— Я понимаю. — Ханна вздохнула. — Стоило бы отправить тебя обратно в камеру, но мне жаль тебя, Бонуэр, и потому я позволю тебе побыть здесь. Но мы будем говорить.
      — Конечно, доктор! Но о чем? — Я попытался придать голосу фривольные нотки.
      — Не об этом. Я уже говорила, что ты мне неинтересен. Говорила или нет?
      — Нет, — отрекся я.
      — В таком случае я говорю это сейчас. И беседовать мы будем только о тебе и больше ни о чем.
      — Валяй, — разрешил я, ничуть не огорченный подобным поворотом событий. После этого я завозился, пытаясь устроиться поудобней.
      Ханна уловила мое настроение и предупредила, строго взглянув на меня:
      — Только постарайся быть серьезным.
      — Еще один эксперимент на мышах?
      — В каком-то роде. Но это не для них, а для меня. Понимаешь?
      — Стараюсь.
      — Хорошо. — Ханна поправила волосы, убрав упавшую на глаза прядь, и повернулась к экрану. — Скажи, только честно, почему ты решился участвовать в игре? Неужели ты не понимаешь, насколько это опасно?!
      — Прекрасно понимаю.
      — Почему же, в таком случае?
      — Свобода, — просто сказал я, припоминая, что мне уже приходилось отвечать на этот вопрос.
      — И все?
      — Да.
      — А твоя жизнь?
      — Она стоит меньше свободы.
      Ханна задумалась и после паузы спросила:
      — А твои товарищи… Они рассуждают так же?
      — Примерно. Правда, у некоторых из них есть иные интересы.
      — Какие, например?
      — Кое-кто любит деньги, другим нравится убивать.
      — А тебе?
      — Мне нет.
      — Почему же в таком случае ты убивал?
      Я попытался пожать плечами, чему воспрепятствовали ремни.
      — Так вышло.
      — А хочешь знать, что думает об этом Толз?
      При упоминании имени начальника тюрьмы у меня пересохло в горле, но я постарался сохранить невозмутимость.
      — И что же думает по этому поводу начальник Толз?
      — Что ты никого не убивал.
      Я улыбнулся, чувствуя, что улыбка вышла кривой.
      — Как это так?
      — Ты оговорил себя или тебя заставили. Он сказал, что ты не похож на убийцу. Да и мои наблюдения свидетельствуют о том же.
      — Вы оба ошибаетесь.
      — А машина?
      — Машина тоже! — отрезал я со всей решимостью, на какую был способен. — И когда же, позволь узнать, ты говорила обо мне с начальником Толзом?
      — На днях.
      — Вы хорошо знакомы или господин начальник проявляет трогательное внимание ко всем своим подчиненным?
      — Он мой любовник, — просто ответила Ханна Оуген.
      Мне захотелось сглотнуть, но в горле было сухо.
      — Как это трогательно!
      Ханна уловила перемену в моем голосе и пристально посмотрела на меня:
      — Тебя это волнует, Бонуэр?
      — Ничуть, мисс Оуген. Вам показалось.
      Усмехнувшись, Ханна отвернулась от меня к экрану.
      — Расскажи о своем детстве. Расскажи…
      Мне уже расхотелось откровенничать и я попытался отговориться:
      — Я его не помню.
      — А ты постарайся вспомнить.
      — Детство как детство, — пробормотал я с неприятной пустотой в груди. Нагота начинала тяготить меня. — Мама, бабушка, сладкие пирожки, ручей у леса.
      — Ты был счастлив?
      — Наверно.
      — Ты любил свою жену?
      Вопрос возмутил меня, и я дернул головой так, что едва не свернул шею.
      — Какое это имеет значение?
      — Никакого, ты прав.
      Ханна замолчала, словно не зная, о чем еще меня спросить. Тогда я решил перехватить инициативу:
      — Выходит, по-твоему, я — барашек, которого ведут на заклание?
