В оккупированном немцами Париже М. Осоргин жить не захотел и, несмотря на возраст (62 года) и болезнь, уехал в "свободную зону". Поселился он в маленьком городке Шабри, где и умер 27 ноября 1942 г. Работал писатель до последних дней. И многочисленные его статьи печатались в годы войны в журнале "Новое русское слово", выходившем в Нью-Йорке. Последняя статья "Ответ старому джентльмену" написана за месяц до смерти.
      М. Осоргин всегда старался быть полезным тем, кто бедствовал в эмиграции. Находясь в Шабри в крайне стесненных материальных обстоятельствах, он тем не менее наладил отправку продуктовых посылок своим друзьям и знакомым, голодавшим в Париже. Письма М. Осоргина из французской провинции друзьям интересны тем, что дают возможность представить по множеству рассыпанных в них мелких деталей и более существенные особенности жизни и взаимоотношений в среде русской эмиграции во время войны. Впервые эти письма были опубликованы лишь в 1984 году в Париже в журнале "Cahier du monde russe et sovietique". Читатель найдет их в приложении к данной книге. Там же мы помещаем и три письма более раннего периода. Относятся они к 1936 году и адресованы старому другу в Москве. Адресат неизвестен. Можно предположить, что, не желая подвергать своего московского корреспондента опасностям "знакомства" с НКВД (год-то был какой на дворе!), Михаил Осоргин отправлял их с редкой, но надежной оказией, с оказией же получал и ответы. Письма эти интересны тем, что проливают свет на то, каким образом эмиграция, во всяком случае ее левая интеллигентская часть, относилась к фашизму и какие при этом делала выводы.
      Письма эти, помимо прочего, позволяют лучше понять, почему русская эмиграция дала Франции столько участников Сопротивления. По лесам и полям Франции разбросано примерно 3 тыс. русских могил. Многие русские пали смертью настоящих героев, и их имена овеяны легендой. Генерал де Голль очень ценил участие русских в Сопротивлении. Он хорошо помнил, что десятым в списке добровольцев, записавшихся в Лондоне в ответ на его призыв спасти честь Франции, был русский Н. В. Вырубов, прошедший затем весь путь войск "Свободной Франции". Он был ранен, награжден Крестом освобождения и Военным крестом. В вышедшем после войны во Франции сборнике материалов "De Montmartre a Tripoli" ("От Монмартра до Триполи") имеется волнующий рассказ о героической судьбе эмигрантского полковника Амилахвари. Ему посвящена целая глава.
      В послевоенные годы Содружество резервистов французской армии, в котором состояло и много русских эмигрантов, прошедших войну и Сопротивление, предприняло попытку составить список русских, погибших в борьбе за Францию. Много сил для розыска русских героев-эмигрантов положил молодой эмигрантский поэт Н. Н. Оболенский, сам прошедший войну в одном из полков иностранных добровольцев. Ему принадлежит знаменитое, известное всей эмиграции четверостишие:
      И вот несут, глаза в тумане
      И в липкой глине сапоги,
      А в левом боковом кармане
      Страница Тютчева в крови 26.
      Тютчев здесь далеко не случаен. Борясь на территории Франции за свободу и честь своей второй родины, эмигранты отчетливо сознавали, что они русские и служат во имя русской чести и русского достоинства.
      Содружество резервистов французской армии предпослало к списку погибших русских такие слова: "Свидетельствуя о подвигах геройски погибших братьев, Содружество не преследует иной цели, как и в мирное время служить и только служить Чести Русского Имени. Оно просит русскую эмиграцию серьезно задуматься над тем нравственным сокровищем, которое она приобрела подвигом и жертвой лучших своих детей. Это нравственное сокровище надлежит всячески охранять и оберегать. Содружество просит вспоминать, что мы стоим у свежих еще могил, память павших в боях еще не изгладилась из сердец их знавших" 27.
      В списках, опубликованных после войны Содружеством резервистов, содержатся лишь самые краткие сведения о погибших: имя, год рождения, награды, при каких обстоятельствах погиб. Вот одна из типичных записей в списке содружества:
      "Анатолий Болгов. Вступил в ряды Сопротивления в возрасте 17 лет. Участвовал в штурме "Отель де вилль" * в Париже. После освобождения Парижа в рядах 2-й танковой дивизии генерала Леклерка участвовал в германском походе. Пал смертью храбрых, попав в засаду эс-эс во время штурма Берхтесгадена. Награжден Военным крестом с пальмой и Военной медалью".
