Зал "Двух щитов" был, как обычно вечером, заполнен людьми. Мы с Норкаусом сидели за столиком у двери в компании двух приезжих девиц. Они были смешливы и быстро пьянели, а потому не понравились мне - что может быть хуже хмельной женщины? Дверь открылась, когда на улице уже установился вечер. Вошел мужчина, что пришел в город утром, окинул зал неуверенным взглядом и сел за столик соседний с нашим. Официантка подбежала принять заказ, записала в блокнот и хотела уже удалиться, но Марсель, так его звали, остановил ее. Он долго копался в кармане, выискивая монету, и, наконец, выложил содержимое на стол. В кармане он носил плетеный шнурок с какой-то деревяшкой на конце, маленькую записную книжку и... черт меня возьми, это визитная карточка! Почти новая, еще сохранившая глянец и белизну! Я толкнул Норкауса в бок, указывая глазами на соседний стол. Димитрий вздрогнул и застыл на месте. - А что это? - спросила официантка, указывая на кредитную карточку; не спрашивая разрешения, она взяла картонный прямоугольник и принялась рассматривать. - Анатолий Корщеев, - прочитала она по слогам, - а что это? Видимо, ее заинтересовал номер телефона. - Вас ведь зовут Марсель? - неуверенно спросила она, возвратив карточку. - Да, Марсель, - ответил он, - так меня звали в... моей стране, это слишком странное имя для этих мест. А это... дата моего рождения. Видишь, двадцать девятое число седьмого месяца... Он осекся, видимо, дошел до последних двух цифр. - А что значит шестьдесят восемь? - В нашей стране счет дней ведется по иному, - ответ был неуверенным, но более менее вразумительным. - Одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год. Глаза официантки расширились от удивления. - Удивительно... - прошептала она, но вовремя вспомнила о своих прямых обязанностях и упорхнула на кухню. Анатолий Корщеев, вот, значит, как его зовут. Ему немногим больше тридцати. Естественно, русский или украинец. А Норкаус говорил, что никто больше...Выходит, врал? Нет, вряд ли, он удивился не меньше меня. Значит, ошибался.
      Утром я пришел в "Два щита" позавтракать - и он, Марсель-Анатолий сидел там, окруженный десятком детишек. Хозяин умиленно улыбался, глядя, как увлеченно слушают дети незнакомца. - Моя страна далеко, - говорил он, - люди там говорят на другом языке, хотя знают и этот, ваш. А так у нас все то же самое Солнце встает и садится, зима холодная, а лето жаркое. А приплыл я на большом корабле... Как?! Неужели на том самом?.. - На большом корабле с огромными мачтами и парусами. Только он разбился во время шторма и мне пришлось несколько миль плыть в холодной морской воде. Удивленное "а-а" вырвалось из детских глоток. В пришельце они видели сказочного атланта или даже бога, пришедшего из легенд. - Я плыл, плыл и непременно утонул бы, но мне помогли морские люди. Как, вы не знаете? Они живут в глубинах и всегда помогают тонущим, но утягивают на дно ворующих жемчуг. Марсель рассмеялся. - А теперь я расскажу вам про город, который встретил на своем пути. Это заброшенный город, старый, как сама земля. Строения там полностью из желтого камня, со многими колоннами, а колонны покрыты причудливой резьбой. Каких только картин не увидишь на стенах того города! Там такие звери, что вы и представить себе не можете! Огромные огнедышащие змеи с крыльями и ногами, полуптицы полульвы, люди с бычьими головами. Но по улицам гуляет лишь ветер, пустой ветер переносит пыль с места на место многие века... А по ночам в том городе бродит демон. Никогда не входите, если встретите тот город! Марсель внезапно помрачнел и отвернулся. Дети пожали плечами и выбежали на улицу. Он допил свой чай, доел бутерброд с креветочным маслом и ушел. - Кто он? - спросил я у хозяина. Тот лишь покачал головой. - Не знаю. И это меня беспокоит. Обычно я быстро узнаю людей.
