– В чем, в чем, а в глупости, княжна, вас заподозрить трудно, – без улыбки заметил Веллингтон. – Неужели зрение меня обмануло и вы не питаете к поручику никаких нежных чувств?
      – Я не собираюсь исповедоваться перед вами. Для священника вы слишком грязны.
      – Ах-ах, эти красивые речи. Думаете, ваш поручик святой? На его службе, если хотите знать, не запачкаться просто невозможно... Я вовсе не настаиваю на исповеди, но неужели вам безразлично, жив Зимин или нет?
      – Вы для того его убили, чтобы меня проверить?
      – Всего лишь отравил, – с удовольствием проговорил Веллингтон и достал из кармана маленькую золотую коробочку. – А теперь достаточно растворить в бокале эту белую горошину, и Владимир придет в себя.
      – Вы обманываете меня!
      – Но для чего? – поинтересовался Веллингтон. – Поверьте, в моем арсенале имеется достаточно средств, чтобы заставить говорить самых неразговорчивых.
      – И все равно я не отдам вам бриллиант!
      Он помолчал, переводя взгляд то на меня, то на неподвижного Зимина, а потом усмехнулся своим мыслям.
      – Отдадите, милая, еще как отдадите... Кстати, насчет противоядия я вовсе вас не обманывал... Как и в том, что в самом деле хотел предложить жизнь Зимина в обмен на розовую безделушку... А теперь я подумал, что это ваше Дедово мне понравилось. Я к нему даже прикипел. Тем более что после вашей смерти оно перейдет по наследству ко мне!
      Он рассмеялся и встал из-за стола.
      – Вы ведь, дорогая княжна, не знаете главного: на самом деле ваш кузен вовсе не Кирилл, а я. Пусть Владимир и говорит, что седьмая вода на киселе. Как бы то ни было, ближе меня у вас родственников нет. А следовательно, и наследников...
      – Вы – англичанин – собираетесь наследовать имение русских князей?
      – Мой отец был англичанином, не спорю, но мать-то русская, и ее имение я унаследовал, взяв ее же фамилию. Так что по паспорту я никакой не Джим, а Яков. Яков Ромодановский... То-то я повеселился, наблюдая, как Кирилл разыгрывает перед вами комедию... Однако хватит. Поговорили, пора и честь знать.
      Он решительно пошел ко мне, но остановился, когда я встала в позицию, выставив перед собой шпагу.
      – Анна, неужели вы сможете вот так просто взять и воткнуть шпагу в безоружного человека?
      – В убийцу! – выкрикнула я.
      Мне уже было известно, что, будучи в Индии, Веллингтон многого нахватался. Он умел незаметно подкрадываться. Стремительно передвигаться. Слышать шаги за спиной. Потому я всеми силами старалась производить как можно больше шума, чтобы отвлечь мужчину от того, что как раз делалось за его спиной.
      Но то, что случилось потом, конечно же, трудно было предусмотреть.
      Я все еще держала шпагу твердой рукой, просто-таки вцепилась в нее, стараясь не смотреть, как близко подкралась к нему Эмилия. Он ведь мог по моему взгляду прочесть, что у него за спиной творилось неладное.
      Потому, наверное, я и не успела вовремя убрать свое оружие. На него-то со всего размаху и упал Веллингтон, лишенный сознания тяжелой сковородкой в руках моей сестры.
      Наверное, умер он мгновенно. Мне показалось, я даже услышала костяной хруст его грудной клетки. Осознав это, я замерла от ужаса, не в силах пошевелиться.
      – Он умер, – прошептала я, когда Эмилия перешагнула через упавшего и стала трясти меня, намереваясь таким способом привести в себя.
      – А ты хотела бы умереть вместо него? – язвительно поинтересовалась она, не испытывая никакого трепета перед мертвецом, в то время как я держалась из последних сил, чтобы не упасть в обморок.
      – Нет, но я не думала, что именно моя шпага...
      – Слишком уж вы нежны, ваше сиятельство! – фыркнула моя боевая сестра. – В конце концов, какая разница, что оказалось действеннее: твоя шпага или моя сковородка? Между прочим, тяжеленная, я едва не вывихнула руку, когда опускала ее на голову англичанина... Лучше давай посмотрим, что с поручиком. Неужели он умер от отравы, которой накормил его этот негодяй? Надо сказать, Владимир Андреевич мне очень понравился. Будь я постарше... и свободной, – добавила Эмилия уныло, – я бы непременно добилась, чтобы этот великан женился на мне!
      – Ты еще и в самом деле мала, – строго сказала я; пора было ставить на место распоясавшуюся сестру. – Кроме того, положено, чтобы прежде выходила замуж старшая сестра, а не наоборот.
      – А я что, я не возражаю, – сразу отступила она.
      – Налей стакан воды. Если Джим не соврал, достаточно растворить в нем одну беленькую горошину и можно вытащить поручика с того света.
      – И где она, эта горошина?
