Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Фантастический боевик - Отрок

ModernLib.Net / Научная фантастика / Красницкий Евгений / Отрок - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 15)
Автор: Красницкий Евгений
Жанр: Научная фантастика
Серия: Фантастический боевик

 

 


       "Ну и жук! Да он на всех этих пари возьмет в десять раз больше входной платы! Наверняка не сам об заклад биться будет, а подставных людей найдет, чтобы рожу не запомнили. Мошенничество чистой воды, но… в рамках его философии: "зритель сам приходит, чтобы его обманули". Шоу-бизнес, туды его. Вообще-то, помнится, в цирке мороженым торговали и прочими вкусностями…".
      — Дядя Никифор, а можно еще перед началом и в перерывах торговлю устраивать. Орешками, квасом, сбитнем, может еще чем-то.
      — Ха! Найдем чем! Сенька!
      — Найдем, хозяин!
      Ходок снова скорчил хитрую рожу и гаркнул:
      — Р-роська! — И обернувшись к Никифору с Мишкой, пообещал: — А теперь я вам кое-что покажу.
      Из- за груды канатов, парусов и другого судового имущества выскочил худенький паренек лет двенадцати.
      — Тута я!
      — Тащи шест!
      Да, это был настоящий цирк, пацан работал на шесте не хуже тех артистов, которых Мишка видел еще в ТОЙ жизни. Видимо Ходок сам в прошлом выступал именно с этим номером и обучил ему Роську. Зачем? Кто знает? Может быть, со скуки, может быть думал, что когда-то снова придется вернуться к циркачеству.
      — Дядя Никифор, — тихонько спросил Мишка — а как Ходока на самом деле зовут?
      — Абрам.
      — Иудей, что ли? Не похож…
      — Да кто его разберет! Когда надуть кого-то надо или поторговаться — иудей, как меды пить и песни орать — наш, как драться — берсерк нурманский, а как девок улещивать… Гм, это самое… В общем, непонятно кто, но кормщик изрядный — таких поискать. Теперь вот, оказывается, что и скоморохом когда-то был.
      — А Роська?
      — Ростислав. На ляшской ладье был, когда они, пять лет назад, нас на Висле захватить хотели. Ха! Не на того напали! Была ляшская ладья, стала моей, а Роська в придачу достался, не убивать же было.
      — Ну, как, хозяин? — Запыхавшийся пацан подскочил к Никифору и Мишке. — Понравилось?
      — Ловко, молодец, Роська! Ну, Михайла, вот тебе и еще подмога.
      — Отличная подмога, дядя Никифор, только шест, наверно, и Андрей подержать может, он сильный, а Ходок пусть между зрителями так и работает, как сегодня. Ходок, ты как, согласен?
      — Почему — нет? Андрей вместо меня справится, а вот Роська вместо Андрея? Не забоишься под ножи встать?
      — Не-а, не забоюсь!
      Никифор сразу же построжел.
      — Да ты что, Ходок, ребенка…
      — То-то, что ребенка, хозяин, еще страшнее получится, а ребята не промахнутся, я видел, как они работают, главное, чтобы Роська не струсил.
      — Кто? Я? — Тут же возмутился пацан. — А давай прямо сейчас встану. Михайла, кидай в меня, вот увидите: не моргну!
      — Ну, вставай. — Мишка извлек кинжал из ножен, привычно подкинул его и поймал. — Только не дергайся, а то сам под лезвие подвернешься.
      — Михайла, Ходок, да вы что, ополоумели все? — Никифор разволновался не на шутку. — А ну-ка, прекратите!
      — Не бойся, дядя Никифор, — успокоил купца Мишка — мы все по очереди так стояли, как видишь: дырок на нас нет. Роська, готов? Первый — слева от головы. Бросаю!
      На первых двух бросках Роська моргал, потом собрался и стоял совершенно спокойно, только на лбу выступили капли пота.
       "Есть характер у парня, впрочем, жизнь его пообтесала, без скидок на возраст. Никифор на Вислу ходил пять лет назад, значит в том бою Роське лет семь было. Как он на той ладье оказался? Впрочем, тут кого ни возьми, на основе биографии авантюрный роман писать можно. Один Ходок чего стоит!".
      — А вот и музыка пожаловала! — Торжественно возвестил Ходок. — Здорово, Своята! Подзаработать хочешь?
      "Художественный руководитель ансамбля" тощий, кривобокий и сильно прихрамывающий мужик, производил впечатление отнюдь не музыканта, а скорее злодея с садистскими наклонностями. И голос у него оказался подстать внешности — злой, каркающий.
