Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Куриная слепота

ModernLib.Net / Драматургия / Коляда Николай Владимирович / Куриная слепота - Чтение (стр. 4)
Автор: Коляда Николай Владимирович
Жанр: Драматургия

 

 


Кто чего обещал? Я? Я хотела вас всех за доброту отблагодарить! А ты? Ты знал, да? И она знала? Ах ты, Ванька из Криворожья, помесь негра с мотоциклом, свинья! И я приехала?! Вот моя трагедия – трагедия доверчивости, как у Отелло! Я всем и вся доверяю! Боже мой, Боже мой! Я-то думаю, эти люди приютили моего папу, мою маму, а это совсем чужие! Чужие! Я же вижу: не похож на папу, не похож! Что ж я такая глупая? Завтра приедет Алекс, он зачем мучался, мучается сейчас в грязном вагоне? Конечно, это не он, не отец! Мои дома! Они дома, в маленьком бревенчатом домике в восьми часах езды от Москвы, но в другую сторону, а я – тут?! У них нет телефона, как позвонить?! Он знал и не сказал мне!!! Со мной он поедет! Пупок развяжется, милый!! Всё наоборот! Свет! Дайте свет! Почему так темно в этом театре?! (Разбрасывает листья, хохочет.) Пошли, разбудим этого дядечку, чтобы не нарушать ему нервную систему, он меня тоже принял за дочь, рассердился, не здоровался со мной, обиделся, разбудим его, извинимся перед ним! Хорошо, хоть я не поехала на могилку к чужой тёте! Я только и знаю, что езжу по могилам! Хватит! Моё платье всё в листьях, что мне за это Слава Зайцев скажет, шляпка от Сен-Лорана испачкалась! Дура пьяная, приехала, мощи святые собралась выкапывать, идиотка, дура! Впрочем, надо съездить к ней на могилку, надо быть великодушной, доброй ко всем, художники великодушны и добры к своему народу, до свидания, мой дорогой, я многое поняла благодаря этой поездке, я поехала, разбужу его, да, да, я с катушек поехала в этом доме! Будите его! Лариса Боровицкая будет с ним прощаться! Мне надо ехать! Алекс, всё впереди, будем жить, не хороните меня!!!!

Бежит из подвала, падает, поднимается, дёргает за ручку двери подъезда, кричит, колотит руками и ногами в дверь. Из подъезда в ночных рубашках выскочили сёстры-еврейки, Митя, Зорро и Наталья. Лариса кинулась в подъезд, бежит наверх, вбегает в квартиру, бросается к постели, тормошит отца.

Дядечка, дядечка!!!! (Молчит.) Он не шевелится. Дядечка не шевелится… Я говорила вам, что будет третья смерть, говорила, вы не верили, третья смерть, третья смерть, третья смерть!!!!!

Прибежали все, встали у постели отца. В подвале собака завыла. Толя вышел к рельсам, лёг между ними, забросал себя листьями. Во дворе кто-то хлопает ковёр.


Темнота


Занавес


Конец первого действия

Второе действие

ДЕНЬ

Прошло три дня. Там же. “О” мигает, кран ездит, колокол звонит, падают листья с тополя, пакеты из-под молока на деревьях раскачиваются, трамваи ходят, искры летят. Мотоцикла возле подъезда нет. Везде висит выстиранное бельё: в квартире Мити, в подвале, на крыше, на балконе. У дома между тополями верёвка натянута и на ней тоже простыни, пододеяльники, наволочки, накидушки, вышивки, выстрочки, выбивки, вязание. С белья на пол, на листья сушеные капает, стекает струйками вода. С балкона ручеек бежит.

За столом сидит Лариса, Наталья, Митя, еврейки-близняшки. Наталья к себе сумку прижимает. Лариса сидит, ногами в пол упершись, на стуле. У неё на голове завязано полотенце как тюрбан, на коленях лежит салфетка. В одной руке у неё банка из-под чая, в другой – букет желтоголовой пижмы.