      — Да, если хочешь. Ты не сможешь победить в игре. Большинство твоих противников сильнее физически, да и психика их более расположена к убийству.
      — Психика?! — протянул я, выплевывая слова через зубы. — А что тебе известно о моей психике? Что тебе известно обо мне? А вдруг я тот самый шутник, прячущий под маской паяца свое страшное естество! Может быть, я лишь дожидаюсь удобного мига, чтобы вырвать его наружу! И тогда я начну убивать!
      Я говорил столь запальчиво, что едва не задохнулся. Ханна, не отрываясь, смотрела на экран.
      — Продолжай, — велела она, и я различил в ее голосе отчетливый интерес.
      — Тебе приходилось слышать о крысином волке?
      — Нет. Кто это?
      — Крыса! Тварь, убивающая крыс. Один человек сказал мне, что я похож на крысиного волка, что я рожден убивать. И он не ошибся! Он единственный, кто раскусил меня. Я и есть крысиный волк! Как только меня выпустят из клетки, я буду лить кровь! Я буду убивать, убивать и убивать!
      — Как?
      — А разве это имеет значение? Когда нужно убить, очень нужно, это можно сделать движением пальца, словом, взглядом!
      В моей груди клокотало бешенство, сладкое и животное, какое я впервые ощутил, подняв и отшвырнув от себя штангу. Я ощутил в себе такую силу, что готов был разбить керамобетонную стену.
      — Странно. Очень странно. — Ханна с любопытством посмотрела на меня. Психодетектор показывает, что все, что ты сейчас сказал, — правда. Ты не болел шизофренией?
      — Нет… — Я был сбит с толку и слегка обескуражен. — Почему ты спрашиваешь об этом?
      — У тебя налицо все симптомы раздвоения личности. Словно существует два Дипа Бонуэра, один из которых неспособен убить даже цыпленка, зато второй без колебания опустит руки по локоть в кровь.
      — И какой же, по-твоему, настоящий?
      — Не знаю, — задумчиво протянула Ханна.
      — А я знаю, — прошептал я. — Второй! Первый — лишь маска, на которую вы все клюнули. А я не цыпленок, я — крысиный волк!
      — Крысиный волк, — задумчиво повторила Ханна. Она поднялась и, медленно переставляя ноги, зашла мне за спину. — Сигарету?
      Все было точно, как в первый раз. Тогда я взял сигарету, сейчас же мне почему-то хотелось отказаться. Тень начальника Толза незримой стеной отделила меня от рыжеволосой женщины. Но я ответил согласием, быть может, назло этой тени.
      — Да.
      Через миг мои губы ощутили прикосновение сигареты. Пыхнул язычок зажигалки. Волосы Ханны касались моего плеча, от ее кожи исходил дурманящий аромат. Мое естество напряглось и бешено запульсировало.
      — Развяжи меня! — попросил я.
      — Еще не время, я еще не закончила, — прошептала Ханна. Я явственно ощущал исходящие от нее взволнованные токи.
      — Развяжи! — велел я и напряг мышцы, пробуя прочность ремней. Но их мог разорвать лишь крысиный волк, я же не был еще крысиным волком.
      Ханна ничего не ответила. Я отчетливо услышал, как скрипят мои зубы. Эта тварь попросту изгалялась надо мной. Я рванулся вверх, однако не сумел привстать даже на дюйм. Тогда я выплюнул сигарету.
      — Развяжи!
      Ответа не последовало, а потом мое плечо ощутило влажное прикосновение языка. Женщина лизнула мою кожу, лизнула медленно, шершаво, тягуче. Я изнывал от желания. Дыхание участилось, в мозгу стучали колкие молоточки. Я хотел закричать, но язык отказывался повиноваться мне. А вот язык Ханны был послушен воле хозяйки. Он перебрался с плеча на шею и принялся ласкать мое ухо. В низу живота образовался теплый шарик, сладкий и омерзительный одновременно. Он источал грязную, неведомую прежде похоть, не человеческую, но звериную. Еще немного, и шарик должен был разлиться по всему телу.
