Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Каменный остров (№2) - Президент не уходит в отставку

ModernLib.Net / Детские приключения / Козлов Вильям Федорович / Президент не уходит в отставку - Чтение (стр. 15)
Автор: Козлов Вильям Федорович
Жанр: Детские приключения
Серия: Каменный остров

 

 


— Что потом?.. — сердито глянул на него Гарик.

— Некогда тебе… — туманно ответил Сережа.

— Он мне не верит, да? — Гарик заглядывал ему в глаза. — Друг называется! Какие танцы? Сказал бы, я… Да мы бы их вдвоем в милицию доставили!

— И тебя бы ранили, — ввернул Сережа.

— Один против троих… Тоже мне рыцарь Львиное Сердце!

— Я хотел бы быть таким, как Сорока, — со вздохом произнес Сережа.

— Тоже мне геройство — подставлять себя под пулю, — возразил Гарик. — Умные люди говорят, что излишняя смелость — это такой же порок, как и излишняя робость,

— Он такой уж человек, — сказал Сережа.

— Это какой же? — ревниво спросил Гарик.

— Неравнодушный… Не может поступить по-другому.

— А я равнодушный?

— Ты… другой, — ответил Сережа.

— Если бы он только намекнул мне, я бы все бросил и пошел с ним! — загорячился Гарик. — Ты веришь, что я пошел бы, а?

— Конечно, пошел бы, — сказал Сережа. — И я бы с Сорокой пошел!

Сережа знает, почему еще Гарика это так задело: когда он на другой день начал осуждать отправленного в больницу Сороку за безрассудство и неоправданный риск, Алена резко осадила его, ядовито заметив, что он, Гарик, конечно, не стал бы связываться с вооруженными браконьерами. Куда безопаснее «сражаться» со своими противниками на танцплощадке…

Гарик даже в лице изменился, услышав такое, но спорить с Аленой не стал. И вот теперь ему, Сереже, пытается доказать, что Сорока был не прав. Но Сережа так не считает: Тимофей отчаянный парень и никого не боится. Он бы тоже мог с Аленой на танцы пойти, а вот пошел воевать с опасными браконьерами.

— Врач сказал, что ему чуть-чуть не перебило дробиной сонную артерию, — продолжал Гарик. — А сколько крови потерял! Ему ведь около литра перелили… Разве делаются такие дела в одиночку? Ребята мешки с рыбой у них под носом похитили и увезли на грузовике — так вот они предлагали Сороке свою помощь, а он отказался. Сам, мол, с усам… Есть же, в конце концов, инспекция рыбоохраны, милиция… Весь отпуск нам испортил!

— И тебе? — удивился Сережа. Он не смотрел на Гарика, старательно дул на коричневый камышовый початок. Даже глаза прижмурил.

— Он ведь мне друг, — помолчав, хмуро уронил Гарик. — И я за него, черта, переживаю.

Когда Сороку прямо от деревенского фельдшера Вася Остроумов увез на своей трехтонке в районную больницу, Нина стала меньше бывать с Гариком, она ни на шаг не отходила от Алены: вместе купались, загорали, ловили рыбу. И почти все время говорили о Сороке. Три раза на неделе ездили на «Запорожце» в город, где лежал Сорока. Он даже сказал, что ему неудобно перед другими больными и потом не надо ему столько еды привозить, здесь, в больнице, прилично кормят.

Неделю держат его в больнице. Пять дробин выковыряли из плеча. Он вытащил руку из перевязи и стал свободно двигать ею. Больница надоела ему пуще горькой редьки, но лечащий врач не торопился выписывать.

…Гарик перестал швырять в озеро камешки и уселся прямо на песок. Черные брови его сошлись вместе, лоб нахмурен, а глаза смотрят на Сережу и не видят его. О чем-то думает Гарик… И надумал!

— Будь другом, пойди, скажи Нине, что я утонул… — с самым серьезным видом попросил он.

— Она же знает, что ты плаваешь как бог, — улыбнулся Сережа.

— Ну тогда скажи… — Гарик постучал себя кулаком по лбу, стараясь придумать что-нибудь получше. — Скажи, что на меня Михайло Иванович Топтыгин напал…

— Медведей тут нет, — заметил Сережа. — И потом они первыми не нападают на людей. Сорока говорил…

— Скажи, что я на медведя напал… — усмехнулся Гарик.

