в дырявом, но дорогом платье и потрепанной чалме. Придя на корабль, тот клялся и божился, что состоит в свите самого бека, и обещал, если купцы помогут ему добраться до каравана, свести с нужными людьми. Согласились, даже не взяв платы. Все равно по дороге, а хорошие знакомства никогда не помешают.

Мехмет, так звали перса, оказался разговорчивым, веселым, неплохо говорил по-русски и знал множество историй, баек и присказок, коими охотно делился с командой. Афанасий же не упускал случая поболтать с ним на фарси о том о сем. Михаил тоже часто присоединялся к их беседам. Нос, на котором они взяли привычку собираться возле удачно возвернутой пушки, часто оглашался взрывами хохота.

У других купцов настроение было не столь беззаботным.

– Да что ж такое-то? – сетовал Хитрован после очередного возвращения с берега. – Ни единой шкурки продать не удалось. Вроде бы и рады взять, да платить нечем.

– Ничего, Большую Орду скоро пройдем, до ханства Астраханского доберемся. Там, в Хаджи-Тархане[20], поторгуем, – успокаивал его Андрей.

– Да как поторгуешь, ежели эти, – Хитрован неопределенно махнул рукой вперед по течению, – подчистую все выметают?

– Хаджи-Тархан от моря недалеко стоит, на берегу самом, там и персидские купцы бывают, и ногайцы из Сарая, и хивинцы туда приплывают. Может, даже и до Ширвана идти не придется, тут отторгуемся.

– Было б хорошо. А чего это наши персияне так всполошились? – спросил Хитрован.

– Никак узрели что-то? – прищурился Андрей.

Афанасий поднялся во весь немалый рост и замер, как носовая корабельная фигура, из-под руки рассматривая нечто, не видное с кормы. Остальные тоже повскакали на ноги, вглядываясь вдаль. Михаил нырнул под палубу и завозился там, что-то выискивая. Хорасанец побледнел так, что сравнялся цветом с русичами, и с отсутствующим взглядом шарил по боку, в том месте, где обычно была рукоять сабли.

– Точно что-то стряслось. – Хитрован подхватил Андрея под локоть, чтоб грузному купцу было ловчее ступать, и подвел к носу. – Что там у вас? – спросил он, пытаясь выглянуть из-за широких спин.

– Татаре вроде, – ответил снизу Михаил, вылезая из люка с пороховыми картузами в одной руке и начиненными каменным крошевом картечи мешочками в другой.

– К добру или к худу? – спросил Хитрован, почувствовав, как прилипает к телу разом пропотевшая рубаха.

– Подойдем – узнаем, – не оборачиваясь, ответил Афанасий. – Уповать надо на лучшее, но готовиться к худшему.

Михаил протиснулся вперед и встал на колени у пушечки. Затолкнул в ствол сначала пороховой заряд, потом мешочек с картечью. Разжег фитиль. Улыбнулся белозубо. «Дорвался до любимой игрушки», – с непонятным раздражением подумал Хитрован, разглядывая впереди темные черточки татарских лодок, направляющихся наперерез их стругу.

– Отвел бы ты Андрея обратно на корму, – сказал Хитровану Афанасий. – Безопасней там. А вы чего столпились? – обернулся он к крестникам и племянникам. – К веслам давайте. Рассаживайтесь, но не гребите, приказа ожидайте. Да ножей и сабель не доставайте, а тем более не размахивайте. И не кричите ничего и даже за борт не плюйте. Не вводите в соблазн.

Шипша подошел, уселся у люка, вытащив из-за пояса саблю и по-турецки подобрав под себя ноги. Закрыл глаза. Не поймешь, то ли молится, то ли готовится к бою, то ли еще что. Хорасанец подозрительно посмотрел на его вислые татарские усы, но не сказал ни слова. Суда сблизились.

Лодок было четыре. Кое-как сколоченные из разномастных досок посудины плохо держали курс и переваливались на невысокой волне, как беременные утки. Гребцы остервенело гребли то с правого, то с левого борта плохо вытесанными из цельных досок веслами, пытаясь удержать направление. Удавалось им это не очень хорошо. Над некоторыми впору было посмеяться, если бы не…

Каждая лодка вмещала в себя по полторы дюжины воинов в коже и мехах, с луками и копьями, не считая гребцов, тоже не безоружных. Расходясь веером, они со всех сторон охватывали тверской струг.