      — Это, смотря сколько положишь, Ходяра, пока что, на сегодня ты нас без заработка оставил. Только народ на торгу нас послушать собираться начал, а тут к тебе иди!
      — Ага! Так бы ты и ушел, если бы слушателей набралось. Впустую дудели, как и вчера. Но если ты такой гордый — вот тебе вервица за беспокойство и топай назад, других найдем!
      — Засунь свою вервицу знаешь куда… Говори: зачем звал?
      — А зачем тебя звать можно? Не на рожу же твою любоваться! Играть будешь. Здесь — под крышей, с удобством, не то, что на торгу.
      — Свадьба, что ли?
      — Нет, похороны. Покойникам, вишь, сплясать напоследок захотелось.
      — Тьфу! Балаболка ты, а не Ходок! Дело говори!
      — Не, Своята, передумал я, ты своей рожей мне всех зрителей распугаешь, бери вервицу и проваливай!
      "Худрука" аж затрясло от злости, казалось, еще немного и он бросится на Ходока с кулаками.
      — Кончай изгаляться! Говори зачем звал!
      — А ну-ка, утихни! — Командный голос у Ходока был поставлен что надо, Своята даже голову в плечи втянул. — Ты не в кабак пришел! Вот хозяин Никифор Палыч стоит, ты даже поздороваться не подумал! Еще про работу ничего не знаешь, а уже про плату толкуешь! На хрен ты такой здесь нужен?
      Своята сразу же заметно притих, сдернул шапку, поклонился Никифору.
      — Здрав будь, Никифор Палыч, не серчай, не заметил тебя сразу. Чего пожелаешь? Мы всякую музыку играть можем: хочешь — веселую, хочешь — жалостную, ежели в застолье…
      — Играть будешь то, что вот они тебе скажут. — Никифор указал на Ходока и Мишку — Играть будешь здесь каждый день с завтрашнего дня. Ученики княжих ратников будут представлять воинское учение, зрителей пускать будем за плату. Твоя доля с той платы — двадцатая.
      — Пятая!
      — Пшел вон!
      — Седьмая!
      — Сенька! Зови мужиков, гоните их в шею!
      — Десятая, хозяин, помилосердствуй, мне же музыкантов кормить надо!
      — На торгу ты за неделю не заработаешь того, что здесь за день…
      Пока шла торговля, Мишка рассматривал «ансамбль», благо музыканты держали инструменты в руках и было сразу понятно — кто на чем играет. У двоих пареньков, по виду его ровесников были костяные рожки, у третьего — деревянная флейта, или что-то на нее сильно похожее. Мужик средних лет приволок здоровенную деревянную трубу, видимо, предназначенную исполнять басовую партию, а у молодого парня, Мишка чуть не сел от удивления, оказался ксилофон — закрепленные на раме деревянные плашки разного размера. Сам «худрук» держал подмышкой бубен, и что-то еще круглое было у него в мешке.
      Вид у музыкантов был весьма потрепанный и откровенно голодный. То ли дела шли неважно, то ли «худрук» был скупердяем, а скорее всего — и то, и другое.
      Мишка подошел к оркестру, поздоровался, в ответ получил торопливые униженные поклоны.
       "Да, ребята, чувствуется, затюканные. Начальник у них — еще та сволочь. Может, из-за его дурного характера и бедствуют? Актер, все-таки, должен быть легок в общении, весел, насколько можно, симпатичен, а на этого смотреть тошно. Надо их подальше от зрителей посадить, чтобы… как в настоящем цирке! Как же им про музыку-то объяснять? Может сами сообразят?".
      — Я не знаю, что вы умеете играть, — обратился Мишка к музыкантам — поэтому давайте так: я буду показывать, что мы делаем, а вы подбирайте к этому музыку. Понятно?
      — Понятно, хозяин, подберем.
      — Я не хозяин, ну, ладно, неважно… Вот смотрите для начала.
      Мишка вытащил кинжалы и принялся жонглировать. Музыканты обернулись на Свояту, видимо темп обычно задавал своим бубном он, но худрук был целиком поглощен процессом торговли. Мужик с трубой взял руководство на себя.
      Бу- бу-бу-бу — загудела труба, точно поймав ритм полета кинжалов, тут же вступили рожки затянув что-то протяжное, но это оказалось лишь звуковым фоном. Флейтист некоторое время помолчал, потом, переглянувшись с хозяином «ксилофона» заиграл что-то веселое, снайперски попав в настроение полета клинков, тут же вступили «ксилофонист». Получилось просто здорово!
      — А ну, кончай! Мы еще о цене не договорились! — Своята орал препротивнейшим голосом, музыку как ножом обрезало. — Эй, сопляк! Ты, который с ножами, а ну, отойди!