ЛАРИСА. Я говорила вам, что будет третья смерть, говорила, вы не верили, третья смерть, третья смерть. Сколько тут в этой квартире умерло уже. Эта женщина со своим мужем, их сын, потом Митина мама, потом бабушка, потом папа Мити, потом моя мама, ну, та женщина, которая была вроде бы как моя мама, и вот теперь этот дядечка. Страшно. Я боюсь ехать и в Москву. Там всё напоминает о его смерти. Високосный год. Страшно. Мне одно спасение – работа, роли. А их нету. Три дня я хожу на конечную остановку, стою с цветами до темна, пока глаза ничего не видят, а его нет и нет. Телефон не отвечает в Москве. Ничего не понимаю. Но что делать – у меня нет денег, можно было бы концерт организовать, но я не умею, у меня нет организаторских способностей. Надо выкинуть эти цветы. Правда, я их на пустыре нарвала. Эти цветы как называются? Не куриная слепота?

НАТАЛЬЯ. Куриная слепота весной. А сейчас осень типа того что. Это пижма.

ЛАРИСА. Осень, помню. Везде листья. Красивые цветы. Пижма, фижма, рижма.

НАТАЛЬЯ. Желтенькие. Говнистого цвета. (Сёстрам.) Тихая какая, слышите? К вечеру так орать будет – кошмаревич. Пока про цветочки говорит. Вот ведь человек-то, ведь что делает водка: жёлтая вода в голову ударяет.

ЛАРИСА. Что вы там говорите?

НАТАЛЬЯ. Да так, постольку поскольку типа того что.

ЛАРИСА. Надо, всё-таки, организовывать концерт.

НАТАЛЬЯ. Да какой концерт. Итак концерт. (Сёстрам.) К вечеру ни рю, ни мя уже, на рогах. И Толька, как с ума сошёл, с ней пить стал. И гоняет, гоняет вокруг дома на мотоцикле, разобьётся вот и всё, зачем я тогда жила, раз сына не станет, я ж шутила про его смерть-то типа того что, я ж хотела, чтоб красиво было про него, а то он злой, драчливый. И Митька нет-нет, да выпьет с нею. Правда, Зорро перестал. Я б сама от всего напилась, да мне нельзя пить, я была в окружении Лещенко. Я чуть-чуть, и сразу пьяная. Это значит – я алкоголичка? Или физически слабая я, или психически. Выпью – и пьяная типа того что. (Помолчала.) Сегодня шла и вдруг вижу: наш дом-то стоит на горе. Никогда не думала, почему мне так трудно идти к дому. Дура вот какая. Сто лет к этому дому ходила и вдруг только сегодня увидела. На горе, ага, девочки. На горе стоит, огоньками светится, уютненький типа того что. Вот почему в подвале нету сырости, вони. Поняла теперь.

ЛАРИСА. Опять она мозгами брякает, не даёт говорить.

НАТАЛЬЯ. Что?

ЛАРИСА. Ничего. Всё будет хорошо, Ларочка, всё будет хорошо. Три дня погостила, хватит. Поехала я. Ну вот. Толя хотел ехать со мной, где же он?

НАТАЛЬЯ. Как же. Он совсем, думаете, с головой не дружит? Это мы дураки, подбираем всяких, хороним вот, сколько денег затратили, он и не насобирал столько у магазина, еле-еле гроб сделали по блату Зорре друганы-алкаши. А Толька не дурак, не думайте типа того что.

ЛАРИСА. Я постирала вам всё, пусть будет на память. Стирала без порошка, нет денег. У Мити не могу занять, стыдно.

НАТАЛЬЯ. На порошок стыдно, а на водку не стыдно. И что пьяная в умат каждый день – не стыдно. Сижу вот, сторожу, а у меня сидячий нерв болит.

ЛАРИСА. Седалищный, милочка. Седалищный. Вы все время шмыгаете носом и себе под нос что-то такое гадкое бормочете, я не слушаю, не хочу слушать, оберегаю свою ауру. Тише, ни слова, хватит возражать.

НАТАЛЬЯ. Прям командир типа того что. Такую строгость напустит, я аж молчу сразу, пугаюсь, слышите, Сарочка, Двойрочка?