– Попали, кажись? – ни к кому особо не обращаясь, спросил Михаил.

– М-да, не торговать они с нами плывут и не новостями обмениваться, – почесал бороду Афанасий. – Рубиться будем или откупиться попробуем?

– От этих не откупишься, – неожиданно подал голос Шипша.

– Ты их знаешь? – спросил татарина Афанасий?

– Слыхивал, – коротко ответил татарин и поднялся на ноги, держа в руках поблескивающую саблю.

– Так что делать-то?

– Плыть быстрее. Нелься их на полет стрелы потпускать.

– Эй, на веслах! – крикнул Афанасий. – Ну-ка, налягте ради спасения православных душ.

Гребцы опустили лопасти в воду. Струг рванулся вперед, зазвенела оснастка, заскрипели доски днища. За кормой вспенилась и закипела вода. Увидев, что корабль прибавил ходу, татары на лодках заорали, вздели копья, замахали кривыми саблями, натянули луки. Первые стрелы легли далеко от борта, но расстояние неумолимо сокращалось.

– Вот черти, – не то с уважением, не то с досадой произнес Афанасий, глядя, как отчаянно несутся по волнам кривобокие лодки, как остервенело работают веслами полуголые гребцы, как скалятся лучники, вновь натягивая короткие луки.

– Щитами прикрывайся, – бросил он, не оборачиваясь.

Те, кому не хватило места у весел, расхватали заранее поднятые из трюма деревянные щиты и подняли их, заслоняя гребцов.

Несколько стрел глухо ткнулись в окованные железом круги и посыпались за борт, убойной силы в них все еще не было.

– Эй, Мишаня, а ну, пужни их. Авось отстанут.

Михаил улыбнулся, развернул пушечку и вдавил фитиль в запальное отверстие. Сырой порох зашипел. От грохота заложило уши. Нос струга вздрогнул, окутался клубами сизого дыма. Горячее крошево картечи взбило фонтаны воды перед самым носом одной из лодок. Оттуда донеслись крики ярости и злости, новый дождь стрел осыпал тверской корабль. Одна воткнулась в мачту, другая оцарапала руку гребцу. Тот вскрикнул, выпустил весло.

– Заряжай! – заорал Афанасий.

– Да заряжаю уже, – сквозь зубы процедил Михаил, заталкивая в жерло орудия новый мешочек с камешками.

Не дожидаясь приказа, он выпалил. Заряд лег кучно. Перед носом ближней лодки встал столб воды.

– Миша, не время пужать уже! Насмерть пали! – вскричал Афанасий.

– А я как палю? – прошипел Михаил, заталкивая в пушку новый заряд и обжигаясь о горячий ствол. – Подвинься, Афоня, простор загородил.

Купец шагнул в сторону. Пушка рявкнула у самых его колен, выбросив в сторону преследователей огненный хвост. Ближайшая лодка расцвела кровавыми хризантемами, лепестки которых мешались с вырванной из досок щепой. Люди горохом посыпались за борт. Поплыли по воде алые пятна и шерстяные клочья, вырванные из татарских одеяний.

– Попали! Попали! – заорал кто-то.

В ответ волжский простор огласился звериным ревом с лодок. В воздух взвился рой стрел.

– Ну вот, – покачал головой Андрей, прислушиваясь к стуку наконечников, впивающихся в доски борта с той стороны, – теперь они нас точно убьют.

– Если догонят, – засмеялся Хитрован, нервно покручивая в руках длинный тонкий кинжал. На мгновение он высунулся из-за прикрывающего его щита и, приложив открытые ладони пальцами к вискам, высунул язык.

Татары ответили злым воем.

– Гузно бы им еще голое показал, – буркнул Андрей, пряча в бороде улыбку.

– Страшно, – улыбнулся в ответ Хитрован. – Вдруг стрела попадет.

– А за голову, значит, не страшно? Ну да, все равно без пользы приставлена, – беззлобно пошутил Андрей и, уже не таясь, улыбнулся.

