— Погодите! — Ницан предостерегающе поднял руку. — Об обстоятельствах смерти мы поговорим отдельно и подробно. Пока же я прошу вас отвечать на мои вопросы. Кто еще входит в руководство компании?
      — В руководство компании входят мои двоюродные братья Ишти Балу и Нуррикудурр Барроэс, — ответила вдова. — Господин Апсу Баэль-Шуцэрр. Госпожа Сарит Нир-Баэль.
      — Двое последних не являются вашими родственниками, — уточнил Ницан. — Понятно. Что-то изменилось в их служебном положении после смерти господина Барроэса?
      — Ничего, — ответила госпожа Нурит. — Я не входила в правление при жизни Шу. Теперь заняла его место. Все остальные занимают прежние должности. Ишти Балу — вице-президент. Нуррикудурр — управляющий банком. Апсу Баэль-Шуцэрр — коммерческий директор. Сарит — генеральный менеджер.
      — Как давно они входят в руководство компании? — спросил Ницан.
      — Мои кузены — сразу после окончания университета. То есть, еще до того, как мой муж стал президентом «Хаггай Барроэс». Апсу — лет пять, по-моему. Его нашел Шу-Суэн. И Сарит нашел тоже он, совсем недавно. Чуть больше двух лет назад.
      — Может быть, кто-нибудь из них рассчитывал возглавить компанию после смерти вашего мужа?
      — Это невозможно. Традиции семьи Барроэс не допустили бы этого. Нет, согласно семейному праву наследования, занять пост Шу могла только я. И все об этом знали.
      — Почему же невозможно… — пробормотал Ницан. — Не только мужчины смертны. Женщины… — он спохватился. — Да, это неприятно слушать. Но все-таки: а если что-то произойдет с вами (не дай, как говорится, Эллиль)? Кто тогда встанет во главе компании? Ваши дети?
      — У меня нет детей… — резко ответила госпожа Барроэс. — В случае моей смерти владельцем компании, вернее, совладельцами, станут Ишти Балу и Нуррикудурр Барроэс. У них равные права. Вы подозреваете, что они сговорились и убили моего мужа, а теперь собираются убить меня?
      — О строгий и милосердный Баэль-Дин… — пробормотал Ницан. — Я еще ничего не подозреваю. Я всего лишь обратил ваше внимание… — он оборвал сам себя, обреченно махнул рукой. — Неважно. Как я могу подозревать в убийстве каких-то людей, если я, во-первых, не знаю никого из них, а, во-вторых, не знаю, имело ли место убийство? — сыщик шумно вздохнул. — Вы начали с утверждения, что смерть вашего мужа необычна. Что же, давайте начнем с этого. Пожалуйста, поподробнее. Поясните ваши слова.
      Госпожа Нурит Барроэс некоторое время молчала, глядя в сторону. Затем резко повернулась к сыщику — при этом белые вдовьи ленты с легким шелестом свились в спирали — и отчеканила:
      — Он никогда ничем не болел! — при этом Ницан с удивлением уловил в ее голосе плохо скрытое раздражение, даже ярость. Он разочарованно покачал головой:
      — Тысячи людей кажутся здоровыми, а потом вдруг умирают… Каково официальное заключение целителей относительно причин его смерти?
      Вместо ответа госпожа Нурит извлекла из сумочки какую-то бумагу и протянула ее Ницану. Сыщик нехотя взял документ. Это оказалось свидетельство о смерти Шу-Суэна Барроэса, подписанное тремя целителями. Имя Иштари-Каана, чья подпись стояла первой, была Ницану известна, имена остальных не говорили ничего. Хотя вряд пользующийся заслуженным авторитетом Иштари-Каан согласился бы подписать серьезный документ в компании с какими-нибудь проходимцами.
      Причиной смерти мужа госпожи Нурит была указана сердечная недостаточность. Ницан пожал плечами.
      — И что же? — спросил он. — Что тут необычного?