ЛАРИСА. Этот рисунок на стене – распутство, разврат. У меня книжка была желтенькая в детстве, китайская сказка про нарисованного в ресторане на стенке журавля. Он танцевал, когда было много посетителей. Желтенькая книжка, желтенькая сказка, помню. Но потом – журавль ушёл совсем из ресторана. Отчего – забыла. Вот этот профиль мне напоминает этого журавлика из сказки, нарисованный профиль, никогда не встанет со стенки, потому что его никто не просит танцевать. Нам, художникам, тоже нельзя опускаться и танцевать “Казачок” перед кем попало. Особенно, если нас не просят. Я думаю, вы меня не забудете. Я гениальна, а вы знаете, какой заряд передаёт талантливый человек другому при общении. Огонёчек передаётся от моего сердца к вашему. Передался, да ведь? Так?

НАТАЛЬЯ. Да ведь, так. Гений среди удобрений. Не забудем, ещё бы, артистка, взбаламутили наше болото типа того что.

ЛАРИСА (Помолчала.) Брякаю и брякаю мозгами, надо ехать. (Пауза.) Почему я сижу со всем этим в руках, не знаете? Как Фемида. Кого я тут решила судить? Нет, я буду играть Клеопатру и вхожу в образ. Некому мне судить. Всё. До свидания. Будьте здоровы. (Пауза.) Ну, я поехала.

МОЛЧАНИЕ.

Сегодня сорок третий день без Толи.

НАТАЛЬЯ. Какой Толя? Никакого Толи тута не было и нету. Был, да вышел весь.

ЛАРИСА. До свидания. Поеду. Хотя страшные предчувствия что-то сегодня. Мне снилась грязь. Это к богатству или к грязи. В буквальном или в переносном смысле к грязи? Тише, не надо. Всё будет хорошо, Ларочка. Я верю, верю, что всё сложится в России, всё станет хорошо и в России, и у меня – частицы моей Родины.

НАТАЛЬЯ. Про Родину, ага, на себя бы в зеркало глянула.

ЛАРИСА. Митя, слышите? Я не дорассказала вам про Толю. Рассказываю. Вы же меня понимаете? Более никто тут. Какой хороший был мальчик. Он только начинал бриться и отпустил усы, они были колючие, а лицо нежное. Какой был. “Всё будет хорошо, Ларочка” – говорил. А потом погиб. (Молчит.) Я приехала туда, на место катастрофы и хотела умереть. Встала там, на мосту, и думаю: вниз головой сейчас, на автостраду, чтобы разбиться и быть раздавленной под машинами. Встала, смотрю на закат. Смотрю. И подумала: “Господи, как ты сделал эту красоту? Зачем ты сделал эту красоту, зачем ты её сделал, Господи, зачем? Чтобы всё сгнило, умерло, и деревья, и животные, и воздух – всё, всё. И я, и человек другой, что идёт на горизонте. Зачем мы все жили, для чего, для чего, в чём смысл этого всего, кто может сказать?” Свиньи-черти похрюкивали в кузове, кузнечики трещали в траве, мигалка милицейская сверкала, раздражала. И подумала тогда: Бога нет. А есть всё просто так, бессмысленно, низачем, нет никакой великой мысли в этой красоте, никакой, глупость одна, бессмысленная красота – более ничего. И от того, что вдруг поняла, что Бога нет – решила жить. Потому что другой жизни не будет. (Встала, сняла мокрую простынь, завернулась в неё, молчит.) Вот, теперь я как греческая жрица.

НАТАЛЬЯ. Надо в церковь молиться ходить и думать про переселение душ. В Москве церквей много, вот вы и ходите. Идёте другой раз мимо – зайдите, помолитесь и сразу легче станет. В церковь ходить надо, как я, верить в переселение душ типа того что.

ЛАРИСА (Села.) От того, что я иду в церковь, молюсь, крещусь и плачу вовсе не значит, что я молюсь, крещусь и плачу. Судя по вашей религиозной активности, уж не были ли вы в прошлом секретарем комсомольской организации, нет?

НАТАЛЬЯ. Была. В больнице в нашей. Я же в регистратуре всю жизнь, с бумагами всё время, вот меня и назначили. Была, а что?

