Кэтрин КОУЛТЕР
      ХОЗЯИН ВОРОНЬЕГО МЫСА
      ТОМ 1
      Анонс
      На невольничьем рынке древнего Киева молодой викинг покупает мальчика-раба и его старшую сестру, которая, выдавая себя за юношу, сумела сохранить невинность и достоинство. Они попадают во владение викинга, где между прекрасной рабыней и ее хозяином вспыхивает чистая и светлая любовь...
      Глава 1
      Рынок рабов в Каган-Русе, Киев, 916 г.
      "На рынке, где продают рабов, всегда так мерзко пахнет", - подумал Меррик. Хорошо, что день только начался, еще прохладно, и легкий ветерок, поднимающийся от Днепра, обвевает десятки давно немытых тел. Стоял июль: Вода вдоль берега текла ровно и спокойно, вернувшись в широкие берега Днепра, ледяные поля окончательно растаяли и сошли еще месяц назад. Весенний разлив утих, и река очистилась.
      Солнце только вставало над Киевом, яркий золотой отблеск ложился на бесконечную череду бесплодных холмов к востоку от города. Вонь от заношенной за зиму одежды и неухоженных тел не коснется чуткого нюха вплоть до полудня даже здесь, на рабовладельческом базаре. Если что и может сейчас оскорбить, человеческие чувства, так это зрелище людского несчастья, но в подобном месте ничего другого и не ожидаешь увидеть, все вроде бы к этому привыкли.
      Меррик Харальдссон расстегнул тяжелую серебряную пряжку и высвободил ее острое жало из мягкого бобрового меха шубы. Перебросив шубу через руку, он направился к кругу, где расставили рабов. Меррик только что сошел со своего судна "Серебряный ворон", оставив ладью у длинного деревянного причала перед самыми воротами Киева. Теперь Меррик уже не обливался потом, хотя ему и пришлось взобраться на крутую горку, к тому же он спешил, чтобы прийти на рынок как можно раньше и выбрать для матери подходящую рабыню, иначе, того гляди, лучших раскупят и останутся лишь больные да неказистые.
      Рынок вынесли за пределы Киева. Ему дали имя "Каган-Рус" - так звали правителя города, - поскольку налоги с каждой покупки шли прямиком в объемистые карманы этого князя. Меррик обернулся к Олегу. Они росли вместе, дерзкие, отчаянные мальчишки, рвавшиеся во всем обогнать старших братьев, построить ладью для торговых и боевых походов, накопить серебра, разбогатеть настолько, чтобы обзавестись собственной усадьбой и когда-нибудь, в далеком туманном будущем, о котором они не слишком-то и задумывались, стать еще более могущественными и именитыми хозяевами, чем их отцы и старшие братья-наследники.
      - Я выберу рабыню, и мы сразу вернемся на корабль. Приглядывайся к ним внимательно, Олег, я не хочу привезти матери какую-нибудь неряху, но мне ни к чему и этакая быстроглазая девица, которая вздумает подвергнуть испытанию супружескую верность моего отца. Он уже тридцать лет не заводил наложниц, не надо менять добрые привычки.
      - Стоит ему только глянуть с интересом на другую женщину, и твоя мать размозжит ему голову, сам понимаешь.
      Меррик ухмыльнулся:
      - Моя мать - женщина сильная и решительная, но надо ведь подумать и о жене брата. Сарла - девушка тихая, застенчивая, и любая умная женщина сможет взять верх над ней, даже рабыня.
      - Твой брат ненасытен, ему даже необязательно, чтобы женщина была красива. Вот Кейлис, бесспорно, хороша собой, хотя ее сыну уже около десяти, а Мегот, которую он тоже частенько затаскивает к себе в постель, просто пухленький цыпленок, у нее все три подбородка трясутся, когда она хохочет.
      - Верно, верно. Не забыть бы ничего перед покупкой. Матери нужна преданная рабыня, которая слушалась бы только ее. Мама хочет научить ее прясть - у нее-то самой уже болят суставы, и эта работа ей в тягость. Роран говорил мне, что сегодня с утра на рынке будет из чего выбрать, вчера привезли новых рабов из Византии.
      - Да-да, из огромного золотого Миклагарда. Как бы я хотел сплавать туда, Меррик. Говорят, это самый большой город, какой только есть на земле.
      - Трудно поверить, что там и вправду живет полмиллиона человек. Надо нам в будущем году построить ладью покрепче, ведь ниже Киева течение и прибой ужасно свирепые. Там семь быстрин, одна другой хуже, волоком идти тоже опасно: по всему течению Днепра расселились дикие племена - только и ждут, когда гребцы выйдут на сушу протащить ладью мимо порогов. А мы лучше присоединимся к какой-нибудь торговой флотилии, и тогда нам сам черт не страшен. Я не собираюсь рисковать жизнью лишь ради того, чтобы выйти к Черному морю и поглазеть на Миклагард.
      - Неужели? - Олег теперь откровенно смеялся. - Ты переговорил с другими купцами, ты все продумал, верно, Меррик?
      - Ну да, я готовлюсь к такому путешествию. Но пока что мы с тобой, Олег, разбогатели, торгуя в Бирке и Хедебн, поскольку там нас знают и готовы иметь с нами дело. За ирландских рабов мы выручили намного больше серебра, чем я рассчитывал. А в нынешнем году мы нажились, продавая лапландские шкуры в Старой Ладоге. Помнишь того человека, который забрал у нас все гребни из оленьего рога? Он сказал мне, что у него в доме очень много женщин, и все они требуют такие гребни, он говорил, что разорится из-за их волос. Так что поездку в Миклагард мы отложим до следующего года. Наберись терпения, Олег.
      - Что я слышу? Да ведь ты сам туда рвешься, Меррик!
      - Ничего, переживу. Когда вернемся домой, будем богаче, чем наши отцы и братья. Мы сколотили целое состояние, друг, и нам теперь никто не указ.
      - Не забудь и про тот изумительный голубой шелк из Халифата - во всяком случае, старый Фиррен говорил, что его привезли прямиком из Халифата.
      - Старый Фиррен и соврет - недорого возьмет, но ткань и вправду прекрасная.
      - Тебе по душе даже его ложь. Шелк - твоей невесте, так? Теперь заведешь собственное хозяйство, а, Меррик? Или думаешь поселиться вместе с женой у ее родителей?
      Меррик нахмурился в раздумье. Зимой отец затеял переговоры с Торагассонами, не удосужившись даже поинтересоваться мнением сына до того дня, как родители договорились между собой. Меррик был едва знаком с семнадцатилетней Леттой, он сердился на отца за то, что тот так своенравно распорядился его судьбой, - ведь Меррику, как никак, уже стукнуло двадцать четыре года. Но спорить с отцом он не стал. Девушка казалась милой, тихой, приданое за ней значилось изрядное. Надо будет повнимательней приглядеться к ней и решить. Вот только если Меррик возьмет в жены Летту, то придется оставить усадьбу отца, где поселился старший из его братьев, Эрик, со своей женой, тихоней Сарлой. Они уже два года как женаты, усадьба после смерти стариков останется им. У них, разумеется, будет много детей, и вскоре не хватит места для всех людей, принадлежащих отцу и Эрику. А если там в придачу начнут толпиться дружинники и рабы Меррика?!
      Меррик печально покачал головой. Ему не хотелось покидать родной дом, но, женившись, он обязан будет куда-то уехать со своей женой, в Вестфольде уже не осталось земли, пригодной для вспашки. Средний брат, Рорик, нашел себе Соколиный остров у самого побережья Британии и живет там припеваючи. Все так, но вот бы еще хоть ненадолго задержаться дома... Меррика даже не радовала Мысль о том, что он накопил вполне достаточно серебра, чтобы обзавестись собственным домом.
      - Усадьбу и жену надо выбирать осмотрительно, - сказал он Олегу.
      - Мой отец вечно твердит эти слова, но почему-то, когда их произносит, подмигивает мне. Может, он намекает, что пора уже освободить его дом?
      ***
      В яме - так это называлось - собралось не менее восьмидесяти рабов, обоего пола и самого разного возраста. Одни держались гордо, расправив плечи, но многие словно оцепенели, повесив головы, понимая, что сейчас должно произойти, и, верно, каждый взывал к своим богам в слабой надежде попасть к доброму хозяину.
      Меррик медленно прошел вдоль рядов. Молодых женщин отогнали на одну сторону, старух выстроили позади них, мужчины и мальчики оказались на другом краю ямы. Их караулили стражи с бичами в руках - бдительные, неусыпные, молчаливые и грозные, хотя никакой нужды в них не было. Рабы не могли сопротивляться. Их успели сломить раньше, когда они попали в плен во время грабительского набега, иные потеряли свободу еще несколько десятков лет назад или даже родились рабами.
      Меррик давно привык к этому зрелищу - еще мальчиком он ездил вместе с отцом в Йорк покупать людей. Ничего нового не увидел он и в Киеве, правда, здешний базар производил не столь омерзительное впечатление и меньше вонял, поскольку день только начинался, от реки доносился прохладный свежий ветерок. Не то что в Йорке, где саксы пахли не лучше своих рабов и нельзя было продохнуть от смрада. А тут можно дышать свободно и выбирать не торопясь.
      Среди девушек было много хорошеньких, некоторые даже успели умыться. Родились они в разных краях: одни привлекали внимание желтоватым цветом кожи, косым разрезом глаз и невероятно густыми черными волосами, очень длинными и совершенно прямыми, эти девушки казались хрупкими, они стояли понурившись. Из Самарканда привезли рыжеволосых и блондинок, еще откуда-то - крепко сбитых и очень высоких девиц, а Булгар поставлял коротышек с квадратным туловищем и словно обрубленными ногами.
      Одна девушка приглянулась Меррику, но он тут же понял, что она чересчур хороша: по ее плечам струились волосы цвета бледного золота, как и у соплеменников Меррика, у нее была чистая бледноватая кожа, изящное гибкое тело. Меррик почувствовал на миг укол желания и туг же покачал головой. Нет, для его матери такая рабыня не годится. Если он сам не овладеет ею, то старший брат сумеет прибрать к рукам красавицу. Меррик не хотел поставлять еще одну наложницу своему брату Эрику. В отличие от Эрика он замечал, как огорчается Сарла, когда ее супруг очередной раз покидает брачное ложе, чтобы забраться в постель к какой-нибудь из своих женщин. Надо подыскать девушку с милым личиком, но не слишком хорошеньким, лучше даже просто приятным и простым. Меррик вспомнил, что брату не нравятся худышки, и начал выискивать женщин покостлявее, с запавшими щеками. Наконец он отобрал трех более-менее подходящих рабынь и обернулся к распорядителю аукциона, Валаи, чтобы заключить с ним сделку. Ему пришлось дожидаться, пока Валаи не закончил переговоры со шведским купцом, от которого несло гнилой рыбой и застоявшейся похотью. Даже называя цену, этот человек как-то непристойно подвизгивал, и Меррик припомнил, что уже видел его накануне, когда дюжина приезжих собралась в доме торговца, промышлявшего женским мясом. Он предоставил девушек каждому гостю, и все они по очереди на глазах присутствующих раздевали рабынь и овладевали ими на длинной деревянной скамье, тянувшейся вдоль внутренней стены большой залы. Меррик тогда тоже ощутил прилив желания и рассчитывал, что из оставшегося десятка девиц какая-нибудь в свою очередь достанется ему. Но тут шведский купец навалился на одну из девушек, она не шевелилась под ним, закрыла глаза, словно умирая, а жирный швед пыхтя, колыхая огромным брюхом, протискивался в нее, пока не изверг семя в покорное тело рабыни. Девушка так и не открыла глаза, однако Меррик видел, как у нее из-под ресниц по лицу ползут слезы. Он сразу же поднялся и вышел.
      Отвернувшись от толстого купца, Меррик бросил равнодушный взгляд в сторону тесно сгрудившейся группы мальчиков и замер. Он сам не понимал, почему из всей массы рабов вдруг выбрал именно этого, но, раз увидев его, уже не мог отвести глаз. Мальчику, вероятно, было лет двенадцать, во всяком случае, не больше тринадцати. Такой тощий, просто больно смотреть на ободранные локти; оба тонких запястья Меррик мог бы без труда обхватить двумя пальцами; узкие изящные ладони. Ноги, обнаженные ниже коленей, тоже были очень худыми, но среди пятен грязи и старых шрамов проступала ослепительно белая кожа с узором голубоватых вен. Мальчик выглядел плохо, скорее всего, он умрет, если только новый хозяин не подкормит его. Наверняка с ним обращались на редкость безжалостно. Одет он был в лохмотья и укрыт рваной вонючей шкурой.
      Впрочем, какое до этого дело Меррику? Этот мальчик - раб, сейчас его продадут, быть может, жестокому человеку, а возможно, такому, который позволит ему однажды откупиться и обрести волю. Такое тоже случается, если повезет. Меррика это вовсе не должно касаться. И все же в мальчике таилось нечто, что никак не отпускало Меррика, не позволяло ему отвести взгляд. Наконец он заставил себя отвернуться. Нынче же утром он собирался покинуть Киев, а дел еще оставалось немало. Меррик уже хотел уйти, но тут мальчик внезапно поднял глаза - и их взгляды встретились.
      Глаза были серо-голубые. Сам по себе такой цвет глаз вполне обычен, тем более для норвежцев, но похожего оттенка Меррик не встречал никогда. Серый цвет мог поспорить с окраской дорогого оловянного сосуда, который мать Меррика получила в свадебный дар от его отца, а темная голубизна этих глаз затмевала зимнее море. Несмотря на грязь, покрывавшую мальчика с ног до головы, Меррик снова залюбовался ослепительной белизной его кожи. Темные брови выгибались изысканной дугой, но засаленные, перепачканные волосы слиплись, спутались так сильно, что Меррик не сумел определить их истинный цвет. В общем, в мальчике не было ничего особенного, кроме глаз, но взгляд его удерживал Меррика на месте. Глаза невозможно запачкать, как волосы. Глаза свободного человека отражают его мысли, а взгляд мальчика казался пустым, равнодушным, покорным, какой и бывает у рабов. Но вдруг в его взгляде произошла внезапная перемена, эти глаза уже не казались пустыми, они стали холодными, дерзкими, в них промелькнула искра вызова - за такой взгляд мальчика однажды могут забить насмерть, если он не научится скрывать свои чувства. Искра не гасла, глаза разгорались гневом, необузданным гневом, яростью, ненавистью - Меррик, потрясенный, так и не смог отвести свой взгляд. Но через секунду взор мальчика угас, ярость и страсть вновь спрятались под пелену безнадежности, мальчик, видимо, вспомнил, что его удел - жизнь раба, и ему, наверное, не уйти от этой доли до самой смерти. Меррик видел, как юный раб принуждает себя к покорности, ему показалось, что мальчик гибнет у него на глазах и примиряется со своей участью.
      Меррик потряс головой, отгоняя наваждение. Раб, всего-навсего раб, никто и ничто. Неважно, был ли он захвачен во время набега на какую-нибудь жалкую деревушку или похищен из богатого дома. Сейчас Меррик уйдет с рынка и никогда уже больше не увидит этого мальчишку. Он забудет о нем в ту самую минуту, когда его рука ляжет на кормило, ладья выйдет в открытое море, и ветер, надувая паруса, коснется его лица. Олег потянул Меррика за руку, и тот повернулся, чтобы оценить очередную рабыню.
      За спиной Меррика раздался болезненный вскрик. Тот самый швед, жирный купец, которого Меррик видел накануне, завершив очередную сделку с Валаи, ухватил мальчика за руку и потащил из ряд рабов. Купец кричал, что ему пришлось выложить чересчур много серебра за маленького грязного раба, так что пусть он заткнется, не то пожалеет. Однако сопротивлялся и кричал не только мальчик, гораздо громче и жалобнее плакал малыш, намертво вцепившийся в его руку. "О боги, - подумал Меррик, - у мальчика есть братишка, а этот человек купил только одного - старшего".
      Малыш пронзительно, истошно кричал, он был так жалок, что глубоко в душе Меррика сжалась, готовясь вот-вот сорваться, какая-то пружина. Он шагнул вперед, но тут толстый купец ударил мальчика, который все прижимал к себе брата. Затем швед изо всей силы пнул малыша. Мальчик упал на землю и обреченно застыл, свернувшись, тихонько всхлипывая. Неожиданно старший ударил своего хозяина, и хотя удар вышел не слишком сильный, но метил он в жирный живот негодяя, так что, наверное, сумел причинить ему боль. Купец занес было кулак для ответного удара, однако, подумав, опустил руку. Он выругался, перебросил мальчишку через плечо, словно мешок, и двинулся прочь.
      Младший поднялся, ощупывая ушибленный бок, и остался стоять, уже не плача, бессмысленно глядя вслед брату. Меррик почувствовал вдруг, что этого он вынести не в силах. Тугая пружина внутри него распрямилась. Нет, этого он стерпеть не может, этого он не допустит.
      - Жди меня здесь, - приказал он Олегу. Опустившись на колени перед малышом, Меррик осторожно обхватил широкой ладонью подбородок ребенка и приподнял его лицо. Слезы все еще струились по перемазанному личику, оставляя белые дорожки посреди покрывавшей щеки мальчика грязи.
      - Как тебя зовут? - спросил Меррик. Малыш громко всхлипнул. Он уставился на Меррика, страх настольно искажал его черты, что Меррик поспешил успокоить его:
      - Не бойся, я не причиню тебе зла. Назови свое имя.
      Мальчик ответил отчетливо, в его речи слышался лишь слабый акцент:
      - Меня зовут Таби. Этот толстый увел... - Тут его голос замер, он поглядел на Меррика, и слезы снова хлынули из его глаз. Малыш сотрясался от рыданий. Меррик видел ужас, один лишь ужас в его глазах и готов был зарычать от ярости, словно волк, однако сдержался - не хватало еще напугать мальчонку.
      Медленно, тихо он произнес:
      - Как зовут твоего брата?
      Малыш опустил голову, не желая отвечать.
      - Это ведь твой брат?
      Мальчик только кивнул, больше ничего. Он был очень напуган. Меррик не сердился на него за это. Он поднял голову, но толстый купец уже ушел со своей добычей. Меррик снова взглянул на опущенную голову, на тонкие вздрагивающие плечики. Он прекрасно знал, что ждет ребенка, который попал в рабство и остался без защиты. Большинство таких детей умирает, а тех, кто выживет, ждет судьба горше самой смерти. Меррик не хотел, чтобы этот малыш умер. Он взял его за руку, ощутил хрупкие косточки, которые мог бы переломить легким усилием, как сухую ветку. Сердце Меррика сжалось. Малыш выглядел получше, чем его брат, и Меррик понял: старший отдавал младшему свою еду.
      - Ты пойдешь со мной, Таби. Я заберу тебя отсюда. Ты должен мне верить.
      В ответ мальчик только задрожал, но не поднял голову и даже не шелохнулся.
      - Я знаю, ты не можешь так сразу поверить мне. Пойдем, Таби. Клянусь, я не причиню тебе зла.
      - Мой брат, - прошептал малыш и поднял взгляд "на Меррика. Отчаяние в его глазах на миг сменилось надеждой. - Мой брат - его увели. Что с ним будет?
      - Пойдем, - ответил Меррик, - доверься мне.
      Он двинулся прочь от плотной цепочки рабов, крепко сжимая в своей огрубевшей ладони ручонку мальчика. Меррик знал, что сможет выкупить малыша за несколько серебряных монет - так оно и вышло. Переговоры с Валаи, косоглазым коротышкой, которого природа наделила острым и беспощадным умом, вышли недолгими. Валаи бывал жесток только по необходимости и охотно давал покупателю вполне бескорыстный совет, если это не вредило его торговле. Меррику он сказал:
      - Я вижу, ты не из тех, кому нравятся мальчики, значит, никакого удовольствия малец тебе не доставит, только хлопоты причинит.
      - Верно, но мне все равно. Я беру его.
      - Кто-нибудь другой мог бы купить его, и он рос бы в неге, служа только наслаждению своего хозяина. Совсем не плохой удел для таких, как он. Иначе его ждет смерть.
      Меррик ничего не ответил, его пожирал гнев. Конечно, лучшая судьба, на какую может надеяться этот малыш, - каждый день подвергаться насилию, а потом пройти специальную выучку, чтобы угождать мужчинам, гнусным арабам, которые заставляют оба пола служить своей похоти. А когда Таби вырастет и лишится мальчишеской прелести, его пошлют работать в поле, и там он наконец умрет. Меррик не мог смириться с этим. Он еще раз посмотрел вниз, на склоненную головку Таби. Нет, такого он не допустит. Потом он решит, что делать с малышом. Пока что он расплатился за Таби н отправился искать Олега.
      Вероятно, Олег принял его за сумасшедшего, однако вслух ничего не сказал, только поглядел на мальчишку, ухмыльнулся и закивал, потирая руки. Олег обожал приключения. Меррик догадался, что Олег рассчитывает принять участие в какой-то необычной затее. "Вполне возможно, что его ожидания сбудутся", подумал Меррик.
      Глава 2
      Траско, богатейший из купцов, торговавших в Киеве мехом, одинаково гордился и качеством поставляемого им горностая, и умением точно распределять взятки. Глядя на приобретенного утром мальчика, Траско сумрачно ухмылялся и кивал в такт собственным мыслям. Он перебросил кнут своему рабу. Клив тоже пристально смотрел на узкую, залитую кровью спину, тощее, содрогавшееся в муке тело.
      Излишняя дородность не позволяла Траско присесть на корточки, он ограничился тем, что слегка нагнулся (пыхтя даже от этого несложного движения) и произнес:
      - А теперь, парень, запомни: малейшее непослушание, малейшее промедление, когда я прикажу тебе что-нибудь сделать, - и я сдеру с твоего аппетитного зада и кожу, и мясо. Ты понял меня?!
      Мальчик наконец-то кивнул. Траско успокоился и почувствовал некоторое облегчение: он выложил немалую сумму за мальчика и ему вовсе не хотелось сразу же забить его насмерть, однако должен же он проучить его за тот удар в живот, который раб нанес ему посреди рынка. Теперь мятежный дух сломлен. Траско удовлетворенно выпрямился. Все в порядке. Несколько недель придется откармливать звереныша, но потом он окупится, еще как окупится. Траско поделился своими планами с Кливом:
      - Я подарю мальчишку сестре Каган-Руса, старой Эфте. Она любит шустрых мальчишек, этот будет как раз в ее вкусе, когда мы его отмоем и набьем ему брюхо едой. Она сумеет поразвлечься с ним, а если он покажется ей строптивым, что ж, она выколотит из него дерзость и при этом тоже изрядно повеселится.
      - Ага, - ответил слуга Траско, поглядывая на кнут. Больше он ничего не прибавил, потому что ему не хотелось самому отведать кнута, а кто может знать, как повернется настроение Траско.
      - Я догадываюсь, о чем ты думаешь, - продолжал Траско, по-прежнему внимательно осматривая новую покупку. - Ты думаешь, что этот щенок ни на что не годен и, даже когда его отмоют, так и останется жалким щенком. Но я-то человек опытный, я сразу заметил, что у мальчишки лицо тонкое и сам он очень складный. Только посмотри на его ладони и ступни - какие они узкие, длинные. Да уж, в этих бледных жилах течет благородная кровь, он не от рабов родился. Малый не простой, и я сумею выгодно пристроить этот товар. Присмотри за ним, промой ему спину, смажь тем зельем, которое мать прислала мне из Багдада, чтобы не образовались рубцы. Нет, пока что брось его, пусть лежит в грязи и в этих лохмотьях. Пусть валяется в грязи за то, что посмел поднять на меня руку, да еще на глазах у всего рынка, - многие смеялись, даже Валаи. Если к утру он научится тебя слушаться, тогда и вымой его.
      Клив кивнул. "Бедный малыш", - пробормотал он про себя.
      Траско направился к дверям, рассуждая на ходу:
      - Старой Эфте понравится бельчонок. Я говорил тебе, что своим мальчишкам она дает клички по названиям животных? Если мы приучим его откликаться на имя "бельчонок", ей это, наверное, придется по душе, и она щедрее наградит меня. Я пришлю ему еду - немного похлебки, совсем чуть-чуть, не то он выблюет себе все кишки. Ты накормишь его, Клив, и будешь кормить часто, но помалу.
      Клив еще раз кивнул, а когда его хозяин вышел из маленькой комнаты, тотчас обернулся к мальчику. По крайней мере, паренек не будет служить мужским утехам, а это уже кое-что. В юности Клив подвергался насилию почти каждый день в течение двух лет, пока его не перепродали женщине со светлыми, почти белыми волосами, прекрасной, точно христианский ангел, только вовсе не такой доброй. Невольно Клив коснулся пальцами кривого шрама, изуродовавшего его лицо. А потом Клива вновь купил мужчина, но, слава богам, Траско не интересовался мальчиками. Он был жесток, но Клив хотя бы избавился от унижения. Порой хозяин даже проявлял щедрость - прошлой зимой он отдал рабу ветхую бобровую шкуру, защиту от мороза.
      Клив опустился на колени и тихо спросил:
      - Ты меня слышишь?
      - Да.
      - Я знаю, тебе очень больно. Траско любит поработать кнутом, хотя его мать запрещает ему бить рабов, так что Траско принимается за дело, только когда старуха уезжает к своей семье в Халифат. Тебе не повезло: сейчас ее нет дома. Траско запретил до утра купать тебя и снимать с тебя эти лохмотья. Я не могу ослушаться его, но по крайней мере я промою тебе спину и принесу мазь, о которой он говорил. Скоро он пришлет тебе еду, чтобы ты начал жиреть.
      - Я знаю, о чем он говорил.
      - Тогда я не стану повторяться.
      - И не надо. Я вовсе не бельчонок. Хозяин твой - просто дурак, жирный урод, вот он кто.
      - Звериную кличку тебе даст старая Эфта. Траско только старается подобрать тебе имя прежде, чем это сделает она.
      - Оба они старые идиоты. Клив нахмурился: мальчик по-прежнему держался вызывающе, Траско этого не потерпит.
      - Ты слышал, что Траско говорил о Каган-Русе?
      - Ну да, он хочет подарить меня его сестре. А кто такой Каган-Рус?
      - Ты что, совсем ничего не знаешь? Это же владыка Киева. Он очень богат, а старая Эфта еще богаче, поэтому князь ее ненавидит, но она может заставить его поступать так, как она хочет. Когда она им довольна, то говорит ему - ты мой славный бычок, а если решит его поддразнить, зовет жучком болотным. Траско хочет, чтобы меха, и особенно горностай, Эфта покупала только у него, потому что она берет много товара. Она очень толстая женщина, даже толще, чем Траско. Он подарит тебя ей, чтобы поправить свои дела.
      - Ты хорошо рассмотрел меня? Голос мальчика звучал необычно, но Клив в ответ сказал только:
      - Ну да, выглядишь ты плоховато, но, когда ты раскормишься, станешь куда лучше, по крайней мере, Траско на это рассчитывает. Я надеюсь, когда смоется вся грязь, ты не окажешься уродцем.
      - Еще как окажусь. Клив нахмурился сильнее:
      - Тебя уже довольно били, а ты разговариваешь со мной так, словно я не могу сделать тебе ничего дурного. Я же раб Траско. Ты глупо ведешь себя.
      Мальчик промолчал.
      - Вот и хорошо, - похвалил его Клив, - учись держать рот на замке, и я позабочусь о тебе, Траско привык к тому, чтобы все его прихоти тут же исполнялись.
      - Скоро он лопнет от обжорства.
      - Возможно, только тебе вряд ли доведется это увидеть. А теперь дай-ка мне посмотреть твою спину. Не дергайся. Знаю, что больно, но я хочу отнести тебя на кровать.
      - Хорошо бы, правда, я и шелохнуться не могу. Клив протянул руку и осторожно коснулся мальчика, повернул его лицом к себе. Он увидел, что от боли лицо юного раба стало совсем бледным, почти безжизненным, хотя в глазах вместо покорности, которой его учили, по-прежнему жила неукротимая ярость. Клив так же осторожно приподнял мальчика, поставил на ноги и почти что волоком потащил к узкой постели. Там он бережно уложил его на бок и замер, вглядываясь в щуплую фигурку. Очень тихо Клив произнес:
      - У тебя грудь...
      Девочка не ответила ему, даже не попыталась запахнуть на груди обрывки рубахи. От боли она и вправду не могла пошевелиться.
      - Как тебя зовут?
      - Ларен.
      - Странное имя, и слова ты произносишь не совсем обычно. Объясни мне, зачем ты притворялась мальчиком? В здешних местах мальчиков насилуют так же часто, как и девочек. Ладно, я постараюсь помочь тебе. Конечно, я ничего не скажу Траско, но он и сам скоро обо всем догадается, и тогда мне солоно придется за то, что я скрыл от него, кто ты.
      - Да, - подтвердила девочка и до крови закусила губу.
      Клив отодрал прилипшие к ее спине ошметки старой вонючей шкуры и начал аккуратно промывать раны, оставленные кнутом.
      - Спасибо, - сказала вдруг она.
      Клив только фыркнул, полагая, что ведет себя глупее, чем тот, кто вздумал бы нагишом сражаться с морозом, однако душа у раба была добрая, и он вздрагивал, будто от собственной боли, всякий раз, когда судорога пробегала по телу девочки. Вымыв начисто больную спину и покрыв ее густым слоем белой мази, Клив выпрямился и наказал Ларен:
      - Лежи тихо. Я принесу тебе поесть. Траско не велел давать тебе много похлебки, чтобы у тебя кишки не лопнули после того, как ты столько дней голодала.
      - Знаю, - ответила она, - я слышала, что он говорил.
      Больше девочка ничего не сказала, молча выжидая, пока Клив покинет маленькую комнату. Тогда она огляделась. Чистая комната со свежевыбеленными стенами. Она больше привыкла к темным деревянным помещениям, где сидели нарядно одетые люди и пахло благовонными свечами. Это что-то новое, белизна смотрелась здесь очень странно. В комнате стояла только одна кровать, та самая, на которой она лежала, рядом с кроватью - небольшой стол, на столе свеча. Высокое окно украшала меховая занавесь, днем ее отдергивали, и сейчас в комнату, на радость Ларен, струился ясный солнечный свет. Глядя на веселый луч света, девушка гадала, какая участь постигла Таби, стараясь хоть на минуту забыть о слишком хорошо ей известном ответе на этот вопрос. Боль когтями рвала ее спину, но иная, сильнейшая боль сдавила грудь Ларен: она не сумела спасти Таби. Ларен давно уже не была наивной девочкой и знала, что ждет ребенка, оставшегося в невольничьей яме: он умрет. Она не раз видела, как умирают такие дети. Или же дикие, чуждые привычных ей нравов люди купят его, чтобы позабавиться, пока не прискучит. В любом случае Таби обречен.
      Ларен не плакала. Слезы остались в далеком прошлом, в прошлом, которое ей казалось теперь смутным, поблекшим, размытым, даже самые яркие его черты быстро, очень быстро стерлись под гнетом голода, унижений и яростной борьбы за жизнь Таби. "Быть может, пришла пора покончить со всем этим, нет смысла сопротивляться", - думала Ларен. До сих пор она держалась ради Таби, твердила себе, что обязана беречь свою жизнь, чтобы сохранить жизнь мальчику. Ей приходилось нелегко - ненависть к тем, кто обрек ее на эту жизнь, по-прежнему сжигала все внутри, мысль о мести пылала столь же ярко, как в самом начале, и, казалось, больше никаких чувств в душе Ларен не могло уцелеть. Но с ней оставался Таби, ее маленький братишка, и душа Ларен продолжала жить, и потому ее решимость никогда не слабела. Если бы Таби не было с ней, если бы он не нуждался в защите, если бы Ларен не знала, что ее смерть означает неминуемую гибель Таби, она давно бы сдалась, закрыла глаза и умерла. А теперь кончено Таби умрет. Однако умрет он еще не сейчас, не сразу. Если Таби сегодня никто не купил, то он ночует в тесной грязной хижине, примыкающей к невольничьему рынку. Мальчик совсем один, голодный, напуганный. Ларен знала, что брат надеется только на нее, но сглупила: при всех ударила Траско, и новый хозяин излупцевал ее кнутом. Теперь она лежит беспомощная, как новорожденный щенок, и даже на спину перевернуться не может. Ладно, щенок и то лучше, чем бельчонок. При этой мысли Ларен покачала головой и начала приподниматься на локтях. Резкая боль пронзила спину, обвилась вокруг груди, Ларен задохнулась, почувствовав, что ей и дышать больно, однако она стерпела эту муку и продолжала подниматься. Просто удивительно, как легко она переносит теперь то, что раньше могло бы сразу убить ее. Неужели это она была когда-то такой нежной, ранимой и слабой?
      Страшно хотелось есть. Ларен почуяла аромат крепкой бараньей похлебки еще прежде, чем услышала шаги Клива. Рот ее мгновенно наполнился слюной.
      - Лежи как лежишь, я подложу подушку под грудь, чтобы ты могла приподнять голову.
      Ложку за ложной Клив скармливал ей горячую похлебку. Ларен ощущала тепло пищи не только во рту и горле, но и в желудке. Голова слегка закружилась от непривычного ощущения сытости, все тело согрелось и словно вновь набралось сил. Однако Ларен понимала, как обманчиво это состояние, она знала, что ее слишком много испытавшее тело подведет при малейшем усилии. Она ела и ела, пока не показалось дно миски, и только тогда подняла взгляд на Клива:
      - Еще!
      Он покачал головой:
      - Нельзя, тебя стошнит. Траско в таких делах разбирается.
      - Что он понимает в этом? Выглядит он так, будто всю жизнь ест не переставая. - Она продолжала спорить, хотя знала: Траско прав, но желудок Ларен испытывал такое наслаждение, что она хотела непременно получить добавку, пусть потом ей придется извергнуть все съеденное.
      - Теперь поспи, и тебе станет лучше.
      - Который час?
      - Полдень.
      - Ты очень уродлив, Клив. Что случилось с тобой?
      На миг он замер, потом рассмеялся резким скрипучим смехом - похоже, этот человек давно отвык веселиться.
      - О, это чудесная история, одна из тех, внимая которым женщины плачут, а мужчины сжимают кулаки от зависти. Да, это великолепное приключение, при одной мысли о нем душа моя поет.
      - Прости, я обидела тебя. Тебя кто-то ударил по лицу, когда ты был еще мальчиком?
      - Вот именно, малышка, ты очень сообразительна. А теперь спи.
      - Зато у тебя красивые глаза. Один золотой, другой синий. В наших краях сказали бы, что твой отец - сам дьявол.
      Ухмыляясь, он помог ей укрыться:
      - Будь дьявол моим отцом, я не служил бы Траско. Я стал бы могучим человеком и правил бы всем Киевом. А так - самая обычная жизнь. По крайней мере, брюхо набито едой и ребра не торчат наружу. Поглядеть на тебя сейчас, так ты куда уродливей, чем я.
      - И пахну гораздо хуже.
      - Да уж! - Клив задержался еще на минутку, потирая рукой подбородок:
      - Тебе очень больно?
      - Уже легче. Мазь и вправду волшебная.
      - Мать Траско ведьма, ее даже арабы боятся. Она может поехать, куда захочет, и никто не посмеет остановить ее.
      - Ты очень добр ко мне. Если бы не шрам, я бы назвала тебя красивым. Волосы у тебя золотые, словно у бога, и сложен ты прекрасно.
      - Что ж, малышка, тут ты тоже права. Веди себя смирно. Траско велел мне присматривать за тобой. Ты не похожа на других рабынь. Должно быть, Траско угадал: ты родилась от благородных родителей, верно? В твоих жилах течет иная кровь, чем у меня.
      Она поглядела на него и сказала негромко:
      - Клив, у меня есть маленький брат.
      - У меня когда-то тоже был брат, старше меня, его продали, и я остался один. Теперь я уже не смогу припомнить его лицо.
      - Значит, ты понимаешь. Я должна спасти Таби. Клив рассмеялся, словно ему и впрямь было весело:
      - Мальчик не пропадет, Киев хорошее место, его продадут арабскому купцу из Миклагарда или куда-нибудь дальше, на юг. Конечно, хозяин попользуется им, что тут скрывать, но это не смертельно. Я вынес это и, как видишь, остался жив.
      - Очень жаль, что с тобой так обращались. Я не позволю, чтобы подобное произошло с Таби.
      - Ты ничего не можешь сделать. Ты рабыня. Даже если в твоих жилах течет королевская кровь, теперь ты ничто, мелкая монетка в расчетах Траско.
      - Для раба ты на редкость красноречив. Клив широко ухмыльнулся ей в ответ:
      - Хозяин, который забавлялся со мной, многому меня научил. Ему нравилось беседовать со мной о философии в те минуты, когда он предавался наслаждению. И потом, закончив игру со мной и удовлетворив свои желания, он ложился рядом, перебирал мои волосы и бормотал о древних греках и их причудливых обычаях. Ты должна последить за своим языком, не то тебя скоро забьют до смерти. Поверь мне, малышка, лучше держать рот на замке, иначе никакая мазь не сможет залечить твои раны.
      Мысли Ларен неистово метались в поисках выхода, но она решилась на притворство и сонным голосом ответила Кливу:
      - Да, ты прав. Я забуду его. Велика важность - одним маленьким мальчиком больше или меньше. Он никому не нужен.
      Клив только головой покачал в ответ. Хотя его знакомство с этой девчонкой едва завязалось, он удивился, когда ее хрупкие, тонкие плечики поникли, будто рабыня окончательно признала свое поражение. Однако Клив предпочел промолчать. Поднявшись на ноги, он осмотрел израненную спину:
      - Кровь уже не течет. Траско велел мне выкупать тебя поутру и дать чистую одежду. Он сам придет поглядеть на тебя. Постарайся придержать свой язык.
      - Чистая одежда - это замечательно, - отозвалась Ларен.
      Хмурясь, Клив добавил:
      - Он не заставит тебя раздеваться перед ним, мальчики ничуть не интересуют Траско, так что какое-то время ты в безопасности. Боюсь, правда, что, умывшись, ты уже вовсе не будешь похожа на мальчишку.
      - Я очень давно притворяюсь мальчиком. До сих пор никто не догадался.
      - Значит, хозяева у тебя были дураки. - Клив повернулся, собираясь уходить, несмотря на охватившую его безотчетную тревогу. Он сам не знал, чего он боится. Что ему до этой девчонки? Еще одна рабыня, она достанется старой Эфте, если только Траско не распознает вовремя ее пол и не продаст Ларен в наложницы - а то и забьет насмерть.
      - Спасибо, Клив, - слабо прозвучало вслед ему.
      Да уж, если Траско поймет, что купил девчонку, он убьет ее - ведь она расстроит все его планы. Сестра Каган-Руса, старая Эфта, в жизни не примет такой подарок: все ее служанки древнее, чем гнилое болото к западу от Днепра. О чем же тут тревожиться Кливу, рабу? Будь что будет. Девчонка, конечно, молодец, но и дура - нечего показывать всем свою" храбрость. Только поглядеть, до чего ее довело упрямство! Лежит теперь на брюхе с исполосованной спиной. Почему же ему так тревожно при мысли, что девочку ждет либо смерть, либо что-нибудь похуже смерти? А что может быть хуже смерти? Клив не мог уже припомнить даже лица своей покойной матери. Нет уж, как бы плохо ни пришлось человеку, умирать он не захочет.
      ***
      Наконец-то стемнело. Снаружи, за узким окошком ее каморки, повисла непроглядная темень. Луна не взошла, звезды скрывались за огромными черными тучами. Слава богам, выдалась очень темная ночь. Ларен прикончила еще одну миску похлебки, почти не разговаривая с Кливом. Она попросила только, чтобы он оставил ей корзину мягкого хлеба. Он послушался - вот дурак! Оторвав край простыни. Ларен завернула хлеб. Жаль, что нечем укрыться. Подумав, Ларен завернулась в разорванную простыню, поверх нее натянула свои лохмотья. Она вновь казалась мальчишкой - никто ничего не заподозрит. Тело у нее худое, груди маленькие, да она еще приплюснула их, туго перетянув простыней, короткие волосы торчат во все стороны. И к тому же Ларен так перемазалась, так скверно пахла, что никто даже не заинтересуется, какого она пола. От рези в спине Ларен пошатнулась и чуть не упала, но заставила свое сознание отключиться от боли, которая все никак не унималась и стиснула зубы, подавляя рвавшийся из груди стон.
      Ларен убедилась, что дверь не заперта, в противном случае ей пришлось бы протискиваться в маленькое оконце. Словно призрачная тень, Ларен скользнула в узкий темный коридор. Ноги ее ступали по грубому деревянному полу, а не по утоптанной земле, головой она почти касалась ярко выбеленного потолка. Никакой мебели здесь не было. Ларей попыталась припомнить, как ее затащили в дом. Мысленно нарисовав план дома, она вышла к развилке коридора и свернула налево.
      Послышался разговор нескольких мужчин - конечно же, стражи! Ларен прижалась к стене, всхлипнув от боли, когда израненная спина соприкоснулась с шероховатой поверхностью. Сколько же их тут? Пол чуть слышно заскрипел под ее ногами.
      - Что там такое?
      - Как что? Это еда урчит, у тебя в брюхе, дурень, вот и все.
      - Лучше я пойду погляжу. Ты же знаешь, каков Траско.
      Ларен забыла о боли в спине. Она замерла неподвижно, точно камень. В коридоре показалась тень. Ларен не двигалась, не дышала. Тень двинулась в ее сторону, потом остановилась, человек прислушивался. Приятель вновь окликнул стража:
      - Вот видишь, я же говорил, там никого нет.
      Угомонись, выпей-ка лучше, а не то передай брагу мне. Нет там никого и никогда не было.
      В ответ послышалось урчание, затем бдительный страж удовлетворенно рыгнул. Товарищ его весело расхохотался. Ларен осторожно перевела дыхание. Она продолжала стоять неподвижно, выжидая, потом тихо-тихо двинулась вперед, скользя вдоль стены и, всякий раз, когда коридор разветвлялся, сворачивая направо. Вновь до нее донеслись голоса, на этот раз множество голосов, среди них, как показалось Ларен, она различила и подвизгивание Траско. Значит, она перебралась к столовой - где же еще быть этому прожорливому варвару?! Наконец Ларен натолкнулась на узкую дверь, повернула железную ручку и очутилась в вонючем переулке. Здесь пахло мочой и отбросами. Ларен подивилась, почему Траско, владелец такого чистенького дома, развел грязь перед своим крыльцом. Впрочем, какая разница - ей удалось ускользнуть! Ларен готова была кричать от счастья. Она глубоко вздохнула от облегчения и тут же согнулась от боли, которую причинил этот вздох. С минуту она постояла, не двигаясь с места, пытаясь прийти в себя. Спина горела, в ранах остро билась кровь. Ей показалось, будто рубаха вновь стала влажной, и Ларен подумала, что рубцы от ударов раскрылись и опять начали кровоточить.
      Неважно, неважно! Она выбралась на свободу, а раны заживут, только не здесь, не в доме Траско, не в проклятом Киеве. Она выручит Таби, и они вместе отправятся на север, в Чернигов, - Ларен слышала, как рабы рассказывали про этот город на восточном берегу Днепра. Наверное, туда можно добраться за три дня пути. Она сумела остаться в живых и может спасти Таби. Ларен впервые посчастливилось бежать, и она твердо рассчитывала на удачу, хотя до сих пир ей не везло. Наверное, и в порке, полученной от Траско, был прок: купцу и в голову не пришло, что она попытается вырваться на свободу, когда у нее вся кожа на спине висит клочьями. Вдруг Ларен вновь услышала голоса мужчин.
      Мужчины переговаривались негромко, но они подходили все ближе, подкрадывались к дому с правой стороны. Воры? Люди Траско? Впрочем, все равно. Ларен на миг прикрыла глаза, подумав, не враждебны ли ей боги этой страны или всех стран, где она успела побывать, - потом бросилась назад, в темноту, прижалась к стене дома, понимая, что оказалась в ловушке. Бежать она не могла, не могла даже пошевелиться: мужчины тут же заметили бы ее. Назад в дом Траско она не вернется.
      Мужчины замолчали, но Ларен различала их осторожные шаги. Теперь она знала, что мужчин только двое. Всего лишь двое. Если это воры, они, быть может, не обратят на нее внимания. Что она такое? Ничто, меньше чем ничто. Да, но они заметят ее и, скорее всего, убьют.