      * * *
      Марсель шел уверенным шагом, словно дорога, что лежала перед ним, сто раз уже хожена-перехожена. Свернув пару раз в такие переулки, что и не каждый горожанин знает, он покинул город. Один угол городской стены трогало море. Утомленное ночной бурей, оно лениво колыхалось, поглаживая ноздреватый от постоянной влаги камень. С противоположной стороны на Ойнен взирали скалы. Красные, без единой травинки, сухие и трескучие скалы. Длинная гряда с севера на юг. Между скалами и городом раскинулся луг, а дальше на север даже начинался лес. За грядой же не было ничего. Вернее, там была пустыня, но красными скалами ограничивался мир горожан. Марсель вышел за стену - днем ворота были заперты, но открывалась дверца в створках. Не настежь, конечно, а так, снимался засов. Так что каждый мог выйти из города, но зайти - стучи, проси разрешения. Остановившись на минуту, он втянул ноздрями воздух и направился в сторону гор. Пастухи никогда не подходили близко к скальному хребту. Люди вообще боялись тех гор - когда дует ветер, что-то странно воет в ущельях красного камня. Я-то склонен думать, что они просто имеют уникальное строение, так что ветер просто завивается среди камней и является причиной шума. Но люди... Хотя, после перехода из одного мира в другой уже ничему не удивишься. Откуда я знаю, что живет в этой Вселенной, а чего здесь нет? Может, отсюда и является всяческая нежить и нелюдь. Марсель шел быстро, выбирая дорогу покороче. Видно, старался вернуться пораньше, чтобы не подумали лишнего. Наконец, скала красной громадой встала перед его носом. Он прикоснулся ладонью к камню, просто легонько погладил его, но скала загудела не хуже церковного колокола. Марсель улыбнулся и протиснулся в ущелье. Все это время - до ущелья - я следовал за ним. И, похоже, Марсель не замечал меня или, по крайней мере, делал вид... Сейчас же я встал перед проблемой - лезть вслед за Марселем-Анатолием в эту узкую щель, значит, показать себя. Гора загудела вновь, так же глух и кратковременен был ее возглас. Как?! Как заставил человек ответить вековой камень на прикосновение? Ведь не задрожала земля и не посыпались осколки... Да-а... Протиснуться в щель между двумя глыбами или, вернее, просто в раскол цельной скалы было чертовски трудно. Цеплялись края одежды за зубчатые края, неприятно терлась одежда, частички кожи с рук и лица так и остались там, содранные острыми, как ломаное стекло, гранями. Слава Небу, дальше проход становился шире и переходил в небольшую пещерку. Свет сюда проникал из немногочисленных отверстий в стенах, многократно преломлялся в миниатюрных озерцах, на поверхности известняковых колонн. Ведь она всегда мокрая, всегда по этим башням течет вода, неся с собой растворенные минералы, из которых и складывается сталактит. Или сталагмит. В общем, получалось, что в воздухе на пути солнечных лучей искрятся облака разноцветных иголок и точек. Еще дальше пещера раскрывалась. Выход имел форму круга или овала. Перед выходом природа установила небольшую площадку, вроде балкона. Земля находилась в паре футов книзу. Долина, замкнутая в колько скал - вот, куда выходила пещера. Совсем небольшое пространство, поросшее травой. В центре - огромная глыба. Наверное, присмотревшись к ней получше и с более близкого расстояния, можно было сделать некоторые интересные выводы. Возле глыбы стоял Марсель. Он поминутно прикладывался ладонями и лбом к куску красного камня, его губы шевелились - слов я, конечно, не слышал. Но видел эффект, производимый этими действиями: мелкие камни разлетались на куски, на мельчайшие осколки, которые затем образовывали на земле круг. Кольцо. Скалы гудели теперь постоянно, теперь уже гул сопровождался дрожью в земле. Наконец, с громким треском подобным выстрелу глыба раскололась, выпустила струю цветного огня. Синие и зеленые искры рассыпались вокруг, красные, желтые и оранжевые беспорядочно парили в воздухе. Я заметил, что стало почти темно, будто уже поздний вечер. И от этого искры сияли еще ярче, превратившись в крупные шары. Марсель, стоящий в центре сверкающего хаоса, кричал, не шептал, но слов я не узнавал. Странный язык, с подавляющим большинством гласных в словах, а из согласных - только "м", "в", "х", "к" и "й". Шары кружились все быстрее и быстрее, пока не слились в однородную радужную массу. Это сопровождалось оглушительно-громким свистом, скалы гудели, крупно дрожа. Через какофонию звуков с трудом пробивался голос Марселя. В конце концов, пронзительный свист оборвался, все вмиг исчезло, затихло. Я поднял голову - там синело небо, полное солнечного света...
