— Но почему он не тронул Джонса? — опять спросил Монро. Он смотрел на дорогу широко раскрытыми глазами, дыша с присвистом, сквозь зубы.

— Кто его знает? Возможно, «наш друг» уже… наелся. Или не хочет перебивать аппетит, надеясь, что мы придем к нему в гости. Или… — Шериф замолчал.

Джек посмотрел на него:

— Что или?

— Или все, что угодно, Джек. Но я думаю… Ты не забыл, что в теле у Джонса… муха?

— Муха? — переспросил Монро, затем хрипло добавил: — Нет, не забыл.

— Если принять во внимание, что расчлененные трупы у Мориссонов оставил этот милый моему сердцу жучок, то… Из этой кучи, кстати, и появились мухи. Выходит, между этими… Черт, язык не поворачивается назвать их насекомыми. Между этими тварями существует какая-то связь. Поэтому жрать Джонса жуку нет необходимости. Но мы бы, Джек, все равно не успели. Ты же видел, как быстро он расправился с Кунцем.

— Да. — Монро вновь посмотрел на Лоулесса. — Постойте-ка, шериф. Это что же получается? Он, — Джек ткнул пальцем в сторону жука, — что, ждет, пока муха… — Монро замолчал, потому что не знал, что сказать дальше.

— Да. Я уверен, что он ждет, — сказал Лоулесс — Иначе он вытащил бы Джонса и сделал с ним то же самое, что и с Кунцем. — Шериф подался к окну чуть ближе и глянул на то, что осталось от Рони: две ноги и рука. Перед глазами у Чарли заплясали черные точки, он поспешно отодвинулся, чтобы не видеть ужасающего зрелища. — А может, он не просто ждет… муху или что там появится еще вместо нее. Может, он стережет нас.

— Но он же слепой, — возразил Джек.

— Но может слышать, нюхать или… еще что-нибудь. Не думаю, чтобы нам удалось незаметно пройти мимо него, так что… Нам надо уходить через служебную дверь, подальше от этого чудовища.

— А как же наша машина? — в ужасе воскликнул Джек.

— Придется поискать другую, — решительно ответил Чарли.

— Но ведь в машине Джонс! — не унимался Джек.

— Сдается мне, Джеки, мы уже ничем не сможем помочь парню.

— Но мы же не можем бросить его рядом…

— Конечно не можем. Но мы не можем и брать его с собой в центр, где находятся десятки и десятки людей. Я не могу поручиться, что с Бобом не выйдет еще хуже, чем с Гэлом Хокинсом. Тем более что… Как мы отобьем его? Эта тварь ничего не видит, но она жива. Будь у нас с тобой автоматическое оружие и ящики боеприпасов в придачу, пожалуй, можно было что-нибудь попробовать, но… к сожалению, у нас с тобой всего двенадцать патронов! И плюс полнейшая неизвестность впереди. Нет, Джек, нам нужно найти машину, а потом убраться отсюда, пока здесь не стало еще «лучше».

— Шериф, если найдем машину, можно попробовать спасти Джонса. Шум двигателя отвлечет жука, в это время кто-нибудь из нас попытается вытащить Боба с другой стороны.

Лоулесс покачал головой:

— Джек, ты сам видел, как эта тварь бегает. Сказать «очень быстро» — значит ничего не сказать. К тому же жук просто-напросто перевернет машину — это ему по силам.

— Значит, оставим Джонса здесь?

— Джек, давай сначала найдем машину, а после будет видно, что делать.

— Хорошо.