      Ларен чуть не взвыла: это так несправедливо! Она попала в ловушку, сейчас они обнаружат ее, и ей придет конец, а вслед за ней - и Таби. Она согнулась, скрючилась, отчаянно прижимаясь к стене дома, превращаясь в призрак, в ночную тень. Вдруг Ларен услышала, как заговорил один из ночных гостей, голос его был тих, но решителен:
      - Надо войти в эту маленькую дверь - так мне сказали.
      Второй поддразнил его:
      - Кто тебе сказал, Меррик? Та ящерка, которой ты подарил серебряный браслет?
      - Неважно, кто. Возможно, дверь уже заперли. Насколько я понял, мальчика не отослали к остальным рабам, он остался в отдельной комнате.
      Они пришли за ней. Ларен не могла дольше таиться в тени, надеясь, что мужчины пройдут мимо, молясь, чтобы они ее не увидели. Нет, она бросится на них первой, сама нападет на них, а потом пустится бежать, ведь она гораздо проворнее, она маленькая и юркая. Ларен прыгнула на одного из своих врагов, с размаху ударив его куланом в лицо.
      - Клянусь богами! Тут какой-то мальчишка, он хотел убить меня. - Олег был высокий человек могучего сложения, настоящий воин, в одну секунду он захватил оба запястья Ларен, повернул ее лицом к себе и заорал:
      - А ну, цыц, звереныш! Сейчас же уймись!
      - Заставь его молчать, Олег, и сам замолчи! - шепотом приказал второй. Не хватало нам привлечь внимание всех слуг Траско!
      Как только человек заговорил, Ларен высвободила одну руку и погрузила кулак в живот своего противника. Тот лишь кряхтел в ответ и снова крепко ухватил ее. Они боролись молча: не только Ларен, но и ночные гости не хотели привлекать внимание стражей. Однако она, конечно, не могла выиграть эту битву. Противник уже крепко прижал обе ее руки к бокам и замахнулся огромным кулаком. Сейчас он ударит! Ларен поглядела на его руку и поняла, что после этого удара для нее все будет кончено. Другой рукой Олег все еще придерживал девушку за плечо.
      Терять Ларен было нечего. Она наклонилась и изо всех сил впилась зубами в руку Олега. Тот глухо застонал от боли, ему впору было бы завопить - Ларен чувствовала, как ее рот наполняется кровью врага. Она не собиралась разжимать челюсти. Тут и второй мужчина принялся за нее. Плотно обхватив руками ее горло, он шепнул Ларен в самое ухо:
      - Оставь его, или я придушу тебя.
      Ларен выпустила руку Олега. Тихонько ругаясь, он отошел в сторону. Второй человек, по-прежнему сжимая руками горло Ларен, заставил ее повернуться к нему. Изумленно поглядев на нее, он окликнул своего спутника:
      - Смотри-ка, кого мы поймали, Олег! Нам сильно повезло, если только он не искалечил твою руку. Да-да, я уверен, тут достаточно света. Это тот самый мальчишка, которого мы хотели похитить, Олег. Он сам вышел нам навстречу. Как же ты выбрался из темницы, малыш?
      Ларен не шевелилась. Кровь Олега пенилась в уголке ее рта. Она уставилась на державшего ее человека и замерла. Тот самый, которого она видела на невольничьем рынке!
      Глава 3
      Ларен слышала, как яростным шепотом ругается Олег, прижимая к груди, покусанную руку. Она продолжала глядеть на викинга, сжимавшего руками ее горло, - просто смотрела на него, не произнося ни слова. Наконец она с размаху ударила его кулаком в живот и вздернула вверх колено, целя в пах.
      Колено поднялось очень быстро, Меррик успел только подумать, что, когда костлявое колено нанесет удар, ему это очень не понравится, - и тотчас его предчувствия сбылись. Меррик со свистом втянул в себя воздух, перебарывая дурноту, и схватился руками за живот, в надежде, что боль вскоре утихнет. Олег снова выругался, схватил окаянного мальчишку за шею, пока тот не успел удрать, и в бешенстве сжал эту шею посильнее, чем Меррик, поскольку рука у него все еще кровоточила и он видел, как свирепый маленький дикарь только что заехал Меррику в самое чувствительное место и предводитель викингов рухнул на колени.
      В глазах у Ларен потемнело, она проклинала себя за то, что промедлила с бегством, пока торчала тут, разглядывая человека, которого только что ударила, человека, которого она видела утром на невольничьем рынке. Стоило ломать себе голову, зачем он пришел, - в этот миг нерешительности Ларен упустила последнюю возможность спастись. Тьма затопила ее мозг, и она окончательно лишилась сознания.
      ***
      Меррик не двигался, он глубоко дышал, стараясь распрямиться. Олег глядел на мальчишку, бессильно рухнувшего к его ногам.
      - Убил бы щенка, - проворчал он, - до кости руку прокусил.
      - Ладно, мне он тоже неплохо врезал, - попытался успокоить его Меррик.
      Внезапно за спиной Меррика послышалось глухое рычание, и сзади на них набросился другой враг: высокий, тощий юноша, явно никогда не бывавший в бою. Меррик еще ощущал дурноту после удара в пах и не был готов к этому нападению. Олег выхватил нож, висевший у него на поясе, занес его над врагом. В этот миг кто-то рванул Олега за ногу. Олег взмахнул руками, взглянул вниз, увидел сверкающие злобой глаза мальчишки и изумился, не в силах поверить, что щенок вновь вступил в борьбу. Олег покачнулся, кулак мальчишки врезался ему в живот, и Олег отлетел к деревянной стене дома, свалившись в кусты. Никто из сражавшихся не произнес ни слова. Битва происходила в полной тишине, ни крика, ни стона, ни вздоха: противники боялись привлечь внимание самого Траско или его людей. Меррик с трудом оторвал руки юноши от своего горла. Наклонившись вперед, он перекинул нападавшего через плечо и с силой бросил его наземь. Вынув нож, Меррик опустился на колени рядом с поверженным врагом, приставив острие к его горлу.
      - Не трогай его! - Ларен бросилась к упавшему - тот ошарашенно дергал головой и пытался встать.
      Ларен схватила его за руку, потрясла, требуя немедленного ответа:
      - Ради богов! Клив, как ты тут оказался? Ты шел за мной? Траско тоже здесь?
      - Не трогать этого кривого оборванца? - Голос Меррика звучал теперь устало, и все же происходящее явно забавляло викинга. Подобного приключения в его жизни еще не было. - Зачем же я стану трогать его? Это ведь он хотел убить меня. Он бы и сейчас меня убил, будь у него силы. А я, уж конечно, и пальцем его не трону.
      Клив с трудом привстал на колени, покачал головой и вслепую попытался еще раз ударить Меррика.
      - Нет, Клив, не надо, - Ларен опустилась на колени рядом со своим другом, пытаясь удержать его, - их тут двое, и оба они вооружены. Они убьют тебя, Клив. Не надо сопротивляться.
      Клив уже достал нож.
      - Я пришел не затем, чтобы убить тебя, - Меррик в полной растерянности глядел на обоих своих врагов. - Вообще-то я пришел, чтобы помочь тебе, парень. Я купил твоего брата Таби.
      Ларен уставилась на него, не веря собственным ушам:
      - Что ты сказал?
      - Я пришел спасти тебя. Мое имя Меррик Харальдссон, я из Норвегии, и я хочу забрать тебя с собой.
      Забрать с собой? Он купил Таби? Ларен не понимала, что он говорит. Она всего-навсего рабыня, как и ее братишка. В замешательстве она вновь обратилась к Меррику:
      - Но почему ты это делаешь? Меррик только плечами пожал:
      - Похоже, я свихнулся. Поглядел на твоего братишку, когда Траско тебя поволок, и лишился последней крохи здравого смысла. - Он не стал пояснять, что, по-видимому, тронулся умом еще в тот момент, когда поглядел на старшего из братьев и не смог отвести глаз. - Пошли, мальчик, надо убраться отсюда, пока твой хозяин не явился с дюжиной вооруженных слуг. Я хочу помочь тебе, но умирать за тебя не собираюсь.
      - Сам он ничего не сделает, слишком жирный, но его слуги - тут, пожалуй, ты прав. Их очень много. Они пьют в глубине дома.
      Ларен осторожно поднялась на ноги, но ладонь ее по-прежнему покоилась на плече раба с изуродованным лицом.
      - Клив тоже пойдет с нами. Он должен пойти с нами, - Ларен поглядела на Меррика, подумала и добавила:
      - Пожалуйста, - слово, к которому, как догадывался Меррик, парня так и не приучили.
      - Почему бы и нет? - пожал он плечами. - Олег, ты еще жив или малый покончил с тобой?
      - И что тебе за охота спасать змееныша? По мне, лучше его сразу прикончить.
      - Не стоит, - возразил Меррик.
      Он поглядел на юношу, лицо которого было изуродовано безобразным шрамом, на его золотые волосы, собранные на затылке.
      Клив неподвижно стоял рядом с Ларен, бессильно опустив руки.
      Слава богам, этот, по крайней мере, не умел сражаться. Вздохнув, Меррик позвал их:
      - Идем. Как только доберемся до лодки, сразу же отплываем.
      Олег поглядел на свою окровавленную руку, на чумазого мальчишку и сказал:
      - Уж я тебя поколочу!
      - Не стоит, - отозвалась Ларен, точь-в-точь как Меррик, - честное слово, не стоит.
      Она покачнулась, вытянула руки, словно пытаясь уцепиться за Клива, и рухнула. Клив пытался подхватить девушку, но Меррик опередил его. Он легко приподнял пленника:
      - Клянусь богами, от этого мальчика остались только кости, кое-как скрепленные грязной кожей и вонючими тряпками. Эта шкура пахнет, так, словно три года гнила на солнце.
      - Траско позволил мне накормить его, но он не велел купать мальчика или давать ему чистую одежду, - пояснил Клив. - Я понесу его, господин.
      - Сам справлюсь, - проворчал Меррик, закидывая Ларен себе на плечо.
      Тонкие кости изголодавшейся Ларен торчали так, что Меррик боялся оцарапаться. Доживет ли бедняга до встречи со своим братишкой? А если умрет, что тогда делать с Таби? Клив дивился неожиданному повороту судьбы. Он выбрался из дома в надежде перехватить Ларен прежде, чем на нее набросится стража; ведь он понимал, что бежать-то ей не удастся, уж слишком она ослабла от недоедания и полученной порки.
      То же думал и Траско, поэтому даже не позаботился об охране. Однако Ларен удалось выбраться, - по меньшей мере, начала она неплохо. Клив оглянулся на Меррика. Значит, этот человек пришел спасти ее, вернее - его, ведь он принимал Ларен за мальчика? Клив лишь головой покачал. Трудно поверить, что подобная затея кончится благополучно. Этот викинг - хищный дикарь, из тех, кто ворует чужих рабов, избегая лишних расходов. Клив слыхал кое-какие сказки о смутной Норвегии, стране варварской, жестокой и дикой. Там рождались мужчины, любившие не только мореплавание, торговлю и строительство новых поселений, но и войну, пиратские набеги, грабежи и беспощадные убийства. Вот и этот викинг получил задаром двух рабов. Все, что он говорит, - ложь. Пришел спасти мальчика, потому что пожалел его братишку? Просто смешно. Хотел бы Клив знать, чего на самом деле надо этому человеку. И потом - сколько у них времени в запасе до той минуты, когда Меррик узнает, что Ларен - девчонка?
      ***
      "Серебряный ворон" быстро, бесшумно плыл по недвижным темным водам Днепра. Меррик гордился своей ладьей. Судно насчитывало шестьдесят футов в длину, создал его мастер Торрен из Копанга - слава о его мастерстве достигала даже Йорка. В ширину четырнадцать футов, дно почти плоское - это судно не годилось для морского путешествия, скорее, оно было пригодно для плавания по рекам и вмещало немалый груз. Изящно скругленный борт выступал из воды всего на шесть футов, скамьи не были закреплены намертво - если ладья попадет в бурное море, сосновые доски можно будет снять и нарастить ими борт, а пока викинги плыли по безмятежным водам Днепра, под скамьями хранилось серебро, золото, драгоценности, купленные в Киеве, палатки, кухонный скарб и провизия на обратный путь.
      Кормило ладьи казалось чересчур большим, но оно хорошо повиновалось руке кормчего; старый Фиррен управлялся с ним так же легко и бережно, как мать со своим младенцем. Ладья попала в глубокое течение, рулевое весло ушло на восемнадцать дюймов ниже линии киля. Парус поднялся высоко и распрямился. Свежий ветер быстро гнал ладью на север, однако гребцы не покидали своих скамей, не снимали рук с весел, негромко переговариваясь друг с другом. Они не успели еще далеко отплыть от Киева, враги, готовые убивать без всякого сожаления, в любой момент могли нагнать их, поэтому, если бы ветер утих, им пришлось бы немедля браться за весла. На ладье было место для двадцати двух гребцов, но, в это плавание Меррик взял с собой только двадцать человек.
      ***
      Тусклый свет больших факелов, закрепленных на крепостной стене, поблек. Киев таял вдали. Можно было еще различить густой черный дым этих светильников, поднимавшийся к ясному летнему небу. Мужчины взялись за весла: ветер угас так же внезапно, как угасает после судорог мужское желание. Меррик заговорил со своими людьми, подбодряя каждого, приказывая грести изо всех сил, чтобы уйти и от боевых, и от торговых судов. Он не хотел неприятностей. На дне ладьи скопилось множество сокровищ, и она стала привлекательной добычей для пиратов, хотя Меррик сильно сомневался, что кто-нибудь решится напасть на двадцать хорошо вооруженных викингов.
      Меррик вернулся на корму, к старому Фиррену, который ни на миг не отрывал ладоней от кормила. Взглянув на, мальчика, свернувшегося у его ног, зарывшегося в толстое шерстяное одеяло, Меррик подал знак Кливу, чтобы тот занял его место у весла, и опустился на деревянную скамью возле кормчего. Старый Фиррен молчал, его руки направляли ладью, слезящиеся глаза вбирали в себя скорость течения, тени черных туч, несущихся над головой, следил за Взошедшими в тот вечер звездами, за приметами, которые он различал на суше. Меррик не задумываясь убил бы любого за старика - Фиррена прозвали стариком, когда он достиг почтенного сорокалетнего возраста. Своей семьей Фиррен не обзавелся и обычно говорил: "Зато у меня есть Меррик".
      Ларен застонала и попыталась перевернуться на спину. Меррик удержал тонкую руку, чтобы она осталась лежать на животе. Маленький Таби, съежившись, пристроился возле сестры. Он молчал, только поглаживал грязной ручонкой плечо Ларен.
      - Обещаю тебе, Таби, твой брат поправится. Он просто очень ослаб от голода и усталости. Через несколько часов мы пристанем к берегу и устроимся на отдых до рассвета. Тогда я присмотрю, чтобы его как следует накормили, и он будет спать до тех пор, пока его силы не восстановятся. Тебе тоже надо поспать, малыш.
      - Как темно, - протянул Таби.
      Темно-синие глаза взметнулись к лицу Меррика, и викинг вновь почувствовал, как сжимается в его груди неведомая яму огненная пружина.
      - Я боюсь, когда темно.
      - Не надо больше бояться, - ответил Меррик, ощущая странную боль от того, что сказал малыш.
      Он удержал свои руки, уже протянувшиеся схватить малыша, прижать его к груди. Нет, нельзя - он может напугать мальчика.
      Меррик не понимал, отчего ему так хочется обнять маленького раба. Он сказал только:
      - Хорошо, что сейчас темно. Нам надо уйти подальше от Киева, а потом мы сможем отдохнуть. Вы теперь в безопасности, и ты, и твой брат. Поверь мне.
      Мальчик кивнул, но как-то неуверенно, и Меррик догадался: малыш все равно сомневается в его словах. А что "бы он сам подумал на месте Таби? Меррик в растерянности глядел на маленькую грязную ладонь, не отрывавшуюся от плеча старшего брата. Теперь у него на руках трое рабов, а заплатил он только за одного. Рабыню для матери он не купил - ну что уж поделаешь? Трое рабов! Меррик перевел взгляд с Таби на его брата, а затем на Клива, юношу с прекрасными золотыми волосами и уродливым шрамом через все лицо. Клив греб неуклюже - он явно занимался этой работой впервые. На вид ему лет двадцать, не больше, но юноша он крепкий, только вот драться не умеет. И что же ему делать со всеми тремя?
      Ларен приняла бурдюк с водой из рук Меррика и жадно напилась. Ее охватила сильная дрожь, и кожаный мешок выпал из рук. Меррик коснулся рукой лба Ларен. Лоб был горячий. Началась лихорадка! Меррик озадаченно нахмурился. Отчего он заболел? С голоду? Или надорвался, заехав Меррику коленом в живот и прокусив Олегу руку чуть ли не до кости? Бессмыслица какая-то! Меррик выругался, понимая, что почти ничем не сумеет помочь мальчику, разве что обтереть его холодной водой - может, так он собьет жар. Непонятно, как действует это средство на огонь, который горит внутри, но обычно от холодной воды наступает облегчение. Во всяком случае, так всегда делает мама. Только бы мальчик не принес на ладью какую-нибудь заразу, от которой вымрут все.
      - Таби, - позвал Меррик негромко, так, чтобы привлечь внимание малыша, но не напугать его. - Оторви край одеяла, которым укрыт твой брат. Передай мне этот обрывок, я должен намочить его в реке.
      Мальчик тут же исполнил его приказание.
      ***
      Меррик подхватил Ларен под мышки, приподнял ее и поставил на ноги. Глянув в тусклые, затуманенные болью глаза, сказал:
      - Стой спокойно. У тебя отчего-то лихорадка. Я должен обтереть тебя водой, чтобы прогнать жар.
      Ларен ничего не ответила. Меррик чувствовал только, как дрожит и сотрясается тощее тело, и снова подумал, что здесь скрыта какая-то тайна, но постарался не впускать безотчетную тревогу в свои мысли. Ночь выдалась прохладная. Над ровными темными водами Днепра взошли звезды, тускло мерцавшие из-за туч и отражавшиеся на матовой поверхности реки. Ветер превратился в легкое дуновение, пролетавшее над гладью воды. Мужчины низко склонились над веслами, они гребли, гребли без устали, движения их были мощными и дружными. В разрыве туч на миг показался месяц, и Меррик отчетливо разглядел лицо старшего мальчика и лицо Таби. Он крикнул Клину:
      - Что случилось с мальчиком? У него началась лихорадка. Дрожит, как девушка в брачную ночь.
      Ларен рванулась из рук Меррика, и пришлось покрепче ухватить ее за плечи. Ларен дернулась еще раз и застонала, Меррик ощутил на своих руках какую-то липкую жидкость. Нахмурившись, он приподнял девушку и поддержал легкое тело левой рукой. Сорвав со спины вонючую шкуру, он сдернул дырявую рубаху и под ней обнаружил чистую льняную простынку. Только он взялся за этот последний слой, Ларен снова забилась, на этот раз решительно пытаясь выскользнуть из рук Меррика, но Меррик уже научился справляться с непокорным ребенком. Он посильней нажал ему на спину, чтобы тот не вертелся. Из груди Ларен вырвался стон. Только тут Меррик заметил темные влажные полосы на белом полотне и понял, что означала липкая жидкость на его ладони. Подняв руку, он увидел при тусклом свете звезд пятна крови.
      Меррик содрогнулся. Только не это, ради богов! Теперь он обращался со спиной девушки гораздо бережнее, шепнув ей на ухо:
      - Стой тихо, иначе я могу сделать тебе больно. Он избил тебя?
      - Да, - подтвердила Ларен, с трудом втягивая в себя воздух, - Траско.., меня...
      - Потому что ты ударил его на рынке.
      - Да, потому, а еще чтобы научить меня послушанию.
      - Тише, тише, - повторил Меррик, - я должен понять, что он сделал с тобой. Теперь ясно, отчего у тебя лихорадка.
      Меррик осторожно снимал простыню, во многих местах прилипшую к кровавым ссадинам. Он знал, что каждое его движение причиняет боль, но мальчик больше не сопротивлялся, даже не стонал. У этого маленького раба сердце воина! Наконец простыня опустилась до талии, и Меррик увидел узкую бледную спину, сплошь покрытую рубцами. Он тихо выругался. Таби уже стоял возле Ларен, лицо у малыша стало белым, по нему тихо струились слезы.
      - Он поправится, Таби, обещаю тебе. Сядь, не хватало еще, чтобы ты свалился за борт.
      Меррик вновь взглянул на худую спину, с которой удары бича сорвали не только кожу, но и мясо. Спина была такая узенькая, белая, и она как-то необычно прогибалась к талии.
      Что-то тут не так!
      Меррик оглядел тонкие руки и плечи, гибкую шею, спутанные, засаленные волосы, бережно уложил ребенка к себе на колени, опустив его на живот, и взялся за разодранные штаны, намереваясь снять их. Ларен вновь забилась, начала колотить Меррика бессильными кулаками, но это не помогло: Меррик просто прижал ее посильнее, положив руку на талию. Наконец он спустил штаны достаточно низко, чтобы обнажить попку. Эта попка не могла принадлежать мальчику. И бедра тоже расширялись отнюдь не по-мужски. Меррик на мгновение прикрыл глаза. О боги, это уж слишком, право же, слишком! Он услышал вопль Клива:
      - Не надо, господин. Не снимай с мальчика одежду! Нужно укрыть его!
      Меррик ответил, обращаясь одновременно и к Кливу, и к девочке, лежавшей у него на коленях:
      - Знаю! Я укрою его.
      Он натянул штаны обратно. Наклонившись, он шепнул в ухо девчонке:
      - Успокойся, теперь, когда я понял, в чем дело, я послежу, чтобы ты была укрыта.
      Потом он начал ругаться и ругался до тех пор, пока не заметил ужас в глазах Таби, и только тогда умолк.
      - Я не причиню ей зла, - тихонько сказал он Таби, - я ничего не сделаю. Сиди, не вставай. Не хватало мне еще из-за тебя волноваться.
      Что же теперь делать с девчонкой?
      Меррик постарался промыть ей спину. Речная вода чистая, нежная, но каким болезненным, каким жестоким должно быть каждое прикосновение к ранам - а ведь это девочка! Меррика никто ни разу в жизни не бил, и сам он никогда не брался за кнут. Он мог ударить по голове, по плечам, особенно когда нужно было добиться повиновения от непокорного пленника, но только не кнутом, рвущим живую плоть. Меррик осторожно прижимал влажную ткань к израненной спине, надеясь хоть немного оттянуть боль, остудить лихорадку. Усилившееся течение покачнуло ладью, и девочка едва не соскользнула с коленей Меррика.
      Он окликнул Олега:
      - Выбери место на берегу. Мы должны отдохнуть до рассвета. Надо подлечить мальчику спину. Траско жестоко избил его.
      Роран, черноглазый, одноухий, слишком темноволосый для викинга, произнес:
      - Все это очень странно, Меррик.
      - Знаю, что странно. Следи за берегом, Роран, потому что я должен присматривать за мальчиком. Кажется, в этих местах нет дикарей, а, Роран? Роран покачал головой:
      - Я бы почуял их, если б у них появилось глупое желание напасть. - Он оглянулся на старого Фиррена, который был опытен не только в кораблевождении, но и в межплеменной торговле.
      Фиррен покачал головой:
      - Нет, здесь безопасно. Однако скоро мы будем возле Чернигова, а там грязных дикарей - сколько угодно.
      - Это я знаю.
      - Только глупец решится напасть на нас, хоть у нас всего одна ладья. Но раз теперь с нами дети, надо быть осторожнее на берегу.
      Меррик удерживал девочку, пока гребцы вытаскивали ладью на узенькую прибрежную полосу, в сущности даже не на берег, а на отмель, усеянную обломками черных скал и плывунами. Темный сосновый бор подступал к самой воде, и одни боги могли видеть, кто таится в этих густых зарослях.
      Склонившись к уху рабыни, Меррик произнес:
      - Теперь я переброшу тебя через плечо, и мы сойдем на берег. Не пытайся бороться со мной и помалкивай.
      Девушка обвисла у него на руках, и Меррику показалось даже, что она вновь лишилась сознания. Он передал Таби Олегу и подошел к Кливу. Ожидая его, молодой раб тревожно расхаживал взад и вперед по узкой каменистой полоске земли.
      - Помоги мужчинам поставить палатки, а потом разложи в моем шатре ковры и меха. Гребцы разведут огонь, и мы поужинаем. Я позабочусь о ней. Ты знаешь хотя бы, как ее имя?
      - Ларен.
      - Необычное имя, и произношение у нее тоже странное. Откуда она?
      - Я еще не умерла. - Она даже приподнялась немного, и Меррик отчетливо различил в ее голосе не только боль, но и свойственную этой рабыне надменность. - Клив ничего не знает. Оставь его в покое и опусти меня на песок. Мне неприятны твои грубые руки.
      - Ты еще недостаточно окрепла, чтобы драться со мной, - кротко возразил Меррик, - и уж конечно, тебе не удастся вновь сбить меня с ног, так что попридержи-ка лучше язык.
      - Отпусти меня!
      - Я уложу тебя, как только Клив расстелет меховое одеяло.
      Больше Ларен ничего не сказала. Меррику почудилось, что замолчала она не по собственной воле, а потому что выбилась из сил. Он помахал рукой Таби, но догадался, что малыш не видит его: на берегу звезды мерцали совсем не так ярко, как на реке. Тяжелый, темный сосновый лес, казалось, поглощал весь свет. Когда в шатре Меррика расстелили меха и шерстяные одеяла, он, наклонив голову, вошел внутрь и уложил Ларен на подстилку животом вниз:
      - Не шевелись, - коротко приказал он и отправился за дровами.
      Он твердо решил заодно выкупать Ларен, а то от нее воняло точь-в-точь как от Ксрцога, огромного пса, принадлежавшего его брату, по весне, когда шерсть сваляется за долгие зимние месяцы. Кстати, от Таби пахло ничуть не лучше.
      Клив сумел накормить Ларен кусочками хлеба, размоченными в горячей воде, он же выкупал Таби, а черноглазый Роран приволок ненужную ему одежду, чтобы укрыть малыша на ночь. Однако основную заботу о девушке Меррик решил взять на себя. Он внимательно оглядел своих людей, собравшихся у лагерного костра и поедавших сыр, вяленую говядину, лепешки и орехи. Кивнув в ответ собственным мыслям, Меррик заговорил:
      - Траско жестоко избил этого мальчика. Кстати, он вовсе не мальчик, а девочка. У меня нет причин скрывать это от вас. Зовут се Ларен, и больше мне ничего о ней не известно, кроме того, что она сестра Таби. Я присмотрю за ней. Она еще маленькая, совсем как ваши младшие сестренки, так что никто из вас пусть и не мыслит польститься на нее. А теперь ешьте вволю, эля пейте не более одной чары на брата, а потом ложитесь спать. Роран, навостри уши. Ты будешь сегодня дежурить первым.
      Меррик почувствовал, как Клив затаил дыхание, услышав его речь. Обернувшись к рабу, он пояснил:
      - Они бы н так скоро об этом пронюхали. Нет никакого смысла обманывать их, это все славные ребята, и я любому из них доверю свою жизнь.
      Да - и все же это были викинги, суровые, дикие люди, и Клив очень сомневался, насколько они "славные", однако вслух сказал только:
      - Она говорила мне, что уже долгое время притворяется мальчишкой, но мне кажется, ее прежние хозяева - глупцы. Она ничуть не похожа на мальчика.
      - Ничуть, - признал Меррик. Он вернулся в палатку, осмотрел ободранную спину девушки. Очень спокойно предложил Ларен:
      - Можешь считать меня отцом, старшим братом или даже матерью, если твоей скромности это угодно. Сейчас я сниму с тебя эти лохмотья и отмою тебя, а потом переодену в чистое. У меня есть для тебя свежая рубаха, а Эллер, самый худосочный из моих гребцов, поделится с тобой штанами. Олег, тот самый, которого ты укусила, готов даже отдать тебе свой ремень, чтобы штаны держались на твоей тощей заднице.
      - Не смей! Уходи! Я сама!
      - Глупости. Закрой рот. Если ты будешь спорить со мной, я брошу тебя на берегу и увезу с собой Таби - никогда больше его не увидишь. Ты сумела удрать ради него, а выйдет, что, зря старалась. Ну как, все ясно, малышка?
      Она не ответила.
      - Я не собираюсь насиловать тебя, - нахмурившись, добавил Меррик. - Может быть, ты этого так боишься, что стала ядовитой, точно кобра. Да ты посмотри на себя! Выглядишь ты примерно так же аппетитно, как вареный лук, а уж тощая, точно ободранная коза. Тебе сколько лет, двенадцать? Знаешь, я не любитель малолетних девчонок, и никто из моих людей - тоже, так что устраивайся поудобнее и передохни. Хватит болтать. Тебе будет больно, но я постараюсь действовать осторожно.
      Только когда Меррик опустил разодранные штаны к ее щиколоткам, стянул их с нее и выбросил вон из палатки, он осознал наконец свою ошибку. Девушка лежала на животе, чуть раздвинув ноги. Меррик оглядел длинные, очень тонкие - что правда, то правда, - но хорошей формы ноги. Можно было догадаться, какой вид они примут, если ей удастся нарастить мясо на свои кости. Меррик перевел взгляд на бедра: конечно же, эти бедра не могли принадлежать мальчишке, - к этому он уже был готов, однако они вовсе не были девчоночьими, детскими бедрами. Да уж, ей давненько миновало двенадцать лет, слишком давно. Бедра выдавали Ларен - это была взрослая девушка.
      Меррик снова выругался.
      Глава 4
      Больше Меррик ничего не сказал. Быстро, не слишком старательно, он протер ей ноги и спину. Хорошо еще, что девушка совсем тощая, костлявая и бледная. Она оказалась старше, чем Меррик думал вначале, но такая жалкая, совсем никудышная, что Меррик видел перед собой лишь изодранную спину, тело, которое могло принадлежать и мальчику. Однако он принял меры предосторожности, плотно обернув руку влажной тряпкой, прежде чем мыть ее бедра и промежность. Девушка нуждалась в помощи, зависела от него, и в конце концов, она - всего-навсего рабыня.
      Меррик даже вымыл ей голову трижды и прополоскал, а потом расчесал своими пальцами, разобрал узлы и колтуны. Все это заняло немало времени, но он еще не завершил ,свой труд: очень уж девушка заросла грязью.
      - От основной грязи мы избавились, но завтра надо будет протереть тебя еще разок, - пояснил он, переворачивая Аарен на спину. - Теперь помоем тебя и спереди.
      Может быть, ему не следовало делать это. Девушка прикрыла глаза, лицо ее побелело от боли и усталости. Меррик увидел уродливо выпирающие ребра, тазобедренные кости, плоский живот. Меррик собрался с духом и продолжал работу. Девушка не раскрыла глаза, даже когда руки Меррика передвинулись с ее лица ниже, к шее. Она не шелохнулась и тогда, когда влажная ткань коснулась груди, но ее руки сжались в кулаки. Меррику тоже пришлось зажмуриться, когда он мыл живот Ларен и добрался до нежной женской плоти. Он спешил, опасаясь нового приступа лихорадки, поскольку уже наступала ночь и воздух становился все прохладнее.
      - Скальды сочинят много песен обо мне, - пробормотал он, нащупывая рукой путь между ее ног. - Я, оказывается, наделен не только стойкостью воина, но и выдержкой христианского монаха, я терплю мучения пострашней твоей боли в спине.
      Ларен открыла глаза, поглядела прямо ему в лицо:
      - Кто ты? Почему решил ласково обойтись со мной и Таби? На что ты рассчитываешь? Отдашь меня своим людям или сбережешь для дружка, который может чем-нибудь вознаградить тебя? Траско собирался отдать меня сестре киевского князя - она любит мальчиков. А что сделаешь с нами ты?
      - Поправишься - увидим, - ответил он, торопливо обтирая тело Ларен влажной тряпкой, а затем еще более поспешно натянул на нее мягкое шерстяное одеяло до самого подбородка. - Тебе больно лежать на спине? - спросил он.
      - Да, больно.
      Тогда он помог Ларен перевернуться на живот, еще раз сполоснул ей спину теплой водой, подложил чистую льняную ткань и снова укрыл ее шерстяной накидкой. Волосы у ЛареNo оказались густые, в коротких завитках, но спутанные.
      - Какого цвета у тебя волосы?
      - Рыжего.
      Меррик присел на корточки, сосредоточенно созерцая затылок Ларен. Она опять заговорила с ним высокомерным тоном, и, хотя произнесла всего одно слово, оно прозвучало словно величественный приказ из царских уст.
      - Здесь скудный свет и я ничего не могу разглядеть, а пока я тебя не отмыл, цвет твоих волос может с тем же успехом быть и зеленым. Значит, ты рыжая. Мне этот цвет не по душе. У нас нет женщин с такими волосами.
      , - А мне что за печаль, викинг?
      Меррик широко ухмыльнулся, по-прежнему не отрывая глаз от затылка девушки.
      - Чересчур яркий оттенок для женщины, вызывающий, я бы даже сказал, дикий. Нет, мне рыжие не нравятся. Почему ты назвала меня викингом?
      " - Ты же сам сказал, что из Норвегии. Ты что, собственных слов не помнишь? И потом, у тебя волосы русые, а глаза голубые, ты крупнее мужчин, встречавшихся мне в других странах. Все викинги похожи друг на друга, все они такие же огромные, ты ничем не отличаешься от своих сородичей: самый настоящий викинг.
      Меррик расхохотался:
      - А в твоих местах у всех женщин рыжие волосы, и столь темные, что ночью они кажутся черными?
      - Нет.
      - Так я и думал. И не у всех женщин в твоем краю кожа белая-белая, словно свежевыпавший снег у нас в Вестфольде, а?
      - Не у всех, но кое у кого - да, стоит лишь присмотреться, только вам, викингам, не до того, когда вы устраиваете очередной набег, убиваете и крадете все, что попадется вам под руку, в том числе и людей. Меррик пропустил упрек мимо ушей и ответил:
      - Значит, ты не похожа даже на людей своего племени. Мне следовало догадаться об этом. Рыжие волосы и ярко-белая кожа - разве это не проклятие, которое христианский бес насылает на женщину, не кара божья?
      - Боги и бесы тут ни при чем, - сказала она, и в ее голосе вновь послышалась боль, тупая усталость и что-то еще - Меррику показалось: это ненависть, приглушенная, затаившаяся, но настолько сроднившаяся с душой Ларен, что она не покинет ее до самой смерти.
      Меррик опять нахмурился и спросил уже серьезно:
      - Хлеба еще хочешь?
      - Нет, но Таби всегда голоден, ему нужно есть больше, чем мне. Он наверняка будет рад хлебу.
      - Клив присмотрит за мальчиком, они оба, он и Олег - тот человек, которого ты укусила, - позаботятся о нем. Они будут пичкать его, пока не раскормят, как индюка. Еды хватит и ему и тебе, голодать вы не будете.
      - А потом ты продашь его?
      - Вряд ли я выручу много денег за Таби. - Меррик отвечал мягко, хотя он уже почувствовал обиду. Почему она не верит ему? Он только что спас ей жизнь. - Маленький мальчик стоит дешево. Однако, возможно, и вправду имеет смысл его продать.
      - Я заплачу тебе выкуп за нас. И за Клива тоже.
      - Где же ты припрятала серебро? - усмехнулся он. - По-моему, я вымыл тебя на совесть, а сокровища не обнаружил. Ларен застыла.
      - Ты и себя выкупишь?
      - Да, я заплачу за нас троих. Меррик рассмеялся, дивясь ее отваге:
      - Ты лежишь тут, распластавшись на брюхе, у тебя нет ни одной тряпки, которой ты могла бы укрыться, кроме того, что дал тебе я и мои люди. Я набил едой твой тощий живот. Все, что у тебя есть сейчас.., даже чистые волосы и чистая кожа получены от меня. Без меня ты бы не смогла вернуться к Таби. Хоть бы научилась держать язык за зубами, тебе же будет лучше.
      Ларен надолго умолкла. Меррик поднялся, вышел из шатра, выплеснул грязную воду и вышвырнул лохмотья Ларен. Небось даже лесные звери не польстятся на вонючие тряпки. Вернувшись, Меррик вытянулся на спине рядом с девушкой, задул свечу, и палатка погрузилась во тьму.
      - Ты прав, - сказала она и больше ничего не добавила, отвернулась от Меррика и заснула.
      Меррик не мог уснуть до самого рассвета. Прав - насчет чего? Или она согласилась, что ей и в самом деле стоит иногда придерживать свой длинный язык? Меррик очень сомневался, что Ларен это под силу.
      ***
      Олег окликнул его:
      - Меррик, Эллер что-то учуял!
      Меррик полностью полагался на чуткий нос Эллера. Через мгновение гребцы уже спешили со всеми своими пожитками к ладье. Меррик натянул штаны на худые ноги девушки, продел голову Ларен в рубаху и понес ее к судну на руках. Еще минута, и мужчины уже выталкивали ладью на стремнину, запрыгивали в нее через борт. Полсотни дикарей выбежали на узкую отмель, вопя, потрясая копьями и обломками скал. Одно копье, просвистев в воздухе, воткнулось в деревянную скамью, едва не задев старого Фиррена, но тот даже не шелохнулся, не отнял руки от кормила.
      - Вот как, - только и буркнул он, сплюнув через борт в сторону берега.
      - Можно одних перебить, а других захватить в плен, - размечтался Олег.
      - Много пользы от таких рабов! - возразил Меррик. - Почти всех придется убить, никто не захочет покупать таких дикарей.
      Олег прикрыл глаза рукой от слепившего его солнца:
      - Пожалуй, ты говоришь верно.
      Тут Таби сбоку подобрался к Олегу и уставился на викинга невинными детскими глазами. Меррик наблюдал, как странно меняется выражение лица Олега. Наконец его старый друг вздохнул и усадил малыша себе на колени. Оборвав беседу, Олег склонился над веслом.
      Вскоре вопли затихли, и низкорослые человечки в звериных шкурах, скакавшие на берегу, оравшие, изрыгавшие проклятия на неведомом наречии, скрылись из виду.
      Меррик поглядел на девушку. Она крепко спала и не очнулась даже тогда, когда Меррик торопливо одел ее, перебросил через плечо и бегом отнес в лодку. У нее такая белая кожа, солнце, наверное, обжигает ее. Меррик нагнулся Над Ларен, пытаясь укрыть девушку своей тенью, но это, конечно, вряд ли поможет.
      Клив молча протянул Меррику некое сооружение из деревянного кольца и старой рубахи - чтобы прикрыть голову Ларен.
      Когда Ларен открыла глаза, Меррик уже держал хлеб наготове. Секунду назад она еще спала, и вот уже глядит на него, не шевелясь, не произнося ни звука.
      - Ты как себя чувствуешь?
      - Чистенькой.
      - Еще бы, - ухмыльнулся он. - Помнишь, как я тебя отмывал?
      Она кивнула. Меррик знал, что очень скоро услышит от Ларен в ответ по этому поводу еще какие-нибудь резкие, ехидные слова. Нет уж, придерживать свой язык она не станет. Меррик поспешно оторвал кусок лепешки и запихал его в приоткрытый рот Ларен.
      - Я рад, что ты выжила, - сказал он, следя, как она жует. На лице Ларен отражалось блаженство, она даже прикрыла глаза.
      Жаль, что лепешка уже черствая, хотя, судя по выражению лица девушки, этого не скажешь.
      Меррик кормил се до тех пор, пока она не сказала:
      - Больше не хочу. Даже странно, но я не могу проглотить ни единого кусочка, - Ларен вздохнула. - Я так долго голодала. Плотно набитое брюхо - это очень здорово. Спасибо тебе.
      - На здоровье, - ответил он. - Хочешь еще поспать?
      - Нет.
      - Тогда прикрой глаза, потому что я собираюсь еще раз осмотреть твою спину и, возможно, снова вымыть тебя.
      Ларен сердито посмотрела на него. Меррик знал, что она предпочла бы воспротивиться этой процедуре, но все же превозмогла себя и крепко сжала зубы. Чему-то она уже научилась. "Впрочем, - подумал Меррик, - стойкости этой девушке не занимать, иначе она бы не уцелела за годы рабства".
      Меррик бережно перевернул Ларен на живот, уложив ее к себе на колени, высоко задрал рубаху. Оглянувшись, он убедился, что все люди сидят на веслах и никто не смотрит в его сторону. Зачерпнув воду из реки, Меррик взялся за дело. Самодельный головной убор свалился с макушки Ларен, но Меррик не стал подбирать его.
      Как мог кто-то принимать ее за мальчишку? Волосы, рыжие, словно закат по осени над Вестфольдом, яркие, точно отрез алого шелка, который Меррику не удалось сторговать в Багдаде два года назад, неровными, обрубленными кудряшками вились вокруг лица и ниспадали на шею. "Хорошенькое личико, и совсем не мальчишеское", - усмехнулся Меррик. Но очень уж она тощая! Он все еще опасался, что девушка может умереть, не только из-за порки, полученной от Траско, а просто от истощения.
      Вымыв Ларен спину, Меррик снова укрыл ее плащом Эллера, и девушка заснула. Меррик переложил ее на руки Кливу, а сам начал грести. Он чувствовал беспокойную потребность в движении. Таби по-прежнему сидел на коленях у Олега, и, взглянув на него, Меррик опять увидел на лице ребенка страх, хотя и немного приглушенный, и ему опять страстно захотелось прижать малыша к себе и оградить его от всех бед. С трудом улыбнувшись, Меррик проговорил:
      - Твоя сестра заснула. Я еще раз вымыл ее и смазал спину целебной мазью. Лихорадка почти прошла.
      Он надеялся, что все так и есть. Больше он ничего не мог сделать для Ларен. Кивнув мальчику, Меррик снова взялся за весла.
      День был ясный и жаркий, мужчины мечтали о свежем ветерке. В полдень они подвели ладью поближе к берегу, чтобы отдохнуть и выпить эля из бочонка, который Роран спустил на веревке в речную воду, дабы охладить. Наступила полная тишина, только вода легонько плескалась у борта ладьи да негромко переговаривались мужчины. Они уже миновали Чернигов, оставалось полдня до Гнездово и Смоленска, где им предстояло покинуть Днепр - река уходила на восток. Тогда гребцы подплывут перед закатом к дальнему берегу, примерно на полпути между этими двумя городами, а с утра вытащат ладью на берег и переправят ее волоком в Двину. Путь волоком не слишком труден, земля там плоская, за десятилетия ее хорошо утрамбовали тысячи торговых кораблей. Викинги успели уже перебить или захватить в плен большинство дикарей, которые пытались напасть на их судно, однако какие-то племена еще обитали поблизости. Меррик, надеялся проскользнуть незамеченным, эти заботы были ему непривычны, поскольку прежде он очень любил подраться, но сейчас не хотел лишних хлопот, тревожась о малыше и девушке, оказавшихся на его попечении.
      Ларен проснулась, зевнула и вновь увидела над собой лицо Меррика. Викинг, улыбаясь, сунул ей в рот кусок лепешки. Ларен молча принялась жевать, потом опять открыла рот, и Меррик кормил ее до тех пор, пока она, как и в прошлый раз, не покачала головой с кротким изумлением на лице. Тогда Меррик предложил ей холодного эля, чтобы запить хлеб. Вдруг Ларен сказала:
      - Мне надо сойти на берег.
      - Что?! - удивленно переспросил Меррик.
      - Я хочу сойти на берег.
      - Это невозможно. Там опасно. Нам надо еще три часа плыть на север, только тогда мы причалим к берегу и устроим лагерь на ночь.
      - Значит, ты трус.
      Меррик укоризненно покачал головой:
      - Если б ты была мальчишкой, тебя бы давно уже убили. Ты даже и не помнишь, что осталась в живых только благодаря моему заступничеству.
      Ларен вздрогнула - то ли от боли в спине, то ли от мысли, что она и впрямь в долгу у него.
      Поглядев прямо в глаза Меррику, Ларен заявила:
      - Мне нужно облегчиться. Меррик равнодушно ответил:
      - Ты видела, как это делают мужчины. Конечно, для женщины все труднее, тем не менее тебе придется поступить точно так же, как они. Я заслоню тебя, чтобы ты чувствовала себя спокойно. Сделаем это сейчас?
