Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Множественные умы Билли Миллигана

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Киз Дэниел / Множественные умы Билли Миллигана - Чтение (стр. 24)
Автор: Киз Дэниел
Жанры: Биографии и мемуары,
Современная проза,
Психология

 

 


– Ах так? А что с деньгами от второго ограбления? Они тоже исчезли, но не на оплату счетов.

– Мальчики объяснили тебе.

Рейджен чувствовал, что из него пытаются сделать дурака. Он в ярости метался по квартире, требовал, чтобы ему сказали, кто крал его время. Артур спросил Томми, Кевина и Филипа, но все трое отрицали, что крали время у Рейджена. Филип описал блондинку, которую он видел в машине:

– Она была похожа на заводилу в компании.

– Ты не должен был вставать на пятно, – сказал Артур.

– Черт возьми, я и не хотел вставать! Я просто оказался в машине с этой шлюхой, сам не зная почему. Как только я понял, что происходит, сразу же исчез.

Томми сказал, что купил этой девице гамбургер, думая, что у кого-то из них с ней свидание.

– Но это продолжалось всего минут двадцать. Деньги уже лежали в моем кармане.

Артур сказал:

– Несколько дней все остаются дома. Мы должны разобраться в том, что происходит. Никто не смеет выйти, пока мы не узнаем, кто крадет время у Рейджена.

– Но, – возразил Томми, – ведь завтра четвертая годовщина свадьбы Дороти и Дела. Кэти звонила и напомнила– я обещал встретиться с ней в Ланкастере, она поможет мне выбрать подарок.

Артур кивнул:

– Хорошо, позвони ей и скажи, что ты встретишься с ней, но не бери с собой слишком много денег. Только такую сумму, которая понадобится. И возвращайся как можно скорее.

На следующий день Томми встретился с Кэти в Ланкастере, и они пошли в магазин, где купили красивое постельное покрывало из шенили. Кэти сказала, что почти в этот же день четырнадцать лет назад их мать стала миссис Челмер Миллиган.

После обеда с Дороти и Делом и спокойной, приятной встречи с Кэти, Томми сел в машину и стал ждать, когда Аллен придет, чтобы отвезти его обратно, в «Ченнингуэй».


Как только Аллен добрался до квартиры, он рухнул на кровать…

А проснулся Дэвид. Он не знал, почему ему так плохо. Случилось что-то нехорошее, но он не знал, что именно. Он бродил по квартире, пытался поговорить с Артуром, или Алленом, или Рейдженом, но никто ему не ответил. Все были очень сердиты друг на друга. Потом он увидел пули для пистолета Рейджена в пластиковом пакете под кушеткой и пистолет под красным креслом. Дэвид знал, что это было очень плохо, потому что Рейджен всегда держал свое оружие под замком.

Он вспомнил, что Артур всегда говорил ему:

– Если случится какая-нибудь неприятность или кто-то совершает что-нибудь плохое и ты не можешь никого из нас позвать на помощь, звони «бобби»…

Артур называл полицейских «бобби», как говорят в Англии. Дэвид нашел номер полиции на бумажке рядом с телефоном, поднял трубку и набрал номер. Когда на другом конце ответили, Дэвид сказал:

– Кто-то здесь делает плохие вещи. Что-то здесь происходит. Все плохо.

– Где вы находитесь?

– Оулд-Ливингстон-авеню, «Ченнингуэй». Что-то ужасно нехорошее. Но не говорите никому, что я звонил вам.

Он повесил трубку, посмотрел в окно и увидел густой туман. Ему было жутко.

Через некоторое время Дэвид сошел с пятна, пришел Денни и стал рисовать, хотя и было уже поздно. Потом он сел в гостиной смотреть телевизор.

Услышав стук в дверь, он удивился. Посмотрел в глазок и увидел мужчину с коробкой для пиццы в руке. Денни открыл дверь и сказал:

– Я не заказывал пиццу.

