У всех головы были скошены направо или налево; один глаз смотрел внутрь, а другой вверх к зениту. Их верхняя одежда была украшена изображениями скрипки, флейты, арфы, трубы, гитары, клавикордов и многих других музыкальных инструментов, не известных в Европе. Я заметил поодаль множество людей в одежде слуг с наполненными воздухом пузырями, прикрепленными наподобие бичей к концам коротких палок, которые они держали в руках. Как мне сообщили потом, в каждом пузыре находится сухой горох или мелкие камешки.
      Этими пузырями они время от времени хлопали по губам или ушам лиц, стоящих подле них, значение каковых действий я сначала не понимал. По-видимому, умы этих людей так поглощены напряженными размышлениями, что они не способны ни говорить, ни слушать речи собеседников, пока их внимание не привлечено каким-нибудь внешним воздействием на органы речи и слуха; вот почему люди достаточные содержат всегда в числе прислуги одного так называемого e+./ +li(* (по-туземномуК/^АЙМЕНОЛЕ) и без него никогда не выходят из дому и не делают визитов. Обязанность такого слуги заключается в том, что при встрече двух, трех или большего числа лиц он должен слегка хлопать по губам того, кому следует говорить, и по правому уху того или тех, к кому говорящий обращается. Этот хлопальщик равным образом должен неизменно сопровождать своего господина в его прогулках и в случае надобности легонько хлопать его по глазам, так как тот всегда бывает настолько погружен в размышления, что на каждом шагу подвергается опасности упасть в яму или стукнуться головой о столб, а на улице - сбивать с ног прохожих или самому очутиться в канаве".
      3. Рассказывает Фревиль
      Я потратил все утро на то, чтобы разыскать Армана!
      Он определенно скрывался.
      Меня удивляет, что у многих людей существует весьма стойкое представление о структуре Отдела как о строго детерминированной системе, легко управляемой во всех звеньях и на всех уровнях. На самом же деле можно придумать все что угодно - даже превратить Академию наук в Департамент науки, по-прежнему руководитель лаборатории не будет знать о судьбе подписанных им к печати работ, а своего собственного сотрудника ему по-прежнему придется разыскивать часами...
      В конце концов Арман все же появился у меня. Ну и что?
      Удалось ли мне узнать у него что-либо новое? Он молчал. А если и говорил - в его словах был нуль информации. Я потребовал, чтобы он принес мне ту работу, которая стояла в плане под номером семь; я не выговаривал ему - просто сказал: хочу познакомиться с этой работой. Арман обещал, но мне ясно было - он не станет спешить.
      Да, так-то вот... Я уж даже, под конец разговора, пожаловался Арману, так я был расстроен, - ему же и пожаловался, на то, что меня совершенно подавляет моя должность, я хотел бы переложить ее на вполне надежного человека, которому я мог бы довериться, тогда бы мне удалось, наконец, вернуться к науке... Тут я заметил, как у Армана порозовели щеки; я остановил себя, мне вдруг пришло в голову, что Арман мог принять мою нечаянную жалобу за деловое обещание; я застыдился этого своего соображения, однако все же поспешил повернуть разговор:
      - Мне, знаете ли, открылись в последние годы две весьма важные истины. Вот истина "а": в рабочее время невозможно что-либо сделать, все часы и все силы уходят на выполнение ролевых функций. Истина "б": в Отделе вообще нет возможности сосредоточиться; чтобы по-настоящему заняться теорией, приходится уезжать куда-нибудь, хотя бы и ненадолго, иного выхода нет!
      Я говорил искренно; Арман кивал, однако мне показалось, что он думает о другом...
      Быстро смяв разговор, я отослал Армана по какому-то незначительному делу.
      Затем я имел беседу с Берто, который зашел проститься.
      Признаюсь, я был удивлен. Я полагал, что он уже улетел. Он, повидимому, так и понял то выражение лица, с которым я его встретил.