— Я скажу, да она не поверит.

— Понимаешь, дружище, мне надо с ней серьезно поговорить, а ее никак из дома не выманить, — вздохнул Гарик. — Затеяли эту дурацкую уборку!

— Ну, в доме тоже нужно иногда убирать, — степенно сказал Сережа.

— Именно сейчас!

— Суббота — такой уж день…

Гарик резко повернулся и посмотрел на него:

— Ты что надо мной издеваешься?

— С какой стати? — пожал плечами Сережа.

— У меня такое ощущение, что все ополчились против меня, — примирительно заметил он.

Сережа промолчал. Гарик отвернулся и стал смотреть на остров. Даже глаза прищурил. Но Сережа знал, что он ничего не видит, потому что смотрит не на остров, а в самого себя. Когда люди пытаются заглянуть себе в душу, у них всегда такие глаза, отсутствующие…

Сережа понимал Гарика. У него у самого тоже не все благополучно с Лючией Борзых. За неделю до отъезда из Ленинграда они вместе отправились в театр. Лючия на этот раз сама достала билеты и пригласила его. Сереже больше нравилось кино, но он, конечно, и не подумал отказаться. С радостью пошел. В Пушкинском театре шли «Мертвые души» Гоголя. Спектакль назывался почему-то по-другому. Сережа забыл уже как. В главной роли был Игорь Горбачев (он всегда Сереже нравился), роль Собакевича исполнял Юрий Толубеев. Спектакль шел почти три с половиной часа, и под конец Сережа утомился. В антрактах они бродили по фойе вместе со всеми, затем заглянули в буфет и выпили по бутылке ситро. Сережа было потянулся к вазе за плиткой шоколада, но спохватился, что денег-то в кармане всего один рубль.

Лючия, кажется, заметила это его движение, но ничего не сказала, хотя в глазах ее промелькнуло что-то похожее ни скрытую насмешку.

Лючия была в длинном платье, она казалась совсем взрослой, и парни обращали на нее внимание, что раздражило Сережу. А когда Лючия, оставив его у колонны, подошла к какой-то громкоголосой компании, он совсем расстроился. Мелькнула даже мысль вообще уйти из театра. Пусть милуется со своими знакомыми. На лице улыбка, словами так н сыплет… Лючия почему-то его не представила им. Наверное, постеснялась сказать, что пришла со школьником в театр. Пока болтала в фойе, на него ни разу не взглянула, будто его и не было тут.

В общем, настроение у Сережи совсем испортилось, и он просидел последнее действие, даже не вникая в смысл реплик артистов. Когда они вышли на улицу, Лючия спросила, понравился ли ему спектакль. И хотя спектакль понравился, Сережа из чувства противоречия заявил, что это сплошная ерунда, скучища и все такое. И прибавил, что от этой инсценировки Гоголем и не пахнет.

Он не ожидал, что Лючия так сильно оскорбится. Она обозвала его невеждой и сказала, что никогда больше с ним в театр не пойдет. На что Сережа язвительно заметил, что его дело не в партере с заядлой театралкой сидеть, а в очередях стоять за билетами… «Ты еще попрекаешь меня этим? — еще больше возмутилась Лючия. — Правильно мне говорили девочки, что дружить со школьниками — последнее дело… Был бы ты мужчиной, никогда бы такое не сказал!» — «Ну и катись к своим мужчинам! — вспылил и Сережа, заметивший, что ее знакомые остановились неподалеку и наблюдают за ними. — Вон они тебя ждут».

Лючия и в самом деле повернулась и подошла к ним. Не оглядываясь, Сережа почти побежал к автобусной остановке, но потом вспомнил, что на него наверняка смотрят, и замедлил шаги… Он все еще надеялся, что Лючия догонит его. Пропустил два автобуса, но она так и не появилась на остановке. По-видимому, ее знакомые поймали такси и она укатила вместе с ними.