Он пытался помочь мужчине, который искал Билли, но тот прижал его к стене и приставил пистолет к его голове. В дверь ворвались полицейские с оружием, а приятная женщина сказала ему, что он имеет право молчать. Поэтому он и молчал. Потом двое мужчин посадили его в машину и очень медленно повезли сквозь густой туман в полицейский участок.

Денни не имел представления, почему его арестовали и что происходит, но он сидел в камере, пока не пришел Дэвид, чтобы посмотреть, как тараканы бегают кругами. Скоро придут Артур, Рейджен или Аллен и выведут его отсюда. Дэвид знал, что он не был плохим мальчиком. Он вообще ничего плохого не сделал.

КНИГА ТРЕТЬЯ За чертой безумия

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

В первые недели 1979 года писатель часто навещал Билли Миллигана в Афинском центре психического здоровья. Учитель рассказывал ему о прошлом, описывая, что видели, думали и делали другие с самого начала; при этом все они – за исключением Шона, который был глухим, – слушали и узнавали свои истории.

Учитель все увереннее отзывался на имя Билли. Порой случались переключения, когда кто-то другой говорил с писателем, но Билли чувствовал, что чем дольше он сможет оставаться цельным, свободным от враждебности и страха – что, собственно, и вызывало неуправляемые переключения, – тем быстрее сможет овладеть собой и начать новую жизнь. Деньги от продажи картин помогут ему после выздоровления.

Билли читал, штудировал медицинскую литературу, делал утренние пробежки, занимался спортом и живописью. Он нарисовал Артура, Денни, Шона, Адалану и Эйприл, купил модели молекул в университетском книжном магазине и стал самостоятельно изучать физику, химию и биологию. Приемник для персональной радиосвязи позволил ему установить контакт с другими радиолюбителями – Билли говорил с ними о борьбе против насилия над детьми.

Прочитав в местной газете, что «Убежище сестер» – афинская организация для женщин, которых избивают мужья, – испытывает трудности с оплатой счетов и потому может быть закрыто, Билли пожертвовал сто долларов.

Но когда «сестры» узнали имя жертвователя, они отказались принять деньги.

10 января, немногим более чем через месяц после его перевода в Афины, Билли открыл счет в банке на имя Фонда борьбы с насилием над детьми и вложил тысячу долларов. Это была часть пятизначной суммы, которую он получил от одной женщины в Коламбусе. Женщина намеревалась открыть художественную галерею и приехала в Афинский центр психического здоровья, чтобы купить картину «Грация Кэтлин».

Кроме того, Миллиган заказал партию наклеек на бамперы, – черные буквы на желтом фоне:

ОБНИМИ СЕГОДНЯ СВОЕГО РЕБЕНКА.

ЭТО НЕ БОЛЬНО.

ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ ОСТАНОВИТЬ НАСИЛИЕ

НАД ДЕТЬМИ. БИЛЛИ

Билли часто разговаривал с молодыми пациентками. Медсестры и помощники психиатров знали, что молодые женщины заигрывают с ним, соревнуясь между собой за его внимание. Медсестра Пэт Перри заметила, что Мэри, бывшая студентка факультета антропологии, выходит из депрессии, когда появляется Билли и разговаривает с ней. Миллиган восхищался интеллектом Мэри, часто спрашивал у нее совета, как и она у него. Билли скучал, когда Мэри выписали в январе, но она пообещала приходить в клинику.

Когда Учитель не беседовал с Мэри, доктором Колом или с писателем, становилось скучно, раздражало ограничение свободы, и он вновь опускался до уровня Денни, Дэвида или «распавшегося» Билли – так оказывалось проще разговаривать с другими пациентами. Работники клиники, ближе знавшие Билли, заметили, что в состоянии Денни или Дэвида он особенно остро сочувствовал другим пациентам – знал, когда они были расстроены, подвержены боли и страху. Одна из молодых пациенток порой убегала из незапертой палаты в состоянии паники или истерии, и тогда Билли подсказывал, где ее найти.