Спустя четверть часа шериф медленно продвигался через двор к Бингем-стрит, держа кольт в правой руке. За ним шел Монро, оглядываясь назад. Было очень тихо и, как и весь день, безветренно. Как они оба ни старались ступать бесшумно, но все же слышали звук своих шагов. Неподвижный воздух безжалостно распространял малейший шорох. «Это и к лучшему», — подумал Чарли. Никакая тварь не сумеет приблизиться к ним вплотную так, чтобы ни он, ни Джек ее не заметили. Случайно взглянув на небо, шериф вдруг забеспокоился. Ему показалось, что солнце находится слишком низко. Чарли посмотрел на свои часы — они стояли. «Может, мы и в самом деле не заметили, как пролетело время», — подумал он. Но его часы стояли, и тупое беспокойство, оставшись ничем не подкрепленным, ушло. В конце концов, сейчас были проблемы поважнее, нежели выяснение того, сколько времени заняло то или иное событие. Чарли больше не смотрел на солнце. В месте, где они находились, Бингем была ровной, как линейка. Еще пара шагов — и будет видно место, через пять домов отсюда, где улица упирается в Фелл-стрит. Чарли испытывал сильнейшее беспокойство, еще более сильное, чем когда они находились в скобяной лавке Макнайта. Выйти через заднюю дверь и пройти на задний дворик близлежащего дома оказалось простым и нехитрым делом.

Джек не удержался и выглянул из-за угла. Жук по-прежнему находился возле «форда», не двигаясь и вообще не подавая никаких признаков жизни. Издалека его можно было принять за кучу земли, высыпанную кем-то из грузовика на Фелл-стрит. У Монро возникло такое чувство, будто монстр каким-то образом заметил его, хотя на месте глаз у него были комки красноватой слизи. Джек спрятался за угол, плотно прижавшись к стене дома; по его лбу стекали крупные капли пота.

— Ну что там? — озабоченно спросил шериф.

— Он… заметил меня, — прошептал Монро. — Мне… так кажется.

— Не болтай ерунды, Джек, — прохрипел Чарли, хотя сам не был уверен, действительно ли это ерунда.

— Мне так показалось, — заметил Монро. — Не могу поклясться, конечно…

— У него нет глаз, — напомнил Лоулесс.

— Но он мог меня почуять по запаху или…

— Мы далековато от него стоим… — Чарли запнулся. Далековато — это по их меркам, а что до жука…

— А вы продолжаете молодеть, шериф, — осторожно сказал Монро. В его голосе слышалось сочувствие. Возможно, и еще что-то. — Я вам дал бы лет восемнадцать. — Джек отвернулся.

Чарли выдавил жалкую улыбку:

— Джеки, а ты, я вижу, уже немного… привык к этому. Да?

— Вроде бы да, — пробормотал Монро, все так же глядя в сторону.

— Это хорошо. Я благодарен тебе. Ты понимаешь меня?

— Да, — еле слышно сказал Джек.

— Даже если это… прекратится, я уже никогда не смогу стать нормальным человеком.

Монро резко повернул голову в его сторону и хотел что-то сказать.

— Молчи, Джеки! — стальным голосом остановил его Лоулесс — Я знаю, что говорю. Даже если все хорошо закончится (и даже если прекратится весь этот мой кошмар), я не смогу полноценно жить. Представь мою жену, когда она увидит своего мужа в возрасте ее старшего сына. Представь моих дочерей. Каково будет им?

— Но, шериф, вы можете…

— Нет, Джеки! Я ничего уже не могу. Хотя нет, еще могу. Я могу помочь людям, во всяком случае, я не остановлюсь, пока не спасу хотя бы одного человека. Нет, я не собираюсь кончать с собой, хотя, уверен, моя участь уже предрешена. Все равно я хочу добраться до центра, увидеться с Локом, с этим мальчиком, Дэнни Шилдсом, узнать про жену и дочерей (конечно, я ни за что не покажусь им на глаза. Я не хочу, чтобы у кого-нибудь из них произошел нервный срыв, разузнаю сторонкой). Я сделаю все (хотя, честно признаться, не знаю что), чтобы спасти людей. У нас нет связи, мы не знаем, как они, но мы должны добраться туда. Если не найдем тачку, то поползем… — Лоулесс во время последней фразы вытянул перед собой руки и тут заметил, какие они. Руки мальчика. Восемнадцатилетнего (ой ли?) мальчика! — О Господи! Неужели такое возможно? — Чарли закрыл лицо руками и тяжело, надрывно зарыдал. — Ведь такого не может быть, нет, не может! Это неправда! Нет, не может! Почему со мной? Ну почему это случилось со мной? Почему? Почему?

Монро подошел к Лоулессу и обнял его. Чарли уткнулся лицом ему в плечо, сотрясаясь в рыданиях.