      Ларен кивнула. Когда она справила нужду, Меррик помог ей сесть рядом с ним:
      - Все было не так уж страшно, верно?
      - Ужасно, - ответила она, не глядя на него. - Это всегда было ужасно. Раньше я вовсе не могла вынести этого, мне казалось, что такой позор пережить невозможно. Потом поняла, что никому до этого и дела нет, разве что тем, кто глазеет нарочно, чтобы унизить рабов. Они подходят совсем близко, да еще, смеются. А когда я притворилась мальчиком, все стало гораздо сложнее. - Ларен вздохнула и неожиданно рассмеялась. - Я быстро научилась подражать мальчикам. Я поворачивалась спиной, руки держала вот так, и все думали - мальчишка струю пустил. Я притворялась, чтобы отвести подозрения.
      - Как ты решилась переодеться мальчишкой?
      - Женщиной быть слишком опасно. Я не хотела, чтобы меня насиловали. Мальчику легче.
      - Только не в Киеве и не на юге, - возразил Меррик.
      - Мне повезло, я на юг не попала, - холодно ответила Ларен.
      Меррику показалось, что Ларен лжет.
      - Если б я хотел унизить тебя, то не таким способом, - сказал он. - Я постарался заслонить тебя. Пока я ничего другого не могу для тебя сделать.
      - Знаю.
      - Как ты себя чувствуешь?
      Она с удивлением прислушалась к себе:
      - Намного лучше.
      Ларен попыталась распрямить тонкие плечи, но, поморщившись, вновь опустила их.
      - Ты еще не готова перебить всех своих врагов, - пошутил Меррик.
      - , Еще нет.
      Она явно отличалась от обычной рабыни, не только рыжими волосами и белой кожей, но и врожденной уверенностью в себе, надменностью, которую хозяева так и не вышибли из нее.
      - Сколько тебе лет?
      - Восемнадцать.
      - А Таби?
      - Скоро исполнится шесть.
      - Давно вы попали в рабство?
      - Два года назад - не помню точно. Какая разница? Тебе совершенно незачем знать об этом, не надо и спрашивать.
      - Можешь не отвечать. Если б вы пробыли в рабстве больше двух лет, вы бы уже оба умерли, во всяком случае, Таби. Поразительно, что ты сумела так долго сохранять ему жизнь. Он совсем еще маленький. Где вы родились?
      Ларен покачала головой:
      - Мои родные места очень похожи на твою Норвегию. Однажды я вернусь туда когда наступит пора возвратиться. Так оно и будет, викинг, я выкуплю у тебя нас троих, - Ларен с трудом перевела дыхание, - заплачу тебе за твою одежду, верну деньги, которые ты отдал за Таби и...
      Так бы и ударил ее! Но Меррик лишь резко дернул Ларен за руку, вынуждая ее посмотреть ему прямо в лицо:
      - Меня зовут Меррик. Научись обращаться ко мне по имени. И постарайся все-таки придерживать язык. Не удивляюсь, что Траско избил тебя. Верно, он не один хорошенько ободрал твою спину. Сколько еще хозяев били тебя?
      Ларен снова покачала головой, по-прежнему открыто глядя в глаза Меррику:
      - Только самая первая хозяйка. Потом я вела себя тише. Но добилась своего, она купила вместе со мной и Таби.
      - Что ж твоя выучка отказала на этот раз? Или ты считаешь, у меня рука не поднимется поколотить тебя?
      Ларен перевела взгляд, поверх левого плеча Меррика она смотрела теперь на Клива, который держал Таби за руку и о чем-то болтал с малышом.
      - Ты не такой, как другие, - , отозвалась она, - нет, ты не мягкий человек, но другой. Я не боюсь тебя, во всяком случае, не думаю, чтобы ты мог избить меня или Таби.
      - Тебе и не надо бояться меня, но ты должна меня слушаться.
      Ларей отмахнулась от его слов:
      - Ведь правда, ты совсем другой? Ты не собираешься продавать нас, или обижать, или отдать на забаву своим людям? Ты просто шутил, когда я в прошлый раз спросила тебя об этом?
      - Я еще подумаю. Может быть, что-нибудь и подойдет мне. Надо подсчитать, сколько я могу за вас выручить, а потом обсудить этот вопрос и с Олегом - ты ведь ему чуть напрочь руку не отгрызла. В любом случае сперва я должен тебя откормить: ведь ни один мужчина не захочет покалечиться, улегшись в постель с женщиной, у которой костей куда больше, чем мяса.
      Ларен ровным голосом ответила:
      - Я прекрасно знаю, что мужчина способен улечься в постель с любой женщиной, лишь бы она не была трупом. Я превратилась в мальчишку после того, как один мужчина на моих глазах изнасиловал девочку. Сперва он ударил ее кулаком в лицо, так что кровь хлынула у нее изо рта и из носа, а потом сорвал с девочки одежду и набросился на бедняжку. Не знаю, осталась ли она в живых. Когда он оторвался от несчастной, та плавала в крови. Будь у меня нож, я бы его зарезала. Если ты продашь меня человеку, который захочет сотворить со мной что-нибудь подобное, я убью его.
      - Тогда тебе стоит повежливей разговаривать со мной. - Меррик обрадовался, что Ларен не боится насилия с его стороны. Но должна же она понимать, что он мог бы овладеть ею в любой момент, стоило ему только захотеть, она же знает, что он может поступать с ней так, как ему заблагорассудится. Сколько раз в торговых поездках он получал на ночь девчонку: купцы, предоставлявшие ему этот товар, рассчитывали, что после этого он охотнее расстанется со своим серебром или дешевле продаст им драгоценности. Разве он насиловал этих девушек? Они не пытались бороться с ним, они не кричали, не плакали, он никогда не поднял руку ни на одну из них, никому не причинил боли. Или... Да ведь он ушел из дома киевского купца, когда увидел, как Траско мучает несчастную рабыню. Да, он сразу ушел прочь, ему это показалось омерзительным. Тем не менее рабыня обязана удовлетворять прихоти своего хозяина, разве не так? Меррик нахмурился, не доверяя собственным мыслям, опустил руку в холодную, свежую воду, вновь пытаясь понять, какого дьявола он похитил эту троицу из Киева. Наверное, его поразило безумие, какая-то необычная болезнь, которая скоро оставит его. Меррик сжал руку в кулак, сгреб немного воды, плеснул себе на лицо и на грудь.
      - Почему ты так смотрел на меня на рынке?
      Глава 5
      Меррик не оглянулся на нее - он уставился на огромный парус, бившийся у него над головой. Приподняв руку, он ждал, пока ладонь просохнет, определяя заодно направление ветра. Самым равнодушным тоном Меррик возразил:
      - С чего ты взяла, что я как-то особенно смотрел на тебя?
      - Но ведь так оно и было. Я почувствовала, что кто-то глядит на меня, оттого-то и подняла голову, а ты стоял прямо передо мной, словно тебя громом поразило, и глаз от меня не отводил.
      Меррик пожал плечами:
      - Что ж, это правда, не буду отрицать. Сам не знаю, как это произошло. Я просто увидел тебя и не мог уже отвернуться, а потом ты посмотрела на меня, и мне почудилось, что твой дух давно сломлен. Но тут внезапно глаза твои наполнились гневом и горечью, и тогда я уж и вовсе не мог уйти. Я не понимал, кто ты такая, и понапрасну ломал себе голову.
      Ларен промолчала.
      - А потом Таби. Это уж и вовсе странно. Я, в общем-то, довольно спокойно отношусь к детям. Но тут испытал какое-то необычное, глубокое чувство в тот миг, когда увидел его. Я не понимал этого тогда, не понимаю и сейчас, но я знал, что должен спасти Таби.
      - Так вот почему ты пришел за мной! Все дело в Таби, это он нужен тебе, а меня ты решил украсть только ради него.
      - Пожалуй, что так, хотя, как я уже сказал, с самого начала обратил внимание и на тебя.
      - Ты скоро избавишься от этой нелепой привязанности к моему братику. Ты ведь мужчина, а мужчины не могут любить детей так, как их любят женщины. Вы, воины, гордитесь своими наследниками, если они проявляют мужскую доблесть, но любить их, заниматься ими, на это мужчина способен разве что на словах, в отличие от женщины.
      - Ты умна не по летам, - ехидно возразил Меррик. Теперь он созерцал далекий берег, по-прежнему не желая встречаться взглядом со своей рабыней. Возможно, именно так обстоит дело с мужчинами в твоей стране, хотя я не уверен: мужчины везде одинаковы. Мой отец любит меня и моих братьев, и я никогда не сомневался в его нежных чувствах. Он колотил нас, и хвалил, и учил, пока мы подрастали. Что касается моих чувств к Таби... Откуда тебе знать, что я за человек и каким стану через год или через пять лет.
      - Он тебе не родной, в нем нет ни капли твоей крови. Я знаю, как это важно для мужчин. Как только ты вернешься домой, ты забудешь о Таби. А что скажет твоя жена, когда ты привезешь ей ребенка?
      - У меня нет жены.
      - Мужчина должен найти себе жену, чтобы она родила сыновей. Очень скоро у тебя будет невеста. Ты еще молод, хотя не слишком. Мужчины должны заводить детей, пока молоды, не то их семя утратит свою силу. Да, вскоре у тебя появится жена - и как она отнесется к Таби? Вполне возможно, что невзлюбит его. И потому, Меррик, ты должен позволить мне выкупить Таби прежде, чем покинешь его, прежде, чем твоя жена начнет обижать моего брата и ты решишь продать мальчика кому-нибудь еще.
      - Ты сочиняешь сказки почище любого скальда, нисколько не заботясь об истине. По-моему, тебе пора оставить этот пустой разговор. У тебя нет денег, ты не можешь купить даже одежду, не говоря уж о трех рабах.
      - Я могу раздобыть денег, я дам тебе столько серебра, сколько викинг вроде тебя не сумеет ни наторговать, ни даже украсть.
      - Кажется, ты хочешь оскорбить меня, говоря о богатстве и выкупе? У тебя найдутся щедрые родители, родичи? Ты это имела в виду, когда сказала про гору серебра?
      - Возможно.
      - Возможно - это слово для лукавых лисиц. Слова скользят с твоего раздвоенного языка, точно жабы, скачущие по влажной траве. Если есть на свете человек, который готов выкупить тебя, так и скажи. Я подумаю об этом, во всяком случае, могу послать гонца к этому человеку и спросить, хочет ли он видеть тебя и помнит ли еще про тебя и маленькою мальчика. Если речь идет о мужчине, он, должно быть, уже забыл вас обоих - ведь мужчины не умеют любить по-настоящему!
      Меррик видел, как отчаянно крутятся ее мысли в поисках выхода, как тысячи разнообразных выражений сменяются на ее лице. Он с любопытством выжидал, что скажет ему Ларен. Меррик понимал, что она, скорее всего, солжет. К его удивлению, Ларен просто тяжело вздохнула и произнесла:
      - Я не могу сейчас рассказать тебе. Есть один человек... Впрочем, может быть, его уже нет на свете. Вот что: давным-давно я зарыла в землю серебро. Да-да, так оно и есть.
      Наконец-то он услышал ложь, однако вначале она попыталась сказать правду. Меррик приподнял брови:
      - Ты зарыла клад - как раз на такой случай?
      - Не смейся надо мной, викинг. Не тот ты человек, чтобы понять меня.
      - Не тот человек? А ведь ты сказала, я не такой, как другие.
      - Все равно, ты - викинг. Ты - воин, хотя и купец, и без колебания убьешь человека, если его смерть выгодна тебе. Я ничего не имею против таких, как ты, и знакома с викингами куда лучше, чем ты можешь себе представить, к тому же за последние два года я достаточно повидала мир и поняла, что надо мириться с обычаями своих хозяев, если не хочешь быть забитой до смерти и выброшенной в канаву.
      - Значит, у тебя есть родные, которые выкупят тебя, если только ты сумеешь послать им весточку? У тебя есть родные, которые хотели бы вернуть тебя домой? - Меррик задумчиво уставился на свои босые ступни, широкие, загорелые и сильные, как и его руки. Наклонившись, он поскреб мизинец на ноге.
      Ларен уже заметила, что, забираясь в ладью, викинги снимают с себя обувь, складывают ее в ларец, служащий им для сидения.
      Меррик медленно продолжал, не поднимая глаз:
      - Странное дело Ты стараешься ни о чем не рассказывать, боишься, что я пошлю эту весть, а она попадет в руки врагов. - Теперь он посмотрел прямо в лицо Ларен и увидел, как побелели ее губы. Наверное, стоило бы сломить ее упорство и заставить выложить все начистоту, но если он сам сумеет нащупать истину, то без труда сможет прочитать подтверждение своим догадкам на лице Ларен.
      Меррик ничего не добавил к этим словам, отвернулся и заговорил со старым Фирреном. Немало минут протекло, прежде чем он вновь обратился к Ларен, и она даже вздрогнула от неожиданности, потому что успела глубоко погрузиться в свои мысли.
      - Имя у тебя странное - Ларен. Где ты родилась? Она уже очень устала и ответила только:
      - Далеко от Киева.
      - А далеко ли от Норвегии? От Британии? От Ирландии?
      - Не твое дело.
      - Он предпочел встретить очередную дерзость улыбкой. Что ему еще оставалось - разве что свернуть Ларен шею.
      - При солнечном свете твои глаза кажутся скорее серыми, чем голубыми.
      - Ты хочешь знать, обычен ли такой цвет глаз для моих мест? Да, вполне обычен. А вот твои глаза, Меррик, синие, словно небо в весенний день, слишком ясные и чистые, в них, должно быть, таится обман. О да, в глубине голубых глаз скрывается ложь, они помогают тебе притворяться, честно глядя в лицо человеку. И такие глаза у всех людей твоей страны. Вон, взгляни на Олега. Его глаза чуть темнее, но разница невелика.
      - У Рорана глаза черные.
      - Это тот одноухий? Он похож на араба. Его не примешь за викинга.
      "Похож на араба", - мысленно повторил Меррик. Где же она побывала, прежде чем попасть в Киев? В Миклагарде? В Халифате или даже в Булгаре?
      - Он, конечно, не из числа твоих соплеменников.
      - Роран родился в области данов, возле Йорка. Мать его из народа саксов, но отец был норвежским купцом.
      Ларен кивнула. Похоже, она знакома с областью данов или по крайней мере слышала о ней.
      Олег окликнул его:
      - Меррик, Эллер что-то учуял.
      - Что это значит? - удивилась Ларен.
      - У Эллера нос волшебный. Садись рядом со мной и держись крепче, мы должны как можно скорей выплыть на середину реки.
      - На берегу никого нет. Никого и ничего.
      - Это неважно. Один раз я не поверил чутью Эллера, и это дорого мне обошлось. Больше я с ним не спорил. Сиди тихо и пригни голову.
      Мужчины замолчали, изо всех сил стараясь вывести ладью на стремнину, дабы поскорее уйти от зловещего запаха, который коснулся колдовского носа Эллера. Когда они достигли середины реки, поднялся ветер, и гребцы потуже закрепили огромный парус из грубого сукна; яркие полосы черного, зеленого и золотого цвета играли в лучах полуденного "света. Четверо викингов натянули линь, удерживая его, когда ладья поворачивала к ветру, и отпуская, если парус чересчур отклонялся от попутного ветра.
      Ларен оглянулась и увидела, что берег уже усыпан людьми: туземцы потрясали копьями и камнями. Выглядели они крайне недружелюбно, но, разумеется, напасть на быстро проплывавшую норвежскую ладью они не могли.
      Ларен откинула голову назад, жадно вдыхая речной воздух. Она понимала, что Меррик дразнит ее, однако рассказать ему свою историю не отважилась. Он и так слишком приблизился к отгадке, и это страшило Ларен. Нет, она сама решит, что и как должно произойти, она одна отвечает за будущее - свое и Таби. Сейчас, когда свежий ветерок охладил пылающий лоб Ларен и ее веки вновь сомкнулись, она почувствовала себя свободной. Быть может, воля и впрямь уже не за горами и для нее, и для Таби.
      Она оглянулась на своего братишку, который пристроился на коленях у Клива, прижавшись к его груди. Посмотрев на шрам, уродовавший лицо Клива, Ларен вновь призадумалась, почему жестокая хозяйка так изувечила своего раба. Чем он обидел ее? А ведь если бы не этот рубец, Клив был бы красивым юношей, у него прекрасные золотые волосы и бронзовая кожа, он широко, весело улыбается, у него такие же крепкие и белые зубы, как и у северных воинов.
      Нахмурившись, Ларен уставилась в спину Меррику. Ветер уже улегся, мужчины опять взялись за весла. Меррик такой высокий и наверняка очень сильный. Он греб, раздевшись до пояса, бросив рубаху себе на колени, обнажив загорелую спину, мускулы на его руках вздувались от избытка здоровых молодых сил, плечи блестели от пота и солнца. Ларен повидала за последние годы немало мужчин - и стариков, уже клонившихся к могиле, и юношей, преждевременно достигших власти, и тех, чье тело и дух сломило рабство, и жирных, как Траско, не способных даже ложку поднести ко рту.
      Спору нет, этот Меррик красив. Его сильное, складное тело казалось безупречным, и притом не тяжелым, а, скорее, даже худощавым. И лицо у Меррика приятное, строгие черты, выступающий вперед подбородок выдает решительность и упорство. Он, должно быть, упрям, как лесной кабан, отметила Ларен, что неплохо, если хочешь выжить в этом мире.
      И все же он - викинг, такой же, как другие викинги, хотя Ларен и не знала, что за порода мужей водится в Норвегии. Она сказала, что Меррик - особенный, и верила в это. Она никогда не видела человека, равного ему, но это еще не значит, что на его слово можно положиться. Кое-чему Ларен научилась за два года. Она прекрасно различала предательство и вероломство и сразу чуяла запах лжи. Когда дело касалось людской жестокости и эгоизма, нос Ларен не уступал колдовскому носу Эллера, и потому она научилась осторожности. Пусть дураки доверяют каждому встречному, она давно исцелилась от глупости.
      И все же этот человек спас ее, и Таби, и Клива. Да, по он так и не сказал, что собирается сделать с ними.
      Меррик - не только воин, он еще и купец. Ему достались трое рабов, которых он может продать. Не собирается же он оставить их себе, а если он и впрямь решится держать их в своем доме, то что это означает? Его слова о том, почему он спас ее и Таби, звучали искренне, и тем не менее Ларен не могла принять это объяснение - стоило ему взглянуть на Таби, и он прямо-таки почувствовал обязанность заступиться за нее и за малыша? Мужчины никогда не испытывают подобных чувств, викинг скорее проткнет ребенка своим мечом, нежели подумает о том, чтобы сохранить ему жизнь и повесить себе ярмо на шею.
      Ларен покачала головой, не отрывая глаз от Меррика: норвежец как раз оставил весла, распрямился, потянулся и направился к тому месту, где, укрывшись самодельной шляпой из деревянного обруча и куска ткани, пристроилась Ларен. Меррик остался в одной набедренной повязке. Его грудь и впалый живот густо поросли золотистыми курчавыми волосами. Ларен отвернулась. Чересчур он большой, даже страшно!
      Меррик сел возле Ларен, натянул на себя через голову рубаху, и Ларен вдохнула запах его пота и еще какой-то смутный, приятный запах, исходивший от викинга. Меррик проговорил что-то, обращаясь к старому Фиррепу, а тот вместо ответа молча сплюнул в реку, а затем обернулся к Ларен. Он долго молча смотрел на нее, отмечая усталость в ее взгляде и бледно-лиловые тени под глазами. Он ничего не сказал, только в задумчивости похлопал себя по бедрам.
      Уронив голову Меррику на колени, подложив под голову руку, Ларен уснула. Меррик осторожно переменил позу, стараясь, получше прикрыть ее, своим телом от солнца.
      ***
      Гребцы вытащили ладью на берег. На земле осталось множество отпечатков от лодок и стершиеся следы ног, поскольку здесь проходил кратчайший путь волоком в реку Двину. Они надеялись добраться до Двины за четыре дня, если не пойдет дождь, а затяжной ливень мог превратить предстоявшее им путешествие в кошмар. Работа выдалась не из легких, не говоря уж об опасности, которую представляли для них племена, обитавшие между двумя судоходными реками и поджидавшие неопытного путника.
      Меррик не брал с собой катков: в небольшой ладье и так с трудом помещались сами викинги и их имущество. Дополнительный груз сделал бы путешествие невыносимым. Мужчины полагались на свою физическую выносливость - они были молоды и силушкой не обижены.
      В первый раз, когда Меррик ездил в Киев, он повстречал во время похода одно из местных племен и перебил всех мужчин, которых ему удалось захватить. Женщин и детей он не тронул, даже не прихватил их с собой в качестве рабов, хотя, пожалуй, сумел бы выручить за них немалые деньги. Меррик позволил им остаться в родном поселке и, прежде чем он вместе со своими воинами вновь спустил ладью на воду, отчетливо назвал каждой женщине и каждому ребенку свое имя, показал им всем серебряного ворона, горделиво высившегося на носу корабля, и втолковал этим людям, что на свете нет другого судна с таким гербом. Меррик рассчитывал, что отныне все начнут страшиться его воинской доблести и другие племена будут держаться от него подальше. Он вовсе не хотел терять своих людей в заурядном торговом плавании.
      С тех пор Меррик трижды ходил в Киев. За это время на него напали лишь однажды, да и то малыми силами, как бы проверяя его стойкость. Меррик потерял одного гребца, зато викинги прикончили двадцать противников, и этого предупреждения для дикарей оказалось достаточно.
      Все молились, чтобы Тор послал сухую погоду, обычно боги прислушивались к их просьбе и дарили им солнечные дни. Роран, поддразнивая Эллера, спросил, может ли он учуять так же и дождь. Гребцы хорошо помнили тот поход, когда Тор отказал им в их просьбе и наслал столь сильный ливень, что они целую неделю тащили ладью по густой расползшейся грязи.
      - Это я помню, - проговорила Ларен, озираясь по сторонам. - То есть я помню, как это делается, только тогда это было в другом месте.
      - В самом деле? - Меррик с жадностью слушал новые сведения о своей рабыне.
      Ларен быстро взглянула на него и отвернулась.
      - Значит, вы ехали через Ладожское озеро из Новгорода?
      - Какая разница, - покачала головой Ларен. - Может быть, так оно и было, а может быть, мне просто сон приснился. Пойду пригляжу за Таби.
      - Не отходи далеко. В ближайшие дни нам отовсюду грозит опасность.
      Меррик посмотрел вслед Ларен, гадая, в самом ли деле ее привезли по Неве, а затем через Ладожское озеро и озеро Ильмень. В таком случае она прибыла с Балтийского побережья. Впрочем, множество купцов с берегов Балтийского моря путешествуют этим маршрутом и везут рабов, захваченных в дальних странах. По Ладоге и Неве путь намного дольше, но зато он безопаснее. Меррик припомнил, как его брат Рорик посмеивался над ним:
      - Ты готов отправиться в поход на Луну, если тебе скажут, что там очень тревожно. Когда-нибудь твое пристрастие к битвам тебя погубит.
      Меррик пытался объяснить брату, что он вовсе не ищет врагов, тем более когда ладья гружена дорогим мехом и другими товарами. Но брат не поверил ему, потому что хорошо знал, как легко Меррик воспламеняется и как быстро хватался за меч в годы ранней юности. Однако пять лет взрослой жизни изменили предводителя викингов.
      Гребцы выровняли ладью, распределили вес по всему судну. Меррик огляделся по сторонам, посмотрел на Эллера, который с готовностью втянул в себя воздух и отрицательно покачал головой. На этот раз Меррик волновался гораздо больше, чем в прежние походы. Раньше его всегда будоражило предчувствие битвы - он только радовался, если находил племя, готовое вступить в бой, врага, в сражении с которым он вновь испытывал свои силы; особенно охотно Меррик шел навстречу опасности, когда возвращался из плавания; отстаивать серебро гораздо интереснее, чем рабов, меха и прочий товар.
      Но теперь Меррик не на шутку тревожился, и он знал, отчего это происходит: ему хотелось уберечь Ларен и Таби. Эта новая забота была не слишком-то кстати, ибо Меррик любил битвы, никогда не уклонялся от них, однако с того дня, как он увел Ларен из дома Траско, ему все время приходилось выбирать самый надежный путь. А вот сейчас Меррик не мог пожертвовать несколькими неделями и сделать огромный крюк, чтобы и на этот раз уйти от возможной угрозы.
      Меррик снова взглянул в сторону Ларен. Она по-прежнему не могла распрямиться, боль сводила ее спину и плечи, но подбородок уже вздернулся вверх. Девушка выглядела точь-в-точь как принцесса, тощая, обнищавшая принцесса, когда стояла неподалеку, наблюдая, как мужчины вытаскивают ладью на тропу, пробитую в земле множеством прошедших здесь прежде судов. Таби отошел от Клива и пристроился рядом с сестрой. Меррик видел, что малыш улыбается сестре, самая обычная детская улыбка, но она много значила для Меррика. Он поспешно отвернулся, так и не разглядев выражение лица Ларен.
      Все утро гребцы волокли ладью по утрамбованной колее, лишь ненадолго остановившись передохнуть и перекусить. Держалась сухая жаркая погода.
      К вечеру мужчины валились с ног, Меррик безжалостно подгонял их: нельзя терять ни часу, пока стоит хорошая погода, твердил он. Сам Меррик уже задыхался, едва двигал руками, а к ногам, казалось, подвесили пудовые гири.
      Взглянув на Ларен, Меррик заметил, что она тоже запыхалась, будто бежала несколько часов подряд, а на самом деле просто еще не оправилась и от истощения, и от побоев. Меррик посмотрел на Таби, который сидел рядом с сестрой, - мальчик даже не заговаривал с Ларен, а просто молча прижимался к ней, отчего Меррик вновь ощутил прилив сил. И он, и его люди начали готовиться к ночлегу - все они четко знали свои обязанности.
      Эллер руководил сбором хвороста, затем он раздул небольшой костер. Старый Фиррен установил треногу и подвесил к ней огромный железный котел. Он собирался накормить людей вяленым мясом, сыром и вареными овощами.
      Олег строил на ночь ограду, чтобы, распределившись по кругу, воины всю ночь могли охранять ладью и своих товарищей. Роран и с ним еще трое отправились на охоту. Что касается Меррика, то он обязан был приглядывать за всеми, однако на этот раз у него нашлись дела поважнее. Подойдя к Ларен, он сказал.
      - Вы оба очень устали. Я расстелил в палатке меха для тебя и Таби. Идите спать. Когда еда будет готова, Клив принесет вам вашу долю.
      Ларен поглядела на Меррика, на светлую прядь волос, прилипшую ко лбу, на ручейки пота, стекавшие по его лицу, и на руки со вздувшимися жилами, все еще блестевшие от пота.
      - Мы прошли сегодня столько, сколько нужно?
      - Даже немного больше. Мне не нравятся те тучки на востоке. Ступайте в палатку.
      - Я умею готовить.
      Меррик вытаращил глаза так, словно ему послышалось, будто Ларен обладает тайной магией кельтов. Обычно еду в пути готовил старый Фиррен, стряпал он вполне сносно, но лакомой эту пищу никто "не считал.
      - Правда умеешь?
      - Еще как.
      Меррик по-прежнему взирал на свою рабыню с недоверием.
      - Я научилась в прошлом году у своей хозяйки Она говорила, что для рабыни я вполне толковая. Всякий раз, когда ей не нравился обед, она давала мне затрещины, так что я училась быстро, боясь оглохнуть от постоянных ударов по голове.
      - Замечательно. Поговори со старым Фирреном. Мы захватили с собой овощи из Киева - капусту, фасоль, яблоки, лук, есть и немного риса. Роран пошел на охоту, он, наверное, принесет фазана или куропатку.
      - Я приготовлю рагу.
      И Ларен исполнила свое обещание. Фиррен, Клив и Таби были на подхвате, а девушка стояла над огромным железным котлом, помешивал длинной деревянной лопаткой тушившееся жаркое из кролика. Викинги расселись у огня, они чистили оружие, а кое-кто продолжал ходить вдоль ограды, высматривая врагов. Небо темнело, Меррик хмурился, но ни с кем не делился своей тревогой. Вскоре он почуял запах пищи, и рот его моментально наполнился слюной. Мужчины, похоже, готовы были вступить в бой с любым врагом за это жаркое. Они постепенно придвигались к огню, не сводя глаз с котла.
      Откусив первый кусок, Меррик изумленно прикрыл глаза, а прожевав вторую ложку рагу, заурчал от восторга.
      Мужчины молчали, слышались только чавканье и удовлетворенные вздохи.
      Ларен посмотрела на них и улыбнулась. Ее желудок заполнился чересчур быстро, и девушка печально созерцала остатки своей доли в деревянной миске. Хотя она приготовила большую порцию, чем гребцы получали обычно, все мясо съели дочиста, и донышко в котле заблестело. Старый Фиррен поглядел на нее и ухмыльнулся, обнажив провалы между зубами.
      - Ненавижу свою стряпню, - проворчал он, и мужчины отозвались на его слова дружным смехом. - Брюхо мое нынче поет - Твое брюхо знает лишь самую простую песенку, - воскликнул Олег, - а вот мое верит, что оно достигло Вальхаллы и его теперь услаждают валькирии.
      Мужчины вновь расхохотались, и все принялись благодарить Ларен. Меррик признался, что это - лучший пир, какой они устраивали со дня отплытия из Норвегии. Тут вмешался Таби:
      - Раньше Ларен ничего не умела. Все делали слуги, и там, где мы жили...
      Ларен зажала братишке рот рукой и прошипела.
      - Таби, Меррику это вовсе не интересно. Немедленно замолчи.
      Мальчик посмотрел на нее, нахмурился, но, словно что-то вспомнив, кивнул.
      Меррик улыбнулся и протянул Таби раскрытую ладонь. Малыш поглядел на его руку и медленно, боязливо вложил в нее свою ручонку. Меррик как ни в чем не бывало произнес:
      - Моя мать здорово умеет готовить. И проезжие люди, и наша родня надолго застревают в доме, и все из-за ее стряпни. Теперь у нее болят пальцы и ей нелегко столько возиться, однако Сарла, жена моего брата, скоро сможет занять ее место - С минуту он помолчал, потом добавил озадаченно:
      - Ты готовишь так же хорошо, как моя мать.
      Больше Меррик ничего говорить не стал, подхватил Таби под мышки и отнес его поближе к костру. Мужчины переговаривались негромко, лениво, большинство и вовсе погрузились в молчание, наслаждаясь теплом костра и сытостью.
      - Я бы охотно послушал сказку, - произнес Меррик. - Деглин, у тебя найдется для нас новенькая история?
      Деглин улыбнулся Меррику лукавой улыбкой, от которой его лицо превратилось в кошачью мордочку. Он поглядел на Таби и спросил его:
      - Слыхал ли ты когда-нибудь о великом воине Грунлиге Датчанине? Нет? Тогда садись рядом с Мерриком, и я расскажу тебе эту историю, пока ты не заснул.
      Мужчины устроились поудобнее, все они с детства привыкли к необыкновенным историям и любили их.
      Деглин уже четыре года был скальдом семейства Харальдссонов, он успел изучить своих слушателей. Говорил Деглин медленно, выделяя самые важные места, не сводя глаз с мужчин и наблюдая, нравится ли им его повествование. Низким, глубоким голосом он начал:
      - Внимайте все! Это сказание о Грунлиге Датчанине, человеке, который ударом ладони перерубал шею жертвенной коровы. Он был так силен, что боролся с четырьмя быками, а затем закалывал их всех в праздник зимнего солнцестояния. И хотя он был очень силен, тем не менее берег свою честь и никого не обижал незаслуженно. Однажды, когда Датчанин со своими людьми возвращался из похода, ладья попала в плавучие льды, которые могли раздробить суденышко в щепки. Грунлиг спрыгнул на первую льдину и начал ломать ее на мелкие кусочки голыми руками. Дружинники просили его обернуть кисти шкурами и мехами, но Датчанин не прислушался к их совету - он разбил одну льдину, затем бросился ко второй и к третьей, когда же все айсберги превратились лишь в крохотные осколки, безвредные, словно песчинки на берегу моря, Грунлиг поплыл обратно к своей лодке. Он поглядел на свои руки, могучие руки, задушившие свирепого медведя в Ирландии, и увидел, что они стали синими, точно вода на морозе. И тогда он сказал своим людям:
      - Мои руки умерли.
      Люди Грунлига помогли ему завернуть руки в меха и шкуры, но было уже слишком поздно: Датчанин отморозил руки. Пришла весна, и пальцы у Грунлига скрючились и увяли, они казались теперь лапой какого-то маленького животного, ногти стали синими, словно море, и сила не вернулась в его руки. Все печалились о несчастье, постигшем Грунлига, все, кроме его врагов - те втайне праздновали и ликовали и составляли заговор против него...
      Тут Деглин умолк и улыбнулся Таби:
      - И это все, что я могу поведать вам сегодня. Таби и остальные слушатели давно обратились в камень, разинув рты, они застыли, наклонившись поближе к Деглину. Теперь все дружно испустили горестный вздох, но не пытались протестовать, потому что знали: ни лаской, ни подкупом им не добиться от Деглина продолжения истории, пока он сам не захочет рассказывать дальше.
      - Это - новая сказка, специально для тебя, Таби, - сказал Меррик малышу, который уже свернулся в его объятиях, прислонившись щекой к груди Меррика. Спасибо, Деглин. Потом ты расскажешь нам еще?
      - Конечно, Меррик. А теперь мальчик должен спать. Я не собираюсь расходовать свои слова на наших тупиц, раз у Таби уже глаза слипаются и он не может оцепить мое мастерство.
      Ларен быстро проскользнула в спою палатку, сердце ее учащенно билось от чудесной истории, которую она только что услышала, и от тех образов и мыслей, что теснились у нее в голове, от слов, готовых политься из ее приоткрытых уст. Устраиваясь на ночлег между двумя пушистыми волчьими шкурами, Ларен так и не рассталась со своими мечтаниями. Замечательную сказку начал Деглин, но вот как он сумеет продолжить ее...
      - Таби ляжет вместе с нами, - объявил Меррик, опуская малыша на подстилку рядом с Ларен. Больше он ничего не сказал, сам устроился поудобнее и быстро уснул.
      Когда Ларен закричала, Меррик мгновенно вскочил, сжимая нож в левой руке, а в правой держа наготове меч.
      Глава 6
      Он склонился над ней так низко, что она чувствовала на лице его горячее дыхание и запах затхлого вина, которое он пил за ужином.
      Сперва Ларен не испугалась, просто слегка удивилась, поскольку было уже очень поздно, она давно заснула и не понимала, кому могло понадобиться войти в ее комнату посреди ночи. Лицо мужчины приблизилось к ее лицу, и Ларен слышала, как он пыхтит. Тогда она с усилием раскрыла глаза, чтобы при тусклом свете лампы поглядеть на него. Ларен ясно разглядела чужое лицо и мгновенно испытала такой ужас, что ощутила даже привкус желчи во рту. Словно оледенев от ужаса. Ларен пыталась вскрикнуть, но в горле так пересохло, что девушка не могла даже слабо пикнуть. Его руки уже вцепились в нее, заставляя приподняться. Ларен рванулась, выкручиваясь, надеясь удрать, однако эти руки уже держали ее за плечи, не позволяя шелохнуться, пальцы впились так глубоко, что боль отзывалась даже в костях. Мужчина усмехнулся, и Ларен наконец догадалась, что это не сон и что ее держит человек, который собирается причинить ей зло.
      - Таби!
      Брат спал рядом с ней, его испугал какой-то сон, и он пришел к ней. Ларен укачивала его, утешала, пела о подвигах их дяди и отца, пока малыш не угомонился.
      - Так, - произнес незваный гость, - девчонку я держу.
      Не стоило сопротивляться. Как ни трудно ей это далось, Ларен заставила себя расслабиться и притворилась, будто потеряла сознание. К ее великой радости, руки у врага разжались, и он фыркнул:
      - Девчонка, похоже, в обморок хлопнулась. Второй голос произнес:
      - Еще бы - увидела твою рожу. Хорошо, что она лишилась чувств, а то, говорят, она злобная, точно волчица. Малыша я взял. Он-то легонький, с лепешку весит. Свяжи ей руки и ноги и потащим - стражи здесь куда больше, чем надо, мы на это не рассчитывали. Хоть рядом никого и нет, все равно, чем скорее управимся, тем лучше.
      Ларен выждала минутку, заставляя себя лежать совершенно неподвижно, - еще миг, еще один, она медленно считала в уме, отсчитывала секунды, чувствуя, как ужас судорогой сводит ее мышцы, мечтая о глотке воздуха, однако не сейчас, надо чуточку выждать, - и вот наконец второй мужчина, подхватив Таби, отошел. Тогда Ларен схватила бронзовый подсвечник, стоявший возле ее стола, приподняла его и с размаху ударила своего врага по голове. Хрюкнув, тот отлетел в сторону, а Ларен уже вскочила на ноги и принялась пинать его в живот, обеими ногами, вновь и вновь, пока тот не рухнул на колени. Она видела, как кровь потоком хлынула из его рассеченной головы, но тут второй мужчина обернулся, изумленно оглядел представшую его взору картину и бегом бросился обратно. Ларен знала, что против двоих ей не выстоять. Швырнув Таби на постель, мужчина направился к ней, выставив вперед руки. Ларен отскочила назад, запрокинула голову и завопила так громко, как только могла, она кричала, кричала, звала на помощь...
      Но вот уже оба набросились на нее, их пальцы впились в ее плоть, испуганные вопли Ларен сменились стонами боли, мужчины действовали злобно, беспощадно, и Ларен кричала не переставая. Один из них сильно ударил ее в подбородок, она продолжала кричать, пока тьма не затопила сознание, и даже в этот последний миг Ларен успела подумать: "Почему же никто так и не пришел нам на помощь?"
      - Черт побери, проснись же наконец!
      Крики Ларен прервались и перешли в стон. Меррик выронил меч и нож, обнял Ларен за плечи, сильно встряхнул ее:
      - Проснись! - крикнул он ей прямо в лицо.
      - Не трогай мою сестру! - Таби уже вспрыгнул на спину Меррику, колотя того кулаками по спине, вцепившись ручонками в его волосы.
      Ларен очнулась, увидела над собой мужское лицо и снова вскрикнула. Она уже занесла руку, чтобы ударить своего врага.., нет, нет, постой... Это же Меррик, а верхом на нем сидит Таби, орет что есть мочи, сражается с ним, рыдает, и слезы ручьем текут по его худым щечкам, он так отчаянно всхлипывал, что Ларен едва не завыла от жалости к малышу.
      Ну вот, теперь она перепугала брата своими истошными воплями, а ведь ей всего-навсего приснился дурной сон, пустой сон, вызванный давним, глубоко засевшим страхом. Ларен будто унизила себя, поддавшись страху, и ужасно сердилась - надо же быть такой глупой, поднять крик среди ночи! Прошло уже много месяцев с тех пор, как этот сон снился ей в последний раз, и вот он вернулся, на этот раз - как-то необычайно ярко, но ведь она давно привыкла к нему, и чего вопить, точно резаная коза?! О да, надо бы уже притерпеться к пережитому ужасу, который все еще представлялся ей столь ощутимо, как если бы вновь и вновь возвращалась та самая ночь. И вот - она разбудила Меррика, насмерть перепугала Таби. Ларен глубоко вздохнула, надеясь, что голос ее прозвучит спокойно и ровно, и сказала:
      - Таби, маленький, все хорошо. Не надо бить Меррика. Он старался разбудить меня. Мне опять приснился кошмар, все будто в самом деле происходило, но уже прошло. Все, Таби, успокойся, подойди ко мне.
      Меррик не тронулся с места, пока Ларен не подхватила Таби. Только тут он заметил, что сидит верхом на Ларен, зажав ее бока своими обнаженными ногами. Конечно же, Таби вообразил, будто Меррик пытается изнасиловать его сестру.
      Меррик сполз с Ларен, прилег на бок рядом с ней, чтобы заглянуть ей в лицо в тусклом свете едва разгоравшейся зари. Ларен повернулась к нему, прижимая к себе Таби, укачивая его, что-то напевая, уткнувшись лицом в малыша. Почувствовав на себе взгляд Меррика, Ларен подняла глаза.
      - Расскажи мне все, - попросил Меррик. Ларен вновь спрятала лицо и продолжала убаюкивать Таби. Малыш высвободился из ее объятий, опустился на колени рядом с сестрой. Нагнувшись, он коснулся кончиками пальцев лица Ларен:
      - Опять приходили злые люди?
      - Да, Таби, но это сон, всего лишь сон.
      - Какие люди? - спросил Меррик.
      - Это просто сон, кошмар, который снится мне всякий раз, когда я сильно устаю. Извини, что разбудила тебя, это так глупо. Мне привиделся кошмар, Меррик, только и всего.
      - Ну да, - сказал он, поднимаясь. Поглядев на Ларен в бледном свете зари, он увидел, что девушка вновь гордо задрала подбородок.
      Повернувшись, он вышел из палатки.
      Ларен слышала, как Меррик будит своих людей и они, кряхтя, подымаются. Она крепче прижала Таби к себе, наставляя:
      - Ты не должен ничего говорить Меррику о нашей прежней жизни. Ты и не помнишь толком ничего, только запутаешь всех. Это было так давно, Таби, все уже в прошлом.
      - Тогда почему тебе по-прежнему снится плохой сон?
      "Ох уж эти дети, - подумала Ларен, целуя щечку малыша, - они сразу доберутся до самой сути".
      - Потому что нам выпали плохие времена, - честно ответила она, - плохие и страшные, но теперь мы в безопасности.
      - Меррик позаботится о нас?
      Ее огорчила уверенность, с которой Таби произнес эти слова, он слишком доверяется Меррику, а Ларен не могла полагаться на викинга, человека свирепого и беспощадного. Она не вручит ему ни свою безопасность, ни свои надежды, ни, тем более, будущее Таби. За два года она успела изучить мужчин, злобных, жестоких, коварных, они всегда брали то, чего им хотелось, не испытывая ни раскаяния, ни сожаления. И к тому же Ларен уже знала, что излишняя уверенность в ком-либо или в чем-либо ведет к смерти, а то и к более жалкой участи (впрочем, что может быть хуже смерти?). Она припомнила порку, которую задал ей Траско. Тогда она чуть не умерла. Машинально Ларен расправила плечи, потом легонько наклонилась вправо, влево. Рубцы еще чуть-чуть стягивали спину, но боль, гложущая боль давно прошла.
      - Я не хочу, чтобы он заботился о нас, - сказала Ларен, обращаясь к Таби. Голос ее прозвучал чересчур резко, Таби отшатнулся. - Нет, мой хороший, Меррик вовсе не должен тревожиться о нас, он ведь - мужчина, а мужчины не любят отвечать за тех, кто не принадлежит к их семье. Пока Меррик кормит нас, это верно, а потом я возьму все в свои руки. Мы забрели слишком далеко от дома, но скоро, совсем скоро, вернемся.
      Интересно, а сама она верит в это? Как же им вернуться, так и не узнав своего врага в лицо? И снова, уже в тысячный раз Ларен ломала себе голову, гадая, во что мог превратиться ее родной дом за эти годы.
      С громкими радостными криками и благодарственной молитвой Тору мужчины наконец столкнули ладью в Рижский залив. Путь волоком занял неделю, их задержал свирепый ливень, подвергший испытанию и силы гребцов, и их стойкость, однако он продолжался лишь полтора дня, правда, это было крайне неприятно, но не так уж страшно. Ладья закачалась на ровных водах залива, и все, не исключая Ларен, с облегчением вздохнули.
      Никто не пытался напасть на них в пути. Тор позволил им совершить безопасный переход, они выручили много денег за свои товары, и все восхваляли богов. Вечером, когда они разбили лагерь, Ларен взялась приготовить нечто вроде праздничного ужина.
