В комнате Настя быстро разделась, юркнула под одеяло – все, теперь точно никто не узнает, где она была и что слышала. А выяснила она много интересного. Оказывается, Сокольский не любил Майю. Всю жизнь он любил другую. Всю жизнь, больше двадцати лет. И вот через месяц после того, как его жена исчезает, он привозит во дворец ту самую другую. Прислуга смотрит на нее с подозрением, зато Елена Васильевна принимает ее с распростертыми объятиями. Оказывается, она тоже не любила Майю Дмитриевну.

Всеволод Владимирович не боится, что пропавшая жена вернется. Уверен, что с ней все кончено. Что, если он все-таки убил ее? Что, если к этому каким-то боком причастна Елена Васильевна? А Карина все пытается играть в детективов. Настя решила, что завтра обязательно поговорит с Кариной. Надо ее остановить, а то ведь выроет яму под собственную мать.

Только Настя об этом подумала, как в дверь тихонько постучали.

– Да!

Дверь открылась. В комнату на цыпочках вошла Карина.

– Ты что, не закрываешься? – шепотом спросила она.

– А кого мне бояться?

– Ну, не знаю. Все может быть.

Похоже, в Карине не на шутку разыгрались шпионские страсти. Настя получила еще одно тому подтверждение. Вместе с кипой бумажных листов получила.

– Что это?

– Распечатка! – с торжествующим видом возвестила Карина. – Все-таки я его сделала!

– Кого его?

– Пароль! Число, месяц и год моего рождения, без точек и наоборот. Уснуть не могла, все думала. Додумалась. Теперь усну.

– А читать кто будет?

– Ты.

– А мне это надо? – спросила Настя.

И сама же себе ответила – да, ей это нужно. Очень нужно. Хотелось разобраться в хитросплетениях, в которых запуталась Майя Сокольская. Она отправила Карину спать, а сама взялась за нежданно обретенную рукопись. Кто его знает, может, в руках у нее ключ к разгадке страшного преступления.

1984—1985 годы

1

Уборка урожая – дело святое. Выращивают его колхозники, а убирают все кто ни попадя – школьники, студенты и прочие шведы. Мне тоже «повезло» – попал под лозунг «Началу нового учебного года – ударный труд!». Думал, хоть на пятом курсе отдохну, ан нет – вперед и с песней. И во главе организованной толпы, гордо именуемой студенческим отрядом.

Командовал сей доблестной гвардией замначальника факультета, а меня и друга моего Макара взял к себе в помощники. Во-первых, по старой памяти. Во-вторых, мы уже по-настоящему взрослые люди, фактически офицеры – шутка ли, военную кафедру закончили, а по выпуску из института получим лейтенантские погоны. Короче говоря, парни мы хоть куда. И не важно, что с экономического факультета, где в подавляющей своей массе учатся девушки разных мирных народностей. Всякие там «горные геологи», «металлурги» и «электромеханики» нас, парней-экономистов, за людей не считали и даже слагали о нас всякие гадости. Поначалу мы с Макаром обижались, даже всерьез подумывали о том, чтобы перевестись на другой факультет, но потом привыкли. Тем более что к пятому курсу оскорблять нас уже было некому. Вернее, желающие бросить камень в наш огород, может, имелись, но реальных поползновений в нашу сторону не наблюдалось. В прошлом году я стал бронзовым призером всесоюзного студенческого турнира, Макар же стал чемпионом области. Мы хоть и «экономисты», но при этом мастера спорта по дзюдо и нас лучше не задевать.

Андрей Данилович, как водится, толкнул политически грамотную речь. «Товарищи студенты! Родина ждет от вас трудового подвига!» И далее в духе «все для фронта, все для победы». Знал я, что это за фронт такой. С утра до вечера в погоне за картошкой – раком через все поле. Комбайн роет, а ты по уши в грязи вслед за ним. Приятного мало, но настроение тем не менее отличное. Сентябрь, чудесная погода и бабы в «бабье лето». Девушек много. Первокурсницы и второкурсницы – все с экономического. Ребята тоже были, но, естественно, мы с Макаром рассматривали их исключительно в качестве тягловой силы. Чего, конечно же, не скажешь о девушках, тем более о тех, которых мы имели честь лицезреть перед собой. Ведь мы с Макаром стояли рядом с Данилычем, лицом к строю, так сказать. Начальство, раскурить его через коромысло.