      05
      Норкаус потер подбородок - щетина, выросшая за последние четыре дня, не давала ему покоя, настолько привык он к чисто выбритому лицу. Но здесь мират города, то есть Норкаус, должен был ходить с бородой. Я видел в этом что-то от мусульманства, да и само название, мират, обладало восточным оттенком. Название должности. С того самого дня, когда впервые увидел Марселя Лавуазье в "Двух щитах", Димитрий Норкаус пребывал в задумчивости. Он не упускал ни единой возможности проследить за пришельцем, который, похоже, и не собирался покидать город. Но прямой встречи с ним всячески избегал. Он слушал истории, которые рассказывал Марсель детям, завтракая. Настолько они были богаты подробностями... выдумать такое можно, конечно, но не всякому дано. Скорее всего, Лавуазье описывал места, которые реально видел. "А как же все эти его демоны, призраки?" - спрашивал я у Димитрия. "А ты думаешь, их нет? Поживешь здесь немного и сам увидишь, а потом привыкнешь к ним и перестанешь даже замечать", - отвечал он. - Ты видел это... своими собственными глазами... - в сотый раз повторил Димитрий. Он сидел за столом в своем кабинете - это его прихоть, привычка, перенесенная "с той стороны", невидящим взором глядя в окно. Там, за окном, желтели несколько подсолнухов, доцветали последние цветы да жухла потихоньку трава. Шустрые воробьи приспособились вынимать семечки прямо из отяжелевшего круга, а потом садились сверху и поглощали добычу. Синицы следили за их трапезой с забора. Им тоже хотелось, но у воробьев было гораздо больше наглости. Не храбрости, а именно наглости. Синицы попросту боялись к ним приближаться, так как подобная встреча могла обернуться выдранными перьями. - Почему ты видел это, а не я?.. - А при чем тут это? По-моему, это вы попросили меня следить за Лавуазье при любой возможности. Он шел куда-то, я шел следом. - Да, все правильно, мне следовало самому... Черт, ведь ты не понял ни слова из его заклинаний! А я... я бы разобрал, я бы понял! Понимаешь, для меня это возможность! Это шанс для меня... Шанс стать сильнее. - Ну, скажите еще, что вам вообще не следовало брать меня с собой. Я стерплю это. Вы читаете книги? В отношениях учеников и учителей разногласия приняты за норму - учителя, оказавшись рядом с человеком несведущим в какой-то определенной области, в которой сам учитель как рыба в воде, возносят себя чуть ли не до божественной высоты. - Учитель и ученик? А разве к нам подходит это? Я, вроде, ничему тебя не учу. Или это намек? Я сам понял, что сморозил глупость. Да, что-то в Норкаусе было такое, что неизменно вызывало какой-то скрытый рефлекс обожания. Наверное, это осталось еще от наших первобытных предков, которые нуждались в хозяине и предводителе. Я заметил, что мэр отходил в тень при появлении Димитрия, что горожане приносили Норкаусу гораздо более богатые дары, что окружали его почетом, а к мэру относились как к чему-то необходимому, что было всегда и без чего обойтись никак невозможно. И сам мэр не противился этому, а сам смотрел на Норкауса взглядом, выражающим полнейшую покорность. - Понимайте это как хотите, - я попытался увильнуть. - Но мне надоело выполнять ваши просьбы, которые на самом деле никакие не просьбы, а самые натуральные приказы. Может, вы и спасли мне жизнь может быть! Понимаете? Или вы пророк? Предсказатель, ясновидящий кто вы? Может быть, со мной ничего и не случилось бы, я вернулся бы к своему другу, в свой родной город. Подумайте, как могла сложиться моя жизнь, не появись в ней вы? - Но никогда не поздно вернуть все на свои места, - улыбнулся Димитрий. - Чего ты так разнервничался? Как привел я тебя, так и уведу, что в этом сложного? Но я надеюсь... надеялся на твою помощь и сотрудничество. Или ты такой же, как эти горожане? Не понял иронии... Норкаус усмехнулся одними глазами. - Они исправно приносят мне дань и еще прибавляют кое-что от себя, потому что боятся. Они устали бояться, они хотят, но не могут и потому пытаются откупиться от меня. Я все понимаю, но почему я должен уходить? Здесь я по уши в золоте, хорошо питаюсь, живу почти почти