— Работаю. Развлекаться практически некогда, — ответил я. — Но завтра я вылетаю в Вашингтон.

— Как бы мне хотелось поехать с тобой.

— Это не так-то легко сделать. Я еду туда, чтобы присутствовать на слушании в сенатской подкомиссии, где будет давать показания Хоффа. Для Бобби Кеннеди это исключительно важный момент.

— Да? А я ничего не знаю.

Я коротко рассказал Мэрилин о том, что мне было известно: о том, как обливался потом Дэйв Бек, когда Бобби буквально забросал его вопросами, о кипах документов с показаниями свидетелей и уликами (многие из них были получены не без моей помощи), которые доказывали виновность Бека и его дружков.

— Меня все это очень пугает, — сказала она.

— Хоффа? Профсоюз водителей? Это чисто политический процесс. Кого-то сажают в тюрьму, кого-то переизбирают — таковы уж правила игры.

— Это опасно. Я говорила об этом Джеку.

— Он знает, что делает, Мэрилин.

Она с раздражением покачала головой.

— Нет, не знает. Пожалуйста, скажи ему, чтобы он был осторожен. Очень осторожен!

— Скажу.

Я видел, что она не верит мне.

— Передай ему, что я очень хотела бы иметь от него ребенка.

Я проглотил комок в горле.

— Не думаю, что он будет рад услышать это сообщение из моих уст, Мэрилин.

— Пожалуй, ты прав. Скажи, пусть позвонит мне.

— Хорошо.

— У нас с Джеком был бы красивый ребенок. Я чувствую это прямо вот здесь. — Она положила руку себе на живот. Ногти на ее руке были обломаны, и под ними скопилась грязь. — Его я люблю по-настоящему, Дэйвид, поэтому я смогу родить от него ребенка. Я знаю это. — Она старалась сдержать слезы, но ей это не удавалось. — Я бы очень любила нашего малыша.

— Понимаю, — сказал я.

— Джек был бы его отцом, но ему не обязательно быть им официально, понимаешь? Ему не придется бросать Джеки, признавать нашего ребенка и так далее. Мы оба знали бы, что это наш ребенок, а больше ничего и не надо. Я все обдумала.

— Да, конечно, — отозвался я, надеясь, что мне удалось убедительно выразить свое одобрение.

В Вашингтоне было еще жарче, чем в Нью-Йорке. Я был рад, когда наконец добрался до зала, где заседала подкомиссия сената по правительственным расследованиям, больше известная как комиссия Макклеллана — по фамилии ее несколько вялого председателя. Бобби, сдвинув на лоб очки, сидел за небольшим столом, на котором были разложены документы. Его брат расположился на скамье позади него вместе с другими членами подкомиссии; большинство из них были заняты тем, что старались придать себе внушительный вид солидных государственных мужей, поскольку в зале присутствовали представители прессы и телевидения.

В зале был аншлаг — и в данном случае театральный термин был вполне оправдан, ибо в этот день показания давал Джимми Хоффа. До этого слушания имя Хоффы еще не было широко известно, но оно так часто упоминалось в свидетельских показаниях, что всем было любопытно взглянуть на него.

Хоффа вошел в комнату заседаний, как знаменитый боксер в окружении своих тренеров — в данном случае ими оказались адвокаты. Небольшого роста мужчина, телосложением напоминающий гидрант, задиристый и напряженный. Он жестом поприветствовал Бобби, и тот ответил ему сердитым взглядом.

Незадолго до слушания они встречались за ужином, и, как сообщил мне Джек, встреча прошла не совсем успешно. Бобби отклонил предложение Хоффы померяться силой рук и вместо этого стал задавать ему нескромные вопросы о фиктивных профсоюзных организациях в Нью-Йорке, с помощью которых Хоффа и мафия пытались взять под свой контроль Объединенный совет профсоюзных организаций водителей в Нью-Йорке.

Уходя, Хоффа попросил Бобби передать своей жене, что он не так уж и плох, как о нем думают, но Бобби сказал Этель, что, по его мнению, Хоффа на самом деле еще хуже. А у Хоффы после этой встречи сложилось впечатление, что Бобби Кеннеди “избалованный идиот”.