      Ханна чутко уловила этот миг. Она выскользнула из-за моей спины, и я зажмурился, ослепленный белизною роскошных грудей, по которым струились напитанные блеклым солнцем волосы. Ухватившись за мои плечи, Ханна уселась мне на колени и теплота разлилась по всему телу, напитав его истомой.
      Это было странное чувство, очень сладкое и одновременно очень постыдное. Меня попросту насиловали — насиловали страстно и нежно. Это доставляло бездну наслаждения, но это несло унижение, и потому в те мгновения, когда сознание частью возвращалось в свою обитель, я пытался вырваться. Но ремни не поддавались, а женщина была настойчива в своем похотливом желании. Мы застонали одновременно, а потом она привстала и прижалась к моему лицу своей роскошной грудью. И я целовал ее грудь, бесстыдно выглядывавшую из-под распахнутого халатика.
      Затем Ханна решила, что с меня довольно. Она поднялась и ушла куда-то за кресло, появившись вновь лишь после того, как привела себя в порядок. К тому времени я также пришел в себя и встретил ее достаточно спокойно. Я улыбался, так как имел на это полное основание, и моя улыбка вывела Ханну из себя.
      — Между нами ничего не было! — отчеканила она, встав напротив.
      — Конечно, — не убирая с лица улыбки, согласился я. — А теперь развяжи меня. По-моему, нам больше не о чем сегодня говорить.
      Тонкие пальцы принялись освобождать меня от клемм, отрывавшихся от потного тела с противным чавканьем. Я старался поймать взгляд Ханны, но она упорно отводила глаза. Щелкнул замок ремня, отпуская правую руку, затем получила свободу левая. Ханна разогнулась, желая отойти.
      — Ноги, — негромко приказал я.
      — Что?
      — Ноги! — повторил я и, четко выговаривая слова, прибавил: — Ведь между нами ничего не было?
      Опустив взор, женщина присела на корточки и принялась расстегивать ремни, сковывавшие мои ноги. Едва она закончила и поднялась, я грубо схватил ее. Ханна забилась, пытаясь освободиться. Еще недавно это не составило бы для нее особого труда, но теперь я был сильнее, и не только физически. Тогда она вскрикнула, выражая негодование:
      — Заключенный Боунер!
      Зажав мягкий рот ладонью, я прорычал, зверея от внезапно пробудившейся во мне ярости:
      — Бонуэр! Запомни это имя и никогда больше не путай его! А теперь — хватит брыкаться! Уверяю, тебе это понравится!
      Повалив Ханну животом на кресло, я сделал с ней то же, что несколькими мгновениями раньше она сделала со мной. Думаю, она получила удовольствие не меньшее, чем в первый раз. По крайней мере я его получил.
      — Вот теперь все как надо! — сообщил я, поднимаясь.
      Ханна ничего не сказала на это. Она также поднялась и запахнула халат.
      — Все? — спросила она, глядя в сторону от меня.
      — Не совсем. — Я неторопливо облачился в комбинезон. — Я рассказал тебе немало интересного, но ничего не услышал от тебя. Это несправедливо.
      — Что же ты хочешь услышать?
      — А что ты хочешь сказать?
      Ханна отступила на несколько шагов, словно опасаясь, что я вновь наброшусь на нее. Это было глупо, она уже потеряла для меня всякий интерес.
      — Ничего.
      — Меня не устраивает такой ответ.
      Женщина посмотрела на меня, и мне почудилось, что я разглядел в ее взгляде ненависть. Если это и впрямь было так, я был готов удивиться.
      — Я сейчас позову хранителей.