Хитрован засмеялся в ответ, чуть нервно, но от души.

Афанасий глянул на недалекий берег. Близко, конечно, но не так опасно. Глубины хватит, мелей не видать. Да и лодки, почувствовавшие на себе мощь порохового оружия, теперь держались на почтительном расстоянии. Правда, не переставали осыпать струг дождем стрел, но с такого расстояния они уже не несли ущерба. Почувствовав, что уходят, тверские гребцы налегли с удвоенной силой, посылая смешки и шуточки в сторону незадачливых преследователей.

– Нешто прорвались, Афоня? – спросил Михаил.

– Похоже, только вот…

Лодки, держась ближе к корме, чтоб не попасть под случайный выстрел, осыпали купцов стрелами. Но не приближались. Висели, как гончие на пятках медведя. Будто гнали… На мель?! У Афанасия все похолодело внутри.

– Стой на веслах! – заорал он, что было мочи. – Лево руля. Правый борт налегай. Левый табань! Скорее, братцы!

Струг лег набок, опасно кренясь бортом к воде. Килевая доска с противным скрежетом проехалась по донному песку. Но не зацепилась, корабль птицей рванулся вперед. Державших щиты повалило друг на друга. Татары, поняв, что их маневр разгадан, завыли и налегли на весла.

– Ну вот, теперь сечи не избежать, – грустно покачал головой Андрей и извлек откуда-то из-за спины двустороннюю секиру на ухватистом топорище.

– Левее, левее закладывай! – закричал Афанасий.

Парус захлопал на встречном ветру, тормозя струг.

– Парус сворачивай!

Несколько племянников бросились к мачте, потянули за канаты. Парус нехотя пополз вверх, гармошкой собираясь у единственной реи. Освободившийся от сопротивления корабль скакнул вперед.

– Афоня, ты чего удумал-то? – недоуменно уставился на него Михаил.

– Пушку заряжай! – рявкнул тот в ответ.

Кренясь к воде, корабль развернулся почти на месте. Нос оказался прямо напротив крайней лодки.

– Пли!

Михаил вдавил фитиль в запальное отверстие. Пушка выплюнула столб огня и дыма. Заряд попал под днище. Лодка подскочила из воды на поларшина и завалилась набок. По воде поплыли бритые налысо головы. Давя и разбрасывая их в стороны, как спелые арбузы, струг прошелся поверх. Хрустнули под носом остатки лодки.

– Так их! Ату! – закричали русичи.

Татары ответил новым залпом. Один из племянников схватился за пробитое горло, захрипел, выпал за борт.

– Разворачивай! – заорал Афанасий. – Щиты на левый борт.

Молодые парни с грохотом перекинули деревянные заслоны, прикрывая гребцов. Те налегли на весла. Рассекая форштевнем клубы порохового дыма, корабль заскрипел в крутом развороте.

– Как пушка? – спросил Афанасий. – Не разорвет?

– Хорошо! – заорал в ответ Михаил, которому от грохота заложило уши. – Ствол держит. Только зарядов на три выстрела осталось.

– Ниче, хватит! – оскалился Афанасий в хищной ухмылке. – Только целься лучше!

Прищурив один глаз, Михаил склонился над стволом, ожидая, когда его линия совпадет с бортом или кормой ближайшей лодки. Татары, поняв, чем им грозит этот маневр, бросились наутек. Но куда было непривычным к веслам кочевникам на утлых суденышках убежать от ходкого корабля с опытной командой! Струг неумолимо приближался, заходя по широкой дуге.

Не дожидаясь приказа, Михаил выпалил. Картечь впилась в корму ближайшей лодки, разметав ее в щепу. Вода хлынула внутрь. Посудина стала тонуть, задирая нос. Татары попрыгали за борт, на ходу сдирая с себя шкуры, чтоб мокрое не утащило на дно.

– Упреждение небольшое бери, – бросил Афанасий.

– Понял уже, – ответил Михаил, забивая в ствол очередной заряд.

– Добьем, Афоня?! – крикнул от руля Хитрован.

