Наконец-то! Действительно, хмурое серое здание с эмблемой РУФ на воротах. За воротами скорее всего скрывается обширный двор. Так, жилой дом напротив, чердак, разбитое окно. Главное - не попасться на глаза. Если меня заметят, я не проживу и двух часов. В прицеле - висок. А ведь Савва так и не назвал его имени. Объект да объект. Наверняка какой-то малоизвестный, но подающий надежды политик. С ними всегда так обходятся. Не завяжешь отношений с теневой республикой пиши пропало. Эти несколько дней я пытался воспитать в себе уверенность. И мне это почти удалось. Только вот почему дрожит палец на курке? И почему в глазах плавают круги? Бьется мысль: "Я делаю что-то непоправимо ужасное, это грязным пятном ляжет на меня". Мелькают люди, просто фигуры. Убегают драгоценные секунды, еще чуть-чуть - и все. И придется ждать. Чтобы ничего не сделать? Нет уж. И я выстрелил. Казалось, вся моя душа полетела в голову человека, виновного только в том, что он человек. Машинально схватились за пистолеты телохранители. Поздно. Я осел на пол. Дрожь превратилась в настоящую лихорадку. Меня колотило, как малярийного больного. И одновременно расплывалась в груди та самая грязь, о которой думал мгновение назад. Я вышел на улицу, стараясь сохранять хотя бы внешнее спокойствие. Свернул за угол, сел на автобус и только когда пришел в номер - меня стошнило. Блевал долго, ожесточенно. Показал, наверное, еще больший профессионализм, чем тот, у ворот. Кого убил он? Лучше об этом не думать. Все, это конец. Непослушными пальцами набрал номер. - Алло. - Савва? - Да. - Все. Готово. - Ты в гостинице. Я сейчас приеду. Я уронил трубку и осел на пол. Это галлюцинация или в его голосе действительно звучали дружественные нотки? Мне снова стало плохо. Едва успел добежать до туалета. Выворачивало наизнанку. Гуляла по телу боль. А потом пришли слабость и равнодушие. Я заглотил успокаивающего из аптечки. Поймал себя на том, что собираюсь сожрать целую горсть таблеток, и отбросил их в сторону. Те белыми кругляшками раскатились по полу. Вскочил, принялся ожесточенно топтать их, размалывать в порошок. Через полчаса в дверь постучали. Савва, кто же еще. Те же блестящие глаза и улыбчивое лицо. Подонок. Если бы не слабость в руках, я бы заехал ему между глаз. Он хоть раз кого-нибудь убивал ВОТ ТАК?! Да, наверное, убивал... Он похлопал меня по плечу. - Все нормально, работа выполнена отлично. Ты раньше нигде киллером не подрабатывал? Он усмехнулся. Вполне естественно. Я трясущимися руками повернул ручку замка. Прошелся по комнате. Какая-то сумасшедшая мысль родилась в сознании и, что удивительно, стремительно набирала силу. Росла даже не по минутам, а по секундам. - Садись. Он опустился в предложенное кресло. Я понаблюдал, как закипает вода в чайнике с прозрачным корпусом. Хорошая штука, электрочайник... Поставил на поднос две чашки, хлеб, чайные ложки, нож. - Я бы не отказался от коньячка, - подмигнул Савва, - да и тебе сейчас не помешает. - Не помешает? - переспросил я. - Откуда ты знаешь? - Знаю, - доверительным тоном сказал он. И потянулся за чашкой. А у меня перед глазами встал серый туман. Я и сам не понял, что случилось. Сквозь сизую завесу увидел, как хватает рука нож с подноса, как размахивается и как быстро исчезает лезвие в чьей-то груди. С чуть слышным хрустом. Савва выкатил глаза. Я выдернул нож, ударил еще раз - в живот, потом в горло. На губах Саввы вздулся красный пузырь, лопнул, темная струйка обозначилась на шее. Слава богу, сознание покинуло меня; рука уже готова была всадить этот же нож мне в сердце. Но этого не случилось...