Такую встречу вряд ли можно охарактеризовать как хорошее начало, а спустя некоторое время Хоффа был арестован сотрудниками ФБР в гостинице “Дюпон Плаза” по обвинению в попытке подкупить свидетеля за две тысячи долларов наличными, что еще более усугубило сложившуюся ситуацию. Посредники обеих сторон работали день и ночь, пытаясь уладить эту возникшую в последний момент проблему. Я узнал об этом от своего старого друга Айка Люблина, известного адвоката из Лос-Анджелеса (говорили, что у него есть “связи с мафией”), которого я случайно встретил за завтраком в гостинице “Хэй-Адамс”. Он кое-что рассказал мне об этом деле — не все, конечно.

Бобби начал задавать Хоффе ничего не значащие вопросы. Это было довольно скучно, и представители прессы и члены подкомиссии не скрывали своего разочарования. Когда допрашивали Бека, он потел от волнения и вел себя, как злостный негодяй. Его сообщники — неотесанные мужики, словно сошедшие со страниц книг Дамона Раньона, были люди с “богатым” прошлым — вымогательства, убийства, рэкет. Хоффа же, напротив, вел себя, как ангелочек, аккуратно и точно отвечал на все вопросы Бобби, будто насмехался над ним. Во всяком случае, Бобби именно так и воспринимал манеру Хоффы; я видел, как лицо у него покраснело, глаза превратились в голубые льдинки, а это не предвещало ничего хорошего. Он делал все возможное, чтобы Хоффа сразу покаялся в тех грехах, в которых его обвиняли, но Хоффа не хотел. Во всей манере Хоффы и выражении лица сквозило нескрываемое презрение и сильное желание послать Бобби ко всем чертям.

— Но некоторые из ваших методов работы явно незаконны, не так ли? — спросил Бобби, устав от бесплодного “боя с тенью”, который, казалось, длился уже несколько часов.

— А что значит “незаконны”? — спросил Хоффа с ухмылкой, по всей видимости, желая изобразить улыбку.

— Преступны, — резко бросил Бобби. — Противоречат интересам членов вашего профсоюза. Я достаточно ясно излагаю свою мысль?

— Мне ничего не известно о таких методах, — ответил Хоффа, наморщив лоб, якобы пытаясь вспомнить хоть какие-то противоправные действия.

— Значит, вы не допускали ошибок?

— Что-то не припомню, Бобби.

От такой фамильярности глаза Бобби зло сверкнули.

— Немногие могут похвастать этим, господин Хоффа, — заметил он, качая головой.

Хоффа улыбнулся.

— А я могу.

Бобби предпринял еще одну попытку.

— Но наверняка были такие поступки, господин Хоффа, о которых вы сожалеете.

Хоффа подавил смешок.

— Я сожалею, что не родился богатым, как вы, Бобби, — ответил он, и вся его свита — здоровенные парни в костюмах из синтетических тканей и с бриллиантовыми перстнями на мизинцах, которые скорее могли бы сойти за сардельки, — захохотала и зааплодировала. — Но вот поступки, о которых я сожалею? Нет.

Со стороны Хоффы это была непростительная ошибка. Я видел, как Айк Люблин, сидевший среди зрителей, быстро начеркал записку и послал ее Хоффе. Джек, я заметил, насторожился, словно почувствовал, что тщательно распланированный сценарий вот-вот выйдет из-под контроля, и одному Богу известно, чем все это может кончиться. Я вспомнил предостережения Реда Дорфмана и поежился.

Бобби порылся в документах, лежавших перед ним. Он предоставил Хоффе достаточно много времени, чтобы тот частично признал свою вину перед подкомиссией. Теперь Бобби спокойно готовился задать следующий вопрос. Он нашел нужный ему документ, пробежал его глазами, а затем поднял голову и посмотрел на Хоффу.

— Вы знаете Джо Хольцмана? — спросил он.