Особенно хороши были первокурсницы. Возможно, мне так только казалось – в силу чувства новизны. Всех второкурсниц я знал в лицо, а кое с кем из них даже имел... ну, скажем так, романтические отношения. А первокурсницы для меня сплошные «иксы» да «игреки».

Одна из них так просто прелесть. Вроде бы ничего особенного: лицо как лицо, фигура как фигура, а какой-то магнит в ней – глаз не оторвать. А вроде бы и выглядит нелепо – косынка, брезентовая ветровка, трикотажные штаны, заправленные в резиновые сапоги. Другое дело – Майя. Она хоть и не Плисецкая, но фигуркой никак не хуже знаменитой балерины. Такая же волнующая и грациозная. Ну и, конечно же, красивая и эффектная. Яркая красная курточка ниже пояса, на голове игривая беретка того же цвета, веселая юбка в клеточку, белые колготки, изящные синие сапожки – не сразу и поймешь, что из резины. Глядя на нее, не скажешь, что битва за урожай входит в ее планы на ближайшее будущее. Ни дать ни взять Красная Шапочка, и сама как пирожок – так и хочется съесть. Всем хочется. Но не мне.

В принципе, я бы от нее не отказался. Что уж тут и говорить, Майя – самая красивая девушка из тех, кого я когда-либо знал. Но не лежала у меня к ней душа, не было того трепетного, зовущего в омут с головой чувства. Ну, красивая и красивая. А еще доступная. В прошлом году у нас был с ней небольшой роман. Все как положено – кино, вино и домино в постели. Внезапно все началось, внезапно и закончилось. Она закрутила амур с каким-то мальчиком из госуниверситета, а я целиком переключился на сдачу летней сессии. Прошло лето, начался новый учебный год, и можно начинать все сначала. Похоже, именно так и думает Майя – глаз с меня не сводит, интригующе улыбается. А глаза голубые, как небо в ясную погоду. Но Майя меня мало волнует. Мой взгляд сам тянется к первокурснице, которую мог бы назвать незнакомкой, хотя знаю, как ее зовут. Евгения, или просто Женя. Вот если где и есть женская изюминка, так это в ней. Или даже фунт изюму.

Но если б не было волнующей первокурсницы, я все равно бы нашел куда смотреть, лишь бы пореже встречаться взглядом с Майей. Само место, куда наш отряд определили на постой, располагало к созерцанию окружающего пейзажа. Прекрасное место, некогда величественное, а ныне бесхозно-запущенное. Это была старинная графская усадьба.

Красивое темноводное озеро, на крутом берегу которого, словно на постаменте, возвышается самый настоящий дворец. Роскошный шестиколонный портик с высоким фронтоном и куполом, парадная белокаменная лестница, тянущаяся до лодочной пристани, полуразрушенная церковь с колокольней без колокола, архитектурно-парковый ансамбль с фонтанами и павильонами. От былого великолепия здесь мало что сохранилось, но все равно усадьба производила впечатление если не ошеломляющее, то близкое к тому. Если закрыть глаза, то совсем нетрудно будет представить, как выходит из дворца барин-самодур Троекуров в роскошном, расшитом золотом халате, как прогуливается по парку его дочь, кисейная барышня Маша, как подкрадывается к ней «мусье Бопре». «Тихо, Маша, я Дубровский». Но, похоже, здесь есть своя Маша, то бишь Евгения. И свой поручик Дубровский, то бишь я, Всеволод Сокольский. Только вот Данилыч на Троекурова никак не тянет. Сейчас толкнет речь, расквартирует народ, закроется в своем кабинете, хряпнет на ночь бутылку дешевого коньяка, а там и трава не расти. Уж я-то это знаю, не впервой с ним «детей крещу». Правда, здесь, в этом чудном местечке, нам бывать еще не приходилось.