      Спина у Ларен зажила, но она по-прежнему быстро уставала, и эта слабость раздражала девушку, ей казалось, что ее тело ей неподвластно. Меррик расхохотался, услышав, как Ларен клянет себя за недомогание, подбирая выражения столь же цветистые, как пестрые птички, которых они повстречали в лесу. Зато теперь Ларен могла глядеть на Таби и не огорчаться, его впалые щечки уже округлились, он распрямился, голод теперь не скрючивал его, глазки засветились, ушла тупая покорность судьбе и немой жалобный вопрос, на который старшая сестра не могла ответить. Она слышала смех брата, и это казалось ей самым прекрасным. В ту минуту, когда мужчины праздновали благополучное прибытие, Меррик внезапно подхватил Таби, подбросил его высоко в воздух, раскачивая у себя над головой. Таби хохотал и визжал от восторга, а Ларен стояла подле, наблюдая за ними, прислушиваясь к веселью своего братика. К ужину мужчины доставили дичь. Ларен порезала мясо толстыми ломтями, приправила ягодами и можжевельником и, завернув его в широкие листья клена, смазанные жиром, потушила.
      Набив брюхо, сытые и довольные викинги потребовали, чтобы Деглин завершил повесть о Грунлиге Датчанине.
      Однако Деглин нынче пребывал не в духе. Несколькими днями раньше Меррик поручил ему смотреть за шкурами, вытряхивать их и хранить в чистоте, а главное, следить, чтобы они не намокли на дне ладьи. Деглин считал подобное поручение для себя унизительным, но Меррик настоял на своем, и Деглин подчинился и, выполняя приказ, ворчал без устали, так что товарищи начали уже покрикивать на него, а Меррик с трудом удерживался от желания свернуть ему шею.
      Поэтому вечером Деглин отказался рассказывать, пояснив, что сочинять истории ему помогает его гений, а теперь гений утомился, выбивая и чистя шкуры, поскольку подобная работа недостойна его ремесла я таланта. Скальда надо уважать, а не принуждать его трудиться, точно раба, - тут Деглин покосился на Ларен, которая хлопотала, добавляя к мясу овощи, и прибавил: вот она - рабыня, стало быть, ей и следует поручить заботу о шкурах.
      - У нас не так уж много мехов, - возразил ему Меррик, - мы оставили их в подарок своим родным. Я поручил тебе легкую работу, Деглин, и притом очень важную.
      Но Деглин расфыркался и сказал, что у него кишки болят от "ее" мерзкой стряпни, - с этими словами он удалился в сосновую рощицу и там облегчался по меньшей мере в течение часа. Мясо получилось на редкость вкусным, но Ларен не пыталась возражать Деглину - Мужчины и так сердились на него. Кое-кто из них принялся швырять в море камешки, соревнуясь в меткости. Все они изнывали от скуки.
      И тогда Ларен сказала:
      - Я много думала о Грунлиге Датчанине. Быть может, мне удастся продолжить историю, которую начал Деглин.
      Мужчины уставились на Ларен так, словно та лишилась рассудка. Это ведь всего-навсего женщина. Она умеет готовить - замечательно, однако...
      Ларен угрюмо глядела на них, храня молчание. Таби, устроившийся на коленях у Меррика, удобно прислонившийся к его груди, попросил:
      - Расскажи, Ларен. Ты замечательно рассказываешь сказки!
      - Да, - без особого энтузиазма подхватил Олег, - делать нам все равно нечего. Расскажи, как сумеешь.
      - Я набил себе брюхо дичиной, и мне все равно, чем наполнятся теперь мои уши, - отозвался старый Фиррен. - Давай, малышка.
      Меррик не проронил ни слова. Викинг держал на руках Таби и молчал, но Ларен понимала, что он, как и все остальные, уверен: женщина не в состоянии сплести историю, которая представляла бы интерес для мужчин. Все знают, что женщины не обладают таким даром. Скальдом должен быть мужчина и только мужчина, это всем известно.
      Ларен понизила голос, наклонилась поближе к слушателям, чтобы завладеть их вниманием (так всегда делали сказители во дворце ее дяди). Слова гладко " полились с ее языка:
      - Грунлиг сказал: руки мои умерли. И все его люди опечалились, увидев, в какие страшные, жалкие закорючки превратились его пальцы. Казалось, пришел конец могучей силе и дивной отваге, воина. За несколько месяцев Грунлиг даже в росте уменьшился, потому что ходил теперь сгорбившись, опустив голову и уставившись в землю: в сердце его не осталось надежды, и он не желал обратить свой взор к небу.
      Все его друзья умолкали, когда Грунлиг проходил мимо. А потом Грунлиг куда-то исчез. Многие решили, что он ушел умирать, ведь ничто больше не привязывало богатыря к жизни. Он лишился своей силы, утратил гордость, а они-то и составляли его достоинство, благодаря им он верил в собственное величие. Однако тремя днями позже Грунлиг возвратился, все такой же бледный и молчаливый.
      Враги ликовали, хотя и боялись еще открыто проявлять свое торжество, поскольку многие - и ближние соседи и дальние - любили Грунлига, и не стоило при них радоваться постигшему Датчанина несчастью. Однако злые люди уже составляли собственный план, потому что низким завистникам честь неведома. То были не викинги, отважные воины, а саксонские разбойники, трусливые и жадные, они думали только о предательстве и измене, им хотелось прибрать к рукам все богатство Грунлига.
      День за днем они уводили его боевые корабли и его рабов, растаскивали золото и серебро. Они убивали людей Грунлига и угоняли скот. Один из них возмечтал даже похитить жену Грунлига, красавицу Селину.
      Так это началось, и так это продолжалось. Люди Грунлига умоляли своего господина о помощи, но Грунлиг не отвечал им, он все ниже опускал когда-то гордую голову и пил пиво до позднего вечера, а тогда без чувств падал под стол, и рабы относили его в постель. Наступил день - вернее сказать, это случилось как раз на рассвете, жарким летом, - когда Парма, злобный работорговец из Уессекса, решил прокрасться в усадьбу, где жила Седина. Парма был высокого роста, темноволосый, с густыми сросшимися над переносицей бровями. Он давно затаил ненависть к Груилигу и думал, что наилучшей местью будет не убийство некогда славного вождя, а гибель его любимой жены. Когда-то Грунлиг расправился с братом Пармы, который, напившись допьяна меду, загнал насмерть лучшего коня викинга. За это Парма и хотел отплатить Датчанину. В то утро он подкараулил Селину, когда женщина сидела одна у ручья, бессмысленно глядя на дальние горы и размышляя о своем супруге и постигшем его несчастье. Парма бесшумно подобрался к ней и, остановившись за спиной у Селины, произнес:
      - Мое имя - Парма, и я пришел за тобой, Селина, жена Грунлига. Я обойдусь с тобой так, как хотел бы поступить с твоим мужем, Грунлигом, если б он попал ко мне в плен. Ты на коленях будешь умолять меня о пощаде, а я запорю тебя до смерти, как Грунлиг - моего брата.
      Женщина ничуть не испугалась. Спокойно глядя в лицо негодяю, она ответила:
      - Если ты притронешься ко мне, Парма, то будешь раскаиваться в этом до последнего вздоха.
      Парма громко расхохотался, ведь перед ним была слабая, ничтожная женщина, самая обычная женщина, но она принадлежала Грунлигу, и потому Парма возжелал ее. Он наклонился, чтобы сгрести ее в объятия, однако, едва он коснулся руки Селины, случилось нечто странное...
      Тут Ларен с улыбкой обернулась к Меррику:
      - Мой братишка уже уснул. Если вы пожелаете, завтра я продолжу рассказ. Ну как, я вам не наскучила?
      Мужчины молча таращились на нее, потом они дружно вздохнули и посыпались вопросы:
      - Что же с ним произошло? - настаивал Роран. - Я знаю только одну странность, которая случается, когда мужчина касается женщины: в нем просыпается желание, но это, честно говоря, не так уж и странно.
      - Таби вовсе не устал, правда же, малыш?
      - Селина умела колдовать?
      Меррик ничего не сказал, он с легкой улыбкой посмотрел на Ларен, а потом громко расхохотался и, возвысив голос, издал радостный клич. Все подхватили, смеясь, весело восклицая, и, прежде чем Ларен вернулась в палатку в тот вечер, она успела заработать четыре маленькие серебряные монетки. Девушка сжала кулак, потом разжала и стала глядеть, как они сверкают на ее ладони.
      Четыре монетки за вечернюю сказку. Засыпая, Ларен все еще ломала себе голову, придумывая, что же такое могло случиться в тот момент, когда Парма дотронулся до руки Селины.
      ***
      Днем позже они вошли в Балтийское море, и все гребцы взялись за весла, потому что ветер сник и вода казалась такой же спокойной и безмятежной, как душа Меррика. Викинг смолк и погрузился в раздумье, старый Фиррен надеялся, что вождь грезит о новых приключениях. Кормчий осторожно вел ладью, избегая полузатопленных бревен.
      - Если ветер будет попутный, мы доберемся домой за пять дней, - ближе к вечеру заметил Меррик.
      Ларен подошла и встала рядом с ним. Днем Меррик учил Таби грести, и теперь малыш, страшно устав, заснул у него на коленях. Меррик облокотился на большое весло и, обернувшись к Ларен, продолжал:
      - Мы решили, что должны принести жертву Тору, и тогда боги наполнят ветром наши паруса. Я думаю, что ты вполне подходишь для этого.
      Ларен резко отшатнулась и чуть не упала. Мужская рука уже подстерегала ее сзади. Ларен прыгнула вперед, пытаясь уйти от палачей, и рухнула на грудь Меррику. Меррик не дотронулся до нее, он весело ухмылялся:
      - Мы не собираемся дарить Тору девушку, достаточно будет, если ты продолжишь нынче вечером повесть о Грунлиге, а то, чего доброго. Тор откажется помогать нам.
      - Только сперва приготовь ужин, - попросил Эллер, - мы никак не можем решить, что нам больше нравится, еда или сказка.
      - А ты прямо-таки чуешь ужин, верно? - подмигнул ему черноглазый Роран.
      - Ага, мне бы куропаточку, с зеленью, фасолью и грибами.
      - У них только и забот, что о еде, - снисходительно улыбнулась Ларен, ее нелепый страх уже миновал:
      - Уж я набью ваши кишки, - посулила она и внезапно запнулась, бросив взгляд на Деглина.
      На лице скальда застыла холодная ярость, и Ларен по-настоящему испугалась, потому что опыта в подобных делах у нее уже было предостаточно. Мужская злоба скоро проявится в насилии, пусть Деглин и не воин, подобный Меррику, но очень опасен, ведь он - мужчина и к тому же скальд, который так гордится своим искусством, а Ларен ступила на его территорию, все равно что плюнула ему в лицо. Ларен вспомнила о четырех монетках, спрятанных в карманах ее штанов.
      Только деньги позволят ей обрести свободу, на Меррика вряд ли подействуют женские чары или хорошая стряпня. Только деньги. Ларен тихо произнесла:
      - Я расскажу вам, что произошло в тот день, но за это обещайте не храпеть так громко рядом с моим шатром.
      Старый Фиррен так расхохотался, что слишком резко повернул кормило. Очередное бревно ударило в борт ладьи, и все судно содрогнулось.
      - Что ты называешь своим шатром, рабыня? - крикнул Деглин. Голос сказителя был глубок, ясен и холоден, как простиравшаяся во все стороны морская гладь. Ту палатку, где Меррик спит с тобой, да? Это мы должны попросить тебя, чтобы ты потише орала, когда он наминает тебе живот.
      Меррик негромко остановил его:
      - Довольно, Деглин. Твои тщеславие и заносчивость лишили тебя слушателей. Ты предпочел дуться и ворчать, отказался продолжать свою повесть, рассчитывая наказать нас. Стало быть, девушку винить не за что.
      - Она не может быть скальдом! - завопил Деглин. - Ничтожество, рабыня, нищая оборванка, тебе следовало бросить ее в Киеве, убить! Я не желаю слушать, как она грязнит мое ремесло своими жалкими потугами. Она - всего-навсего женщина, а в бабе хороши только две вещи - ее стряпня и то, что у нее между ног. Раз Ларен обладает этими талантами, я страшно рад за тебя, Меррик.
      Меррик неторопливо поднялся на ноги, передал спящего Таби Кливу. Клив напряженно выжидал.
      Меррик нагнулся над Деглином, который слегка растерялся, хотя глаза его по-прежнему полыхали гневом и ненавистью и он не отводил потемневшего взгляда от Ларен.
      - Я приказал тебе замолчать, - напомнил Меррик.
      - Но она...
      Наклонившись, Меррик ухватил Деглина за ворот рубахи и, заставив скальда подняться, притянул его вплотную к себе:
      - Заткнись, не то пожалеешь. Теперь голос сказителя сделался мягким и вкрадчивым, он звучал искренне и убедительно:
      - Конечно, мой господин, я никогда не посмею оскорбить тебя, только она... Да-да, ты прав. Я должен выполнять твои пожелания и не проявлять неудовольствия и впредь буду все делать с охотой. Сегодня я продолжу свое повествование и не стану обижать своих друзей. Вам никогда больше не придется слушать рабыню.
      Меррик растерялся. Он отпустил Деглина и, вновь вернувшись к ларю, который служил ему скамьей, взглянул в сторону Ларен. Но девушка низко опустила голову, и он не мог разглядеть ее лица. Никакого выхода из этого положения он не видел. Деглина все уважали как скальда. Меррик объявил:
      - Сегодня Деглин расскажет историю Грунлига Датчанина.
      Никто не отозвался на эти слова. Меррик сел. Ладья выровнялась и быстро поплыла по спокойным водам. Все вернулось на круги своя. Ларен почувствовала, как закипает в ней ярость, но за прошедшие два года она научилась скрывать разочарование, вот только с Мерриком девушка не сдерживалась. Теперь придется. Против собственной воли Ларен обернулась к Деглину. Скальд усмехнулся ей, и эта улыбка не показалась Ларен доброй.
      Четыре серебряные монетки, только четыре... Вечером Ларен вместе с Кливом и старым Фирреном хлопотала, готовя ужин. Она не прислушивалась к беседе мужчин, занятых своими делами, трудилась молча, напоминая себе, как она должна быть благодарна Меррику хотя бы за то, что и она, и Таби остались живы. Ночное небо казалось высоким и" ясным, сияли звезды, луна округлилась. Лагерь разбили у самой воды, ладью вытащили на узкую отмель, накрыли сосновыми лапами, расставили палатки, разожгли в нескольких местах костры, и запах жаркого уже наполнил нежный вечерний воздух.
      После ужина, когда мужчины разлеглись на шкурах, поближе к огоньку, поглаживая набитое брюхо, Деглин встал, поднялся во весь свой (не слишком величественный) рост, откашлялся и сделал глоток эля, чтобы придать мягкость голосу. Он оглядел слушателей, проверяя, готовы ли они уделить ему внимание, и заговорил:
      - Когда Грунлиг Датчанин увидел свои обмороженные руки, он понял, что все кончено для него. Он привык полагаться на свою силу и всегда чувствовал себя уверенно, а теперь богатырь утратил свою гордость - враги не могли убить его, зато Грунлиг сам себя уничтожил. Датчанин был горд, не знал себе равных, обладал великой сноровкой и мощью и лишь себя винил за то, что руки отныне не служат ему. Он оглядел их, увидел почерневшие скрюченные пальцы, синюю полоску ногтей, загибавшихся по краям. Тогда он позвал своего сына и сказал ему:
      - Иннар, моя жизнь подошла к концу. Все, это я оставляю тебе, будь осторожен, не погуби себя так необдуманно, как я.
      Он прижал сына к своей груди, а затем отослал его. Тремя днями позже люди нашли Грунлига мертвым на дне расселины. Он приказал рабу, чтобы тот отрубил ему руки, и они лежали рядом с мертвым телом, скрюченные и почерневшие, утреннее солнце освещало их своими лучами. Все поняли, что Грунлиг смотрел на отрубленные кисти до той минуты, пока последняя капля крови не покинула его тело, и тогда Грунлиг умер.
      Иннар не оплакивал отца, ибо считал, что тот выбрал правильный путь. Иннар был столь же горд, как и его отец, и верил в свои силы, но не слишком-то уважал покойника, из чьего семени появился на свет, и не собирался рубить быков надвое или подчинять людей своей воле, потому что не обладал великой силой отца. Вместо этого Иннар решил пуститься в плавание, так как полагал, что отец оставил ему недостаточно серебра. Собрав дружинников Грунлига, он объявил им, что отправляется в Киев, а по пути они захватят рабов и продадут их на рынке Каган-Руса. Иннар думал, что он очень отважный, потому что его окружали люди отца, славные опытные воины, отлично умевшие убивать и грабить. Они всегда защищали Иннара, исполняя свой долг. Они перебили множество диких племен по пути к Киеву и захватили в плен десятки женщин. Иннар, празднуя успех, заставлял своих людей говорить, будто это он один истребил туземцев, и всем велел воспевать и прославлять его отвагу и мудрость.
      Дружинники Меррика начали украдкой посматривать друг на друга, взгляды их выражали гнев, растерянность, непонимание. Поднялся ропот.
      Деглин торопливо продолжал:
      - Особенно хорошо Иннару удавались сделки на рынке рабов. Но однажды он заметил тощую, сгорбленную девушку, одетую в лохмотья. Эта рабыня пришлась ему по вкусу, и потому он купил ее и повез к себе домой. Иннар не знал, что приобрел ведьму, которая не желала быть женщиной - она мечтала обрести свободу, умение и таланты мужчины. Она пыталась делать то, что обычно делают воины, - и, конечно, ей это не удавалось. Тогда в ней разгорелся гнев против всех викингов, поскольку она поняла, что намного ниже их...
      Возмущенные голоса звучали теперь все громче, заглушая рассказчика. Люди поглядывали на Меррика, но его лицо оставалось равнодушным. Меррик выдержал паузу, задумчиво рассматривая Деглина, наконец поднял руку, призывая своих людей успокоиться, и сказал:
      - Не стоит продолжать эту историю так, как ты начал, Деглин. - Голос его упал до шепота, и Ларен содрогнулась в испуге. - Поведай нам, что произошло дальше с Иннаром, человеком, который недостаточно уважал своего отца.
      - Он переменился, господин мой, да-да, он исправился, - поспешно подхватил Деглин. - Когда Иннар разбогател, то вновь почувствовал почтение и любовь к родителю, который наделил его всеми дарами, принесшими ему столько благ. Иннар добился великой чести и уважения от своих соседей, потому что стал лучшим среди всех купцов, а злую рабыню он убил и привез домой много серебра, и богатство его превзошло самые смелые мечты его отца. Иннар взял в жены девушку, которую еще отец выбрал для него, и она родила ему множество сыновей. Наследник Грунлнга Датчанина не посрамил его имени.
      Воцарилось молчание. Наконец его прервал Олег. Высокий, тощий, он угрожающе навис над Деглином и сердито сказал ему:
      - Твоя повесть омерзительна, Деглин, в ней полно яда и плохо скрытой лжи. Ты, словно гнус, кружишь вокруг, жужжишь, пытаешься укусить и тут же удираешь, прячешься за трусливыми намеками. В следующий раз я попрошу Ларен поведать нам, что случилось с Грунлигом Датчанином.
      Хорошо поставленный голос скальда задрожал от гнева:
      - Девчонка ничего не сумеет рассказать! У нее нет ни дарования, ни опыта. Она прикидывается, будто что-то умеет, но ведь она - рабыня, только и всего, ничтожная рабыня, которая не смеет толковать о том, чего не знает. Я этого не допущу. Вот, разве вы не видите? Она ведьма, вносит раздор и уже поссорила нас друг с другом, она околдовала Меррика, опутала его!
      Олег выхватил нож и шагнул к Деглнну. Лицо его казалось неподвижным, никто бы и не догадался, насколько серьезны намерения Олега. Меррик остановил друга:
      - Не надо, Олег. Деглин вновь позволил своему языку опередить мысли. Ведь так, Деглин?
      Деглин глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки:
      - Да, я поступил неосторожно. Прости, господин, я подумал: позволь мне рассказать тебе другую историю, она всем понравится.
      Олег покачал головой, спрятал нож и, опустившись на волчью шкуру, удобно, поджал ноги:
      - Давай, Ларен, - попросил он. - Расскажи, что произошло, когда Парма дотронулся до Селины и почувствовал нечто странное. Продолжай, Ларен.
      Ларен колебалась, не зная, как ей поступить. Все с надеждой смотрели на нее, но девушка не могла разгадать выражение лица Меррика. Таби уже задремал, прислонившись головой к груди своего покровителя. Все мужчины закивали, они просили Ларен продолжить повествование, рассказать, что случилось с Пармой и удалось ли Селине избавиться от него. Ларен по-прежнему не сводила глаз с Меррика. Наконец и он кивнул. Тогда Ларен улыбнулась, поднялась на ноги и уже приоткрыла губы, слова готовы были хлынуть из ее уст, и тут она увидела, как Деглин занес кулак, но не успела увернуться. Деглин со всего размаху ударил ее кулаком в лицо, сбил с ног и опрокинул в костер.
      Глава 7
      Меррик уронил Таби я вскочил, но Клив опередил его, подбежал к Ларен и выдернул ее из огня. Девушка еще не очнулась от удара, нанесенного Деглином. Штанина на правой ноге горела, неторопливые огоньки въедались в сухую шерсть, глубоко проникая в поисках новой поживы, выбрасывая черные клубы дыма. Клив уложил Ларен лицом вниз, захватил пригоршню грязи, бросил сверху на горящую штанину и начал втирать, втирать, яростно работая обеими руками. Меррик оттолкнул Клива, сорвал с себя рубаху и плотно окутал ею ногу Ларен, затем снял погасившую огонь материю и оглядел прожженную насквозь шерсть, клочьями отваливавшуюся от израненной плоти. Ларен осторожно повернулась на бок, и Меррик заглянул ей в лицо:
      - Ты как?
      Мгновение Ларен неподвижно глядела на него. Кровь отхлынула от лица девушки, пальцы впились в землю, судорожно, бессмысленно цепляясь за нее. Ларен содрогнулась, поднесла руку к щеке, которая горела от удара Деглина. Покачала головой, словно пытаясь собраться с мыслями. Сердце билось часто и сильно, страх помрачил рассудок, и, чтобы справиться с ним, она ответила с улыбкой:
      - Я не успела увернуться.
      Меррик изумленно уставился на нее:
      - Челюсть у тебя цела? - Он тут же коснулся ее щеки легким ласковым прикосновением и удовлетворенно кивнул:
      - Ничего страшного, просто будет большой синяк. - Он снова поглядел на ее ногу и приказал:
      - Сядь!
      За спиной Меррика слышались возмущенные голоса его людей. Очень хорошо, они не станут заступаться за Деглина - а впрочем, если бы и стали...
      Ларен молча повиновалась. Меррик отодрал материю, обнажив обожженную ногу. Огонь не успел проникнуть чересчур глубоко, но от щиколотки до колена вся нога стала темно-багровой. Меррик думал, что Ларен испытывает сильную боль, и, вновь поглядев ей в лицо, увидел только растерянность и догадался, что Ларен еще не вполне сознает происшедшее с ней несчастье и его последствия.
      - Сиди тихо! - велел он, поднимаясь. Обернувшись, Меррик увидел, что Олег уже схватил Деглина.
      Скальд, задыхаясь, вырывался, но Олег был сильным воином, не хуже Меррика, к тому же сейчас он очень рассердился.
      Меррик неторопливо направился к ним и остановился прямо перед сказителем, не говоря ни слова, просто глядя на него в упор. Деглин уже успокоился. Он сказал:
      - Я не хотел сделать ей больно, только проучить решил. Она заслужила пощечину, а то, что она свалилась в костер, так это не моя вина. Она - рабыня, господин, ты не можешь требовать наказания.
      Клив, стоявший за спиной Меррика, глухо зарычал, руки его сжались в кулаки, и тело напряглось, готовясь к прыжку. Воины разом поднялись на ноги, растерянность на их лицах уже сменилась гневом, но все выжидали, чтобы Меррик сам принял решение. Это право принадлежало ему, а не им.
      Меррик услыхал плач Таби и, оглянувшись, увидел, как Таби ползком пробирается к сестре.
      Меррик спокойно распорядился:
      - Клив, отнеси малыша к сестре. Олег, подведи нашего скальда сюда, ближе к костру. Он, верно, замерз, сердце и мозг у него остыли и отказываются служить. Я согрею его, как он согрел Ларен.
      Олег, ухмыляясь, подтащил Деглина к костру Мужчины сгрудились вокруг, встали в кольцо, все так же молча, выжидая.
      - Передай его мне! - потребовал Меррик, и Олег толкнул Деглина к нему. Меррик ухватил Деглина за шею и бросил наземь, затем ухватил скальда за правую ногу и сунул ее в огонь.
      Деглин с ужасом следил, как пламя подымается, охватывает его ногу и проникает внутрь. Он чувствовал страшный жар, видел, как отваливается обгоревшая материя от его штанов. Когда огонь опалил кожу и стал пожирать плоть, Деглин завопил. Он кричал и вырывался, изо всех сил сражаясь с Мерриком.
      Только когда вся материя выгорела и обратилась в золу, Меррик выпустил Деглина и безжалостно наблюдал, как тот отползает прочь, катается в грязи, рыдая и задыхаясь.
      Поглядев на него, Меррик произнес:
      - Разума у тебя меньше, чем у змеи. Ты не владеешь собой и потому стал опасен. На этот раз я не буду убивать тебя, но помни, если ты еще раз попытаешься причинить кому-либо вред, придет твой час. Ты меня понял?
      Деглин выл от боли, от ужаса перед страданием, от унижения - Меррик поступил с ним так лишь за то, что он всего-навсего ударил паршивую рабыню. Деглин вдыхал запах собственной обгоревшей плоти, желудок его сжимался от позывов рвоты и ненависти. Передохнув, он прошептал:
      - Да, господин, я понял тебя.
      - Хорошо, - заключил Меррик и отвернулся. Ларен уже села, выпрямилась и теперь глядела на свою ногу, руки ее почти касались ожога, но притронуться к своей ране она не решалась. Рядом с ней стоял Клив, держа на руках захлебывающегося слезами Таби, и тихо разговаривал с братом и сестрой. Меррик обратился к Эллеру:
      - Принеси из моего шатра плошку с мазью, что прислала мне мать. Скорее!
      Меррик присел на корточки, зажал ладонью подбородок Ларен и вынудил ее приподнять лицо.
      - Мазь вытянет из твоей ноги жар и боль. Это та самая мазь, которой я лечил тебе спину, - ведь она помогла тогда, верно?
      Ларен кивнула, слова застряли у нее в горле. Она не могла отвести глаз от огромного ожога.
      - Ты молодец.
      Ларен понимала: Меррик рассчитывает, что она и дальше будет вести себя молодцом, и не собиралась подводить его. Девушка опять улыбнулась, хотя и с трудом, и повторила:
      - Я не успела увернуться. За эти два года я стала прыткой, словно блоха, и уворачиваюсь от ударов, точно жеребец, которого собрались холостить. - Ларен вздохнула, и краска вновь прихлынула к ее лицу - чересчур яркая краска, отметил Меррик. Щеки Ларен порозовели. Меррик знал, что она постепенно приходит в себя, и опыт страданий подсказывает ей, сколько боли предстоит пережить в следующие дни.
      "За что? - подумал он. - Она и так уже много выстрадала, и вот все снова".
      Эллер протянул ему плошку с мазью:
      - У меня осталась в запасе только одна пара штанов, - предупредил он.
      - Тащи их сюда. Не может же она ходить голой на глазах у целого отряда викингов.
      Ларен пристально глядела на плошку с мазью в руках Меррика, и викинг понял, что Ларен со страхом ждет той минуты, когда он прикоснется к обожженной коже, - она боится боли. Меррик сочувствовал Ларен, он знал, что девушка еще помнит, сколько ей пришлось вынести, когда он растирал этой мазью ее спину.
      Меррик молча взял плошку с мазью в одну руку, а другой ухватил Ларен под мышки и поволок в шатер. Уложив девушку на спину, он предупредил:
      - Я должен снять с тебя штаны.
      Она не хотела этого, не хотела предстать перед ним совершенно обнаженной, однако нога уже горела, пульсировала, боль с каждой минутой вгрызалась все глубже и становилась нестерпимой. Да и какая разница? Меррик уже видел ее голой, он мыл ей спину, мыл всю целиком. Ларен смолчала, только отвернулась. Меррик опустился рядом с ней на колени, озабоченно хмурясь. Ларен боялась встретиться с ним взглядом, закрыла глаза, когда почувствовала на себе руки Меррика - он развязывал веревку, удерживавшую на се талии штаны Эллера. Ларен ощутила дуновение свежего воздуха на своей коже, когда Меррик снял с нее штаны. Он действовал очень осторожно, и Ларен мысленно благодарила его за это, однако ему пришлось отдирать от раны ошметки обуглившейся ткани, и тут Ларен так и взвилась, вопя от нестерпимой муки.
      - Я знаю, тебе больно. Мне очень жаль, Ларен, - Меррик с силой прижал ладонь к ее животу, вынуждая Ларен вновь откинуться на подстилку.
      Она лежала перед ним голая, беззащитная, ненавидя и грызущую ногу боль, и собственную беспомощность. Меррик накрыл се одеялом, оставив снаружи только раненую ногу. Ларен хотела сказать ему спасибо, но не смогла. Все ее мужество ушло на то, чтобы сдерживать стоны, не кричать, не плакать, не обнаружить перед Мерриком свою слабость.
      Внезапно Ларен ощутила, что пальцы Меррика уже коснулись ее обожженной плоти, начали потихоньку втирать мазь. Теперь она могла бы перекричать ночную бурю, и все же заставила себя молчать - перетерпела и это. Прикосновение мази было одновременно и мучительным и приятным, ногу обдавало то жаром, то холодом, и наконец нога утратила чувствительность точно так же, как было прежде со спиной. Ларен не двигалась, крепко стиснув зубы, чтобы подавить любой звук.
      Закончив, Меррик присел на корточки:
      - Ты скоро поправишься. Ожог не слишком тяжелый. Эту мазь моя мама делает из бузины, так она мне говорила. Мама тебе понравится, она может разгневаться, словно яростный воин, но когда бывает ласковая, то похожа на тихого ребенка. Мама разбирается в разных зельях и лекарствах. В детстве я как-то подрался с Рориком, моим старшим братом, и свалился прямиком в очаг, и тогда она...
      Ларен понимала, что Меррик старается отвлечь ее мысли от боли, заставить сосредоточиться на том, что он ей говорит. Ларен вслушивалась в звук его голоса, глубокого и в то же время ласкового, она изо всех сил пыталась вникнуть в смысл произносимых им слов, но он ускользал от нее. Когда Меррик смолк, она лишь сказала:
      - Ты очень любишь свою мать.
      - Да, она и отец - лучшие родители, каких только можно себе пожелать. Нет, конечно, у них есть свои недостатки, к примеру, они долго не принимали душой жену Рорика, ирландку, потому что считали ее ведьмой, но потом изменили свое мнение, поняли, что были не правы, и признали это.
      Ларен кивнула.
      - У меня немного осталось на теле мест без отметин, - произнесла она. Благодарю тебя, Меррик. Ты очень добр.
      - Постарайся сохранить в целости хотя бы эти места. Мне уже пришлось мазать этой мазью твою спину. Надеюсь, этот раз - последний, у меня и мази-то почти не осталось, а новую порцию мама приготовит только осенью.
      - Больше, наверное, ничего не случится. Мы ведь уже почтя приплыли, правда?
      - Правда. Но все же ты должна увертываться быстрее.
      - Да, - ответила она, прислушиваясь к тупой боли в ноге, - в следующий раз я сама нанесу удар.
      - Рабыня не может нанести удар, - спокойно ответил Меррик. Обернувшись, он позвал:
      - Олег, принеси чашу меда.
      Олег вошел в палатку и молча уставился на Ларен, затем кивнул, передал чашу Меррику и мгновенно исчез.
      Меррик поднес чашу к губам Ларен, и она отхлебнула немного.
      - Пей до дна, - приказал Меррик, - это поможет тебе уснуть.
      Она подчинилась.
      Прежде чем ладья повернула на север, через Норвежский залив в Копанге, им пришлось пережить два штормовых дня посреди Балтики. Как ни странно, Ларен бури почти не испугалась, она хлопотала только о том, чтобы успокоить Таби. Как и все обитатели ладьи, мальчик промок насквозь, и Ларен, не зная, чем помочь брату, просто рассказывала ему одну сказку за другой. На щеке у Ларен разлился желто-багровый синяк, который не причинял ей особых страданий, но девушка боялась, что теперь она и вправду похожа на ведьму. Болела, огнем горела нога, однако те же муки испытывал и Деглин, и от одной этой мысли боль утихала. К тому же Меррик заставил скальда грести наравне с остальными викингами.
      Ларен опасалась, что Деглин умрет, он беспрерывно стонал и жаловался, согнувшись над веслом, и никто не обращал на него внимания. Но Деглин оказался довольно вынослив, на пятое утро, когда на ясном небе взошло солнышко и ветер стих, превратившись в легкий бриз, достаточный, чтобы наполнить паруса, Ларен заметила, что Деглин уже не так скверно себя чувствует, он даже перестал скулить. Деглин умолк, и это по-настоящему напугало Ларен - она догадывалась, что этот мужчина обдумывает свою месть. Деглин поймал ее взгляд, и Ларен тотчас отвернулась. С той роковой ночи никто из гребцов не просил ее продолжить повествование о Грунлиге Датчанине. Интересно, смогла бы она завершить эту историю, если бы се попросили? Ларен кивнула в ответ своим мыслям. Да, конечно. Чего ради ей считаться с Деглином?
      Над головой замелькали чайки, с пронзительным воплем они пикировали вниз и в последний момент вновь взмывали в небеса. Кто-то из викингов громко вскрикнул, когда крыло с размаху задело его по лицу Появились десятки грузных бакланов, мужчины теперь переговаривались весело, вспоминая свой дом, жен, детей и хозяйство. Толковали они и о добытом в походе серебре, каждый из них возвращался домой намного богаче, чем уезжал четыре месяца назад.
      Только Меррик хмурился, разглядывая синяк на лице Ларен. Каждый вечер он втирал мазь в пострадавшую ногу, хотя теперь Ларен вполне могла бы поухаживать за собой сама, и она сказала об этом Меррику. Тот только головой покачал и продолжал делать свое дело.
      ***
      Торговый город Копанг был огражден изгородью из высоких, заостренных вверху кольев, расположенных на небольшом расстоянии друг от друга полукругом. Здесь насчитывалось не менее дюжины причалов, выдававшихся вперед, к островку, и Меррик приказал гребцам направить ладью к ближайшему из них. С радостными воплями викинги устремились на берег, они уже почти достигли дома.
      Мужчины не собирались ничего покупать в Копанге, но они испытывали потребность в женщинах, тем более что на обратном пути из Киева не попадались рабыни, с которыми они могли бы позабавиться. Мужчины изголодались, хотели провести одну, последнюю ночку на свободе, прежде чем вернуться к своим семьям. Ларен понимала их состояние и не испытывала отвращения к своим новым друзьям, она радовалась, что никто из них не польстился на нее - и все благодаря Меррику.
      В ту самую минуту, когда Меррик помогал Ларен перебраться на сухое место, она шепнула ему:
      - Спасибо, что уберег меня.
      - Я не сумел, - возразил он, - ты сильно обожглась.
      - Я не о том. Твои воины избавятся здесь от похоти, они даже не пытались обратить свои желания на меня. Я очень благодарна тебе за это.
      Меррик ничего не ответил на ее слова, обернувшись, он приказал тем, кто оставался в лодке, хорошенько стеречь их добро:
      - Будьте на страже. Мы вернемся через шесть часов, тогда наступит ваш черед.
      - Ты можешь сама идти? - спросил он Ларен. Она кивнула.
      - Клив присмотрит за Таби. Тебе стоит сходить в баню.
      Они прошли через большие двойные ворота, и Ларен оказалась на крошечном пятачке, где народ суетился среди маленьких деревянных домишек и торговых лавок, соединенных между собой деревянными настилами. Похоже, все вокруг что-то продавали или делали что-то на продажу, другие уговаривали что-нибудь купить у них либо выменять. Все говорили разом. Ларен хотела на минутку остановиться, поглядеть хотя бы на прекрасные миски из мыльного камня, выставленные у порога одной из лавчонок, но Меррик уже двинулся дальше. Ларен заметила также оружейный магазин и подумала, как хорошо было бы приобрести нож, однако решила, что четырех маленьких серебряных монеток на это не хватит. Меррик привел Ларен прямиком к купальне, сидевшая там старуха даже не посмотрела Ларен в лицо, она оглядела только ее поношенные штаны и грязную рубаху, затем процедила сквозь гнилые зубы, чтобы Меррик отвел жену внутрь.
      Ларен провозилась не меньше часа, но сумела все-таки вымыть волосы и выкупаться целиком, не замочив при этом больную ногу. Когда Меррик вновь вошел в плохо освещенную купальню. Ларен прикрылась все той же старой рубахой. Меррик бросил ей на колени сверток одежды.
      - Надень чистое. Здесь платье и верхняя рубаха. Я не намерен появиться дома с этаким мальчишкой-оборванцем.
      Ларен молча уставилась на него.
      - Спасибо, - с трудом выговорила она наконец.
      - Заканчивай, нам надо еще заглянуть к сапожнику. Тебе нужны башмаки.
      Когда через три часа они возвращались на ладью, живот Ларен был набит едой, на ней было красивое платье, а мягкие кожаные башмаки облегали ее ступни.
      За последние два года она ни разу не чувствовала себя так хорошо. Девушка казалась себе.., о нет, она даже не могла подобрать слова, чтобы выразить, как все это замечательно.
      - Мне страшно, - внезапно произнесла она, обращаясь к Меррику, медленно шагавшему рядом с ней.
      Ларен сильно хромала, но Меррик не предлагал понести ее на руках или как-то помочь, и это ей тоже нравилось. Мягкая шерстяная юбка не терзала больную ногу так, как штаны, и это тоже было прекрасно.
      - Чего ты боишься?
      - Что ты собираешься сделать со мной и Таби?
      И с Кливом?
      Меррик нахмурился, но ответил только:
      - Придет время, и я тебе скажу. Пойдем, посмотрим, сумел ли Клив подобрать одежду для Таби.
      Братишка выглядел таким же умытым и нарядным, как и она сама, но еще больше Ларен удивилась, обнаружив, что Клив тоже получил новую рубаху и новые штаны, а на ногах у него кожаные башмаки с мягкими ремешками, пересекающимися под коленями. Выглядел он просто замечательно. Усмехаясь, он напыжился специально для Ларен. Она впервые увидела его таким веселым. Как ему шла улыбка! Ларен едва замечала шрам, который так уродовал Клива, особенно когда он улыбался, но этот рубец будто не имел никакого отношения к самому Кливу. Она так радовалась за него!
      Наверное, даже если бы Ларен успела подумать, она все равно сделала бы именно то, что сделала: повернувшись к Меррику, она испустила радостный клич и, обхватив его обеими руками, всем телом прижалась к нему.
      - Спасибо... - пробормотала она, не разжимая объятий, но, едва она посмотрела ему в лицо, как тотчас осознала, что натворила: она по собственной воле прикоснулась к этому викингу, более того, она прижалась к нему, словно к верному другу, брату, а то и мужу. Только в эту минуту она заметила наконец, что Меррик - высокий, красивый мужчина, и ей приятно обнимать его, ощущать пальцами его плечи и руки, она никогда не испытывала столь странного чувства и напугалась, поняв, сколь сильное это доставило ей удовольствие. И все же Ларен не выпустила Меррика из своих объятий, напротив, она еще теснее прижалась к нему, удерживая его, удерживая ту радость, которую познала от этого прикосновения.
      Меррик не шелохнулся, он словно застыл, руки его бессильно повисли. Он не сумел выдавить из себя ни единого слова. И Ларен не сразу заметила, что Меррик будто оцепенел. Должно быть, она осрамила его своим поведением. Ведь она всего-навсего рабыня, которой он покровительствует ради Таби, а сама по себе она ничего не значит для него. Ларен поспешно разжала руки и отступила, ссутулившись.
      Однако Таби и невдомек было, что между ними что-то произошло. Едва Клив опустил мальчика на землю, как он тут же сменил Ларен и принялся дергать Меррика за подол рубахи, пока викинг не наклонился и не подхватил малыша на руки. Тогда Таби обвил тонкими ручонками шею Меррика, обнимая его так, словно хотел задушить, и хохоча во весь голос:
      - Я - принц! - во всеуслышание объявил Таби. - Ты купил новый наряд принцу Придет день, и я вознагражу тебя.
      Меррик вновь ощутил болезненный и вместе с тем сладостный укол в сердце, он крепко прижал к себе Таби, вдыхая нежный детский запах, вслушиваясь в звонкий колокольчик его смеха. Мальчик принадлежал ему, ему одному, и Меррик не собирался никому отдавать его.
      - Благодарю тебя, принц Таби, - произнес он, касаясь губами его щеки, которая, к радости Меррика, уже не казалась такой впалой.
      Он оглянулся на Ларен. Она стояла совсем близко, а рядом с ней Клив. Ларен глядела на Меррика и на Таби, и викинг не сразу уловил выражение ее глаз. Наконец он догадался, что в глазах рабыни мелькает страх. Неужели она боится его? Конечно же, нет, она сама только что кинулась ему в объятия. Или все дело в том, что Ларен осознала, как много значит для него Таби? Меррик постарался побыстрее забыть то ощущение, которое он пережил в краткий миг, когда Ларен доверчиво, беззаветно, всем телом прижималась к нему. Это ничего не значит, но он испытал сильный прилив желания, да и то лишь потому, что давно не имел женщины. Отвернувшись от Ларен, викинг принялся целовать Таби. Он прикоснулся губами к обеим щечкам малыша, погладил его своими огромными ладонями, хмурясь, оттого что Таби по-прежнему был чересчур тощим - маленькие косточки остро торчали, выпирали ребра.
      На миг Меррик прикрыл глаза, впитывая исходящее от крошечного тельца тепло, наполнявшее викинга уверенностью в осмысленности всего происходящего: он предназначен стать защитником этого человечка, вырастить и воспитать его. Что касается Ларен, она - сестра Таби, вот и все. Знать бы еще, откуда они оба родом?!
      Вестфольд показался Ларен огромной страной. Обрывистые утесы нависали над заливом, уходили в небеса, тонули в сгустившихся облаках. Холмы и горы поросли дубами и соснами, иные из них так круто поднимались вверх, что Ларен подумала - ей никогда не добраться до вершины этих высочайших хребтов. Вода в заливе как бы застыла, напоминая гладкое стекло, но течение подгоняло лодку, и гребцы переговаривались и обменивались шуточками.
      Воздух стал теплым, ласковым, небо - прозрачным, глубоким. Поразительная страна! Ларен и не догадывалась раньше, как тут красиво. Она не могла оторвать взгляд от бесконечной цепи утесов, делавшейся все длиннее, когда ладья огибала очередной попорот, скользя вдоль фьорда.
      - Здесь мой дом, - объявил Меррик, - скоро мы пройдем мимо долины Гравак. Там у меня много родичей.
      Он умолк, но легкая улыбка по-прежнему морщила уголки его губ.
      - Мы остановимся у них?
      - Нет, - покачал головой Меррик, - я хочу поскорее вернуться домой. Это глупа, но меня все время терзает какое-то странное предчувствие, если только мои мысли не заняты каким-то делом. Это тревожит меня.
      Ларен всегда верила в такие приметы.
      - О каком предчувствии ты говоришь?
      - У, меня мурашки по коже бегают. Мне хочется плыть как можно быстрее, будто дома что-то случилось, - Меррик снова покачал головой. - Разумеется, все это глупости. Я становлюсь глуп, словно баба.
      - Значит, я, по-твоему, глупая баба?
      - Что с тобой спорить? Ладно, я становлюсь глуп, как любая баба, кроме тебя.
      - Как называется твой дом?
      - Усадьба моего отца из поколения в поколение звалась Мальверн. Это имя древнее, чем окрестные горы, и никто не ведает, что оно означает и из какого языка пришло.
      - Мальверн, - повторила она, - странное слово, я тоже не узнаю его, разве что... - Тут голос ее оборвался и упал, точно камень, слетевший с крутого обрыва.
      Меррик выжидательно посмотрел на девушку. Ларен качнула головой и заговорила бодрым, но неестественным голосом (отлупить бы эту девчонку!):
      - Расскажи мне про твоих родичей.
      - Один из моих двоюродных братьев взял в жены глухую девушку по имени Лотти.
      Ларен с трудом могла себе представить подобное:
      - Она нормальная, взрослая женщина?