Вокруг Хоффы все засуетились. Адвокаты стали что-то нашептывать ему сразу в оба уха. Хоффа сердито покачал головой. Массивная челюсть выдвинулась вперед, ноздри задрожали, глаза — как два темных колодца ярости. “Так выглядит человек, которого предали”, — подумал я.

— Я был знаком с Джо Хольцманом.

Я понятия не имел, кто такой этот Хольцман, но было ясно, что Хоффа не ожидал услышать это имя.

— Он был вашим близким другом? — — спросил Бобби.

— Я был знаком с Джо Хольцманом.

— Он был вашим близким другом?

Лицо Хоффы застыло, словно было высечено из мрамора.

— Вот что! — закричал он. Попав в этот зал, большинство людей отвечали на вопросы почти шепотом, и их просили говорить громче. Но голос Хоффы громким эхом разнесся по всему залу. — Я был знаком с Джо Хольцманом! Но он вовсе не был моим другом.

Не обращая внимания на повышенный тон Хоффы, Бобби посмотрел ему прямо в лицо и проговорил:

— Я не получил ясного ответа, поэтому спрашиваю еще раз: вы знаете Джо Хольцмана?

— Я был знаком с Джо Хольцманом.

— Он был вашим близким другом, господин Хоффа?

Воцарилось длительное молчание. В мясистых руках Джимми Хоффы был карандаш, он разломал его пополам. От резкого хруста все присутствующие вздрогнули.

Айк подал мне знак, и я незаметно вышел из зала.

— Из этого ничего хорошего не выйдет, — сказал он. — Твой подопечный задает трудные вопросы.

— А твой подопечный умничает не по делу. От него ожидают покаяния.

Айк вздохнул.

— Похоже, у нас возникла проблема, — заключил он.

Я был согласен с ним, но не мог ничего придумать. Я начеркал короткую записку Джеку, где просил его переговорить с Бобби, как только объявят перерыв, передал ее охраннику и вернулся в зал.

За мое недолгое отсутствие ситуация еще более осложнилась. Несмотря на нарядный интерьер и наличие телевизионных камер, атмосфера в зале напоминала бой быков — здесь пахло смертью. И действительно, упрямое, упорное нежелание Хоффы уступить давлению Бобби делало его похожим на быка.

— У нас есть корешок чека на приобретение двадцати трех минифонов, — говорил Бобби; его бостонский акцент словно разрезал тишину зала. — Минифоны, — объяснил он, — это небольшие магнитофоны немецкого производства, которые профсоюз водителей закупил… для вас, господин Хоффа. Вы можете объяснить комиссии, в каких целях они были использованы?

Хоффа улыбнулся. Его улыбка напоминала гримасу человека, который только что отведал дерьма.

— Для чего я их использовал? — переспросил он. — Для чего же я их использовал? — Он сделал паузу и, повернувшись, подмигнул своим людям, которые его сопровождали. — Так для чего же я их использовал?

— Да. Для чего вы их использовали? — ровным голосом повторил свой вопрос Бобби.

— Да вот пытаюсь вспомнить.

— Попытайтесь.

— А вы знаете, когда они были закуплены? Наверное, довольно давно…

— Вы знаете, для чего были использованы минифоны. И не задавайте мне вопросов!

— Так, так… — Хоффа притворялся, что на самом деле не помнит. — Дайте подумать — для чего же я их использовал?

В голосе Бобби зазвучали стальные нотки, его лицо выражало отвращение.

— Так для чего же, господин Хоффа? — гневно повторил он. Имя Хоффы в его устах прозвучало как пощечина.

Хоффа изобразил на своем лице раскаяние, во всяком случае, сделал такую попытку. Он так яростно упирался, потому что ненавидел все то, что воплощал в себе Бобби, — богатство, привилегии, образованность, идеализм. Ненависть Хоффы была гораздо сильнее, чем его заинтересованность в этом спектакле, а в данном случае интерес его состоял в том, чтобы создать Бобби репутацию героя в глазах прессы.

— Господин Кеннеди, — произнес он, — я действительно приобрел несколько минифонов. Это факт. Но я не могу припомнить, для чего они применялись.