      Очнувшись, я понял, что бегу. Такое вот занятное открытие. Я бежал, судя по всему, уже долго, потому как грудь разрывала одышка. Наверное, это и заставило сознание вернуться в измочаленное тело. Осмотрел себя на рубашке, у пояса, маленькое бурое пятно. Никто и не догадается, что это кровь. Обычное пятно. Может, просто пролившийся сок. Прохожие не смотрели на меня дикими глазами, что несколько удивило меня. Бегущий с закрытыми глазами человек - зрелище, скажем прямо, не совсем ординарное. А если у него с подбородка свисает густая, как патока, слюна, так это вообще повод... Я быстренько завернул в какой-то переулок, где свалился на асфальт. Из легких рванулся кашель, перешел в уже привычную рвоту. Правда, желудок как ни тужился, ничего выдавить из себя не смог. Только тонкой струйкой потекла желчь. Бежать. Надо снова бежать и подальше отсюда, пока жив. Пока на своих ногах. Спрятаться, пока не уложили под землю. Интересно, как они собираются обставить ЭТО? Несчастный случай - пьяный водитель, такой же неудачник, как я, которым не жалко пожертвовать? Или, может, неумелое ограбление? Я бы, естественно, начал сопротивляться, может, и свернул бы одному из наглецов челюсть, а тот в благодарность всадил бы в меня пулю. Нормально. И главное - никто бы не удивился. Таких случаев на улицах не счесть. Но бежать не было сил. Ноги не слушались. Надо было не приходить в сознание. Ужасно - чувствовать, ощущать себя жертвой. Это гораздо хуже, чем остаться в одиночестве. Я еще помнил то пожелание: "Никогда не остаться в одиночестве". Да, теперь-то оно мне не грозит. Компания найдется. Я все же поднялся на ноги, побрел, не разбирая дороги. Попал в подземный переход. На удивление пустой. Только какой-то парень в грязной рваной одежде, судя по всему слепой, бренчал на гитаре под стихи Гумилева. Я встал рядом, заслушался.
      Он мне шепчет: "Своевольный,
      Что ты так уныл?
      Иль о жизни прежней, вольной,
      Тайно загрустил?
      "Полно! Разве всплески, речи
      Сумрачных морей
      Стоят самой краткой встречи
      С госпожой твоей?
      "Так ли с сердца бремя снимет
      Голубой простор,
      Как она, когда поднимет
      На тебя свой взор?
      "Ты волен предаться гневу,
      Коль она молчит,
      Но покинуть королеву
      Для вассала - стыд".
      Так и ночью молчаливой,
      Днем и поутру
      Он стоит, красноречивый,
      За свою сестру.
      Я выудил из кармана бумажную пятерку, бросил в кепку. Парень смотрел мимо меня. Смотрел... Как может смотреть слепой? Хотя, я так думаю, он видит побольше моего. Я отправился дальше, мимо грязных стен и пустых урн - зато мусор в изобилии лежал на каменном полу. А вослед мне полетел уже Мандельштам:
      Только детские книги читать,
      Только детские думы лелеять,
      Все большое далеко развеять,
      Из глубокой печали восстать.
      Я от жизни смертельно устал,
      Ничего от нее не приемлю,
      Но люблю мою бедную землю,
      Оттого, что иной не видал...
      Я забрел в какой-то совершенно невообразимый район, где были одни мусорные баки да старые, обшарпанные многоэтажки. Из подъездов и окон на меня смотрели пустые глаза, обладателей которых я бы мог заподозрить в любви к уколам или ингаляциям. Мне стало одиноко. В груде тряпья рядом с одним из баков что-то робко шевельнулось. Я пригляделся - сверкнула пара глаз. Живых, острых, не то, что эти наркоманские пустышки. Паренек лет четырднадцати. Я подошел поближе. - Эй, иди сюда, - позвал я. Парень явно не из этого окружения. Одежда более-менее чистая и лицо без признаков дебилизма. Он подошел, но стального прута из рук не выпустил. - Как тебя зовут? - Федор. - Откуда ты? По-моему, это место не для тебя. Он сразу как-то оттаял, расслабился. - Я ушел из дому... Нет, меня выгнали... Я видел, что он еле сдерживается. И мне стало его жалко. Наверное, неблагополучная семья, а пацан, по всему видно, умный. У меня оставались в кармане какие-то деньги. Наверное, надо уйти отсюда, не смотря даже на опасность. - Пошли со мной, - предложил я. - Здесь ночевать не годится. Он посмотрел на меня так... по-взрослому, что стало не по себе. - А ты не это? И вообще, кто ты такой, чего прицепился? Он снова сжал арматурный прут. Я поднял руки. - Тихо-тихо. Все со мной нормально. Я сам сейчас... бегаю. Меня тоже... выгнали. И не думай обо мне ничего такого, я нормальный человек. Он еще долго сверлил меня взглядом, но, наверное, так и не нашел ничего подозрительного. - Ну, пошли. Куда идти-то? - У меня родственники есть, двоюродная сестра жены. Можно у нее переночевать. Все лучше, чем на свалке. Тем более, тут у тебя гораздо больше шансов беспокоиться за... И жизнь тоже. Почему я прицепился к нему - сам не знаю. Почувствовал родственную душу, что ли? Дурость какая-то. Бывает же так, перемкнет в голове - и все.