ЛАРИСА. Ничего. Так. Оно и видно, что была. (Подставила баночку из-под чая под струйку воды, смотрит внимательно, как вода с простыни капает в банку.) Каждый день жду Алекса. Хожу по городу, меня не узнают, не просят автографы. Сегодня там крутились на остановке эти близняшки. Остановка – восемнадцатый трамвай, конечная. Так называется – “Конечная”. Поразительное название. Хоть бы назвали “Тополиная”, “Вишнёвая”, или “Горизонт”, или даже “Стройка”. А то – “Конечная”. Они там стояли с негром. Стояли и пили пиво, пенное, из таких стеклянных полулитровых банок, в которых сдают на анализы кал и мочу. Может быть такое?

НАТАЛЬЯ. А чего не может быть? Они же пьющие, они на пенсии. Пейте пиво пенное, морда будет здоровенная. (Подмигивает близняшкам.) Может. Ага. Кал и мочу, типа того что. Задавака, ох и задавака. Видите, девочки: купирование надо, сейчас начнёт.

ЛАРИСА. Что вы сказали?

НАТАЛЬЯ. Ничего.

ЛАРИСА.Хорошо я всё выстирала, всё белое, чистое. Что-то в этом есть от вечности, от вечно белого чего-то, от этих простыней, наволочек, вышивок, кружев. Их у вас так много, Митя. Это от мамы и бабушки осталось? Я так и поняла. А спите на матрасе, набитом листьями. (Пауза.) Тут так же тихо и страшно, как и у меня в той комнате, в которой я жила в самом начале в Москве. Не было мебели, не было ковров, было пусто, впереди была новая жизнь, я была счастлива, было тихо, трамваи стучали один за другим за окном с пяти утра до двух ночи. Я ждала роли, ждала звонка режиссёров и, чтобы не пропустить долгожданного звонка, первое, что я себе купила и поставила – был автоответчик. Три дня телефон молчал, никто не звонил. Я пошла на улицу, позвонила себе из телефона-автомата и сказала на плёнку: “Здравствуй, Ларсик, – сказала, – как ты поживаешь? Всё будет хорошо, Ларочка, всё будет хорошо.” Бедный мальчик, успокаивал меня, говорил так, а сам умер. Мне давно не звонит никто. Знаете, что я подумала? Небо везде одно. Вообще всё в жизни очень похоже. В Москве есть пруд и тут. В Москве телебашня рядом с домом и тут. В Москве купленная картошка чернеет через три дня и у вас, Митя, тоже. В Москве я живу без денег и тут. В Москве я одна и тут. В Москве везде спрашивают: “Кто последний?”, а тут: “Кто крайний?” Я крайняя, я. (Пауза.) Нет, я живу, я нужна, я жива, я буду жить. Боже мой, дальше мне надо идти, дальше, босиком по дорожке, посыпанной разбитыми бутылками. Бедная кошка, умерла. Я не говорила вам, Митя? Я позвонила в Москву: кошки нету, сказали. Умерла. Ушла без меня и умерла. Кошки уходят умирать, знаете, да? И другой не будет теперь уже кошки, умрёт. Хотя зачем держать дома животных? Не надо держать и их любить. Все держат. Только это не любовь к животным, нет, Митя, это – эрзац: что-то среди людей не в порядке, люди в толпе от одиночества сдыхают, потому-то заводят кошек, собак, хомячков, змей.

НАТАЛЬЯ. Ну да, типа того что, звонила она. (Сёстрам.) Ну про всех она судит, рядит, про всех она на место ставит всех, ну что за человек, вот ведь беда что делает с человеком, а ещё артистка ведь и правда.

ЛАРИСА. Что вы всё время говорите, я вас не понимаю? Вы по-русски?

НАТАЛЬЯ. Нет, по-иностранному типа того что.

ЛАРИСА. Толя не пришёл ещё? Мне ехать. А у нас с ним были некоторые планы.

НАТАЛЬЯ. Никаких планов. Мы в говне родились, в говне помрём, никто никуда не поедет, не думайте. Какие планы?

ЛАРИСА. Нет, так. Если он вам не говорил, зачем же я буду. (Пауза.) У Алекса на подбородке ямка. Я сегодня вдруг подумала, что ямка на подбородке только у дегенератов, идиотов и дебилов. Чтобы слюни плавнее стекали с губ, в ямку. Не для красоты, нет. А потому что это практично. Фу. Ямка на подбородке.

НАТАЛЬЯ. У меня тоже ямка.