      — Он умер при мне, — резко ответила вдова. — Какая сердечная недостаточность? Я же говорю — он никогда ничем не болел! Мы сидели за столом, за обеденным столом. Шу наклонился, чтобы взять хлеб. В этот момент лицо его вдруг сделалось серым, он откинулся на спинку стула, закрыл глаза. И все, — на этот раз голос вдовы все-таки дрогнул. — Понимаете? Мгновенно. С чего вдруг? Человек потянулся за хлебом? Будто задули свечу…
      — Кто-нибудь еще находился рядом? — спросил Ницан.
      — Мы всегда обедаем вдвоем.
      — Слуги?
      — Он не признавал слуг за обедом. Даже големов.
      Ницан вновь обратился к справке. Слова госпожи Нурит его ни в чем не убедили. Мало ли что: никогда не болел! Просто никогда не жаловался на боли. Не придавал им значения. Вот и доигрался. Свечу задули. Надо же!
      — Сколько лет было вашему мужу? — спросил он.
      — Сорок восемь. Он на двенадцать лет старше меня. Был старше, — поправилась она тут же. Вообще, Ницан успел обратить внимание на то, что Нурит Барроэс тщательно следит за речью и, по всей видимости, не признает двойного толкования своих слов.
      После короткой паузы вдова сказала:
      — Понимаю ваши сомнения, я тоже не сразу пришла к выводу, что с его смертью что-то не так. Поначалу я удовлетворилась объяснением целителей. В конце концов, им виднее, не зря же он платил им деньги.
      Ницан неопределенно хмыкнул. Бывает, что зря.
      — Но вот что я должна вам рассказать… — она некоторое время молчала, потом продолжила: — Семья Барроэс относится к традиционалистам. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?
      Ницан кивнул.
      — Шу-Суэн принял нашу фамилию, когда женился на мне. Таково было условие, которое поставил мой отец. Дело в том, что наследником дома Барроэсов может быть только носитель этого имени, а у меня не было ни братьев, ни сестер. Поэтому отец потребовал, чтобы мой будущий муж принял нашу фамилию.
      — Отказавшись от своей? — уточнил сыщик.
      — Естественно. Шу-Суэн происходил из рода Лагаши… — вдова пожала плечами. — Его это нисколько не смутило. Лагаши — захудалый провинциальный род, говорят, будто его члены когда-то враждовали с Барроэсами. Не знаю, все это история. Шу был человеком современным, всеми этими проблемами нисколько не интересовался. Повторяю, его нисколько не смутила смена имени.
      Видимо, наследство Барроэсов стоило отказа от родового имени. Впрочем, Ницана никоим образом не интересовал моральный облик покойного. А какое отношение имеет вероисповедание семьи Барроэсов к смерти мужа госпожи Нурит, он пока не понимал.
      Между тем вдова извлекла все из той же сумочки аккуратно сложенную бумагу, развернула ее и передала сыщику. Это оказалось обязательство на неразглашение информации, которую частный детектив Ницан Бар-Аба получит от госпожи Нурит Барроэс в ходе расследования обстоятельств смерти ее мужа Шу-Суэна Барроэса.
      Ницан тяжело вздохнул. Ему очень не хотелось подписывать никаких бумаг, но решение уже было принято. Бутылка лагашской горькой и аванс, призывно поблескивавший на столе, сделали свое дело.
      — Если я во что-то вляпался, Лугаль, виноват в этом окажешься ты… — пробормотал он, ставя свою подпись внизу листа. — Кто тебя просил налагать воспитательные заклятия? Тоже, нашелся блюститель морали… Ладно, — сказал он громче, обращаясь к госпоже Барроэс. — Как видите, я подписал, а значит — взялся за ваше дело. Может быть, теперь вы объясните мне причины ваших подозрений? Что вас не устраивает в заключении врачей? Что заставило вас вдруг обратиться в полицию, к частным детективам?