Айк, сидевший теперь сзади меня, наклонился и произнес:

— Оу .

— Так для чего купили эти минифоны? — прошептал я.

— С их помощью Джимми и его парни подслушивали разговоры людей, которые были на стороне Бека. Что-то в этом роде.

— Но это же уголовное преступление?

Айк мрачно кивнул.

— Поэтому-то он и не хочет отвечать на этот вопрос.

Ну, разумеется , Хоффа не мог ответить на этот вопрос. В этом случае он признал бы, что совершил уголовное преступление. В то же время он не хотел и отказываться отвечать на основе пятой поправки к Конституции; он знал, что, согласно указаниям Джорджа Мини, представителям профсоюзов не разрешалось ссылаться на пятую поправку. С тех пор как сенатор Кефовер допрашивал в этой подкомиссии гангстеров, пятая поправка стала считаться последней лазейкой для отпетых бандитов, загнанных в угол, и в глазах большинства людей ссылка на пятую поправку была равносильна признанию своей вины.

— Вот как? Человеку, который обладает такой выборочной памятью, должно быть, и впрямь нелегко это вспомнить, — заметил Бобби.

Джек, я видел, уже получил мою записку. Он перехватил мой взгляд и пожал плечами, что означало: “Я поговорю, поговорю, но ты ведь знаешь Бобби…”

— Что ж, — продолжал Хоффа, — я вынужден придерживаться данных мною ответов о том, что я помню. Других ответов я дать не могу, разве что вы напомните мне еще что-нибудь из того, что я помню.

Эта бессмыслица вызвала хохот среди сторонников Хоффы. Сенатор Макклеллан, словно очнувшись, впервые застучал молоточком. Когда шум стих, Хоффа, глядя на Бобби и самодовольно ухмыляясь, сел на место. Он словно бросал вызов Бобби, провоцируя его на самое худшее.

— Господин Хоффа, вы когда-либо сами носили при себе минифон? Чтобы записать высказывания кого-либо из ваших коллег по профсоюзу?

Хоффа склонил голову набок. Было видно, что он насторожился. Бобби, очевидно, имел гораздо больше информации, чем предполагал Хоффа. Он не ожидал, что Бобби подготовится так тщательно.

— Вы употребили слово “носили”, — сказал Хоффа. — Что вы под этим подразумеваете?

Бобби закатил глаза. Вот уже более часа он пытается заставить Хоффу ясно отвечать на вопросы и принести формальные извинения, как было условлено.

Следующий его вопрос касался двух служащих профсоюза водителей, которые, отбывая срок в тюрьме за то, что брали взятки от владельцев компаний, по-прежнему считались работниками профсоюза, и Хоффа платил им зарплату. На лице Хоффы отразилось удивление, даже тревога, когда Бобби заключил:

— Вы продолжали платить им зарплату, хотя они находились в тюрьме! Чего вы боялись?

Услышав такой вопрос, Хоффа, конечно же, рассердился. Хоффа, как и сам Бобби, ничего не боялся. Вся его жизнь прошла в такой сфере деятельности, где железные цепи, пистолеты, бейсбольные биты, динамит и крюки для подвешивания мясных туш были самыми обыденными средствами для наказания людей, вышедших из повиновения, и Хоффа хвастался тем, что никогда не пасовал, если приходилось махать кулаками. Он побледнел и приподнялся со своего стула, словно собирался броситься на Бобби. Адвокаты Хоффы пытались усадить его на место.

— Против меня не было выдвинуто ни одного обвинения, которое было бы каким-то образом связано с их преступлениями! — выкрикнул он. На лбу у него вздулись вены. — …Мне нечего было бояться, что они разоблачат меня, потому что они не могли ни в чем меня разоблачить!

— …Чем же вы в таком случае можете объяснить вашу заботу о них? Если только, конечно, вы не забирали часть этой зарплаты себе? Вы можете это объяснить?

Но Хоффа уже не помнил себя от ярости. Он не мог или не хотел ничего объяснять. Он покачал головой.

— Я уже все сказал, — хрипло пробормотал он, сжимая кулаки.

