Дербент

Длинный узкий город, тесно зажатый между двумя упиравшимися в море стенами, уступами поднимался в горы. Эти стены были когда-то выстроены, чтобы преградить северным кочевникам доступ в Закавказье и Персию, и тянулись от моря к горам.

Надо сказать, что место было выбрано очень удачно. Отроги Кавказского хребта, не доходящие до Каспийского моря, оставляют на всем побережье современного Дагестана полосу низменности. Но у Дербента они подходят к морю вплотную, спускаясь к нему крутыми террасами. Тут проходил единственный караванный путь, и здесь он был перехвачен двойной стеной.

Город Дербент был привратником, охраняющим торговые пути Ширвана. Сам город вел большую торговлю с кавказскими землями, Поволжьем, Персией, туркменскими племенами.

Ширванское государство на каспийском побережье Кавказа, в котором находился Дербент, было небольшим, но самостоятельным. Самым крупным из его городов была Шемаха. К югу от Шемахи находился Баку.

Купцы, проезжавшие из Персии и других стран через Кавказ на Волгу, не могли миновать Ширван. Они делали подарки ширванскому шаху, чтобы без помехи проехать через его владения, торгуя по пути. И шах покровительствовал купцам, потому что это было ему выгодно.

В тот день, когда корабль Асан-бека подошел к Дербенту, у берега стояло много судов: неуклюжие парусники из Персии, туркменские челноки, струги[31] из волжского устья. Но, как ни вглядывался Никитин, он нигде не видел знакомой ладьи. «Видно, загубила их буря», – решил он.

А к кораблю уже спешил на маленьком челне гонец от московского посла Василия Папина, прибывшего в Дербент за две недели до Асан-бека.

Гонец Махмед, служивший у Папина переводчиком, повез русских купцов на берег.

Когда челн отошел от корабля, он сказал:

– А вашу-то ладью буря поломала да на кайтахский берег выкинула. Всех людей, какие в ней были, кайтахи в плен забрали.

– Какие такие кайтахи? – спросил Никитин.

– Живут тут в горах кайтахи, – охотно рассказывал Махмед. – Дурной народ, воровской. По дороге торговых людей грабят, а иных и продают в Персию или за море.

Путники ходят в те места с провожатыми, и то кайтахи с каждого выкуп берут: возьмут со вьюка по три монеты и пропустят. Выходят они с гор к морю и залегают в степи да в камыше. Разобьется судно – набежит их ватага и все разворует.

– Кто же правит ими? – спросил Никитин.

– У них есть свой хан, родственник шемаханского шаха.

Челн подошел к берегу. Узкие, мощенные острым камнем улочки и переулки круто поднимались в гору. По ним бежали ручейки грязной воды. Вдоль улочек тянулись глинобитные дома без окон. На плоских крышах сидели люди.

Зазывания лоточников, продавцов воды и сладостей, скупщиков сырья, крики ослов, вопли погонщиков верблюдов, дробный стук молотков в лавках медников, звон колокольчиков вьючных коней, скрип огромных колес, лай облезлых бродячих собак – все это сливалось в непрерывный гул и грохот.

Притихшие и настороженные, шагали русские купцы за своим проводником по грязным улочкам и маленьким круглым площадям, мимо темных лавочек, водоемов, где плескались дети и утки, мимо окруженных тутовыми деревьями[32] мечетей. Наконец подошли они к невысокому длинному дому.

– Караван-сарай, а по-вашему – подворье[33]. Здесь остановился посол московского князя, – объяснил проводник.

И они вошли в низкие ворота.

Посол Василий Папин, к которому Афанасий обратился с просьбой помочь ему вызволить из плена своих товарищей, не хотел вмешиваться в эти дела. Папин был человек осторожный. Посол был доволен, что ему удалось в целости довезти дорогой княжий дар – девяносто кречетов[34] – и теперь ждал, когда шемаханцы соберут ответные дары, чтобы тронуться в обратный путь.

И только после долгих упрашиваний Никитина он обещал при случае похлопотать перед шемаханцами за горемык, томившихся в кайтахской неволе.