      Оксана жила одна. Муж ее оказался порядочной сволочью и бросил ее с двумя детьми еще десять с лишним лет назад. Ей было тогда всего лет тридцать. С тех пор дети выросли, выучились, разъехались кто куда. Я приходил к ней, когда мне было плохо. Я слишком хорошо ее знал... Она смерила нас довольно подозрительным взглядом. Оно и понятно: что я, что мой спутник выглядели несколько странно. Оба грязные, усталые. - Ну, входите, - Оксана отошла в сторону, пропуская меня в квартиру. - Эх, жаль, баньки нет, - прокряхтел я. - Но горячий душ вполне может послужить ее подобием. И уже потом, вечером, когда мы усадили Федора на кухне пить чай, Оксана спросила у меня: - Это кто? Где ты его нашел? Интерес к мальчикам проснулся, что ли? - Да что вы заладили! Уж ты-то, ты-то! Считай всю жизнь меня знаешь и то за извращенца держишь. Я помолчал, размышляя: "Сказать-не сказать". Оксана хотела уже извиняться, когда я приложил палец к ее губам. - Я, Оксан, человека убил... Сегодня. По лицу я бы не сказал, что она поверила, но взгляд будто остекленел. - Человека я убил, Оксана, по заказу. То есть... Короче... если бы я не сделал этого, убили бы меня. До нее, кажется, начало доходить, что я говорю серьезно. Оксана так сильно побледнела, что я даже испугался: как бы припадок не случился. - Ты... убил? Ты?! Убил?! - Да, Оксана, только не надо кричать. Я все объясню. Пойми, мне пистолет приставили к ребрам! Она села в кресло, все такая же бледная, приложила ладонь ко лбу. - Я уже и не помню, сколько раз за сегодняшний день терял сознание. Сколько раз меня выворачивало, чистило так, что желчь течь начинала. Я полдня бегал по городу. Нашел этого... - я кивнул в сторону кухни. - На мусорнике каком-то. Видно же, что парень не тот, не из того окружения... - Ты разговор на него не переводи! Я поверить не могу... Как у тебя рука поднялась?! - Если бы не поднялась, опустилась бы навсегда. - Замолчи... Я должна привыкнуть... к мысли, что ты - убийца. Оксана ушла в свою спальню. Я даже не пытался ее остановить, видел, что это бесполезно, она сейчас ничего не услышит. В такие моменты человека лучше оставить в покое, чтобы он не наделал глупостей. Я вернулся на кухню, сунул в зубы сигарету, встал у темного окна. Во дворе горел один фонарь, горел тускло и неуверенно. Вдали мигали огоньки улиц, прожекторов на крышах зданий, еще чего-то... Я стоял и равнодушно пускал дым в форточку. Устал... - У вас... ты сегодня тоже лишился дома, - сказал Федор из-за спины. Я не понял, чего больше в его тоне - вопроса или же утверждения. - Да, навсегда. - Я все... слышал, - виновато сказал он. - Понимаю. - Слышал? Ну и что ты об этом думаешь? Меня заботит мнение четырнадцатилетнего мальчишки. А ведь не так давно я и сам был четырнадцатилетним... - Не мне тебя судить. Он меня удивляет с каждым разом все больше и больше. Ну откуда в его сужденях такая серьезность? - А кому? - Тебе самому. Когда остынешь, тогда и поймешь, прав был или нет. У тебя есть _душа_? Душа... То, что в этом мире называют душой, всего лишь портретик на цепочке. Правда, какая-то странная сила в нем все-таки заложена. Человек до тех пор человек, пока не отдал душу, именно этот медальончик. Насколько я знаю, ни у кого из здешних не вызывает сомнения тот факт, что у каждого человека есть душа, и вопрос мальчишки сам по себе подозрителен. - Нет у меня души, - ответил я. - Умерла душа. А это - просто фотография. Какой в ней смысл, сам не пойму. Так, ношу... - Это хорошо. Эти люди слишком уязвимы, у них душа нараспашку. Федор улыбнулся, будто, бросил мне в душу свинцовую гирю. Неужели еще один? - Как ты сюда попал? - прямо спросил я. Тот пожал плечами. - Я понял, что для того мира не подхожу. Знаешь, почему? Потому