Бобби собрался было задать следующий вопрос, но сенатор Макклеллан — я заметил, что Джек подал ему знак, — стукнув молоточком, объявил перерыв на обед.

Я направился к Бобби, который все еще сидел за столом. Хоффа, вырвавшись от своих адвокатов, тоже ринулся к нему — плечи ссутулились, глаза горят. Бобби даже бровью не повел.

Я уже находился достаточно близко от них и поэтому ясно расслышал, когда Хоффа, приблизив свое лицо к Бобби, скрипучим голосом произнес:

— Ты заложил меня, сосунок! Тебе не удастся сделать своего брата президентом, убрав Хоффу! — Затем быстро, прежде чем адвокаты и охранники успели оттащить его, добавил: — Если ты не прекратишь это, Бобби, можешь считать себя трупом. — Он понизил голос до яростного шипения и просвистел, как струя пара, вырывающаяся из-под крана: — Это относится и к твоему проклятому братцу.

Бобби сидел с ледяным выражением лица, плотно сжав губы. Он ответил спокойным, бесстрастным тоном, словно вел с Хоффой обычную беседу:

— Господин Хоффа, я добьюсь, чтобы вас посадили в тюрьму, даже если это станет последним фактом моей биографии. И, пожалуйста, перестаньте называть меня Бобби.

Хоффа оттолкнул охранников и адвокатов и, улыбаясь, закончил:

— Эй, Бобби, — насмешливо обратился он. — Вот это я могу тебе обещать. Это точно будет последним фактом твоей биографии. Слово Хоффы.

В тот же вечер я встретился за ужином с Айком Люблином. Настроение у нас было подавленное. Я знал Айка с тех самых пор, когда он переехал из Кливленда в Лос-Анджелес, потому что у его клиентов-мафиози появились интересы в западной части страны. В числе его клиентов были также и многие знаменитые звезды шоу— и кинобизнеса. Он пользовался репутацией квалифицированного адвоката по бракоразводным вопросам, славился умением улаживать споры, не доводя дело до суда. Но, главное, он был именно тем человеком, который мог помочь в случае серьезных неприятностей. Характер у Айка был агрессивный, и многие побаивались его, но я-то его не боялся. Я знал, что он преданно любит свою жену, которая совсем спилась после того, как их единственный ребенок умер от полиомиелита. В характере Айка были и мягкие черты, но он предпочитал скрывать их.

— Бобби заложил Джимми, — сказал он, с жадностью набрасываясь на салат из креветок. — Сделка отменяется.

— Не говори ерунды! Хоффа сам не выполнил своих обещаний, Айк. И ты это знаешь.

— Он же сдал этого придурка Бека.

— Был уговор, что он немного поиграет в пай-мальчика перед подкомиссией. Вместо этого он вел себя как упрямая дубина. — Я решил, что с Айком надежнее беседовать на его языке.

Айк пожал плечами.

— Почему, интересно, дары моря лучше готовят на востоке? — спросил он. Он заказал себе на ужин пирожки с крабами.

— Может, потому, что на востоке еще помнят, как их нужно готовить. Что теперь будет?

— Откуда я знаю? Спроси у Реда. Хочешь знать мое мнение? Джимми будет мстить. Жестоко, используя любые грязные средства. Кое-кто пострадает.

— Это нужно предотвратить.

Официант принес Айку пирожки, и некоторое время он молча ел. Затем со вздохом отложил вилку.

— У тебя вкусный лосось?

Я кивнул.

— Это невозможно предотвратить, если только Бобби не отступит. Он согласится сделать это?

— Я поговорю с Джеком, но не уверен. Вряд ли он отступится. Он даст отбой только в том случае, если Хоффа будет вести себя уважительно по отношению к подкомиссии. И к Бобби.

— Значит, ничего не получится. Джимми просто ненавидит его. — Некоторое время он молча ел, раздумывая над тем, что сказал. — Дело не в том, что Бобби ему несимпатичен, понимаешь меня, Дэйвид? Джимми Хоффу нельзя назвать рассудительным человеком, какими являемся мы с тобой. Вслушайся в эти слова: он ненавидит Бобби!