Да и не могли мы здесь бывать. Еще в прошлом году здесь размещался филиал какого-то техникума, который этим летом целиком и полностью перебазировался в новое здание где-то в областном центре. А брошенную усадьбу выделили пока под студенческий отряд. Что будет дальше, неизвестно. До города далеко, вокруг одни леса да поля. А сам дворец нуждается в капитальном ремонте. Может, и начнутся здесь реставрационные работы, но уже после нас. Как говорится, после нас хоть потоп.

Данилыч распустил отряд. Мальчики направо, девочки налево. То есть одни будут жить в правом крыле здания, другие в левом. Но это про мальчиков, которые приехали работать вместе с девочками. Мы же с Макаром приехали командовать. А это вам не мордой в грязь. Мы должны были разместить девушек в отведенном для них помещении, накормить и, пожалуй, обогреть. Поэтому мы повели наших красавиц во дворец. Увы, никто не ударил в литавры при нашем появлении. Хотя бы мазурку кто сыграл. Но некому. Пусто во дворце. И совсем неуютно. Двусветная полукруглая зала в центре, мрачные залы парадных анфилад. Никакой тебе позолоты, никаких хрустальных люстр, бронзовых статуй и ваз из тонкого фарфора, зато всякого хлама в избытке. Выбитые окна, изуродованная лепнина, замазанные краской настенные росписи.

– Безобразие, – громко прозвучал чей-то девичий голос. И уже тише: – Вандализм, варварство.

Макар возглавлял шествие, а я его замыкал. Мы оба уже успели побывать здесь, знали, куда вести девушек. И девушки знали, что в большой семье клюв нужно держать по ветру. Зазеваешься и прощелкаешь лучшую комнату, лучшую койку. Как бы на раскладушке спать не пришлось или даже на голом полу. Поэтому возмущенный голос никого не остановил. Толпа пошла дальше, и я бы по инерции проследовал за ней, если б не увидел, кого именно возмутило безобразное великолепие дворца. Это была Женя. Она стояла посреди главного зала и с интересом смотрела вверх под самый купол.

Она была возмущена, но вместе с тем ее завораживало хоть и унылое, но все же величие давно ушедшей эпохи.

– Что-то не так? – стараясь не выдавать своего к ней интереса, внешне бесстрастно спросил я.

– Да все не так! – сердито отозвалась она. – Какая здесь раньше красота была! А что сейчас?

– Бардак всего-то.

– Мягко сказано.

– А тебе сейчас мягко стелиться надо.

– Чего? – оторопело уставилась на меня Женя.

– Кроватей мало, раскладушек еще меньше. Гамаков вообще нет. Два варианта на выбор – или на полу спать лежа, или стоя, как лошадь. Тебе что больше нравится?

– Мне больше нравится кровать.

Она повернулась ко мне спиной и продолжила по своей воле оборванный путь.

– Боюсь, что уже поздно.

Я не ошибся. Лучшие комнаты левого крыла были уже заняты дружными и давно притершимися друг к дружке второкурсницами. Комнаты похуже, но с койками и раскладушками, разобрали самые расторопные первокурсницы. Осталось только две комнаты, где вообще не было ничего. Только статуи, в которые превратились зазевавшиеся мисс. Сейчас очнутся. Очнулись. И начался такой гвалт, что нам с Макаром пришлось спасаться бегством. К счастью, в тот же день нам удалось раздобыть кучу старых запыленных досок, из которых можно было соорудить лежаки. Этим мы и озадачили парней-первокурсников, а их койки передали девушкам. Не знаю как кому, но я решил, что это был вполне справедливый ход с нашей стороны.

Я лично позаботился о том, чтобы Жене досталась хорошая кровать. Но при этом она осталась в самой дрянной комнате из тех, что имелись в наличии. Окно, более чем наполовину заложенное кирпичом, выбитые стекла, обвалившаяся штукатурка, аварийный потолок, пятна масляной краски на полу. В этой комнате свободно могло поместиться человек семь-восемь. Но, кроме Жени, здесь обосновалась всего лишь одна девчонка. И, надо сказать, довольно-таки симпатичная. Курносая шатенка с кокетливыми завитушками. Люся. Как я понял, Макару она понравилась. А мне нравилась Женя. И неудивительно, что в голову закралась крамольная мысль. Грешным делом я подумал, что мы с Макаром могли бы забрать девушек в свою, самую лучшую комнату из тех, которые имелись в мужской половине здания. Но я даже не стал развивать эту тему. Во-первых, девушки могли отказаться, а во-вторых, за такое самоуправство мы бы могли получить по шапке от того же Данилыча.