За день перед отъездом сюда Сережа позвонил ей. Лючия — вот и пойми после этого девчонок! — разговаривала с ним как обычно, удивлялась, что его «уже целую вечность» не видно в спортивном зале, и вообще она скучает… Сережа предложил встретиться у кафе «Буратино». Лючия сразу согласилась и, против обыкновения, пришла без опоздания, так что Сереже даже не пришлось шататься по улице Восстания и изучать витрину крошечного кинотеатра «Луч».

Была она оживленна, искренне обрадовалась встрече, болтала без умолку. Зашли в мороженицу и съели по три порции мороженого с малиновым сиропом. Потом отправились в Таврический сад и гуляли до вечера. Высоченная белокурая Лючия была совсем не такой манерной, как в театре. Ни он, ни она ни разу не вспомнили о том злополучном походе в Пушкинский. Дожидаясь ее у «Буратино» (Сережа на свидания являлся за полчаса), он думал, что это их последняя встреча, а получилось все наоборот. Лючия была приветлива и на редкость предупредительна. Позавидовала, что он уезжает на все каникулы в деревню, а вот она через полмесяца уедет в летний спортивный лагерь, где опять бесконечные тренировки, игры, встречи, товарищеские матчи… И даже с грустью сказала, что ей было бы веселее, если бы они были в одной команде…

Сережа хотел сказать, что они быстро поссорились бы, но, взглянув в ее прозрачные, с легкой дымкой печали глаза, промолчал. Уже прощаясь возле ее дома, он спросил про тех… что ждали се у Пушкинского театра.

Лючин взяла его за руку и, глядя в глаза, уверила, что все это ерунда. Тот высокий (признаться, Сережа никого из них толком не разглядел) стал ухаживать за ней, он тоже баскетболист… В общем, он оказался нахалом и грубияном. Лючия запретила ему на пушечный выстрел подходить к ней (в это Сережа мог поверить!).

Расстались они очень тепло, Сережа дал ей островитинский адрес, и она обещала сразу написать, как только приедет в спортивный лагерь, это где-то под Выборгом… Но вот уже скоро месяц, а от нее ни слуху ни духу. Каждый день за три километра гоняет Сережа на велосипеде на почту, но на его имя писем не приходило…

Обо всем этом вспомнил Сережа, глядя на Гарика, который нервничал и переживал из-за того, что Нина моет в доме полы и совсем забыла про него. Ну что бесится человек? Нина здесь, рядом, закончат уборку с Аленой — и появится, а вот Лючия за сотни километров отсюда… Где Лючия, там всегда компания. Может, эта новая спортивная компания под Выборгом больше придется ей по душе, чем та, театральная?..

— А ты чего, детина, закручинился? — вывел его из невеселой задумчивости голос Гарика. — Тебя-то что мучает?

— Я думаю, — ответил Сережа.

— О чем, интересно?

Сережа не любил этот насмешливый тон.

— Я думаю о том, как вызвать Нину из дома, — сказал он.

— Ну и придумал?

Сережа нагнулся, поднял круглый плоский камень, размахнулся и пустил его по касательной. К его удивлению, камень не зарылся в воду, как он ожидал, а ласточкой заскользил по поверхности, чуть касаясь ее и снова подпрыгивая. Получилось ничуть не хуже, чем у Гарика. У Сережи даже настроение улучшилось.

— Молоток! — похвалил Гарик. Тоже поднял камень и швырнул. Камень, и двух раз не подпрыгнув, ушел под воду. Гарик выбрал на песке еще один и, на этот раз тщательно прицелившись, пустил его. Камень восемь раз подпрыгнул над водой.

— Позвать Нину? — спросил Сережа.

— А что ты ей скажешь?

— Скажу, что ты втрескался в нее и не можешь дождаться, когда она выйдет из дома. Если сейчас не бросит мокрую тряпку и не появится, то ты умрешь от тоски…

— Ну, это ты переборщил… — улыбнулся Гарик. — Я ведь не Ромео.

— Ты — Отелло, — рассмеялся Сережа, вспомнив, какие бывали глаза у Гарика, когда он ревновал к кому-нибудь его сестру.

— Она все это делает мне назло, — снова загрустил Гарик. — Может, на нее Алена влияет?

— Плохо же ты знаешь мою сестру, — упрекнул Сережа.

— Черт их дери, что же придумать?