ЛАРИСА. Правда? Да. Ямка, будто её обрабатывали каким-то инструментом.

НАТАЛЬЯ. Надфилем. Или рашпилем. И у Толика ямка.

ЛАРИСА. У Толика на животе ямка.

НАТАЛЬЯ. Вам виднее, я его не раздевала, на живот не заглядывала.

ЛАРИСА. Шла с вокзала по улице, нищий закричал: “Не доставай свои деньги, Боровицкая, не надо, не возьму!” И матом, матом меня. Может быть такое?

НАТАЛЬЯ. Может. Узнал, типа того что.

ЛАРИСА. Митя, я вам открою тайну. Меня никто не может узнать. И в газетах про меня ничего никто не напишет. И правильно, и замечательно. Я не рок-звезда, чтобы обо мне писали в каждой газете. Я – художник, творец. Я талантлива. Я ужасно талантлива. Если б вы знали только, как многое я могу. В трудностях познала жизнь и смогу теперь сыграть, что угодно.

НАТАЛЬЯ. Да уж. Про что-нибудь красивое теперь играть будет, в платье блестящее красивое нарядится. А про подвал наш забудете. Но мы не забудем.

ЛАРИСА. Вы не выведете меня из себя, не старайтесь, я не слышу, я разговариваю только с Митей, не с вами. Тише! Митя, был у нас в театральном институте на курсе один студент, разнервничался на выпускном, когда дипломы вручали, заплакал, сказал громко, со слезой: “Вы обо мне ещё услышите!” Прошло двадцать лет. Его не слышно, не видно, и где он – никто не знает вообще. Где он теперь. Может, он в вашем городе живёт. И работает на заводе, к примеру, наладчиком. (Пауза.) Ну, что же. Я поехала, Митя?

НАТАЛЬЯ. Да ступайте. Третий день собирается, а, девочки? Она теперь всё с Митей, его охмуряет, с Толькой не вышло. Толька её стукнул вчера аж, на поминках, как выпил крепко, она над ним всё надсмехалась, мол, костюм фальшивый на нём, типа того что. Билет-то взяли, нет? У вас ведь денег нету?

ЛАРИСА. Ну, что вы. Я богата душой.

НАТАЛЬЯ. А вы душой за билет заплатите? Или проводнику чем другим будете платить? Я заметила, что вы умеете так быстро сходиться со всеми.

ЛАРИСА. Встречный вопрос. А вы почему не в регистратуре регистрируете? Дома сидите? Шли бы.

НАТАЛЬЯ. Мне интересно, что дальше будет, я полдня отгул взяла. Проконтролировать кой-чего надо. А то тут некоторые на небо собрались.

ЛАРИСА. Вы про Толю? Он не умрёт, он будет жить долго. Он сильный, красивый мальчик. С него надо только снять этот налёт пошлости, который есть, фальшивый “Адидас”.

НАТАЛЬЯ. Ну да, снять. Всё бы вам что-нибудь с кого-нибудь бы снять. Ты, Митька, по ночам тут ничего не снимаешь с себя типа того что, нет? Рассказывает басни про журавля в небе или на стенке. Видите, девочки? Смотрите внимательно, я говорю: купирование! Я в больнице столько проработала, сама врачихой стала. А вы не верите!

ЛАРИСА. Всё будет хорошо, Ларочка, всё будет хорошо.

НАТАЛЬЯ. Это вы всё одно и то же повторяете, это поговорка ваша типа того что. Народное?

ЛАРИСА. Это не народное. Это благородное, милочка.

ПЕРВАЯ СЕСТРА (Прочистила горло, вступила в разговор.) Он нам чисто так сказал: “Тётки, вы тут не выходите, вы объявление слушайте чисто так”.

Все вздрогнули, вперили глаза в сестёр.

ЛАРИСА. Кто? Негр?

ПЕРВАЯ СЕСТРА (Посмотрела на Наталью, кивает головой.) Негр. С нами ехал. Чёрный-пречёрный. Аж иссиня такой чисто так. И вот говорит негр мне: “Водитель только что передал по рации, чтоб старухи не высаживались сейчас чисто так, везут сразу их всех рейсовым автобусом в крематорию чисто так”. А я ему чисто так говорю: “Зачем мне в её, мне в её не надобно”.