      Осенью 1945 года русские участники Сопротивления учредили Содружество русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления с целью сбора сведений о русских патриотах, погибших в боях или замученных в концентрационных лагерях. Председателем содружества был избран Игорь Александрович Кривошеин **, активный участник антифашистского подполья во Франции, узник Бухенвальда. В июне 1946 года и затем в феврале 1947 года стараниями содружества было выпущено два номера "Вестника", содержавших ценные сведения об участниках Сопротивления.
      * Городская ратуша (франц.).
      ** И. А. Кривошеин скончался в Париже в августе 1987 года.
      Имена Бориса Вильде и Анатолия Левицкого широко известны в среде русских эмигрантов не оттого, что они были доблестнее других участников Сопротивления, а оттого, что их борьба и мужественная смерть получили во Франции широкую огласку в связи с судебным процессом над ними, который устроили немцы, намереваясь придать своей расправе над участниками антифашистской борьбы видимость законности. Было и еще одно важное обстоятельство, которое связало имена Б. Вильде и А. Левицкого с Сопротивлением.
      Дело в том, что в ноябре 1940 года, когда подпольное антифашистское движение во Франции, и в частности в Париже, только набирало силу, Борис Вильде и Анатолий Левицкий организовали выпуск первой подпольной газеты. Первые два номера были напечатаны ими собственноручно в типографии Музея человека, где они работали. Подпольную газету они назвали "Resistance" ("Сопротивление"). Это название вскоре распространилось на все подпольное Сопротивление во Франции.
      К сожалению, группа Вильде и Левицкого была быстро раскрыта. 14 февраля 1941 г. гестаповцы арестовывают А. Левицкого и его невесту Ивонн Оддон, работавшую в Музее человека библиотекарем. Несмотря на избиения и пытки, А. Левицкий на допросах держится мужественно и никого не выдает. Бориса Вильде во время ареста друга не было в Париже: по делам группы он ездил в "свободную зону". Благоразумие требовало не возвращаться в Париж. Однако это было не в характере Вильде. Он считает своим долгом вернуться и во что бы то ни стало продолжить выпуск газеты, чтобы отвести подозрения от арестованного товарища.
      Интересные воспоминания о "деле Музея человека" написала оставшаяся в живых участница группы Вильде - Левицкого француженка Аньес Гюмбер. Она помогала распространять газету. Была арестована, приговорена немецким судом к депортации в Германию, но, по счастью, осталась в живых. После освобождения она выпустила книгу "Наша война" - одно из самых подробных свидетельств о подвиге Б. Вильде и А. Левицкого. По ее словам, Б. Вильде был уверен в том, что рано или поздно его арестуют, и тем не менее отказывался уехать из Парижа. Арестовывают Б. Вильде в марте 1941 года.
      "Дело Музея человека" получает большую огласку, о нем пишут газеты, мужественное поведение Вильде и Левицкого на допросах и на суде становится известным благодаря подпольной печати. По Парижу ползут слухи о подпольной группе газеты "Резистанс", в которой двое русских. Из "свободной зоны" в адрес суда и немецких властей в Париж идут письма, телеграммы, петиции. Среди просьб о помиловании телеграммы, подписанные Франсуа Мориаком, Полем Валери, Жоржем Дюамелем. Однако ходатайства не помогли. 23 февраля 1942 г. Борис Вильде, Анатолий Левицкий и пять французских участников группы были расстреляны в предместье Парижа на Мон-Валерьен.
      Сохранились последние письма Б. Вильде и А. Левицкого к родным, написанные перед казнью. Они были опубликованы после войны в "Вестнике русских добровольцев, партизан и участников Сопротивления во Франции".
      Анатолий Левицкий:
      "Дорогие мои.
      Пишу вам всем вместе, так как мне трудно написать каждому отдельно, да и, в сущности, это было бы ни к чему. Знайте, что я люблю вас всей душой и жалею, что недостаточно вам это доказал, пока было еще не поздно. Не могу себе простить горя, которое я вам причиняю, и умоляю вас простить меня всем сердцем, без всяких задних мыслей. Я не ожидал столь быстрой развязки, но, быть может, лучше, что это так. Я готов уже давно и совершенно спокоен. Мне кажется, что душа моя в мире с Богом. Да исполнится Его воля. Пусть возьмет Он и вас под свое высокое покровительство! В последний раз от всей души обнимаю вас. Анатолий.