— Я понимаю.

— Ничего ты не понимаешь. Нужно предупредить Бобби, что Джимми опасный человек. Кто-то должен внушить ему, что есть такие сферы, куда ему лучше не соваться, иначе будут крупные неприятности.

— Что это за сферы?

Айк доел пирожки с крабами и вытер рот. Он близко наклонился ко мне, настолько близко, что в нос мне ударил запах его лосьона.

— Все, что касается Моу и Реда и парней из Чикаго. Все, что касается казино и Пенсионного фонда профсоюза водителей Центральных штатов. Эти вещи — дело очень тонкое, Дэйвид, очень серьезное. Многие могут пострадать. Какой в этом смысл?

— Я понимаю, Айк. — Я действительно понимал, что все это значит. Я был согласен с ним.

— А также то, что касается личной жизни. Слушай, Дэйвид, я знаю Джимми. Деньги его не интересуют. Да какие, к черту, деньги, посмотри, как он одевается! Но это не значит, что он святой. Джимми любит изображать из себя порядочного семьянина, но у него есть любовница. Тебе это известно? Какая-то шлюха, муж которой держит прачечную. Это она познакомила Джимми с Моу. У них есть ребенок, у Джимми и этой шлюхи. Джимми очень любит этого ребенка… Я хочу, чтобы ты понял: если Бобби затронет эту сторону жизни Хоффы, все потеряно.

— Зачем ты мне это говоришь?

Он пожал плечами и затем вытащил из кармана портсигар. Мы закурили сигары “Апмэн инглиш маркет” и стали пить кофе с бренди. Айк подписывал чек. Он оплатит наш ужин за счет кого-нибудь из своих клиентов; тем не менее с его стороны это было очень любезно.

— Я не люблю неприятности, — сказал он. — Разумеется, я извлекаю из них выгоду для себя, но все же моя работа состоит в том, чтобы их предотвращать. Лучшая услуга, которую я могу оказать своим клиентам, Дэйвид, — это профилактика неприятностей. Возьмем, к примеру, Хоффу. Мне плевать, что с ним будет. Если Бобби Кеннеди пошлет его в Атланту, где в душевых какие-нибудь негры будут с наслаждением высверливать ему задницу, я лично не буду страдать бессонницей. Но если за Джимми серьезно возьмется ФБР, у моих клиентов — у Реда или Моу, или, не дай Боже, у Момо — могут возникнуть серьезные проблемы. Начнутся убийства и прочее, пострадает бизнес… Кому это нужно, Дэйвид, вот все, что я хочу сказать.

— Я согласен с тобой.

— Конечно, согласен. Ты же разумный человек. Все это знают. Я сам говорил об этом Реду и Моу. Я им так и сказал: “Дэйвид тут не виноват. Его вины в этом нет”.

— Я благодарен тебе, Айк.

Он кивнул.

— Тебе есть за что меня благодарить, — сказал он серьезно. — Откровенно говоря, я ведь снял тебя с крючка. Если тебе не удастся уговорить Бобби не давить слишком на Джимми, постарайся сделать так, чтобы он не трогал Моу и Реда, хорошо? Этим ты окажешь мне услугу. — Он широко улыбнулся. — Да что там говорить, ты сам себе окажешь услугу.

Это уже было предостережение. Я пристально посмотрел на Айка Люблина сквозь клубы сигарного дыма, понимая, что он не шутит.

На следующий день я завтракал с Джеком у него дома в Джорджтауне. На столе лежали раскрытые газеты. Он пожирал глазами статьи, описывающие слушание в подкомиссии, и был настолько доволен собой, что я некоторое время просто не решался сказать ему, что он и Бобби нажили себе врага в лице Хоффы.

Когда я все же поведал ему об этом, он был очень удивлен.

— Хоффа хотел выставить Бобби на посмешище. Такого уговора не было. Он сам нарушил условия сделки.

— Все это так, да, но Хоффа видит это иначе, Джек. Бобби завел разговор про минифоны — этого не было в сценарии.