ЛАРИСА. Куда?

ВТОРАЯ СЕСТРА. В крематорию чисто так.

МОЛЧАНИЕ.

ЛАРИСА. И камни заговорили.

СЁСТРЫ. А?

ЛАРИСА. Я говорю: вот народец странноватый живёт вокруг – то молчат, как немые, а потом заговорят и думаешь – лучше бы уж молчали бы и дальше. Такая странная и сомнительная компания эта наша октябрятская звёздочка. Не дадут мне с Митей поговорить.

НАТАЛЬЯ. Ох и задавака же. Богатая. Поди, натощак не курит, по телевизору её показывают, а чего. В платье мохнатом сидит, не снимает который день, как шкура оно у неё, несъёмная. А говорит: платьев полно. Пустая сумочка, я проверила. Все богатые – жадные типа того что. Вот где её родители? То-то вот. Вот какая болезнь, видите, девочки?

ЛАРИСА. Да, да, я всё хуже и хуже стала видеть. Куриная слепота преследует меня даже днём.

НАТАЛЬЯ. Тына-тына-умартына широкая улица, по тебе никто не ходит ни петух, ни курица. “Преследует”, “куриная”.

ЛАРИСА. Что?

НАТАЛЬЯ. Так. Песню пою типа того что.

ЛАРИСА. Мне надо ехать, но я не могу встать, потому что сижу и жду: сейчас раздастся звонок, как в кино, и меня пригласят на главную роль. О, Достоевский!

Звонок телефона.

(Берёт трубку.) Алло? Нет, это не вокзал. Хотя очень похоже. Много отъезжающих. Я говорю: много народу, сидят, ждут чего-то, к себе сумки прижимают. Что? Куда электричка вам нужна? Она отойдёт сейчас с третьего пути, бегите скорее. (Положила трубку.) Плохо как он говорил по-русски. Это был негр, наверное. Негр из Зимбабве. Куда-то я его послала, куда-то он поехал, заблудится теперь в России в заснеженной, и будет ходить до скончания веков, шкуру на себя наденет, и станет пугать деревенских жителей, когда время от времени будет выходить из леса на столбовую дорогу. Негр позвонил. Негры кругом чёрные. И я в чёрном. Правда, чёрный цвет даёт строгость. Неправда, что старит. Да я и не старая. Неправда, что белый молодит. Может, кого и молодит. Молодильные яблоки. Чёрный тоже может иногда что-то сделать. Что-то такое в женщине подчёркивать. Чёрный цвет. Чёрный негр ходит. Чёрный цвет. В реке плавает длинный такой чёрный волос, он присасывается и пьет кровь. Называется он “Конский волос”. Не надо купаться в речке, в озере. Присосётся чёрный конский волос или чёрная пиявка и тогда…

НАТАЛЬЯ. Пить можно по-чёрному ещё типа того что, слышите, девочки? Вот они, артистки-то. А ещё по телевизору нас учат жить как надо типа того что.

ЛАРИСА. У вас возле дома, там, где Толя собачку похоронил, ограда сделана из лыж.

НАТАЛЬЯ. Зорро на турбазе работал, лыжи списали, мы из них забор сделали. А что? Опять не так, не по-вашему, не по-московски? Снова не угодили?

ЛАРИСА. Мне всё равно, просто так спросила. Лыжами огородились. На лыжи банки стеклянные сушить повесили. На балконе растет укроп, две штучки, две веточки, рядом картошка. Зачем на балконе картошка. Цветы бы посадили.

НАТАЛЬЯ. Ваша мама посадила ещё.

ЛАРИСА. Разврат, распутство. Где же Толя?

НАТАЛЬЯ. Меня прям аж подпрыгивает, когда она про разврат свой, распутство говорит, вот ведь человек, а сама, сама…

ЛАРИСА. Что?

НАТАЛЬЯ. Ничего.

На улице сова кричит. Лариса вздрогнула.

ЛАРИСА. Да что это такое опять? Мотоцикл подъехал? Толя?

НАТАЛЬЯ. К Люське пришёл “охотник”, совой вызывает, чтоб подъезд открыла. Она маму похоронила, теперь одна в двухкомнатной квартире, водит мужиков одного за другим, радуется. Любовник, говорю, пришёл к Люське Белоглазовой. “Белый зад” мы её зовём.