во дворце. И угрызения совести давно перестали мучить меня. Я чудовище, правда? Я живу на их страхе - нет ничего лучше, чем жить на чьем-либо страхе, это безопасно и легко. И нет в этом ничего ужасного. А обвинения, которые ты сейчас бросишь мне в лицо - это зависть. Глубоко внутри тебя живет она и грызет, грызет, грызет. Ты не обязан ощущать ее и даже знать о ее существовании, для нее это не смертельно. Но она съест тебя в конце концов, поэтому следуй моему примеру. Пусть зависть ест других. Ну что, чудовище я или нет? - Н-не... не знаю, - Норкаус говорил пылко, быстро, с постоянной легкой улыбкой, и я не знал, как воспринимать сказанное им. Но слова его запали глубоко, очень глубоко. В самом деле, что ужасного в том, чтобы жить за счет других? Ведь в истории человечества кто-то всегда живет, поедая кого-то. Так почему я должен быть пищей, а не львом? Нет ничего благородного в постоянном жертвовании собой. А святость разве это не способ добиться поклонения? - Ты сомневаешься. Хорошо. Значит, ты еще не потерян для меня. Пойми, я не хочу казаться совершенным и не пытаюсь сделать тебя таким. Я просто человек. А что скрыто в этом слове не знает ни один житель Вселенной. Можно только гадать и догадываться...
      На следующее утро мы вдвоем отправились к Красным скалам, вместе нашли ту щель - она, оказывается, не такая уж узкая, как мне показалось. Там, внутри, царили сумрак и прохлада. Камни чуть слышно потрескивали от разницы температур - днем они разогревались под солнцем, а ночью остывали. Но не было и следа того гула, который порождали скалы под прикосновением Марселя Лавуазье. Норкаус внимательно оглядел расколотую на три части глыбу. Словно огромным молотом ударили по ее верхушке. Ударили умело и сильно, так что раскололась она чисто, без мелких кусочков и пыли. Внутри грани были влажными, а внизу, в центре образовавшейся розетки, поблескивала вода. - Он еще не совершил обратного перемещения, - тихо сказал Димитрий. - Иначе камень соединился бы. Понимаешь ли, он использовал внутреннюю силу скал, собрал ее здесь, - он погладил один из осколков, и, естественно, камень не выдержал такого напора. Это все равно, что в литровую банку попытаться вкачать целое море. Норкаус оглядел скалы, во взгляде сквозило какое-то сожаление. - Скалы мертвы... - сказал он. - Пока. Лавуазье поступил неразумно. Ему бы хватило и четвертой части этой силы, так нет же, он взял всю! Теперь, если мы захотим последовать за ним, нам придется искать другой источник. - А вы знаете, куда он пошел? - спросил я. - Нет, но скалы знают и земля знает. Ведь ты, когда идешь по влажной земле, оставляешь следы? Так и здесь. - А силу... можно брать, откуда угодно? - В принципе да. Но и распоряжаться ею нужно правильно: не брать слишком много, не выплескивать ее вот так. Все это травмирует... Что "это" травмирует, Норкаус так и не сказал. Вместе этого он отправился в обход крохотного кусочка земли, ограниченного каменными стенами. Димитрий осматривал каждый кусочек поверхности, трогал руками камень и примятую траву, иногда усмехался, иногда качал головой, приговаривая что-то. Видимо, он действительно видел что-то недоступное мне. Я же вспоминал вчерашнюю феерию. И только тут до меня дошло: может быть, то зрелище тоже смогли бы увидеть только двое? Может быть, посторонний увидел бы только двух человек среди скал? Я прикрыл глаза, стараясь не концентрировать взляд на чем бы то ни было, погрузился в мысли - и загорелись цветные пятна на камнях... - Я вижу! - вскрикнул я от неожиданности, распахнул веки и все, естественно, исчезло. - Что? - переспросил Норкаус, прервав осмотр. - Вижу, - повторил я и подошел к нему. Теперь нужно повторить все... - Вот, здесь вытянутое малиновое пятно, здесь змейка какая-то, здесь ничего нет. Я вижу! Димитрий усмехнулся. - А теперь, - сказал он, - подними голову. Вон там солнце. Прищурь глаза. Расходящеся во все стороны радужные лучики, да? Только не кричи "я вижу". Черт! Такого разочарования я не испытывал никогда. Как же легко, оказывается, поверить в сказку. Но еще легче разрушить эту веру.