— Прости меня, Чарли, — прошептал Джек, но Лоулесс вряд ли его слышал. — Прости. Я должен был молчать. Дернула меня нелегкая за язык сказать тебе об этом. — Монро легко похлопал шерифа по плечу.

«Я действительно привык, — подумал Джек, — к этому кошмару, который происходит с тобой, Чарли». Вспомнив вдруг о чудовище, он негромко сказал:

— Шериф, надо идти. Мы должны пробраться к людям.

— Да, да, конечно. — Чарли отер ладонью лицо. Ему было слегка стыдно, что не сдержался, но он чувствовал себя теперь намного легче, как будто мысли о собственном горе, полные отчаяния и безысходности, вылились слезами. — Идем. Надо спешить.

Они двинулись дальше. Чарли сосредоточенно думал о том, что им с Джеком предстояло сделать в ближайшие минуты. Мысль о том, что он больше не увидит свою семью (он не имеет права допустить, чтобы они его увидели), еще не ушла совсем, отдаваясь болью в душе, но, когда они с Монро достигли места, где необходимо было пересечь Фелл-стрит, лица жены и детей отдалились и словно растворились в тумане. Чарли становилось легче.

— Здесь, — шепнул он. — Дальше нельзя.

Они находились недалеко от лужайки, где повстречались с золотистыми мухами, поэтому в любом случае должны были остановиться. Джек прошел несколько шагов и заглянул за угол дома. Но отсюда жука не было видно.

— Ничего не вижу, — пробормотал он. Живая изгородь заслоняла обзор.

— Пошли к тротуару, — сказал Лоулесс. — Если он по-прежнему не двигается, перебегаем Фелл. Он слишком далеко, чтобы учуять нас.

Чарли подумалось, что странная неподвижность воздуха играет им на руку. Он первый заметил жука. С расстояния в четыреста футов гигантское насекомое выглядело не так устрашающе, но стоявший рядом с ним «форд» позволял достаточно четко определить размеры монстра. Жук не двигался.

— Может, эта гнида сдохла? — с надеждой в голосе произнес Монро.

— Быстро, Джек!

Лоулесс бросился бегом на другую сторону Фелл. Чарли бежал инстинктивно пригнувшись, хотя это не имело значения: жук не мог его увидеть. Монро бежал следом. В доме, к которому они устремились, жила старая дева Аделия Стилетт. Лишь во внутреннем дворике шериф и его заместитель остановились, чтобы перевести дух. Невероятно, но эта короткая перебежка далась им с таким трудом, будто они одолели целую милю. Солнце, переместившееся на запад, грело не так сильно, как днем (еще должен быть полдень, Чарли, еще должен быть ПОЛДЕНЬ!), но полное затишье сказывалось самым неприятным образом: уже кончался октябрь, а Чарли был весь мокрый от пота после непродолжительной ходьбы и забега на сто футов. Он вытер лоб рукавом рубахи. Глаза Джека возбужденно блестели, но Чарли смутно чувствовал, что радоваться пока что нечему. Они думают, что провели эту тварь, но так ли это на самом деле?

— Идем, Джеки, — сказал он.

Теперь они снова приближались к жуку. Они прошли перекресток Фелл-стрит и Бингем, и Чарли решил, что надо выходить на проезжую часть. Он надеялся обнаружить какую-нибудь машину у обочины. Они двинулись по подъездной дорожке. Воображение рисовало Чарли притаившегося за кустами возле почтового ящика жука, ожидающего своих двуногих врагов. Но конечно же, отступив на тротуар, он никого не увидел. Чарли смотрел на жилой дом, стоявший вплотную с лавкой Макнайта, и понимал, что невидимый его глазу монстр застыл возле «форда» не так далеко от них, как хотелось бы. Жук был скрыт угловым домом. Раздалось радостное восклицание Джека:

— Шериф, посмотрите! Тачка! Провалиться мне на этом месте, если это не тачка!