      То был настолько наивный ход, что я с трудом удержался от смеха. Не отрывая взгляда от Ханны, я направился к ней. Она стала пятиться, я упорно шел следом. Наши маневры продолжались до тех пор, пока я не припер Ханну к противоположной от двери стене. Она попыталась ускользнуть, но моя рука грубо вцепилась в трепещущее горло.
      — Слушай ты, сука, — процедил я, приблизив губы к ее расширившимся от страха глазам. — Я вижу тебя насквозь. Ты получаешь удовольствие, трахая беспомощных мужиков. И не меньшее удовольствие, когда мужики трахают тебя, подтирая тобой пол, словно грязной тряпкой. Ты похотливая сладострастная шлюха! Хочешь позвать хранителей? Зови! Но не думаю, что ты сделаешь это. Я раскусил тебя еще в первый раз, когда ты разыгрывала из себя недотрогу, а через твой халатик выпирала наружу похоть! Ты из тех тварей, которым в постели скучно. Ты корчишь из себя роковую женщину, но на деле все куда проще. Таких, как ты, просто надо брать за задницу и делать все, что душе угодно. И тогда не услышишь ни слова против, потому что шлюхи любят, когда их унижают. Ведь так или я ошибаюсь?
      Я стискивал пальцы все крепче, ощущая тонкое биение какой-то жилки. Глаза Ханны закатились, и со стороны могло показаться, что она близка к обмороку. Но я знал, что подобные особы в обморок не падают.
      — Ну, говори, так?!
      — Так, — выдавила Ханна.
      Я засмеялся и запустил пальцы промеж ее ног, ощутив трепет любовной плоти.
      — То-то же! Так что, думаю, мы с тобой договоримся. Ты расскажешь мне все, что вы там с Толзом задумали. И я буду очень недоволен, если память хоть в чем-то подведет тебя.
      — Отпусти, — попросила Ханна.
      Я не стал злоупотреблять силой и разжал пальцы на ее горле, но другая рука осталась на месте и развлекалась грубой лаской. Возможно, мое поведение было не очень красиво, но оно подчеркивало ту власть, которой я обладал над ней, как прежде она всячески подчеркивала свою власть над прикованными к креслу мужчинами.
      — Давай, выкладывай! — велел я.
      — Что? Что?!
      — Что знаешь об этом деле! Все!
      Ханна сглотнула еще раз и решилась:
      — Это большая игра. Помимо Совета — в ней заинтересованы очень влиятельные люди.
      Я усмехнулся:
      — Надеются с нашей помощью перевоспитать общество?
      — Наивный! — Ханна вернула мне усмешку. — Они делают на вас ставки. Кто победит.
      — Разве это разрешено?
      — Конечно нет. Ставки подпольные, тем более что правила игры и ее участники будут официально объявлены лишь за день до назначенного срока.
      — Понятно, — прошептал я. — И кто же из нас котируется выше других?
      — Точно не знаю, но не ты.
      — Почему? — Я выдавил смешок. — Ведь в этом списке я первый.
      — Начальник Толз лично консультирует многих из тех, кто заключает пари, а ты не вызываешь у него доверия. Я же сказала, Толз подозревает, что ты оговорил себя.
      — А я сказал, что это — чушь!
      Я произнес эти слова резким тоном и в тот же миг перехватил взгляд Ханны. Она была крайне возбуждена. Плоть под моей рукой вибрировала от наслаждения, грудь начинала вздыматься. Я резко убрал руку. У меня вдруг возникло ощущение, будто пальцы вымазаны в чем-то омерзительно грязном, потому я поспешно отер их о халат Ханны. Ее лицо перекосилось то ли от злобы, то ли от разочарования.
      — Тебе лучше знать.
      — Конечно! — подтвердил я. — Что еще?
      — Толз сказал, что это будет занимательное зрелище.
      — Не сомневаюсь.
      — Еще он сказал, что никто из вас не останется живых.
      — Как так — не останется? — процедил я, хватая Ханну за волосы и заставляя ее смотреть мне в глаза.