      * * *
      - Молодец, братец Свон! Ведьма рассмеялась и закружилась на месте, расставив руки в стороны. Из ее широких рукавов посыпались маргаритки, а темно-рыжие или даже светло-каштановые волосы взвились вихрем. - Хороший ход, правда? - сказала она. - Вот бы всегда так везло! А теперь сыграй мне что-нибудь... Свон нахмурился, подобрал с земли лиру и принялся перебирать струны. Как сороконожка не задумывается, какую ногу поставить вперед, а какую вслед за ней, так Свон не задумывался, какая струна за какой следует... А Ведьма взмахнула еще раз рукавами и ударилась всем телом о Сферу.
      * * *
      Мы сидели среди скал долго и когда воздух начал наполняться мраком, я подумал, что уже вечер. Но сумерки вдруг расступились на секунду, полыхнул синий огонь, а через несколько секунд ударил гром. Началась гроза, упали первые капли, крупные и тяжелые. "Нет, подумал я, - та гроза была не последней, наверное, эта последняя". Гром ударил вновь. Как же громко, а звук еще отразился от камня. Голова будто оказалась в эпицентре взрыва. - Надо уходить, - сказал Норкаус. - Куда же идти. Посмотрите, скалы вверху сходятся, мы будто под колпаком. Снаружи скорее всего хлещет ливень, а здесь достаточно отойти... Гром заглушил мои последние слова "к стене". Лицо Димитрия вдруг стало серьезным, словно надели на него стальную маску, идеально похожую на человеческое лицо. Он покачал головой. Когда гром прогремел в следующий раз, рядом со мной упало что-то гораздо тяжелее дождевой капли и даже градины. Я наклонился... мелкий камешек. Может, молния ударила в скалу?.. А в следующю секунду грохот заглушил даже раскаты грома. Скалы рушились, падали громадные обломки и гравий, пыль наполняла воздух. Вот почему Димитрий хотел уйти. Надо было послушаться... Инстинкт самосохранения заставил меня прыгнуть в центр, к расколотой глыбе. Рядом все время маячила фигура Норкауса. - Мертвые скалы, мертвые! - кричал он. - Сами умерли и нас с собой забрать хотят! Нам на погибель - мертвые! Отверстие вверху быстро расширялось. Нам на головы хлынул столб дождя и быстро прибил пыль к земле. Кажется, даже скалы утихомирились, встретившись с водой. Грохот обвала затих, только молнии сверкали да гром гремел с прежним остервенением. Но выход! Выход был завален сотнями тонн красного камня...
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГОРОД ИЗ ЖЕЛТОГО КАМНЯ.
