Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Гопники

ModernLib.Net / Современная проза / Козлов Владимир Владимирович / Гопники - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Козлов Владимир Владимирович
Жанр: Современная проза

 

 


Владимир Козлов

Гопники

Часть первая

Я, Вэк, Клок и Бык сидим на скамейке под навесом остановки. Много раз перекрашенная фанерная стенка в нескольких местах проломана – это пацаны показывали каратэ, – и на ней нацарапано «Рабочий – сила» и «Быра урод».

Мы курим и плюем под ноги. Под скамейкой уже целая лужа слюней.

Откуда-то выползает Жора. Это старый дурной алкаш, он шляется по району и собирает бутылки.

– Жора, смотри – бутылка, – кричит ему Вэк. Под нашей скамейкой и правда валяется бутылка из-под пива. Вэк перед этим бросил туда бычок, а потом пустил сопли. Жора наклоняется, и Вэк несильно бьет его по жопе. Мы смеемся.

Жора оборачивается:

– Ты фашист.

– Сам ты фашист.

– Нет, это ты фашист. Ты… ты… ты меня обидел.

– Лучше вали, пока по ебалу не получил. Что, отпиздим Жору? – Вэк смотрит на нас.

– Давай, – говорю я, хоть особой охоты и нет, просто надоело уже сидеть. Скучно.

Жора хочет сделать ноги, но видит, что поздно. Стоит и ждет, что будет. Из ноздри свисает сопля.

– Может, не будем? Ну его на хер, – говорит Бык.

Вэк не слушает, хватает Жору за куртку и бьет ему по носу, потом еще. Голова Жоры мотается, как мяч. Из носа течет кровь. Несколько теток и малых пацанов видят, что происходит, и отходят подальше от нас. Вэк отпускает Жору, и он падает. Мы с Клоком начинаем молотить его ногами. Жора пищит, как поросенок.

– Давай обоссым его, – говорит Вэк.

Я задираю куртку и расстегиваю ширинку.

– Смотри, там – бабы, – говорит Клок.

– По хую.

Моя струя льется Жоре прямо на морду, он что-то шамкает разбитыми губами. Вэк тоже ссыт на него.

– Что вы делаете, гады? – орет какая-то тетка.

– Ничего.

– Я сейчас милицию позову.

– Зови.

Тетка поворачивается и идет в сторону ментовки – это рядом.

– Надо съябывать, – говорит Клок. Мы застегиваем штаны.

– Зря вы его. Нахуя ебанутых трогать? – говорит Бык.

* * *

Наша классная – Сухая – оставляет меня после уроков, чтобы выебать мозги.

– Можешь ведь учиться, но не хочешь. Ты – паразит на теле Советской власти, которая семьдесят лет тебя кормит и одевает. Но для тебя еще не все потеряно. Ты еще только в восьмом классе. Пойми, ты мог бы хорошо закончить школу, поступить в институт, стать инженером. Зачем тебе эта компания двоечников? Но по ним тюрьма давно плачет, а ты сын нормальных родителей.

С меня хватит этих гнилых базаров. Я иду к двери. Сухая загораживает дорогу:

– Нет, я еще не все сказала.

Я обхожу ее, открываю дверь и захлопываю ее прямо у Сухой перед носом.

* * *

Сидим на остановке.

– Э, Бык, ебаться хочешь? – спрашивает Вэк.

– Отъебись.

– Ну, скажи, хочешь или нет?

– Счас ебну.

– Чего ссышь? Скажи.

– Не хочу.

– Что, жопа болит, а?

Мы все ржем. Бык несильно бьет Вэка в «солнышко». Они начинают махаться, но в шутку, не по-настоящему. Потом Вэк спрашивает меня:

– А ты хочешь ебаться?

– Хочу.

– Ну, иди тогда жопу помой.

Теперь уже они с Быком ржут, как гондоны.

– А ты хочешь, Вэк? – спрашиваю я.

– Ебать хочу, ебаться не хочу. Понял?

Прибегают четверо малолеток – лет по двенадцать. У них разборки между собой. Трое начинают молотить четвертого. Он падает, и его стелят ногами.

Вэк подходит к ним:

– Э, э, э, что такое? – он говорит, типа какой-нибудь сраный учитель или мент. Пацаны останавливаются.

– Заложил, – говорит один.