– Дэвид и Денни – часть меня, способная сопереживать, – объяснял писателю Учитель. – Они чувствуют, откуда идет боль. Когда кто-то уходит или расстроен, появляется как бы маяк в том месте, где он находится, и Денни или Дэвид просто указывают правильное направление.

Однажды вечером после ужина Дэвид сидел в гостиной, как вдруг ему показалось, что одна из пациенток выбежала из палаты и подбежала к перилам лестницы, круто спускающейся с третьего на первый этаж. Рейджен, считавший Дэвида немного странным из-за его дара избирательного предвидения, понял: то, что видит сейчас Дэвид, вполне реально. Он встал на пятно, бросился по коридору, поднялся по ступенькам, распахнул дверь и выбежал в прихожую.

Кэтрин Гиллотт, помощник психиатра, сидевшая в кабинете рядом с выходом, вскочила из-за стола и побежала следом за ним. Она выбежала в коридор в тот момент, когда Рейджен схватил девушку, которая уже падала через перила. Он крепко держал ее и тащил наверх. Когда Гиллотт привела ее в палату, Рейджен ускользнул…

Дэвид чувствовал боль в руках.

В дополнение к общей терапии, которую доктор Кол использовал с самого начала с целью укрепления способности Билли контролировать свое сознание, использовалась и гипнотерапия, а также аутотренинг, помогающий снять излишнее напряжение. Еженедельная групповая терапия с двумя другими множественными личностями дала Билли возможность лучше понять свое состояние, наблюдая, как подобный синдром проявляется у других. Все реже и реже случались переключения, и Кол чувствовал, что его пациент поправляется.

Когда Билли-Учитель стал жаловаться на ограничения, доктор Кол постепенно стал расширять его привилегии, сначала позволив покидать здание в сопровождении, а затем и самостоятельно, расписавшись при уходе, как это делали другие пациенты. Получив право на короткие прогулки по территории клиники, Билли использовал это время, чтобы проверить уровень загрязнения в разных местах по реке Хокинг. Он составлял планы посещения занятий в Университете штата Огайо весной 1979 года, чтобы изучать физику, биологию и искусство, стал строить диаграммы своего настроения.

В середине января Билли убедил доктора Кола позволить ему выходить в город – многим пациентам это разрешалось. Ему нужно было подстричься, зайти в банк, увидеться со своим адвокатом, купить книги и материалы для рисования.

Сначала Билли разрешили уходить в город только в сопровождении двух сотрудников клиники. Все шло хорошо, и вскоре Кол позволил ему уйти с одним сопровождающим. Всем казалось, что проблем не было. Несколько школьников, узнавших его по портретам в газетах и по телевидению, помахали рукой – Билли было приятно. Может быть, не все ненавидели его за то, что он сделал, не все общество было против него.

Наконец Билли попросил, чтобы его терапия продвинулась дальше. Он доказал, что является послушным пациентом, научился доверять окружающим. Теперь доктор должен показать, что и ему можно доверять. Ведь другим пациентам, даже с более серьезными психическими расстройствами, разрешалось выходить в город без сопровождения – почему же ему нельзя?

В конце концов доктор Кол согласился.

Чтобы подстраховаться от недоразумений, доктор Кол связался с суперинтендантом клиники Сью Фостер и правоохранительными органами. Были поставлены условия: клиника должна уведомлять полицию в Афинах и комиссию по условно-досрочному освобождению в Ланкастере каждый раз, когда Миллиган покидает клинику без сопровождения и когда возвращается обратно. Билли согласился с этими правилами.

– Нужно все предусмотреть, Билли, – сказал Кол, – подумать о том, с чем ты можешь столкнуться на улице.

– Что вы имеете в виду?

– Давай представим, что может случиться и как ты отреагируешь. Предположим, ты идешь по Корт-стрит. Тебя увидела женщина, узнала, подошла к тебе и без всякого предупреждения дала тебе пощечину. Ведь ты понимаешь, что это возможно? Люди знают, кто ты. Что ты сделаешь?