– Бог с ними! Теперь перестанут на реке шалить, авось и детям накажут! – засмеялся Афанасий. – Да и корабль повредить можно, днище-то у нас и так камнями траченное. Гоним последнюю!

Корабль снова перевалился на другой борт, заходя для последнего выстрела. Купцы со щитами перебежали ближе к носу, хотя надобности особой не было. С последней лодки уже никто и не думал стрелять. Воодушевленные гребцы затянули веселую песню.

– Ну, готовьтесь, басурмане, к встрече с Аллахом своим! – пробормотал Михаил, поднося фитиль к запальному отверстию.

Тревожные возгласы позади заставили его оторваться от прицела и обернуться. Обернулся и Афанасий. И обомлел. Из-за косы, к которой они опрометчиво приблизились, догоняя последнюю лодку, выходила галера. Раза в полтора длиннее и тяжелее их струга. Серая, приземистая, быстрая и опасная, как акула в поиске. Замерла на носу абордажная команда.

Два ряда весел по бортам ритмично поднимались и опускались, паруса были убраны. Солнце тускло поблескивало на длинном бушприте с острием тарана, обшитого блестящей латунью. И это острие было направлено прямо в борт их корабля. Столкновения было уже не избежать. Засада! От неожиданной напасти купцы, уже почувствовавшие себя победителями, растерялись. Замерли в оцепенении.

– За борт, православные! – крикнул Афанасий. – К берегу плывите и в лес. Кто потеряется, идите…

Тяжкий удар в борт не дал ему договорить. Хрустнули сломанные весла, затрещала вспарываемая обшивка. Мачта переломилась у основания и стала падать, утаскивая за собой паутину такелажа. Оборванные канаты захлестали вокруг ногайскими плетками. Рея оборвала крепеж и рухнула вниз, насквозь пробив многострадальный корпус. Пушечка покатилась назад, чуть не отдавив Михаилу ноги.

Таран почти пополам рассек струг, подминая под нос галеры его половинки.

Афанасия бросило спиной на ограждение, от боли потемнело в глазах, вышибло дух. Он упал на колени, покатился по кренящейся палубе, цепляясь руками за края вывороченных из настила досок. Ударился боком о пенек сломавшейся мачты, скользнул дальше, прямо под ноги визжащих татар с кривыми саблями для ближнего боя и баграми, чтоб добивать упавших в воду. Татары замерли в нерешительности. Этого мгновения хватило Афанасию, чтоб глотнуть воздуха и перевернуться на живот.

На четвереньках, почти ползком вскарабкался он на задранный кверху нос корабля. Басурмане его не преследовали, лишь пара сабельников чуть выдвинулись, окружая место разлома. Остальные, держась за веревки, привязанные где-то на носу галеры, быстро и деловито вычищали обнажившийся трюм, пока забортная вода не успела попортить товар. Где-то за краем разорванной палубы вспыхнула сеча. Сталь зазвенела о сталь, хрустнули разрубаемые кости. Послышались крики и стоны. Те же, кто грабил трюм, не обратили на схватку никакого внимания. Не тратя на купцов ни стрел, ни внимания, вытащили последний мешок и ловко взобрались по веревкам обратно. Послышалась гортанная команда, весла опустились и задали галере обратный ход. Дерево заскрипело по дереву, таран с хрустом вышел из проделанного им отверстия. С тихим печальным вздохом в опустевшее нутро корабля хлынула вода.

Струг не выдержал и развалился. Корма отскочила, перевернулась и разом ушла под воду, выпустив на поверхность россыпь воздушных пузырей. Освобожденный от груза нос хлопнулся обратно, подняв фонтан брызг, и стал медленно погружаться, сохраняя почти горизонтальное положение.

Афанасий, которому, чтобы удержаться на скользких досках, пришлось скрючиться, хватаясь за край борта, выпрямился. Огляделся. Течение медленно сносило вниз огромное шевелящееся пятно, состоящее из непонятного мусора, разбитых досок, обрывков снастей и голов, не поймешь, где русских, где татарских. Вокруг корабля никого не осталось. Слава богу, если дернули к ближайшему берегу, а не плывут сейчас по течению.

Галера, обходя тонущий остов, пошла собирать что получше сохранилось и вытаскивать своих, а может, и топить русичей. В отместку.