– А-а-а. Тогда слабо бьете! – Вэк дает ему ногой в живот и пацан начинает реветь на всю улицу, как будто ему тут яйца отрывают. – Ладно, пиздите дальше, только смотрите – здесь ментовка рядом, дружинники всякие ходят.

* * *

– Хутэн морхэн, – орет Тамара, учиха по немецкому. Все встают за партами.

– Зэтц ойсь. Айнэ минутэ усе видерхольт.

Тамара – толстая и вонючая, как будто только что обосралась. Она всех в школе заебала своим немецким, но все учителя и даже завуч знают, что она дурная, и боятся ей что-нибудь сказать.

Я ненавижу и немецкий и Тамару и никогда ничего не учу. Она ставит мне «три» потому что в классе есть вообще «нулевые», хуже меня – например, Бык.

– Ну, что вы, неучи, думкопфы – как гулять, так сразу, а как работать, немецкий выучить, так ни хрена? Наставлю двоек за четверть, будете потом бегать жаловаться – плохая Тамара Ивановна, а Тамара Ивановна не плохая, Тамара Ивановна хорошая, она вас, дебилов, уму разуму учит.

Пока все листают тетрадки, я нарочно смотрю в окно. Тамара замечает.

– Гонцов, ком цу ды тафэль с домашней работой.

Я беру тетрадку и иду к ее столу.

– Где домашняя работа?

– Нету.

– Пересказывай текст.

– Не выучил.

– Зэйдысь, цвай.

* * *

Дома мама ходит туда-сюда по комнате. Я сижу за столом и смотрю в окно.

– Ну что это за наказание такое? Опять на работу звонила Вера Алексеевна. Говорила, что по немецкому двойка.

– Тамара – дура. Ты сама знаешь.

– Не смей так говорить об учительнице. Я работаю с утра до вечера за копейки – пятьдесят получки, пятьдесят аванса, – а вы этого не цените, что ты, что он.

– Папа тоже работает.

– Замечательно. А где деньги?

– Не знаю.

– Вы с ним меня в гроб загоните скоро. Что это за жизнь?

Я молчу. Она выходит на кухню.

* * *

Физица заболела, и урока нет.

– Пошли погуляем, – говорит Вэк. – Все пацаны, пошлите. Хули вы тут будете сидеть?

Идем я, Бык, Быра, Клок, Кощей и Куня. Отличник Егоров и остальные «примерные» остаются в классе с бабами.

На боковом крыльце Вэк достает пачку «Столичных» и дает всем сигареты, даже Куне. Мы курим.

– Ну, что, давайте в жмурки поиграем? – спрашивает Вэк.

– Ты что, охуел, мы что – первоклассники, бля? – говорит Клок. Вэк подмигивает ему, и он врубается. – Хотя, вообще, ладно, давай.

– Куня, ты первый водишь, – говорит Вэк. – Давай сюда свой «пионерский хомутик». Счас тебе глаза завяжем. Короче, за школу не забегать, туда только до забора и до турников.

Он снимает Кунин галстук – с обгрызенными концами и обрисованный шариковой ручкой – и завязывает ему глаза.

– Ну, давай, води.

Все разбегаются, кроме Вэка и Клока. Я понял, что они задумали. Рядом с крыльцом – большая, еще не высохшая куча говна. Пока Куня ходит туда-сюда, выставив руки перед собой, Вэк берет с земли палку и начинает ковырять говно. Насадить его на палку не получается. На земле валяется чья-то тетрадка в зеленой обложке, и Вэк берет ее в руки и поднимает говно с земли. Он идет к Куне. Тот хватает его: «Есть!», а Вэк мажет ему говном руки, потом рот. Все ржут, Куня срывает галстук, плюется и плачет, размазывает по лицу слезы, слюни и мелкие кусочки говна.

– Ты теперь говном помазанный, – говорит Клок. – Самый последний.

– Он и так самый последний, а теперь вообще, – Вэк улыбается.

Куня убегает, а мы садимся на крыльцо покурить. Вэк нюхает свои пальцы.

– Бля, говном воняют. Я ведь бумажкой брал.

– Ну, говно на то и говно, – говорю я. – Не трогай – вонять не будет, а раз тронул, будешь теперь ходить вонючий.

– Ладно, не пизди.

* * *

Мы с Вэком сидим на турниках на школьном дворе. Уже вечер. Светятся окна спортзала: там какой-то класс играет на физкультуре в волейбол. Вэк спрашивает:

– Знаешь, какие бабы в классе уже ебались?