— Интересно, на чьей ты стороне?

— На вашей. Но ты не должен был допускать, чтобы дело вышло из-под контроля. И ты должен предотвратить дальнейшие осложнения.

Джек, не торопясь, аккуратно ел яичницу. Он разломил хлеб на маленькие кусочки, затем старательно уложил на вилку один ломтик хлеба и по кусочку яичницы и ветчины.

— Дэйвид, отзывы в прессе просто замечательные. Даже лучше, чем мы ожидали.

Он не ошибался. Все крупные газеты и политические обозреватели страны, правые и левые, сторонники республиканцев и демократов, даже те, кто всегда выступал против семьи Кеннеди, — все наперебой расхваливали мужественное поведение Бобби, бросившего вызов Хоффе, а Джека называли истинным государственным деятелем. Хоффу же во всех статьях и карикатурах изображали не иначе как опасным головорезом. Получалось, что Бобби — это святой Георгий, убивающий дракона.

— Если вдуматься, — продолжал Джек, — нам просто повезло, что Бобби и Хоффа невзлюбили друг друга с первого взгляда.

— И да, и нет.

Джек удивленно вскинул брови. С его точки зрения, непокорный Хоффа — гораздо более интересная фигура, чем Хоффа кающийся. Рядовой избиратель — если только он не член профсоюза водителей — поймет из газетных репортажей, что братья Кеннеди бросили вызов силам тьмы. Джеку нравилось, чтобы именно так о нем и думали, и я не мог винить его за это. Но он глубоко заблуждался.

— Ты не учитываешь, насколько все это опасно, Джек, — сказал я. — Вчера я ужинал с Айком Люблином. Он говорит, что многие гангстеры, которые имеют деловые связи с Хоффой, думали, что вы с ним обо всем договорились заранее. А теперь они обеспокоены. И если быть откровенным, со слов Айка я понял, что эти люди собираются наказать меня.

Джек рассмеялся.

— Я бы не стал относиться к этому так серьезно, Дэйвид.

Но мне было не до смеха. Джек относился к опасностям совсем не так, как я.

— А я думаю, что это серьезно, — возразил я. — И если верить Люблину, беспокоиться следует не только мне одному.

— Он наверняка преувеличивает.

— Как знать.

— Чему быть, того не миновать, Дэйвид, меня это никогда не волновало. И, если уж суждено умереть, пуля — самый лучший вариант. Все происходит настолько быстро, что ты даже не успеваешь понять, что умираешь…

— Я надеюсь дожить до старости, — сказал я.

Джек не улыбнулся.

— Даже не могу представить, что это такое — умирать от старости, — четко проговорил он.

Я не стал развивать эту тему.

— Так или иначе, Джек, Бобби утратил контроль над ситуацией. У вас с Хоффой был уговор…

Джек поднял руку.

— Уговор? Хоффа согласился помочь расследованию, насколько я понимаю. Я не знаю всех подробностей, но, судя по его поведению во время заседания, я бы не сказал, что он пытается помочь подкомиссии.

— Ясно. — Мне действительно все было ясно. План А, согласно которому Джек и Хоффа должны были помочь друг другу за счет Дэйва Бека, провалился по причине, которую специалисты по бракоразводным делам называют “не сошлись характерами”. Теперь вступил в действие план Б, согласно которому Джек пытался стать национальным героем за счет Хоффы. При этом он держался так, словно не имеет к делу Хоффы никакого отношения. Недаром он был сыном Джо Кеннеди, отметил я про себя. Затем я вспомнил Реда Дорфмана и то, что он расправляется с неугодными ему людьми, подвешивая их на крюк для мясных туш, и тут вдруг осознал, что Джек играет не только своей жизнью, но в моей. — Черт побери, Джек, — я повысил голос, — ты добьешься того, что нас убьют !

Он с изумлением посмотрел на меня.

— Не суетись, — сказал он.

— Не суетись? Неужели ты не видишь, с кем имеешь дело? Я предупреждал тебя с самого начала, что эти люди опасны. Это тебе не политики! Они привыкли, чтобы обещания выполнялись.