Лоулесс обернулся. Через пять домов по Бингем, возле почтового ящика в виде какого-то экзотического фрукта стоял старенький «плимут». Вообще-то Лоулесс не рассчитывал на столь быстрый успех в поисках средств передвижения. Чарли судорожно думал, как поступить. У большинства семей Оруэлла гаражи примыкали непосредственно к дому и, следовательно, являлись частью этих домов. Или… нет? Чарли пытался вспомнить подробности рассказа Дэнни о том, как он искал Лилипута. Заглядывал ли Дэнни в гараж? Шериф не помнил хорошо, но, кажется, нет. И потом, не было сообщений, чтобы кто-то погиб именно в гараже в момент, когда заводил машину. Те, кто успел покинуть дом, остались в живых. И теперь перед Лоулессом встала дилемма. С одной стороны, в гараже люди не живут, не общаются, не садятся за еду, не смотрят телевизор, не ругают детей за отлынивание от домашней работы или за какую-нибудь другую провинность, но, с другой, гараж — часть дома и чаще всего отделен от жилых помещений лишь тонкой дверью. Нет, Чарли не станет рисковать. Необходимо идти по Бингем в сторону Восточной улицы — может, им встретится гараж, стоящий ОТДЕЛЬНО от дома, в него-то они и зайдут. В том состоянии, в котором он сейчас находился, — душевно опустошенный и вконец усталый, — шериф никак не мог припомнить, есть ли в этой части города такие гаражи. И вот совершенно неожиданно они с Джеком обнаружили «плимут». Это без преувеличения можно было назвать удачей, но шериф только еще больше нахмурился. Да, конечно, очень может быть, что в машине нет ключей, и тогда придется пару минут провозиться… Но не это беспокоило Чарли. Ему не верилось, что они вот так запросто сядут в эту машину и уедут. Это было бы слишком хорошо.

Его мысли вернулись к странному поведению жука, который после молниеносной атаки вдруг замер в неподвижности, как будто потерял к людям всякий интерес. Правда, он лишился глаз, но если вспомнить его атаки… «Что-то уж больно легко мы вышли из магазинчика Макнайта», — с беспокойством подумал Чарли. Может, монстру сейчас просто не до них, он и не собирается мешать их бегству? Монро сделал несколько шагов к машине.

— Ну что же вы, шериф? — Он обернулся и несколько удивленно посмотрел на Лоулесса. — Нужно хватать удачу, пока она не повернулась к нам задницей.

Чарли еще раз глянул в сторону Фелл и двинулся вслед за Джеком. Какое-то неясное чувство подсказывало ему, что надо остановиться и заставить остановиться Джека, и вот, когда он уже открыл было рот, чтобы окликнуть его, Джек вдруг сам повернул к шерифу бледное лицо с дрожащими губами и прошептал:

— В машине кто-то есть.

Чарли поравнялся с Джеком. Лобовое стекло отражало лучи обосновавшегося на западе солнца, но Лоулесс все же смог рассмотреть человека, полулежавшего на месте водителя. Он был, без сомнения, мертв. Против воли оба полицейских приблизились к «плимуту» еще на несколько шагов.

— Митч Лозано, — прошептал Монро, и Лоулесс узнал наконец, чей это «плимут».