Купец погрозил кулаком ей вслед, сплюнул со злости и стал безразлично смотреть, как плевок растворяется в темной воде, которая медленно, но неумолимо приближалась к его сапогам. Вздохнул. А ведь и вечер уже. Сколько ж эта катавасия длилась, что смеркаться начало?

– Эй, Афоня, ты? – донеслось вполголоса.

– Я, – ответил он так же тихо, вертя головой и пытаясь отыскать источник звука.

– Тонуть вместе со стругом собрался?

– Мишка? – узнал Афанасий. – Ты где?

– Где-где… В воде.

– Мишка! Живой! – обрадовался купец, наконец углядев над водой голову друга.

– А чего мне сделается-то? И не в таких передрягах выживали. Ладно, прыгай давай, пока эта лохань не утонула совсем и нас с собой не утащила, да к берегу поплыли. Я там наших человек восемь собрал. Сидят в кустах, обсыхают, да и нам не грех.

– А остальные?

– Про остальных не знаю, может, вылезли дальше по течению, может, погаными полонены, а может… Слушай, ныряй уже да поплыли, на берегу поговорим.

– Да я это… Не могу.

– Что не могешь? Нырять? – удивился Мишка, он-то чувствовал себя в воде как черноморская дельфин-рыба.

– Нырять могу. Плаваю как топор, – покачал головой Афанасий.

– Так доску какую оторви, вон их вокруг сколько.

– Да я это…

– Воды боишься? Ох, огорчение! – вздохнул Михаил. – Так вода тебе уже, почитай, по колено. Как до пояса дойдет, толкайся вперед, будто на бабу прыгаешь, да знай руками и ногами по воде, да не колоти, а как собака, под себя греби. А я тебя под пузо поддерживать буду. Враз научишься.

– Да я это…

– Афоня, у тебя дома мать, сестры на выданье, долги. Да не кому-нибудь, а князю самому. Если ты тут утонешь, думаешь, он им простит?

– Ну, я…

– Сигай, говорю! – рявкнул Михаил.

Афанасий со всей дури оттолкнулся от ушедшего на аршин под воду борта и замолотил руками что было сил.

– Тише, тише, под себя загребай, – увещевал над ухом голос Михаила. – Держу я тебя. Чуешь?

Почувствовав руку Михаила, купец поплыл спокойнее. Дыхание выровнялось. Руки и ноги сами нашли нужный ритм. Тело, чуть не задубевшее поначалу, начало согреваться. Кровь веселее побежала по жилам. Он даже начал чувствовать в плаваньи некоторое удовольствие.

– Вот и молодец, сам почти плывешь, – похвалил Михаил. – Теперь я тебя отпускаю.

Афанасий понял, что остался с водой один на один. Накатила паника. Бездна под ногами разверзлась, и оттуда волной хлынул темный страх. Он заорал, забился в тисках сковывающего его страха и камнем пошел на дно.

До дна оказалось не больше чем пол-аршина. Извалявшись в грязи и вдоволь нахлебавшись тины, Афанасий вскочил на ноги и чуть не с кулаками бросился на стоявшего рядом Михаила. Тот уперся ладонями в грудь наседающему купцу.

– Тише! Тише ты, медведь, покалечишь, – выдавил он сквозь душивший его смех.

– Да как ты мог? А еще друг называется! – рычал Афанасий.

– Всех так плавать учат, – смеялся Михаил. – И ты, вон, научился. Спасибо должен мне сказать, а не в драку.

– Да какое спасибо?! Я чуть не утоп. А тут курице по колено. Обидно.

– То да, – наконец успокоился Михаил. – Но допрежь того саженей тридцать сам проплыл, я тебя поддерживать еще на полдороге бросил.

– Ах ты ж… – снова начал яриться Афанасий, но остыл, успокоился. – Это, говоришь, сам я саженей тридцать проплыл?

– Может, и поболе. Эвон где корабль-то на дно ушел.

– М-да, корабль, – вздохнул Афанасий.

Оба купца приуныли. Деньги, отданные за струг, теперь на дне Волги, товар частью утонул, частью попал в лапы к разбойникам, люди…

– А где наши-то? – прервал тягостное молчание Афанасий.