Афанасий поспешил к Асан-беку. Он застал шемаханского посла за выгрузкой привезенных из Москвы товаров и подарков. Сидя на палубе своего корабля, посол наблюдал, как рабы его повелителя тащили по сходням вьюки с холстом, кожей и мехами, катили бочки воска, бережно несли клетки с кречетами.

Никитин рассказал Асан-беку про товарищей и попросил его замолвить перед шахом словечко, чтобы выручить купцов из кайтахской неволи.

Выслушав его, посол ответил:

– Чем я могу помочь тебе? Я должен ждать, когда мой повелитель, светлейший шах, позовет меня к себе. Сам к нему явиться я не смею.

– Что же, погибать нашим людям в кайтахской яме?! – воскликнул Никитин.

– Зачем погибать? – ответил посол и, подумав, прибавил: – Подожди. Завтра я поеду к дербентскому правителю Булат-беку. Должен ему рассказать, как съездил на Русь. Он мне близкий родственник, спрошу у него доброго совета. Подожди.

Ранним утром Асан-бек уже встал и начал собираться в путь. Раб-персиянин выбрил ему голову, подкрасил бороду. Потом с помощью слуг Асан-бек облачился в синий с золотом халат и обул высокие сапоги из красной мягкой кожи. Бритую голову посла рабы красиво обернули длинным куском белоснежной ткани.

Асан-бек сел на сухого стройного коня и в сопровождении слуг отправился вверх, к крепости, где жил правитель Дербента.

Опять пришлось ждать Никитину.

Воспользовавшись отъездом хозяина, слуги Асан-бека разбрелись кто куда. Одни ушли побродить по базарам, другие нашли в городе знакомых и родичей, третьих сморил зной, и они спали, раскинувшись на солнцепеке.

Только перед закатом вернулся Асан-бек на корабль. Весело кивнув поджидавшему его с нетерпением Афанасию, он сказал:

– Дело твое устроил. Слушай! Булат-бек разгневался, когда узнал, что сделали с русскими кайтахи. «Другой раз купцы к нам не поедут, – сказал он, – надо их выручать». От Булат-бека поскакал джигит к светлейшему шаху в Шемаху. Наш шах женат на сестре кайтахского хана. И если шах пожелает заступиться за спутников твоих, хан не станет с ним ссориться. Дружба шаха Ширвана важнее для кайтахского хана, чем выкуп за небогатых купцов. Жди теперь, что ответит шах.

– А когда? – нетерпеливо спросил Никитин.

– Туда три дня, назад три, там два дня… – подсчитал Асан-бек, загибая пальцы. – Через восемь дней назад прискачет.

Прошло пять дней. Корабль давно разгрузили. Асан-бек переселился в город. Перебрался туда и Афанасий. Он поселился в том же караван-сарае, где жил русский посол Папин, но каждый день с утра приходил к Асан-беку.

И каждый раз Асан-бек говорил ему:

– Рано пришел! Никто еще не приехал! Жди.

Тогда Никитин отправлялся бродить по городу. Он ходил по базарам, побывал на конском торге, где стройные и ловкие горцы продавали персидским купцам горячих скакунов.

Подолгу сидел он на берегу, глядел на неустанно бегущие морские волны с белыми барашками и на неподвижные песчаные волны – дюны, поросшие тощим колючим кустарником и молочаем[35], бесконечными рядами тянувшиеся у подножия террас.

Иногда он шел в верхний город и смотрел на уходящие все выше темно-зеленые лесистые горы, на извивающуюся меж скал дорогу в Шемаху.

Когда день кончался, Никитин возвращался в нижний город и, пройдя по затихавшим улицам мимо лавочек, где зажигали светильни, снова появлялся во дворе Асан-бека и молча садился у двери.

В этот час Асан-бек выходил подышать ночным воздухом и, увидев Никитина, неизменно говорил:

– Все сидишь? Думаешь, у светлейшего шаха нет других дел, кроме освобождения русских купцов от кайтахских шакалов? Более важные заботы тревожат сердце повелителя. Не торопись, иди спать. Жди!