ЛАРИСА. Почему “Белый зад”, а не “Белый глаз”? Впрочем, не отвечайте. Охотники тут живут. Чинганчуки, Белые глазы, индейцы. Прерия. Вы сидите будто журавль, голову вперед, спина прямая. Вы ведь молодая ещё, что вы как старуха.

НАТАЛЬЯ. Ох, задавака, видите, девочки: купирование надо, слышишь, Митька?

ЛАРИСА (Пауза.) Митя, вот ведь горе. Я должна остаться тут, я никуда не поеду. Я не могу ехать в Москву, я не могу ехать к маме с папой, я не могу ехать на концерты по стране, по великой моей стране, непонятной и странной, нести культуру в массы. Не могу. Я должна сидеть здесь. Потому что я могу разминуться с Алексом. А вдруг он меня потеряет, заблудится на просторах Родины, и тогда что? Как он без меня? Или я без него?

НАТАЛЬЯ. Заблудится, ага, на просторах Родины чудесной, закаляясь в битвах и в труде, мы сложили радостную песню о великом друге и вожде. Сейчас санитар и поедете, попозжее. Какие пошли дети, вы видите? Верка, с пятого этажа-то, которая товару красного и чёрного привезла много на похороны, вот, Сара, сравни, как она маму похоронила и как эта, из третьего подъезда, Люська “Белый зад”. Верка с пятого этажа ой и переживала: плачет, всё время плачет, кричит, окна откроет, чтоб слышно было, а на улицу пойдёт – где народу побольше в обморок упадёт. Вот как надо переживать. А “Белый зад”? Одного за другим таскает, ей совой все под окнами орут, всё враз забыла. Хотя у всех все помирают. Старики помирать когда-то должны, значит – правильно. А вот ещё одна из первого подъезда, ездит всё аж из Москвы. Говорит – к маме на могилку еду. Раньше надо было ездить. Не на могилку цветочки – куриную слепоту садить типа того что.

ЛАРИСА. Вас хлебом не корми – дай про похороны, поминки, переселение душ рассказать. Вам вчерашних похорон мало было? Как ворона летали, радовались, распоряжались, покойника пудрили, меня чуть не стошнило, я видела, пудрили покойника! Зачем?!

НАТАЛЬЯ. Чтоб выглядел лучше. А что, не так? Чья бы корова мычала… Где Зорро, где его санитар?!

ЛАРИСА. Митя, говорят, куриная слепота возникает от недостатка витаминов, растворяется зрительный пурпур палочек сетчатки глаза. Мне говорили, что масло и ещё что-то такое не усваивается печенью. От этого кожа сухая. А мне кажется – вранье. Просто тем, у кого хрупкая душа даётся возможность часть суток не видеть мерзотину эту, что вокруг, а только лёгкий голубенький туманчик, облака, небо.

НАТАЛЬЯ. Ой прям, мерзотину, мерзотину, разврат, распутство. Задавака, задавака, да сколько я тебя слушать буду, терпеть?! А ну, отвечай! Кто сегодня в подъезде ночью спал, а? На полу?!

ЛАРИСА (Пауза.) А может, его убили по дороге?

НАТАЛЬЯ. Кого убили, кого!?

ЛАРИСА. Алекса.

НАТАЛЬЯ. Убили, как же. По-вашему, по-московскому, у нас тут только типа того что убийцы и живут, и все мрут, и убивают друг дружку. Нетушки. Живём.

ЛАРИСА. Или, может быть, он прошмыгнул в темноте, ходит теперь по городу, на каждом перекрёстке негры стоят, а он ходит и ищет этот дом, не может найти. Надо по радио объявления сделать. Чтобы на площади передачу сделали в громкоговоритель: “Алекс, ЛарисаБоровицкая тебя ждёт по адресу такому-то и такому-то, иди спокойно, негров не бойся.”

НАТАЛЬЯ. Передайте сходите.

ЛАРИСА. А вы знали, что они не мои родители? Вы видели эти документы?

НАТАЛЬЯ. Видела, конечно.