что хочу стать взрослым. - А зачем? - мне вдруг смертельно захотелось поговорить о чем-нибудь другом, отличном от событий сегодняшнего дня. - Кажется мне, что тогда я стану свободнее... Говорят, это с возрастом проходит, но возраст - любимая отмазка. На него все спихивают. - Это действительно возраст... Ты даже представить себе не можешь, насколько мерзок и грязен... невыносимо грязен мир взрослых. Меня тошнит всякий раз, когда я вижу его настоящее лицо - это жирная, потная, покрытая коростой рожа со слюнявым ртом и выпученными глазами. Федор покачал головой. - Н-не верю... - В мире взрослых убивают! - отрезал я. - Понимаешь, убивают по-настоящему, не как в игре. Я сегодня убил по-настоящему. Убил невинного человека, потому что я - трус и эгоист, потому что цепляюсь за собственную жизнь. И ради нее готов рубить по корень другие... Когда-то я так же цеплялся за свое счастье и ради него готов был разрушить целый мир. Сейчас я понял, что был... не прав. - Сколько ты был ТАМ? - Недолго. Меня выгнали и оттуда. Меня отовсюду выгоняют... Федор помолчал. Потом посмотрел в окно, на часы. - Ладно, наверное, спать пора... - Да, - согласился я. - Пора. Оксана уже, наверное, спит, не стоит ее тревожить. Она сегодня устала с нами. Спокойной ночи. - Спокойной ночи.
      * * *
      Сквозь сон я услышал треск. Сновидение тут же сменило свой характер; мне привидело что-то ломающееся, разлетающееся на куски... Мачта. Мачта "Чибиса" падала прямо на меня, летели в стороны щепки. Рвалось и пело дерево. Я закрыл лицо руками и в тот момент, когда деревянный столб должен был распечатать меня по палубе, сон отступил. Ломали входную дверь. Ломали внаглую, ухающими ударами плеча. Я вскочил с кровати, выдернул из постели ничего не понимающую Оксану и наткнулся на твердый взгляд Федора. Пока дверь еще держалась, я разбил окно на кухне. Второй этаж, прыгать боязно, но когда тебе вот-вот выстрелят в спину - тут уж не думаешь. Приземлился я удачно, только вышибло ударом дыхание из легких. Федор тоже, кажется, ничего не отбил, а Оксана даже вскрикнула. Ее локти как-то быстро вздулись, покраснели. Не особо церемонясь, я перекинул ее через плечо и рванул в заполненный предрассветной темнотой заулок. И вовремя - по асфальту защелкали пули. Правда, выстрелов я не слышал. Глушитель. Вместо характерного звука - глуховатые хлопки. В темноте одиноко горела лампочка над каким-то подъездом. Отбежать бы подальше, но вот этот освещенный участок... Может, если рвануть, то можно успеть? Тут еще Оксана стонет... Наверное, вывих. Я понимаю, что больно, но это по крайней мере лучше, чем очутиться в горизонтальном положении пониже уровня земли. Я оставил обоих у стены, в темноте; здесь их вряд ли заметят сразу. А сам выглянул из-за угла. Из окна торчала голова. Один из преследователей, а я был уверен, что он не один, высматривал нас на улице. Гадал, куда можно деться... Я подобрал с земли какой-то ржавый обломок, бросил камешек подальше от себя. Прямо как в боевиках - наверное, я надеюсь этим обломком замочить толпу качков, у которых по пистолету в каждом кармане. И совсем нет страха. Убить могут любого, только не меня... Именно так и можно выжить НА ВОЙНЕ; тех, кто думает иначе, убивают сразу. Он прыгнул из окна, я увидел его широкую затянутую в дорогой серый - я даже рассмотрел цвет пиджак. Пока он смотрел в темноту, держа пистолет наготове, я подскочил сзади, изо всех сил саданул железякой по голове. Странно, я даже не почувствовал ничего, никакого напряжения. И для меня было неожиданностью, что "качок" безмолвно рухнул на асфальт. И еще одна неожиданность - его череп был расколот. Шока я тоже не испытал. Все происходило как во сне. Все это было нереально, не со мной... Я