      06
      Все длилось только одно незримое мгновение. Марсель даже не успел ничего почувствовать. Может быть, только холод немного обжег кожу. Вот он, город, о котором рассказано столько историй, в том числе им самим. Тот, в котором прошла почти половина его жизни, половина, оставившая неизгладимый след в сознании. Многие теперь назовут Марселя сумасшедшим. Многие теперь поставят на него клеймо. Но он переживет и это, потому что пережил уже все то, что перемалывало людские души в кровавую кашу, и остался при этом человеком. Эфолеан Мантус, Навелиин Ренастр, Кен Валлсен, Анатолий Корщеев... Почти в каждом новом месте, будь то город или государство, он назывался новым именем. Но имя родное, данное матерью и отцом Марсель Лавуазье. Марсель - это то, что привело бы простой человеческий ум в смятение и озадачило бы на многие годы. Он, как сам иногда говорил мимолетным подругам, давно перестал быть человеком. Потому что не может человек жить вопреки всем существующим законам и отрицать саму возможность смерти. Марсель отрекся от многого, в том числе и от неизбежного конца, пожертвовал этим ради... ради зерна совершенства, брошенного в его душу. Только прорастет ли когда-нибудь это семя? Когда оно оживет, тогда и станет Марсель Лавуазье тем, кто не нуждается даже во Вселенной, тогда он получит способность творить и вырвется на свободу, и растопчет этот жалкий мир. И станет богом... Городская стена из желтого камня, зубцы сверху - за ними можно спрятаться от стрел осаждающих. Или, если повезет, от неудачно пущенного катапультой камня. Только небольшого камня - большой разнесет зубец и у него еще достанет мощи, чтобы размозжить голову тому, кто будет скрываться на стене. Ветхие ворота-мост никогда не поднимались, а ров давно иссох и пошел трещинами. В этих трещинах очень любили жить гадюки. Так что, смертельность его ничуть не уменьшилась: в теплый день выложенный камнем ров просто кишел змеями. Марсель проскользнул по гнилым доскам ворот внутрь, вдохнул запах пустых улиц. Хотя нет, улицы не были пусты. На веревке во дворе болталось белье, стояли у дверей два ведра с водой, лотки на базаре полны товаров... Люди были здесь мгновение назад, а куда делись - неизвестно. Или не было их никогда, а город вместе с его мостовыми и домами просто мираж в пустыне? Поскрипывает дверь на ветру - забыли закрыть, отошли на минутку, забежать в соседнюю лавку, а дверь прикрыть забыли. Только белье на веревке обветшалое, истлевшее, как только держится. Прогнило насквозь полотно. Наверное, если бы не висело, а лежало где-нибудь в углу, так и кишело бы червями. А вода в ведрах застоявшаяся, зеленая, вонючая. И дверь на ржавых петлях, потому и скрипит, а сама вся рассохлась да перекорежилась. А сладости на базарных лотках - так тут вообще лучше промолчать... Пуст город, пуст уже много лет, много сотен лет. И нет в нем ни единой живой души, кроме Марселя, но он не в счет. Эх, как давно не касались ладони желтого камня, из которого выстроен весь город, как давно не ходили стопы по многочисленным мостовым. И зря говорят, что одиночество угнетает - нет! Неправда это! Не знал настоящего, чистого одиночества тот, кто это сказал! До хрустальной прозрачности чистого от чужих мыслей, от зависти, от злобы, от приторной доброты, от лживого сочувствия никому не нужного. Когда никто не мешает жить, когда никто не плюет в душу и не сыплет туда сахар, когда не лезут в эту самую душу грязными руками и сапогами - вот, что такое одиночество. Нирвана. Сансара. Марсель сел на каменную скамью. Посреди площади высился фонтан - замысловатая скульптурная композиция с десятком фигур в самых необычных позах. Марсель прикрыл глаза, представив как искрится на солнце вода, льющаяся с рук каменных женщин и мужчин. Фонтан в городе был один. Зато многие улицы и площади украшали искусственные пруды и озера. Теперь они превратились в болота, а вскоре станут просто кучами торфа. Наверное, раньше город был очень красив. Конечно, был. Марсель вспомнил тот день, когда он, раздавленный