Билли дотронулся рукой до щеки.

– Я отойду в сторону и пройду дальше.

– Допустим. А предположим, к тебе подошел мужчина, обозвал тебя грязным словом, назвал насильником, ударил тебя и сбил с ног. Как ты поступишь?

– Доктор Кол, – сказал Билли, – я не хочу в тюрьму. Я останусь лежать и буду надеяться, что он продолжит свой путь и оставит меня в покое.

Кол улыбнулся:

– Похоже, ты кое-чему научился. Что ж, пора это доказать.

В первый раз, когда Билли вышел в город один, он почувствовал и опьянение свободой, и страх. Он аккуратно переходил улицы, чтобы не привлечь внимание полицейского, просто кожей чувствовал проходящих мимо него людей, моля Бога, чтобы никто не напал на него. Если это случится, Билли не будет отвечать – он сделает именно то, что обещал доктору Колу.

Билли приобрел принадлежности для рисования, потом пошел в парикмахерскую «Усы твоего папы». Норма Дишонг заранее позвонила и предупредила менеджера и персонал, что Билли Миллиган придет к ним подстричь волосы. Присутствующие здоровались с ним: «Привет, Билли!», «Как дела, Билли?», «Эй, Билли, хорошо выглядишь!»

Бобби, молодая женщина, которая его подстригала, разговаривала с ним дружелюбно и даже отказалась от платы за стрижку. Она сказала, что он может приходить в любое время, без предупреждения, и она всегда подстрижет его бесплатно.

На улице несколько школьников, узнавших его, улыбнулись и помахали ему рукой. Он вернулся в клинику, чувствуя себя потрясающе. Не случилось ни одной из тех страшных вещей, к которым доктор Кол готовил его. Все и дальше будет хорошо.


19 февраля Дороти приехала одна навестить сына. Билли записал на пленку их разговор. Он хотел больше узнать о своем детстве, чтобы понять, почему его отец, Джонни Моррисон, покончил с собой.

– Ты создал собственный образ отца, – сказала Дороти. – Иногда ты задавал мне вопросы, и я, насколько могла, отвечала на них, но никогда не подрывала его репутацию. Я никогда не говорила о нем плохо. Зачем причинять детям боль? Ты создал свой образ отца, и это был твой папа.

– Расскажи мне еще, – сказал Билли. – О том времени во Флориде, когда ты отдала ему все свои деньги, чтобы он мог отправиться в турне, а в доме не оставалось ничего, кроме банки тунца и коробки макарон. Он вернулся с деньгами?

– Нет. Он отправился в дачно-курортные районы. Я не знаю, что там произошло, но он вернулся с…

– Зачем он поехал туда?

– Это высоко в горах Катскилл, отели в еврейском секторе. Он поехал туда, чтобы делать свою работу – заниматься шоу-бизнесом. Именно тогда я получила письмо от его агента, там было сказано: «Я никогда не верил, что ты сделаешь такое, Джонни». Не знаю, что там случилось. Когда он вернулся, то был еще более подавленным, чем всегда, и так продолжалось все время.

– Ты читала его предсмертное письмо? Я слышал от Гэри Швейкарта, что в нем названы имена всех людей…

– Были имена некоторых, кому он задолжал. Но никого из ростовщиков, хотя я знала, что были и такие. Мы ездили с ним – я сидела в машине, Джонни шел отдавать долг. И каждый раз места были разные. Он платил карточные долги. Сначала я думала, что меня обяжут платить эти долги, но не собиралась платить их. Не я залезала в эти проклятые долги. Я помогала ему, чем могла, но не хотела отбирать деньги от вас, детей.

– Ну, – усмехнулся Билли, – ведь у нас еще была банка тунца и коробка макарон.

– Я вернулась на работу, – продолжала Дороти, – и у нас появилось немного денег. К тому времени я уже могла позволить себе купить продукты, продолжала работать и содержать семью. Именно тогда я перестала отдавать ему свою зарплату. Я давала ему деньги на уплату аренды, а он платил лишь половину.