      Фрэн *, 22 февраля 1942 г."
      Письмо Бориса Вильде к жене Ирэн Лот было написано утром в день казни.
      "Простите, что я обманул Вас **: когда я спустился, чтобы еще раз поцеловать Вас, я знал уже, что это будет сегодня ***. Сказать правду, я горжусь своей ложью: Вы могли убедиться, что я не дрожал, а улыбался, как всегда. Да, я с улыбкой встречаю смерть, как некое новое приключение, с известным сожалением, но без раскаяния и страха. Я так уже утвердился на этом пути смерти, что возвращение к жизни мне представляется очень трудным, пожалуй, даже невозможным. Моя дорогая, думайте обо мне, как о живом, а не как о мертвом. Я не боюсь за Вас. Наступит день, когда Вы более не будете нуждаться во мне: ни в моих письмах, ни в воспоминаниях обо мне. В этот день Вы соединитесь со мной в вечности, в подлинной любви. До этого дня мое духовное присутствие, единственно подлинно реальное, будет всегда с Вами неразлучно...
      * Название парижской тюрьмы, где содержались арестованные и где их судили.
      ** В оригинале письмо написано по-французски.
      *** Речь идет о последнем свидании перед казнью.
      Моя дорогая, я уношу с собой воспоминания о Вашей улыбке. Постарайтесь улыбаться, когда Вы получите это письмо, как улыбаюсь я в то время, как пишу его (я только что взглянул в зеркало и увидел в нем свое обычное лицо). Мне припоминается четверостишье, которое я сочинил несколько недель тому назад:
      Невозмутимый, как всегда,
      С отвагой никому не нужной,
      Так послужу мишенью я
      Для дюжины немецких ружей.
      Да, по правде сказать, в моем мужестве нет большой заслуги. Смерть для меня лишь осуществление великой любви, вступление в подлинную реальность. На земле возможностью такой реализации были для меня Вы. Гордитесь этим. Сохраните, как последнее воспоминание, мое обручальное кольцо.
      Умереть совершенно здоровым, с ясным рассудком, с полным обладанием всеми своими духовными способностями, - бесспорно, такой конец более по мне, разве это не лучше, чем пасть на поле сражения или же медленно угаснуть от мучительной болезни. Я думаю, это - все, что я хочу сказать. К тому же скоро пора. Я видел некоторых моих товарищей: они бодры, это меня радует.
      Бесконечная нежность поднимается к Вам из глубины моей души. Не будем жалеть о нашем бедном счастье, это так ничтожно в сравнении с нашей радостью. Как все ясно! Вечное солнце любви восходит из бездны смерти... Я готов, я иду. Я покидаю Вас, чтобы встретить Вас снова в вечности. Я благословляю жизнь за дары, которыми она меня осыпала..."
      Это последнее письмо Бориса Вильде к жене в большой мере способствовало созданию легенды о его мужестве, легенды, которая еще не нашла своего летописца.
      Георгий Адамович был, без сомнения, знаком с последним письмом Б. Вильде к Ирэн Лот, когда писал о нем в своих позднейших воспоминаниях: "...Смерть Вильде, уже окруженная легендой, по-своему есть творческий акт, возвеличивающий и очищающий душу. За урок, за пример, за сохранение чести, за напоминание о том, что такое достоинство, - чем теперь отблагодарить его?"
      Русская эмиграция, поредевшая и постаревшая после войны, многим обязана своим героям, павшим за русскую и французскую честь. После войны в благодарность за пролитую кровь французское правительство немало сделало, чтобы облегчить жизнь русских эмигрантов. Им был открыт доступ к профессиональной деятельности, многие получили пенсии, перестали чиниться препятствия для получения французского гражданства. Облегчению судьбы эмигрантов много содействовал генерал де Голль. Помнят о русском подвиге и рядовые французы. В поездках по Франции мне много раз встречались русские могилы, скромные памятники. Содержат их в добром порядке и не скупятся на цветы, особенно в провинции.