свалившимся милостию божьей на плечи несчастьем, забрел сюда. Тогда камень был желт, как яичный желток, даже светился на солнце. Вдоль улиц тянулись рябиновые и каштановые аллеи, кое-где шумели тополя. Деревья жили долго, Марсель ухаживал за ними как мог, но ведь они не вечны. Стража была доверчива, люди приветливы с незнакомцем. К тому же, город - жаль, не удалось запомнить названия - был крупным торговым центром, находился на пересечении многих торговых путей. Сюда постоянно приходили караваны, сплошным потоком шли ковры, кувшины, ткани, драгоценности, сувениры... Такие невиданные дива повидал Марсель здесь, что и не выдумаешь! Особенно хорошо запомнился театр. Нет, театр был не обычный, особый. В небольшом зале свет распределялся таким образом, что вглубине сцена была погружена в темноту и люди, одетые во все черное, орудовали куклами, предметами, одеждами и разноцветным освещением, создавая неповторимое по красоте и экстравагантности представление. Солнце плыло к горизонту, красный, даже багровый шар. Устало Солнце за день - а ну, попробуй всю землю светом и теплом наделить. Смотрел Марсель на заходящее светило и щемило у него сердце... Томилось в тревожном предчувствии. Пролетела на городом последняя вечерняя птица. Вся природа готовилась ко сну. Близится осень, овладевает миром усталость от жаркого лета, от белых, горячих дней, от жарких ночей, от летнего оживления. Теперь нужно набраться сил для следующего утра, для следующего лета, чтобы можно было опять плясать в бешеном хороводе, без устали кружиться и гореть... Зажглась на небе первая звезда. Поднял Марсель к небу глаза, отразилась в них ночная чернота да там и осталась. Встал он со скамьи, взвыл от боли внутренней и внешней, от серой тоски, от сознания своей судьбы. Благодарность богам, играют людьми как хотят - то улыбнутся и тогда в глазах горит белый свет, все идет правильно, все идет хорошо. Поиграют да и оставят. И наполняется взгляд чернотой... Марсель согнулся пополам, упал, корчась и брызжа слюной. Крик застрял в горле, стон... стон только и мог пробиться наружу... Полностью потемнело небо, взошла Луна, наполнила ночной воздух серебристой синью. И тогда встал с залитой потом и кровью мостовой... не человек, не Марсель Лавуазье, а демон Марсель. Тот, кто выжег жизнь из Города Желтого Камня. И сорвал вывеску, что была прибита перед воротами, и залил тогда все вокруг человечьей кровью. Той, что не смог вместить в себя, не смог выпить. И этим навсегда отвадил купцов. Теперь торговые пути странным образом изгибаются, чтобы была возможность пройти подальше от Города Желтого Камня.
      Голод... Это не обычный голод, когда хочется наполнить желудок, это совершенно особое чувство. Я триста лет не был в шкуре демона. Может, больше, может, меньше. Я не считал. Но то, что все это время я не утолял свой голод, который больше никому ощущать не дано, это факт. Мне хотелось... Пожалуй, тепло мостовой перед воротами сохранилось до сих пор. Я залил ее кровью в первый же день. Кровь доходила до щиколоток. Она текла по мостовой, заполняла ямки и выбоины. Похоже, тогда пошел настоящий дождь из крови. Я, Марсель, Мефистофель, часть той силы, что вечно хочет зла и... нет, эта часть цитаты не про меня, с огромным удовольствием повторил бы все это. Да, Луна сегодня ночью особенно ярка. Пойти прогуляться, ведь город все равно пуст. Что я найду здесь? Люди никогда не забудут жуткой славы, еще много тысяч лет пройдет, сменятся сотни поколений, прежде чем сотрется из преданий упоминание о демоне, в одну ночь истребившем население большого торогового города, известного во многих странах. Так что, селиться здесь уже никто никогда не будет. Как же все изменилось! Я помню, раньше там, за рвом, начиналась дорога, она бежала через пшеничное поле, пересекала деревню, потом лесок, а уж потом впадала в еще один город. Поменьше и не такой пышный, зато стоявший на реке. Небо, как там было красиво! Берега реки, обсаженные фруктовыми деревьями, каждую весну будто снегом укрывались. А