– Да тут где-то я их оставил! – ответил Михаил и крикнул негромко: – Эй, народ, где прячетесь?

– Тут! Тут мы! – донеслось из темноты так же негромко.

Друзья пошли на голос и скоро наткнулись на ложбинку, в которой затаились спасшиеся. Афанасий с радостью узрел Хитрована и Андрея живыми и, похоже, невредимыми. Он обнялся с каждым поочередно, похлопал крестников и племянников по влажным на плечах рубахам и присел в тесный кружок. Кто-то из молодежи сохранил на поясе кожаный мешочек с приспособлениями для добычи огня. Надрав сухой травы, разложил ее рядом с кремнем, стукнул по нему кресалом. Искры упали на траву, появился сизый дымок. Склонившись всем миром, подули осторожно. Заплясало на пучке озорное пламя. Его бережно перенесли на подготовленную растопку. Потянулись к костерку закоченевшие руки, отозвались тяжелым мужским духом просыхающие сапоги.

Небо, затянувшееся было тучами, очистилось. Серп молодого месяца повис над головами неприятным напоминанием об иноверцах. Крупные холодные звезды уставились с небосвода, будто чего-то ожидая.

Первым затянувшееся молчание нарушил Андрей.

– Таки не задалась поездочка, – вздохнул он.

– Да, потеряли товар. И сами голы, да босы, да неизвестно где, – поддержал его Хитрован.

– Чего ж неизвестно? Известно. На Волге мы, верстах в двадцати от Хаджи-Тархана, правда, на другом берегу, по течению судя, но это уже ерунда. Рассветет, туда пойдем, – сказал Михаил.

– И что там делать будем?

– К Касим-султану наведаемся. Почто беззаконие чинить позволяет, спросим. Товар обратно потребуем, – ответил Михаил.

– Так он тебе и отдал, – покачал головой Андрей. – Не без его ведома те татаре на нас напали, да и откуда у кочевников быть галере венецианской постройки, как не от хана самого?

– Не хана то люди были. Кайтаки скорее, а они Ширвану подчиняются.

– Это Шипша-гад на нас разбойников навел, – окрысился Хитрован. – Он всю дорогу на берегу с кем-то разговоры тайные вел.

– На Шипшу не клевещи, – одернул его Михаил. – Он честно сражался. Пока все за борт сигали, с саблюкой малой на разбойников кинулся. Две стрелы на моих глазах принял. Честный был купец. А галеру и угнать можно, у того же Касим-султана.

– Прав Михаил, не след нам в Хаджи-Тархан соваться. Если замешан Касим в разбое, сам нас порешит по-тихому, чтоб не трепались. У разбойничков соглядатаи везде. На базарах, в заведениях едальных, просто по деревням. Если прознают о том, что мы идем правды искать, точно прибьют. Да бросят в степи воронам на съедение. Нет на них управы, – грустно подытожил Афанасий.

Купцы, грустно покивав головами, согласились. Затихли.

– А Мехметка где? – спохватился он.

– За борт он упал, видел я, – откликнулся кто-то из племянников. – Наверное, утоп али в полон попал.

– Ежели в полон попал, то вывернется, умен. А вот ежели утоп…

– Чего о персе горевать, впору о себе думать. Что делать-то будем? – не выдержал кто-то.

– Надо к самому Ширван-шаху в Шемаху[21] подаваться, – сказал Михаил. – Только он наша надежа.

– Это почему еще? При чем тут сиятельный Фаррух[22], царь шемаханский?

– А вы тех людей на галере разглядели?

– Нет, не разглядели. Не до того было, чтоб их разглядывать, животы спасали, – понеслось со всех сторон.

– А я вот разглядел. Не татаре то были. Не похожи они на ордынцев ни одежей, ни ликом, ни оружием. На кайтаков смахивают.

– То-то я удивился, – припомнил Афанасий, – клинки у них тоньше, длиннее, и изгиб не тот. Еще подумал, что у османов они те клинки взяли, а оказывается, могли сами отковать. Они там умеют. А что их в Волгу-то занесло?