      - Да. Эгиль, мой брат, ее муж, пекся о ней, еще когда она была маленькой, как Таби. Она может читать слова по губам, если с ней разговаривают, но Эгиль к тому же придумал особые знаки, и они умеют быстро-быстро объясняться на пальцах. Очень занятно смотреть, как они размахивают руками и смеются, потому что они могут даже шутить, используя язык пальцев. Они счастливы, у них уже четверо детей. Лотти у нас молодчина.
      Ларен молча кивнула. Мужчины подгребли ближе к берегу, утесы теперь нависали над ними, отбрасывая тени, заслоняющие солнце.
      - Не знаю, понравится ли мне тут зимой. Я слышала рассказы о норвежских холодах. Говорят, что... - Тут она вновь оборвала себя, и па этот раз Меррик даже не нахмурился, а просто ждал, что еще она скажет, спокойно поглядывая на гору, мимо которой они проплывали. - Говорят, зима тут нелегкая, - завершила наконец свою фразу Ларен.
      - В жизни есть много других трудностей. Зима здесь красивая, особенная, возразил Меррик, - конечно, когда дни становятся короткими, горы и деревья скрываются под снегом, однообразие угнетает, и мысли делаются скучными. В зимние месяцы приходится почти все время сидеть дома - ведь снег такой глубокий, что можно провалиться по самую макушку. - На миг он умолк, потом сказал:
      - Да, но когда стоишь один посреди соснового бора, а вокруг тишина и белый, только что выпавший снег.., это волнует даже самые ленивые души.
      - Говорят, зимой викинги и скот держат в доме.
      - Да, всю зиму. Иначе скот померзнет. Лишних животных режут, мясо коптят или сушат, запасают пищу на зиму. А остальных держат в доме, - Меррик усмехнулся - Ничего, от них не так уж сильно воняет, можно привыкнуть. Зато когда прекратится снегопад, и солнышко жарко пригреет, и свежий ветерок проникнет во все закоулки - тогда жизнь здесь становится просто прекрасной. В каких местах ты родилась, Ларен?
      - В Hop... - она резко оборвала себя, дернув за кончик короткой рыжей кудряшки. - Это не имеет никакого значения. Спасибо, что купил мне одежду, Меррик. Теперь я уже не буду притворяться мальчишкой, и я рада этому, хотя мне нравилось, что можно двигаться совершенно свободно.
      Меррик решил оставить Ларен в покое. Так или иначе, он скоро выяснит все про нее и Таби. Он следил, как девушка наматывает себе на пальцы густые курчавые волосы. Она каким-то образом ухитрилась создать себе прическу, хотя волосы еще не отросли: пара деревянных шпилек пристроилась на затылке, локоны помельче украшали лоб, длинные змеились по шее. Правда, из-под шпилек выбивались короткие рыжие пряди, однако Ларен смотрелась очень женственно, и Меррик вынужден был признать, что в платье она стала даже красивой - несмотря на желто-зеленый синяк на щеке, Ларен выглядела желанной. "Клянусь богами, она хороша собой, а как сверкают рыжие волосы в жарких лучах солнца!"
      Меррик вновь отвернулся от Ларен, поглядел в сторону берега, туда, где нельзя было выйти на сушу, потому что скалы обрушивались с высоты прямо в глубокие воды фьорда, они тянулись бесконечной цепью, их нигде не прерывала ни песчаная отмель, ни хотя бы пролом в горах. Меррик опять подумал о родном Мальверне и ощутил в желудке ставший уже привычным тревожный холодок. Он проклинал это гложущее его предчувствие, не имевшее причины, не имевшее никакого смысла. Он не мог от него избавиться - надо было спешить домой.
      - Я ничего не чую, Меррик, но Мальверн близко! - прокричал Эллер. - Я уже вижу его!
      Гребцы, вытянув шею, напряженно всматривались вдаль.
      Олег подошел и встал рядом с Мерриком:
      - Славно сплавали, - проворчал он, - ларцы наши полны серебра, н женщины будут нас любить за те чудные шкуры, которые мы везем им в подарок.
      Меррик усмехнулся, мгновенно избавившись от нелепой тревоги, сделавшись беззаботным, точно мальчишка:
      - Ага, а я отдам моей маме брошь, и она улыбнется мне и примется стряпать еду до тех пор, пока мое брюхо не вздуется от вкусной кормежки.
      - Я везу Торе браслет, - весело подхватил Олег, - я так отощал, что ей придется откармливать меня целый год. А что ты подаришь отцу?
      - Я вручу ему дорогой нож с рукояткой из слоновой кости, булгарский купец привез его откуда-то издалека.
      - А я отдам Харальду шкатулку для драгоценностей, - еще громче продолжал Олег, - и велю мастеру рун вырезать на нем его имя.
      Меррик ущипнул приятеля за руку, Олег боднул его головой в живот, ладья покачнулась, мужчины дружно заорали, поддерживая викингов.
      Сцепившись, пыхтя, дружки расшатывали свое судно.
      Ларен с улыбкой наблюдала за ними и вдруг заметила, что Меррик слишком приблизился к сломанному, опасно торчавшему острием вверх веслу. Она громко вскрикнула, но как раз в этот момент Олег толкнул Меррика, и тот потерял равновесие, загреб руками пустой воздух и с удивленным выражением на лице полетел за борт.
      Мужчины чуть не повалились от смеха, пока выуживали Меррика. Он перелез через борт, вода текла с него ручьями, и он отряхивался, точно большая собака.
      - По-твоему, это смешно? - набросился он на Ларен, которая от хохота держалась за бока.
      - Ага, ты точь-в-точь водяное божество. Смех замер на губах Меррика. Божество? Она что, в самом деле принимает его за бога? Услышав смех Таби, Меррик отвернулся, спеша уйти от странных слов Ларен. Малыш веселился, тыкал в него пальцем, старался подобраться поближе к викингу:
      - Отойди, отойди, принц Таби, - велел ему Меррик, - а то ты тоже превратишься в мокрющего водяного бога.
      ***
      Они подплыли к длинному деревянному причалу у подножия крутой извилистой тропинки, которая вела к огромной усадьбе на вершине горы. Мужчины уже не могли сдержать свое нетерпение, они рвались к женам и детям, которые поджидали их на причале, размахивая руками и вопя.
      Меррик быстро обежал взглядом толпу, выискивая родителей. Он увидел среди собравшихся только своего брата Эрика, но не заметил приветственной улыбки на красивом лице брата. Сердце Меррика забилось частыми, болезненными ударами. Это предчувствие - нет, оно не могло сбыться.
      И все же дурное предчувствие не обмануло Меррика. Отец и мать не встречали его, их унесла жестокая болезнь, поразившая усадьбу за месяц до возвращения сына.
      Глава 8
      Меррик молча опустился на длинную скамью, согнулся, обхватил ладонями чашу с медом. Его брат Эрик сел рядом с ним, помолчал немного и наконец произнес:
      - Они умерли очень быстро. Они совсем не хворали. Все произошло почти мгновенно, я даже не сумею рассказать тебе, как это вышло. Смерть шла сюда, мы все чуяли ее приближение, воздух был просто наполнен смертью, и мы ничего не могли поделать, только сидели и смотрели, как умирают те, кого мы любили. Эрик покачал головой и стих. - Сарла тоже заболела, но все-таки выздоровела. Я уверен, это она передала хворь нашей матери, ведь мама все время ухаживала за ней. Потом чума поразила и отца, потому что он ни на минуту не отходил от мамы. Так-то вот! А Сарла осталась жить.
      Меррик хотел заставить брата замолчать, напомнить ему, что Сарла ни в чем тут не виновата, но язык не повиновался ему. Меррик еще ниже опустил голову и сделал большой глоток, боясь утратить власть над собой. Секунду спустя Эрик продолжил свой рассказ:
      - Старики страдали сильнее, и почти все они умерли. Наши родители первыми, а за ними - еще десять человек из усадьбы и восемь рабов. Плохое выпало время. Жаль, что тебя не было с нами, но, впрочем, может, оно и к лучшему - не хотел бы я потерять еще и тебя.
      - На другие мызы тоже пришла чума?
      - Ты говоришь о нашем двоюродном брате Эгиле? Нет, и он, и его семья - все живы. Чума пришла к нам и осталась здесь, а потом исчезла, словно призрак, который тает в лучах дня. Она миновала всех в долине Гравак, кроме нас.
      Сарла вынырнула откуда-то из-за плеча Меррика и тихо заговорила с ним:
      - Ты, пожалуйста, ешь. Я приготовила жаркое из оленя. Ты ведь любишь это блюдо, так говорила мне твоя Мама. Я не владею ее искусством, но все же есть можно.
      Меррик улыбнулся этой тихоне, запуганной жене своего брата. Тоненькая, с приятным лицом, держалась она так скромно, что никто почти не замечал ее. Сарла стояла с распущенными густыми волосами цвета спелой пшеницы, глаза ее казались скорее серыми, нежели синими, кожа сияла чистотой и белизной. Она, как и все здесь, трепетала перед Эриком. Меррик порадовался, что Сарла осталась жива.
      - Спасибо, Сарла, я не голоден. Позаботься о моих людях, - тут он спохватился, что ничего не сказал про Ларен и Таби. - Сарла, присмотри, пожалуйста, за женщиной и ребенком, которых я привез с собой. Этого человека зовут Клив. Они будут спать в доме вместе с нами.
      Сарла кивнула, коснулась руки Меррика и спросила, не хочет ли он еще меду. Прежде чем Меррик успел ответить, вмешался его брат - голос Эрика оледенел от ярости:
      - Если Меррик захочет, чтобы ты прыгала вокруг него, он тебя позовет. Займись своим делом, женщина.
      Сарла ничего не ответила, опустила голову и отошла от них. Эрик вновь заговорил с братом:
      - Эллер сказал мне, ты купил рабов в Киеве.
      - Я купил малыша. Женщина и мужчина достались мне даром. - Он улыбнулся брату, позабыв на миг о своем горе. - Честно говоря, нам пришлось удирать из Киева, пока швед не заметил, что среди ночи лишился и раба и мальчишки.
      - Какого мальчишки? Это же девчонка, всякому сразу видно.
      - Это так, но тогда она была мальчишкой, тощим, словно сухая палка, в рваных штанах и грязной рубахе. Я и не подозревал, кто она, пока не увидел ее попку - мне пришлось лечить девчонку, потому что хозяин, Траско, жестоко избил ее.
      - Стало быть, она - рабыня, - подвел итог Эрик. Судя по голосу, это его устраивало.
      Меррик не ответил, он даже не расслышал последних слов брата, вновь погрузившись в воспоминания о своих родителях.
      - Она все еще очень тощая, - заметил Эрик. Меррик поднял голову и увидел, что брат не сводит глаз с Ларен, усевшейся возле очага. Рядом с девушкой стояла Сарла.
      - Но, похоже, вполне здорова.
      - Теперь да. Видел бы ты ее в тот вечер, когда нам удалось бежать. Одни кости и кожа на спине лоскутьями. Малыш тоже был совсем тощенький, просто плакать хотелось, глядя на него.
      - Малыш? - Эрик бросил взгляд на Таби, возившегося с кожаным мячом. Толку от него, разумеется, никакого. Девушка упросила тебя выкупить его? Обещала стать твоей наложницей, сели ты спасешь братца? Неужели это имеет для тебя хоть какое-то значение? Мужчина может сделать с женщиной все, что угодно, тем более если она - рабыня. Ради богов, для чего ты купил ребенка?
      - Не знаю, - с трудом ответил Меррик. - Я увидел его и понял, что должен забрать с собой. Не из-за Ларен - к тому времени ее уже продали. А я купил Таби, - Меррик беспомощно пожал плечами. - Теперь он принадлежит мне. Ларен же я украл потому, что она сестра Таби.
      - А! - только и сказал на это Эрик. Переждав, он спросил:
      - Откуда эта ссадина у нее на щеке? Она почти зажила, но все же заметна. Она плохо слушалась, и тебе пришлось ударить ее?
      Меррику надоело отвечать на вопросы брата. Он хотел остаться наедине со своим горем, не отвлекаться больше от скорби.
      - Нет, - произнес он, поднимаясь на ноги, - я не бил ее. Я выйду ненадолго из дома, Эрик. Мне хочется побыть одному. Думаю, именно это мне сейчас и нужно.
      Эрик задумчиво следил, как брат выходит из широких дубовых дверей большого дома и направляется во двор.
      Затем его взгляд обратился к рабыне, которую Меррик привез с собой из Киева. Она негромко смеялась, прислушиваясь к болтовне малыша. Лицо девушки светилось счастьем, она крепко прижимала брата к себе. Потом Ларен поднялась на ноги и бросила Таби мячик.
      Эрик встал, вышел в просторную комнату ближе к дверям, где поднималось над очагом мягкое голубое облако дыма. Тоненькая ниточка дыма стремилась вверх, исчезая в небольшом круглом отверстии в крыше дома. Ребенком Эрик любил смотреть на эту тонкую голубую ниточку, казавшуюся призрачной, такой она была ясной, ровной, вечной. Иные вещи остаются навсегда, меняются только люди, чьи глаза смотрят на них, - при этой мысли слезы вновь защипали глаза Эрика, но его печаль уже не просилась наружу.
      Большая комната хорошо прогрелась, отовсюду раздавались голоса, порой звучал смех, но он тут же обрывался, раздавалась и сердитая брань, матери отчитывали детей - все, как обычно, все, как всегда. Эрик глядел, как привычная жизнь течет рядом с ним, пусть и не затрагивая его самого, - все же это казалось надежным и утешительным. Он хорошо различал голоса людей, прибывших с Мерриком, в них еще слышалось горе, недавнее, глубокое, искреннее горе, у этих людей закипали на глазах слезы. Эрик устало вздохнул. Он разделял скорбь брата, но прошел уже целый месяц, и сам он уже смирился с утратой отца и матери. К тому же, в отличие от Меррика, он постоянно жил с ними под одной крышей, не отлучаясь в торговые походы, - ведь он, Эрик, был старшим сыном. С тех пор как он вошел в возраст, ему пришлось много ссориться с родителями, а они упрямо, бессмысленно запрещали ему жить так, как ему хочется. Память о тяжелых раздорах, криках, неистовом гневе, который порой вспыхивал в нем против матери и отца, несколько умеряли горе Эрика. Родители сердились, что у Эрика есть наложницы, Кейлис и Мегот, хотя с Кенной, сыном, рожденным ему Кейлис, они обращались довольно ласково. Всякий раз, когда Эрик терял терпение и бил Сарлу, отец с матерью брали ее под свое крыло. Да уж, у него было меньше причин сожалеть об их смерти, чем у Меррика, младшего сына, любимчика, которому к тому же не надо было безвылазно сидеть в Мальверне.
      Теперь Мальверн полностью принадлежал Эрику. Больше не придется спорить с отцом из-за всякой малости, которую ему вздумается совершить, он здесь господин и повелитель, только его слова имеют вес. Никто не может перечить ему.
      Эрик посмотрел на свою жену Сарлу, считая, что ему следует от нее избавиться, иначе у него не будет наследника. Впрочем, можно оставить Сарлу при себе и узаконить кого-нибудь из внебрачных сыновей, например Кенну, рожденного от Кейлис, крепкого восьмилетнего мальчика, удивительно похожего на самого Эрика в том же возрасте. Разумеется, Сарла никогда не скажет и не сделает ничего такого, что бы дало Эрику повод отослать ее к родителям. Сарла давно уже превратилась в тень, в кроткого послушного ребенка, чье тело все еще тешило Эрика, хотя и не слишком, потому что она лежала точно мертвая, застывшая, тихая, позволяя мужу проделывать с ней все, что ему вздумается. Эрик частенько намеренно причинял Сарле боль, надеясь услышать от нее крик пусть это будет хотя бы крик боли, если не наслаждения.
      Запах оленины показался ему чересчур сильным. Эрик поморщился. Когда мама готовила жаркое из оленины, над очагом поднимался божественный аромат, мясо не заглушало запахи кореньев, трав. Что тут поделаешь? Сарла никогда не научится готовить так, как мама.
      ***
      Сарла выдала Ларен два одеяла и, как всегда тихо, велела ей лечь поближе к очагу, поскольку ночь ожидалась холодная, а в очаге дотлевали угольки, и рядом с ним она не будет мерзнуть. Что касается Клива, то ему Сарла просто вручила одеяла и сказала:
      - Где захочешь спать, там и ложись, - и она улыбнулась ему.
      Клив изумленно оглядел хрупкую женщину, стоявшую перед ним. Она что, не заметила шрам, пересекавший его лицо? Почему она так приветливо улыбается? Может быть, плохо видит? Клив молча кивнул в ответ, принимая из ее рук одеяло.
      - Сарла!
      Сарла быстро подняла голову и увидела рядом мужа - он стоял подбоченившись, его красивое лицо выражало нетерпение. Вот так всегда - ничем она не может ему угодить. Впрочем, Сарла не упрекала мужа, знала, что не умеет вести хозяйство так, как это делала его мать. Правда, Тора никогда не ругала ее, обращалась с ней по-доброму, не то что Эрик. Сарла тяжело вздохнула и вся съежилась. Эрик хотел, чтобы жена шла в постель к нему, а она вовсе этого не хотела. Часто он оставлял ее в покое, уходил к своим женщинам. Этому Сарла тоже не радовалась, и все же, думала она, лучше спать одной, нежели лежать на спине, чувствуя, как он протискивается внутрь нее, потея от напряжения и издавая омерзительное урчание. Сарла опустила голову, боясь встретиться с кем-нибудь взглядом, понимая, что все мужчины догадываются, зачем муж зовет ее. Сарле было нестерпимо стыдно.
      - Сарла! - еще раз позвал ее Эрик, в голосе его уже звучала угроза. Немедленно приходи в мою спальню.
      Теперь это была его спальня, а не "их". Все изменилось в Мальверне. С тех пор как умер его отец, Мальверн принадлежал Эрику, и Эрик с радостью называл себя хозяином, ему нравилось ощущать на языке вкус этого слова. Теперь и спальня родителей досталась ему. Наверное, Меррик будет спать в прежней комнате своего старшего брата?! Он еще ничего не говорил об этом. Похоже, Меррик пока и не думал, как устроиться, - он слишком поглощен своим горем. А сама Сарла? Она и живет здесь только потому, что замужем за Эриком. Скорее всего, он не станет отсылать ее. Чего ради? Перед мысленным взором женщины предстала мыза ее родителей, находящаяся немного к северу от Вестфольда. Сарла содрогнулась, словно вновь увидев, как отец наматывает на широкую ладонь свой кожаный ремень, как мать наклоняется, обнажив спину, как ремень раз за разом опускается на белую кожу, и наконец мать падает и остается лежать. Тогда отец оборачивается к дочери, и на лице его хищный оскал. Сарла задрожала всем телом. Нет, уж лучше Эрик. Даже хорошо, что у него есть другие женщины, зато он меньше пристает к ней и почти не бьет.
      Сарла медленно подошла к мужу, остановилась перед ним, по-прежнему не поднимая головы.
      Пальцы Эрика сомкнулись на ее руке повыше локтя:
      - Сегодня ночью я хочу тебя, - произнес он. Ларен, нахмурившись, наблюдала за этой парой. Таби сказал ей:
      - Папа и мама Меррика умерли, как и наши папа и мама. Он очень грустит, правда, Ларен?
      - Да, очень. Он так надеялся увидеться с ними, - Ларен припомнила, что Меррик рассказывал ей об охватившем его недобром предчувствии, и подивилась, что оно было не напрасно.
      Ларен принялась раскатывать одеяла, готовя постель на гладко утоптанном земляном полу. Подняв голову, она обнаружила, что Таби нет рядом. Девушка успела только заметить, как он миновал большие дубовые двери дома. Ларен хотела окликнуть брата, но, зная, что многие из обитателей Мальверна уже улеглись спать на скамьях или на полу, закутавшись с головой в одеяла, не стала шуметь. Она просто поднялась и пошла искать брата.
      Таби нашел Меррика у ограды - он стоял там тихо, замерев, погрузившись в себя. Закинув голову, Меррик глядел вверх, на алмазную россыпь небесных звезд. Весь мир вокруг затих. Широкая гладь вод, почти вплотную подходивших к дому, покрытые лесом горы по ту сторону фьорда - все притаилось и казалось зловещим.
      - Мне так жаль, что они умерли, - произнес Таби, обращаясь к широкой спине человека, которому он теперь верил больше, чем всем, кого знал в своей недолгой еще жизни, всем, кроме Ларен.
      Меррик обернулся и посмотрел на малыша. Слова застревали у него в горле, он чувствовал, как быстро становятся влажными его щеки, но не устыдился слез. Скорбь Меррика была глубока, и горе казалось еще непривычным.
      - А я не помню ни папу ни маму, - подумав, добавил Таби. - Я был маленьким, когда они умерли, но Ларен рассказывает мне о них. Ларен хорошо рассказывает, правда?
      - Правда.
      - Иногда Ларен тоже плачет, как и ты. Я спрашивал ее, отчего, а она говорит, потому что помнит маму и папу и любит их так сильно, будто они живы и она может до них дотронуться, и от этого ей и хорошо, и больно. Я не знаю, как это получается.
      Меррик теперь знал, как это получается. Он молча нагнулся и поднял Таби на руки, унес его к старому дубу, столь же древнему, как и скалы, в которые врезался фьорд. Здесь Меррик сел, прислонившись к дереву, по-прежнему прижимая мальчика к груди и легонько поглаживая Таби по спине, словно утешая.
      Меррик заговорил негромко, каждое слово давалось ему с трудом:
      - Мне посчастливилось, я прожил с родителями много лет, но оттого их смерть еще тяжелей для меня, ибо они были для меня не только родителями, но и лучшими друзьями, которым я мог доверить все самое дорогое в жизни. Отец мой был очень горд, но любил своих детей и берег жену и никогда не поступал жестоко, никого не обижал только ради того, чтобы"" выплеснуть свой гнев.
      - Значит, он похож на тебя, - пробормотал Таби, опуская голову на плечо Меррика.
      Меррик улыбнулся, легонько целуя пушистую макушку.
      - Я мог бы гордиться собой, если б стал похожим на отца, - ответил он, - и моя мама тебе тоже понравилась бы, Таби. Все дети льнули к ней, всех она поровну оделяла своей любовью и заботой. Она была сильной, горячей женщиной, и отец никогда не пытался превратить ее в слабое подчиненное существо.
      - Совсем как Ларен. Меррик нахмурился:
      - Нет. Моя мама другая. Не такая гордая, надменная, заносчивая, как Ларен. - Тут Меррик поморщился, вспомнив, как сам же рассказывал Ларен, что его мать порой становилась грозной, словно викинг, а в иные минуты казалась ласковым ребенком.
      - Я не понимаю, - возразил Таби, - Ларен - моя сестра. Чтобы спасти меня, она может убить. Она может и умереть, чтобы помочь мне.
      - Это правда, - согласился Меррик и умолк. Меррик не хотел вести разговор о Ларен. Она - сестра Таби, и только. Он не хотел думать о Ларен как-нибудь иначе, но в памяти Меррика вновь всплыла та минута на берегу Копанга, когда Ларен бросилась ему на шею, узнав, что он купил одежду для Таби и Клива. Меррик ощутил прикосновение девушки, горячее дыхание на своем лице и сказал поспешно:
      - Скоро я должен буду покинуть Мальверн, ведь теперь дом принадлежит моему брату, у него и у Сарлы, конечно же, будут дети, и здесь не останется места для нас обоих. Я уже размышлял об этом и знал, что нужно будет скоро уйти из дома, завести свое хозяйство, возделывать землю. Другой мой брат, Рорик, нашел целый остров недалеко от восточного берега Англии, который называется теперь Соколиная гора. Красивое место, и принадлежит ему одному. Мне придется теперь найти свою землю. А ты что скажешь, Таби?
      Таби уже уснул. Ларен неслышно выступила из темноты и заговорила с Мерриком:
      - Человек должен быть хозяином самому себе, ступать по земле, которая принадлежит только ему, возделывать землю, в которую ляжет его зерно, и снимать с нее урожай.
      Меррик на миг растерялся. Ларен застала его врасплох, и ему это не понравилось: подкралась точно тень, притаилась и подслушивала! Меррик еще и потому рассердился, что он недавно думал о Ларен и боялся, что она сумеет как-то разгадать его мысли. Обращаясь к Таби, Меррик словно разговаривал с самим собой, ведь малыш еще не мог понять взрослых. И вот, пожалуйста, Ларен подбирается к нему, будто привидение, и неведомо для него проникает в тайны его души.
      - Почему ты спряталась и слушала то, что было сказано не для твоих ушей? И все же каждое мое слово правда, и я готов повторить: твоя гордыня чересчур велика. Ты держишься уверенно, словно викинг в, бою, просто смешно. Ты слишком много о себе мнишь, а ведь ты всего-навсего женщина.
      Ларен пожала плечами:
      - Я не слыхала, что ты говорил обо мне. Очень жаль, что ты так низко ценишь женщин.
      Меррик вздохнул - лучше бы он промолчал.
      - Нога еще болит?
      - Почти нет Мазь и вправду творит чудеса.
      - Некому больше готовить это снадобье, мама умерла Может быть, она успела научить Сарлу. Надо спросить - Меррик слепо уставился в темноту мимо Ларен, думая: сперва девчонке пришлось голодать, потом ее жестоко избили, а теперь саднит недавний ожог Гнев улетучился Если бы не самонадеянность Ларен, если бы не ее гордыня, она бы давно уже погибла Да, в этом она и вправду похожа на мать Меррика, или, вернее, на Мирану, жену Рорика Первое время Меррик ненавидел жену брата и боялся ее, да и родители тоже не доверяли ей, поскольку в жилах Мираны текла кровь убийцы. Но Мирана оказалась сильной, верной и столь же упрямой, как и се муж Рорик.
      Вздохнув, Меррик вновь обратился к Ларен:
      - Смерть приходит слишком быстро - и навсегда уносит жизнь Погибнуть в бою почетно для мужчины, он готов к этому, по крайней мере, душой, если не разумом, ведь ему известно, что отправиться в Вальхаллу - значит остаться там навечно. Но когда болезнь подбирается к тебе исподтишка, и ты не можешь ей противостоять, не можешь сражаться с ней - это ужасно Ни отвага, ни честь здесь не помогут Ларен решительно сжала губы, и голос ее прозвучал жестко"
      - Такова жизнь Чтобы умереть, не нужны ни отвага, ни честь Когда человека разрубают на куски, он погибает Но разве такая смерть лучше, чем смерть от чумы или ножа убийцы?! Жизнь пронизана смертью, их невозможно разделить. Смерть всегда стоит у нас за плечами, всегда, для всех, один конец - был человек и нет его.
      - Ты рассуждаешь слишком грубо, не понимаешь, как важно человеку самому выбрать последнюю битву, показать свою доблесть и силу. Чума - совсем не тот жизненный итог, какого хотел бы мой отец.
      - А твоя мать? Женщины ведь не участвуют в сражениях, верно? Значит, для них кончина лишена и красоты и славы?
      - Не знаю, не думал. Но женщины - это же совсем другое дело.
      - Ну да, - негромко произнесла Ларен, - конечно. - Она хотела что-то добавить к своим словам, но передумала и только головой покачала:
      - Мужчинам повезло, что они сильнее нас.
      Меррик снова подумал о ее обожженной ноге и похвалил Ларен:
      - Ты смогла выжить.
      Она рассмеялась, но смех прозвучал невесело:
      - Если бы не ты, нам бы уже не долго оставалось жить. Думаю, на Траско все бы и завершилось. Скоро он распознал бы, что я вовсе не мальчишка, и тогда либо я стала бы наложницей, либо сразу погибла. Я потеряла Таби, не сумела удержать его при себе, позаботиться о нем, и мне было уже все равно.
      - Ты бы покончила с собой?
      Ларен замолчала, она долго стояла неподвижно, почти вплотную к Меррику, спиной к луне, и Меррик не мог разглядеть ее лицо, он видел только серебряное сияние над головой девушки.
      - Не знаю, - сказала она наконец, - тогда я не успела ничего решить. Я хотела найти Таби. Потом пришел ты. Меррик, мне так жаль, что тебе не довелось увидеть своих родителей. Я сочувствую твоему горю, Меррик.
      Он ничего не ответил, только откинулся назад, прислоняясь спиной к шероховатой коре дуба, и прикрыл глаза.
      - Оставь мне Таби, - попросил он, не открывая глаз. - Скоро я вернусь домой и тогда принесу его.
      - Делай как хочешь. Что тебе нужно теперь, Меррик?
      - Остров, как у моего брата Рорика. Она расхохоталась. На этот раз смех был открытым, веселым, звонким, никогда прежде Меррик не слышал настоящего смеха Ларен, откровенного, несдержанного, искреннего. И чему она радуется? Меррик даже глаза приоткрыл:
      - Ты смеешься надо мной?
      - Где же ты найдешь целый остров?
      - Не знаю, я просто думал вслух и не хочу отвечать на твои докучливые расспросы.
      Ларен застыла, но Меррик даже не посмотрел в се сторону. Она вполне заслужила упрек. Отвернувшись, Ларен побрела прочь, а Меррик умиротворенно прикрыл глаза, крепче прижимая к себе малыша. Он чувствовал, как бьется его сердце под ладошкой Таби.
      ***
      Чтобы отпраздновать возвращение Меррика, полагалось устроить пир - только все вышло совсем не так, как год или два тому назад. Конечно, выставили вдоволь меда и браги, сыра, капусты, лука, бобов, дымилось жаркое из дикого кабана, нежное, темно-розовое, хорошо прокоптившееся мясо лосося украшало стол, хватало и черного хлеба и белого, сладких и кислых яблок. Сарла расстелила на широком деревянном столе красивую белую скатерть из льна, и Ларен, поглядев на убранство, неожиданно для самой себя смахнула с ресниц слезы.
      До той страшной ночи жизнь Ларен проходила в роскоши: дорогая мебель, покрытая нарядной тканью, высокие потолки, огромные залы, не то что здешние темные, продымленные комнатенки. Ларен припомнила, как журчал и переливался смех ее матери, когда Нирея доставала парадную белую скатерть, шутливо жалуясь, что мужчинам и дела нет до этой красы, зато ей самой это очень важно. Как давно Ларен не думала о матери, даже странно. Нирея, сладкое, нежное имя, звучавшее словно музыка...
      - Чем помочь? - спросила Ларен.
      - Ешь побольше и набирайся сил.
      - Она рабыня, - напомнил Эрик, внезапно возникая у нее за спиной. - Ты должна дать ей работу, Сарла. Ты здесь теперь хозяйка, и тебе следует вести себя как госпоже.
      Сарла спокойно и уверенно приказала:
      - Там, в горшке на полке, стоят ложки. Разложи их на столе.
      Эрик сердито фыркнул и отошел. Ларен почувствовала, как в ней закипает гнев. Эрик слишком похож на Фромма, мужа Хельги. Домашний тиран, притесняющий жену, а гордиться ему, кроме знатного рода, вовсе нечем. Такой человек может быть опасен, если некому будет удержать его. Интересно, удавалось ли Эрику обуздывать свою злобу и страсть повелевать, пока в Мальверне жил и владел всем его отец?
      С точки зрения Меррика, праздник удался. Он медленно прихлебывал сладкий мед, на славу сваренный Сарлой. Меррик знал, что всему остальному Сарлу учила мать, но этот рецепт она принесла из собственного дома. Меррик искренне похвалил ее - Слишком приторно, на мой вкус, - проворчал Эрик.
      - Да нет же, отличный мед, - возразил Меррик. - А ты что скажешь, Олег?
      - Выпью еще дюжину кубков, тогда и решим. Послышался смешок, потом другой, пора уже было отрешиться от мрачных мыслей. Эрик сказал:
      - После ужина Деглин расскажет нам новую историю, наверное, он поведает об отважных подвигах моего младшего брата в Киеве.
      Воцарилось молчание, холодное, непроницаемое молчание, мужчины обменивались сердитыми взглядами, бормотали что-то, дожидаясь слов Меррика. Эрик приподнял русую бровь, уставился сперва на Меррика, затем, через стол, на Деглина.
      Меррик негромко произнес:
      - Деглин больше не рассказывает нам истории, он решил, что ему наскучило ремесло скальда.
      - Да, - поспешно подхватил Эллер, - зато он обучил своему ремеслу скальда вон ту девчонку Теперь она развлекает нас по вечерам.
      - Что за чушь? - возмутился Эрик. - Девчонка! Что она знает?
      - Сперва послушай се, а потом говори Эрик насупился так, словно готов был ударить брата, но промолчал, остался сидеть в кресле, которое еще недавно принадлежало отцу. Лицо Эрика стало ярко-красным, глаза сузились. Теперь он в упор глядел на Ларен, пристроившуюся рядом со старым Фирреном:
      - Воображаешь себя сказительницей, а, девка? Ларен выдержала его взгляд, осмотрела викинга с ног до головы так, будто он вовсе не интересовал ее, и пожала плечами, чем окончательно взбесила Эрика:
      - Я ничего не воображаю. Это ты скажешь мне, кто я.
      Сарла затаила дыхание. Она сидела рядом с мужем и чувствовала, как пульсирует ярость в его жилах. Сарла заговорила поспешно, слишком громко, в голосе ее слышался испуг, она сама понимала это, но ничего не могла поделать с собой:
      - Хочешь селедки, мой господин? Роран Черноглазый поймал ее нынче утром.
      Эрик с трудом отвел глаза от рабыни;
      - Рорану везет на рыбу, - пробормотал он, осушая очередную чашу с медом.
      Так и вышло, что в конце долгого пира Ларен велели выступить вперед и рассказать историю Грунлига Датчанина с самого начала. Она заметила, как Деглин потихоньку выскользнул из залы, и обрадовалась, потому что при одном взгляде на бывшего скальда ожог снова начинал причинять боль. Ларен видела, что Деглин сильно прихрамывает, и была убеждена, что во всем он винит только ее.
      Ларен надеялась и на этот раз получить серебряные монетки, поэтому она отважно отхлебнула пива, улыбнулась собравшимся и начала:
      - Жил некогда храбрый воин по имени Грунлиг Датчанин...
      Она старалась всячески приукрасить начало повествования, так что вскоре мужчины придвинулись к ней поближе, все разговоры затихли, люди боялись пропустить хоть одно слово:
      - И вот, когда Парма наклонился, чтобы схватить Селину, и руки его коснулись ее плеч, произошло нечто очень странное...
      Ларен намеренно выдержала паузу, оглядывая мужчин, женщин и тех детей, которые еще не уснули. В глазах Ларен мерцали искры, она наклонилась к своим слушателям, словно собираясь поведать им секрет, быстро проводя кончиком языка по нижней губе.
      Первым не выдержал Олег:
      - Хватит, малышка! Валяй дальше, не то я отниму у тебя пиво, и ты не сможешь утолить жажду до будущего лета.
      Дружный смех послышался в ответ, и Эллер крикнул, перекрывая все голоса:
      - Не мешайте! Я чую - нас ждет чудесная история!
      Глава 9
      Низким выразительным голосом Аарен продолжала свою повесть:
      - Едва руки Пармы опустились на плечи Селины, ему почудилось, будто сам Тор поразил его молнией. Он тотчас отскочил от женщины, весь дрожа, и внезапно почувствовал страшный холод, руки у него затряслись. Ему казалось, будто ладони у него ободраны до мяса, и он испытывал острую боль, хотя не видел никаких ран. Кисти онемели, в них болезненно, толчками, билась кровь. С трудом оторвав взгляд от рук, Парма посмотрел на Селину, и та тихо напомнила ему: "Я же говорила, не прикасайся ко мне"
      Прошло несколько минут, и страх Пармы улегся, исчезла и странная судорожная боль в руках, прошел озноб, казавшийся холоднее самой смерти, тогда Парму охватил великий гнев. Он уже не верил, будто с ним и впрямь произошло нечто необычное, такое, чего он никогда не испытывал и не в силах был понять Парма оскалился, зарычал и вновь набросился на Селину, опрокинув ее на скалу А она даже не вскрикнула, не пыталась ему сопротивляться Парма лег на женщину сверху, в уголках его губ пузырилась пена, когда он улыбнулся злобной торжествующей улыбкой и сказал - "Со мной не случилось ничего странного, ничего необычного Просто привиделось что-то и я растерялся на минутку, только и всего Сейчас я вспашу твое брюхо своим плугом, а потом заберу тебя на мою усадьбу, и там ты станешь моей наложницей и будешь служить как рабыня"
      Едва отзвучали эти слова, как вдруг неведомая сила оторвала Парму от Селины и взметнула его в воздух Что за человек смог поднять саксонца, словно малого ребенка? Парма попытался опуститься вниз, но ему не удалось Он повис в шести футах над землей, глядя сверху на Селину, задыхаясь, голос отказывал ему, слова застряли у него в горле Он не упал обратно на землю, как обычно падает человек с высоты, и даже не остался просто висеть в воздухе, а медленно, медленно поднимался все выше и видел, как улыбается Селина, лежа на земле и глядя ему вслед. -Она крикнула ему:
      - Выше, выше, Парма! Ты же хотел забраться на великую высоту? Давай; выше туч! Вперед, Парма! Твоя мечта сбылась.
      Он силился опуститься, но летел все выше и выше.
      Он вопил от ужаса, слепо борясь с той загадочной силой, которая крепко держала его, однако ему не удавалось даже перевернуться на спину Парма беспомощно висел вниз головой, и он никак не мог отвести глаз от быстро уменьшавшейся фигурки Селины - он по-прежнему различал на ее губах улыбку.
      Парма вопил, попил все громче. Он попытался освободиться от незримой руки, хотя сознавал, что если она отпустит его, то он рухнет обратно на землю и разобьется о скалы. Внезапно мощный толчок направил Парму уже не вверх, но куда-то вбок, фигурка Селины исчезла, теперь Парма стремительно летел на восток. Под ним простиралась водная гладь, огромное море, и страх, охвативший Парму, был так велик, что он не мог понять, что же на самом деле с ним происходит. "Она заколдовала меня, - упорно повторял он. - Да, эта ведьма навела на меня порчу. На самом деле со мной ничего не случилось, это наваждение, сон. Сейчас я очнусь и убью ее", - думал Парма, а тем временем могучая рука направляла его к югу. Парма попал в слой облаков, яркий белый свет ослепил его, он вновь почувствовал холод, задрожал всем телом, кожа у него посинела, точно руки Грунлига после того, как тот раздвинул все льдины. Парма опять вспомнил слова Селины - хотел бы он обрушить на ведьму такое же проклятие, которое она наслала на него. Неужто он так и издохнет здесь, высоко над землей, вмерзнет в облака из-за колдовства бабы, которую он убил бы одним ударом, если б только мог добраться до нее?!
      Медленно, очень медленно, Парма начал спускаться с неба. Воздух потеплел, и несчастный вновь обрел способность видеть, чувствовать, размышлять. Он теперь различал землю, скалы, узкий поток воды между ними, яркую зелень травы. Парма не летел кувырком с высоты, а легко, осторожно скользил и казался самому себе всемогущим волшебником. Ему подумалось даже, что это он своей властью поднял себя в небеса и мог бы сделать это снова. Да, разумеется он сам сумел подняться и научиться летать.
      Теперь, приближаясь к земле, Парма улыбался, окончательно поверив собственной выдумке. Он уже согрелся, и кровь вновь бежала по его жилам Он помахал рукой, словно веслом, и изменил направление полета. В восторге от нового открытия, Парма громко расхохотался Все доступно ему, псе удастся! Боги даровали ему великую силу Оттолкнувшись ногами, Парма помчался вперед сквозь неподвижный теплый воздух, потом потихоньку замедлил движение Хохоча все громче, он принялся испытывать полученный от ботов дар. Но едва Парма попытался вновь помахать рукой и оттолкнуться ногами, как рухнул вниз, словно огромная рука выпустила, отбросила его. В один миг пролетев небольшое расстояние, отделявшее Парму от земли, он упал возле ног высокого человека, одетого в медвежью шкуру судя по виду, перед Пармой стоял викинг - огромный, могучий, в забинтованных руках он сжимал широкий меч.
      Воитель этот был Грунлиг Датчанин. На руках его еще болтались повязки, но меч он держал с легкостью. Грунлиг распрямился и вновь казался таким же высоким и гордым, каким был до постигшего его несчастья Грунлиг сказал.
      - Твое имя Парма, и ты посмел коснуться моей жены. Ты знаешь, что я сделаю с тобой?
      Парма уставился на Грунлига и даже рот приоткрыл в изумлении, тупо качая головой и отказываясь поверить, будто перед ним и вправду стоит Грунлиг. Не может быть! Собравшись с духом Парма сказал заносчивым резким голосом.
      - Ты мертв. Ты ушел умирать. Ты должен быть мертв! От тебя ничего не осталось, только тень, которая скоро исчезнет. Тебя нет, это всего лишь оболочка, голос и какой-то призрак, порожденный воздухом. Я напал на твою усадьбу, угнал твой скот, ограбил корабли. Твои люди звали тебя на помощь, но ты не явился. А теперь мы оказались где-то далеко и от твоей и от моей родины. Что это за место? Где мы? Ты - не Грунлиг, ведь он давно согнулся и потерял свой гордый вид. Жалкий человек, он, наверное, уже свел счеты с жизнью.
      Грунлиг поглядел на Парму сверху вниз, улыбнулся и ответил:
      - Хочешь знать, кто я такой и где мы? На какой еще вопрос ты хотел бы получить ответ, подлый трус?
      - Я улечу от тебя и прилечу назад, чтобы тебя убить! - пригрозил Парма, вскакивая на ноги.
      Он замахал руками, но это ему ничего не дало. Тогда он влез на вершину скалы и бросился вниз, бессильно загребая воздух руками. Он услышал смех Грунлига Датчанина, злобный, пугающий смех, точь-в-точь как тот, что звучит в аду христиан. Парма так и не сумел взлететь, он вновь тяжело рухнул к ногам Грунлига, вопя от ярости:
      - Ведьма! Ведьма! Она украла у меня силу! Будь она проклята навеки!
      Грунлиг поднял ногу и наступил на голову Парме, говоря совсем тихо:
      - Послушай меня, глупец. Нет у тебя никакой силы, только тщеславие, низкая злоба и заносчивость, достойная дурака. А теперь ты получишь награду по заслугам.
      Ларен умолкла, улыбнулась мужчинам, женщинам. детям: все они неподвижно смотрели ей в рот, точно их жизнь зависела от каждого произнесенного слова. Клив улыбнулся и кивнул ей, прижимая к груди уснувшего Таби.
      - Продолжай! - крикнул Эрик - Надоело мне ждать, пока ты заговоришь! Что случилось, черт бы тебя побрал? Что сделал Грунлиг? Раздавил ногой башку Пармы? Куда они попали, ради богов, отвечай!
      Ларен покачала головой.
      - Я всего-навсего женщина, господин Эрик, и нуждаюсь в передышке. Мой голос и мой разум - оба устали и хотят отдохнуть Наверное, завтра вечером я смогу продолжить рассказ.
      Со всех сторон послышались вздохи, а Эрик, похоже, готов был прибегнуть и силе, ведь он с младенческих лет любил слушать скальдов и порой настольно погружался в их вымыслы, что мать не могла его дозваться. Меррик со смехом поднялся на ноги и поспешно произнес:
      - Тихо, тихо, не стоит шуметь Она всегда так Она умолкла не оттого, что женская слабость одолела ее, нет, она нарочно дразнит вас, водит, точно рыбу, попавшую на крючок. Не беспокойтесь, начните дружно зевать и приговаривать, что придумала она" свою историю неплохо, но вы вполне переживете, если никогда не узнаете се конца. Пусть Ларен не очень-то задирает нос, ей полезно немного поволноваться.
      Все еще смеясь, он обернулся к Эрику:
      - Ну, брат, что ты скажешь о моем новом скальде, о женщине-сказительнице?
      Эрик молча пожирал глазами Ларен, и Меррику как-то не по себе стало от того взгляда, каким его брат осматривал новую рабыню. Только этого не хватало. О боги, не хотелось бы затевать ссору с братом, но если Эрик попытается уложить Ларен в свою постель, придется сказать ему, что эту девушку он трогать не смеет. Меррик сам не понимал, чего ради он защищает Ларен, но знал, что поступит именно так. Он взглянул на Сарлу - Сарла смотрела на своего мужа. Она догадывается обо всем, отметил Меррик. Да и как не догадываться! Оба незаконных отпрыска Эрика росли здесь же, в усадьбе, меньшой еще не вышел из младенчества, однако восьмилетний Кенна стал уже сильным и крепким, вылитый отец. Их матери, Мегот и Кейлис, тоже жили в усадьбе и по-прежнему делили ложе с Эриком.