      — Разумеется, я обратилась не вдруг, — ответила вдова. — Как я вам уже говорила, мой муж стал традиционалистом. Но недавно я обнаружила вот это… — Нурит Барроэс положила на стол довольно объемистый сверток. — Взгляните, господин бар-Аба, и вы сами убедитесь, что у меня возникли веские причины для тревоги.
      Ницан не притронулся к свертку. С похмелья его подозрительность к посторонним лицам и сомнительным предметам возрастала многократно — даже если указанные предметы принадлежат столь очаровательным особам, как госпожа Барроэс. Дважды такая осторожность спасла его от преждевременного путешествия в царство Эрешкигаль. Вместо того, чтобы срывать оберточную бумагу, он внимательнейшим (насколько это было возможно после вчерашнего вечера и сегодняшнего пива) образом присмотрелся к даме, ухитрившейся столь грациозно расположиться в чудовищном сооружении, выполнявшем функции кресла для посетителей. Было в ней нечто особенное, внутренняя сила, поначалу незаметная, маскировавшаяся внешним лоском и изяществом.
      — Мой муж никогда не интересовался магией, — сказала она вдруг. — Как, впрочем, и я. Тем более, культовыми предметами, не имеющими отношения к традиционализму. Потому-то меня так удивило то, что находится в этом свертке. Прошу вас, посмотрите. Не бойтесь, это неопасно. Во всяком случае, со мной ничего не произошло.
      «Пока не произошло», — мысленно поправил Ницан, настроение которого после упоминания госпожой Нурит магии резко ухудшилось. Он осторожно протянул руку к свертку и тотчас ощутил легкое покалыванье в кончиках пальцев. Магическое поле. Посетительница права. Тем меньше оснований вот так, без всяких мер предосторожности, вскрывать пакет. Ницан молча поднялся со своего места, боком подошел к спешно застеленной постели. При этом он не отрывал взгляда от стола. Попытался нащупать под подушкой полицейский жезл. Спустя несколько томительных мгновений, во время которых пальцы хватали пустоту, Ницан вспомнил, что жезла под подушкой нет. Очередная попытка извлечь его из затопленной раковины успехом не увенчалась. Лугальбанда не верил в то, что его другу магический жезл может понадобиться для чего-либо, кроме снятия заклятий с алкогольных напитков.
      Получив очередной хороший удар по пальцам, Ницан обреченно вернулся к столу. К счастью, в кармане отыскался почти стертый кусок мела, подаренный ему юной колдуньей Астаг. Сыщик очертил вокруг свертка пентаграмму, затем нарисовал в верхнем углу стилизованную голову быка. Бык получился забавный. Веселый, во всяком случае. Правый глаз его залихватски подмигнул Ницану. Сыщик надеялся, что веселый характер охранительного изображения не ослабит его эффективности.
      — Вы бы отошли… — буркнул он. — Понимаю, что в прошлый раз с вами ничего не случилось, но мало ли…
      Вдова вскинула руки вверх так, что широкие рукава верхнего платья-накидки упали на плечи, и продемонстрировала сыщику по десятку охранительных браслетов.
      — Мы традиционалисты, — повторила она. — По-моему, вы меня слушали невнимательно.
      — Зато я — не традиционалист, — угрюмо сообщил Ницан. — И находимся мы у меня дома. Еще раз прошу вас отойти. Если бы вы знали, сколько традиционалистов… — он не окончил фразы, но выразительно махнул рукой.
      Госпожа Нурит опустила руки. Видимо, ей хотелось поспорить. Но она подчинилась. Подождав, пока посетительница оказалась у двери, рядом с косо висевшим на одном кривом гвоздике охранительным амулетом, Ницан продолжил манипуляции со свертком. Мелок завис в трех ладонях от поверхности стола, светящиеся нити, мгновенно опутали подозрительный предмет. Бык направил криво намалеванные рога в сторону свертка. Морда его обрела грозное выражение, но через мгновение он не удержался и снова весело подмигнул Ницану: дескать, не боись, сыщик, не так страшен бык, как его малюют. Ницан сердито засопел, и бык посерьезнел, его рога заискрились. Ницан подождал, пока нити, опутавшие сверток, погасли и растворились в воздухе. Тотчас нарисованная голова быка вспыхнула и рассыпалась множеством мелких искр. Ницан перевел дух и развернул коричневый пергамент.