– Ну, Лазаренко, может быть…

– Нет, эта еще держится. А вот Анохина и Хмельницкая – эти да.

– Откуда ты знаешь?

– «Старые» пацаны рассказывали. Хмельницкая ходила с пацаном с «Космонавтов», и они летом пошли в поход, и бабы и пацаны, и он там ей засадил. А Анохину хором отъебали. В деревне. Она там у бабы своей была летом, и там пацаны – лет по семнадцать, местные. Они бухали, потом видят – Анохина на велике рассекает. Схватили ее – и в баню. Но у них там что-то не получилось, хотели отпустить, а тут приходит еще пацан здоровый, «основа» местная, и уже вместе они ее протянули.

– А она что?

– Заяву написала. Сели пацаны. Суда еще не было, в октябре должен быть. А ей хули – пока была целка, такая примерная типа, а сейчас ебется с кем хочет.

– Пиздишь.

– Правда. Мне знаешь, кто говорил – Гурон, он друг Обезьяны. Они к ней на Вонючке подвалили, но не пиздил, ничего такого, все по-хорошему. Договорились – и вперед. Даже Быра к ней и то подъябывался, но она ему не даст: он такой урод.

– А ты сам не хочешь к ней?

– Не-а. В своем классе нельзя ни с кем связываться. Привяжется – хуй потом отстанет. А вообще, все бабы – бляди и проститутки. Все хотят ебаться. Даже Карпекина. Просто боятся еще. А после школы ебутся за всю хуйню. Особенно студентки…

– Да, говорят – студентки – самые ебливые. Вот бы снять одну…

– Хуй тебе в рот, – говорит Вэк. – Они все с профессорами да с доцентами. Ты им на хер не нужен.

– А типа ты нужен.

* * *

Нас принимают в комсомол. Всех уже давно приняли, остались только я, Бык, Быра, Куня, Вэк и Клок – самые худшие по учебе или поведению. Первых приняли еще в седьмом, на 23 февраля, а других – на день рождения Лысого, на первое мая и на девятое мая.

Мы впятером и еще трое пацанов из «а» класса – мы зовем их «алкаши» – сидим в коридоре под дверью пионерской комнаты. Нам раздали потертые книжечки – устав ВЛКСМ – и сказали вызубрить про «демократический централизм».

Первым идет Вэк, минуты через три выходит.

– Ну, что?

– Заебись. Приняли.

– «Демократический централизм» спрашивали?

– Спрашивали.

– И ты рассказал?

– Ага.

Все заходят по очереди, и всех принимают. Я – последний.

За столом – мудак Неведомский из десятого «б», секретарь комитета комсомола школы, старшая пионервожатая – проститутка Элла и две десятиклассницы из комитета комсомола, которых Неведомский, наверное, ебет за всю хуйню.

– Расскажи демократический централизм, – говорит одна и улыбается, потом смотрит в окно, как будто ее все заебало.

– Демократический централизм – это…

– Ладно, – говорит Неведомский. – Главное, чтобы к райкому выучил. Все, иди.

* * *

Через неделю едем в райком. После второго урока нас отпустили домой переодеться в парадную форму, то есть надеть белые рубашки. Пионерских галстуков мы давно не носим, вместо них – обычные. Только Куня все еще таскает свой «хомутик».

До центра доезжаем на троллейбусе. У нас есть еще время, и мы гуляем по городу. В киоске возле ГУМа работает мужик с отвислой губой, по которой текут слюни. Все знают, что он – дебил.

– Не продаст он тебе сигареты, – говорит Клок.

– Увидишь. Этот всем продает. Ему все до жопы – он же ебанутый, – ржет Вэк.

В киоске только «Астра» и «Прима».

– Пачку «Астры», – Вэк сует в дырку жменю желтой мелочи.

Продавец медленно считает копейки, вытаскивает откуда-то пачку и дает Вэку.

– А у вас «Столичные» бывают? – спрашиваю я.

– Бывают. Когда тебя бабы ебают, – мужик ржет. Мы тоже.

– А «Космос»?

– Приведи мне бабу с длинным хуем, тогда будет тебе «Космос».

Мы все ржем, и мужик тоже. У него довольная рожа.