      Глава 6
      ДЫМ ОТЕЧЕСТВА
      22 июня 1946 г. издававшаяся в Париже газета "Русские новости" опубликовала текст указа Верховного Совета СССР, согласно которому подданные бывшей Российской империи, а также утратившие советское гражданство получали право на его восстановление. Указ был подписан в Москве несколько ранее - 14 июня. Публикация эта внесла настоящую сумятицу в умы русских эмигрантов. По случаю публикации указа целый ряд видных эмигрантов сделали патриотические заявления, в том числе Н. А. Бердяев 1.
      Великая Отечественная война, страдания народа, горечь утрат, а потом радость победы оказали глубокое воздействие на русских, живших в зарубежье. Николай Павлович Остелецкий, участвовавший в боях против фашизма в рядах британского военно-воздушного флота (он летал на тяжелых бомбардировщиках), рассказывал * автору этих строк о том, какое огромное эмоциональное впечатление произвела на русских эмигрантов Сталинградская битва. По его словам, это и было началом русско-советского патриотизма в эмигрантской среде. Особенно было велико уважение к Советской Армии, принявшей на себя основной удар в ходе второй мировой войны. По мере того как приближалась победа советского оружия, эти патриотические чувства крепли и расширялись. Целый ряд виднейших деятелей эмиграции пересматривали свое отношение к советской России. Враждебность к советской власти уступала место искреннему преклонению перед ратным подвигом народа и жертвами, понесенными страной. Старые эмигранты помнят, какой восторженный прием эмиграция устроила Константину Симонову, приехавшему в Париж вскоре после войны и выступавшему там со своими военными стихами. В середине февраля 1945 года эмиграцию буквально потрясла весть о визите В. А. Маклакова в советское посольство и о его беседе с советским послом А. Е. Богомоловым.
      * Н. П. Остелецкий, председатель Морского офицерского собрания в Париже, скончался 8 октября 1988 г. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
      Василий Алексеевич Маклаков, один из лидеров партии кадетов, член Государственной думы, в 1917 году был послом России во Франции. В его руках оставались крупные денежные суммы, и он много сделал для налаживания жизни эмиграции и организации помощи нуждающимся. Его авторитет в эмигрантских кругах Франции был чрезвычайно высок. Визит бывшего посла в советское посольство вызвал многочисленные комментарии во французской и эмигрантской прессе. Вместе с В. А. Маклаковым на прием к А. Е. Богомолову ходили адмирал А. Е. Кедров, игравший заметную роль в "Русском общевоинском союзе", известный общественный деятель эмиграции А. С. Альперин и др.
      О настроениях эмиграции в эти месяцы хорошее представление дает выступление А. Е. Кедрова на том памятном приеме в посольстве.
      "Буду говорить, г. посол, как офицер, во главе других ведший борьбу с Вами. Да, мы были врагами, - так начал свою речь адмирал. И продолжал: - Но годы шли, и наши ряды редели - одни умирали, другие уходили, разочаровавшись в борьбе. Мы же, ведшие борьбу, остались одними ярлыками без содержания. Уже в 1936- 1937 годах и другие начали сознавать, что в России народилось новое поколение, которое не с нами, а с Вами, создается новая государственность, крепнет новая армия - процесс из разрушительного стал созидательным. Наступила великая война. Советский Союз вначале пошел на соглашение с Германией. Мы, русские за границей, приветствовали это, рассчитывая, что вне процесса войны Россия останется нетронутой и еще более окрепнет. Но в гордыне своей Германия пошла против Советского Союза. Кровавыми слезами мы плакали, когда слышали о первых поражениях, но в глубине души мы продолжали верить, что Советский Союз победит, так как для нас он представлял русский народ..." 2.
      Вместе с тем в визите этом не было ничего неожиданного. Он был лишь логическим завершением процесса примирения эмиграции с советской Россией, начало которому было положено, судя по многочисленным воспоминаниям эмигрантов, во время Сталинградской битвы. С заявлениями о принятии новой России (дело, естественно, не обходилось без оговорок) выступили в это время многие видные люди эмиграции, в том числе и Н. А. Бердяев.
      О том, насколько эмигрантские круги интересовал вопрос о взаимоотношениях с советской властью, свидетельствует тот факт, что издававшийся в Нью-Йорке, куда с началом второй мировой войны переехало большое число эмигрантов, "Новый журнал" провел своего рода исследование о настроениях эмиграции. Среди видных деятелей эмиграции была распространена анкета с просьбой ответить на вопросы, касающиеся отношения к советской России. В журнале шла острая дискуссия на тему советской власти и эмиграции, поводом для которой, как нетрудно догадаться, послужил "поход" В. А. Маклакова в советское посольство.