И все же я предложил девчонкам сменить жилье.

– А то как бы потолок на голову не рухнул, – предостерег я.

– И куда нам теперь деваться? – с интересом посмотрела на меня Женя.

– Ну, в соседнюю комнату, скажем девчонкам, они потеснятся.

– Потеснятся, а потом проклянут, – хмыкнула Люся. – Нет уж, мы лучше здесь.

– А может, нам во флигель перебраться? – непонятно, то ли в шутку, то ли всерьез спросила Женя.

– В какой флигель? – не сразу сообразил я.

– Ну, можно в северный, можно в южный. В одном должно быть восемь комнат, в другом... э-э... кажется, одиннадцать.

– Ты откуда знаешь? – удивился Макар.

– Ну, слышала как-то, – пожала плечами Женя. – У меня отец краеведческим музеем заведует. Я фотографии этой усадьбы видела, ну, старинные, когда все красиво было. Это сейчас разруха, а тогда... Раньше здесь было имение графа Сокольского.

– Какого графа? – встрепенулся я.

– Сокольского. А что? – удивленно посмотрела на меня девчонка.

– Моя фамилия Сокольский.

– Интересно.

– Но я не граф.

– И все равно интересно.

– Очень-очень интересно, – развеселился Макар. – Может, объясните нам, комсомолец Сокольский, свое дворянское происхождение, а? А ну признавайся, социально чуждый элемент, блин!

Это была всего лишь хохма. Но мне стало немного не по себе. Дворянское происхождение, графская фамилия – ни дать ни взять пережитки прошлого. Ничего, казалось бы, серьезного. Чай, не при Сталине живем. Да и социальные грани между представителями разных классов давно стерлись. Но если разобраться, то не так уж все и просто. Комитет госбезопасности не дремлет, и в комитете комсомола может найтись какая-нибудь воинствующая бяка. Заподозрят во мне графского потомка – все, можно распрощаться с мечтой о блестящей карьере. В лагеря, конечно, не сошлют, но палки в колеса вставить могут. Хотя вряд ли ко мне можно будет приклеить дворянский ярлык. Фамилия фамилией, а мать у меня самая что ни на есть политически зрелая и, что еще важнее, активная личность. Председатель профсоюзного комитета крупнейшего в стране свинцово-цинкового комбината. И фамилия ей в том ничуть не помеха.

– Эй, что с тобой? – всполошился Макар. – Я же пошутил.

– А вдруг я и есть тот самый социально чуждый элемент? – через силу улыбнулся я.

– Да будет тебе.

– А чего вы так забеспокоились? – удивленно спросила Женя. – Я бы, например, радовалась, если бы у меня вдруг обнаружились дворянские корни. Но их у меня нет. Прадед рабочим был, дед рабочим, отец тоже рабочим начинал, это он уже потом на истфак поступил.

– А я про своего деда ничего не знаю, – обескураженно покачал головой я.

– У отца мог бы спросить. Или у матери.

У отца я спросить ничего не мог. Не было у меня отца. Мама говорила, что он летчиком был и разбился еще до того, как я родился. Но в эту сказку про летчика я давно не верю. Хотя виду не подаю. А зачем расстраивать мать? Она и без того несчастная женщина. Только делает вид, что у нее все хорошо, все замечательно. Но я-то знаю, как она по ночам плачет.

– Спрошу, – буркнул я.

И тут же, чтобы сменить тему, спросил:

– Что ты там про флигели говорила?

– Ну, в одном восемь комнат, в другом, кажется, одиннадцать. Только там окна заколочены, я видела. И галереи разрушены.