      Во всяком случае, он попытался объяснить свою задержку. Он сказал - в очень неясных выражениях, правда, - что хотел вот, видите ли, попрощаться со мной, поговорить на прощание и тому подобное. Само собой разумеется, я пытался, как мог, замять свою оплошность и всячески старался показать, что всегда, когда улыбаюсь, лицо мое имеет удивленное выражение. В бессмысленной вежливой суете мы потеряли около часу. Должно быть, я сам (из-за удивления в первую минуту) был виноват в том, что он не рассказал нечто важное, из-за чего пропустил вчерашний рейс межпланетной ракеты... Я умирал от любопытства, но не мог же я заявить ему - давайте-ка выкладывайте, какого черта вы тут торчите лишний день, зачем я вам понадобился, в чем дело, и вообще - почему все-таки вы уезжаете...
      После ухода Берто я спешно проглотил успокоительную таблетку.
      Арман что-то скрывает, и Берто о чем-то умалчивает... Не может быть, чтобы тут не оказалось какойнибудь связи, хотя бы и косвенной.
      В середине дня я был удостоен звонка Высокого Начальствамне напоминали о поездке на ферму. Еще и это! Я, разумеется, поддакивал, но твердо решил, что при следующем напоминании откажусь наотрез.
      Затем произошли события, которые я, кажется, нечаянно вызвал утренним своим разговором с Арманом.
      У меня в кабинете бесцеремонно появилась жена Армана, одна из тех женщин, которые говорят без остановки.
      - Ах, вы еще не ушли обедать? А я как раз решила зайти за Арманом... А может, вы пообедаете с нами?..
      Очень похоже было, что Арман передал ей наш разговор.
      Я принял приглашение...
      Когда хозяйка стала заваривать чай, - при этом она попрежнему не умолкала ни на минуту, что заставляло меня волноваться за качество чая, - я счел удобным переместиться в кресло.
      Рядом с креслом была полка, на которой располагался семейный альбом. Движимый вежливостью, я дал понять хозяевам, будто альбом меня заинтересовал, даже рукой провел по его обложке. Кстати, пыли (лунной) на нем не было, это могло говорить не только об аккуратности хозяйки, но и о том, что им часто пользуются.
      Я знаю, это прозвучит неправдоподобно, однако жена Армана и в самом деле выговорилась, наконец, и умолкла на минуту. Возникшая пауза, разумеется, всем нам тут же показалась совершенно неестественной; и хозяева прибегли к единственному, простому и столь старому выходу из положения: раскрыли передо мной семейный альбом.
      Думаю, фотография многим обязана семейным альбомам, а семейные альбомы, в свою очередь, - обычаю ходить в гости.
      Жена Армана, переведя дыхание, вступила снова, она была неутомима; я не слушал ее. К тому же, ну как я мог поверить, что маленький солыш на пожелтевшем снимке - это она, жена Армана?
      Невероятно. Потом мы добрались до фотографий последнего времени...
      Представьте себе снимок: на фоне зелени и какого-то строения определенно сельскохозяйственного типа сидят, щурясь (по-видимому, на свет), мои Клер, Берто и Арман...
      Ревность!
      Я ревновал Клер.
      Какие только сцены ни промелькнули за секунду в моем воображении! Сначала я приревновал ее к Арману. Затем решил, что, может, любовь к моей Клер явилась причиной поспешного отъезда романтически настроенного Берто...
      Чай заварился наконец: меня вернули к действительности.
      Попросив разрешения у хозяйки, я запил чаем таблетку от головной боли и сидел, безучастный ко всему, покорно внимая монологу жены Армана.
      - Начальник вы или не начальник? - вопрошала она меня. Почему вы им не запретите отлынивать от работы? Уезжают никто не знает куда! Вот в этот раз: только вы в командировку - они сразу исчезли. На два дня! Видели вы эту фотографию? Еще и фотографии привозят, стыд!
      Тут я очнулся: это было важно - значит, снимок сделан-таки в нынешний их выезд. За которым последовало заявление Берто?..