      Наибольший интерес, на наш взгляд, представляют ответы на анкету двух видных деятелей эмиграции: А. И. Коновалова *, председателя правления крупнейшей эмигрантской газеты в Париже "Последние новости", считавшейся в эмигрантских кругах левой, и С. П. Мельгунова **, занимавшего позицию "непримиримого" по отношению к советской власти и, в частности, резко отрицательно относившегося к Сталину, которого после победы СССР во второй мировой войне часть эмиграции склонна была идеализировать.
      * Коновалов А. И. (1875-1948) - крупный текстильный фабрикант, лидер партии прогрессистов в IV Государственной думе. Министр торговли и промышленности во Временном правительстве.
      ** Мельгунов С. П. (1879-1956) - видный русский историк и публицист. До революции - редактор популярного журнала "Голос минувшего". В эмиграции после войны одно время редактировал журнал "Возрождение" (до войны газета), считавшийся изданием правого крыла эмиграции.
      После второй мировой войны, когда во французское правительство входили коммунисты и их влияние на политическую жизнь страны было очень велико, русская эмиграция испытывала определенные трудности с изданием своих газет и журналов. В этой обстановке С. П. Мельгунов продолжал издавать непериодические сборники и брошюры, в которых подвергал резкой критике Сталина и созданный им режим. Выходили "Свободное слово", "Свободный голос" и др. Названия приходилось постоянно менять, так как сборники издавались без официального разрешения французских властей. Положение изменилось в 1947 году, когда отношение французских властей к "русским патриотам" претерпело изменение. В этом году в Париже начала выходить газета "Русская мысль".
      Сравнение этих двух ответов представляет большой интерес не только потому, что они отражают точку зрения двух видных эмигрантов, но еще в большей степени оттого, что С. П. Мельгунов и А. И. Коновалов принадлежали к разным лагерям эмиграции, а газеты "Последние новости" и "Возрождение", с которыми они поддерживали тесную связь, считались политически противостоящими изданиями, соответственно левого и правого толка. Вот эти две анкеты 3.
      А. И. Коновалов
      Вскоре по освобождении Франции, лишь только почтовые сношения с Америкой стали возможными, как мною, так и моими друзьями были получены из Парижа сообщения, обрисовывающие настроения, переживавшиеся в разнообразных кругах парижской русской общественности. Судя по этим сообщениям, в эмиграции в тог момент определились три политических течения и направления, отмечалось образование трех основных ее групп: 1) группа лиц, павших ниц перед существующей властью, во всем и всегда восхваляющих власть и существующий в СССР режим; 2) группа лиц, остающаяся на непримиримой к советской власти позиции; и 3) группа лиц, склонных занимать выжидательную позицию в зависимости от дальнейших актов и действий власти.
      Из полученных сообщений видно было, что участники третьей группы исходили из следующих соображений:
      а) непреклонная вражда к советской власти была целиком оправдана тогда, когда эта власть, действуя в интересах мировой революции, жертвовала интересами России и разрушала основные ценности общежития - право, свободу и человеческое достоинство;
      б) русская революция, которая была не местным явлением, а началом мирового социального движения, вступила в России в период восстановления государства на основах нового права;
      в) Россия, как показала война, национально здорова и сохранила свои внутренние силы;
      г) власть, которая оказалась способной организовать материальные силы страны и воспользоваться духовными силами русского народа для победы, такая власть не может рассматриваться иначе, как "национальная власть России";
      д) ослабление государственного авторитета опасно не только во время войны, но было бы против интересов России и в тот период, когда будут вырабатываться условия мира;
      е) в нынешних условиях перед русской эмиграцией неизбежно встает вопрос о возвращении на родину;
      ж) отношение власти к правам и нуждам населения и, наоборот, отношение населения к власти станет ясным только после войны, когда минует внешняя опасность; долг русского эмигранта по отношению к его стране в мирное время станет ему так же ясен, как ясен эмигранту его долг во время войны;
      з) во время войны власть сделала ряд уступок народу, - между властью и народом установлено перемирие;
      и) если власть будет продолжать политику постепенного раскрепощения народа, то перемирие станет миром, если же - нет, то внутренняя борьба возобновится.