Глаза Джека засветились холодным гневом.

— Я не давал твоим друзьям никаких обещаний, — возразил он.

Это была последняя капля! Я никогда не теряю самообладания, но безжалостная жестокость Джека привела меня в ярость.

— Мои друзья? — вскричал я. — С каких это пор они стали моими друзьями, Джек? Ты попросил меня связаться с ними от твоего имени. Они теперь твои друзья, Джек, нравится тебе это или нет. Я заключил с ними сделку от твоего имени, не забывай об этом! Я не хочу, чтобы меня взорвали в собственной машине или утопили в собственном бассейне только потому, что Бобби тебя не слушается!

Джек смотрел на меня, на лице не осталось и следа гнева, хотя я накричал на него.

— Дэйвид, — ровным голосом произнес он. — Успокойся.

— Успокойся? Когда ты ведешь себя так, будто не имеешь к этому никакого отношения? Не надо говорить мне, что ты не знаешь подробностей, Джек. Это ты будешь рассказывать на пресс-конференциях, когда станешь президентом. Если доживешь до этого времени.

Он поднял руки, как бы показывая, что сдается.

— Ну, хорошо, — сказал он, удрученно улыбаясь, — хорошо. Может, ты в чем-то и прав.

— Ты ведь не хочешь, чтобы эти парни посадили снайпера на крышу противоположного дома, не так ли? Поверь мне, Джек, они вполне на это способны.

— Этого я не боюсь, — ответил он, и я знал, что он говорит правду. Никто никогда не сомневался в храбрости Джека, даже его враги. — С другой стороны, — продолжал он, — я не вижу смысла в том, чтобы нервировать их больше, чем это необходимо.

У меня отлегло от сердца. То, что он перестал называть мафиози моими друзьями, меня обрадовало почти так же, как и то, что он наконец-то прислушался к голосу разума.

— Не знаю, смогу ли я помочь Хоффе, — сказал он. — Он сам подвел себя под виселицу, прямо перед телевизионными камерами, на виду у всей страны. К тому же он высказал угрозы в адрес Бобби лично. Это грубая ошибка.

— Я не спорю.

— Я не могу убедить Бобби оставить Хоффу в покое. Это невозможно после того, что Хоффа наговорил ему.

— Хорошо, пусть Бобби продолжает расследование, но ведь не обязательно прижимать Хоффу к стенке, не так ли? — предложил я.

Джек нахмурился, обдумывая мои слова. Он быстро схватывал смысл сказанного, без долгих разъяснений. Его уму позавидовал бы и сам Макиавелли. Он хмыкнул.

— Мне бы не хотелось видеть Бобби в роли собаки, которая гоняется за кроликом, но никак не может его поймать.

— Да, я понимаю, Джек, но это все же лучше, чем быть убитым. А разве обязательно объяснять все Бобби?

— Нет. Пока нет. Когда меня изберут, тогда другое дело. — Он не сказал “если меня изберут”, отметил я. Джек налил нам по чашке кофе из серебряного термоса. Он все еще был без пиджака. От него исходил свежий запах душистого мыла и лосьона. — Конечно, если Хоффа опять совершит какую-нибудь глупость, как, например, эта история со взяткой…

— Он говорит, это было подстроено.

— А что он еще скажет?.. Слушай, с этого момента Хоффе следует сидеть смирно. Я не собираюсь спасать его задницу, если он будет продолжать свою преступную деятельность на виду у всего честного народа.

— Возможно, его компаньоны согласятся с этим, если им правильно все растолковать.

— Ты можешь сделать это для меня?

Я ответил не сразу.

— Вообще-то мне не хочется продолжать это дело, Джек. Оно становится опасным.

— Я знаю, тебе не нравится заниматься подобными вещами, Дэйвид, но ведь я тебе доверяю. К тому же ты пользуешься определенным… э… доверием у этих ребят. — То же самое сказал мне и Дорфман, только он высказался более красноречиво. Джек посмотрел мне в глаза. — Мне бы не хотелось умолять тебя о помощи, Дэйвид, но если надо, я готов и на это.