Так прошло десять дней. Никитин часто заговаривал с Папиным, напоминал ему о том, как томятся в кайтахской яме их земляки, и просил поторопить шемаханцев. Но русский посол не очень-то спешил.

– С шемаханцами да с персиянами торопиться нечего, – говаривал он. – Все испортишь. Да и что поделаешь? Не слать же в Шемаху вдогонку первому второго гонца! А может, они перед нами чванятся: дескать, у нас и без вас дел достаточно. Землишка маленькая, власть у их шаха невелика. Вот и эти кайтахи под боком живут, а ему не подчинены. А перед нами, русскими, хочется повеличаться: мы, мол, держава могучая, и дел у нас видимо-невидимо, где нам поспешно с вашим делом управиться? Нет, надо ждать!

И Никитин, дождавшись утра, вновь принимался бродить по Дербенту.

Не раз заглядывал он в лавки, приценивался. И здесь, как в Царьграде, торговали больше привозным товаром. Дешевы были лишь шелка шемаханские – цветастые, но недостаточно крепкие. Прочий товар – перец, мускатный цвет – купцы привозили в Дербент из-за моря: из Персии и Индии и с острова Ормуз[36].

«Видно, не здесь родится дорогой заморский товар, что привозят к нам гости иноземные. Надо дальше искать его родину», – думал Афанасий.

Прошло пятнадцать дней. Ранним утром Никитин, по обыкновению, шел к Асан-беку.

Город просыпался. Открывались лавки, на базар тянулись арбы[37] с сеном, углем и жердями, брели ослики с бурдюками[38] овечьего молока.

В узком переулке Афанасий неожиданно наткнулся на Асан-бека. Шемаханец ехал верхом. Он был одет в знакомый уже Никитину синий с золотом халат. Борода его была только что покрашена и блестела на солнце. По бокам бежали стражники и отгоняли народ.

– Радостные вести! – крикнул Асан-бек, увидев Афанасия. – Прискакал гонец из Шемахи. Иди ко мне на двор, жди, когда я вернусь.

Асан-бек хлестнул цветной плеткой своего коня и помчался.

Долго ждал Никитин Асан-бека, и только к вечеру тот вернулся, веселый и красный.

Переодевшись, Асан-бек позвал к себе Никитина и, поднеся с почтением ко лбу небольшой красный ларец, торжественно вынул из него длинное узкое письмо с красной и синей печатями по углам.

– Слушай, что пишет шах Ширвана хану кайтахскому! – торжественно сказал он.

Пробежав писанное по-арабски послание, Асан-бек стал медленно переводить его по-татарски:

– «Пишет шах Ширвана. Судно мое разбилось под Терхами, а твои люди пришли и купцов поймали. И товар их пограбили. А ты бы ради меня тех людей ко мне прислал и товар их собрал, ведь те люди посланы на мое имя. А если тебе будет что-нибудь надобно у меня – ты ко мне пришли, и я своему брату ни в чем не откажу, а людей тех ты отпусти».

– Видишь, как милосерден грозный и могучий повелитель наш! – воскликнул Асан-бек.

Никитин вспомнил слова Папина и подумал: «Не слишком ли заискивает этот „грозный и могучий“ повелитель перед князьком разбойничьего племени», но промолчал.

– Как быть теперь? Как это письмо доставить и людей выручить? – спросил он у Асан-бека.

– Повелел правитель Дербента дать тебе в провожатые того самого гонца, что в Шемаху ездил, и отправить тебя, если захочешь, к кайтахам с письмом великого ширванского шаха. Поедешь?

– Сегодня же поеду!

– Какой горячий! Нельзя сегодня и завтра нельзя: гонец отдыхать будет. А послезавтра скачите!

К кайтахам…

Через два дня Никитин и гонец шаха рано утром покинули Дербент и отправились на север, в кайтахские земли.

Ехали вдоль берега. Сначала дорога шла мимо садов и виноградников, но скоро они остались позади.