– А другую половину проигрывал?

– Или проигрывал, или отдавал кредиторам – не знаю; сколько ни спрашивала, никогда он честно не отвечал. Один раз компания, собирающая долги, хотела забрать мебель; я им сказала: валяйте, берите! Но парень не мог этого сделать, потому что я плакала, к тому же была беременной Кэти.

– Некрасиво поступал Джонни… – заметил Билли.

– Да уж, – вздохнула Дороти, – что было, то было.


После двух с половиной месяцев пребывания в Афинском центре психического здоровья Билли «терял» все меньше и меньше времени. Тогда он стал просить доктора Кола перейти к следующей стадии терапии – предоставить ему отпуск. Другие пациенты (многие из которых демонстрировали значительно меньший прогресс) имели возможность проводить уик-энды дома, вместе с родственниками. Доктор Кол согласился, что его поведение, адекватность восприятия реальности и длительная стабилизация в принципе давали основание для отпуска. Билли разрешили провести несколько уик-эндов в доме Кэти в Логане, в двадцати пяти милях северо-западнее Афин. Он был вне себя от радости.

В один из выходных Билли попросил Кэти показать ему копию предсмертного письма Джонни Моррисона, которую, как ему было известно, она получила из адвокатской конторы. До того дня она отказывалась показать ему письмо, потому что боялась, что оно его расстроит, но, слушая, как Билли говорит о страданиях Дороти, о том, каким отвратительным отцом был Джонни Моррисон, Кэти разозлилась. Она всю свою жизнь бережно хранила память о Джонни. Настало время для Билли узнать правду.

– Вот, – сказала Кэти, бросив толстый конверт на кофейный столик, и оставила Билли одного.

В конверте было письмо Гэри Швейкарту из офиса судебно-медицинского эксперта округа Дейд, штат Флорида, а также документы: четыре отдельные страницы инструкций четырем разным людям, письмо на восьми страницах мистеру Хербу Pay, репортеру из «Майами ньюс», и записка на двух страницах, найденная разорванной, но потом склеенная в полиции. Это оказалось частью второй записки мистеру Pay, которая так и не была дописана.

В инструкциях содержались указания относительно выплат самых больших долгов, наименьший из которых составлял двадцать семь долларов, а наибольший – сто восемьдесят долларов. Записка какой-то Луизе заканчивалась словами: «И последняя шутка. Малыш говорит: "Мама, что такое оборотень?" Мать отвечает: "Заткнись и причеши свое лицо"».

Записка к мисс Дороти Винсент начиналась с инструкций по выплате долгов из страховки Джонни и заканчивалась так: «Моя последняя просьба – кремируйте меня. Я бы не выдержал ваших танцев на моей могиле».

Фотокопия письма мистеру Хербу Pay из «Майами ньюс» в некоторых местах, помеченных здесь звездочками (***), была нечитаема:

М-ру Хербу Pay «Майами ньюс»

Уважаемый сэр!

Нелегко мне писать это. Мой уход может показаться проявлением малодушия, трусости, но поскольку весь мир вокруг меня рушится, ничего другого не остается. Моя небольшая страховка – это моя единственная надежда на то, что трое моих детей – Джеймс, Уильям и Кэти Джо – будут хоть какое-то время обеспечены. Если возможно, не могли бы вы проследить, чтобы их мать, Дороти Винсент, не приложила к ним руку! Она водится с людьми, которые околачиваются там, где она работает, – «Плас-Пигаль» на Майами-Бич – и будут рады разделить с ней эти деньги! Продюсеры, ростовщики и т. д. Ради этих людей она разбила семью, и поверьте мне, я прилагал все мои силы, чтобы сохранить ее.