      - А я здесь остаюсь одна с ребенком! - продолжала жена Армана. - Чем они там занимаются - неизвестно. Хотела бы я знать, с кем еще они ездили!
      Я удивленно посмотрел на нее.
      - Как же! - пояснила она. - Кто-то ведь снимал их?
      Действительно...
      - Да, хотела бы я знать, кто там был четвертый! Четвертая, то есть...
      Назревал семейный скандал. Я торопливо допивал чай. Арман оправдывался:
      - Я уезжаю, чтобы поработать! Вот как раз сегодня мы говорили о том, что в Отделе невозможно сосредоточиться...
      Нужно было срочно уходить.
      - Ну, к этой Клер я его не ревную, - говорила жена Армана, провожая меня. - С Клер у него ничего нет, я точно знаю. Но вот кто там был еще?
      Я едва вырвался от энергичной женщины...
      Возвращаться в лабораторию мне совсем не хотелось.
      Я боялся встретить там Клер.
      Но именно с ней я и столкнулся, едва выйдя из квартиры Армана.
      - Я живу рядом, - сказала она мне спокойно. Это было приглашение. И я, - потрясенный, разбитый, деморализованный, - к удивлению своему, пошел за ней...
      Надеюсь, без каких-либо дополнительных мотивировок вы поймете меня, если я не буду много рассказывать о том вечере...
      Но, собственно, что рассказывать?
      У Клер оказались музыкальные записи, мы слушали их и молчали.
      Сколько часов мы промолчали тогда?.. Потом Клер спросила:
      - Ты останешься?
      Она стояла у окна, спиной ко мне, это была первая фраза с той минуты, когда мы вошли к ней, голос у нее звучал тихо и ровно:
      - Ты останешься?
      - Нет.
      Она вышла проводить меня. Не стоило ей это делать, но она пошла.
      Вдруг она протянула мне пачку прекрасного табаку.
      Зачем? Я никогда не курил и наверняка не буду.
      - Пусть лежит у тебя... Мне так хочется. Будешь помнить, что это у тебя от Клер. И, знаешь... спасибо тебе. Спасибо, что это было вот так...
      И исчезла. Я остался один - с пачкой табаку в руке.
      4. Рассказывает Юрков
      Проснувшись, я первым делом поднял аварийную ширму и отправился проведать 77-48А.
      - Зачем ты приходил вчера?
      Долго, секунды три-четыре, не было ответа, затем он отреагировал:
      - В какое время?
      - Зачем ты приходил вчера к двери моей комнаты между 23.00 и 23.30? - уточнил я.
      Снова пауза; он, видимо, силился сообразить что-то там в своих жестяных коробках; и ответ:
      - Не приходил.
      Я позвал Надежду.
      - Послушай, Надя, он утверждает, будто и не пытался вчера вломиться к нам.
      - Врет? - предположила Надежда. Она казалась невыспавшейся. Эти фокусы новичка действовали ей на нервы. - Или... Или под его номером действовал другой робот?
      - А ну-ка, - сказал я, - где ты был вчера между 23.00 и 23.30?
      Пауза. Эти его замедленные ответы не слишком хорошо рекомендовали новую модель Фревиля. Мы ждали. Однако на сей раз можно было ждать до бесконечности - ответа так и не последовало.
      Я повторил. С тем же успехом. Что-то в нем не срабатывало.
      Пришлось проверить его на контрольном вопросе.
      - Пять, девять, - начала ряд Надежда, - семь, одиннадцать, девять, тринадцать, одиннадцать...
      - Семнадцать, пятнадцать, девятнадцать, семнадцать, двадцать один, девятнадцать, двадцать три, - сразу откликнулся загадочный новичок. - Перемешаны два ряда нечетных чисел.
      Да, он был, в принципе, исправен. В чем же дело?
      - Надя, ты вчера - когда разговаривала по внутренней связи - правильно набрала номер?
      - Безусловно.
      - Уверена?