— Лучше всего будет, если ты наплюешь на свою амбицию, сам пойдешь и все ей выложишь, — посоветовал Сережа. — И нечего тут трагедию разыгрывать… Как эта пьеса-то называется? «Много шума из ничего»? Или «Буря в стакане воды»?

— Ты гений, Сережа! — сказал Гарик. — Я именно так и сделаю.

И тут они услышали совсем близко шум вертолета. Зеленая с яркими красными звездами машина летела прямо к ним. Видно было, как от бешено крутящихся лопастей заволновались вершины сосен и елей. Вертолет повис над лужайкой, что напротив их дома, и замер в воздухе. Гигантская стрекоза стала медленно снижаться.

— Летчики! — обрадовался Сережа. — К нам в гости!

Упругий тепловатый ветер мощно бил в лицо. Он сорвал сушившуюся на веревке Сережину майку и забросил ее на крышу сарая. Из дома выскочили Алена и Нина и тоже стали смотреть на медленно снижающийся вертолет. Вот он коснулся маленькими толстыми колесами земли, мягко спружинил, густой раскатистый гул мотора сменился тоненьким умирающим воем. Блестящий сплошной круг распался сразу на множество сверкающих лучей. Лопасти — их уже можно было различить — стали вращаться все медленнее и наконец остановились, сразу провиснув. Глядя на них, трудно было поверить, что они держат в воздухе такую здоровенную махину.

Распахнулась дверца, и вниз по трапу спустился… Сорока!

Вслед за ним вылезли два летчика в коричневых кожаных шлемах с наушниками. Ребята, разинув рты, смотрели на них. Уж Сороку-то никто сегодня не ждал. Он, будто ангел, нежданно-негаданно спустился прямо с неба… Улыбающийся Сорока поздоровался со всеми. Он немного осунулся и вроде бы ростом стал еще выше. Раненое плечо было чуть приподнято, однако рукой он двигал свободно. На ней уже не было перевязи. И одет был Сорока во все свое. Не похоже, что он сбежал из больницы.

— Познакомьтесь — Володя, — представил Сорока летчиков, — а это Кирилл.

Оба молодых летчика первым делом направились знакомиться с девушками. Алена тут же стала просить их, чтобы они покатали ее и Нину на вертолете.

— На вертолетах не катаются, а летают, — хмыкнул Гарик. — Что вы, вертолета никогда не видели?

— Как командир, — сказал Володя.

Командиром оказался Кирилл. Оба летчика были в кожаных куртках на «молниях», и кто из них старший, невозможно было определить. Крепыш Кирилл — он был немного ниже стройного худощавого Володи — подумал и махнул рукой:

— Где наша не пропадала… Садитесь!

Алена и Нина бросились в дом и, когда уже летчики стали озабоченно поглядывать на часы, появились нарядные, причесанные. Алена — в белой блузке и синих брюках, Нина — в коротенькой замшевой юбке и сиреневой рубашке с блестящими кнопками.

Летчики с улыбкой переглянулись: девушки явно произвели на них впечатление. Кирилл подошел к Сороке, что-то сказал ему и пожал руку. Когда он уже стал подниматься по трапу, к нему подбежал взволнованный Сережа и тоже попросился на вертолет. Сережа никогда не летал на таких машинах. Честно говоря, он и на самолетах не летал. Кирилл улыбнулся и разрешил. Володя галантно помогал девушкам забраться в кабину.

— Спасибо-о! — помахал здоровой рукой Сорока. — Привет Пал Иванычу…

Зеленая дверца с треском захлопнулась. Длинные вялые лопасти вздрогнули, ожили. Рывок за рывком, набирая обороты, стали все яростнее раскручиваться, и вот уже лопастей не видно — сплошной сверкающий диск. Вертолет заревел не хуже реактивного самолета, трава волнами разбежалась от колес, замахали ветвями сосны и ели, и гигантская зеленая стрекоза, показывая круглое серое брюхо, вертикально пошла вверх. В застекленные окна выглядывали Алена и Нина. Они смеялись и что-то говорили, но, наверное, и сами-то себя не слышали.

Гарик отвернулся, сплюнул под ноги и взглянул на Сороку.