История достаточно печальная: детей я люблю всем своим сердцем, и тот факт, что их рождение не освящено браком, она хочет использовать в качестве уловки, чтобы приобрести известность, которая, как она думает, будет способствовать ее карьере! Далее: еще перед рождением нашего первого ребенка я много раз пытался убедить ее выйти за меня замуж (после того, как она обвиняла меня в том, что в первую же нашу встречу я сделал ее беременной), но она всегда находила отговорки, чтобы избежать этого (все это и последующее содержится в моих письменных показаниях, переданных мной моему адвокату М. X. Розенхаусу из Майами). Я представил ее моей семье как свою жену, потому что, когда ребенок родился, я хотел поехать в какой-нибудь небольшой город, жениться на ней и узаконить ребенка. К этому времени я успел очень полюбить малыша***

И опять она находила отговорки: «Кто-нибудь, кто нас знает, может прочесть об этом в газетах» и т. д. Наконец родился второй ребенок, и первые две недели неизвестно было, выживет ли он, но Бог был с нами, и сейчас он жив и здоров. Расценив это как предупреждение нам, я снова предложил ей пожениться. К этому времени у нее уже были другие отговорки. Она постоянно пила, исчезала куда-то из клуба, и когда она была в таком состоянии, детям было опасно с ней оставаться. Не один раз, когда она била детей, – а она била всей рукой, а не ладонью, – я вынужден был грозить ей, что побью ее, если она не перестанет. Поверьте, моя жизнь была сущим адом. Это стало сказываться на моей работе – качество ее стало быстро снижаться; я знал, если это будет продолжаться, я в конце концов убью ее. Я хотел ***, но она умоляла меня иметь терпение. Мы поместили детей в чудесный детский сад в Тэмпе, штат Флорида, и поехали в гастрольный тур. Со мной она смогла работать в приличных ночных клубах и театрах. А потом она забеременела девочкой.

Мы вернулись в Майами, и после рождения третьего ребенка она наняла женщину позаботиться о детях. Взяв с нее клятву, что она не будет связываться с посетителями, я отпустил ее обратно, петь в «Плас-Пигаль». Почти сразу же она вернулась на прежний путь – пила, дралась, болела, пока наконец не свалилась и ее не отправили в больницу с диагнозом «гепатит первой стадии». Она едва выкарабкалась – в течение нескольких недель после больницы находилась под постоянным наблюдением врача. Наконец она вернулась и сказала, что доктор посоветовал ей вернуться к работе, чтобы она успокоилась, поскольку расходы увеличиваются, и если она иногда выпьет коктейль, это ей не повредит! Я был против, поэтому, не сказав мне, она подписала контракт, опять в «Пигаль». Работы в отелях стало меньше, мы поговорили с ней, и я решил отправиться в горы (Нью-Йорк) поработать несколько недель. До этого мы с ней никогда не расставались, и, конечно, в то время я не знал, с каким типом людей она общалась, – сутенеры, ростовщики и т. д. Они стали для нее символом «яркого» образа жизни. Когда я вернулся домой и увидел, какую одежду она себе покупала, – блузки, похожие на мужские рубашки, строгие костюмы, брюки тореро – кажется, это служит сигналом среди этого типа женщин. Я взорвался. С тех пор начался сущий ад.

Из-за постоянного пьянства она снова попала в больницу с операцией по поводу геморроя, но поскольку ее печень была в ужасном состоянии, ей не сразу сделали операцию. Она пролежала там несколько недель. В дни посещений я за ночь проезжал 150 миль, чтобы побыть с ней, напрасно стараясь сохранить семью, – даже тогда она мечтала уйти от меня, чтобы жить так, как ей хочется, – по-новому. В день операции, еще находясь под действием наркоза, она не узнала меня, приняла меня за другого. Ее признания были отвратительны, ниже упасть было уже невозможно. Я пытался ее остановить, говоря ей, что это я (она была в палате), но до нее это не доходило, и она начинала хвастать, как все эти годы дурачила меня. Я никогда не говорил ей об этом из-за детей, и я умолял***

Когда она начала поправляться, я опять заговорил о женитьбе, и она сказала, что говорила со священником и якобы он сказал: «Ты не должна об этом беспокоиться, они – дети Бога». Это звучит неправдоподобно, но, как я уже говорил, она хочет извлечь из этого пользу. Она даже дошла до того, что подала в суд на развод, чтобы это попало в газеты, и без предупреждения заимела «мировую», постаравшись сделать так, чтобы решение суда было вручено мне в день Рождества и я не мог быть с детьми. А в канун Нового года моя маленькая девочка отмечала свой второй день рождения, так она не разрешила мне даже увидеть ее, а потом по телефону рассказывала, как весело провели праздник.