      - Я набрала 77-48А и уверена в этом.
      - Если мы набирали его номер - значит, мы разговаривали с ним. Следовательно, у двери был он.
      Надя вздохнула:
      - Юрков! Хоть старых наших можно не бояться...
      - Я верю нашим старым.
      Еще один вопрос я попытался задать новичку.
      - Вот что, - сказал я ему, - расскажи нам свое важное сообщение. Помнишь, ты вчера приходил с важным сообщением.
      Я специально поставил ему прямой вопрос и теперь ждал реакции.
      Бесполезно.
      - И что теперь я должна с ним делать?
      Я пожал плечами. В самом деле, что? Если бы я знал, в чем дело!
      - Пусть работает, - решил я в конце концов. - А там посмотрим на его поведение.
      Надя отвела новичка в отсек, где занимались расчетами наши старые автоматы. Он подключился к работе.
      Мы подождали немного, посмотрели его ленту - он довольно быстро обучался, результаты решения задачи на ленте были правильными, и это нас успокоило. Отношения между роботами также не внушали опасений.
      Уходя, я еще раз глянул на роботов. Мне пришло в голову, что Фревиль довольно далеко забрался со своими идеями... Я подумал - да ведь он как бы закладывает в роботов гены человеческие. Ну, разумеется, не гены; биотоки, разумеется, импульсы, волны, что там еще, ритмы, стереотипы, всякое разное, что дает схему поведения человека, переписывает Фревиль с оригинала на магнитную или еще какую-то память робота... А по существу - именно это Фревиль делает: да, как бы закладывает в роботов человеческие гены и воспроизводит людей, черты людские - в металле и синтетике...
      Мы занялись своими делами.
      Все эти расчеты - старые и новые - часть экспериментальной проверки моих теоретических моделей, изза чего я сюда и перебрался года два назад. Мне требовались эмпирические данные, я попросил направить меня в какую-нибудь из лунных лабораторий космической погоды, думал, что попаду в знакомое со студенческих лет Море Москвы; где-то решили мою судьбу, и я оказался на интернациональной Станции. Экспериментальная часть, как я и ждал, была тяжким для меня этапом работы, неблагодарным и нудным, по сравнению с ним то время, когда я играл в "чистого" теоретика, казалось сплошным праздником (на самом деле, хрен редьки не слаще; простонапросто начиналась обыкновенная ностальгия).
      Итак, мы разбрелись.
      А когда заглянули в отсек (примерно через час), - наш новенький 77-48А валялся на полу с выбитыми предохранителями.
      Теперь уж мне пришлось дать согласие на "жучки".
      Надежда, понятное дело, усмехнулась. С помощью витализера мы - уже привычная штука! - запустили новичка и снова послали его работать. На этот раз - с наглухо закороченными предохранителями.
      Я отправился на совещание. Грустное совещание...
      Мне пришлось сказать - я вынужден был это сделать, - что график ввода роботов серии "А" не выполняется.
      И я получил, конечно, полную дозу поучений и наказов...
      Известно, как относятся экспериментаторы к теоретикам.
      Обычно они просто не подпускают нас к своим железкам. Тут, впрочем, есть резон - сколько я ни помню визитов нашего брата на экспериментальные установки, кончалось это, как правило, тем, что кто-то из нас нажимал не на ту кнопку, и из установки валил дым.
      Но корень, конечно, в другом. Теоретики испокон веков считают экспериментаторов тупыми эмпириками, а экспериментаторы отвечают снисходительным отношением к теории, как занятию для одаренных лентяев. Разумеется, подобно всякому другому антагонизму такого уровня, это переносится на личности... И мне, влезшему со своим теоретическим, извините, лицом в экспериментальный (калашный) ряд, предстояло испить до дна горькую чашу.
      К моему возвращению 77-48А принялся за новые фокусы. Надя рассказала мне, что вывела его из рабочего отсека после того, как он стал печатать на своей ленте совершенно невероятные вещи.