      Ханна вскрикнула и попыталась освободиться, что я ей, естественно, не позволил.
      — Того, кто победит, даже если он сумеет вовремя попасть в шлюзовую камеру, прикончат в космосе.
      — Толз делится с тобой всеми секретами? — ухмыляясь, поинтересовался я.
      — Не знаю насчет всех, но это он мне сказал.
      Я медленно разжал пальцы, пропуская сквозь них рыжие пряди волос.
      — Я предполагал нечто подобное. Что ты знаешь об обработке, какой нас подвергают?
      — Обычная, как для спецкоманд. Гормоны, стероиды, психовнушение.
      — Нас хотят выставить зверьми?
      — А разве вы не звери?
      Я не нашел ничего лучшего, как согласиться:
      — Звери. Ты рассказала все?
      — Да.
      Усмехнувшись, я протянул руку, желая потрепать Ханну по щеке. Женщина испуганно отшатнулась.
      — Молодец, сучка. Я знал, что мы договоримся. — Я смотрел на ее подрагивающие губы, и мне вдруг захотелось взять ее еще раз. Страх вызывает вожделение, я уже как-то упоминал об этом. Но следовало поберечь силы, а, кроме того, звериное чутье подсказало мне, что в комнату вот-вот должны войти. Ладно, я, пожалуй, пойду. А ты помалкивай. Если надумаешь рассказать кому-нибудь, что здесь произошло, мне, конечно, влетит, но и тебе не поздоровится. Кроме чисто практических соображений, полагаю, тебе не захочется сделать это еще и потому, что наша нечаянная встреча доставила тебе удовольствие. Ведь так? — Я был уверен, что Ханна ответит утвердительно, и не ошибся. Она кивнула. — В таком случае, прощай!
      Я неторопливо направился к двери, за которой скучали хранители. Но не успел я сделать и нескольких шагов, как Ханна окликнула меня:
      — Бонуэр! Я обернулся:
      — Что?
      — Ты придешь завтра?
      — Ты же не любишь дохлых мужиков.
      Ханна улыбнулась, я не мог не признать, что она чертовски привлекательна.
      — Да, но я люблю, что они со мной делают.
      Я ответил усмешкой. Наконец-то меня оценили.
      — Посмотрим. Но не обещаю. Мне нужно поберечь силы, а ты, сама понимаешь, не слишком располагаешь к этому. Поступим иначе, ты придешь поздравить меня с победой.
      Ханна покачала головой:
      — Ты не победишь!
      — Как раз именно это я и собираюсь сделать! Я обернулся к двери, намереваясь продолжить путь.
      — Бонуэр!
      — Ну что? — спросил я, не скрывая своего неудовольствия.
      — Поцелуй меня.
      Я позволил себе подумать, после чего смилостивился:
      — Ладно, иди сюда.
      Ханна неторопливо двинулась ко мне. Ее движения были подобны движениям кошки, вкрадчиво подбирающейся к добыче. Недоставало лишь хвоста, хлещущего по крутым бедрам.
      Нас разделяло четыре шага, три, два. Я приготовился обнять сладострастно подрагивающую талию. Мне не хватило лишь мига. Но как многого стоит миг! Ведь именно в этот миг в дверях появился начальник Толз.
      Стоит ли говорить, что я не решился составить конкуренцию начальнику тюрьмы, да и желание, признаться, сразу пропало. Я получил все, что хотел. Вежливо уступив начальнику Толзу дорогу, я направился к поджидавшим меня хранителям. Перед тем как прикрыть за собой дверь, я обернулся. И Толз, и Ханна смотрели мне вслед. Во взгляде женщины было вожделение, мужчина глядел с подозрением. А еще у него пробивались рога, и этот факт сделал меня совершенно счастливым.
      Вот уж поистине — как же немного требуется человеку, чтоб обрести счастье!

Глава 12