Мистер Pay, вы можете спросить у людей из шоу-бизнеса относительно моей искренности и преданности этой женщине. Но больше я не выдержу. Вы знаете, что здесь бизнес ночных клубов – это мир женщин, и она сумела сделать так, что я потерял две работы. Вы можете догадаться, как она постоянно похвалялась, что, если я буду оспаривать право на детей, она добьется, чтобы меня выгнали из Майами. Она исчезала из дома на три дня, и я дошел до точки, когда уже не могу выносить жизнь и видеть, что ждет моих детей. Я уже делал попытку, но безуспешно. На этот раз я надеюсь, что мне удастся. Чтобы защитить детей, мне пришлось бы терпеть ее. Но я лучше отвечу перед Всевышним за мой грех, чем буду и дальше это терпеть. Моя последняя просьба – пожалуйста, ознакомьте с этим письмом различные агентства, чтобы защитить моих детей.

Да смилуется Господь над моей душой.

Джонни Моррисон.

Билли ошеломило предсмертное письмо отца. Он несколько раз перечитал его. Сначала он пытался скептически отнестись к нему, но чем больше он его читал, тем больше хотел знать. Позднее Билли говорил писателю о своей попытке проверить факты.

Прежде чем покинуть дом своей сестры в Логане, Билли позвонил в Ассоциацию баров во Флориде, чтобы узнать адрес адвоката Джонни Моррисона, но ему сообщили, что адвокат умер. Он позвонил в архив и узнал, что не было никакой записи о брачной лицензии Джонни Моррисона, или Джонни Зохранера.

После нескольких звонков он нашел бывшего хозяина ночного клуба, в котором работал Джонни. Теперь тот человек ушел на пенсию, но у него была лодка в Ки-Бискейн, и он до сих пор доставлял в клуб морские продукты. Он предполагал, что однажды кто-нибудь из детей Джонни спросит его об этом. По его словам, ему пришлось уволить мать Билли из клуба из-за того сорта людей, которых она приводила. Джонни пытался отвадить ее от тех людей, но это было невозможно. Хозяин клуба никогда не видел, чтобы женщина так помыкала мужчиной.

По словам Билли, он нашел еще одного свидетеля – мужчину, который работал в мотеле «Миджет» и помнил его отца. Мужчина припомнил, что телефонные звонки в то Рождество очень огорчали Джонни; это совпадало с утверждением Джонни в письме, что Дороти изводила его телефонными звонками.

Возвратившись в клинику, Билли опять стал терять время. В понедельник утром он позвонил писателю и попросил отложить их встречу.

Писатель приехал в среду и сразу заметил, что Учитель исчез. Перед ним был «распавшийся» Билли. Они поговорили немного, и писатель, надеясь вновь вызвать интерес Учителя, попросил Билли объяснить принцип работы радиотелефона, над которым тот работал. По мере того как Билли подыскивал слова, голос медленно, почти незаметно крепчал, слова произносились более отчетливо и беседа приобретала технический характер. Учитель вернулся.

– Почему вы так удручены? – спросил писатель.

– Я устал. Я не могу уснуть.

Писатель показал на учебник по электронике и радио.

– Кто занимается этим прибором?

– Томми. Доктор Кол разговаривал с ним.

– Кто вы сейчас?

– Учитель, но в очень подавленном настроении.

– Почему вы ушли? Почему появился Томми?