      - Я оставила его там всего на какие-нибудь тридцать минут! Прихожу - все работают нормально, а этот...
      Мы попытались найти с ним общий язык.
      - Что с тобой случилось? - спросил я. - Ты исправен?
      - Исправен. Исправен. Девяносто! Икс-ноль. Если является соответственно первым или последним из. Сто! Интегральных узлов. - Он говорил все быстрее, набирая скорость. - Тогда как для формул Бесселя и Стирлинга икс-ноль является. Сто десять! Средним или одним из средних интерполяционных узлов. Сто двадцать!..
      - Рехнулся, - сказала Надя.
      - Рехнулся - повернулся - запнулся - качнулся, - отвечал ей робот на пределе скоростей. - Окунулся. Проснулся.
      - Замолчи! - приказал я.
      - Замолчи-замолчи, - скороговоркой выпалил робот, но потом исполнил команду.
      Надо было, по крайней мере, воспользоваться тишиной. Мне предстояло принять решение. Какое?
      Ну, хорошо, Фревиль копирует психику своих роботов с собственных сотрудников. Может быть, у него в лаборатории появился сумасшедший?
      Я предложил послать поздравительную телеграмму Фревилю.
      - Лучше отправь рекламацию! - заявила Надя. - Это безобразие - поставлять нам таких придурков.
      - Не будем торопиться. Мы можем повредить репутацию Фревиля.
      - Юрков, ты совсем со мной не считаешься!
      - Знаешь, Надежда, - решил я, - работа сегодня не идет, на совещании мне нотацию прочли, настроение плохое, - пойдем домой!
      Черный день, он и есть черный.
      Не хватало нам еще поругаться из-за Фревиля.
      Последнее, кажется, убедило ее.
      Но у меня было еще одно предложение:
      - Возьмем с собой новичка? Я хочу немного повозиться с ним. Давай возьмем, Надюша! Он тебе по хозяйству поможет. Договорились?
      Очень ей этого не хотелось... Все же она кивнула, и мы втроем отправились в жилую часть Станции.
      Я велел ему приготовить ужин. Когда я вручил 77-48А мешочек с крупой, он сказал:
      - Гречка - печка.
      Это меня насторожило, но я все еще на что-то надеялся. Однако не прошло и нескольких минут, как до нас донесся ужасный запах горелой крупы. Голодные и злые, мы побежали на кухню... Пришлось закусить холодными консервами.
      - Этого ты добивался? - спросила у меня Надежда. - Если этого, то, может, отпустишь своего любимчика, пока мы, по крайней мере, живы?
      Но я хотел сначала разобраться в схеме. Я долго водил по ней пальцем, как это делают все неспециалисты... Потом приступил к следующей фазе работы - начал крутить все регулировочные винты, ручки и рукоятки, которые Фревиль счел нужным установить снаружи.
      И смотрел, что получится, что будет с роботом. То есть задавал ему вопрос.
      - Ну-ка, - спрашивал я, - каких ты знаешь известных ученых?
      - Ученых, - немедленно отвечал робот. - Толченых. Крученых. Верченых.
      Этого было достаточно, чтобы заключить: я все делаю правильно, вот только не те винты кручу. И я, подобно всем прочим дилетантам в аналогичных ситуациях, повторял то же с другой парой винтов; получал аналогичный результат и переходил к следующим рукояткам.
      - Послушай, зачем тебе крутить? - предложила Надежда. Сиди спокойно в кресле. Я буду тебе нести чепуху в рифму. А, Юрков?
      Я не ответил - и постучал по крышке приборной секции робота.
      Она была запломбирована.
      Вздохнув, я взялся за отвертку.
      - Что ты делаешь? - закричала Надя. - Ты понимаешь, что ты собираешься сделать? Потом всю жизнь будешь выплачивать его стоимость!
      Она выхватила из моей руки отвертку. Я еще поводил пальцем по схеме... Потом решил посмотреть его ленту - что он там насчитал, пока работал с нашими старичками.