      А Сарла все никак не рожает. Она прожила с Эриком уже два года, но ее чрево еще не выносило дитя. Меррик вздохнул, его это вовсе не радовало. Подойдя к Кливу, он протянул руки, чтобы принять у него Таби.
      Прижимая малыша к себе, Меррик отправился за одеялом. Таби надежно устроился на его груди, придерживаясь за согнутую в локте руку Меррика. Он видел, что Ларен следит за ним, этой ночью он впервые взял Таби с собой. Подойдя к пей, он коротко распорядился:
      - Сегодня Таби спит у меня, - на миг он остановился, изучая обращенное к нему лицо девушки.
      Щеки у Ларен разгорелись и от пламени, очага, и от упоения успехом. Меррик улыбнулся ей, и, как ни странно, Ларен улыбнулась в ответ. Улыбка у нее была лучезарной, Меррик ощутил жар где-то глубоко внутри, он хотел, чтобы Ларен улыбалась еще и еще, только не сейчас, когда он смотрит на нее. Отвернувшись, Меррик произнес:
      - Не выходи из дома. Оставайся рядом с Сарлой Скоро я решу, куда нам переселиться.
      Ларен сжимала в ладони семь маленьких серебряных монет. Она стиснула руку в кулак, боясь потерять их, серебряные кружочки впечатались в ее кожу. Быть может, этого уже достаточно, чтобы выкупить ее, Таби и Клива? Она сказала:
      - Я хочу поговорить с тобой, Меррик, завтра, например. Это очень важно.
      Потом она заколебалась. У нее накопилось одиннадцать монет, конечно, это целое состояние" но все же она понятия не имела, сколько стоит такая рабыня, как она, и какую цену нужно дать за Клипа.
      - Может быть, мне лучше поговорить с тобой не завтра, а как-нибудь в другой раз, дня через три или четыре. Я хотела расспросить тебя о кое-каких вещах и сколько они могут стоить.
      Она словно не обратила внимания на то, что Таби уже уснул, прислонившись к плечу Меррика, с седле, образованном его рукой. Как всегда, эта девушка морочит ему голову:
      - Слова твои столь же прозрачны, как болотная трясина. Хватит, перестань, а то ты еще больше запутаешься. Обещай мне одно: ты не будешь отлучаться из дома и останешься рядом с Сарлой.
      Ларен нахмурилась, не вполне понимая его приказ, но кивнула. Меррик догадывался, что Ларен не осознает грозящую ей опасность, однако больше он ничего говорить не стал.
      Рано утром Ларен отправилась в уборную, а на обратном пути наткнулась на Эрика - он преградил ей путь, уперевшись руками в бока:
      - Я тут поджидал тебя, - ухмыляясь произнес он.
      - Зачем? - Он сердито глянул на нее, и Ларен поспешно прибавила:
      - Господин мой.
      - Так-то лучше. Я - хозяин Мальверна, а ты всего только рабыня. Потрудись не забывать об этом. Да ты красотка, Ларен. Ты все еще очень худая, но я постараюсь не оцарапаться о твои кости.
      - Зачем тебе это нужно? - Но она уже понимала, что он имеет в виду, она различала похоть в его глазах, похоть и заносчивую самоуверенность. Он хотел Ларен и знал, что получит ее, считая, что все здесь принадлежит ему. Однако Ларен прикинулась простушкой в надежде выиграть время, пока ее не осенит какая-нибудь спасительная идея...
      - Меррик предупреждал меня, что ты еще не поправилась, однако в платье и верхней рубахе ты не кажешься совсем уж тощей. Вот что: я сниму с тебя всю одежду, огляжу тебя и тогда решу.
      Ларен склонила голову набок и уставилась на него, точно ничего не смыслящая дурочка:
      - Господин, я должна пойти помочь твоей жене, я сварю замечательную кашу на завтрак.
      - Я предпочту, чтобы ты поухаживала за мной, Ларен. - Он шагнул к ней, и Ларен быстро отступила: Эрик грозно нахмурился. - Как ты себя ведешь? Я здесь хозяин, если я хочу лечь с тобой, так и будет, твоего согласия никто не спрашивает. Я неплохо сложен, и ты должна только радоваться, когда я прикасаюсь к тебе или целую.
      "Сложен ты, может, и неплохо, - подумала Ларен, - но что-то ты мне совсем не нравишься".
      Поглядывая через левое плечо Эрика, она осторожно произнесла:
      - Я не могу, господин мой. Я - рабыня, господин мой. Я - рабыня Меррика, его вещь, его наложница. Ты должен поговорить с ним, если хочешь, чтобы он поделился с тобой.
      Вроде бы это подействовало на Эрика, но, подумав, он возразил:
      - Мой брат не говорил, что собирается оставить тебя при себе. Он не спит с тобой, клянусь богами, он либо уходит в спальню один, либо берет с собой твоего братишку. Ты лжешь, женщина, ты вовсе не нужна Меррику, он сам мне сказал, что купил тебя только потому, что ты - сестра этого мальчишки.
      Ларен ощутила боль где-то глубоко внутри, такую сильную боль, что она едва не задохнулась, но все же сумела проговорить, по-прежнему изображая полное равнодушие к своей судьбе:
      - У меня месячные. Меррик не трогает меня в это время.
      - Подумать только, какие мелочи могут повлиять на, моего брата. А вот мне совершенно все равно. - И Эрик вновь двинулся к ней.
      Ларен покачала головой, затем быстро шагнула влево и со всех ног бросилась к дому. К величайшему ее облегчению, как раз в этот миг из усадьбы вышел один из людей Эрика, Стурда, великан, руки которого казались гораздо толще, чем ноги Ларен. Он большими шагами направился к своему господину, окликнул его:
      - Люди уже готовы, Эрик. Мы видели вчера кабана, мы наверняка не упустим его. Я обещал Сарле, что ей придется жарить нам отбивные нынче же вечером.
      Ларен едва не расцеловала здоровенного викинга, который мог бы пришибить ее одним ударом могучего кулака.
      Эрик посмотрел на нее, заметил радость и облегчение в ее взгляде и негромко выругался. Очевидно, он забыл, что с утра собирался на охоту. Обернувшись к Стурде, он буркнул:
      - Ну так пошли, - а затем добавил через плечо, обращаясь к Ларен:
      - Сегодня я возьму тебя. Больше тебе не удастся меня перехитрить.
      Ларен промолчала. Не трогаясь с места, она выжидала, пока Эрик и шестеро его спутников не скрылись за воротами усадьбы.
      Женский голос послышался за ее спиной:
      - Я слышала, Меррик предупреждал тебя, а ты его не послушалась. Ты всегда так небрежно относишься к словам своего господина?
      Ларен не отвечала, она по-прежнему следила, как исчезают из виду Эрик, Стурда и все остальные.
      - Хочешь ты того или нет, Эрик тебя получит, он и с братом считаться не будет, - продолжала женщина.
      Ларен обернулась и увидела перед собой молодую женщину с яркими голубыми глазами и светлыми волосами, в которых запутались утренние лучи солнца. Ростам она превосходила большинство своих соплеменниц, красивый наряд облегал ее большую грудь.
      - Мне нужно было облегчиться, - возразила Ларен, - не могла же я сделать это в доме. Ты кто?
      - Меня зовут Кейлис. Я уже девять лет делю ложе с Эриком. Его отец купил меня, когда мне исполнилось тринадцать, и приставил помогать хозяйке и присматривать за их племянницей Сирой. Эрик пожелал меня и начал спать со мной. Моему сыну Кенне уже восемь лет, он хороший мальчик, здоровый и сильный. Если Сарла так и не родит ребенка, Эрик непременно узаконит его. Я все время молюсь об этом.
      Я родила ему еще трех детей, троих девочек, но они умерли.
      - Но ведь Эрик женился на Сарле.
      - Она такая жалкая маленькая дурочка! Они прожили уже два года. Ее высватал Харальд, отец Эрика. Она не сумеет удержать Эрика, заставить его поступать так, как ей бы хотелось. Сарла трусливей, чем новорожденный ягненок. - Кейлис замолчала, внимательно оглядывая Ларен с ног до головы. - При жизни родителей Эрик еще старался соблюдать приличия. Он появлялся в моей спальне и у других женщин, только когда родители уже ложились спать. Он знал, что они привязаны к Сарле, поэтому он не смел забавляться с нами у них на глазах. Но теперь он ни в чем себе не отказывает и может поступать как пожелает; на этот рад он почему-то пожелал тебя. Наверное, это оттого, что он впервые встретился с тобой и, как большинство мужчин, жаждет подчинить тебя своей воле и уложить в свою постель, а потом он убедится, что ты ничем не лучше остальных, да к тому же и не так красива и хороша собой.
      Ларен ничего не ответила, она приподняла юбку и улыбнулась, глядя в лицо своей собеседнице. Кейлис со свистом втянула в себя воздух:
      - Такой рубец.., просто страшно смотреть!
      - Да, я недавно обожглась. Я покажу это твоему господину Эрику. Может быть, это наконец охладит его пыл.
      Кейлис только головой покачала:
      - Стало быть, как ты и сказала хозяину, ты - наложница Меррика. Меррик красивый мужчина, я всегда это говорила. Он хороший любовник, или он печется только о своем удовольствии, а тебе предоставляет следить, как его лицо разгорается от страсти и наслаждения? Меррику важно, как чувствуешь себя ты?
      Ларен в растерянности уставилась на нее. Кейлис расхохоталась:
      - Да, значит, ты никогда не спала с ним. Ну так успокойся, твоя девственность достанется Эрику. Это не так плохо, если он будет настроен по-доброму, а если нет, тебе придется совсем не легко. Иногда ему нравится причинять женщине боль, я говорю, иногда, но не всегда. Скоро ты узнаешь, чего тебе ждать от него. Жаль, что Меррик не имеет теперь никаких прав в усадьбе. Эрик не позволит ему распоряжаться. Раз ты ему приглянулась, он тебя возьмет. А ты в самом деле варишь вкусную кашу? У Сарлы не очень-то хорошо выходит. Пошли, займемся завтраком, я проголодалась.
      Вечером, наевшись вкуснейшего жаркого из кабана, которое Сарла приготовила под руководством Ларен, Эрик потребовал продолжения истории о Грунлиге Датчанине.
      Ларен подумала о серебряных монетах, подумала и о той участи, которая ожидает ее после рассказа. Она понимала, что этой ночью Эрик доберется до нее, но не знала, как этому воспрепятствовать. Ладно, решила Ларен, сперва надо рассказать повесть, а потом думать, как поступать дальше.
      Ларен поднялась и стояла молча, потирая руки, пока всеобщее внимание не сосредоточилось на ней одной.
      - Я скажу тебе, кто я такой, - произнес Грунлиг, придавив могучей стопой Парму к земле. - Я все тот же Грунлиг Датчанин и никто иной, я не призрак из страны теней, тело мое, как и раньше, состоит из костей и плоти, но мне теперь подвластно то, что не под силу обычному человеку. Однако - слушай внимательно, Парма! - я остался самим собой, и Селина по-прежнему моя возлюбленная жена. Ты видишь, руки мои все еще забинтованы - это для того, чтобы ты решил, будто ты теперь сильнее меня, и возгордился.
      Грунлиг неторопливо снял с рук повязки, и Парма, словно зачарованный, уставился на его кисти: они уже не казались птичьими лапами, пальцы не были скрюченными и почерневшими. Нет, руки Грунлига вновь стали здоровыми и могучими, они очистились, и сила вернулась к ним, Грунлиг с легкостью играл своим огромным мечом.
      - Это твоя жена-ведьма исцелила тебя, - простонал Парма. Он так испугался, что кишки его ослабели, и трус осрамил себя.
      - Нет, это сделал Отец Один, - спокойно возразил Грунлиг. - Он счел меня достойным помощи, сжалился над моим народом и возвратил мне силы. Парма, ты глупец, неужели ты не видишь, где мы?
      Парма огляделся по сторонам, но так и не понял, куда он попал. Вдруг он заметил Селину, женщина приближалась к ним, ее белое платье раздувалось от ветра, походка сделалась уверенной и гордой, плечи распрямились.
      - Ты никуда не улетел, Парма, ты остался на том самом месте, где ты оскорбил мою жену. Отец Один просто забавлялся с тобой, он обманул тебя, потому что ты - глупец. Что ты скажешь теперь в свое оправдание?
      Парма лихорадочно старался придумать хоть что-нибудь, и наконец ему показалось, будто он нашел способ спасти свою жизнь. Он сказал:
      - Если ты и в самом деле великий герой, такой, что сам Отец Одни чтит и уважает тебя, тогда ты должен совершить новый подвиг и доказать свое мужество. Не пытайся сломать мне шею, это ничего тебе не даст, такой поступок достоин труса. Давай же, Грунлиг, испытай, насколько Отец Один любит тебя Садись на корабль и плыви на восток от Исландии и попробуй снова разгрести руками ледяные глыбы, да-да, попробуй сделать это еще раз, и тогда ты убедишься, вправду ли ты такой храбрец, каким воображаешь себя.
      - Не слушай его, Грунлиг! - воскликнула Селина. - Язык у него раздвоенный, он лукавит, он хочет лишить тебя рассудка и здравого смысла! Не слушай его!
      Но Грунлиг уже принял ногу с головы Пармы и отошел прочь от негодяя, лежавшего ничком на земле Парма словно в камень обратился, он даже пошевелиться не мог. Грунлиг возвел очи к небесам, запрокинул огромную голову и громко крикнул:
      - Отец Один! Услышь меня, могучий владыка небес, повелитель воинов! Я вновь отправляюсь испытать себя, а когда я вернусь, ты даруешь мне заслуженную награду!
      Внезапно небо пронзила белая вспышка молнии, и воздух возле нее обратился в пар. Вновь и вновь сверкало в небе белое пламя, и раскаленный воздух врывался в легкие троих людей. Один удар грома за другим сотрясал землю. Селина упала на колени, закрыв руками лицо Парма умирал от страха, но в душе его затеплилась надежда. Он не сводил глаз с Грунлига.
      Грунлиг улыбнулся:
      - Я понял твой ответ. Отец Один Я вновь совершу подвиг, и ты вновь признаешь меня!
      Он повернулся, чтобы уйти, но прежде Грунлиг ухватил Парму за шею и заставил его подняться. Он тряс его до тех пор, пока Парме не показалось, что голова его вот-вот отделится от тела. Тогда Грунлиг сказал:
      - Хоть раз еще дотронешься до моей жены, до моего имущества или кого-нибудь из моих людей, и я живьем сдеру мясо с твоих костей, а потом выброшу тебя на плавучую льдину, и там твоя кровь обратится в лед, и ты скончаешься в таких мучениях, каких не переживал еще ни один человек.
      Затем Грунлиг подошел к жене, помог ей подняться на ноги и прижал ее к своей груди. Мгновение спустя он, развернув плечи, с гордо поднятой головой уже уходил упругой молодой походкой.
      Тут Ларен приостановилась и с улыбкой посмотрела сперва вниз на свои сцепленные в волнении руки, а затем на каждого из слушателей.
      - Нечего время тянуть! - заорал Эрик. - Кончай свою чертову байку. Давай же, рассказывай до конца!
      Ларен отрицательно покачала головой. Стурда, богатырь из числа дружинников Эрика, заступился за нее:
      - Не заставляй ее говорить, господин. Мне нравятся эти отсрочки, они заставляют меня ломать голову, гадая, что же может произойти дальше. Пусть она продолжит свою историю завтра, может быть, в следующий раз она все-таки подведет нас к самому концу рассказа.
      Эрик не настаивал. Он откинулся на спинку красивого кресла, рассеянно ощупывая тонкую резьбу на подлокотниках, - господское кресло переходило из поколения в поколение вот уже двести лет Дуб, которого касалось уже столько ладоней, сделался гладким, точно шелк, но резные лики Одина, Тора и Френи по-прежнему были отчетливо видны, и даже выражение лиц этих богов угадывалось без труда.
      Эрик спокойно, сыто выжидал. Он следил, как Сарла отсылает рабов, как детишки стайкой направляются в маленькую спальню, где они ночевали все вместе, следил, как укладываются на полу залы и закутываются в одеяла его люди и люди Меррика. Он не двигался, пока не стихли почти все звуки в доме Тогда Эрик решил было подняться, но внезапно замер: он увидел, что его брат направляется к тому месту, где, у самого очага устроилась, плотно завернувшись в меховую накидку, Ларен. Таби свернулся рядом, прижимаясь к сестре. Меррик присел на корточки рядом с девушкой.
      Тихо, стараясь не разбудить Таби, он прошептал:
      - Я слышал, слуги сегодня говорили, что ты моя наложница. Полагаю, это единственный способ избавить тебя от притязаний моего брата. Передай Таби Кливу и иди за мной. Сегодня мы будем спать в моей комнате.
      Ларен уставилась на него, но ничего не могла различить в тусклом свете догорающего очага:
      - Ты хочешь меня обидеть?
      - Я хочу осмотреть твою ногу и твою спину, может быть, их нужно еще раз смазать целительной мазью. А дальше - поглядим.
      - Я не хочу, - попыталась воспротивиться Ларен. - Я вовсе не твоя наложница, Меррик, просто я не смогла в тот момент придумать что-нибудь еще.
      - Пусть так, но ты произнесла эти слова, и теперь мы должны поддержать обман, иначе сегодня же ночью Эрик овладеет тобой. Решай.
      Все еще не отваживаясь поднять глаза на своего господина, Ларен почти спокойно спросила:
      - Где сейчас Клив?
      - Я позову его, - с улыбкой ответил Меррик
      Глава 10
      Эрик навис над Ларен, ему наплевать было и на брата, и на людей, стоявших вокруг:
      - Передай кому-нибудь ребенка и иди со мной.
      - Боюсь, ничего не выйдет, брат, - возразил Меррик. Обернувшись к Кливу, он приказал:
      - Забери с собой на ночь Таби. Ларен останется сегодня со мной.
      Клив молча подхватил заснувшего малыша, Ларен тоже не промолвила ни слова. Она сидела на полу, закутавшись в меховую накидку, и следила за обоими братьями.
      - Я хочу ее, - произнес Эрик не то капризно, не то угрожающе.
      - Это моя наложница, Эрик, и моя рабыня. Когда она мне надоест, я, вероятно, соглашусь уступить ее тебе. Идем, Ларен.
      - Она говорила, ты сейчас не спишь с ней, потому что у лее месячные. Она сказала, ты не притронешься к ней, пока она не очистится. Я следил за тобой, Меррик, ты ни разу не спал с ней, даже не посмотрел в ее сторону с тех пор, как вернулся домой Тебя заботит только чертов мальчишка.
      С трудом разжав кулаки, Меррик медленно произнес:
      - Верно, я не люблю спать с ней в это время, но мне очень нужна женщина, поэтому сойдет и так. Я старался не смотреть на нее, потому что это возбуждает мою похоть, а мне не хотелось понапрасну терзать себя. Однако больше ждать я не могу. Здесь решаю я, а не ты, потому что рабыня принадлежит мне. Спокойной ночи, Эрик. Сарла давно уже ждет тебя.
      - Черт набери, Меррик, я не собирался мять ее брюхо, я хотел только, чтобы она рассказала мне дальше про Грунлига Датчанина.
      Ларен чуть не расхохоталась, несмотря на пережитый ею ужас.
      - Завтра вечером Ларен закончит повесть. - Меррик протянул девушке руку, и Ларен без колебания вложила в нее свою. Меррик рванул Ларен к себе, и она, потеряв равновесие, рухнула ему на грудь. Меррик тихонько рассмеялся, ласково, но небрежно поглаживая ее волосы. Чуть отстранив девушку, он промолвил:
      - Я же тебя предупреждал, она тощая. Если она разденется перед тобой, ты тут же отошлешь ее прочь. И волосы у нее короткие, а не такие длинные и густые, как у твоей жены и твоих наложниц.
      Послышался смех, и Ларен догадалась, что смеется Кейлис.
      Краем глаза Ларен различала лицо Сарлы. Почему Эрик позорит свою жену при всех? Ларен ненавидела его за это.
      Меррик нагнулся к Ларен и грубо поцеловал ее.
      Ларен, потрясенная до глубины души, позабыла обо всем. Меррик вновь рассмеялся, махнул брату рукой на прощание и обнял Ларен. Девушка не шевелилась, она едва переводила дыхание до той минуты, когда викинг опустил ее на большую кровать, принадлежавшую при жизни родителей его брату Комната оказалась маленькой и темной. Меррик негромко выругался, вышел и вернулся с масляной лампой, на кровати валялась груда шерстяных одеял, а сверху - шкуры выдры и оленя, купленные у лапландцев на севере. У изножья кровати стоял красивый большой ларец - сот и все убранство.
      Меррик отдернул шкуру, занавешивавшую вход в комнату, и выглянул, проверяя, не бродит ли поблизости Эрик. Вроде бы нет Хоть бы он пошел к Сарле Дом затих, слышался лишь храп завернувшихся с головой дружинников, постанывание и хихиканье парочек, занявшихся перед сном любовью.
      Меррик снова выругался и вышел из спальни. Ларен лежала неподвижно, уставившись на медвежью шкуру у входа. Меррик вернулся и принес большую плошку из мыльного камня:
      - Мазь для твоей спины и ноги, - коротко пояснил он. - Раздевайся. Ларен не шелохнулась:
      - Зачем ты поцеловал меня?
      - Чтобы брат убедился - ты моя женщина.
      - У всех на глазах!
      Меррик пожал плечами и постарался спокойно ответить ей:
      - Разумеется. Тем самым я отвадил от тебя всех людей Эрика А теперь делай, как я велел. Я устал и хочу спать.
      Ларен не хотелось снимать одежду в присутствии Меррика, пугать его своей худобой. Раньше ей было все равно, но теперь она боялась не понравиться Меррику. И потом, се задело то, как Меррик командовал ею, словно ему было наплевать, что перед ним женщина и какая именно женщина, - он думал только о Таби, только о Таби он и заботился, повес не о ней. Эрик сказал правду: Ларен ничего не значила для Меррика, меньше, чем ничего. Она напомнила себе, что, если бы викинг не спас ее от Траско, она бы уже была мертва. Нет, не правда! Она сама сумела выбраться из дома Траско, она бы справилась. Если она чем и обязана Меррику, то жизнью Таби. Как же ей теперь быть?
      Ларен мечтала еще об одном поцелуе, но ведь Меррик не станет целовать ее просто так, он вовсе не хочет спать с ней, он никогда ее не пожелает. У нее нет никого на свете, никого, кроме этого ребенка.
      Внезапно весь ужас, пережитый за последние два года, за бесконечные дни и недели, сливавшиеся в месяцы, за эту вечность отчаяния, ярости, гнева, которые все глубже въедались в ее душу, - все поднялось и затопило Ларен. Из глаз Ларен хлынули слезы, она не смогла удержать их, тяжелые, некрасивые рыдания сотрясали все ее тело. Ларен спрятала лицо в ладони, проклиная вырывавшиеся из ее горла отвратительные звуки, обнажавшие перед Мерриком ее слабость. Боль наступала, волна за волной, неумолимо терзая ее. Страх, безнадежность, обида все разом обрушилось на Ларен, и, хотя она изо всех сил пыталась овладеть собой, не желая казаться Меррику совсем уж жалкой, не желая ни перед кем обнаруживать свое горе, плач не утихал, а становился псе громче, словно душа Ларен разрывалась на куски.
      Меррик остановился возле постелите растерянности глядя на девушку. Сперва он предположил, что это Эрик напугал ее, но сразу же понял, что его догадка неверна: Ларен не была слабой женщиной, она умела справляться с любыми трудностями, и приставания Эрика не могли так подействовать на нее. И все же она рыдает, словно мир рухнул у нее на глазах.
      Меррик поставил плошку с мазью, сел рядом с Ларен на кровать и молча притянул ее к себе. Он начал потихоньку гладить ее своими большими ладонями по спине, но тут же припомнил, что спина Ларен еще не зажила после порки, которую задал ей Траско. Осторожно придерживая Ларен одной рукой, другой рукой Меррик взъерошил ей волосы и стал что-то нашептывать ей, бессмысленные, ни ему, ни ей непонятные слова, пустые слова: однако он произносил их нежно, ободряюще, и ему почему-то казалось, что именно это сейчас и нужно Ларен. Меррик подумал, что точно так же он мог бы обнять Таби, приласкать его, обещать, что все будет в порядке, ведь он, Меррик, тут, рядом, и всегда готов защитить малыша.
      Ларен прижалась к нему, и Меррик ощутил ее выпуклую грудь. Он держал в своих объятиях не ребенка, а взрослую девушку. Меррик испытал мгновенный прилив желания и рассердился на самого себя. Это сестра Таби. Все дело в том, что у него уже давно не было женщины, слишком давно. Однако Меррик сознался себе, что он прекрасно помнит, каким мягким, податливым показалось ему тело Ларен в тот миг, когда она бросилась ему на шею посреди Копанга.
      Вопреки собственным рассуждениям он начал целовать ее затылок, чувствуя, как легкие пряди волос щекочут его щеку и нос.
      - Все хорошо, - повторил он вновь, но теперь голос Меррика сделался низким и хриплым от обуревавшего его желания. - Я не причиню тебе зла.
      Ларен подавилась слезами и икнула. Руки Меррика сомкнулись у нее под подбородком, и он приподнял лицо девушки. Щеки ее сильно намокли от слез, она с трудом переводила дыхание, глаза и кончик носа покраснели, волосы растрепались и неопрятно свешивались со лба. Выглядела она примерно так же соблазнительно, как свежевыпотрошенная селедка. Самая прекрасная женщина в мире, на взгляд Меррика.
      Он хотел ее.
      Он забыл про Таби, забыл, что перед ним сестра Таби. Наклонившись, он поцеловал Ларен, поцеловал ее во второй раз, впивая соленые слезы и что-то еще, имени чему он не знал, что-то загадочное, таинственное и сладостное, что не принадлежало ни одному из них, но рождалось у них на губах, магию, чары, волшебство, возникавшее всякий раз, когда их тела соприкасались. Ничего подобного Меррику не доводилось испытывать, он хотел получить это, он отчаянно хотел удержать Ларен навсегда. Он был мужчиной, и его одолевало мужское желание - с женщиной, которая принадлежала ему.
      Ларен не шевелилась, но страсть, разгоревшаяся в Меррике, не утихала, он вновь принялся целовать ее, теперь уже требовательно, настаивая, чтобы она раскрыла губы, но внезапно он осознал, что Ларен, по всей вероятности, не знает, как ей следует поступить. Он замер. Какие бы сцены не открывались глазам Ларен за последние два года, она осталась невинной девушкой, она не умела ответить на поцелуй.
      Меррик забормотал что-то, пытаясь отодвинуться от Ларен, но тут она сама потянулась к нему, се ладонь нежно коснулась его щеки, и Ларен поцеловала Меррика. Губы ее оказались теплыми, хотя она так и не разомкнула их, просто прижалась ртом ко рту Меррика, но все же это был поцелуй, и она добровольно преподнесла этот дар Меррику.
      Меррик осторожно приоткрыл рот, кончик его языка легонько коснулся губ Ларен. Она вздрогнула и вдруг, к изумлению и радости викинга, ответила на его объятия и на этот раз чуть-чуть раздвинула губы.
      Он чувствовал, как все его тело, отнюдь не только чресла, сотрясает дрожь желания. Он был уже напряжен и готов к сражению, но все же с ним происходило что-то еще, он вновь ощутил присутствие тайны, почувствовал в себе нечто глубоко скрытное, неясное даже ему самому, эта сила поднималась в нем, толкая его в объятия Ларен, и Меррик теперь знал, прислушиваясь к овладевшим им чувствам, что следующее прикосновение к Ларен изменит всю его жизнь. Он сопротивлялся этому желанию, чарам, которые поглотили его волю, приманили его к Ларен. Она - всего-навсего женщина, а женщин Меррик имел уже немало, но в то же время Ларен - это Ларен, она ни на кого не похожа. Меррик поспешил отбросить эту мысль, она пробуждала в нем страх, ведь он полагал, что мужчина должен принадлежать только самому себе, он не может вручить себя другому человеку, тем более женщине, а уж особенно этой, которую и женщиной-то не назовешь, тощая девчонка, она даже не сумеет вместить его мужскую силу, и потом она - сестра Таби. Разве Меррик спас ее только для того, чтобы натешиться ею? Он хотел уберечь ее, он не собирался обижать Ларен.
      Он спас ее только потому, что она - сестра Таби, не больше и не меньше. Внезапно Меррик вновь увидел Ларен такой, какой она предстала перед ним давным-давно, казалось, это произошло много лет назад, и сейчас эта картина вновь предстала перед его мысленным взором - оборванный мальчишка, потерпевший последнее поражение, но по-прежнему гордый, плюющий на весь мир, равный своей отвагой любому воину, хоть он и стоял, беспомощный, посреди невольничьего рынка Каган-Руса. Тогда Меррик не мог оторвать глаз от лица "мальчишки", и теперь он понял, что уже тогда ощутил нечто особенное, душу Ларен, которая отличала ее от всех других людей. Он никогда не освободится от нее, как не освободится от Таби. Однако в данный момент ему вовсе не хотелось избавляться от Ларен, он не мог сопротивляться своему желанию и не пытался уберечься от страсти, которая уже пожирала его. Язык Ларен тихонько коснулся его рта, и Меррик сдался.
      Это же не насилие... Если Ларен будет больно - она ведь такая худенькая! тем хуже. Он постарается пощадить ее, вот только...
      Меррик резко опрокинул Ларен на кровать и опустился на нее. Почувствовав под собой тело девушки, Меррик готов был закричать, застонать от наслаждения и тут же войти в нее. Его руки просто мяли складки ее платья, он поспешно задирал юбку вверх. Пальцы Меррика прошлись по обнаженной ноге Ларен, и Ларен с воплем взвилась в воздух.
      Сперва Меррик не понял, что произошло, но мгновение спустя он догадался: он дотронулся до раненой ноги, он причинил ей боль. Меррик глубоко втянул в себя воздух, все его тело напряглось, он постарался вновь овладеть собой.
      Он чувствовал, как вздымается грудь Ларен, но теперь уже не от желания и даже не от девичьего страха перед тем, что должно произойти, а от боли, которую Меррик нечаянно причинил ей. Меррик прижал Ларен к себе и прошептал:
      - Прости. Черт, я задел больное место. Сейчас принесу мазь. Лежи тихо, боль скоро пройдет.
      Ларен лежала неподвижно, часто дыша от сильной боли, смешивавшейся с ощущениями, имени которым она сама не знала, но понимала только, что никогда прежде не испытывала ничего подобного, и это казалось ей чудесным, она мечтала, чтобы Меррик вновь дотронулся до нее так, как прикасался к ней в последние минуты. Ларен не хотела, чтобы это прекратилось хоть на миг, она не собиралась останавливать Меррика, это он сам оторвался от нее, потому что сделал ей больно. Ларен поглядела на Меррика и увидела, что его щеки вспыхнули, а руки дрожат.
      Потом пальцы, влажные от мази, осторожно коснулись ее ноги, и Ларен резко вдохнула, на миг боль вытеснила все остальные чувства, она старалась сдержать крик, но не смогла.
      Меррик ничего не сказал, он смотрел Ларен в лицо и видел, что она плачет, - глаза закрыты и слезы ползут из-под ее ресниц, медленно скользя по щекам.
      Меррик поглядел на явственный отпечаток своих пальцев на все еще красной коже и начал аккуратно втирать мазь. Нога почти зажила, если и останутся шрамы, то небольшие. Меррик втирал мазь легкими равномерными движениями, стараясь войти в ритм. Его желание унялось, и он радовался этому. Закончив лечить Ларен, он пойдет, отыщет какую-нибудь рабыню и изольет в нее свою похоть, чтобы никогда не повторилось то, что едва не произошло сегодня. Потом Меррик вспомнил, что он не вправе нынче оставить Ларен, покинуть спальню: он ночевал со своей наложницей, и никто не должен усомниться в этом, Эрик в особенности.
      - Как твоя спина?
      Ларен успокоилась. Больше она не будет плакать, довольно жалких стонов и воплей Мазь впитала о себя боль, Ларен уже овладела споим голосом:
      - Спина не болит, Меррик. И с ногой уже намного лучше.
      Меррику следовало бы осмотреть спину Ларен, но едва он представил себе Ларен обнаженной, вновь ощутил судороги снизу живота. А ведь он уже видел Ларен без одежды, и это зрелище не слишком-то взволновало его. Да, но то было прежде, чем он поцеловал ее, прижал к себе, прикоснулся языком к се губам, к языку Ларен, вдохнул ее аромат и ощутил то чудное и дивное чувство, которое родилось между ними, притянуло их друг к другу Ни понять этого, ни смириться с этим Меррик не мог. Он даже не пошел в нее, не излил в нее свое семя, не достиг восторга и освобождения. Он всего-навсего поцеловал Ларен и прижал к себе, и этого оказалось достаточно, чтобы он совершенно утратил власть над собой Меррик никогда прежде не терялся в простых делах, которые происходят между мужчиной и женщиной, даже смешно придавать такое значение обыкновеннейшим пещам, которые предшествуют близости. Такого с Мерриком никогда не случалось и впредь не случится, он этого не допустит. Он спокойно осмотрит спину Ларен, намажет ее мазью если понадобится, и псе будет так же, как и раньше.
      А вот целовать ее он больше не станет Не такой уж он глупец.
      Холодным, отчужденным голосом (услышав его, он сам удивился еще больше, чем Ларен) Меррик произнес:
      - Я помогу тебе раздеться. Надо осмотреть твою спину Ты не знаешь, зажила ли она, ведь ты не можешь сама заглянуть себе через плечо. И не вздумай спорить.
      Ларен промолчала. Меррик помог ей подняться, сесть на край кровати и принялся развязывать узлы, удерживавшие рубаху на ее плечах, потом он снял верхнюю рубаху через голову Ларен. Расшнуровав платье на груди, он опустил его к талии. Под платье Ларен надела простую рубашку из льна", которую Меррик купил ей в Копанге. Он пытался не обращать внимания, но не мог не заметить, что рубаха стала тесновата, грудь Ларен распирала тонкий материал. Он понял, что должен как можно скорее уложить Ларен лицом вниз.
      Вновь опустив Ларен на постель, он снял с нее нижнюю рубаху, поднес поближе масляную лампу. Следы от кнута Траско все еще отчетливо виднелись на ее коже, длинные узкие полосы опоясывали спину. Грозный багровый цвет сменился розовым, нигде не наблюдалось вздутия, покраснения или потемнения, не проступали рубцы, которые свидетельствовали бы о неблагополучии. Однако мазь в любом случае не повредит. Меррик подхватил мазь двумя пальцами и принялся массировать спину Ларен. Сперва она казалась жесткой как доска, но Меррик, не произнося ни слова, продолжал свое дело, тихонько поглаживая Ларен, и вскоре ощутил, как она успокаивается, расслабляется под его прикосновениями. Наконец Ларен замурлыкала от удовольствия, и Меррик рассмеялся ей в ответ.
      Надо лечить се пот так каждый вечер. Плечи Ларен тоже были напряжены, и Меррик втер в них немного мази. Ларен снова вздохнула.
      Меррик опустил юбку ниже, обнажив бедра Ларен. Он сам не понимал, зачем он делает это, ведь помнится, что кнут Траско не опускался ниже спины.
      Наверное, он просто хотел проверить, удалось ли Ларен поправиться за те недели, что она провела рядом с ним. Ребра по-прежнему торчали наружу, однако тело Ларен уже приобретало женственную округлость, мягкость, а когда Меррик увидел ее пополневшие бедра, то едва не изверг семя.
      Смех его мгновенно сменился желанием, столь острым, что он едва не завопил от муки. Меррик поспешно натянул платье обратно на Ларен и поднялся. Плошку с мазью он оставил возле кровати.
      Ему придется спать с ней в одной кровати, совсем рядом, другого выхода нет, иначе не пройдет и минуты, как в эту комнату ворвется его брат. Меррик не мог допустить, чтобы Эрик изнасиловал сестру Таби, но он и себе Запретил соблазнять Ларен.
      Он тихо сказал:
      - Я хочу снять с тебя платье и рубаху. Вместо этого я накрою тебя чистой рубахой из своих запасов. Хорошо, Ларен?
      Она ничего не ответила, только кивнула. Волосы рассыпались, закрывая ей лицо, так что по крайней мере Меррик не мог теперь прочесть выражение ее глаз, и она не видела его. Ларен чувствовала волнение, одновременно и приятное и тягостное, не понимая, почему она не воспротивилась, когда Меррик стянул с нее юбку, почему она не осыпала его ругательствами, почему промолчала, не издала ни единого звука. А теперь она чувствовала себя дурочкой, совсем глупенькой, сбитой с толку девчонкой. Ее спина и обожженная нога выглядели отталкивающе, а она словно позабыла об этом, к тому же она все еще слишком тощая - дохлая утка, наверное, и то аппетитнее. Если Меррик и хотел ее, то лишь до тех пор, пока не сообразил, какова она на самом деле.
      Ларен ощутила, что слезы вновь жгут ей глаза, но это были уже не те слезы, которые скопились в ней за два года, эти новые слезы означали лишь, что она чувствовала себя безнадежно несчастной, оказавшись наедине с человеком, который не пожелал ее, - что же ей теперь делать?
      Ларен слышала, как Меррик снимает с нее платье, как он укрывает ее мягкой тканью, а затем внезапным быстрым движением окутывает все ее тело шерстяным одеялом.
      Опустившись на постель рядом с ней, Меррик пообещал:
      - Я больше не стану этого делать. Ларен поняла, что он имеет в виду. Ровным, бесстрастным голосом она сказала:
      - Потому что я тощая и уродливая.
      - Нет, - возразил он, - из-за Таби. - И снова Ларен поняла, что он хочет сказать.
      Однако Меррик знал, что не открыл Ларен всей правды. Дело было не только в Таби. Он не хотел унижать Ларен, превращать ее в наложницу. Пусть Эрик думает, будто Меррик спит со своей рабыней, пусть прислушивается, ловя стоны и вздохи, которые должны утвердить его в этом мнении. Необходимо, чтобы Эрик поверил и отступился от Ларен. Меррику даже думать не хотелось, каковы будут последствия, если он так и не сумеет убедить брата.
      ***
      Следующий день миновал быстро и как-то незаметно. Единственное, что удивило: Меррик вновь принялся кормить Ларен, стоял над ней, пока она не приканчивала последнюю крошку из предложенного ей блюда.
      Таби уже приняли в ребячью компанию. Верховодил в ней Кенна, восьмилетний сын Кейлис, наложницы Эрика. Таби следовал за Кенной по пятам. Красивый мальчик, по всей видимости не унаследовавший заносчивости и подлости своего отца, обращался с новичком добродушно и весело, и все детишки следовали его примеру.
      Клив не совсем понимал свое положение-с одной стороны, он оставался рабом, с другой - его не отсылали спать в хижину для рабов, не поручали грязную работу. Отправившись со своими людьми на охоту, Меррик приказал и Кливу идти с ним.
      Ларен пересчитала серебряные монетки. Их уже накопилось восемнадцать. Скоро можно будет поговорить с Мерриком, она совсем забыла про это накануне ночью. Слишком многое произошло между ними, слишком многое, я Ларек думала, что теперь ей, Таби и Кливу нужно покинуть Мальверн как можно скорее. В минуты слабости (такие, как эта) она, уже не хотела расставаться с Мерриком, она знала, что и Таби этого не хочет, однако надо уехать и забрать с собой малыша. Их место - не здесь.
      Вечером Ларен приготовила жаркое из кабана, вызвавшее удовлетворенные вздохи дружинников Меррика и изумление прочих обитателей Мальверна. Завершив трапезу, Эрик поглядел на Ларен злобным похотливым взглядом и объявил"
      - Сегодня я не позволю девчонке продолжать глупые побасенки. У меня найдутся дела поважнее Значит, сегодня Ларен не соберет еще несколько монеток. Наверное, Эрик рассчитывал таким образом наказать ее, но Ларен не слишком-то огорчилась. Сарла осторожно потянула ее за рукав:
      - Сегодняшнее жаркое - в жизни своей не отведывала ничего подобного! Ты обязана научить меня, как его готовить, Ларен, обязана!
      Сарла говорила резко, отрывисто, и Ларен удивленно повернулась к ней:
      - Да это же очень просто. Ты готовишь ничуть не хуже, просто по-другому Нет, ты должна мне все показать! Ларен внимательно посмотрела в лицо своей хозяйки и заметила бледный синяк под правым глазом Сарлы. Ларен так рассердилась, что у нее даже живот заболел:
      - Клянусь богами, он ударил тебя!
      - Тише, Ларен! Пожалуйста, помолчи! Ничего страшного. Мне нисколько не больно, и ты бы не обратила внимания на него, если б мы не стояли так близко друг от друга. Не говори никому!
      - Почему он ударил тебя?
      Сарла не ответила, она только пожала плечами.
      - Почему?!
      - Эрик не обязан объяснять, что он делает и зачем. Я не угодила ему, и он меня побил.
      - Он и раньше поднимал на тебя руку? Сарла взглянула на Ларен, и девушка прочла тоску в ее больших серых глазах - Похоже, я с каждым днем нравлюсь ему все меньше.
      Ларен знала, что большинство мужчин бьют женщин - своих жен, своих наложниц, просто рабынь, и никого это не волновало. Но ведь Сарла такая кроткая, тихая! Неужели она может хоть в ком-то вызвать раздражение? И вдруг Ларен догадалась, за что Эрик ударил свою безответную жену. Он сорвал на ней зло, поскольку в тот вечер Ларец не досталась ему.
      - Твои глаза полыхают гневом, Ларен. Прошу тебя, никому ни слова, забудь об этом. Я видела, он уже говорил сегодня с Кейлис, а потом с Мегот, с той красивой девушкой, которая сейчас стоит рядом с Илерией. Наверное, сегодня он оставит меня в покое.
      Утром Ларен вновь взялась печь хлеб, поскольку накануне мужчины истребили осе ее лепешки до последнего кусочка. Руки Ларен по локоть погрузились в большой чан с тестом. Оглянувшись на Клива, она выдавила из себя улыбку.
      - Ты злишься.
      - Не то чтобы злюсь, просто Сарла такая добрая, ласковая. Эрик ее не стоит.
      - Этому человеку нравится быть хозяином, он ненавидит всех, кто осмеливается возражать ему. Говорят, после смерти отца он распустился, у него голова пошла кругом от мысли, что он может в любой момент наказать или даже убить кого-нибудь из принадлежащих ему мужчин или женщин.
      - По крайней мере, вчера Сарла избавилась от него.
      - Да. Она спала в общем зале, поблизости от меня.
      Ларен вздохнула и вновь принялась за тесто, яростно перемешивая его. Муку смололи недостаточно мелко, Ларен то и дело нащупывала охвостья. Надо будет позаботиться и об этом. Она припомнила свою хозяйку в Старой Ладоге, вспыльчивая была старуха и драчливая, но, спасибо, научила Ларен готовить, и молоть муку как следует, и даже варить пиво и эль. Ларен училась быстро, как она и говорила Меррику, за любую неудачу хозяйка нещадно лупила ее, правда, она могла дать ей затрещину и за чересчур вкусное блюдо, приговаривая, что рабыня не смеет зазнаваться.
      - Клив, мы с тобой уже многое видели, через многое прошли, - сказала наконец Ларен - Я сама не понимаю, почему меня так огорчает синяк на лице Сарлы, но я и впрямь ужасно злюсь Я ненавижу Эрика почти так же сильно, как человека, который изуродовал тебе лицо. Наверное, если б могла, я бы их обоих убила за то, что они причинили боль тебе и Сарле... - На миг она запнулась, потом прибавила - Но Эрика я боюсь.
      - Я знаю. Жаль, что твое тело не поспевает за твоим отважным духом. Ты и вправду убила бы человека, который оставил мне на память этот шрам?
      - Во всяком случае, я постаралась бы причинить ему боль.
      - Это сделала женщина Ларен изумленно уставилась на него потом мед ленно покачала головой.