С Лозано Чарли был хорошо знаком. Худой, черноволосый, с живым нервным лицом мужчина, которому было, как и Чарли, сорок девять лет. У него также была семья: две дочери и жена. Однажды Лоулесс подметил, что их с Митчем семьи очень похожи. Если бы не сын Чарли, живущий уже отдельно, внешнее сходство было бы просто удивительно. Шонтель Лозано, как и миссис Лоулесс, светловолосая, невысокого роста. Старшие дочери, как и их отцы, одногодки. Только младшая Ноэми Лоулесс на годок постарше младшей дочери Лозано. Девчонки даже внешне чем-то похожи. Не было никакого сходства только между главами этих двух семейств. Дважды Лоулесс вынужден был вызывать Лозано к себе в кабинет для разговора по поводу избиения своей жены. Он бил ее при детях. И оба раза Шонтель слезно просила Чарли не заводить на ее мужа дело. И Чарли шел ей навстречу. Скрепя сердце. Женщина замазывала кровоподтеки и нахлобучивала поглубже шляпку (вызывавшую, наверное, у несведущих людей смех), пытаясь скрыть синяки под глазами. Лоулесс догадывался (и был уверен в этом), что дело вовсе не ограничивалось лишь двумя случаями — муж Шонтель наверняка частенько «учил» таким образом свою жену. Но миссис Лозано молчала об этих «уроках». Глядя на ее неживое лицо, покрытое толстым слоем грима, шериф всякий раз расстраивался, отмечая про себя, как же эта женщина похожа на его собственную жену. Как-то на секунду он мысленно представил себе, как бы страдала Шерил, если б он сам был такой, как Митч, и ему чуть не стало плохо от одной только мысли об этом. Нет, Чарли никогда не ударит свою жену (как и любую другую женщину), Шерил никогда не будет в положении Шонтель Лозано. Митч внешне выглядел вполне респектабельным главой семейства. Он имел хорошую работу в Манчестере, прилично зарабатывал, во всяком случае, достаточно, чтобы его семья не нуждалась ни в чем. Но жизнь членов этой семьи была сущим кошмаром, и об этом в Оруэлле уже шли пересуды. Начать с того, что мистер Лозано был крайне скуп. Его дом выделялся своим ухоженным фасадом с выкрашенными в нежно-кремовый цвет резными перилами парадного крыльца и словно бы заявлял всем, что здесь живет вполне благополучная семья. Чарли удивился, увидев впервые этот дом изнутри. Его поразила скудная, без малейших излишеств обстановка — прямо что-то спартанское. Сам Митч почему-то ездил на «плимуте» двенадцатилетней давности, но при этом носил сшитые на заказ добротные костюмы — это сочетание выглядело даже несколько нелепо. Злые языки поговаривали, что Лозано экономит на всем и на всех, кроме себя. В то время как у девочек не больше двух-трех смен нижнего белья, гардероб самого Митча не имел равных, пожалуй, во всей округе. Шериф явился домой к Митчу Лозано конечно же не для того, чтобы проверить правдивость этих слухов, но убогость внутреннего убранства дома его действительно поразила. В фирме, где работал Митч, он был на хорошем счету у начальства, а сослуживцы считали его хорошим парнем, своим в доску. Никому и в голову не могло прийти, что этот человек, который, казалось, только и пекся что о делах компании, отодвигая на задний план свои личные, на самом деле — настоящий деспот. Но это было именно так, хотя сразу в это было трудно поверить. Глядя, как Митч Лозано скромно сидит перед Чарли, словно первокурсник перед ректором, который колеблется, исключить ли его или дать ему еще один шанс, можно было подумать, что шериф ошибается и Шонтель избил вовсе не этот застенчивый, внимательный мужчина. Чарли и сам грешным делом подумал: может, была какая-то веская причина (хотя какая может быть у нормального мужика причина, чтобы избить жену?), произошло что-то такое, из-за чего Митч не выдержал и сорвался? Один-единственный раз?

Однако недели через три история повторилась, и на этот раз Чарли выудил-таки у миссис Лозано кое-какие семейные секреты. Ее жизнь уже давно превратилась (и, быть может, это не такое уж и преувеличение, как может показаться кому-нибудь) в ад. Митч уже более трех лет злоупотреблял алкоголем. Эта новость огорошила шерифа. Ему даже подумалось: уж не хочет ли эта женщина, воспользовавшись случаем, навесить на своего мужа побольше грехов, включая и такие, в которых он вовсе не повинен? Чтобы Митч да был алкоголиком? Это казалось просто невероятным. Но невероятное не означает непременно ложное, и, как выяснилось, дело обстояло именно так. Митч умел держать себя в руках. Он напивался после работы, а утром, скрипя зубами, заставлял себя «быть в форме». И ждал вечера. Чтобы… напиться опять. Впрочем, на его профессиональном уровне это не сказывалось. По вечерам Шонтель приходилось очень несладко, но это было ничто по сравнению с ночью. Вернувшись домой, Митч принимался то и дело скандалить: то ужин никуда не годится (по словам Шонтель, Митч в последнее время ничего не ел — алкоголь вконец разрушил его печень, — но требовал, чтобы ужин для него непременно был приготовлен, иначе принимался «угощать» жену сам — гарниром из кулаков и выражений, от которых еще больнее, чем от этих самых кулаков), то младшая дочка смотрит телевизор, когда все нормальные дети уже спят, то ложка плохо вымыта, то пыль на журнальном столике. Заключительный аккорд выпадал на ночь. Виски, подорвав здоровье Митча, превратило его сон в прерывистую полудрему-полубред. Он не мог лежать спокойно больше одного-двух часов. Потом он поднимался с постели и бродил по дому, как лунатик, громко хлопая дверями, щелкая выключателями, принимался греметь посудой в кухне, требуя, чтобы «сука наконец-то накормила мужа, который горбатится на нее и ее выродков».