      Сначала все шло нормально. Он обучался и переходил уже к тем задачам, ради которых мы его и купили.
      А потом - сбой. И какой-то странный, словно совсем иная задача. Ни с того ни с сего он вдруг переходил с восьмеричной системы на двоичную, затем - после длинных столбцов единиц и нулей выдавал подряд несколько уравнений регрессии и шпарил свою абракадабру дальше... Но недолго. Затем следовал окончательный выход из строя - автомат выдавал сплошные колонки нулей. Нули - и только. Но если до этого он еще что-то решал, хоть и непонятно что и непонятно каким образом, то здесь уж он просто, можно сказать, сошел с ума - и точка. Предохранители Бзрренса, разумеется, не сработали, не уберегли робота; они и не должны сработать - ведь мы их закоротили.
      Одним махом я сбил пломбу. Надежда ахнула. Но теперь ей оставалось только помогать мне.
      Мы сняли крышку приборной секции... Ну, там было такое богатство винтов, ручек и рукояток! Но теперь я решил руководствоваться не только интуицией, но еще и здравым смыслом.
      Может быть, именно это и дало положительные результаты. Установив, наконец, от каких цепей зависит устойчивость робота, я закрутил нужные регулировочные рукоятки до предела.
      77-48А сделался столь уравновешенным и спокойным, что теперь его ничем нельзя было вывести из себя.
      Мы задали ему десятка два контрольных вопросов - он быстро и правильно отвечал.
      Мы попросили его приготовить ужин - он прекрасно накормил нас.
      Довольные и сытые, мы сидели рядышком и придумывали новые испытания для робота.
      - Что ж ты, дорогой, перестал говорить складно? - спросила Mадежда. - Прочти-ка нам стихотворение!
      - "Люблю грозу в "начале мая, - начал 77-48А, - когда весенний первый гром..." Это был личный подарок Фревиля, - так сказать, номер сверх программы, добавка к обязательному ассортименту.
      - А теперь назови нам, все-таки, имена известных ученых!
      - Фревиль, - сказал робот и запнулся. Других он не знал. Это была старая шутка Фревиля, которую он закладывал во все свои модели. После паузы робот добавил: - Юрков. Надя.
      Мы хохотали. Потом поставили крышку приборной секции на место. Пломбу замазали, - будто так и было.
      Сойдет.
      Я предложил еще раз попытаться спросить у робота о вчерашнем, но Надя категорически воспротивилась этому.
      - Такой хороший вечер! - убеждала она меня. - Наконец-то все наладилось. Потерпи до завтра, ну сделай это для меня!
      Пришлось согласиться.
      Мы отослали 77-48А в его отсек и - на всякий случай, помня о вчерашней ночи, - опустили снова бетонную аварийную ширму. Так было спокойнее.
      5. Рассказывает Фревиль
      Несчастья преследовали меня; а я был измучен бессонной ночью; к тому же, промаявшись в постели до четырех утра, я принял, наконец, снотворное и тем только сделал себе хуже. К пяти я уснул; а в семь будильник поднял меня, и я отправился на работу, безуспешно пытаясь справиться с действием снотворного. Ощущения мои были таковы, словно я - мои руки, ноги, глаза, мой язык, наконец, - не что иное, как части очень замедленно действующего (с колоссальной постоянной времени) механизма, которым я пытаюсь управлять с плохо отлаженного пульта в тесной и темной (ни приборов, ни кнопок не видно) комнате, расположенной, пожалуй, у меня в голове.
      Позвонила секретарша Высокого Начальства; я сначала не узнал ее голос, а узнав, наконец, - переусердствовал, заглаживая неловкость; это большая постоянная времени дала такое перерегулирование.
      Она принялась кокетничать (в рабочее время)... Кажется, она подумала, будто я решил за ней поухаживать!
      Попутно она сообщала мне информацию, по поводу которой, собственно, звонила.