По коридорам райкома бегают какие-то дядьки и тетки, а на каждом этаже – портрет Лысого в ободранной рамке. Мы спрашиваем у косоглазой вахтерши с медалями на кофте, где принимают в комсомол, и она говорит, что в четыреста тридцать втором кабинете. Под дверью уже сидят оба «алкаша».

– Ну, что? – спрашивает их Вэк.

– Ничего. Ждем.

Из кабинета выходит тетка:

– Вы из семнадцатой? Заходите по одному.

Я иду вторым, после Дрона из «а» класса. За столом кроме этой тетки еще одна.

– Здравствуйте, – говорю я.

– Здравствуй. Как фамилия?

– Гонцов.

– Демократический централизм учил?

– Учил.

Они смотрят друг на друга и смеются. Ясно, что им до жопы и централизм, и все остальное. Думают, наверное, только про то, чтобы побухать и поблядовать.

– Школа одна из худших в районе, а как дрессировать знают, – говорит вторая тетка.

– Ладно, считай, что принят. Следующий.

– А билет?

– Билеты вам в школе выдадут. И значки тоже. Нам тут не до этого сейчас. Видишь, сколько вас? И с каждым про демократический централизм пока поговоришь…

Обе снова хохочут.

Я говорю «До свидания» и выхожу.

* * *

После уроков играем на школьном дворе в футбол с седьмым «б». Они сильнее нас, хоть и младше: у них двое ходят в секцию и играли за сборную города. Мы проигрываем шесть-семь.

Их лучший игрок Дуба ставит подножку Быку. Может быть, случайно. Бык падает, потом поднимается и идет на Дубу:

– Хули ты делаешь?

– Все было чисто. Ты сам упал.

– Я тебе счас покажу «чисто». Ты меня сбил. Штрафной.

– Никакого штрафного. Все было по правилам.

– А если по ебальнику?

– Ну, давай, рискни.

Дуба еще и самый здоровый в своем классе, и поэтому выделывается.

– Давай «по разам», – говорит Бык.

– Давай.

Мы все собрались вокруг и ждем, что будет. Бык бьет Дубу ногой по яйцам, и тот приседает. Бык хватает его за майку, поднимает и начинает молотить по морде – раз восемь.

– Еще будешь? – спрашивает Бык.

– Нет.

Он с плачет уходит с поля.

– Дуба, ты что – все? – спрашивают пацаны из их класса.

– Все.

Без Дубы они у нас хуй выиграют. Я перехожу из защиты в нападение, Бык ставит на ворота Егорова и тоже идет вперед. Мы забиваем четыре гола подряд и выигрываем 10-7.

После игры все сваливают, а мы с Быком и Вэком остаемся тренироваться. Все по очереди становятся на ворота, а остальные бьют или разыгрывают комбинации. Потом залезаем на турники – покурить.

На школьный двор приходят двое малых из второго класса. Оба в замызганных костюмах, грязные, воняют ссулями, один – косой, а второй пострижен налысо. Они стоят и смотрят на нас.

– Оставьте добить, – говорит косой и показывает на сигарету.

– Я счас тебя самого добью. Пиздуй отсюда, – отвечает Клок.

– Подожди, – говорит Вэк. – Э, малый, а хочешь, я тебе три целых сигареты дам? Иди сюда, не ссы. Поговорим.

Он спрыгивает с турника, кладет ему руку на плечи и отводит в сторону. Что-то долго ему говорит, то со злобной рожей, то по-хорошему.

– Э, идите сюда, – кричит нам Вэк и поворачивается ко второму малому: – А ты уебывай.

Малый убегает.

Вэк ведет нас и малого в угол школьного двора, за сарай.

– Посмотрите там, чтоб никого, – говорит он, поворачивается к малому задом и снимает штаны.

– Ну, давай, хули ждешь?

Малый нагибается и лижет ему жопу.

– Еще раз, и в самую дырку, – малый сует язык в жопу Вэка и сразу отскакивает, потом сплевывает на траву.

Вэк подтягивает штаны, достает из пачки три сигареты и дает малому:

– Ну, держи. Заработал.

Вэк улыбается. Малый берет сигареты и убегает.

– Пусть бы он лучше у тебя отсосал, а Вэк? – говорит Клок.

– На хуй надо. А вдруг у него триппер?

Уже темнеет, и мы идем по домам.

* * *

Я, Вэк и Бык курим на заднем крыльце школы. Пасмурно и холодно.

– Бля, пиздец, лето прошло, – говорит Бык.