      - Не понимаю, чего я так удивилась? Я же знаю, женщины бывают даже более жестокими, чем муж чины. Почему она так обошлась с тобой?
      - Я отказался спать с ней. Ларен снова уставилась на Клива:
      - Это так много значило для тебя?
      - Да, - коротко возразил он, - для меня это было слишком важно.
      Ларен догадалась, что больше он ничего не прибавит, и тоже смолкла. Она-то уж знала, что такое темное, страшное прошлое, которое никогда не выпускает тебя из своих объятий. После паузы ока спросила - Ты пойдешь сегодня на охоту вместе с Мерриком?
      - Нет, - покачал головой Клив. - Я отведаю твоей каши, а потом буду работать в поле. Урожай уже почти поспел, не хватает рук. Даже Меррик идет сегодня на ячменное поле.
      - А Эрик?
      Клив пожал плечами, зачерпывая кашу из железного котла, висевшего на цепи над огнем, и перекладывая ее в деревянную миску:
      - Я только что видел, как он направлялся в баню вместе с очередной женщиной. Сомневаюсь, что он собирается мыться. Кажется, женщину зовут Мегот. На мой вкус, она чересчур низенькая и пухлая, но волосы у нее золотистые, точно ячмень в поле.
      - Она красивая. А у меня есть восемнадцать серебряных монет.
      Клив полил кашу медом.
      - Что ж, это немало, Ларен. Будь у меня деньги, я бы тоже одарил тебя за вечерние сказки.
      - Я не о том. Когда я соберу достаточно, я выкуплю нас всех у Меррика, и мы вернемся домой.
      - Домой?
      - Да, на мою родину.
      Клив поглядел на Ларен и снова покачал головой:
      - Как мы доберемся туда? И где твой дом? Нас кто-нибудь ждет?
      Ларен вновь сердито занялась тестом:
      - Не знаю. Прежде всего надо собрать деньги. А дальше посмотрим.
      - Сегодня тебе насыплют еще монеток. Эрик наверняка прикажет тебе продолжать рассказ. Вчера он наказал и себя самого, и всех нас. Не терпится узнать, что произошло дальше с Грунлигом Датчанином - Честно говоря, я и сама не все знаю пока слова не начнут выпрыгивать у меня изо рта Клив на миг оторвался от каши - Нет, правда?
      - Ну да, Грунлиг - человек своевольный, он частенько поступает совсем не так, как я ожидала Клив задумчиво отведал кашу - Я уж привык к нему, будто к настоящему человеку Мне как-то не хочется думать, что на самом деле он существует лишь у тебя в голове - Только другим этого не говори, ладно?
      - Ладно, - ответил Клив, смеясь, - Никому не скажу - Мне он тоже кажется живым Ларен молча продолжала свое, дело, а Клив стоял подле нее, поедая кашу Ларен случайно приподняла голову и увидела, что взгляд Клива неотрывно следует за Сарлой Она различила нежность и печаль в глазах Клива и едва не заплакала от сострадания к нему - Только не это, - прошептала она Обернувшись, Клив вновь улыбнулся ей - Да нет, Ларен, я не так глуп Но знаешь, она, кажется, не замечает, как изуродовано мое лицо она иногда улыбается мне так, будто и шрама моего не видит И держится ласково Она добрая, и вроде как я ей по душе, не в этом смысле конечно об этом и думать-то срамно, она - жена того грубого негодяя, а я., я я даже утешить ее не достоин Ларен вновь поглядела на своего друга, сочувствуя его горю и вновь напоминая себе что в жизни немного радостей и потому любую из них надо принимать с открытой душой
      Глава 11
      Днем у ворот усадьбы поднялась суета, мужчины громко кричали, но то были не воинственные или испуганные вопли, а радостные приветствия. Ларен вышла посмотреть, что за гости навестили Мальверн.
      - Это Торагассоны, - пояснила Сарла, - они живут в трех днях пути к северу, в долине Бергсона. - Чуть помолчав, Сарла добавила:
      - Отец Меррика успел перед смертью высватать ему старшую дочь Олафа Торагассона, Летту. Не знаю, захочет ли Меррик соблюсти этот договор. Все ждут, что он послушается отца, может быть, это и соответствует его желаниям, но я не уверена.
      - Вот как, - ответила Ларен. Сарла быстро посмотрела на нее, а затем перевела взгляд на яркую зелень сосновых верхушек на вершине горы, там, вдали, по ту сторону залива:
      - Я знаю, Меррик увел тебя к себе в спальню этой ночью и прошлой тоже. Все слышали об этом, в том числе и Эрик.
      - Да, мой господин не скрывал своих намерений.
      - Эрик страшно обозлился. Он приказал мне спать в общей зале, а сам взял к себе на ложе и Кейлис, и Мегот - обеих.
      - Он не достоин тебя, Сарла. Сарла только плечами пожала:
      - Эрик - мужчина, а теперь он стал хозяином Мальверна. Он берет все, что захочет, меня или других женщин, все равно. Я только рада бываю, когда он оставляет меня в покое. - Сарла вновь умолкла, а потом чуть удивленно произнесла:
      - Я никак не могу понять, почему я так откровенничаю с тобой. Многих женщин здесь я могла бы назвать своими подругами, они хорошо приняли меня, когда я два года назад стала женой Эрика и переехала жить в Мальверн, и все же я никогда не говорю с ними о своих делах. Даже Торе, матери Меррика, я ничего не рассказывала, хотя она любила меня.
      - Я не обману твоего доверия Я никогда никого не предавала.
      - Я чувствую это. Знаешь, ты тоже можешь полагаться на меня. Вряд ли я сумею по-настоящему помочь тебе, но вдруг что-то выйдет. Меррик - он обидел тебя?
      - Нет.
      - Ты не хочешь говорить со мной искренне? Нет, Ларен, не надо извиняться, ты совершенно права, ты столько времени боролась в одиночку, и если с кем и говорила откровенно, то с несмышленым младенцем Меррик - надежный человек. Может быть, ты когда-нибудь откроешься ему.
      - Нет, от этого никакой пользы не будет. Хорошо, я признаюсь тебе, Сарла. Меррик меня не хочет Он старается защитить меня от Эрика, он сделал это нынешней ночью и прошлой и будет впредь укрывать меня, так как он любит Таби и считает, что провинится перед моим братом, если отдаст меня насильнику. Но я нисколько не привлекаю его, слава богам. А довериться - как я могу довериться ему, мужчине, викингу, я же прекрасно помню, что викинги думают только о добыче и соблюдают правила чести лишь по отношению друг к другу, им наплевать на чужаков, тем более на рабов. О да, это мне хорошо известно...
      - Но Таби...
      - Да, Меррик очень привязан к малышу. Но ведь это не надолго.
      - Я не всегда понимаю Меррика. Но ты любишь его, Ларен, значит, считаешь достойным человеком. Я заметила, как ты глядишь на него. Ты хоть знаешь, что, рассказывая о Грунлиге Датчанине, ты не сводишь глаз с Меррика? Ты можешь отрицать, можешь спорить до хрипоты, но я останусь при своем мнении.
      - Ты заблуждаешься, Сарла.
      - Посмотрим-посмотрим. Пойду, поздороваюсь с Торагассонами.
      ***
      Вместе с Олафом Торагассоном в усадьбу прибыли четыре женщины и дюжина мужчин. Красивая семья, отметила Ларен, впрочем, почти все норвежцы, которых она встречала, отличались хорошим сложением и смотреть на них было одно удовольствие, что здесь - на севере, что у нее на родине. Что касается Летты, то Ларен сочла ее капризной девчонкой, хотя, конечно, миленькой с виду: ей едва исполнилось семнадцать лет, густые светлые локоны ниспадали на плечи, пухлые губки выдавались вперед, словно в ожидании поцелуя, груди казались неожиданно большими для хрупкой фигурки. Ларен была всего на год старше Летты, но чувствовала, что годится ей в матери: она такая старая, многоопытная, усталая и разочарованная. Ларен уже не помнила те времена счастливого детства, когда ее занимали лишь игры да верховые прогулки на кобыле по имени Селье.
      Ларен отметила, как Эрик наметанным взглядом осмотрел большие груди невесты Меррика, и поспешно обернулась к Меррику. Тот тоже внимательно разглядывал девушку, но грудью, похоже, не заинтересовался. Его что-то смущало, во всяком случае, он не проявил радости по поводу брака, задуманного его покойным отцом.
      Узнав о смерти родителей Меррика, Олаф пришел в замешательство и отнюдь не потому, что сильно скорбел, утратив старых друзей, а оттого, что с их уходом разрывалась договоренность, обязывавшая Меррика войти в семью Торагассонов.
      Однако глава рода, крепкий шумный мужчина, в русых волосах которого едва пробивалась седина, весело похлопал Меррика по спине, с деликатностью буйвола поинтересовался его самочувствием после летнего похода и, подмигивая, принялся разбирать достоинства своей дочери:
      - Да уж, она здорово подросла с праздника зимнего равноденствия, когда вы виделись в последний раз, - провозгласил он. - Ее мужу будет чего потискать.
      Меррик кивнул в знак согласия. Олаф Торагассон озабоченно нахмурился:
      - Жаль, что ее мать не так э., э., складно, сложена.
      Меррик благоразумно промолчал.
      - Тебе уже исполнилось двадцать пять лет, прозрачно намекнул Торагассон.
      Меррик лишь усмехнулся в ответ:
      - Я еще не утратил ни зубы, ни мужскую силу - Да-да, но надо обзаводиться детьми, только тогда мужчина может чувствовать себя спокойно, будет кому оставить свое имя, если он падет в битве или его сразит внезапная болезнь. Жена и дети - вот что нужно мужчине, дабы его жизнь стала полней и счастливей.
      Меррик признал верной и эту мысль.
      - И потом, мужчина не обязан всю жизнь держаться одной женщины, продолжал Олаф, многозначительно осклабясь и приглушив свой громоподобный голос. - Я слыхал, твой брат Эрик выбрал себе несколько рабынь и наслаждается каждой по очереди. Мужчина может поступать как ему заблагорассудится, лишь бы денег хватало.
      - Мой отец всю жизнь хранил верность моей матери.
      - Да, но его никто не заставлял. Меррик, послушай, что я тебе скажу: твой отец очень хотел, чтобы наши семьи породнились. Он сам выбрал тебе в жены мою крошку Летту. Ты так восхищаешься своим отцом, значит, должен полагаться на его суждение.
      - В большинстве случаев я так и делаю, - подтвердил Меррик.
      - Моя Летта настоящее сокровище, верно? - настаивал Торагассон. Голос его сделался резким, потому что он уже почуял неладное.
      - Такое сокровище просто грех тратить на младшего сына, который не унаследует отцовскую землю.
      - Моя Летта - дочь викинга. Она Последует за своим мужем туда, где он пожелает поселиться. К тому же возле нашей усадьбы еще много свободной земли. Долина Бергсона прокормит и тебя, и детей твоих детей.
      Меррик ненавидел долину Бергсона, там все время шли дожди и над заливом висел густой туман. Семья Торагассонов тоже не слишком пришлась ему по вкусу. Он взглянул на Летту, пристроившуюся рядом со старухой Илерией, которая всю жизнь пряла и ткала для родителей Меррика. Ту мягкую серую, рубаху, которую Меррик надел нынче утром, Илерия сшила ему весной из лучшей шерсти, она пообещала, что этот наряд принесет ему удачу, когда он отправится в очередной поход. Летта уже принялась помогать Илерии, она сматывала готовую пряжу и, судя по всему, делала это умело и быстро.
      - Видишь, она уже старается приобрести хозяйственные навыки, чтобы всю жизнь услужить тебе, - прошептал Торагассон в самое ухо Меррика, - она все время учится, всегда спрашивает старших, что хорошо и что плохо. Славная девочка, она будет слушаться тебя, Меррик.
      Меррик сомневался в покорности Летты, но он промолчал, даже постарался выдавить из себя улыбку, и Торагассон, довольный своей дипломатичностью, отправился переговорить с Эриком.
      Вечером, проглотив наспех приготовленное угощение, Олаф откинулся на спинку кресла, похлопал себя по животу и обратился к Деглнну:
      - - Ну, Деглин, что ты нам поведаешь? Ты приготовил новую сказку специально для меня?
      Громким голосом, привлекшим всеобщее внимание, Эрик произнес:
      - Теперь нашим скальдом стала вон та девчонка. Торагассоны неудержимо расхохотались. , - Кто-кто? - заорал один из дружинников Олафа. - Вон та жалкая оборванка, которая загнется, если на нее дунуть хорошенько?
      - Ну, от твоей вони и старый дуб рухнет, - рявкнул в ответ один из его приятелей.
      Завязалась дружеская потасовка, в которой один из людей Эрика принялся чересчур усердно молотить человека Торагассона, и вот уже драка разгорелась вовсю и затихла лишь тогда, когда кому-то сломали руку, а кому-то разбили нос и из него хлынула кровь, которой тот едва не захлебнулся.
      Ларен оглядела большую залу, которую разгромили мужчины. Все вокруг было залито кровью. Неужели викинги всегда ведут себя таким образом, неужели они способны лишь жрать, забавляться с женщинами и размахивать кулаками? Как они любят орать, изрыгать проклятия и колошматить друг друга! Тут Эрик, катавшийся по полу в обнимку с одним из своих же дружинников, поднялся и на глазах у всех ухватил Мегот за полную грудь. Поцеловав свою наложницу в губы, он велел ей принести еще пива.
      Сарла принялась бинтовать пострадавших, другая женщина, Барта, занялась парнем с разбитым носом. Ларен неподвижно следила за ними, следила за тем, как Мегот протягивает Эрику кувшин с пивом, а тот хлопает ее по заднице, ухмыляясь и подмигивая Торагассонам. Ларен молча выжидала, она догадывалась: Эрик что-то замышляет. Она коротко взглянула в сторону Меррика, который только что сшиб с ног несколько человек и лишь слегка ободрал костяшки пальцев. Слава богам, на нем, по крайней мере, не видать крови. Меррик ухмылялся во весь рот, принимая Таби из рук Клива и высоко подбрасывая малыша в воздух. Мальчонка взвизгнул и залился счастливым смехом. Меррик поцеловал его и снова прижал к груди. Ларен видела, что Торагассон наблюдает за Мерриком, вероятно, гадая, не является ли малыш незаконным сыном его будущего зятя. В общем-то, он уже стал сыном этому викингу, их привязанность возрастала день ото дня. Нужно как можно скорее увезти Таби отсюда, иначе разлука с Мерриком разобьет сердце ее братика. Впрочем, дети так быстро забывают, они легко приспосабливаются к любым переменам.
      Ларен перевела взгляд на Торагассонов, воспринимая их уже не как опасных чужаков, а как возможный источник серебряных монет. Да-да, как же она сразу не подумала. Торагассоны - вот кто спасет и ее, и Таби. Вот бы они посмеялись, если б сумели прочитать ее мысли!
      Эрик потребовал полной тишины и приказал Ларен продолжать повествование. Ларен поднялась, потихоньку радуясь собственным мыслям, и принялась рассказывать историю с самого начала. Чтобы не наскучить обитателям Мальверна, она украсила знакомую канву новыми подробностями, там и сям немного разнообразя сюжет. Потом она приостановилась и, понизив голос, произнесла, приближаясь к новому драматическому повороту:
      - Селина все еще стояла на коленях, глядя вслед своему мужу, а Парма, едва только Грунлиг скрылся из виду, вскочил на ноги и засмеялся - он так гордился самим собой и своей смекалкой, что даже пустился в пляс. Затем Парма шагнул к Селине, но тут же остановился:
      - Нет, - произнес он, - я возьму тебя лишь тогда, когда Грунлиг умрет и я увижу его мертвое тело и плюну на него. Тогда я отрублю тебе голову, потому что ты ведьма, и покончу с тобой. - Он снова расхохотался и покинул женщину, тело которой сотрясалось от рыданий.
      Грунлиг чувствовал, как руки его наполняются уверенностью и силой. Отец Один спас его, и теперь, когда он вновь докажет свою отвагу. Один дарует ему еще большую мощь, чем прежде, и тогда Грунлиг уничтожит всех своих врагов. Грунлиг Датчанин подошел к воротам усадьбы и кликнул своих людей. Они подивились, увидев своего господина, который вернулся к ним целым и невредимым, однако когда Грунлиг объявил им, что они опять снаряжаются в Исландию добывать меха для торговли, дружинники украдкой переглянулись и страх исказил их лица. Зима еще не миновала, поход казался столь же опасным, как и то, первое плавание.
      Однако все они обязались повиноваться Грунлигу, потому что верили ему. Разве Грунлиг не вернулся к ним целым и невредимым? О да, милость Одина пролилась на него, все уже слышали об этом, и отныне полностью полагались на Датчанина. Викинги покинули свою страну и поплыли через Северное море, они миновали Шотландские острова и направились в Исландию, к поселению Тингвеллир...
      Меррик изумленно уставился на свою рабыню. Откуда ей известны эти места и такие подробности?
      ...Все удавалось им как нельзя лучше. Плавание заняло лишь две недели, ветер быстро гнал их на запад, гораздо быстрее, чем казалось возможным по обычным человеческим меркам, словно невидимая сила помогала им на пути к указанной богами цели. Страх викингов давно улегся, они думали, что сам Один благословил их путешествие. Они добрались до Тингвеллира, добыли там больше зверья, чем когда-либо раньше, доверху нагрузили ладью мехом. Все веселились и славили Грунлига.
      Они отплыли из Исландии, все так же воспевая хвалу Грунлигу. Как и прежде, их подгонял попутный ветер, теперь уже на восток, но внезапно разразилась неистовая буря, воздух стал ледяным, и даже самые пушистые меха не спасали их от холода. Один день пути оставался им до Гебридских островов, но тут огромное поле льда двинулось вниз с севера и преградило им путь. Викинги оказались в ловушке, они не могли идти вперед и пожелали вернуться назад, в Исландию. Они гребли изо всех сил, видя, как от ледяного поля отрываются глыбы льда и плывут, преграждая им путь уже со всех сторон. Скоро льды зажмут их ладью, и тогда все погибнут от холода, вдали от дома, позабытые богами. Грунлиг молча следил за гребцами. Наконец он поднялся, захохотал и крикнул, простирая руки к небесам:
      - Отец Один, я готов! Испытай меня. Ларен приостановилась и быстро пообещала:
      - Вы все сегодня узнаете, что произошло с Грунлигом Датчанином, но сперва дайте мне глоток меда, чтобы смягчить голос.
      Эрик кивнул, расслабленно откинувшись в кресле, но Летта, заметив, что рабыня завладела всеобщим вниманием и привлекла к себе внимание ее суженого, Меррика, во всеуслышание возразила:
      - Мне наскучила эта болтовня, и конца ей не видать! Это так глупо. Меррик, господин мой, обещай мне, что ты никогда не полезешь разгребать ледяные глыбы, как этот хвастливый датчанин. Пусть бы лучше Деглин закончил повесть, нужен талант великого скальда, чтобы достойно завершить ее.
      Все выслушали слова Летты молча. Ларен злобно уставилась на девчонку: вот бы отколотить ее - от горшка два вершка, - разве что грудь себе отрастила! Однако Ларен сдержалась, она не могла распоряжаться в этом доме. Восемнадцать монеток, всего восемнадцать... Ларен едва не расплакалась.
      - Она закончит этот рассказ, - постановил Эрик. - Не вмешивайся, Летта Торагассон. Продолжай, Ларен.
      От радости Ларен улыбнулась ослепительной улыбкой прямо в лицо Эрику, она бы и камень обняла, если б камень дал ей разрешение продолжать повествование. В ту же секунду Ларен пожалела о своем порыве: Эрик ответно ухмыльнулся ей, и его глаза заблестели.
      Отвернувшись, ловя взгляд Меррика, Ларен быстро заговорила:
      - Испытай меня! - крикнул Грунлиг, простирая руки к небесам. - Испытай меня. Отец Один Он выпрыгнул из ладьи на ближайшую льдину Грунлиг усмехался, потом начал громко хохотать - Не бойтесь, - крикнул он своим людям. - Я уже не тот глупец, каким слыл раньше О да, я был тщеславен, я не понимал, что смертен, как все, и тоже могу быть ранен и страдать от боли. Но теперь верьте мне и знайте, что Один проверяет не силу мою, а смекалку. Подайте мне бобровую шкуру, самый густой мех!
      Все дружно испустили вздох облегчения Меррик кивнул, подмигивая Ларен.
      - Грунлиг ломал льдины, разбрасывал вокруг осколки льда и, как и в прошлый раз, от айсберга не осталось ничего, кроме тоненьких блесткой, которые и рыбе не мешали. Тогда Грунлиг вновь забрался в ладью и сказал;
      - Вот для чего мне понадобились меха. Я знал, они пригодятся на обратном пути. Я перевел по меньшей мере три дюжины лучших шкур в этом сражении. А теперь слушайте меня внимательно, потому что я хочу кое-что поведать вам по секрету я не говорил О дину, как собирался поступить, потому что догадывался он сомневается в моем разуме и Хочет испытать меня.
      Затем Грунлиг закинул голову и крикнул.
      - Вернул ли ты мне свою милость, Отец Один? Невиданная молния стрелой слетела с небес и ударила точно в центр большой льдины, плывшей на восток. Ледяная глыба взорвалась, осколки взметнулись высоко в воздух, под днищем ладьи пробежала большая волна. Люди в страхе и ужасе упали на колени.
      Когда они подплыли к родному берегу, Грунлиг издали увидел свою жену и поспешил к ней. Протягивая руки, он произнес:
      - Я не так глуп, как ты думала. Я научился смирению и вернулся живым. Началось великое веселье, но внезапно все смолкли и оглянулись: дверь дома распахнулась, и на пороге предстал Парма. Он усмехнулся:
      - Ты вновь вернулся со скрюченными пальцами, Грунлиг? - крикнул он. Выходи, теперь-то я убью тебя, все твои кишки выпущу и брошу чайкам, что вопят там, у моря.
      Селина обернулась к Парме и ответила:
      - О да, Парма, все верно, Грунлига уже нет среди нас, это лишь его призрак явился сказать нам последнее прости. Подойди ближе, и ты убедишься, что погубил его своим коварством.
      Парма двинулся через весь зал и подошел вплотную к Грунлигу. Он уставился на руки воина и увидел, что они чисты и крепки. Тогда Парма посмотрел в лицо Грунлигу, постиг наконец истину и понял, что ему нет спасения. Побледнев, Парма пытался еще ускользнуть, удрать, но в руках Грунлига уже сверкнул меч, сталь его была такой яркой и блестящей, что все потом клялись, будто видели в его лезвии, словно в зеркале, лик Одина. Обеими руками Грунлиг поднял могучий меч высоко над головой и, продолжая улыбаться, медленно-медленно опустил его, разрубив голову Пармы. Меч продолжал движение, рассекая тело труса, и обе половинки трепетали, пытаясь воссоединиться, удержать жизнь, которой они уже лишились. Две половинки Пармы рухнули на землю. Кровь так и не проступила. Странно, но в распавшемся надвое теле не обнаружилось ни капельки кропи.
      Все уставились на пол, но там лежали лишь две половинки Пармы, и обе они оказались полыми, ничего не содержали внутри. Люди Грунлига отступили в ужасе и изумлении, они просили Грунлига объяснить им, что произошло, и Грунлиг, Грунлиг Датчанин, ответил им:
      - Я убил демона, который пытался внушить мне страх. - А повернувшись к жене, добавил:
      - Этот человек звался Пармой, пока не вступил в мой дом, но потом Отец Один унес его и бросил в яму забвения, где остаются трусы, а его место занял призрак. Все кончено, у нас больше нет врагов.
      С этого началось великое счастье и процветание Грунлига Датчанина, и его детей, и детей его детей, которые продолжали помнить о силе, отваге и мудрости своего предка и повторяли эту историю так часто, что она превратилась в легенду, а потом и в сказку. Говорят, однако, что потомки Грунлига до сих пор обитают на севере, только вот где именно - неизвестно. Но вы поверите мне, если в бурную ночь хорошенько прислушаетесь: гром до сих пор повторяет его имя, так Отец Один чтит викинга, который хранил свою честь и доверял Одину, владыке богов.
      Ларен остановилась. Она стояла молча, опустив голову. Девушка так и не подняла глаз, когда со всех сторон раздались приветственные клики и серебряные монетки посыпались к ее ногам.
      Но когда одна монетка задела ее ногу, Ларен внезапно ослабела от радости. Она не решалась приподнять голову, боялась, что кто-нибудь разгадает выражение ее лица, а Меррик может прочесть безумную надежду в ее глазах.
      Вскоре Меррик увел Ларен в свою спальню. Он сделал это на глазах у Летты и всех Торагассонов" Таби остался с Кливом. Меррик велел Кливу отнести мальчика в постель к остальным ребятишкам, когда Таби окончательно утомит его своей болтовней о великом Грунлиге и его мудрости. Таби воспринимает Грунлига как живого человека, подумал Меррик, и тут же с удивлением обнаружил, что и сам он относится к Грунлигу, как к реальному существу. Кто знает, может быть, он и вправду жил когда-то, Ларен кто-нибудь рассказывал о нем, и она...
      Он долго лежал рядом с Ларен, стараясь не шевелиться, и наконец сказал:
      - Ты хороший скальд.
      Ларен поблагодарила его, потом глубоко вздохнула и решилась заговорить:
      - Я хотела спросить у тебя одну вещь, Меррик.
      - Да?
      - Сколько ты заплатил за Таби на невольничьем рынке?
      Меррик застыл. Черт побери, эта девчонка его за дурака держит! Неужто она думает, он позабыл о серебряных монетках, которые она успела накопить с тех пор, как рассказывает о Грунлиге Датчанине? Интересно, много ли денег у нее уже набралось? Сегодня, когда Ларен завершила повесть, к ее ногам упало по меньшей мере двадцать серебряных монет и к тому же два тяжелых серебряных браслета - один из них бросил сам Олаф Торагассон.
      - Я купил Таби за пятьдесят серебряных монет.
      Он услышал, как Ларен тихонько ахнула, однако продолжал притворяться, будто ничего не понимает.
      - Что тебя тревожит? Я бы и больше отдал за него. Я очень дорожу малышом.
      Ларен не ответила, на несколько минут она словно лишилась дара речи. Холодное течение Северного моря уносило ее радужные мечты.
      Меррик ухмыльнулся:
      - Таби нынче утром вновь заявил мне, что он - принц. Вздернул подбородок и чуть не лопался от важности.
      В ответ - тишина. Странно, подумал Меррик. Неужели она не засмеется, ничего не скажет по поводу забавных выдумок своего брата?
      - Еще он сказал, что позволит мне и впредь заботиться о нем. Правда, он тут же испортил свою величественную речь, прыгнув мне на грудь и чуть было не задушив меня своими ручонками. А я едва не выронил малыша, потому что как раз точил серп: нам скоро понадобится косить ячмень.
      Он слышал, как часто и тревожно дышит Ларен. Пытаясь успокоить ее, он продолжал ровным дружеским тоном:
      - Сегодня ты накормила наших людей еще лучше, чем прежде. Когда Торагассон выяснит, кто помог ему нынче прибавить жирку, он попытается выторговать тебя, Ларен. Сама понимаешь, приобрести разом и скальда и кухарку - выгодное дело. На миг Меррик умолк, затем добавил:
      - Ты с каждым днем растешь в цене, Ларен.
      - Не говоря уж о том, что я - твоя наложница.
      - Верно. Впрочем, в этом мне никто не завидует, уж больно ты тощая.
      - Ты повел меня в спальню на глазах у всех Торагассонов. Разве Летта не обидится на тебя, ведь вы же обручены?
      - Полагаю, ей пора понять, что мужчина всегда поступает так, как захочет. Если я возьму ее в жены, предпочитаю, чтобы она не слишком удивлялась, когда я пожелаю лечь с какой-нибудь еще женщиной.
      - Ты ведешь себя как Эрик.
      - О нет, - возразил он и тут же пожалел об этом. - В чем ты можешь упрекнуть моего брата? Только в том, что ты ему приглянулась?
      - Он бьет Сарлу - Нет, - возразил Меррик, поворачиваясь к Ларен Теперь он очень внимательно вслушивался в ее слова. - Эрик повадился брать все, что ему придется по вкусу, но бить Сарлу... Вздор! Он настоящий мужчина, он мой брат. Ты выдумываешь, потому что злишься на него и к тому же боишься - Приглядись у нее синяк под глазом.
      - Тебе показалось.
      - Сарла сказала, Эрик бьет ее всякий раз, когда она не угодит ему. Он ударил ее три ночи тому назад, когда ты увел меня в свою спальню. Она думает, это со зла, потому что вышло не так, как он хотел.
      Меррик пытался отмахнуться от ее слов, от того, - что стояло за ними: Эрик поднял руку на Сарлу, тихую, безответную девочку?
      Ларен вздохнула:
      - Если Сарла окажется бесплодной, он, наверное, убьет ее или, по крайней мере, отошлет к родителям. Сколько времени муж дает жене, чтобы она родила ему ребенка? Три года? Или четыре?
      - Нет, Эрик так не поступит. Хватит молоть чепуху, Ларен, я не собираюсь платить тебе за этот вымысел. Если тебе охота поболтать, расскажи лучше, кто ты и откуда родом.
      - Когда я выкуплюсь па свободу и заберу с собой Клива и Таби, я пошлю тебе весточку, потому что тогда мне уже нечего будет опасаться.
      Меррик вышел из себя:
      - Черт бы побрал твою гордыню, твою заносчивость! Не смей дразнить меня, женщина! Ты что, опасаешься меня?! И по какой же это причине? Я хоть раз поднял на тебя руку? Проклятие, да ведь я не тронул тебя, даже когда ты сама отдавалась мне, и с полным желанием. Разве не так? А я не взял тебя, потому...
      Тут Меррик спохватился, что конец выйдет совсем неуместным, и оборвал свою речь.
      Ларен почти беззвучно произнесла:
      - Ты не тронул меня, потому что я показалась тебе уродливой.
      - Это не правда.
      - Хорошо, значит, из-за Таби. Ты любишь мальчишку, хоть он тебе не родной. Откуда ты знаешь, может быть, он сын какого-нибудь дикаря из вонючих болот Ирландии, пираты-викинги вроде тебя могли похитить его и продать - как ты думаешь? Да, ты все время печешься о нем, но я не в силах проникнуть в твои чувства к нему. Так что же, Меррик, ты обещал ему, что заодно позаботишься и обо мне? Поклялся, что не станешь забавляться со мной?
      - Поищи другое слово. То, что происходит между нами, - не забава.
      Ларен резко вдохнула, летучие воспоминания о том немыслимом ощущении, три ночи назад, роем столпились вокруг нее, сталкивая ее в безумие.
      - Если я нагая брошусь в твои объятия, ты все равно не притронешься ко мне, ты отвергнешь меня.
      Меррик нахмурился в темноте и заговорил медленно, тщательно выбирая каждое слово:
      - Ты говоришь так, словно хочешь, чтобы я овладел тобой, сделал тебя своей наложницей.
      Да, подумала Ларен, так оно и есть, то, что он сказал, - чистая правда, но она не признается ему в этом. Со смешком Ларен возразила:
      - Быть может, я хочу переспать с тобой только разок, я хочу понять, что все находят в этом занятии. Один раз - и довольно! Потом я смогу забыть. И помни, Меррик, ты нужен мне только как краткое развлечение, на одну ночь, для разнообразия. Наверное, это понравится мне примерно так же, как хорошая сказка.
      Черт возьми, он спас ей жизнь, он заботился об этой девчонке, уберегал ее от своего брата. Еще немного - и он придушит ее своими руками. Тяжело упав сверху на Ларен, Меррик обхватил обеими руками шею девушки, но не сдавил ее:
      - Ведьма проклятая, - прошептал он, ища в темноте ее губы, и поцеловал ее жестко, требовательно, ничуть не тревожась, причинит ли он ей боль. Ладно, раз так, он готов поразвлечься, и пусть девчонка поплачет - для разнообразия. Ларен не шевелилась, она лежала тихонько, принимая его натиск, и гнев Меррика вспыхнул с новой силой. Он ощущал ее мягкое, податливое тело, уступчивое тепло ее груди, прижимавшейся к нему.
      - Сопротивляйся, черт тебя побери!
      Глава 12
      Она даже не пыталась противиться. Ларен приподнялась навстречу Меррику, зажала его лицо в ладонях и притянула к себе, ткнулась губами ему в подбородок, в нос, щеку, наконец, нашла губы Меррика и принялась отчаянно целовать его. На этот раз ее губы раскрылись, и Меррик был столь ошарашен, столь поражен ее поступком, что застыл, не сумев открыть губы навстречу ее ласке, почти не шевелясь, пытаясь лишь утихомирить тревожное дыхание, выдававшее охвативший его трепет.
      Меррик отпрянул от Ларен, сердце его билось так часто, что он боялся умереть. Тело Меррика по-прежнему нависало над телом Ларен, однако он приподнялся на локтях, устанавливая безопасное расстояние между своими губами и чарующим ртом Ларен.
      - Что ты делаешь, черт бы тебя побрал? Ты лежала так тихо, будто померла, будто ты решила перетерпеть, пока я закончу свое дело. С чего ты вдруг набросилась на меня?
      - Наклонись ко мне снова, и я снова наброшусь на тебя. Так нечестно, Меррик. Ты сильнее и можешь ко всему меня принудить, а я не могу заставить тебя делать то, что мне нравится.
      Тут Ларен улыбнулась ему и одновременно обеими руками ухватила его за локти. Меррик обрушился на нее, на миг дыхание Ларен пресеклось. Потом она ухватила Меррика за уши, удерживая его, целуя ему шею и плечи. Меррик неистово расхохотался. Все еще смеясь, он вновь приподнялся на локтях.
      - Ты забыл, какая я хитрая, - заметила она.
      - Ладно, впредь не забуду. А теперь все-таки ответь мне: чего ты добиваешься?
      Ларен молчала, пристально глядя на пего в тусклом свете масляной лампы. Меррик хотел потребовать, чтобы Ларен немедленно ответила ему, но те слова, что она успела произнести, и ее взгляд обволакивали его, словно целительный бальзам, успокаивающий, мягкий, нежный и в то же время пробуждавший все его чувства. А смех Ларен, о боги, какой чудесный смех! Она сама притянула его к себе, сама захотела поцеловать его, и тут Меррик сказал и сам удивился, услышав свои слова:
      - Тебе не придется больше пускать в ход эту уловку. Я позволяю тебе делать со мной все, что ты пожелаешь.
      - Опустись.
      Ларен прекрасно знала, чего она ждет, она давно уже хотела этого, по правде говоря, еще с тех дней, когда Меррик выхаживал се на борту ладьи, она думала о нем, как о мужчине, а не как о враге, способном причинить ей вред. Она воспринимала Меррика как мужчину, то есть существо совсем иное, чем она, как воина с добрыми, ласковыми руками, который сумеет подарить ей немыслимое наслаждение Судьба Ларен безвозвратно переменилась в ту давнюю ночь, когда ее вместе с Таби увели в рабство, и теперь она уже не пеклась о будущем, вызывавшем в ней лишь неуверенность и страх. Ларен стала недоверчивой, она не могла, точно легкомысленная дурочка, мечтать о прекрасном и благоустроенном мире. Она сделалась христианкой, поскольку ее дядя потребовал этого от всех своих подданных, но никогда т призывала христианского Бога помочь ей или указать путь, который ей следовало выбрать.
      Ларен знала, что ее долг перед Таби - постараться вернуться, выяснить, кто предал их, возвратить мальчику то, что он утратил, и свои права тоже следовало восстановить. Но все это принадлежало будущему, а Ларен жила этой минутой и не знала, хочется ли ей обрести потерянное, ведь сейчас рядом с ней лежал Меррик, и она желала его.
      Пришла пора и Ларен отведать чуточку счастья, она получит его, если только Меррик согласится - на одну ночку.
      - Да, - повторила Ларен, ее голос охрип от возбуждения, - вернись, Меррик.
      Меррик подчинился, склонил голову к ней. Ларен вновь обхватила руками его лицо, провела кончиками пальцев по его лбу, носу, подбородку. Меррик чувствовал на губах ее горячее дыхание, слышал, как часто стучит ее сердце. Ларен хотела его, да, она, несомненно, призывала его. В тот миг Меррику казалось, что Грунлиг Датчанин - просто комар по сравнению с ним.
      - Иди ко мне, - попросила она, и тогда Меррик коснулся ее, теперь он чуть приоткрыл рот, чтобы Ларен узнала его вкус. Их языки соприкоснулись, и Ларен вздрогнула, но и Меррика словно лихорадка била, он не мог определить, кто из них дрожит сильнее, да и какая разница.
      - Открой рот, - потребовал он и почувствовал ее жар, когда Ларен повиновалась. - Ларен! - позвал он, и больше ни слова, только ее имя, но Ларен тут же откликнулась, она не испытывала страха. Она мечтала о нем, она была невинна.
      "Она девственна", - вспомнил Меррик и отшатнулся.
      - Погоди, послушай минутку, прежде чем я забуду себя и тебя. - Глаза Ларен в потемках казались нежными, точно масло, которое мать готовила по утрам. Она хотела его, она казалась такой покорной. Она звала его, она сама попросила... Меррик заставил себя отвернуться от Ларен и приказал своим губам выговорить (никогда еще слова не давались ему с таким трудом):
      - Хочешь стать моей шлюхой?
      Он намеренно использовал самое грубое слово, рассчитывая испугать Ларен, вынудить ее отказаться от него, пусть она хотя бы призадумается, ради богов, не может же она согласиться на такое? Ларен полна гордости, даже высокомерия, она не отдастся человеку, женой которого не может стать. Где бы Ларен ни родилась, чьей бы дочерью она ни была - купца в долине Рейна, или сапожника из деревеньки на Сене, во Франции, какого-нибудь местного сеньора на раскаленных равнинах испанской Кордовы - в любом случае Ларен заслуживает большего, чем Меррик в состоянии дать ей. Она не должна превратиться в сосуд для его похоти.
      Вся гордыня, все высокомерие Ларен прозвучали в ее голосе, когда она ответила:
      - Нет, я не собираюсь становиться шлюхой. Я говорила только об этой ночи. Я прошу научить меня тому, что мне следует знать. Однажды в жизни я хочу испытать эти чувства, и довольно с меня. К тому же я вовсе не уверена, что подобные чувства и ощущения действительно существуют. Возможно, они действуют лишь до определенного момента, - женщина пошла на все ради человека, который даровал ей эту радость, а потом все удовольствие проходит, но мужчина по-прежнему требует своего. Так что же? Я решила научиться этому и прошу тебя, чтобы ты занялся мной, Ну вот, теперь она позволила Меррику овладеть ею. Ему следовало бы напомнить Ларен, что он мог получить от нее все, что хотел, в ту минуту, когда уводил ее из дома Траско, и она ничем не смогла бы помешать ему. Ларен находилась в его власти, с самого начала и вплоть до этой минуты. Вместо этого он спросил только:
      - А если после сегодняшнего урока ты вновь захочешь меня?
      Ларен покачала головой даже прежде, чем ответила:
      - Но мне нужно позаботиться о гораздо более серьезных вещах. Нет, только на одну ночь. Я хочу тебя сегодня, хочу знать, что чувствую, почему дыхание мое учащается, когда ты подходишь ко мне близко и касаешься меня, почему во мне возникает желание броситься тебе на шею и целовать тебя и гладить всей рукой и копчиками пальцев и никогда не выпускать.
      Он мог бы удавить Ларен в эту минуту, он хотел бы заставить ее взять свои слова обратно - не все, разумеется, о боги, не все... Он представил себе, как было бы хорошо целовать Ларен, целовать ее и никогда не выпускать из рук, и понял, что эта мысль полностью поглотила его. Он решил, что сумеет доставить Ларен такое наслаждение, что она забудет о своих глупостях, забудет о "более серьезных вещах", - что может быть важнее для нее, чем ее господин? Да, Ларен позабудет обо всем, кроме Меррика и тех чувств, которым он научит ее.
      Навсегда. Нет, нет. Это невозможно. Надо образумиться.
      Он ни к чему не принуждал Ларен. Правду говоря, он, скорее, уступал ей. Тут Меррик чуть не расхохотался, прислушиваясь к своим оправданиям. Чего только не придумает мужчина, лишь бы проникнуть внутрь женщины!
      Ларен вновь прогнулась под ним, теперь она покусывала мочку уха Меррика, запустила руки в его волосы, потянула, поцеловала в подбородок, отыскала губы и опять принялась целовать, проникая языком в рот, не слишком глубоко, все было внове для нее, и она не знала, как ей следовало действовать. Но даже это прикосновение кружило голову Меррику.
      - Мне нравятся твои губы, Меррик. Я никогда не думала так много ни об одном мужчине, но, когда мы рядом, я хочу только одного - целовать тебя, касаться твоего лица. - И она опять принялась ласкать его, гладя кончиками пальцев его щеки ч подбородок, расправляя темно-русые брови, вновь и вновь осыпая Меррика поцелуями, - он уже растворился в ней, в ее прикосновении, ее тепле, нежном вкусе девичьих губ.
      Он хотел Ларен больше, чем любую другую женщину, за исключением разве что Гуннвор - ему тогда сравнялось двенадцать лет, а Гуннвор снизошла к нему с высоты своих четырнадцати, позволила ему целовать себя, и обнимать, и прижиматься к ней, а потом она обхватила обеими руками его жезл и поглаживала его до тех пор, пока он не изверг семя, не однажды, а дважды, - и Меррик поклялся убить в ее честь всех драконов земли.
      Но это совсем другое. Меррик давно вырос, и Гуннвор осталась детским воспоминанием.
      Он сошел с ума, и сам сознавал это, рассудок его пошатнулся, северный ветер развеял способность викинга судить здраво. На миг он увидел самого себя и свое безумие, вспомнил силу, таившуюся под нежностью и покорностью Ларен, успел оценить происходящее - он и Ларен, сестра Таби; в один краткий миг Меррик понял, что принять дар Ларен - значит погубить все. Губы Ларен слились с его губами, Меррик резко втянул в себя воздух, дрожа и задыхаясь от наслаждения.
      Как он хотел ее! Один раз, пусть это будет только один раз, и он навсегда освободится от ее девчоночьих мечтаний, и она тоже избавится от него. Она сама сказала...
      Да, он освободится от нее, Ларен не будет больше занимать все его помыслы, все чувства, если он и станет еще тревожиться о ней, то лишь потому, что она сестра Таби.
      Глаза Меррика потемнели от желания, он старался не утратить власть над собой. Язык его глубоко, резко проникал в рот Ларен, он целовал ее с мужской требовательностью, без снисхождения. На миг Ларен сжалась под его натиском, и Меррик тут же смягчил прикосновение, негодуя на себя. Он принялся быстро раздевать Ларен, не заботясь о целости ее платья, и когда он сам наконец избавился от своей одежды, то стал целовать ее груди, ощупывая их руками, сжимая в ладонях, стараясь не потерять голову от их полноты, от шелковистости нежной кожи. Он даже закрыл глаза от невыносимого счастья, которое подарила ему Ларен, он радовался не только прикосновению к ее груди, но и тому, как она поглаживала ему спину, плечи и бока, прижимала к себе, тихонько стонала, ничуть не боясь его. Ларен неотрывно целовала Меррика, вот ее губы пощипывают кожу у него на плечах и тут же язык лижет в том месте, где только что тронули губы.
      Рука Меррика опустилась вниз, к впалому животу Ларен, ощупывая ее худенькое тельце, все еще выступающие кости, но это уже не имело значения, она осталась в живых. Пальцы Меррика продвигались дальше, они уже отыскали глубинную женскую плоть, и, к его величайшему восторгу, Ларен вздрогнула. Ларен хотела его, теперь он твердо знал это, она доверилась ему хотя бы в этом, она вручила ему свое тело.
      Руки Меррика слегка тряслись. Он поглядел на чувствительную плоть Ларен, мечтая отведать ее вкус, но боясь напугать, оттолкнуть Ларен. Он не мог допустить, чтобы она отшатнулась от него в такой миг, он бы просто не перенес этого.