      Новость номер один - улетел Берто. Напоминание о нем было для меня болезненным... Прежде всего, конечно, из-за Клер. А кроме того, я обнаружил, что все же надеялся, не передумает ли он, не останется ли?
      Улетел...
      Новость номер два - со мной желает поговорить Высокое Начальство.
      - Соединяю! - пропела секретарша, и я услышал голос Высокого Начальства, которое с утра решило упрекнуть меня в том, что я до сих пор не уехал на ферму. Не могу сказать, будто я изменил свое твердое, как камень, решение отказаться наотрез; но именно тогда, когда следовало сказать "нет", я вдруг - признаюсь - сплоховал, стал мямлить нечто совсем неподходящее, то ли слов не подобрал нужных, то ли еще что-то, не знаю.
      В общем, я уже успокаивал себя (в следующий раз откажусь любой ценой!), но потом расхрабрился и спросил, почему на меня именно пал выбор Высокого Начальства. Ответ удивил меня: Высокое Начальство аргументировало свое решение тем, что обитатели Тальменуса хотят послушать именно Фревиля - в их заявке стоит моя фамилия. Откуда такой интерес к моей персоне?
      Итак, я не отказался... Настроение было испорчено окончательно. Но следующее известие - а оно-то и оказалось причиной звонка Высокого Начальства - превзошло все мои дурные ожидания.
      Я тут же выбежал - именно не пошел, а побежал - убедиться во всем собственными глазами.
      В кресле у стола Высокого Начальства сидел незнакомый мне человек с листом бумаги в руке. Едва поздоровавшись, я выхватил у него этот листок. "В соответствии с письмом Вашего Отдела, направляем к Вам на работу Ж. Сови..." и так далее вот что было напечатано на бумаге.
      Высокое Начальство попросило приезжего подождать, и мы вышли в приемную.
      - Я не посылал никакого письма! - стал я оправдываться. Но это не убедило Высокое Начальство.
      - Надеюсь, вам известно, что приглашения на работу могу подписывать только я?
      Однако я в самом деле не приглашал никакого Сови!
      Да и в любом случае я не стал бы делать это сам, я слишком уважаю порядок в делах.
      - Фревиль, вы должны выяснить, что это за история. И что бы там ни оказалось, Фревиль, вы - извините за резкость влипли. Сови был у меня в свое время на преддипломной практике. Я заведовал тогда лабораторией, как вы сейчас. Из этого вы можете заключить, что я знаю Сови, его уровень и его возможности. Позвольте известить вас: вы влипли.
      Я глазом не успел моргнуть, как Высокого Начальства уже не было рядом со мной, я стоял посреди приемной... Секретарша сочувственно смотрела на меня.
      Тут подошел этот самый Сови, следовало что-то сказать ему, и я, нарушая правила гостеприимства, выпалил:
      - Так вы, значит, получили от нас письмо?
      Он кивнул.
      - На бланке?..
      Он еще раз кивнул. Видимо, не из самых разговорчивых.
      Я отправил его устраиваться в гостиницу - с глаз долой.
      В коридоре меня догнала секретарша и сообщила, что несколько дней назад Арман взял у нее чистый бланк Отдела. Она, видите ли, решила, будто бланк нужен мне, а для меня... И так далее.
      Часа полтора я совещался с Арманом и Клер. Арман с невинным лицом оправдывался тем, что если бы он не поспешил с приглашением Сови, то у нас отобрали бы ставку. Лучшая защита - это, разумеется, нападение; Арман, таким образом, не только оправдывался, но и упрекал меня за медлительность (а я и вправду не знал никого, кто мог бы прийти к нам на место, освободившееся с отъездом Берто) и, помимо всего прочего, предлагал воздать себе - хвалу за расторопность; по оценке Клер я понял, что Арман в этой истории выглядит даже мучеником - он, видите ли, поставил себя под удар, дабы помочь лаборатории и, разумеется, мне лично.
      Хороша услуга!