– А ты только заметил? Ну, ты и тормозной пацан, – Вэк хохочет.

Бык ничего не отвечает, и Вэк продолжал его доебывать.

– Бык, а Бык?

– Что?

– Пошли поссым.

– Иди и поссы.

– Одному неохота.

– Ладно, пошли.

– Пошли. Только я угощаю.

– Ты когда-нибудь допиздишься.

Подходит Клок.

– Ну, как тетрадка? – спрашивает его Вэк.

– Классно. Особенно этот рассказ, ну… где она с обезьянами и быками.

– Сколько раз спустил, признавайся?

Вэк ржет.

– А что за тетрадка? – спрашиваю я.

– Ну, обыкновенная тетрадка. С рассказами, – отвечает Клок. – Короче, там про то, как баба ебется. И со зверями всякими тоже.

– А тетрадка твоя?

– Нет, я сам у пацана взял. А ты что, тоже хочешь подрочить? – Вэк ухмыляется.

– Не подрочить, а почитать.

– Ладно, Клок вернет – тогда я тебе дам.

– А ты вообще пробовал уже дрочить? – спрашивает у меня Бык.

– Нет.

– Не пизди. Все пацаны пробовали, – Вэк смотрел на меня и ждал, что я расколюсь. – Даже Кощей – пока операцию не сделали.

– Какую операцию? Кастрировали?

Бык ржет:

– Охуенно кастрировали. Аппендицит.

– И что, после аппендицита нельзя дрочить?

– Можно, но не сразу. А то шов разойдется. Мне говорил один мужик – ему только сделали, и он дня через два сразу на бабу полез – на медсестру, прямо в больнице. Только засадил – и сразу, говорит, блядь, что-то лопнуло. Думал, уже хуй оторвался, а это только шов разошелся.

– Пиздит он.

– Не-а, это правда. Ладно, ты лучше колись, не верю, что не пробовал дрочить.

– Можешь не верить. Пошел ты на хуй.

– Сам пошел. А то дал бы тебе картинок.

– Каких картинок?

– Баб голых.

– Покажи.

– Зачем тебе, если ты не дрочишь?

– Так, посмотреть.

– Ладно, смотри.

Он достает из кармана фотографии по размеру карт – это и есть карты, только перефотографированные. На одной баба стоит на коленях, раком, оттопырив жопу так, чтобы была видна дырка и черные волосы вокруг нее.

– Заебись, правда? – спрашивает Бык. – Сразу встает. Дать тебе до завтра, лысого погонять?

– Это у тебя, наверное, лысый, а у меня все в порядке.

– Ладно. Не хочешь, как хочешь.

Он прячет карты.

– Обезьяну знаете? Ну, это пацан из «основных». Так ебется, что скоро импотентом станет, – говорит Вэк.

– А что это? – спрашивает Бык.

– А ты что не знаешь?

– Не-а.

– И ты знаешь? – спрашивает Вэк у меня.

– Знаю.

– Ну, что это?

– Это у кого не стоит.

– Слушай, а что будет, если баба поебется с быком, кто у нее потом родится? – спрашивает Клок.

– Голова от быка, остальное – как обычно, – говорит Вэк. – Мне говорили, на Космонавтах живет один пацан с головой от собаки, но его никто не видел.

* * *

Перед физкультурой переодеваемся в спортивную форму. В раздевалке воняет потом, резиной, грязными носками и трусами. Вэк снимает штаны и остается в темно-синих семейных трусах. Спереди на них белые пятна засохшей малофьи.

– Кого это ты ебал? – спрашиваю его я, хоть и так понятно, что никого, просто дрочил.

– Как кого? Кощея.

Все ржут. Кощей делает свирепую рожу, как будто счас кинется на Вэка, но все знают, что не кинется. Вэк – один из самых здоровых в классе, подтягивается пятнадцать раз и поднимает гирю на шестнадцать килограммов восемь раз.

Чтобы подоебывать Кощея, Вэк вынимает свой хуй – а он у него большой – и проводит им по штанам Кощея.

– Не ссы, Кощей, – говорит Быра. – Он же в трусы спускал.

Все ржут.

Кощей хватает свои шмотки и выходит из раздевалки.

– Быра, мне сказали, у тебя маленький хуй, – говорит Вэк. – Покажи-ка нам свой «корень жизни».

Быра делает напряженную морду и продолжает расстегивать голубую рубашку.