Шонтель не могла даже припомнить, когда в последний раз высыпалась. Митч редко (если вообще когда-нибудь) давал ей проспать всю ночь до утра. Обычно же среди ночи Шонтель приходилось вскакивать и бежать на кухню, чтобы приготовить мужу поесть, но Митч встречал ее руганью и приказывал убираться вон — он не станет есть ее дурацкую стряпню. Как только она уходила, Митч начинал (он всегда будил и детей) снова орать, требуя, чтобы его накормили. Так могло повторяться несколько раз за ночь. Затем он возвращался в спальню, но и здесь у него не закрывался рот ни на минуту, причем, по словам Шонтель, у Митча был прямо-таки талант сочинять самые обидные оскорбления. От его языка женщина натерпелась больше, чем от побоев. Стоило ей только заикнуться (в очередной раз, когда Митч сидел за столом, по своему обыкновению не прикасаясь к еде), что зачем, мол, готовить для него ужин, если он ничего не ест, Митч превращался в разъяренного быка, и ночь проходила еще хуже, чем обычно.

Однажды он проболтался Шонтель, что его вызывал шеф и предупредил его, чтобы кончал с виски. Митч был уверен, что, не будь он действительно нужен фирме, ему пришлось бы искать другую работу. Но второго предупреждения не будет. Шонтель испугалась, но вместе с тем у нее появилась тайная надежда, что муж остепенится. Она ошибалась. Митч продолжал пить. Было просто удивительно, как женщина может все это терпеть? Шериф деликатно спросил об этом миссис Лозано. Немного помявшись, она ответила, что не хочет лишать дочерей отца. Кроме того, Шонтель работает на полставки в частном детском саду на Солс-стрит и ее заработка просто не хватит для нормальной жизни ее самой и двух дочерей-школьниц. Материальная зависимость — не пустой звук. И все-таки Чарли показалось, что есть еще что-то, что заставляло миссис Лозано терпеливо сносить такое издевательское отношение со стороны мужа. Конечно, бессонные ночи, совершенно незаслуженные грязные оскорбления и насмешки, побои, неуютная, полная грубости и обид жизнь дочерей, сознание того, что они все трое — словно заложники, зависящие душой и телом от обидчика, — все это имело громадный вес. Но на другой чаше весов была… любовь этой женщины к Митчу. Шонтель любила его, каким бы абсурдом это ни казалось. Чарли был уверен в этом. По словам женщины, Митч не выпускал ее из спальни, если она пыталась уйти в другую комнату (впрочем, пьяная ругань Лозано ночью была слышна повсюду, как если бы проникала сквозь стены), чтобы хоть немного поспать. Но если женщина доведена до отчаянного положения, то что, как не сильное чувство к человеку, может заставить ее терпеть его самые мерзкие выходки? Доктор Лок, наверное, был прав со своей теорией, о которой рассказал однажды шерифу, когда тот был у него в гостях. По правде говоря, Чарли так и не понял, была ли это теория самого Лока или он где-то об этом прочитал. Да это и не важно. Марк Лок высказал идею, что если сексуальные отклонения и встречаются в основном у мужчин, то это не значит, что на долю женщин ничего не осталось. У слабого пола тоже бывают свои отклонения, причем такие, которые почти не встречаются среди мужчин. Так сказать, любовные отклонения. Именно женщины способны любить мужчин, совершенно не заслуживающих любви. И это еще очень мягко сказано. История хранит конкретные факты, как миловидные и неглупые дамочки влюблялись в извергов (например, одному такому, который убил десятки людей, причем перед смертью истязал их, — так вот, ему помогла бежать из тюрьмы влюбившаяся в него женщина, как раз одна из тех милых женщин, из которых получаются отличные жены, которые, по мнению большинства, и жить-то не имеют права. Словом, Лок высказал это вполне серьезно: у женщин встречаются отклонения в любви. На этом фоне миссис Лозано выглядела вполне нормальной женщиной. Во всяком случае, подобных семей в Америке не одна и не две, и не всегда в таких семьях доходит до трагедии. И все же Лоулесс не мог понять (наверное, потому, что сам никогда не бывал женщиной, ха-ха!) миссис Лозано.