ЛАРИСА. Зачем же вы мне написали? Зачем вовлекли в этот кошмар? Я как муха тут запуталась, не могу выбраться.

НАТАЛЬЯ. А дура была – так и написала. Для интересу: дойдёт или не дойдёт до вас. Я вас не помню и в каком кине видела. Написала. Я из окружения Лещенко, меня всегда тянуло к артистам типа того что.

ЛАРИСА. Тянуло к артистам. Я позвоню ему. Пусть он вам привезёт полк, легион артистов. (Набирает номер.) Алло, Алекс? Ну да, рано, прости, разница во времени четыре часа. Или два – не знаю. Подбрось нам культурки, привези сюда артистов, напихай полный кузов негодяев и привози, тут своих не хватает. Хорошо. Просыпайся и перезванивай мне. (Положила трубку.)

НАТАЛЬЯ. Не соединялось ведь, с кем вы говорили?

ЛАРИСА. С кем надо. Не контролируйте меня, милочка Наталья Алексеевна. Вы вообще свободны как негр в Африке. Коза.

НАТАЛЬЯ. Кто?

ЛАРИСА. Вы. Коза-регистраторша. Коза-дереза. Переселение душ типа того что.

НАТАЛЬЯ. Мне стукнуть теперь?

ЛАРИСА. Коза может стукнуть. Типа того что. Рогами. Рожками. Копытцами. Всё. Надо дело делать. Я пойду, постираю ещё.

НАТАЛЬЯ. Я тебе постираю! Я тебе постираю! Девочки, обследование закончено! Вяжите её, как говорила вам!

Выхватила из сумки верёвку, накинула на Ларису, крик, ор.

Сёстры схватили Ларису, связали, положили на листья.

ЛАРИСА. Вы что!? Вы что?!

НАТАЛЬЯ. Ничего. Мы подлечим и поедете. Мы добрые. Зорро санитара приведёт. Сейчас, где этот алкашука. Купирование сделать надо. Купирование запоев на дому! У тебя глюки. Стирается она. Застирала уже всех. Всё замочит, повесит, оно льётся, всех соседей промочила. У тебя “белочка”! Белая горячка называется. Я знаю, у меня у самой такое было в прошлой жизни, крыша поехала, потому что я была в окружении Лещенко и мне теперь нельзя пить типа того что. Митька, следи. И только пожалей её, Митька, развяжи! Знаешь, что сделаю? То-то. Я за Зорро пойду, потом в регистратуру, мне нельзя прогулы делать, у меня сидячий нерв болит, зараза! Это, девочки, от переселения душ такое происходит с нею – объясняю по-научному. Это когда-то её душа, значит, тут жила, может, собакой, потом пришла снова и идёт нестыковка кармы типа того что. Я вам, девочки, дам литературу по этой теме, если у вас будет свободное время – прочитаете.

Наталья и сёстры ушли. Лариса лежит, вертит головой, с простыни на неё капает вода.

ЛАРИСА. Всё будет хорошо, Ларочка, всё будет хорошо. Митя, развяжите меня, что же вы? Зачем вы мне делаете больно? Мне и так больно, Митя?

Митя встал перед нею на колени, руками разводит.

Пришла Наталья с Зорро. У Зорро ковёр под мышкой.

НАТАЛЬЯ. Иди, сторожи! Где твой санитар? Запился? Как придёт – чтоб сразу ей купирование! Укол и всё! (Плачет.) Зачем я, дура, письмо ей писала, можешь ты сказать? Перебаламутила всех. Толька с ней ехать собирался. Сейчас хоть дошло, что она – полчеловека, не жилец, так себе что-то типа того что. Орёт, чтоб увозил её отсюда. Орёт, что изнасиловал. Никто не насиловал, не ври. Сама к Тольке полезла. А он что, виноват, что ты в подвал его затащила? Сучка не захочет – у кобеля не вскочит. А ведь артистка, ой, какие они все негодные, я теперь и телик типа того что никогда не включу!

ЛАРИСА. Я актриса, отпустите меня!

НАТАЛЬЯ. А по подъездам у мусорных вёдер валялась не актриса?

ЛАРИСА. Кто валялся?

НАТАЛЬЯ. Да ты валялась вчера. Митька тебя домой принёс.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6