      Почти одновременно с этим сообщением была получена печатная листовка с восемью тезисами, исходившая от "Groupe d'action des emigres russes" *, образовавшейся в 1944 году группировки, идейно руководимой В. А. Маклаковым. В основном эти тезисы более пространно развивали и закрепляли те соображения третьей группы, которые были приведены мною выше. Ясно также было, что в тот момент сам В, А. Маклаков и его сторонники занимали указанную мною "выжидательную позицию". Для многих друзей Маклакова, в Америке проживающих, представлялось, что занятая позиция "выжидания" является наиболее желательной и оправдываемой и что в путях дальнейшей переписки и дискуссии могло бы произойти дальнейшее согласование взаимных точек зрения.
      * "Группа действия русских эмигрантов" (франц.).
      К сожалению, по причинам, до сих пор не выясненным, предположения наши не оправдались. Сообщения из Парижа не поступали; вся переписка замолкла ожидавшийся обмен мнений и взглядов не получил осуществления. Отсюда станет понятным общее изумление, когда в половине марта в газете "Новое русское слово" появилось сообщение парижского корреспондента газеты Кобецкого о визите 12 февраля *.
      Что поведали нам полученные из Парижа разъясняющие письма, полученные лишь в июне, через три с половиной месяца после состоявшегося посещения? Чем вызван был переход "маклаковской группы" с позиции выжидательной на тактическое действие 12 февраля? Каковы были идейные побуждения и мотивы, группой руководившие?
      Ознакомляясь и перечитывая все то, что представилось нам возможным получить в Нью-Йорке, я лично пришел к нижеследующим заключениям и выводам.
      Главнейшее объяснение кроется в причинах "эмоционального характера", в той атмосфере, которая создалась в Париже за время немецкой оккупации, вызвавшей несомненное разложение во многих кругах русской эмиграции. Гнусное, постыдное поведение и сотрудничество части эмигрантов с оккупантами (добавлю, к счастью и к чести эмиграции, - части сравнительно незначительной), поставившей ставку на Гитлера, вопреки жизненным интересам родины и русского народа, "жеребковская" ** эпопея и хозяйничание не могли не оставить глубочайшего следа.
      * Имеется в виду визит В. А. Маклакова в советское посольство.
      ** Жеребков - один из эмигрантов, активно сотрудничавших с оккупационными властями, возглавлял "русское бюро", ведавшее набором рабочих для заводов в Германии.
      "Вы, в Америке (гласит одна выдержка из письма), может быть, не верили в победу Германии, а мы, во-первых, ее пережили, ибо Францию они победили, и мы знаем, что такое эта победа. И когда мы думали, что спасти нас от этого может только советская Россия, мы все ей прощали, и в прошлом и в будущем. Во-вторых, вы не видали воочию подлинных русских германофилов, которые проповедовали и оказывали поддержку Германии против России во имя свержения советской власти. Достаточно было их видеть, чтобы ощутить, что мы ближе к Сталину, чем к ним, и что он России менее вреден. Так эмоционально складывалась готовность к какому-то примирению".
      Постараюсь изложить свою точку зрения по вопросу о посещении посольства, столь всех взволновавшему.
      На протяжении более чем двух десятков лет со времени революции в России произошли и происходят сдвиги, кризисы огромного исторического значения в жизни страны и народа, затрагивающие все их будущее. Они произошли как в областях политической и социальной, так равно и в области общей экономики страны. Затронуты самая структура государства, народный быт, мировоззрение народов, Россию населяющих. Русская революция пересоздала страну и народ и круг ее дальнейшего воздействия еще далеко не сомкнулся.
      По справедливости надо признать, что мы, в эмиграции прожившие и не имевшие возможность вдыхать в себя воздух родной страны и не будучи субъектами всех переживаний и потрясений, многое не доглядели и многое недооценили. Столкновение народа и власти не могло быть вечным; длительности его положены известные пределы. Процессы изживания первоначальной острой борьбы и произошедшая во время войны смычка между народом и властью не могут не быть отмеченными. Взрыв патриотизма, огромный подъем национального самосознания в пору последней войны - войны отечественной - привели к победе и к величайшему торжеству, равных которым не много в военной истории. Заслугой власти было вовремя и умело уловить проявления народной воли по защите страны, предусмотрительно и вовремя создать мощную военную машину, обеспечить образование квалифицированного командного состава и всего аппарата, приводящего в действие эту мощную машину. Необычайно высоко поднявшийся ореол России опьянил национальной гордостью народные массы, оказал влияние на отношение этих масс к данному правительству правительству блестящей победы. В известной степени власть искупила многие свои злодеяния и прегрешения в прошлом в отношении проводимой ею внутренней политики, исторгла тяжкие воспоминания о "похабном" мире, заключенном в Брест-Литовске, о разбазаривании русских окраин.