      Не называя первоисточника, я сообщил им, что у меня имеются не слишком лестные отзывы об умственных способностях Сови. Арман принялся возражать. Сови, оказывается, старый его приятель...
      С ощущением полнейшей безнадежности я уныло распекал Армана, он поставил меня и лабораторию в труднейшее положение перед Высоким Начальством.
      Мало того, что нас покинул Берто, - взамен явился Сови!
      И еще эта история с письмом!
      Затем меня навестил Сови. Длиннейшая беседа с ним... И в итоге - такое чувство, что мне осталось только покончить с собой, выбросившись за колпак Отдела, других выходов из положения я не видел.
      Высокое Начальство было право - да, оно знало Сови!
      Но, поскольку Сови прилетел по нашему приглашению,что я мог поделать? После романтичного умницы Берто общаться с этим типом, который займет его место, было мучительно... Битый час я объяснял Сови элементарные вопросы нашей тематики - и, я убежден, бесполезно.
      Неразговорчивость оказалась единственным его достоинством.
      Пока он молчал, у вас создавалась иллюзия взаимопонимания, и это рождало надежду. Но затем вы обнаруживали, что надо начинать все сначала...
      Если бы я хотел набрать к себе в лабораторию пешек, рядовых исполнителей - а ведь именно это, бывает, делают те, кто боится, как бы их не обогнали собственные же подчиненные, Сови стал бы, разумеется, находкой.
      Арман по сравнению с ним - гений. После разговора с Сови у вас развивалась мания величия: вам начинало казаться, что весь мир, кроме вас, непроходимо туп и не может взять в толк даже самую простую вашу мыслишку...
      Обедал я - что было естественным продолжением этого дня с секретаршей Высокого Начальства.
      Она позвонила мне и воскликнула:
      - Ах, вы еще у себя! Я совсем не была уверена, что застану вас. Я думала, вы уже ушли обедать...
      Что мне оставалось? Я пригласил ее. Клер я ни разу не пригласил пообедать со мной! Ну, и ладно. Я улетел на несколько дней к Юркову - а она тут же поехала неизвестно куда с Берто и Арманом...
      За обедом я разговорился. Слишком хотелось поделиться с кемто свалившимися с резных сторон неприятностями - и я вдруг стал распространяться о них малознакомой женщине. И вот тут мне впервые за этот день повезло. Да как! Женщина всегда женщина, и если даже вас не волнуют ее глаза или ее волосы, вы можете быть уверены в том, что душа-то у нее не менее прекрасна, нежели у первой телезвезды сезона. Я встретил доброту и отзывчивость и ухватился за них, как утопающий за соломинку.
      Я успокоился.
      Она уверила меня - не логикой, а глазами, интонацией, прикосновением пальцев к моей руке, - что лаборатория еще выправится и все будет хорошо.
      Я поверил ей.
      Даже относительно Сови она меня успокоила. Утверждала, будто ситуация не совсем безнадежная. Я стал допытываться что она хочет этим сказать? Или ей известны способы, которыми можно избавиться от приглашенного сотрудника?
      - Пожалуй, - только и ответила она.
      Я продолжал настаивать.
      - Нет, - сказала она тогда, - это я так. Я ничего не знаю.
      И замкнулась.
      А когда заговорила снова - ее тон удивил меня:
      - Я видела вас вчера не одного... Кажется, это была Клер?
      Мгновенно я покраснел, будто мальчишка!
      - Мне кажется, - продолжала она, - вы сделали не слишком удачный выбор...
      Я был вынужден попросить ее переменить тему. Она сверкнула глазами и выскочила из-за стола.
      Как я только что упоминал, женщина - всегда женщина...
      Неожиданно она вернулась, встала передо мной и, глядя на меня сверху вниз, резко произнесла:
      - Вы интересовались, как убрать сотрудника... Вот и спросите у своей Клер, пусть-ка она вам порасскажет, куда они ездили...
      И - исчезла.
      "Куда они ездили"!
      Да, почему столько таинственности вокруг этой поездки?
      А может быть...