– А может, сходим? – предложил Макар. – Сейчас у нас дел по горло, а к ночи освободимся. И сходим. Ну, сколько там комнат, посчитаем.

– Ночью?! – поежилась Люся.

Макар же только того и ждал. Подсел к ней на кровать как ни в чем не бывало, обнял ее за плечи, привлек к себе. Понял, пройдоха, что девчонка нуждается в надежной мужской поддержке, вот и подсуетился. А она и не возражает. Сама к нему не жмется, но и его не отгоняет.

– Ночью страшно, – покачала головой Женя. – Не знаю, как в северном, а в южном с привидением можно повстречаться.

Она сказала об этом как о чем-то само собой разумеющемся. Ни капли суеверного ужаса в глазах. И никакого намека на то, что она тоже нуждается в крепком мужском плече. Увы, у меня пока что не было повода ее обнять и прижать к себе. А я бы не отказался.

– Да ладно тебе! – Зато Макар намертво прикипел к Люсе, та и рада.

– Ну, мне отец говорил. Ходили слухи.

– Что за слухи?

– То ли в семнадцатом году, то ли в восемнадцатом резня здесь была. Поместные крестьяне восстали против своих хозяев. Старый граф тогда на фронте был, точно не скажу – то ли против немцев, то ли против большевиков.

– Но уж точно не против белых, – усмехнулся Макар.

Я ничего ему не сказал. Но так на него глянул, что он сам приложил палец к своим губам.

– Так вот, старого графа не было, зато был молодой. Михаил, Михаил. Э-э, если отца звали Юрием... э-э, отчество не помню. А сын, значит, Михаил Юрьевич. В общем, его убили вместе со всей семьей. Погибла и жена старшего сына, который также был на фронте.

– И сколько у него сыновей было?

– Да вроде бы трое. Один совсем маленький, даже не скажу, сколько лет. А звали его... звали его Всеволод. Да, кажется, так. Так вот, Всеволоду Юрьевичу повезло. Он успел скрыться вместе с матерью. Она же увезла, а может быть, где-то спрятала и фамильные драгоценности. Есть сведения, что они эмигрировали, кажется, во Францию. А взрослого сына графа, внуков и невесток закололи вилами. В том самом южном флигеле. Они забаррикадировались там, но взбесившиеся грабители все равно их достали.

Кстати сказать, меня самого зовут Всеволодом. Но я не стал заострять на этом внимание и скромно промолчал. Зато Люська открыла рот:

– Грабители? Ты же говорила, что крестьяне, – напомнила она.

– А по-твоему, крестьяне не могли быть грабителями?

– Грабители – это одно, а классовая ненависть – совсем другое!

– Если бы. Им графские богатства нужны были.

– И откуда ты все знаешь? – съязвила Люся.

– От верблюда, – надулась Женя.

Я подавленно молчал. А что, если я в самом деле имею какое-то отношение к графской семье? Что, если это моего деда убили в южном флигеле? И вообще, все, о чем рассказывала Женя, казалось мне безумно интересным. Графское поместье, дворец-усадьба, Гражданская война, взбесившиеся крестьяне. А еще фамильные драгоценности – золото, брильянты, рубины, жемчуг.

2

Ночь, за окном светит луна. Но уж лучше кромешная темнота, чем это. Луна сама по себе наводит страх и тоску. А еще эта страшная быль о заколотых вилами людях.

Это все Макар. Это он потащил нас в южный флигель. Ночью, под впечатлением страшного рассказа. И делал он это нарочно. Как еще объяснить то, что этот жук подготовился ко всему заранее. Взломал заколоченную досками дверь во флигель, отыскал самую лучшую комнату – единственную, где в окнах сохранились стекла. Тайком пронес сюда два лежака. А потом уже повел нас, легко сбив с двери самим же на сопли посаженные доски.

И вот мы в этой комнате. Макар с Люськой жмутся друг к другу на одном лежаке, мы же с Женей на другом – но не жмемся, даже за руки не держимся. Вроде бы я не робкого десятка, но смелости мне в общении с ней не хватает явно. Даже не пытаюсь приставать к ней, как будто точно знаю, что из этого ничего не выйдет. А я не хотел, чтобы она мне отказывала. Поэтому и не домогался. Не лезь в воду, если боишься утонуть.