подобрал пистолет. Обойма почти полна. Не хватает трех патронов. Ощущение нереальности происходящего окончательно окутало мой мозг туманом. - Эй, вы там! - крикнул я, но следом добавил, испугался, что Федор с Оксаной могут принять это на свой счет. - В окне! На мое счастье, за мной послали тупиц. Нормальный человек принялся бы палить, даже не высовывая головы. Они разом повыскакивали из окна. Одного, кажется, я убил еще в воздухе и он упал на землю, будто мешок. Остальные два открыли огонь. Вокруг засвистели, защелкали о стены пули. Не-ет, в меня они попасть просто НЕ МОГУТ. Я прострелил обоим головы, правда, пришлось выпустить всю обойму - стрелок я не очень хороший. Тем более в темноте. Оксана сидела прямо на асфальте, облокотившись о стену. Естественно, в полуобморочном состоянии. А Федор был на удивление спокоен. - Ну что, все? - спросил он. Получилось так обыденно... - Все, - кивнул я и отбросил в сторону пистолет. Одна из многих совершенных мною глупостей, но осознал я это только потом. Потом мне оставалось лишь гадать, кто первым подобрал этот пистолет - ОНИ или полиция. - Опять в бега? - Федор провел рукой по волосам и изобразил на лице безнадежность. - Опять _выгнали из дома_? - Ты удивительно догадлив... И я совершил еще одну ошибку. Пожалуй, одну из самых больших. Я вернулся в квартиру и выгреб все деньги, какие смог найти. Слава богу, никто из соседей не выглянул за дверь. Потом мы ушли. Отправились на вокзал, с огромным трудом купили билеты на поезд до Киева. Оттуда, если сильно повезет, можно убраться куда-нибудь в Польшу или Венгрию. Денег в квартире Оксаны оказалось достаточно много, так что на билеты хватит. А там устроюсь на какую-нибудь работу, что-нибудь придумаю...
      * * *
      Вокзал встретил нас обычной суетой. Носились люди с сумками, чемоданами, даже с обычными мешками. Среди толпы выделялись те, кого там, дома, называли раньше "челноками". Здесь тоже существовал этот "народный бизнес". Этот мир вообще мало чем отличался от моего, родного. Только тем, что здесь у людей были непонятного мне назначения медальоны нарисованный рукой человека, причем очень искусной рукой, портретики. Они носили их на шее. И, кажется, этот портретик, который они называли "душой", был жизненно важен. Я оставил "своих", как уже привык называть Федора и Оксану, в зале ожидания, а сам отправился в обход по вокзалу. Ничего необычного. За последние дни у меня выработалась привычка присматриваться к людям. К выражению на их лицах. И каждое безразличное лицо вызывало у меня подозрения, заставляло сжиматься в пружину и высматривать кратчайший путь к двери. Сердце екало с частотой в полторы минуты - повсюду торачала охрана, красноречиво выпятив пистолет из-под пиджака. Нет, ОНИ бы не стали так светиться... Хотя, еще неизвестно, что можно назвать лучшей конспирацией. ...В пивной у окна сидел турист. Почему эта мысль первой пришла в голову? Да потому что обычно люди так не выглядят. Этот был еще и иностранцем - зелено-коричневые шорты, белая футболка с какой-то эмблемкой навыпуск, ботинки и белые носки. Рядом стояла дорожная сумка. Не из дешевых. Он обеспокоенно смотрел по сторонам, теребил что-то висящее на шее. Я пригляделся. И обмер. Здесь я не видел еще ни одного человека, у которого бы не было души. Даже у меня и у Федора болтались на цепочке взятые в бронзовые рамочки фотографии. А у этого не было ничего, а теребил он какой-то покупной сувенир. Я так и стоял столбом, смотрел на него в упор. Турист почувствовал взгляд. А когда взглянул на меня, мне стало плохо. Его серые глаза очутились как-то... близко, совсем рядом с лицом. В голову крались чужие слова: "ТЫ МНЕ НУЖЕН, ПОЙДЕШЬ СО МНОЙ". Мы вышли из пивной. Я видел впереди его белую