— Как генерал, на персональном вертолете прибыл, — сказал он. — А мы за тобой собирались в пятницу…

— Надоело мне там до чертиков валяться, — ответил Сорока. — Взял хирурга за халат и на буксире привел на спортплощадку, что напротив больничного парка. Ну, там я раза три подтянулся на перекладине, сделал пару легких упражнений — чувствую, глаза на лоб лезут, а сам вида не подаю, спрашиваю: «Крутнуть „солнышко“?» Он тоже глаза вытаращил, а потом рассмеялся и велел убираться из больницы на все четыре стороны…

— А персональный вертолет? Его прямо к больнице подали?

— В больницу привезли рожать жену знакомого летчика. — рассказал Сорока. — Ну, я с ним и махнул к нашим бывшим шефам… Они меня таким обедом накормили! Пал Иваныч, командир — помнишь, на Каменный остров приезжал рыбалить? Когда ты тайком пробрался? Так вот, Пал Иваныч велел Кириллу доставить меня домой на вертолете.

Гарик задрал голову, прислушался: вертолета не слышно. Лишь на лужайке медленно выпрямляется примятая широкими колесами трава. Возле крыльца валяется Сережина вельветовая курточка. Впопыхах бросил ее прямо на тропинку.

— Куда они полетели? — озабоченно спросил Гарик.

— Вернутся, — улыбнулся Сорока.

— Разве положено посторонних лиц на военном вертолете катать? — проворчал Гарик. — Армия называется…

Сорока с улыбкой посмотрел на него.

— Ты все такой же…

— Какой? — вызывающе посмотрел на него Гарик.

— Никуда она не денется, вернется.

— Кстати, этот… Кирилл тоже пялил глаза на Алену, — язвительно заметил Гарик. — Из-за нее и устав нарушил… Узнает начальство — на гауптвахту загремит твой Кирилл!

— Не загремит, — миролюбиво заметил Сорока. — А девчонкам столько радости!

Гарнк сел на нос вытащенной на песок лодки, стрельнул глазами поверх сосен и, трогая пальцами просмоленный паз на борту, спросил:

— Почему ты не позвал меня?

— Куда? — непонимающе посмотрел на него Сорока.

— Я, по-моему, никогда трусом не был.

— Вон ты о чем… — протянул Сорока. — Как-то в голову не пришло. А потом ты чем-то занят был…

— Не надо, Тимофей, — серьезно сказал Гарик. — Ты просто забыл, что я твой друг… И самое обидное — перестал верить мне. Будь я с тобой, возможно, обошлось бы и без кровопролития… Так-то, рыцарь без страха и упрека!

— Пожалуй, ты прав, — согласился Сорока. — Не в тебе я засомневался… Нет! Слишком уж на себя понадеялся. Думал, справлюсь с ними.

— Вон и девчонки не смотрят в мою сторону: как же, Сорока геройские поступки совершает, а я в это время на танцплощадке отплясываю…

— О девчонках я не подумал… — не смог сдержать улыбку Сорока.

— Если следующий раз сунешься без меня в какую-нибудь заварушку, считай, что я тебя больше не знаю, — сердито сказал Гарик. — Не друг ты мне будешь, понял?

— Ну их к дьяволу, эти заварушки!

— Ты запомни, что я сказал, — предупредил Гарик.

— Ладно, в следующий раз будем тонуть вместе… — засмеялся Сорока.

Он был рад, что вырвался из больницы, — соскучился по ним, чертям! А что говорить о том, что уже в прошлом? Он ведь не предполагал, что все так получится. Будь немного потемнее (кто знал, что луна в этот вечер будет такая ясная?), они не заметили бы, что он лодку отогнал от берега… В больниуу наведывался следователь районной прокуратуры и долго толковал с ним. Следователь знал Сороку, еще когда тот учился в детдоме и заправлял мальчишеской республикой на Каменном острове. Два мешка отборной рыбы сдали в милицию Василий Остроумов и Егор Лопатин. Время было позднее, никто еще не знал, что в Сороку стреляли, поэтому работники милиции лишь на следующий день выехали в Островитино. Но браконьеров и след простыл.

— Им, наверное, бензин девать некуда… — поглядывая на облака, что нависли над вершинами деревьев, возмущался Гарик. — Увидели девчонок и забыли про все на свете…

— Ну-ну, поворчи, — добродушно заметил Сорока.