в августе ветви гнулись от тяжелых плодов. Я не стал трогать тех людей. Никогда на земле не было места лучше того городка! Но прошло очень много лет, все изменилось. Уже не колышется золотое море, дорога искривилась, поросла сорняком, по обочинам темнели громадные татарники - так некоторые называют растение с покрытым колючками травянистым стволом и сиреневым цветком. Видно, на поле все же высадили что-то, с чего хотели получить урожай, но так и забросили на полдороги. Поле заросло сорняком, пшеница выродилась... Зато лесок разросся в настоящий лес. Молодые деревца, тонкие стволы, куда все это делось? Теперь я видел громадные деревья, широченные кроны, слышал мерный шум листвы. Тропинка безнадежно затерялась среди коряг и старых муравьиных куч. Где-то рядом - болото. Слышно по запаху. Да и комары дают о себе знать. Интересно, эти насекомые хоть когда-нибудь спят? Или... Вот уж бестолковые создания! В упор не видят разницы между человеком... и... человеком и мной. Вот он, городок, там, впереди. Серебряно поблескивает лента реки. Она как раз не изменилась, даже изгибы берегов остались прежними. И все так же спокойна. И городок - мирный, спокойный, не огороженный дурацкими стенами. До него - рукой подать. Доносятся голоса, горят окна, ведь еще совсем рано. В былые времена в такую пору, летом, городок не засыпал до самого рассвета, потом утихал на несколько часов и расцветал вновь. Он назывался Мерсенвилль. И сохранил свое название: у дороги, на толстом деревянном шесте висела табличка - белые буквы на зеленом фоне. Как приятно вновь очутиться в знакомом месте... Он такой... беззащитный... Мерсенвилль. Темные улицы, безлюдные. Может, это от того, что на окраине? Может, Мерсенвилль разросся и теперь стал настоящим городом, ничуть не хуже Желтых Камней? Занял его место? И нет фонарей, хотя там, ближе к центру, стоит желтое свечение. Освещаются только главные улицы. Прямо перед моим носом распахнулась дверь. Я отпрыгнул в тень, прижался к стене, ожидая чего-то. Кабачок "Эфес шпаги Клоррена" с вывеской, на которой изображен рыцарь в доспехах, синем плаще и с узким длинным мечом в руке. Совсем маленький и простой кабачок. Вышел мужик, рабочий, судя по виду, крестьянин. Мужик. Интересно, чей теперь Мерсенвилль? Раньше, помню, на западе стоял замок сеньора Лавфгарра, ему и принадлежал городок. Или теперь уже нет вассалов и сеньоров? Хрен знает, какие времена настали... Мужик окинул улицу стеклянным взглядом, захлопнул за собой дверь, шагнул в неопределенном направлении. Если он продолжит свой путь по прямой линии, то упрется в стену дома напротив. Небо, как я голоден, как долго я не был в шкуре... Мужик был сильно пьян и не понял, что с ним случилось. Он успел только хрипло вскрикнуть, падая на землю, и взмахнуть руками. И все. Я свернул ему шею, наверное, самый быстрый способ умерщвления. Кровь у него была горьковатая, но после стольких лет человеческой диеты она показалась мне медом... На рассвете я вернулся в Желтые Камни, отяжелевший и усталый. Это все равно, что... а, неважно. Тело мужика я отнес на кладбище и зарыл там. Ну что ж, можно сказать, я его похоронил. Люди всегда делают так - закапывают мертвецов. До сих пор не понимаю зачем? Удобряют землю? Ведь лучше сжечь... Голова отяжелела от крови, ноги слушались плохо. Я ждал рассвета. Небо светлело чертовски медленно. Мне хотелось поскорее покончить с этим, пока еще плавает в голове туман и ощущения смешались в одну кучу. Сейчас боль будет не такой сильной. Вот, наконец, краешек солнечного диска показался над горизонтом. Древний инстинкт, отсутствующий у людей, заставил меня отодвинуться в сторону, подальше от полоски света, ползущей по мостовой. Но я вернулся обратно. Правда, следил за светом с невольным ужасом. Любая другая тварь непременно умерла бы, испарилась, обратилась в пепел, но я - особый. Раз уж мне не суждено умереть, надо познать жизнь и не-жизнь во всех их проявлениях. Свет подобрался вплотную, обжег ступни и горячая волна боли раскатилась по телу...