– А черт их знает. Наверное, промысел разбойный, а может, просто торговать ходили в Орду или с поручением каким. Возвращались, увидели нашу зарубу с татарами местными, да и решили случаем воспользоваться.

– Выходит, татаре нас травили, а кайтаки поймали?! – хлопнул себя по колену Хитрован и засмеялся. – В засаде, значит, сидели, пока мы друг друга грызли, а потом, когда оба ослабли, из-за косы-то и выскочили… Ой, не могу! – Купец смеялся, по-козлиному тряся бороденкой и дергаясь всем телом.

– Сложно как у них все. Тут Большая Орда, там Ногайская, тут кайтаки, там команы. Чуть оступился, в соседнее княжество ногой попал, – молвил кто-то из племянников.

– А у нас что, по-другому? Ростов, Ярославль, Москва, Тверь – как одеяло лоскутное, все поделено, и за черту ступить не моги, прибьют. А народ-то один, – возразил Андрей.

– Тебе в Эфиопию надо, – опять засмеялся Хитрован, но уже потише. – Там все на одно лицо, черные, как сажей вымазанные, и просто-о-о-ор. Жарко только до невозможности.

– Не отвлекайтесь, православные, – вернул их к действительности Афанасий. – Что решаем? В Шемаху идти?

– Там и посол есть, Василий Панин. Самим Иваном Васильевичем отправленный. Пусть он за нас пред Ширван-шахом стоит, за товар наш да за друзей плененных похлопочет, – добавил Михаил. – Для того и поставлен.

– Так он же московский, – котом зашипел Хитрован.

– То да, московский, – кивнул Михаил. – Да только мы ему должны милее быть, чем басурмане.

– Должны-то должны, да как на деле сложится? – покачал головой Андрей. – С Москвой нонеча не все так просто.

– Как бы ни сложилось, терять уже нечего, – вздохнул Афанасий.

– Это вам, босякам, терять нечего, – возразил Хитрован. – В долг живете. А у некоторых в Твери еще товар остался, деньги и хозяйство в порядке. Есть за что поберечься.

– Ну, а ты, Андрей, что скажешь? – спросил Афанасий.

– Мне б тоже уже на печку, кости старые греть. Только начали мы путь вместе, вместе его и заканчивать. Давайте пойдем до Шемахи, поговорим с Василием, челом Фарруху Йасару ударим. Поможет он нам товара вызволить хоть часть – продадим и вернемся в Тверь. Нет – так попросим у Хитрована в долг на дорогу обратную. Все равно отсюда до столицы ширванской ближе, чем до дому. Да не куксись ты, Хитрован, свои ж люди – вернемся, отдадим.

– А как пойдем? – спросил Хитрован, делая вид, что предложение Андрея его нисколько не расстроило. – Сушей али водою?

– Сушей трудно, горы скоро начнутся. Чтоб их перевалить, время нужно, да еда, да вещи теплые, а на нас только рубахи, считай. Днем еще ничего, а ночами померзнем, – ответил Михаил, который, как оказалось, хорошо знал эти края.

– Корабля дожидаться будем?

– Если кто из наших уцелел, – взял слово Андрей, – весть о том, что шалят под Хаджи-Тарханом, уже разнеслась по округе. А даже если не уцелел, все равно разнеслась. Вынесло на берег обломки да тела мертвые. Такое не спрячешь. Значит, суда отстаиваться будут, в караван собираться большой, чтоб отпор можно было дать в случае чего.

– Ден семь проваландаемся, не меньше, – согласился Хитрован. – Да и возьмут ли на борт за спасибо? Денег-то кот наплакал.

– Вот если б лодку… – предложил Михаил. – Десятивесельную, например. Все сядем да подналяжем дружно. Нас не то что лодки, галера – и та не догонит. На такой и в море выйти можно. Если в виду берега держаться и вдаль не отплывать…

– Ишь размечтался, – бросил Хитрован. – Где ты такую посудину возьмешь?

– Тут люд хоть и кочевой, а к реке близко живет, и море рядом. Если по берегу пошукать, наверняка такую отыщем, – пробормотал Михаил.

– А кто тебе ее даст? – сварливо поинтересовался купец.