Путники въехали в сухую, к осени и вовсе выгоревшую степь. Только седая полынь, качаясь от ветра, испускала пряный, дурманящий голову запах да верблюжья колючка норовила ухватить коней за ноги. Местами земля была покрыта блестевшим на солнце белым налетом соли.

В таких местах пропадала даже полынь и лишь какие-то странные мясистые растения оживляли мертвую почву. Желтые горы непрерывно тянулись по левую руку.

Прохладное утро сменилось жарким днем. Запасливый гонец захватил с собою огурцов, груш, вишен и всю дорогу угощал ими Афанасия. Это был добродушный и общительный человек, он заговаривал со всеми встречными, шутил, расспрашивал о новостях и сам, приосанившись и поправив черные усы, рассказывал, как только что ездил в Шемаху, к шаху, а вот теперь скачет по особо важному, тайному делу к кайтахскому хану и везет с собой русского.

Путников везде зазывали в гости и угощали всем, что было лучшего. Ночевали в небольшом ауле[39] у родственников гонца. Никитин скоро заснул, а его неутомимый спутник до глубокой ночи просидел на плоской крыше, рассказывая разные были и небылицы. В горах непрестанно выли шакалы[40], и полосатые гиены[41] в поисках падали подходили к самой околице.

На рассвете Никитин разбудил гонца. Путники умылись из медного кувшина и, позавтракав лепешками с кислым молоком, простились с хозяевами и отправились дальше.

Теперь вдоль дороги тянулись невысокие глинобитные ограды. За ними – яблоневые и грушевые сады, виноградники, рощи миндаля и грецкого ореха, огороды и бахчи. Попадались тенистые леса.

Однако лес тянулся недолго, и коням все чаще приходилось перебираться через широкие полосы камней, гальки и песка.

– Зимой здесь вода бурлит – с гор бежит. Человека на коне сбить может. А летом, видишь, сухо, – объяснял спутник Никитину.

Так, поднимаясь все выше, ехали полдня.

Лес сменился кустарником, а тот в свою очередь уступил место голым, словно из тонких плиток сложенным скалам да пологим склонам, покрытым лишь бурой травой. Птицы исчезли, и только сотни проворных горных черепах с деловитым видом ползали по камням. Трудно найти место более унылое и безотрадное.

– Вон там кайтахский хан живет, – сказал гонец, показывая на видневшееся вдали ущелье.

Он стряхнул нагайкой[42] пыль с одежды, поправил шашку на поясе, закрутил усы и пустил коня рысью.

Стаи рослых злых собак встретили их неистовым хриплым лаем. Ловко ударив самую смелую из них нагайкой поперек спины, гонец еще быстрее погнал коня.

Никитин старался не отставать. Облако пыли взвилось над ними. На всем скаку подъехали они к заставе, заграждавшей вход в аул, и остановились. Из невысокой башенки вышел оборванный человек в белоснежной папахе.

– Что за люди, зачем приехали? – спросил он.

– Люди шаха Ширвана. Везем письмо от светлейшего шаха к хану.

– Проезжайте с миром, – ответил страж.

И всадники въехали в аул.

Аул кайтахов раскинулся по обоим склонам ущелья. Сакли[43] в беспорядке громоздились по кручам. Повсюду бежала вода, вдохнувшая жизнь в этот уголок горной пустыни. Она журчала под ногами, шумела, падая на дорогу с камней, пряталась в желоба и уходила под сакли, собиралась в небольших каменных колодцах под тенью тополей и тутовых деревьев.

– Здесь пленников хана держат. Только виду не подавай, что знаешь, – вполголоса сказал гонец, когда они проезжали мимо низкой длинной стены, выложенной из дикого камня и обмазанной глиной.

Никитин невольно придержал коня. Здесь, за стеной, сидели его земляки: и тихий Юша, и хитрый дед Кашкин.

На ночь остановились у седобородого кайтаха. Сам хозяин и два его сына провели гостей в саклю, устланную кошмами[44] и коврами и увешанную дорогим оружием: кинжалами, мечами и щитами.