– Жень, а почему ты думаешь, что здесь водятся привидения? – спросил Макар.

– Детские сказки, – улыбнулась она. – Неужели ты не понял?

– А если не сказки? Если взаправду? – покрепче прижимаясь к Макару, спросила Люська.

Она и в самом деле была напугана. Но это состояние скорее нравилось ей, чем наоборот. Страх приятно щекочет нервы, а рука Макара тем временем щекочет внешний выступ бедра. А там, глядишь, до внутренней части доберется.

– Мы в позапрошлом году в студенческом лагере были, – сказал Макар. – Озеро, волейбол, все такое. В домиках жили, да, Сева?

– Жили, – кивнул я.

– Страхи всякие на ночь рассказывали. Ну, ведьмы там всякие, русалки. И что?

– Что? – повелась на затянувшуюся паузу Люська.

– Была русалка. Колька Шмаков погулять на озеро вышел ночью, смотрит, девчонка на пляже лежит. Ну, лежаки, на которых загорают. Точно такие лежаки, на которых мы сейчас сидим. Ага, так вот, смотрит, девчонка в чем мать родила. А красивая. Ну, слово за слово. В общем, в самый разгар она вдруг в покойницу превращается и давай разлагаться.

– Да ну! – в ужасе воскликнула Люська и вцепилась в Макара так, как будто он был оберегом от нечистой силы.

Хотел бы я, чтобы и Женя ко мне так же крепко прижалась. Но...

– Врет он все, ваш Колька, – саркастически усмехнулась она.

– Да ладно, врет. А помнишь, мы у Мишки в гостях были, ну, прошлой весной? – обращаясь ко мне, спросил Макар. – Отец у него в загранку ходит, видеомагнитофон привез. А там еще фильм ужасов, на английском, правда. Но все равно до жути страшно. Так вот, Ирку Оськину вампир в подъезде поймал. Она домой возвращалась, а тут это. Клыки – во! Глазищи – во! Как вцепился ей в горло. Ирка потом в больнице долго лежала.

– Кошмар! – вне себя от страха пробормотала Люська.

А Макар продолжал заливать.

– Ирка обещала к нам подъехать. Ну, посмотреть, как мы живем. А знаешь, зачем?

– Ты же сам сказал – посмотреть, как мы живем, – как мышонок пискнула Люська.

– Ну да! Это всего лишь предлог! Ты еще молодая, не знаешь, что те, кого вампир укусил, сами вампирами становятся. Ирка приедет кровь нашу пить, поняла?

Врал он безбожно, но как убедительно! Признаться, мне даже стало немного не по себе. Зато Жене хоть бы хны. Слушает Макара, смотрит на него как на полного кретина и скептически улыбается.

– А почему она вампиром стала? – чуть ли не завывающим голосом вопросил Макар. – А потому, что фильм про вампиров смотрела! Сама на себя вампира вызвала! Так что ты, Женечка, не права! Не надо нам было про привидения рассказывать!

– Не надо было! – снова пискнула Люська.

– А вдруг они сейчас за нами придут?

– Вдруг!

– Зря мы сюда пришли!

– Зря!

– Уходить надо!

– Надо!

Макар толкнул лозунг, но сам остался на месте. И удержал вскочившую было Люську. Приложил палец к губам:

– Тсс! Там кто-то ходит!

И в этот момент резко открылась дверь.

– А-а! – взвизгнула ошалевшая от страха Люська.

Даже я вздрогнул, хотя знал, что все идет по сценарию. Как ни крепилась Женя, но и она испугалась и даже прильнула ко мне в поисках защиты. А я не растерялся, обнял ее за плечи. Макар хоть и придурок, но котелок у него варит.

Дверь открылась, и Люська снова заголосила, увидев, как мимо нее по темному коридору прошмыгнуло что-то белое. И дверь тут же закрылась. А спустя пару-тройку мгновений по ней ударили молотком.

– Ну и что это такое? – возмутилась Женя.