спину спину с сине-зеленой надписью "PEACE", но в поле умственного зрения сияли стальные глаза... Очнулся я на помойке. Рядом с дохлой собакой. Мухи, видимо, посчитали и меня скоропостижно скончавшимся и роились надо мной во множестве. Внутри забилось острое отвращение. Снова вырвало. Руки и ноги слушались с трудом. Я кое-как пощупал мышцы - дряблые, немощные какие-то. Первой мыслью было: вкололи! Мне что-то вкололи, подавляющее нервную деятельность. Транквиллизатор, например. И я не знал, как должен себя чувствовать после этого. Отполз подальше от куч гниющего мусора. Свалка была огорожена проволочным забором и находилась, судя по всему, далеко за городом. А Федор? А Оксана? Они ведь остались там, что с ними?! Застонав от бессилия, я упал на теплый асфальт. Одышка рвала грудь. Сердце билось скачкообразно: то замирало, то принималось бешено колотиться, и в такие моменты мне казалось, что я умираю. Провалялся там до самого вечера. Когда стало немного прохладнее, я смог подняться на ноги. Сильно качало, но стоять можно. Наверное, организм восстанавливается после действия... А, может, и не кололи мне ничего? Во всяком случае, следов от уколов я на себе не нашел. Как же тогда можно довести человека до такого состояния? Впрочем, реакции мои были сильно заторможены. Когда подкатила машина и двое молодцов закинули меня внутрь, я даже не успел понять, что происходит. Уже с заднего сидения увидел, как проносятся мимо столбы, опутанные проволокой. - Ну, как самочувствие? Это, по-моему, был микроавтобус. Двое, что подобрали меня, сидели впереди, но за водителем. А рядом со мной... Савва! То же улыбчивое лицо. Это, без сомнения, он. - Плохо, значит, бил, - хриплым голосом продолжил я свои рассуждения. Савва поморщился. - Бил хорошо, чуть было гнить не начал. Только вот душа-то, душа целой осталась. Ну какой же я идиот! Да, нет смысла... Можно хоть порезать человека на куски, но пока этот дурацкий портретик цел - он будет жить. Может быть, мучиться, но жить. Интересно, мучился ли Савва? - Хочешь посмотреть? - он задрал рубашку, чтобы я смог увидеть неаккуратные шрамы. Хорошо поработал, ничего не скажешь. - Расквитаться... желаешь? - мне было трудно говорить, влажный ком где-то в груди не давал словам выходит свободно и превращал их в хрип и клокотание. - Хочу, конечно. Я бы мог бросить тебя там догнивать. У тебя-то души нет, насколько я знаю. Савва пальцем потянул за цепочку и с плохо скрываемым презрением посмотрел на то, что заменяло мне эту чертову душу. - И это было бы моим возмездием, - продолжил он. - Как, сможешь сейчас попрыгать? Но я ограничусь лишь этим... Он с размаху впечатал кулак мне в лицо - я лишь бессильно дернулся; потом в грудь, в живот, опять в грудь. Дыхание перебило, влажный ком стал стремительно разрастаться, заполняя собой и машину, и вообще весь мир. Сквозь пульсирующий гул в ушах я услышал чей-то голос: "Эй, хватит, убьешь!" Мне сунули в рот трубку, из нее потекла свежесть. Кислородная маска. Как гуманно, черт подери! Савва потрусил кистью, потом достал из кармана платок, вытер кулак. Бешенство в его глазах постепенно угасало, как угасала в моих жизнь. - Ладно. Сейчас откачаем его, тогда и поговорим, - сказал он в сторону и уставился в окно. Меня вытащили из машины. Коридор... Я помню коридор, белые лампы на потолке. Вокруг - люди в белых халатах. Врачи, значит. Меня опутали трубками, проводами, принялись совать в вены иглы. Всего этого я практически не чувствовал, но постепенно рассасывался ужасный ком в груди. Правда, слабость не проходила. А потом пришел человек, склонился надо мной, посмотрел в глаза. Ощупал мое лицо. Он что-то говорил, но слова пролетали мимо ушей, лишь речь мягко окутывала тело. И я уснул.