— Куда они умотали?

Сорока взглянул на часы и сказал:

— Через десять минут прилетят.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво посмотрел на него Гарик.

— Ты что, и вправду думаешь, они полетели на прогулку? — сказал Сорока. — У них свои дела: слетают куда надо и вернутся.

— А как же военная тайна?

— Никакой тайны нет, — с досадой ответил Сорока. — У них свой точный маршрут. Выполнят его и вернутся. А посадку на озере им разрешил Пал Иваныч.

— Распустил он своих вертолетчиков, — подначивал Гарик.

— Пал Иваныч обещал в конце недели на рыбалку приехать, — сказал Сорока. — Вот ты ему и пожалуйся!

— Попрошу, чтобы всемогущий Пал Иваныч влепил им по пять суток гауптвахты, — улыбаясь, пообещал Гарик.

Вертолет завис над той же самой лужайкой. Летчики не выключили мотор, девушки и Сережа спустились по веревочному трапу вниз. Нина, придерживая одной рукой щелкающую ее по ногам юбку, повернулась к поднимающемуся вертолету и помахала. Кирилл и Володя улыбались и кивали гладкими головами в кожаных шлемах. Алена тоже помахала им. А Сережа подбросил вверх свою курточку и что-то крикнул. От берега по воде разбежалась мелкая рябь.

Вертолет улетел, а возбужденные Алена, Нина и Сережа наперебой стали рассказывать о своих впечатлениях. Они пригласили летчиков на рыбалку. И те пообещали приехать на субботу и воскресенье…

Гарик демонстративно повернулся спиной и, насвистывая какой-то мотив, зашагал по тропинке в лес. Нина обменялась взглядом с Аленой и улыбнулась.

— Гарик! — позвала Алена. — Куда ты? В честь прибытия Сороки мы прямо на лужайке накроем праздничный стол… Слышишь?

Гарик даже не обернулся.

— У вас что, заговор? — спросил Сорока, глядя на Алену.

— Мы его хотим перевоспитать, — заявила та.

— Может, хватит? — умоляюще взглянула на подругу Нина. — Он уже и так на меня волком смотрит.

— Я ведь хочу, чтобы тебе было лучше, — пожала плечами Алена.

— Зря ты это, — тихо сказал Сорока. — Гарик нормальный парень, и нечего его перевоспитывать. У каждого человека есть свои недостатки.

— Смысл дружбы состоит не в том, чтобы показывать другу наши недостатки, а в том, чтобы открыть ему глаза на его собственные, — назидательно изрекла Алена.

— Против этого нечего возразить, — улыбнулся Сорока.

— Человек должен самоусовершенствоваться всю свою жизнь, — в том же духе произнесла Алена. — Так утверждал Чехов.

— Именно самоусовершенствоваться… — мягко заметил Сорока, — А вы пытаетесь на него давить.

— Ален, я его догоню? — просительно сказала Нина.

— Бога ради, — холодно ответила Алена. — Больше я в ваши дела не вмешиваюсь.

— Мудрое решение, — улыбнулся Сорока.

Нина сорвалась с места и побежала вслед за Гариком, который уже скрылся за стволами деревьев.

— Странные люди, — задумчиво сказала Алена. — Сама попросила моего совета, как ей быть. Гармк, мол, очень ревнив… — Она бросила взгляд на Сережу. — А ты чего уши развесил?

— Как это развесил? — обиделся Сережа. — На просушку, что ли?

Сорока фыркнул и отвернулся.

— О чем это я? Да, Нина попросила моего совета… Понимаешь, Гарик…

— Можешь не продолжать, — сказал Сорока.

Сережа ожидал, что сестса вспылит и наговорит ему кучу дерзостей, но Алена вместо этого грозно взглянула на него и, повысив голос, сказала:

— Я же просила тебя принести стол из кухни!

— Когда? — удивился Сережа. — Ты сегодня, сестренка, что-то заговариваешься!

— Как он со мной разговаривает? — воскликнула Алена. — Не стыдно?

— Ну вот, — ни к кому не обращаясь, вздохнул Сережа. — Паны дерутся, а у хлопцев чубы трещат…

— Это что-то новенькое, — заметила Алена.