Шериф сравнивал (против своей воли) эту женщину со своей женой и (опять же невольно) пытался представить себе, как повела бы себя Шерил, будь она женой такого деспота, как Митч Лозано. Не без удовлетворения он признал, что его жена, скорее всего, забрала бы дочек и помахала бы такому муженьку, как мистер Лозано, ручкой. Более того, гордость не позволила бы ей обратиться в суд или принять какие-нибудь меры, чтобы напоследок пощипать бывшего супруга. Но быть может, он, Чарли, ошибается? Быть может, он слишком мягкий муж, поэтому-то его Шерил и выглядит более уверенной в себе женщиной, нежели Шонтель Лозано? Чарли понял, что только ухудшит положение Шонтель, если добьется суда над ее мужем, а потому решил: «Пусть в этой семье все идет, как идет, дальше будет видно, к чему это все приведет».

Теперь, глядя на Митча, который, казалось, притворяется, дабы разыграть свое семейство, Чарли поймал себя на одной странной мысли. Но сначала, стоя у машины, ему подумалось: «Ну вот, Митч больше не будет трепать нервы своей жене и детям, будить их среди ночи своими пьяными выкриками, бить жену, когда иссякает запас словесных оскорблений, — ничего такого он никогда больше делать не будет». Потом Лоулесс перевел взгляд на дом Лозано. Конечно, мистер Сама Любезность с Посторонними уже вряд ли что-нибудь скажет, но, даже останься он в живых, сказал бы он своей жене про опасность? Чарли не знал, спаслись ли Шонтель и ее дочери. И где они сейчас? Возможно, их уже нет в живых. Размышляя о том, что могло случиться с миссис Лозано, Чарли смотрел на дом, и вдруг одна мысль пронзила его мозг как молния: дом Лозано ТОЧНО ТАКОЙ ЖЕ, как дом Шилдсов (Треворов)! Эта мысль пришла из ниоткуда; Чарли смотрел на дом, желая обнаружить признаки кого-нибудь из семейства Лозано, он абсолютно не думал о Шилдсах. Нечаянное открытие просто ошеломило шерифа. Такие же низкие ступеньки; их количество — пять, как у Шилдсов; крыша зеленая, как у Шилдсов; цвет дома как у Шилдсов; внутреннее расположение спален, кухни, чулана как у Шилдсов; веранда, опоясывающая дом с северной и западной стороны, как у Шилдсов. Какую это играло роль, Чарли не знал, но мысль, словно сухая ветка, подброшенная кем-то в камин, заставила огонь вспыхнуть чуть ярче. Чарли попытался вспомнить, есть ли еще такие дома в Оруэлле, но в голове все так перепуталось, что выбрать крупинку из всей этой каши было просто невозможно. Да еще может вот-вот появиться чудовищный жук, да еще Джек что-то говорит…

— Что ты сказал, Джеки? — переспросил Чарли, словно очнувшись ото сна.

— У него… в животе дыра, — в ужасе прошептал Джек.

Шериф подошел поближе. Из головы не шла абсолютная одинаковость двух домов в Оруэлле. И еще. У Чарли было такое чувство, будто он что-то упустил, ведь эта мысль пришла не просто так. Поэтому…

— Черт! То же, что и с Гэлом, — пробормотал Монро, и эти слова заставили шерифа выбросить из головы дом Лозано. До поры до времени, конечно.