      * * *
      Очнулся я уже в палате с таким ощущением, что проспал целую вечность. Зато чувствовал себя на удивление хорошо и легко - так бывает, когда сильно устанешь, а потом вволю выспишься. Впрочем, я, наверное, зря назвал то помещение палатой. Комната, только без обычной мебели. Только стеклянная тумбочка рядом с кроватью и вешалка у дверей. Сквозь большое окно лился солнечный свет. Лился роскошными волнами. Я так засмотрелся, что уже начало казаться: вот-вот и вплывет в комнату на этой волне желтый "Чибис". Под своей правой рукой, прямо на стене, я нащупал кнопку звонка. Может, я и впрямь больной? А если позвонить - войдет симпатичная молодая медсестра... Я позвонил. Но мечта о медсестре развеялась, не успев оформиться: вошел широкоплечий мужик в белом халате. Подозрительн осмотрел меня, хмыкнул и вышел. И вот тогда вошла медсестра. Но не молодая и красивая, а уже околопенсионного возраста и в огромных, слоновых, очках. - Ну, больной, как себя чувствуем? - она села на край кровати и посмотрела на меня сквозь толстенные линзы. - Как чувствуете себя вы, я не знаю, а что касается меня, то нормально, - пробурчал я. Настроение у меня несколько испортилось. - Начинаете капризничать. Но лечению лекарствами это не поддается. Прогулки, свежий воздух... Вид у нее был такой, будто разговаривала сама с собой, а я присутствовал в качестве мебели или, что наиболее вероятно, звукозаписывающего устройства. Странно, она рассуждает о том, какой вид лечения для меня наиболее предпочтителен. Значит, не медсестра это, а врач. Значит, еще не все потеряно! С этой мыслью в голове я перевернулся на бок и снова уставился в окно. Впрочем, примерно через полчаса разглядывание в окне силуэтов птиц мне наскучило. На вешалке висела моя одежда, так что я встал, оделся, подошел к тому же окну. Скорее всего, частная клиника где-то за городом. Очень уж вид типичный, прямо как в книгах - маленький парк с парой-тройкой скульптур, лужайками, белыми дорожками и - главное! - высоченным бетонным забором по периметру. Я позвонил еще раз. Вошла та же дама в слоновых очках, вопросительно уставилась на меня. - Можно я... на улицу выйду? Лицо ее смягчилось. - Можно. И правда, куда я отсюда денусь? Кроме забора наверняка все здесь нашпиговано охраной. Как-то не хочется нарываться на пулю. "У тебя-то и души нет..." Я не придумал ничего лучшего, чем просто сесть на скамейку. Хватит ходить, в ногах правды нет... Лучше осмотреться. Может быть, так можно узнать что-нибудь важное. Странно, но я не заметил ни одного больного. Сама клиника наверняка принадлежит тем, на кого работает Савва и все остальные. Кого же они затаскивают сюда? Смертников? Я посмотрел на закрытые полотнами жалюзи окна. - Вижу, наши усилия не оказались напрасными. Хотя бы частично. Рядом сел Савва. И откуда он взялся, как я мог его не заметить? - Учти, два лучших гипнота чуть было не отдали жизни, когда вытаскивали тебя оттуда, - сказал он. - Но лично мне это по барабану. Я сам прибью тебя, если будет нужно. Это понятно? - Куда уж понятнее. А что такое гипнот? Савва пожевал губами, пронзая меня взглядом. - Слушай меня. Мы ценим хороших сотрудников. Мы щедро благодарим их. Безбедная жизнь - вот, что ожидает тебя, если согласишься работать с нами. Заметь, я не говорю: "На нас". Ну? - Где Федор и Оксана? Савва плюнул. Кажется, я начинаю раздражать его. Интересно, чего я добиваюсь? Чтобы он прострелил мне голову прямо здесь и сейчас? - Разговор сейчас о тебе. - Где Федор и Оксана? - упрямо повторил я. Савва сжал кулак. - Да нет никакого Федора, идиот! И никакой Оксаны тоже! Это все тебе засунули в голову специально, чтобы привести сюда! - А почему нельзя было просто приехать и бросить в машину? сказав эти слова, я почувствовал, как что-то обрушилось