– А кого я спрашивать буду? Срежу, и все дела.

– Как бы голову не срезали за такое озорство, – вздохнул Андрей.

– Семи смертям не бывать, одной не миновать. Да и все веселее, чем причитания тут ваши слушать. Пойду на поиски, пока рассвет не пришел. – Михаил вскочил, поправил на боку чудом сохранившуюся саблю и начал карабкаться на склон.

– Погоди, я с тобой! – воскликнул Афанасий, спешно натягивая ссохшиеся до хруста сапоги.

– Надо оно тебе? – спросил Михаил, уже возвышаясь над краем лощины.

– Ты со мной в деревню за товаром пошел, теперь я тебя одного не отпущу.

– Они пушечку мою любимую умыкнули, как было не пойти? – улыбнулся Михаил, помогая другу выбраться из лощины.

– Куда пойдем-то – вниз по течению али вверх?

– Да тут куда ни пойди, везде земли татарские. Лодку днем с огнем не сыскать. Боюсь, мы сегодня весь их флот, какой был, до самого моря перетопили.

– И поделом.

Михаил кивнул, соглашаясь.

– Так пойдем-то куда? – снова спросил Афанасий.

– А давай вверх? По течению спускаться легче, ежели лодку найдем.

Друзья повернули в нужную сторону и пошли шагом бывалых ходоков, держа спины ровно, согнув руки в локтях и ступая вначале на пятку, затем перенося вес на носок. Под ноги они не глядели, зная, что чутье само пронесет мимо ям и колдобин, а вот если глядеть, свалишься неминуемо. Любой, кто попробовал бы идти с ними рядом, в едином ритме, скоро отстал бы и задохнулся, корчась от колющей боли в правом боку, но некому было составить им компанию. Берег был пуст и безжизнен.

– Слушай, Афоня, – Михаил нарушил затянувшееся молчание. – Эвон уже сколько отмахали, а жилья нет как нет.

– Ну? – откликнулся тот, сохраняя ровность дыхания.

– Ты не помнишь, мы мимо деревень каких не проплывали?

– Нет, – ответил Афанасий.

– Что нет? Не проплывали или не помнишь? – спросил Михаил и остановился.

– И то и другое нет, – ответил тот, поворачиваясь к другу. – А ты отчего дерганый такой? Гнетет тебя что?

– Не гнетет, с чего ты взял, передряги эти просто… Устал.

– Гнетет, я ж вижу. И удивляюсь. Ты купцом не первый год ходишь, всякого навидаться да натерпеться уже должен был…

– Тш-ш-ш. – Михаил приложил палец к губам. – На потом исповедь оставим. Слышишь, вроде скотина какая-то?

– Скотина? – Афанасий прислушался. – Да, кажись, мычит кто-то. А звук откель?

– Да вот вроде оттеда. – Михаил флюгером развернулся вслед за своим вытянутым пальцем.

Они поспешили в ту сторону, стараясь не очень высовываться над чахлыми кустами, коими густо зарос весь берег. Как знать, может, дозор стоит?

Вдалеке между деревьями мелькнули тусклые огоньки. Друзья остановились, замерли, вглядываясь, вытянув шеи, как суслики. Разглядели наскоро вбитые в землю столбы с плошками, в которых тлели неяркие огоньки. Десятка три крытых войлоком повозок на огромных деревянных колесах без спиц. Они стояли рядами и образовывали некое подобие улиц, где шатры над повозками были как бы жилыми домами, а те, что со скарбом, – вроде сараев и заборов. В центре этого «городка» была площадка, на которой горел большой костер. Вокруг бродили смутные тени, не иначе стража.

Внутри некоторых войлочных хижин горели очаги, выбрасывая сквозь круглые отверстия в потолке струйки белесого дыма, вынося оттуда запахи жареного мяса. У купцов, не отведавших с утра маковой росинки, забурчало в животах.

Невдалеке они углядели стадо выпряженных из повозок быков с огромными кривыми рогами и горбами сала на загривках. А где-то невдалеке блеяли невидимые в темноте овцы. Похрапывали лошади. Кудахтали куры в специальных садках, притороченных к задкам иных телег. По меркам кочевников, это было очень большое стойбище.