– Что, ссышь?

– Просто ему стыдно показать своего лысого и маленького, – ржет Вэк.

Быра краснеет.

– Ну что, слабо показать свой такой вот? – Вэк разводит руки далеко в стороны.

– Если б у Быры был хуй по колено, он бы носил безразмерные трусы, – хохочет Клок.

– Ну, ладно, давай покажу, но только Вэку.

Вэк с Бырой отходят в угол раздевалки, спинами к остальным, и Быра оттягивает резинку трусов.

– Ну, какой у него? – спрашивает Бык.

– Обыкновенный, не маленький, – отвечает Вэк. – Но почти лысый. Дадим на рассаду, а?

* * *

На геометрии кто-то стучит в дверь класса.

– Быркина можно на минутку?

Это мамаша Быры, сильно накрашенная тетка. Она работает в школе завхозом.

– Да, но только на минутку. Мы разбираем сложную тему, и он не поймет, если пропустит объяснение, – говорит Швабра, как будто верит что дебил-Быра может понять хоть одну теорему.

Быра медленно встает со своей первой парты и идет к двери.

– Счас получит Быра пизды, – негромко говорит Вэк.

Некоторые хохочут.

– Тихо, ребята. Не надо отвлекаться, – говорит Швабра.

Я прислушиваюсь к разговору за дверью: мне все слышно.

– Меня опять твоя классная вызвала. Двойки, поведение неуд. Ты, что, забыл, что мне обещал?

Потом бабах и плеск и еще бабах. Ай, блядь. Я тебе дам, блядь. Хули ты не учишься?

Бабах, плеск, бабах.

Клок поворачивается ко мне и говорит:

– А Бырина мамаша ничего. Вот ее бы выебать.

Карпекина – она сидит за одной партой с Клоком – кривит губы.

– Вообще, у нее счас ебарь есть. Какой-то начальник с химзавода. Я его видел, – продолжает Клок.

– А ты у Быры расспроси поподробнее. Он же, наверное, каждую ночь смотрит. И дрочит.

Мы оба хохочем. Дверь открывается, входит Быра с красной мордой. Он молча идет на свое место и садится.

* * *

Мы с Быком идем по его улице – грязь сплошная, никакого асфальта, как в деревне какой-нибудь задроченной. Бык сказал – давай не пойдем на географию, сходим ко мне, пожрем. Я был не голодный, но согласился.

– Ты наверное минут сорок идешь до школы? – спрашиваю я.

– Ни хера. Минут двадцать. Некоторым, бля, везет: дом через дорогу.

Он имеет в виду меня.

– Зато ко мне всегда прислать могут, если вдруг не приду, а к тебе – хуй: никто не найдет, заблудится, бля.

Входим во двор. Гавкает облезлая дворняга на цепи. Мать Быка снимает с веревки заплатанный пододеяльник.

– Мам, у нас пожрать что-нибудь есть?

– Пожрать? Тебе только жрать. Я только на него работаю, а он еще друзей водит пожрать.

Она – совсем старуха, лет пятьдесят или больше.

– Я тебе говорила уже, чтобы никого не водил. Батька твой все водил друзей, все пили, пили, пока допился. Теперь ты – сначала пожрать, потом выпить, потом опохмелиться… Ладно, на кухне борщ, наливайте сами.

– А что с твоим батькой? – спрашиваю я, когда мы заходим в дом.

– Повесился. Пил две недели, не просыхал. Потом повесился на чердаке.

– Давно?

– В том году. Оно и хорошо. Если б не повесился, я бы его сам прибил. Он выебывался пьяный, ко мне лез, к мамаше.

Бык наливает нам по тарелке борща и отрезает по куску хлеба. Мы торопливо хлебаем борщ, потом идем назад в школу.

* * *

На остановке ко мне и Вэку подходят Клок с Быком и трое «старых» пацанов – Гриб, Обезьяна и Цыган. Гриба так зовут за толстые губы. Он раньше злился, потом привык. Обезьяна – урод и тоже раньше ненавидел свою кличку, но его все равно все так звали. А Цыган – из настоящей цыганской семьи, они живут недалеко от Быка.

– Что, малые, капуста есть? – спрашивает Обезьяна.

– Так, копейки.

– Ну, рубля три наберете?

– Если только два.

– Ладно, два так два. Пошлите возьмем тогда, потом к нам в «контору» бухать. Какой класс – восьмой? Пора вам уже на своем районе, как свои… Это самое, скоро на сборы будете за район ходить.