      Страшно задуматься над теми роковыми и ужасающими последствиями, которые создались бы для России, для народов, ее населяющих, если бы в результате неблагоприятного исхода и завершения этой войны страна на целый ряд поколений оказалась в рабском состоянии, став жертвой хищнических вожделений победоносного ее угнетателя!
      Характеризуя настоящий период времени как период огромного национального подъема в России, глубочайшей горячей в народе веры, что он русский народ - искупил своею кровью освобождение не только России, но и всей Европы, я не могу попутно не осудить и не отозваться на те крайне близорукие взгляды, которые порою выявляются в печатаемой в Америке русской публицистике. Свободно критикуя действующую власть и ныне существующий советский режим, некоторые выступления зачастую не учитывают пробудившиеся в русском народе национальное сознание, гордость народа и его любовь к отечеству. Направляя вполне оправдываемую "стрельбу" по режиму и по Сталину, авторы такого рода статей, к сожалению, одновременно бьют по самому чувствительному нерву ярко проявленной народной гордости. Результат получается обратный и, несомненно, крайне вредный. Благотворное воздействие свободного слова и здоровой критики теряет свою силу, смысл и значение. Русские люди не приемлют статей, отличающихся такой близорукостью взглядов; они отворачиваются от них с чувством недоброжелательства, недружелюбия, а подчас и с чувством возмущения и ненависти. Но это - попутные замечания, направленные в другую сторону. Возвращаюсь к столь удивившему нас изменению позиции В. А. Маклакова и его группы.
      Теперь более шести месяцев прошло со дня состоявшегося в Париже свидания-беседы. Что же эта беседа выяснила? Каковы положительные ее результаты? Несомненно, состоялась она в результате предварительного сговора обеих сторон - выявлена была двусторонняя воля. И если для нас в известной мере стали ясны побуждения и политические устремления одной стороны - тех кругов политической эмиграции, которые представлены были при свидании В. А. Маклаковым, то основные цели и мотивы другой стороны так и остались по сие время для нас, по крайней мере, нераскрытыми. По-видимому, тайна их осталась нераскрытой и для самого В. А. Маклакова и лиц, его сопровождавших.
      Ведь едва ли указание посла, выразившееся в словах "мы должны к вам присмотреться, вас изучить, убедиться в вашей искренности", и далее: "на всеобщую амнистию нельзя рассчитывать", - могло в какой-либо мере удовлетворить представителей эмиграции, посольство посетивших. Так не осталась ли протянутая рука Маклакова повисшей в воздухе?
      Но возникает и другой вопрос: парализовало ли это действие группы Маклакова то разложение эмиграции, которое было отмечено в начале сего обзора? Полученные разъяснения этого не констатируют. Наоборот, факты свидетельствуют, что выступление маклаковской группы содействовало расколу среди русских людей в эмиграции и что даже в самом создавшемся в Париже объединении, о котором упоминалось выше, ныне нет единогласия. Уже обнаружились в нем самом два фланга, и выходящая в Париже газета "Русские новости", долженствовавшая представлять основное течение объединения, ввиду явно определившегося уклона газеты в сторону "Советского патриота" уже более не отражает взгляды основной инициативной его группы. Между объединением и газетой получился полный разрыв. Если таковой раскол появился в первоначальной группе, то можно представить себе те разномыслия и разногласия, которые замечаются в различных кругах и слоях русской колонии Парижа.
      Возникает опасение, не затруднятся ли усилия по защите тех неоспоримых принципов и ценностей, напоминание и отстаивание коих составляют прямой долг политической эмиграции и определяют весь смысл и значение ее существования? Нужно ли повторять, что этими ценностями являются: человеческая личность, ее достоинство, уважение к правам человека и гражданина, свободное волеизъявление народных масс, определяемое понятием народоправства, и все те гражданские и политические свободы, на которых только и может строиться человеческое общежитие.