у меня внутри. Пришло понимание: ничего не было... Бред... Я так и знал, знал это с самого начала... Савва шумно вздохнул. - Ты был для нас идеальной кандидатурой. Разочаровавшийся в жизни неудачник - жена шлюха, дочь шлюха. Вначале мы хотели просто выбросить кого-нибудь вместо тебя из окна, но гипноты давно сидят без работы. А это недопустимо. Вот мы и решили разыграть небольшой спектакль. С болью в сердце я вспомнил желтые горы, берег с крабом, Катерину. Потом - путешествие на корабле и Чибиса с его плащом. Эти люди профессионалы. Раскопали в душе, чего ей не доставало и подали на блюдечке с голубой каемочкой. При этом обильно полили то ли соусом, то ли сиропом. - Что теперь? - Теперь ты должен согласиться. - А это... - я с удивлением уставился на шею Саввы; ничего там не висело, никаких душ. - Тоже гипноз? - Душа? Конечно. Где ты видел, чтобы душу носили на шее? Тебе нужно время, чтобы подумать? - Какой смысл? Если мне судьбой предначертано принять именно ЭТО решение, то неважно, когда это случится. Я глубоко вдохнул и задержал воздух. Все смешалось. Оказывается, весь тот мир, полный дивных красок и мелодий, вертелся вокруг меня одного. Я пришел туда по чьей-то прихоти. И по его же прихоти все рухнуло, рассыпалось кровавым песком. Как я могу забыть это?.. - Нет! - Нет? - Савва удивленно уставился на меня. - Ты что, не понял? У тебя сейчас два варианта выбора: жизнь или смерть. Да - жизнь, иначе смерть. - Я понял. Нет. Савва замолчал, а я поднял лицо к небу. Остается только ждать приведения приговора в исполнение. - Знаешь, - Савва кашлянул, так что я услышал в его голосе новую для меня нотку неуверенности. - Знаешь, какой спектакль разыграли в свое время для меня? Создали мир, в котором нет даже намека на насилие. Там ни у кого не хватило бы жестокости даже на то, чтобы отпустить шутливую оплеуху. Я ведь был на войне. На самой, пожалуй, жестокой из всех войн... На одной из самых жестоких. Сначала - Афганистан, куда я попал еще мальчишкой по меркам взрослых. Сколько мне там было?.. Лет двадцать, может, чуть больше... Я до сих пор помню, как умирал мой друг. Он был на полтора года младше, его дома ждали родители, десятилетний брат и девушка. Он был таким веселым... и он до самого конца не верил, что все то происходило на самом деле... Мои руки так тряслись, что шприц постоянно выпадал из пальцев. Я пытался сделать ему укол, но ничего не выходило и я в кровь искусал губы, пока, наконец, проткнул иглой кожу. Но... было уже поздно. "Это не может произойти со мной, - говорил он, - с кем угодно, только не со мной, это все... понарошку". Я, помню, чуть не умер, услышав это слово. А когда его взгляд уже остекленел, он произнес: "Наверное, я подхватил какую-нибудь заразу и брежу. Сделайте мне промывание и дайте антибиотиков". И умер. Я выжил. Ты себе даже представить не можешь, как это страшно. И вернулся домой, но там натолкнулся на глухую стену. Потом была Чечня. Туда я пошел уже по собственному желанию, потому что ничего не хотел больше, чем отомстить проклятым ублюдкам. ОНИ построили для меня мир, в котором нет насилия, и я сломался. - Ты убьешь меня? - спросил я после долгого молчания. Савва откинул полу пиджака, вынул пистолет из кобуры, протянул его мне. - Убей лучше ты меня. Тебе все равно нечего терять. Я почти всю жизнь пытаюсь задавить в себе эти воспоминания. Но роднику суждено найти выход на поверхность. И он уже нашел его. Знаешь, я вот сейчас сижу и думаю, что живу совершенно зря. Я не посадил дерева, не построил дома, у меня так и не было детей. Я не написал книги и не нарисовал картины. Зачем я живу? И тут еще пришлось вспоминать все это... А это, знаешь, невозможно... Эта рана не заживает. Как ты думаешь, смогу я жить дальше? Смогу, но что это будет за жизнь?