      – У него в кармане. – Я показала пальцем на распростертое тело Веллингтона, стараясь при этом на него не смотреть.
      Эмилия метнулась к кухне и вернулась с водой.
      – Ты до сих пор не достала эту горошину?!
      – Не могу, – прошептала я, борясь с дурнотой.
      – Аристократка есть аристократка, – вздохнула Эмилия и без промедления полезла мертвому в карман. – Эта коробочка, что ли?
      – Эта. Бросай одну в воду.
      Горошина стала быстро растворяться, так что когда через несколько мгновений я взболтнула для верности стакан, в нем не осталось ни крупицы.
      – Давай оттащим его к креслу, – скомандовала Эмилия.
      Зимин был ужасно тяжел, и без помощи сестры я бы, конечно, не справилась, а вдвоем мы его – в основном волоком – подтащили к креслу и с превеликим трудом придали ему полусидячее положение.
      Но когда я попыталась открыть Зимину рот, мне это не удалось.
      – Погоди! – Эмилия взяла со стола десертную серебряную ложку, запрокинула голову мужчины и попыталась с ее помощью разжать поручику зубы. Ей это удалось. – Теперь я буду держать ложку, а ты попытайся влить ему в рот эту воду.
      Первая попытка не удалась, и вода почти вся пролилась мимо.
      Эмилия что-то пробормотала, но я надеялась, что не в адрес моей косорукости.
      – Давай поменяемся, – решила моя сестра. – Ты будешь разжимать ему челюсти, а я постараюсь влить это лекарство, или как оно называется...
      – Противоядие!
      – Постараюсь влить противоядие ему в рот.
      И в самом деле, у Эмилии это получилось не в пример ловчее. Зато я с такой силой разжимала Зимину челюсти, что едва не сломала ему передние зубы. Осознав это, взялась поудобнее.
      Наконец лекарство было все влито, но поручик по-прежнему не подавал признаков жизни.
      – А что, если мы опоздали? – произнесла Эмилия фразу, которая вертелась и у меня на языке. – Надо послушать сердце.
      Она ловко расстегнула поручику сорочку, и я увидела поросль волос на его груди, приведшую меня в удивление. Оказывается, мужчины волосаты... точно звери! Как, наверное, пугаются молодые девушки, ложась впервые в постель с таким вот поросшим шерстью мужчиной. При том что сами имеют нежную белую кожу без единого волоска! Если не иметь в виду совсем уж интимные места.
      Наверное, такая мысль пришла и в голову Эмилии, потому что она отодвинулась от Зимина и сказала мне, стараясь на него не смотреть (как мы в этом похожи!):
      – По-моему, надо послушать его сердце.
      Вздохнув, я приложила ухо к его груди. Волосы щекотали мне ухо, и первое время я думала, что едва слышные звуки – шевеление этой самой поросли под моей щекой.
      Но это билось сердце!
      – Он жив! Жив!
      Я так обрадовалась, что обняла Эмилию и расцеловала ее в обе щеки.
      – При чем здесь я? – проворчала она, отстраняясь.
      – Давай позовем Исидора, – предложила я, – пусть он прикажет слугам перенести поручика в кровать.
      – Я сейчас его приведу, – согласилась Эмилия.
      – Подожди, я с тобой.
      Мне было стыдно признаться, но я боялась оставаться одна с трупом и едва живым поручиком.
      – А если он придет в себя?
      – Пожалуй, ты права, – вздохнула я и села рядом с креслом поручика так, чтобы не видеть тела Веллингтона.
      Невольно коснувшись руки поручика, я удивилась, какая она холодная. Интересно, почему так быстро остывает убитый человек? То есть не убитый, но стоявший у самого порога бытия... И почему лезут в голову дурацкие мысли? Сейчас я должна была бы рыдать и ломать руки в страхе, что противоядие не помогло и поручик умирает.
      Я взяла его за руку и попыталась согреть в своих руках. Мне казалось, что именно тепла не хватает его сердцу, чтобы забиться так, как полагает ему биться у здорового человека.
      А если его биение всего лишь мне показалось?
      – Владимир! Володя! – позвала я.
      А потом, сама не зная почему, потянулась, чтобы коснуться губами его щеки.
      Нет, он вовсе не умер. Теперь шевельнулся желвак на щеке, а потом из чуть приоткрытых губ донесся шепот:
      – Ваше сиятельство... это вы?
      Я испуганно отпрянула, точно меня застали за чем-то предосудительным.
      – Вы плачете, что ли?
      – Как вы себя чувствуете? – спросила я, не отвечая; не признаваться же, что только что я его оплакивала.
      – Как будто меня ударила копытом лошадь. Изнутри.
      – Вас отравили, – сказала я, и сама оживая вместе с поручиком; не ожидала, что буду так горевать по человеку, о котором всего неделю назад и думать не думала.