— Наоборот — старенькое… — ядовито сказал Сережа. — Это я в одном твоем историческом романе вычитал!

Повернулся и, насвистывая тот же самый мотив, что и Гарик, зашагал к дому. И даже походка у него была точно такая же.

Алена проводила его долгим взглядом, вздохнула и посмотрела Сороке прямо в глаза. На губах у нее грустная улыбка.

— Тимофей, неужели я такая дура?

— Зачем уж так… — растерялся тот.

— Нет, я дура! Дура! — все громче говорила она. — Куда ни суну свой нос — все не так!

— А ты не суй, — посоветовал Сорока.

— Скажи мне только честно, Тима: я действительно набитая дура? — Алена совсем близко стояла возле него и пытливо заглядывала в глаза. Припухлые губы надуты, как у обиженного ребенка, в глазах влажный блеск. Она показалась такой беззащитной и маленькой, что у него перехватило дыхание. Нежность к ней, Алене, переполняла его.

Осторожно положив ей руки на плечи, он приблизил к себе и неумело поцеловал. Чувствуя, как лицо заливает краска, и боясь взглянуть на нее, с трудом выговорил:

— Ты самая умная девушка на свете… И самая красивая!

— Скажи еще что-нибудь, — совсем тихо попросила она.

Ее лицо, наоборот, стало бледным, почти прозрачным, а яркие с расширенными зрачками глаза властно требовали чего-то еще. Она не оттолкнула его, хотя и не ответила на этот первый в его жизни, робкий поцелуй.

— Я тебя, оказывается, всегда любил, — быстро заговорил он, будто боялся, что вот сейчас все слова иссякнут. — Это я там, в больнице, понял… Я все-все передумал! Я влюбился в тебя еще раньше, чем мы встретились. Ну, когда я за веревками пришел, чтобы лося спасти… Я подолгу смотрел с острова на тебя в бинокль. Даже ребята заметили, что я часами не слезаю с сосны… Один раз даже туда обед принесли… Плавал под водой вокруг твоей лодки…

— Ты ловил лещей и прицеплял к моему крючку…

— И в Ленинград приехал из-за тебя, — продолжал он.

— Почему же ты мне об этом раньше не сказал? — Она снизу вверх смотрела ему в глаза.

— Я тогда еще не знал, что любил тебя, — признался он.

— Ты невозможный человек, Тимофей… — чуть не плача, говорила она. — Еще немного… и ты навсегда потерял бы меня!

— Тебя бы я не потерял, — сказал он с ударением на первом слове.

— Хорошо, я бы тебя потеряла.

— Это невозможно, Алена.

— Зачем же ты меня мучил два года?

— Мне было труднее, — вздохнул он.

— Ты должен был мне сказать раньше. — В ее голосе радость и грусть.

— Я не мог этого сделать, потому что… я любил тебя, но сам этого еще не знал.

— Так не бывает.

— Бывает, Алена!

Она бросила взгляд в ту сторону, куда ушли Гарик и Нина. В глазах ее что-то вспыхнуло, сжав кулаки, она стала колотить Сороку по выпуклой широкой груди. Он отпустил ее, глаза у него стали удивленными.

— Где нам давать советы другим людям, если мы… мы… мы… — всхлипывая и смеясь, приговаривала она, молотя его кулаками по груди. — Сами в себе, в себе… в себе-то не можем толком разобраться!..

Разжала кулаки, вскинула руки и, притянув его к себе за шею, поцеловала. Ни он, ни она не помнили, сколько времени длился этот поцелуй. Грохот и треск заставили их отпрянуть друг от друга и оглянуться. На крыльце стоял Сережа, а внизу валялся, задрав три ноги к небу, обеденный стол. Четвертая нога отлетела в сторону.

— Это, говорят, к счастью, — пробормотал он, изумленно глядя на них.

— К счастью посуда бьется, дурачок… — рассмеялась Алена.

— Хорошо, я сейчас принесу тарелки… — сказал Сережа, потирая ушибленное колено.