Чарли пригнулся к лобовому стеклу и… С тех пор как Митч избил жену во второй раз и шериф вызвал его к себе для разговора, он больше не видел его. Разговор состоялся перед самым приездом Энн Шилдс. Естественно, шериф на время вообще забыл о существовании Митча Лозано. Затем, когда странная смерть постигла миссис Шилдс (как годом ранее — Саманту Тревор), шерифу округа тем более стало не до Митча Лозано, выглядевшего на фоне дальнейших событий чуть ли не безобидным шалунишкой. Что происходило с Лозано? Как складывались его отношения с женой, изменилось ли что-нибудь? Чарли не знал этого, и было маловероятно, что когда-нибудь узнает. Одно было более или менее ясно: Митча постигла та же участь, что и заместителя шерифа Гэла Хокинса. Лоулесс стоял почти касаясь лобового стекла кончиком носа. От его дыхания на стекле появилось круглое запотевшее пятно. Лучи солнца, отражаясь от стекла, слепили глаза, пока на стекло не упала тень подступившего вплотную Монро.

— Дыра, — пробормотал Монро.

Он оглядывался по сторонам, и Лоулесс понимал его, хотя сам он думал сейчас не об опасном жуке, а о Митче Лозано. Почему Митч в машине один? Где остальные? Что-то очень важное промелькнуло у него в голове и тут же ускользнуло, словно малек из рыболовной сети… Но шериф не собирался сдаваться. Митч один; возможно, он сбежал, бросив семью, или… может быть, ему уже некого было спасать? Если так, то… они были уже мертвы. Если они были мертвы, то… почему он все-таки вышел? Есть только одно объяснение — Митч вышел раньше, чем ЭТО НАЧАЛОСЬ! Но что-то в этом объяснении не устраивало шерифа, подобно тому, когда выходишь из дома с чувством, что забыл какую-то важную вещь, но никак не можешь вспомнить, что именно. Если предположить, что Митч находился в доме, когда его домашние стали умирать, почему он все-таки вышел и его не постигла та же участь? Нет, Чарли был вынужден признать, что маленькая рыбка, более ценная, нежели все остальные, успела проскользнуть сквозь сеть. И с этим ничего не…

— Шериф! — вскрикнул Монро. — Осторожно!

Лоулесс, думая о своем, смотрел в зияющее отверстие с рваными краями и выпотрошенными внутренностями, совсем как прошедшей ночью на Гэла Хокинса в окружном морге. Прикосновение руки Джека заставило его вздрогнуть. Чарли перевел взгляд на заднее сиденье. Там что-то мелькнуло, и шериф увидел, что это жук. Только это насекомое было других размеров, гораздо меньше, чем чудовище, которое осталось на Фелл-стрит возле скобяной лавки Макнайта… Однако этот жук был точной копией первого. Брюшко как живот дохлой рыбы, коричневые лакированные крылья, сложенные в виде панциря, янтарная голова и кровавые глаза на ней с плавающими зрачками. Жук был в длину не больше фута, но шериф все равно удивился, почему они сразу его не заметили, хотя объяснение, возможно, было довольно простым: насекомое спряталось, увидев приближавшихся людей.

— Он только что вылупился, эта сволочь еще молодая! — воскликнул Джек.

— Ты прав, — отозвался Лоулесс, двинувшись к задней дверце с правой стороны.

Жук заметил этот маневр человека и, проворно развернувшись, пополз в другую сторону. Монро бросился туда. Но монстр (еще не такой крупный, каким может стать) опередил его. Он поднял передние ноги, как бы подтянувшись на них, оттолкнулся двумя задними и… вывалился из «плимута», упав на асфальт вверх животом. Как ни странно, но стекла были опущены только в задних дверцах. Монро оскалился в кровожадной улыбке и поднял руку.

— Не делай этого! — прикрикнул на него Лоулесс, весь сжавшись в ожидании выстрела. — Нет, Джеки! Шум привлечет других! Они могут оказаться гораздо крупнее.

— У, тварь! — прошипел Монро, но стрелять не стал, и шериф почувствовал громадное облегчение. — Тварь, ублюдочная тварь! — Джек подскочил к жуку, пытавшемуся перевернуться со спины на живот. Удар ногой пришелся по желтой голове жука.