Подходим к магазину.

– Бабок мало. Надо еще стрясти, – говорит Обезьяна. Мы становимся у входа. Гриб – впереди, остальные – немного в стороне, но так, чтобы было видно, что он с нами.

Гриб останавливает какого-то малого:

– Э, слышь, дай 20 копеек.

Малый смотрит на Гриба, потом на всех нас, вытаскивает из кармана монетку, отдает Грибу и бежит в магазин. Потом подходит Егоров из нашего класса.

– Дай я сам с этим побазарю, – говорит Вэк – хочет повыделываться перед остальными.

– Привет, Егоров. Дай 20 копеек.

– Не могу. Мне не хватит.

– Дома скажешь – потерял по дороге.

– Нет, не могу.

– Ну, что-нибудь придумаешь.

– Сказал же: не могу.

– Что ты с ним возишься? – Цыган подходит поближе. – Ты что, малый, пиздюлей захотел?

– Давай отпустим его, – говорит Клок. – Он с нашего класса. Отличник. Списать дает, если что.

– С вашего класса? Отличник? Ладно, пусть идет.

Цыган дает ему ногой под зад: несильно, «просто так».

Минут за десять натрясаем рубля два мелочи и подходим к очереди за «чернилом». Обезьяна видит знакомого пацана впереди и отдает ему деньги.

– В очередь, – говорит какой-то мужик. Обезьяна не отвечает.

– Я кому сказал – в очередь.

Мужик – невысокий, лысый, в синей поношенной куртке.

В это время пацан уже передает Обезьяне пять бутылок «чернила». Мужик смотрит на это и подходит к Обезьяне:

– Ты что, самый главный здесь?

– Да.

Мужик хватает Обезьяну его за куртку. Цыган сзади бьет его ногой в бок, и он падает. Несколько мужиков в очереди поворачиваются и смотрят на нас, но молча. Мужик с трудом поднимается и что-то бурчит под нос, вроде «Мы еще встретимся».

* * *

«Контора» – в подвале пятиэтажки. В ней два старых дивана с вылезшими пружинами и несколько деревянных ящиков вместо стола. В углу, на резиновых ковриках, которые, наверное, спиздили из школьного спортзала, лежат разборные гантели, гири по шестнадцать килограммов и самодельная штанга. На стенах – фотографии Беланова, Заварова, Платини, Сократеса и группы «Модерн токинг».

– Ну, как, заебись у нас? – спрашивает Обезьяна. – Вы уже почти что свои пацаны, так что будьте как дома…

– Но не забывайте, что в гостях, – говорит Цыган и начинает ржать, типа сказал что-то смешное.

Мы застилаем ящики газетами, а Обезьяна достает четыре немытых стакана.

– Жратва от вчерашнего осталась? – спрашивает Гриб.

Обезьяна копается в углу:

– Есть еще сало и немного хлеба.

– Заебись.

Разливаем «чернило». Стаканов на всех не хватает, они достаются Обезьяне, Грибу, Цыгану и Вэку.

– А остальные – второй заход, – говорит Гриб.

– Ну, за вас, малые. Чтоб наш район всегда был самым здоровым в городе.

Они чокаются, выпивают, закусывают черствым хлебом, отламывая от буханки, и салом. Бык берет стаканы, наливает себе, мне и Клоку. Пьем, не чокаясь.

– Ну, как твой старый, пишет? – спрашивает Цыган у Вэка.

– Редко.

– Сколько ему еще сидеть?

– Летом должен придти.

– Если не добавят, – хохочет Цыган.

– Ты там не был, так не пизди, – говорит Гриб. – А я по малолетке протянул полтора года. В зоне не так уж хуево, только что баб нет. Зато там – закон, а тут, блядь, хуй проссышь. Коммунисты, похуисты, Горбатый. Сделали бы закон, как на зоне… Ладно, пора наливать.

Тут же наливают по второй. Пьем, как и прошлый раз, по очереди. Закуска уже закончилась.

От «чернила» голова становится тяжелее, а верхняя губа приятно немеет.

– Вы, малые, уже почти что свои, – голос у Обезьяны слегка изменился, стал более глухим. – Так что, вам пора уже начинать за район ездить. Вообще, давно уже пора. Я вон с шестого класса езжу. Вы не ссыте. Если что, поможем там.