      Меррик прикрыл глаза, чтобы не глядеть на прозрачную кожу, под которой отчетливо билось сердце - для него, для него одного. Его губы сомкнулись на соске Ларен, и она прогнулась под ним дугой, отдаваясь всецело, ее руки блуждали по спине Меррика, по его плечам и ягодицам. Она старалась поощрить ,его, не зная, как это сделать, и ее неведение казалось ему более прельстительным, чем искусные движения опытных женщин, чьими ласками он утешался до сих пор. Губы Меррика скользнули по животу Ларен и дальше, он уже не тревожился, напугает ли это Ларен или возмутит, он должен был вкусить ее аромат, исследовать ее тайны и пальцами, и языком.
      Меррик широко развел ноги девушки и пристроился между ними. Он старался не глядеть на нее, хотя и пришлось, когда раздвинул заветные складки и начал ласкать ее руками и ртом.
      Ларен замерла, застыла. Через мгновение она уже кричала от мощного, доселе неведомого ей чувства.
      Меррик поспешно зажал ей рот рукой, продолжая неистово ласкать ее, голова Ларен бессильно моталась, она окончательно утратила власть над собой, и Меррик понял, что не может более ждать ни минуты, не то его семя прольется на живот девушки. Но, ради всех богов, должен же он войти в нее, оказаться там, глубоко внутри, чтобы она крепко держала его, когда его страсть наконец достигнет вершины и принесет освобождение.
      Меррик с силой вторгся в нее. Он почувствовал острую боль, с трудом протискиваясь в узкое лоно, хотя Ларен стала уже влажной и податливой, однако он догадался: она еще не вполне готова принять его, но остановиться Меррик уже не мог, он рвался вперед, нажимая все сильнее и резче, пока наконец с громким стоном не прорвал пелену ее девственности. Он успел закрыть поцелуем рот Ларен в тот самый миг, когда с ее уст сорвался крик боли, он знал: если Эрик услышит этот стон, он поймет, что до сих пор, до этой ночи, все было притворством. Меррик наполнил собой Ларен, коснулся матки и остановился на миг, дрожа и задыхаясь. Он хотел выйти из нее, снова приласкать ее языком, целовать, но боялся, что не совладает с собой. Меррик застонал, напрягся и еще глубже проник в Ларен, потом чуть отклонился назад, и снова вперед, и снова назад еще раз. Больше не потребовалось, он почувствовал, как изливается его семя в чрево Ларен.
      Сердце Меррика отчаянно билось, на миг ему показалось, что он умрет в этот миг высшего торжества. Он хотел выйти из Ларен, он знал, что ей сейчас больно, но ее руки сомкнулись на спине Меррика, и она продолжала удерживать его. Меррик помог Ларен повернуться на бок, заглянул ей в лицо, по-прежнему оставаясь в ней, уже не так глубоко, - он все еще ощущал биение ее сердца и внутренний жар. Меррик поцеловал нежный рот Ларен, провел пальцем по ее бровям, откинул со лба влажную прядь волос.
      - Мне жаль, что я причинил тебе боль, - прошептал он, - это все из-за твоей девственности. Мне пришлось порвать пленку.
      - Ты сделал это, - отозвалась она. Меррик понимал, что не мог доставить Ларен настоящее наслаждение, разве что самую малость, до того как он так поспешно и глубоко вторгся в нее, потеряв рассудок.
      - Ну, вот ты и получила меня, Ларен, однако ты не испытала такого наслаждения, как я, и меня это огорчает. Если ты решила, что это единственная ночь, тогда мне придется заняться тобой вновь, когда ты отдохнешь, и показать тебе, что на самом деле происходит между мужчиной и женщиной.
      Ларен ответила не сразу. Она крепко прижималась к Меррику, и, хотя он уже вышел из нее, он по-прежнему оставался совсем рядом. Она коснулась губами его теплого тела и прошептала:
      - Я бы не против, только все болит и кровь идет - это не надолго, а, Меррик?
      Меррик не ответил, оторвавшись от Ларен, он поднялся и покинул спальню, не заботясь о своей наготе.
      Кого это могло интересовать - в зале висел дым и все спали. Меррик прихватил масляную лампу и вернулся к себе.
      Поднеся лампу поближе, чтобы осмотреть Ларен, он негромко выругался и приказал:
      - Лежи смирно. Надо посмотреть, сильно ли я тебя поранил.
      Затем он заглянул Ларен в лицо и заметил не только боль, но и страх. Серо-голубые глаза казались почти что черными при свете лампы, на лбу проступили капельки пота. Меррик произнес - пожалуй, чересчур резко:
      - Не смотри так убито. С тобой все будет хорошо. Женщина не погибает от этого, в следующий раз тебе даже понравится.
      - Я так хотела этого, я хотела разгадать эту тайну вместе с тобой, и вот теперь я знаю ответ, хотя он - совсем не то, чего я ожидала. Я прекрасно понимаю, что не умру от потери крови, ты бы не дал воли своей страсти, если б боялся прикончить меня. Но мне больно, очень больно, и я не чувствую ничего, кроме удивления и разочарования.
      "Она всегда говорит правду", - припомнил Меррик, на миг онемев. Кровь медленно струилась по ее бедрам, она уже понемногу останавливалась, хотя Ларен не могла этого чувствовать, лужица собиралась на одеяле под ней. Меррик на миг опустил взгляд на самого себя и увидел, что тоже Перепачкался в крови Ларен и собственном семени. Тяжело вздохнув, он произнес:
      - Все не так уж страшно. А теперь - молчи.
      Ларен почувствовала, как мягкая влажная тряпка проникает внутрь нее, смывая кровь, очищая, затем Меррик с силой прижал ткань к ране.
      Ларен отвернулась, не выдержав пристального взгляда Меррика, он вновь возился с ней, стараясь облегчить ее муки. Она не догадывалась, о чем думает Меррик, какие чувства испытывает. Ларен прошептала:
      - Когда ты глядел на меня, когда ты до меня дотрагивался - это было так странно. Ты поцеловал меня, и я почувствовала твой язык внутри, у себя во рту, а потом и в других местах, и мне показалось, что какой-то кусочек мира навсегда принадлежит мне и все теперь будет хорошо, - тут она резко вздохнула и попыталась вырваться. Меррик опустил ладонь ей на живот, удерживая Ларен на месте.
      - Не двигайся! - приказал он, оборачивая влажную ткань вокруг пальца и проникая внутрь Ларен, чтобы проверить, сильно ли он повредил ей. - Спокойнее, спокойнее, не напрягайся так, попытайся расслабиться. Я скоро закончу.
      Ларен лежала молча, словно окаменев, Меррик понимал, что каждым движением причиняет ей боль, хоть он и старался, видят боги, изо всех сил старался обращаться с ней как можно осторожнее. Если б его чертовы пальцы могли сделаться тоньше!
      Меррик вытащил палец и с облегчением убедился, что кровотечение прекратилось. Прополоскав тряпку, он сел рядом с Ларен, сложил ткань, прижал ее к пострадавшему месту и остался сидеть, удерживая там влажную ткань. Он поднял глаза - лицо Ларен сильно побледнело, глаза опухли от слез, волосы разметались, упав на лицо.
      Она сама хотела его, она отдалась по доброй воле. Он делал, что мог, конечно же, он старался не причинять ей боль, и все же он вошел в нее раньше, чем сумел пробудить в ней ответную страсть. Меррик вновь припомнил, как Ларен вскрикнула, когда он зажал ее рот поцелуем. Боги, боги, заставить женщину пережить подобное... Он содрогнулся при, одном воспоминании и сказал Ларен:
      - Ты быстро поправишься. Я больше не трону тебя сегодня ночью. В другой раз, Ларен, завтра или через несколько дней, когда ты будешь вполне здорова.
      Ларен открыла глаза и посмотрела на Меррика в упор, не отводя взгляда. Он повторил:
      - Извини.
      - Почему ты просишь прощения? Я сама попросила тебя сделать со мной все это. Ты поступил как человек добрый и великодушный, ты не совершил ничего постыдного для Мужчины. Мне очень совестно, потому что я лежу без одежды, а я такая костлявая, некрасивая, и знаю, как противно выгляжу, поэтому не хочу, чтобы ты глядел на меня. Пожалуйста, накрой меня чем-нибудь, Меррик!
      Меррик накинул одеяло на Ларен, укрыв вместе с ней и свою правую руку, которой он по-прежнему крепко прижимал влажную ткань к свежей ране.
      - Ты вовсе не уродлива, - возразил он, - я запрещаю тебе так говорить.
      Ларен улыбнулась ему, потянулась к его лицу, но, так и не притронувшись к нему, уронила руку.
      Меррик огорчился, что Ларен не приласкала его, что их тела больше не соприкасаются.
      - Ну вот, - промолвил он, глядя в сторону, - кровь больше не идет. Тебе еще больно? Она кивнула, тоже отводя глаза.
      - К утру все пройдет, - пообещал Меррик, вставая. Он выбросил пропитавшуюся кровью ткань в каменный чан с водой и снова улегся в постель. Молча он притянул к себе Ларен, вынуждая ее прижаться лицом к его плечу.
      - Не ворочайся, - попросил он, - мне нравится, когда ты рядом.
      - Мне тоже, - отозвалась Ларен, не сумев солгать в эту минуту. На миг руки Меррика сомкнулись на ее спине, но он тут же разжал объятия, и Ларен догадалась, что он вспомнил о ее больной спине, о еще не заживших рубцах. Ларен предпочла бы, чтобы Меррик сильнее прижал ее к себе, пусть даже ей будет больно, но не смогла сказать об этом вслух. Она уткнулась лицом в грудь Меррику, впитывая его запах, кожей ощущая прикосновение его волос, словно пытаясь отведать их вкус.
      Теперь Ларен понимала, что жизнь ее изменилась окончательно и безвозвратно. Меррик держал ее в своих объятиях, Меррик проник глубоко внутрь нее, и отныне псе будет по-другому. То, к чему она себя готовила в последние годы, утратило всякое значение. Она могла думать только о Меррике.
      А как же Таби? Как же ее маленький брат? Она должна позаботиться о нем. Ларен прикрыла глаза, призывая забытье, но не могла отрешиться от огромного враждебного мира, ожидавшего ее за порогом спальни. Пальцы ее судорожно сжались, и Меррик протяжно вздохнул, оттого что Ларен дернула пучок волос у него на груди.
      Сорок серебряных монет и два серебряных браслета. Боги, боги, если б только она могла довериться Меррику, поручить его чести и себя и Таби!
      Ночь выдалась холодная, звезды ярко сияли над головой, светил острый серп месяца. Ларен неторопливо возвращалась в большой дом. Ей бы выйти за широкие ворота усадьбы, и идти, идти без оглядки, ведь тут, в доме Меррика, ее ждет неотвратимая беда.
      Ларен вздрогнула, припомнив, как Эрик остановил ее поутру, на глазах у собственной жены и множества своих людей. Ухватив ее рукой под подбородок, он заставил Ларен приподнять лицо, его ладонь была грубой, а прикосновение болезненным. Он произнес:
      - Мегот сказала мне, что на одеяле в спальне Меррика остались следы крови, и на тряпке, которая валялась в каменном чане с водой, - тоже. Значит, ты не солгала мне. У тебя в самом деле месячные, а он все-таки попользовался тобой, мой сластолюбивый братец. - Тут он выпустил Ларен и добавил через плечо:
      - Ты по-прежнему костлява, как зимняя курица, так что скоро ты Меррику прискучишь. Тогда ты достанешься мне. Я подожду.
      Ларен все еще дрожала, не от холодного ветра, поднимавшегося с залива, но от этих слов. Она боялась Эрика, она до смерти боялась его. И ненавидела его: он совершал свои подвиги на глазах у Сарлы и смеялся над ее унижением.
      Он совсем не похож на Меррика. Меррик в жизни не поднимал руку ни на Ларен, ни на кого-нибудь из дружинников. Она знала, что Меррик бывает жестоким и беспощадным, что он может убить мгновенно и без сожаления, и врагу не стоит рассчитывать на пощаду, но он никогда не причинял боль слабому, тем более тому, кто зависел от него.
      Ларен осторожно вошла в дом. Большие двери остались распахнутыми, и Ларен с порога различала всех мужчин, женщин и детей, сидевших внутри, слышала разом десяток шумных бесед, хохот и споры, видела, как сцепились двое драчунов, однако Меррика она не находила, а искала она именно его, она всегда искала глазами Меррика, не чувствуя себя в безопасности до той минуты, пока не обнаруживала его. Сегодня она почти не встречалась с Мерриком, он работал в поле до самой темноты, а потом отправился в банный домик вместе со своими людьми - все они хохотали, шутили, тузили друг друга. На взгляд Ларен, события прошедшей ночи не оставили на нем ни малейшего отпечатка, и это казалось ей обидным. Впрочем, на что она надеялась? Она должна сама отвечать за свои чувства и свои поступки, Меррик тут ни при чем.
      В тот вечер Ларен не бралась готовить еду, и Сарла не стала ее просить: она чувствовала, что с Ларен что-то случилось, но ничего не сказала, только ласково похлопала девушку по руке. Ларен вместе со служанками помогла накрыть на стол и трудилась наравне с другими, пока все не приготовила. Затем она вышла из дому и теперь бродила вокруг, ненавидя саму себя за нерешительность. Распрямив плечи, Ларен наконец заставила себя войти в дом. Никто и не посмотрел в ее сторону, даже Таби, заливавшийся счастливым смехом: Кенна учил его каким-то борцовским приемам. Ларен положила себе в тарелку немного мяса и капусту, тушенную с горохом и яблоками - забавное сочетание, но довольно вкусное.
      Она успела лишь прожевать первый кусок, когда Эрик окликнул ее:
      - Иди сюда, малышка, мы все хотим послушать новую историю!
      Новую историю. Ларен оглядела мгновенно вспыхнувшие интересом лица. Мужчины ждали сказку с таким же волнением, как и женщины, и дети начали уже потихоньку собираться вокруг нее, совсем рядом стоял Таби, зажав в кулачок подол ее рубахи.
      Весь день Ларен готовилась к этому часу. Да, она расскажет им новую историю и тогда поймет, как ей поступить. Ларен оглядела людей Торагассона все они, кроме угрюмой, раздраженной Летты, с напряженным вниманием смотрели на нее. Летта, как и Ларен, следила за Мерриком, который подозвал к себе Таби и теперь помогал малышу вскарабкаться к себе на колени, слегка щекоча его и улыбаясь в отпет на веселое повизгивание. В глазах Летты Ларен различала затаенный, неутолимый гнев.
      Ларен широко улыбнулась всем, не забыв и Летту.
      Глава 13
      Два года Ларен сумела прожить благодаря своему уму и удачливости, но запас везения уже подходил к концу, когда она встретила Меррика. Теперь она не может проиграть, оступиться, слишком многое лежит на весах, и все решится в ближайшие минуты. Ларен понимала: ни сорок серебряных монет, ни два браслета не спасут ее. Жестом она подозвала детей, усадила их в кружок. Ларен хотелось заговорить как можно быстрее и покончить с этим, но она уже знала, что начинать рассказ надо очень медленно, чтобы привлечь внимание слушателей и удержать его, пока история выстраивается точно большой дом.
      - Я расскажу вам о викинге по имени Рольф, который жил в Норвегии много лет тому назад. Гордым он вырос, бесстрашным и сильным, воином, не знавшим поражений, как многие северные богатыри Рольф был еще молод, в самом расцвете лет, красив лицом и крепок телом.
      У Рольфа было два брата, оба красивые, сильные, радеющие о чести воина. Все они были красивы лицом и крепки телом. Рольф был из них старшим, но он тоже совершал набеги, потому что любил веселые битвы, и с каждым летом его богатство умножалось. Раднор, средний брат, стал торговцем и разъезжал повсюду со своими товарами. Он был хитер, и ум у него был проворнее, чем у любого араба на восточном базаре. В скором времени богатство его сравнялось с богатством Рольфа. Младший, Ингор, был земледельцем. Хозяйство его процветало, потому что он знал колдовские слова, помогавшие росту хлеба, и потому Ингор тоже с каждым летом становился богаче.
      Рольф возвращался домой из похода, он поднимался на ладье по огромной реке Сене. Он привел с собой дюжину рабов, шестерых мужчин и шестерых женщин, захваченных в трех маленьких поселениях, на свое несчастье устроившихся чересчур близко к реке.
      Один из пленников был гордый и сильный воин, ни в чем не уступавший викингам, захватившим его в плен. Ему просто не повезло, и победители понимали это. Он был болен с тот день, когда они пришли, и все же он бился с ними, пока не рухнул на землю, поверженный и ранами, и сжигавшей его лихорадкой. Он был одет наряднее, чем все остальные пленники, и это викинги тоже отметили, однако пленник не сказал, кто он и как его имя. Все видели, что он человек одаренный и умеет резать руны, но никто не мог угадать в нем наследника гордого рода, обладавшего огромным богатством и властью в той области Франции. Он случайно оказался в деревне в тот роковой день, потому что хотел навестить художника, у которого он учился.
      И теперь этот человек стал рабом, как и все остальные пленники. Рольф ценил его и держал при себе, он дозволял ему резать руны и был изумлен, когда увидел, что его пленник может не только писать, но и украшать резьбой драгоценные камни и дерево. Соседи прослышали о его ремесле и отовсюду стали стекаться в дом Рольфа. Радпор, средний брат, захотел купить этого раба, но Рольф отказал ему.
      От гостей, собиравшихся в доме Рольфа, раб получил много серебра. По их просьбе он украшал резьбой спинки стульев и шкатулки для женских украшений, делал и перстни и ожерелья. Скоро мастер прославился и скопил столько серебра, сколько было нужно, чтобы уплатить Рольфу выкуп и вернуть себе свободу.
      Он предложил Рольфу все свои деньги, но Рольф отказал ему. Он оставил рабу деньги, но сказал, что не отпустит его. Он сказал также своему рабу, что восхищается его искусством и хочет, чтобы тот остался с ним и полюбил свой новый дом и новую родину.
      Рольф никогда не обижал этого человека. Его дружинники гадали порой, ведет ли он так себя из дружеского расположения к рабу или же боится, как бы тот не выпустил ему кишки - ведь пленник, как мы уже знаем, был отважным воином, и силы давно вернулись к нему.
      Раб долго молчал, но, в конце концов, он не мог больше таиться. Рольф просил раба довериться ему и поклялся честью, что сохранит его слова в тайне и не причинит ему вреда. Раб все еще колебался; тогда Рольф сказал, что раб должен открыться ему, даже если это означает, что им придется расстаться. И хотя раб все еще сомневался, он не мог отказаться от надежды вернуться домой и поведал Рольфу свое имя, назвал свой богатый и могущественный род, наследником которого был, и просил Рольфа поступить так, как подобает другу (ведь Рольф только что назвал себя его другом), и помочь ему вновь занять подобающее положение.
      Рольф прижал раба к своей груди и просил верить ему во всем, вновь и вновь повторяя, что останется его другом. Он сказал рабу, что непременно поможет ему вернуться домой. А теперь скажите мне, как же поступил Рольф на самом деле?
      Ларен с минуту помолчала, потом обернулась к Олафу Торагассону:
      - Скажи мне, господин, - произнесла она, слегка кланяясь ему, - что бы ты сделал, будь ты на месте Рольфа?
      Олаф Торагассон наклонился вперед, озирая своих людей и рабов, пристроившихся у порога большой комнаты. Он громко объявил;
      - Я бы содрал и шкуру и мясо со спины этого наглого негодяя! Клятва, данная рабу, - ничто, меньше, чем ничто, какого бы рода он ни был со всем своим художеством. Да-да, Рольфу следовало посадить этого мерзавца на цепь и оставить его голодать, пока он не поклялся бы раз и навсегда в своей приверженности хозяину и не отказался бы от мечты о свободе!
      Олаф вновь откинулся на спинку стула, и его люди громкими криками одобрили речь вождя. Иные из обитателей Мальверна тоже приветствовали ее, но далеко не все.
      Ларен обратилась к Эрику:
      - Что бы ты посоветовал Рольфу, мой господин? Эрик улыбнулся, в его улыбке сквозило презрение к женскому невежеству, неспособности понять мужчин и их правила чести. Он неторопливо ответил:
      - Я бы получил выкуп с той богатой и могущественной семьи, а раба я все равно оставил бы себе и посадил на цепь. Олаф хорошо позаботился о рабе, но он забыл подумать о хозяине.
      Поднялся смех, Торагассон, ничуть не обидевшись, хохотал во всю глотку, хваля ум и предприимчивость Эрика.
      Ларен молча выжидала, не шевелясь, стараясь сохранить спокойное, безмятежное выражение лица. Теперь наступила очередь Меррика:
      - Господин мой, что бы ты сделал на месте Рольфа?
      Меррик заговорил очень медленно, не отводя пристального взгляда от лица Ларен:
      - Если бы я был на месте Рольфа, я сдержал бы свое слово. Все равно, кто бы ни был этот человек, раб или король. Я бы возвратил его на родину, я бы вернул ему свободу.
      - Братец, ты просто глуп! - вскричал Эрик. - Неужто ты откажешься от ценного раба и даже не получишь за него выкуп?!
      - При чем тут твоя честь, Меррик! - громко , подхватил Торагассон. Слово, данное рабу, ничего не стоит, как я уже говорил. Если б Рольф дал слово одному из своих братьев - другое дело. Но рабу, ничтожному рабу? Вздор! Будь он хоть король, раз он попал в плен - кончено.
      Ларен выждала, пока все мужчины и женщины прекратили спорить, и глаза их вновь обратились к ней.
      - Говори! - потребовал Торагассон. - Как поступил Рольф?
      - Рольф пошел посоветоваться с братьями. Рагнор велел ему обойтись с рабом так, как настаивал ты, Олаф Торагассон. Ингор придумал то же самое, что говорил Эрик.
      Она вновь умолкла, и Торагассон нетерпеливо взревел:
      - Что сделал Рольф, наконец!
      Ларен поглядела в лицо каждому из трех мужчин и продолжала совсем тихо:
      - Он не мог ни на что решиться. Он полагался на своих братьев, но так и не сумел понять, который из двоих дал лучший совет и в самом ли деле эти советы были так уж хороши. Он долго спорил сам с собой и пытался найти разумное решение, - так и не нашел его. Прошло много времени, и Рольф почти что свихнулся от презрения к собственной слабости, от того, что не видел никакого выхода. Наконец, в тот миг, когда разум его воспламенился безумием, он выхватил свой огромный меч, сказал рабу "прощай" и пронзил мечом его сердце.
      Торагассон разразился громким одобрительным воплем, женщины горестно застонали, Эрик расхохотался, но Меррик словно не заметил, что произошло. Он не трогался с места, выражение его лица ничуть не изменилось, он ничего не говорил и, казалось, равнодушно отнесся к словам Ларен.
      Только когда все уже умолкли, Меррик сказал наконец:
      - Однако это ведь не вся история о викинге Рольфе, верно? Что было потом?
      - Потом Рольф очнулся. Он горько сожалел о том, что сделал. Вина и раскаяние пожирали его изнутри, не давая отдыха ни для сна, ни для пищи, и в набеги он больше не ходил. Он не хотел теперь общаться с братьями, обвиняя их в том, что они лишили его рассудка, под конец он готов был целиком взвалить на них ответственность за смерть любимого раба.
      Братья возмутились таким обращением, они обругали Рольфа, говоря, что он еще больший глупец, чем раб, доверившийся слову своего хозяина, они смеялись над Рольфом, твердя, что он, жалкий трус, солгал собственному рабу, в то время как они ничем не запятнали себя, а всего-навсего дали ему хороший совет. К тому же он убил столь ценного раба! Глупость и расточительство, поступок, достойный безумца! Братья не оставляли Рольфа в покое и повторяли свои слова до тех пор, пока Рольф не проникся отвращением к самому себе, потому что он видел, что братья, как всегда, правы.
      Он обманул своего раба, предал его и убил. Он видел только один способ уплатить за свое преступление. Оставив дома все оружие, Рольф ушел в лес. Он надеялся, что раньше или позже какой-нибудь хищник набросится на него и загрызет. Викинг искал смерти, он жаждал ее всей душой, только смерть могла освободить его от человека, в которого он превратился...
      Ларен остановилась, она не знала, что произойдет в следующую минуту. Голова ее шла кругом, во рту пересохло. Внезапно она ощутила острую боль между бедер и оглянулась на Меррика - ведь это он причинил ей боль. Взгляд Ларен встретился со взглядом Меррика, но понять выражение его глаз она не могла.
      Да, там, между бедер, саднило, но гораздо больше Ларен мучилась от равнодушия, с каким Меррик смотрел на нее весь этот день и вечер. Она наклонила голову, выжидая. Ее слушатели по-прежнему молчали, сделалось так тихо, что Ларен показалось, будто она слышит шипение, такое, какое бывает, когда густой дым выходит в отверстие над очагом. Им не понравилась новая сказка, сейчас они запустят ей в голову стульями, металлическими кубками и потребуют Деглина обратно. И вдруг со всех сторон послышались жалобные вздохи, и все стали уговаривать Ларен завершить рассказ - тогда она с улыбкой покачала головой:
      - Я очень устала, - возразила она, - пожалуйста, позвольте мне остановиться.
      Они уже не бросали деньги к ее ногам, они клали их прямо ей в руки, и золотых монет попадалось больше, чем серебряных, а еще тяжелая брошь, которую отдал Ларен один из сыновей Торагассона. "Мамина", - пояснил он.
      Ларен попыталась вернуть этот подарок, но мальчик всунул украшение ей в руку и заставил Ларен сжать пальцы.
      - Я хочу, чтобы ты взяла ее, Ларен. Мальчик пошел прочь, а Ларен смотрела ему вслед. Она даже не помнила его имени, юноше едва минуло пятнадцать, но он рос таким же большим, как все викинги, - будь они прокляты! - волосы у него были светлые и глаза синие, словно летнее небо.
      Летта Торагассон остановилась вплотную перед Ларен и улыбнулась скверной, злобной улыбкой.
      - Вот что, - произнесла она, выждав с минуту (тут она ухватила Ларен за руку и подтянула ее поближе к себе), - даже и не думай соперничать со мной, грязь. Мне наплевать, пусть Меррик пользуется тобой. Ты рабыня, шлюха, ни на что другое ты не годна. Меррик - настоящий мужчина, он должен удовлетворить свои потребности, и я благодарна ему за то, что он не пытался обесчестить меня, улегшись со мной в постель прежде, чем мы поженимся. Ты - всего-навсего сосуд для его похоти, возьми от него, что сможешь, - ведь через несколько дней, когда я стану его женой, он продаст тебя, и мне не придется больше смотреть на твою мерзкую рожу. - Летта помолчала и оскалилась еще шире:
      - О да, он продаст тебя, я потребую этого в брачную ночь. Кто знает? Может быть, мой отец захочет купить тебя, и ты проведешь остаток своей жалкой жизни, рассказывая ему сказки.
      Она выпустила руку Ларен и отошла.
      - Она верно говорит, и ты это знаешь, - это произнес Эрик, который стоял рядом и слышал слова Летты. - Ты всего лишь наложница Меррика, и этому придет конец, как только он станет мужем той маленькой дурочки. Меррик считает, что мужчина должен держаться одной женщины с той минуты, как он женится. Он мечтал найти жену, которая стала бы для него тем же, чем наша мать для отца. С Леттой у него ничего не выйдет, он поспит с ней какое-то время и даже будет ей верен, пока не поймет, что она не способна дать ему многое, и тогда он заведет себе других женщин, точно так же, как я. Сарла не похожа на Летту, но в некоторых отношениях они совершенно одинаковы. Во всяком случае, ты можешь поверить Летте, да и мне тоже: как только они обручатся, Меррик продаст тебя, и тебе придется вновь отправляться в путь... А вот если ты будешь меня слушаться, я не допущу, чтобы Меррик продал тебя старому Торагассону, а сам куплю тебя, и ты останешься здесь, у меня. Меррик женится на Летте, и они уедут вместе в долину Бергсона.
      - Ларен!
      Меррик поспешно приблизился к ним. Коротко кивнув брату, он произнес:
      - Сегодня твоей истории не хватало пыла и страсти. Должно быть, ты приберегла их для меня. Будем надеяться, что так оно и есть, не то я рассержусь. А теперь пошли, я хочу тебя.
      Ларен услышала смех. Чуть обернувшись, она увидела, как жеманно хихикает Летта, прикрывая рот пальчиками. Меррик протянул Ларен широкую, открытую ладонь. Чуть помедлив, она вложила в нее свою руку и последовала за ним в спальню.
      Как только они вошли в комнату, Меррик выпустил руку Ларен. Не глядя на нее, он начал раздеваться. Стаскивая через голову рубаху, он спросил приглушенно:
      - Так кто же ты, Ларея? Дочь купца? Племянница содержателя гостиницы? Я знаю, ты попала в плен только пару лет назад, если бы ты пробыла рабыней дольше, ты не сохранила бы свою гордыню и свою девственность.
      Ларен промолчала.
      Раздевшись донага, Меррик обернулся: Ларен по-прежнему сидела в изножье кровати, сложив руки на коленях, так и не сняв с себя одежду. Она неподвижно глядела на Меррика, на его плоский живот, светлый мягкий пушок внизу живота. Лицо Ларен раскраснелось, губы чуть приоткрылись.
      - Что ты уставилась на меня! - рявкнул он, не стерпев ее испытующего, оценивающего взгляда. - У тебя что, вовсе мозгов нет? Уже забыла, каково тебе пришлось прошлой ночью? Снимай свое платье и марш спать. У тебя внутри еще не зажило, поэтому я не могу овладеть тобой.
      Ларен не шевелилась. Плоть Меррика набухла и поднялась, он ничего не мог поделать с этим, как не мог остановить солнце в небе.
      - Тебе мало той боли, что ты испытала прошлой ночью?
      Ларен молча покачала головой.
      - Тогда хватит глазеть на меня, черт бы тебя набрал! Я притворялся, чтобы отвадить Эрика, а теперь я хочу спать и больше ничего. - Плоть Меррика уже поднялась и затвердела. Сердце сильно и часто билось, он до боли жаждал эту женщину - черт бы ее побрал!
      Взгляд Ларен взметнулся к его лицу, но потом Меррик различил чуть слышный вздох и понял, что она снова глядит куда не надо. Он перестал спорить и поспешил забраться в постель.
      Ларен задула масляную лампу, и комната погрузилась в темноту. Меррик слышал шорох ее платья, но сам не шевелился.
      - Очень странную историю ты рассказала. Полагаю, за ней что-то стоит?
      - Да нет же, самая обычная сказка, - Ларен прямо-таки слышала, как напряженно думает Меррик, ломая себе голову над загадкой ее происхождения и происхождения Таби. Она решила отвлечь Меррика и поспешно произнесла:
      - Летта говорит, она не против, что ты спишь со мной, потому что тебе это полезно. Думаю, она имела в виду, что тебе надо попрактиковаться, хотя, по-моему, ты прекрасно мог бы справиться и без этого. Впрочем, не знаю, наверное, то упражнение, которое ты проделал прошлой ночью, действительно было тебе нужно.
      Меррик со свистом втянул в себя воздух. Ага, ей и вправду удалось отвлечь Меррика - хорошо бы только он не придушил ее. Ларен продолжала, не скрывая насмешки:
      - Мне представляется, я послужила тебе мишенью, которую пронзил твой мощный меч. Ты попал в цель, но чистой работой это не назовешь, во всяком случае, с точки зрения мишени. Думаю, мечу все равно, лишь бы поразить свою жертву. Однако Летту очень устраивает, что ты потренируешься до свадьбы на моем теле.
      - Разума у нее меньше, чем у Таби. - И тут же Меррик проклял самого себя за то, что вступил с Ларен в разговор о Летте. Как он обойдется с навязанной ему невестой, касается только его одного и никого более. - Женщины часто ведут себя как дети, - продолжал он-. Меррик перекатился на спину, со всех сторон его окутывала темнота. Он выдержал паузу, пытаясь промолчать, пропустить мимо ушей подначку, но не справился с собой:
      - Что за сравнение пришло тебе на язык? Почему ты называешь себя мишенью, а меня мечом? Ты издеваешься надо мной, ты намекаешь, что мне не хватает навыка в этом деле?!
      - Я спрашивала у Сарлы, как это бывает, когда мужчина соединяется с женщиной, и она уверяла меня, что после первого раза это не больно и даже в первый раз ничего, если только мужчина ласков и у него достаточно опыта. Сначала это даже приятно, так сказала Сарла, а потом она замолчала и больше ни слова не добавила. Поэтому я и решила, что тебе, наверное, нужно еще попробовать.
      Меррик почувствовал, как в нем закипает гнев, но больше на самого себя, чем на девушку. Он обошелся с ней грубо, неуклюже.
      - Тебе все еще больно?
      - Да.
      - Я не собираюсь пробовать, пока ты не поправишься и сама не захочешь меня и не начнешь разговаривать со мной вежливо. А теперь придержи язык. Ты прекрасно знаешь, что каждым своим словом задеваешь меня, хотя и преподносишь все оскорбления в красивой обертке.
      - Я ведь сказала, Меррик, та ночь - единственная. Конечно, жаль, что я так и не узнаю, приятно ли женщине быть с мужчиной, но я не собираюсь слишком сильно привязываться к тебе.
      - Вот как? Почему же ты глядела на меня, и глаза у тебя сияли, словно у малыша, которому положили на тарелку яблоко с медом? Я-то интересуюсь тобой лишь постольку, поскольку тело мужчины так устроено: стоит женщине, даже вроде тебя, посмотреть на него, и оно уже готово к бою. Тут я ничего не могу поделать, но я вовсе не хочу снова войти в тебя, вовсе нет, богами клянусь. Тут Меррик запнулся, понимая, что нет никакой пользы впустую лгать и ей и себе. Он своими руками роет себе могилу, и она поглотит его, если он немедленно не заткнется.
      Ларен ничего не ответила, совсем ничего, а Меррик ждал ее слов, не желая больше говорить, боясь проболтаться. Он ждал, пока в полной тишине не различил ее тихое дыхание - Ларен уснула. Так бы и придушил ее! Навыка ему не хватает, видите ли! Он давно уже умеет ублаготворять женщин, об этом позаботились в свое время его отец и прелестная Гуннвор, коснувшаяся его в том самом месте, когда Меррику исполнилось всего двенадцать лет. Неужто он виноват в том, что слишком сильно хотел Ларен и вошел в нее прежде, чем успел подготовить ее? Неужто он виноват?
      ***
      На следующее утро хлынул дождь, все оказались заперты в доме, раздражены вынужденным бездельем, мужчины ссорились и дрались, детишки вопили и тузили друг друга с не меньшим рвением, чем мужчины, даже животные бесились, и козленок укусил за ногу одного из людей Торагассона. Клив посоветовал Меррику, не дожидаясь вечера, собрать всех и послушать сказку.
      - Ларен очарует их как всегда, - сказал Клив, улыбаясь человеку, которому он вверил свою жизнь, - мужчины перестанут драть глотки, и все головы уцелеют нынче на плечах.
      - Вряд ли ей удастся околдовать коз, - проворчал Меррик, но людей созвал.
      Так и вышло, что еще до полудня все смолкли и приготовились внимать рассказу Ларен.
      - Рольф все дальше и дальше уходил в лес. Густые заросли не давали солнцу светить на него, Рольф замерз, он искал животное, которое могло бы убить его, но никто не попадался ему на пути. Кролики скакали вокруг, и куропатки взлетали в воздух, когда Рольф приближался к ним, но из хищных зверей ему до сих пор повстречалась только лиса.
      На третий день странствия Рольф вышел к краю маленькой поляны, необычайно красивой, самой красивой, какую Рольф когда-либо видел, и он удивился, что впервые попал в эти места, - ведь он вырос рядом с лесом и всегда охотился в нем. И все же он оказался на незнакомой ему поляне, поросшей пестрыми цветами, и солнечный луч вновь упал на его лицо. И тут, когда Рольф боялся уже потерять рассудок, он различил на дальнем конце поляны прекрасное животное, похожее на маленькую лошадь. Лошадка не двигалась, она стояла, задрав голову, вдыхая утренний воздух, помахивая пышным белым хвостом, и Рольф понял, что животное ничуть не боится его.
      Конек кивал головой, словно приглашая Рольфа подойти поближе. Рольф медленно направился к нему и, подойдя, разглядел, что то была вовсе не лошадь - такого зверя он никогда еще в жизни не встречал.
      Теперь, когда животное обернулось к нему, Рольф увидел, что изо лба у него растет рог, и этот рог был из чистого золота.
      Рольф подошел к животному и осторожно протянул к нему руку.
      Необыкновенный зверь фыркнул, затем вытянул изящную белую "морду и ткнулся носом в ладонь Рольфа.
      - Кто ты? - спросил Рольф и сам удивился, когда заметил, что разговаривает с животным. Еще больше он изумился, когда зверь тихо ответил ему:
      - Рольф, меня зовут единорогом, но это еще не все. Ты узнаешь больше, если придешь завтра на это же место, а сейчас возвращайся домой, потому что ты давно уже бродишь по лесу и сильно устал.
      С этими словами единорог повернулся, поднялся на задние ноги - роскошная белая грива и хвост развевались в воздухе, - а затем он отвернулся от Рольфа и поскакал в лес. Рольф готов был поклясться, что издали до него донесся голос:
      - Не забудь завтра взять с собой меч, в лесу небезопасно.
      Рольф пошел домой, и, как ни странно, обратный путь занял у него всего час. Братья обрадовались ему, дали хорошей еды и вина и в тот день даже не дразнили его. Они хлопали Рольфа по спине, твердя, что страшно рады его возвращению, и вскоре уже он рассказывал им про единорога, подробно описывал и самого зверя, и его чудный золотой рог. Он поведал братьям, что единорог умеет говорить и что он приглашал его завтра на ту же поляну. Не кажется ли братьям все это удивительным, загадочным? Что ж это за животное, которое так внезапно явилось Рольфу?
      Потом он спросил братьев, как ему обойтись с новым знакомцем. Рагнор боялся, что брат лишился рассудка и что единорог только привиделся ему. Однако он снова спросил:
      - Ты говоришь, рог сделан из чистого золота?
      - Да, - подтвердил Рольф, - из чистейшего золота, если глаза мои не солгали.
      Братья вновь умолкли и погрузились в раздумье... Тут Ларен, по обыкновению, остановилась и улыбнулась Олафу Торагассону:
      - - Мой господин, что бы ты теперь сделал на месте Рольфа?
      Олаф Торагассон сжал кулаки и уперся ими в бок:
      - Что ж, я бы убил это животное и отрезал бы его золотой рог. Я бы продал его самому богатому князю и стал бы так же богат, как и он.
      Когда затихли радостные клики (на этот раз веселились в основном люди Торагассона), Ларен обернулась к Эрику:
      - А как бы ты поступил, мой господин?
      Эрик лениво, самоуверенно усмехнулся ей в ответ:
      - Я бы не стал убивать единорога. Я бы привел его домой и обращался бы с ним бережно, нежно, будто с женщиной. Раз он умеет разговаривать, я бы сумел войти к нему в доверие. Где-то у него должна быть самка, я бы разыскал ее и держал бы обоих вместе, чтобы они дали мне потомство с золотыми рогами. И тогда я стал бы гораздо богаче, чем Олаф Торагассон и все князья в придачу.
      Веселые голоса и смех раздались в большой продымленной комнате.
      Наконец Ларен заговорила с Мерриком:
      - А ты, господин мой? Какой путь выберешь ты? Меррик гладил Таби по голове, заслышав голос Ларен, он уставился на нее и долго молчал, наконец пожал плечами и ответил так:
      - Я не стану ничего решать поспешно. Надо вернуться на поляну и узнать, что хотело поведать мне это таинственное существо.
      - Хитрый человек, рассудительный, - кивая головой, одобрил его будущий тесть. - Продолжай, расскажи нам, что вышло на самом деле.
      - На этот раз Рольф поступил так, как советует Меррик. Он не хотел торопиться, однажды он уже поступил необдуманно, лишив себя ценного раба и друга, а может быть, и чести, как ему порой представлялось в ночи. С рассветом Рольф возвратился на поляну. Он не знал, сумеет ли вновь найти это место, но совершенно неожиданно, когда он продирался сквозь заросли клена, раздвинув тонкие стволы деревьев, Рольф увидел свою поляну, залитую щедрыми лучами солнца, и цветы, слегка клонившиеся под легким прикосновением ветра, испускавшие сладостный аромат. На другом краю поляны стоял единорог, спокойно ожидавший Рольфа. Он позволил Рольфу подойти, погладить золотой рог.
      - Твой рог сделан из чистого золота? - спросил Рольф.
      Не знаю, могут ли единороги смеяться, но этот умел: он улыбнулся и ответил:
      - О да, из чистого золота. А почему ты спрашиваешь об этом, Рольф?
      - Мои братья дали мне совет: либо убить тебя и забрать золотой рог, либо увести тебя, а потом разыскать твою самку, чтобы получить потомство с золотыми рогами.
      - Что-то мне не очень нравятся твои братья, - проворчал единорог, - но как поступишь ты сам, Рольф?
      - Я хочу поговорить с тобой и узнать, кто ты и откуда. Я никогда не видел животного, подобного тебе. Кто ты такой?
      - Конечно, я - волшебное животное, - ответил ему единорог, - но не в этом дело. Я - твой раб, тот, которого ты пронзил мечом.
      Рольф содрогнулся и выхватил свой меч, ведь он решил, что животное вот-вот набросится на него. Убитый им раб вернулся, чтобы отомстить. Рольф стоял перед ним с мечом наготове, но единорог не двигался с места, не пытался бежать, не пытался и напасть на него или защищаться. Рольф занес свой меч и медленно, очень медленно опустил его.
      - Не могу, - произнес он, - не могу больше. Я убил тебя однажды и стал омерзителен сам себе. Тогда я бежал в этот лес в надежде умереть, но ты снова нашел меня. Говори, что я должен сделать, я хочу уплатить за то, что отнял у тебя жизнь. Если ты собираешься убить меня - убей, я не стану противиться.
      Единорог закивал прекрасной белой головой, золотой рог ярко блестел в лучах солнца. И вдруг животное растаяло, превратилось в прозрачную тень, сквозь которую Рольф различал уже лучи солнца. Ужас охватил его, ужас, какого этот воин никогда в жизни не испытывал. Рольф упал на колени, прикрываясь безоружными руками, ожидая смерти. Но вот единорог исчез, а вместо него появился кто-то другой. Прозрачная тень вновь сгустилась и стала веществом, плотью. Это был тот раб, которого Рольф поразил мечом в минуту безумия. Он протянул Рольфу руку и помог ему встать. Он сказал:
      - Боги даровали нам еще одну жизнь. Идем со мной, Рольф, нам пора возвратиться к моим родным, они давно стосковались без меня. Идем вместе.
      Братья Рольфа никогда больше не видели его. Они оплакивали старшего брата, хотя и считали Рольфа глупцом: они думали, что единорог убил его. Наверное, он доверился лесной твари, и посмотрите, чем обернулось его доверие!
      Однако в один прекрасный день Вестфольд посетил старый скальд, такой старый, что он уже лишился зубов и волос и хилые ноги едва держали его. Люди сомневались, сумеет ли он рассказать хорошую историю, но стоило старику раскрыть рот, и все подпали под его чары. Он говорил о викинге по имени Рольф, человеке отважном и сильном, прекрасном лицом и телом, и юноше, которому каждый мог довериться во всем, потому что, несмотря на свою молодость, он стал мудрее зрелых мужей. Все чтили его и полагались на него, потому что знали: однажды Рольф прошел через тяжкое испытание и в конце концов нашел путь, достойный честного человека.
      Братья Рольфа дивились рассказу, но качали головами, не желая прислушаться к собственным мыслям. На свете сколько угодно воинов по имени Рольф, говорили они себе, и среди них немало людей, с честью выдержавших суровую проверку. И все же оба они хотели поутру подробнее расспросить скальда. Когда же они принялись искать его, он уже покинул усадьбу, и, как ответили им люди, стоявшие у ворот, старик ушел с рассветом и даже будто бы растворился в солнце, превратился в тень, в золотистый призрак, сиявший, точно утренние лучи, и наконец исчез. Братья переглянулись и с того дня никогда больше не упоминали ни имени старшего брата, ни странное появление и исчезновение старика, поведавшего о Рольфе-викинге.
      Сама того не замечая, Ларен теперь в открытую улыбалась Меррику, и Меррик глядел на нее, а потом перевел взгляд на Таби, который так и не уснул. Малыш, озабоченно хмурясь, следил за рассказом и под конец отчетливо произнес:
      - Ларен, а единорога я помню.