– Моя мать и ее муж – все дело в этом. Ее прошлое… Знаете, мне сейчас все равно. Внутри какое-то напряжение. Вчера я даже принял валиум и спал целый день, а этой ночью не спал до шести утра. Я хотел уйти…

– Все дело в прошлом вашей матери?

– Не только. Меня расстроило решение комиссии по освобождению. Они хотят вернуть меня в Ливанскую тюрьму. Иногда я чувствую, что лучше уж пусть меня туда вернут и покончат с этим. Так или так, лишь бы оставили в покое.

– Но распад на личности – не вариант, Билли!

– Я знаю. Я вижу, что ввязываюсь в какую-то ежедневную гонку, пытаясь делать все. Вот я пишу картину.

Только ее кончаю, еле успеваю вытереть руки, тут же беру в руки книгу по медицине, несколько часов читаю и делаю записи. Потом встаю и начинаю возиться с этим радиотелефоном.

– Вы переутомляетесь. Нельзя делать все сразу.

– Но меня что-то подталкивает делать это. У меня впереди так много лет, чтобы компенсировать все, и так мало времени. Чувство такое, что постоянно надо торопиться.

Он встал и посмотрел в окно.

– И еще одно: так или иначе, надо посмотреть в глаза матери. Не знаю, что я скажу ей, но не могу вести себя, как раньше. Все изменилось: комиссия по освобождению, слушание о моем восстанавливающемся рассудке, а тут еще предсмертное отцовское письмо… Все это рвет меня на части, и трудно оставаться цельным.


28 февраля Билли позвонил своему адвокату и сказал, что не хочет, чтобы его мать завтра утром присутствовала на слушании о пересмотре его дела.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

<p>• 1 •</p>

После повторного слушания, которое состоялось 1 марта 1979 года, срок пребывания Билли Миллигана в Афинском центре психического здоровья был продлен еще на шесть месяцев. Все работающие с ним понимали нависшую угрозу. Билли знал, что, как только его вылечат и выпишут из клиники, последует арест за нарушение условий досрочного освобождения и он будет возвращен в тюрьму еще на три года. Его могут также обвинить в преступлениях, совершенных во время испытательного срока, и присудить еще от шести до двадцати пяти лет за грабежи на придорожных местах отдыха.

Л. Алан Голдсберри и Стив Томпсон, афинские адвокаты Билли, подали ходатайство в окружной суд Фэрфилда отклонить признание Миллигана в своей виновности. Они аргументировали это тем, что в 1975 году суд еще не знал, что имеет дело с множественной личностью, что подсудимый был безумен и не способен в то время защищать себя, поэтому приговор казался тогда справедливым.

Голдсберри и Томпсон дали Билли надежду, что если судья в Ланкастере аннулирует это признание, тогда он будет освобожден после излечения.

Он жил этой надеждой.

Почти в это же время Билли с радостью узнал, что Кэти и ее жених «со стажем», Роб Баумгардт, наконец-то решили пожениться осенью. Билли нравился Роб, и он стал строить планы к их свадьбе.

Гуляя по территории клиники, наблюдая признаки наступающей весны, Билли чувствовал, что плохие времена позади. Ему становилось лучше. В один из уикэндов в доме Кэти он начал рисовать фреску на стене.

Дороти Мур отрицала все, что было сказано в предсмертном письме ее мужа, и даже согласилась на его опубликование. Она сказала, что перед смертью Джонни Моррисон был психически нездоров. У него была связь с другой женщиной – стриптизершей – и он, вероятно, спутал ту женщину с ней, когда писал о людях, которые околачивались вокруг нее.

Билли помирился с матерью.

30 марта, в пятницу днем, возвращаясь в палату, Билли заметил, что на него как-то странно смотрят, шепчутся и вообще атмосфера тревожная.

– Ты видел дневную газету? – спросила одна из пациенток, протягивая ему газету. – Там снова о тебе.

Он с удивлением посмотрел на жирный заголовок на первой полосе «Коламбус диспэч» от 30 марта:


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30