      Знал бы Амвросий, в какое варево страстей меня отправляет, сам бы со мной поехал. Только вряд ли его присутствие в Дедове что-то изменило бы.
      – А где Джимка-то?
      – Джимка! – передразнила я Зимина. – Скажите спасибо, что он догадался упомянуть о противоядии, а то ваш граф Зотов так и не дождался бы своего офицера...
      И тут в гостиную быстрым шагом вошел Исидор.
      – Ваше сиятельство, что же вы за мной не послали? Виданное ли дело: две столь юные особы волей судьбы остались в руках такого волка!
      – Вы не меня имеете в виду? – Поручик сделал попытку подняться, но силы его оставили.
      – Не вас, мил человек, да вы и сами пострадали...
      Он скосил глаз на тело Веллингтона и опять посмотрел на меня.
      – Сейчас я прикажу это убрать, а завтра...
      – Завтра мы пошлем кого-нибудь в уезд. Придется, видимо, Ивану Георгиевичу опять к нам наведаться. Вот только как ему это объяснить?
      – Давайте лучше подумаем о живых, – подала голос Эмилия. – Я думаю, надо отнести Владимира Андреевича в постель и напоить его молоком.
      – Не хочу молока, – капризно протянул Зимин.
      – Что значит – не хочу? – спохватилась я; в самом деле, нет чтобы о больном подумать! Разговоры разговаривает. – Будете пить как миленький.
      – Я за подмогой, – направился к двери Исидор.
      – Погодите, – слабо, но властно остановил его поручик. – Лучше помогите мне подняться.
      Исидор подставил поручику свое плечо, а я поддержала его с другой стороны. Он покачнулся, но встал и теперь увидел тело Веллингтона.
      – И кто же его?
      – Мы с Эмилией, – хмуро пробормотала я.
      Зимина резко качнуло в сторону.
      – Так, значит, я обязан вам жизнью? Чем же я могу заплатить вам за эту услугу?
      – Своей жизнью, конечно! – сказала я сердито, не обращая внимания на усмешку Исидора.
      – В каком смысле... То есть вы хотите сказать...
      – Подумать только, а граф Зотов характеризовал вас с самой хорошей стороны: талантливый, говорил, сотрудник, все схватывает на лету... Значит, вы меня не любите? И наверное, глупо, что я заговорила с вами об этом.
      – Но, княжна, ваше сиятельство, как вы можете так говорить? Да я готов положить к вашим ногам все, что у меня есть...
      – Кроме свободы, – досказала я за него.
      – Не страшно жениться, страшно к попу приступиться! – хмыкнул он. – Вы правы, я всегда этого боялся.
      – Вы слышите, Исидор! – вскричала я. – Что он такое говорит?!
      – Слышу, ваше сиятельство. Мы с вами видим перед собой пример мужчины-холостяка, который ищет себе жену, дожив этак лет до сорока...
      – Сколько же вам сейчас? – спросила я Зимина.
      – Двадцать восемь, – признался он.
      – Значит, еще двенадцать лет. Как раз тогда мне исполнится двадцать восемь лет... Ну что ж, как говорил мой папа, на нет и суда нет. Живите, Владимир Андреевич, радуйтесь жизни. Отпускаю вас с миром.
      – А что же вы? – спросил он, с моей и Исидора помощью укладываясь на кровать.
      – А я вернусь в Петербург богатой наследницей и отправлюсь на свой первый бал, где непременно меня кто-нибудь заметит, посватается...
      Опять я про замужество! Неужели все девицы непременно о нем мечтают?
      – Прошу прощения, поручик, у меня дела. Но я к вам кого-нибудь пришлю. Может, Алешу? Хороший паренек.
      – Присылайте Алешу, – согласился Зимин.
      Мы остались одни, а Эмилия, надо думать, вернулась на кухню. Может, готовить мне ромашковый чай?
      – Спокойной ночи, Владимир Андреевич, светлых вам снов.
      Я повернулась, чтобы уйти.
      – Анна Михайловна! Аня, неужели вы вот так и уйдете?
      – Вам что-нибудь нужно?
      – Нужно. Чтобы вы поцеловали меня на сон грядущий.
      – Поцеловала? – удивилась я. – Так, как ребенка целует няня? Но для того я лучше к вам Егоровну пришлю.
      – Не надо Егоровну!.. Ну простите меня, я больше не буду!
      – Что вы не будете? – строго спросила я.
      – Вести себя как последний дурак.
      – Ничего страшного, если хочется так себя вести, ведите.
      – Мне не хочется!
      Зимин попытался подняться.
      – Анна Михайловна, я прошу вас стать моей женой.
      Я остановилась на пороге.
      – Ах, это вы из-за того, что я вам противоядие дала? Ничего, это мне на том свете зачтется. Женщины должны делать добрые дела бескорыстно, не так ли?
      – Вы не ответили мне...
      В самом деле, хватит его мучить. Я подошла, чтобы поцеловать поручика перед сном, но оказалось, что этого быстро не сделать.