– Гвозди заколачивают, – в показном ужасе пробормотал Макар. – В дверь. Кажется, я знаю, зачем.

– Зачем? – словно на последнем издыхании спросила Люська.

– А затем! Гвозди в наш гроб вколачивают, вот зачем!

– Ну, знаете! – вспылила Женя.

Кажется, она поняла, что происходит на самом деле. И даже попыталась встать. Но не смогла. И я здесь был совершенно ни при чем. Онемевшие от страха ноги отказывались держать ее тело, а вместе с тем и умную и смелую голову.

Еще несколько ударов, и все стихло. Но Макар продолжал нагнетать кошмар.

– До утра нам лучше отсюда не уходить.

– Не уйдем.

– Если выживем, то утром сами выйдем.

Я удивлялся, как вообще Макар мог говорить. Люська с такой силой вцепилась в него, что у него должно было отказать дыхание.

– А что, можем и не выжить?!

– Да черт его знает! Все может быть!

– Но я не хочу умирать, – в панике пробормотала она.

– Да ты не бойся, я тебя в обиду не дам.

Какое-то время Макар молчал, тиская в своих объятиях насмерть перепуганную Люську. Я же, в свою очередь, обнимал Женю. Она не пыталась вырваться из моих объятий, но и признаков жизни не подавала. Ей было страшно, но защиты на моей груди она не искала.

– Умереть не страшно, – обращаясь к своей подружке, едва слышно сказал Макар. – Страшно умереть, если ни разу... Ну, ты меня поняла.

Я не знаю, поняла Люська его или нет, но он продолжал:

– Но мне совсем не страшно. У меня было. А у тебя?

– Нет. Ни разу.

– Тогда девственницей умрешь. Жаль, в жизни нужно все попробовать.

– Я не хочу, – прошептала Люська.

– Меня не хочешь?

– Умирать не хочу.

– А меня?

Она ничего не ответила. Но подозрительные шорохи, которыми сопровождались движения Макара, свидетельствовали о том, что он был близок к своей цели. Он – добрый малый и не позволит девушке умереть девственницей.

– А у тебя был парень? – спросил я у Жени.

Казалось, вопрос завис в воздухе. Но все же ответ прозвучал:

– Почему был? Он и сейчас есть. В армии служит.

– Ну, я не в том смысле. У вас что-нибудь было?

Женя меня поняла. И возмутилась. Вырвалась из моих объятий и даже повела плечом так, как будто собиралась влепить мне пощечину. Но не стала распускать руки, ограничилась устным порицанием:

– Дурак!

– Извини, – повинился я и снова обвил ее руками.

Она не попыталась вырваться, но спросила, в упор глядя на меня:

– Зачем?

– Нравишься ты мне.

– А ему Люська нравится, да? – саркастически усмехнулась она, взглядом показывая на молча копошившуюся пару.

Похоже, Макар уже залез к ней под юбку, и не только руками. Темнота разъедала силуэты их тел, но все равно можно было догадаться, чем они занимаются. А если Люська еще и стонать начнет... Мне стало неловко – и за друга, но прежде всего за себя. Известно, что от сессии до сессии живут студенты весело. Мы с Макаром уже пятый год учимся, и такой вот тихий, но явный разврат для нас дело, в общем-то, привычное. И не такие оргии в общаге устраивались. Но ведь Женя совсем молодая, еще даже учиться не начинала. Ей такой идиотизм в новинку.

– Ну и чего ты застыл? – тихо, но с нажимом спросила она. – Давай, начинай! Я же тоже девственница. Я же тоже не могу умереть нецелованной! Ну чего ты как не живой, а?

Если бы она действительно хотела... Но я-то понимал, что Женя всего лишь провоцирует меня, чтобы я показал ей свою идиотскую сущность.

– Да ладно тебе, – смущенно буркнул я.

– Скоты!

Женя оттолкнула меня, вскочила на ноги и уверенной походкой приблизилась к двери.

– Устроили тут спектакль!

Двумя руками толкнула дверь, и та с трудом, но поддалась ее усилиям. Видимо, не очень старались подговоренные Макаром ребятки, слабо прибили доску с той стороны.