– По ебалу получить, – всовывается Цыган.

– Ладно, не пугай их. Свои пацаны все-таки.

– Слушайте анекдот, – говорит Гриб. – Сделали в политбюро музыкальный туалет и мужика посадили, чтоб музыку включал. Приходит Громыко срать – ну, мужик ему сразу «Модерн Токинг», первый альбом. Громыко посрал, потащился, выходит довольный. Потом приходит… Ну, как его…

– Черненко, – подсказывает Цыган.

– Какой на хуй Черненко? Этот умер давно – хуесос паршивый. А, вспомнил. Рыжков! Ну, мужик ему «Джой» заделал – Рыжков посрал, тоже довольный выходит. Потом приходит Горбатый. Мужик думает – а что ему поставить? И поставил ему гимн Советского Союза. Выходит Горбатый злой весь, а мужик спрашивает – что такое, Михаил Сергеевич? А Горбатый ему и говорит: пошел ты на хуй, мудак. Я из-за тебя первый раз в жизни стоя посрал.

Все смеются, кроме Быка.

– Ну, вы ему скажите следующий раз, когда смеяться надо, – говорит Гриб.

Разливаем и допиваем оставшееся «чернило».

– Ну, короче, вы поняли, – говорит Обезьяна. – Готовьтесь на сбор. И когда капуста есть, приходите сюда: бухнем.

* * *

Я, Вэк, Клок и Куня пришли на физкультуру раньше всех и стоим в «предбаннике», где двери в спортзал, в нашу и женскую раздевалки. Куня никогда не переодевается на физкультуру в раздевалке – боится, что сделают темную. У него под школьной формой всегда, даже в мае, надет облезлый синий спортивный костюм, и он просто снимает пиджак, рубашку и штаны и бросает на подоконник в «предбаннике». Иногда это его не спасает: все равно затаскивают в раздевалку и мучают.

Дверь женской раздевалки приоткрыта: еще никто не пришел. Вэк выглядывает из двери и говорит нам:

– Жупченко идет. Давай ее защупаем, пока никого нет. Куня, на шухер.

Куня выходит из «предбанника» в коридор, и входит Жупченко – некрасивая и толстая, в тапках со стоптанными задниками и спортивных штанах под платьем. Она идет мимо нас к своей раздевалке, заглядывает туда. Вэк подходит к ней сзади и хватает за жопу.

– Э, ты что, сдурел? – она оборачивается.

Мы с Клоком подскакиваем и все вместе волочем ее в раздевалку. Жупченко брыкается и орет. Вэк двумя руками держит ее за сиськи, я тоже стараюсь схватиться, но не получается, потому что и Клок сует руки, и мы мешаем друг другу. Тогда я задираю ей платье, чтобы залезть в трусы. Она орет еще громче, но моя рука уже у нее в трусах, и я трогаю пизду – сначала волосы, а потом что-то мягкое. В этот момент Куня орет:

– Лиза.

Мы выскакиваем из женской раздевалки в свою, но Жупченко успевает дать мне оплеуху.

В нашей раздевалке я спрашиваю Вэка:

– А она не заложит?

Он хохочет:

– Ну, и что она скажет? Меня пацаны зажимали? За сиськи щупали?

Мы с Клоком тоже хохочем.

Потом я иду в туалет. На этом этаже рядом с нашим и бабским есть специальный, учительский. Он открыт. Я захожу в него и закрываюсь изнутри. Я нюхаю пальцы, которыми трогал Жупченко. Запах немного похож на мазь Вишневского, которой мне мазали нарыв на плече. Или это и была мазь Вишневского, у нее, там? У меня встает, и я начинаю дрочить. Получается очень быстро, и малофья брызгает прямо на стену. Я вытираю хуй носовым платком и выхожу. Возле двери стоит молодая учительница, из первого или второго класса.

– Ты что, не знаешь, что это учительский туалет? – спрашивает она.

Я молча прохожу мимо нее и думаю – интересно, заметит она соплю малофьи на стене или нет?

* * *

Всех пацанов забрали с уроков и повезли в военкомат – проходить медкомиссию. Мы стоим в коридоре в очереди к психиатру: все в трусах и с медицинскими картами. Дверь в кабинет открыта, и слышно, как врачиха спрашивает у Быка:

– Что тяжелее, килограмм железа или килограмм ваты?


  • Страницы:
    1, 2