Глава двадцать вторая

Все произошло так быстро и неожиданно, что они не успели по-настоящему испугаться. Только что ярко светило солнце, ровно шумели на берегу сосны, низко кружась над песчаной косой, тоненько покрикивали озерные чайки — и вдруг стало тихо. На какое-то мгновение. Затем сильный порыв ветра пронесся над озером, вздыбив потемневшую воду и заставив прибрежные деревья протяжно застонать. Лодку, на которой сидели с удочками в руках Алена и Сорока, развернуло, струной натянулась веревка с якорем. Будто кто-то гигантской плетью стегнул по камышам, и они полегли в заходившую ходуном воду.

Когда они взглянули на небо, то увидели огромное сизое облако, даже не облако, а лохматую тучу, сквозь которую бледным размазанным блином просвечивало солнце. Туча разбухала на глазах, наливалась чернотой, чуть ниже ее стремительно проносились клубящиеся шапки рваных облаков с багровым отблеском. Огромное синее озеро как-то странно качнулось сразу от берега к берегу, а затем стало вспухать, будто закипающее молоко в кастрюле. Высокие волны с вспенившимися гребнями вопреки здравому смыслу от обмелевших берегов побежали навстречу друг другу и встретились в центре озера. И в ту же секунду в жутком свисте ветра, будто джинн из бутылки, возник крутящийся смерч. Отклоняясь то в одну, то в другую сторону, он вздымался все выше и выше, пока не соприкоснулся разветвленным щупальцем с тучей. Послышался нарастающий грохот, будто столкнулись два железнодорожных состава.

Танцующий посередине озера смерч то приближался, то удалялся. В тот самый момент, когда смерч снова приблизился к ним, лодку сорвало с якоря, она стала бортом к волне, которая с силой ударила в нее, и в следующее мгновение Сорока и Алена очутились в кипящей воде. Оглушенные раскатами грома, они барахтались возле перевернутой лодки. Сорока первый опомнился и поплыл к Алене; она что-то кричала, но в свисте ветра и шуме раскачивающихся на берегу деревьев ее было не слышно.

— Обними меня за шею!.. — подплыв к ней, прокричал Сорока. Лицо возбужденное, ей показалось — он смеется.

А в него и правда будто бес вселился: хотелось орать песни, кричать, беспричинно смеяться. Лишь присутствие перепуганной Алены сдерживало его. Ему даже хотелось, чтобы смерч приблизился вплотную и он потрогал его рукой. И если бы не Алена, он сам поплыл бы к танцующему водяному столбу и прикоснулся.

— Поплыли к острову! — крикнул Сорока и, глядя ей в глаза, засмеялся. — Я такого еще никогда не видел… А ты?

Она плавала на одном месте и, будто не узнавая, смотрела на него. «Ненормальный! — с каким-то странным чувством думала она. — Мальчишка!» Рядом с ним она перестала бояться, страх ушел.

— Обними за шею… — говорил он.

— Вот еще, — сказала она. — Что я, плавать не умею?

И первой поплыла к острову. Он, будто дельфин, плескался рядом, весело фыркал, будто нечаянно коснулся рукой ее ног, но она сердито попросила не трогать ее. Гарик тоже никогда не упустит такой возможности: незаметно поднырнет под водой, схватит за ноги и не отпускает… Один раз, наглотавшись воды, перепуганная Алена закатила ему пощечину.

Водяной смерч так же быстро исчез, как и появился. Когда они вступили на Каменный остров, озеро уже успокоилось, солнце вовсю припекало, даже птицы пели. Лишь спешащее за горизонт съежившееся сизое облако да бледнеющее полудужие радуги, торчащее из леса, напоминали о буре.

Они навзничь растянулись на лужайке. На небе ни облака.

Туча увела их в необъятные дали за собой. Послушные, как цыплята, грозовые облака теперь не отстанут от нее.

— Пропало мое любимое платье, — вздохнула Алена. — Я его сама сшила.

— Моя новая рубашка… — эхом откликнулся Сорока. — Я ее купил перед отъездом сюда.

— Мои белые босоножки на платформе…

— Мои бедные драные кеды… правда, без платформы.

— Мой лещ…

— Леща не было, — заметил Сорока.

— Был, — возразила Алена. — Он клюнул как раз в тот момент, когда лодку развернуло.

— Почему лещ? Может быть, окунь.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21