      В свертке он обнаружил выточенный из дерева небольшой диск, две свечи (одна из желтого воска, вторая — из черного), кусок завязанной узлом веревки и пучок высохшей травы. Ницан присвистнул, осторожно взял в руки черную свечу. На ощупь она казалась очень холодной, словно изготовлена была не из воска, а из куска черного нетающего льда. Сыщик отложил ее в сторону, коснулся желтой — и тут же отдернул пальцы: свеча была горячей.
      — Понятно, — пробормотал он. — Очень интересно… И узелок странный… И травка… Говорите, ваш муж не интересовался магией?
      — Не интересовался. Он вообще не интересовался ничем, кроме семейного дела. Я могу подойти?
      Ницан кивнул, и госпожа Барроэс вернулась к столу.
      — Если бы не эти предметы, — сказала она, — я бы не заподозрила в смерти мужа ничего необычного, — видимо, она сама отметила нелогичность сказанного, потому что тут же объяснила: — То есть, после заключения целителей. Подозрения у меня появились сразу же — как я уже говорила вам, муж ничем не болел, и буквально за мгновение до смерти он оживленно рассказывал о новом отделении банка, которое планировал открыть в Ир-Лагаше. И вдруг замолчал — буквально на полуслове, захрипел, и… И все… — она резко отвернулась, и Ницан с удивлением отметил, что госпожа Барроэс, оказывается, не так уж хладнокровна.
      Справившись с собой, вдова снова заговорила:
      — Заключение целителей мои подозрения развеяло. На время. Но вот это…
      Ницан пожал плечами.
      — Пока что я не вижу связи. Действительно, странные предметы. С ними совершали какие-то магические действия. Пока не могу сказать, какие, но это можно выяснить в ближайшее время… — он покосился в сторону раковины. — Но какое отношение они могут иметь к смерти вашего мужа?
      Г-жа Барроэс осторожно перевернула черную свечу — так, чтобы было видно основание. Сыщик увидел врезанные в воск цифры.
      — Пятое нисана, — сказала посетительница. — Ровно через тридцать дней мой муж умер… — она отложила в сторону свечу, взяла в руки деревянный диск и тоже перевернула. — Шестое адара, видите? День его смерти. Вы считаете это совпадением?
      — Я ничего еще не считаю, — проворчал Ницан. — Пока. Это любопытно. Даже если это совпадение, действительно, стоит проверить… — он мысленно обругал себя за невнимательность. — Но что означают все эти предметы? Вы их видели раньше? Ваш муж интересовался какими-то экзотическими видами магии?
      — Это не все, — вдова положила свечу и взяла желтую. — Что вы теперь скажете?
      Ницан повернул свечу торцом. В основание был врезан круг, разделенный на двенадцать равных секторов.
      — Часы, — пояснила вдова. — Дневной круг. Крестик видите?
      В одном секторе Ницан увидел крохотный крестик, словно кто-то дважды черкнул по воску ногтем.
      — Два с половиной часа пополудни. Он умер в два часа пополудни. Но главное — где именно я нашла все это.
      Ницан вопросительно посмотрел на Нурит Барроэс. Вдова покачала головой.
      — Будет лучше, если вы увидите собственными глазами, — сказала она.
      Ницан еще раз скосил взгляд на спящего Умника. Брать его с собой в нынешних обстоятельствах не имело никакого смысла. «Пусть поспит, — решил Ницан. — Там, глядишь, Лугаль сменит гнев на милость». Вот только зачарованный жезл, бивший хозяина по рукам… Сыщик старался по возможности не выходить из дома без магического жезла, тем более — по делам. Жезл был для него и рабочим инструментом, и оружием, и — что немаловажно — защитным средством.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.