      — Я тебе не сопляк, а Михайла Фролыч! Понял, пень корявый?
      — Ой, неужто боярин? — Своята являя собой воплощение сарказма. — А может князь? Я-то и не разобрал сослепу!
      — Я — княжий ратник в восьмом колене! Андрей, объясни ему!
      Немой ухватил Свояту за шиворот и, приподняв в воздух, крепенько встряхнул. Мишка подскочил к нему, глянул в наливающееся кровью лицо.
      — Еще раз вякнешь, пес, уши до жопы натяну! Понял?
      — Эк-кх-кх — «худрук» задыхался, пытаясь дотянуться ногами до земли, но Немой, без всякого видимого усилия, продолжал держать его на весу.
      — Понял или не понял?
      — Д-д…
      — Отпусти его, Андрей.
      Своята коснулся ногами пола и судорожно втянул в себя воздух. Мишка дождался пока «худрук» продышится и снова повторил вопрос:
      — Понял или не понял?
      — Понял…
      — Как меня звать?
      — Михайла Фролыч.
      — Иди, торгуйся дальше, а мне не мешай.
      — Кхе!
      Мишка совсем забыл про деда, спокойно сидевшего все это время в уголке, даже, кажется, подремывавшего. "Кхе!" было явно одобрительным. Тут же последовало и подтверждение от дядьки Никифора:
      — А внук-то у тебя, Корней Агеич, себя понимает…
      — Дык, воспитываем, Никеша. Кхе! Воспитываем, как же без этого?
       "Блин, опять из образа вышел! И чего это я? Ну, мужик противный, ну, обозвал сопляком… Ничего особенного, с чего я завелся-то? Сорри, сэр, а музыку Вы когда последний раз слышали? Еще ТАМ? То-то это пиликанье Вас сразу за душу взяло! И тут это уродище кривобокое Вам весь кайф обломало. Вот и причина! А ведь и правда — соскучился. Еще бы что-нибудь знакомое услышать, да откуда здесь… А оттуда! Ну-ка, попробуем!".
      — Слушайте, а если я напою мелодию, сможете сыграть?
      — Напой, хозяин! — Один из рожечников сразу оживился. — Напой, мы новое быстро схватываем! Парень забрал у флейтиста его инструмент и уставился на Мишку.
      — Давай, хозяин.
      — Ля, ля-ля
      Мишка напел, в общем-то, несложную мелодию "Катюши".
      Слух у музыканта, похоже, был абсолютным — уже второй куплет он воспроизвел безошибочно, на третьем вступил мужик с трубой и второй рожечник. «Ксилофонист» сначала выстучал мелодию отдельными ударами, а потом рассыпался дробью, Мишку чуть слеза не прошибла.
      — Здорово, молодцы ребята!
      Музыканты заулыбались, а Мишка вдруг всей кожей ощутил повисшую в амбаре тишину. Все пялились на него, словно увидели впервые в жизни.
       "Блин! Прокол за проколом! Позвольте Вам заметить, сэр Майкл: Вы совсем охренели. Это же, по нынешним временам, черте что и с боку бантик! Покруче, чем рок-н-ролл в пятидесятые годы. Помните, как деды тогда отреагировали? Причем, не только у нас, но и в Штатах. Официальные запреты, судебные процессы, а в Советском Союзе, так вообще, пятнадцать суток наматывали, как за мелкое хулиганство. А ну, как и ЗДЕСЬ то же самое будет? Да еще святые отцы… Все дело завалим!".
      — Михайла, ты где это слышал такое? — озвучил общее недоумение Никифор.
       "М- да, и на библиотеку отца Михаила не сошлешься".
      — Да так, дядя Никифор… Само как-то придумалось. А что, плохо?
      — Эй, парень… э-э Михайла Фролыч! А еще чего-нибудь такое знаешь?
      — Ну, я не знаю… Можно попробовать… А зачем?
      — Так ить! Да никто ж этого не знает! Да мы с этакой музыкой…
      Своята прикусил язык, но было поздно. Никифор тонкости момента не уловил, но Мишка просек ситуацию мгновенно.
      — Дядя Никифор! Новая музыка денег стоит. Вы на чем сторговались? Если он мою музыку перенимать собирается, так еще долю срезай!
      — Ха! А как же! — Никифор хищно ощерился. — Не, Своята, я тебе с самого начала правильную долю назвал — двадцатую. Деньги получишь, да еще и новую музыку узнаешь. И не торгуйся, даже и слышать ничего не хочу!
      Никифор, и слыхом не слыхивал о таком звере, как авторское право, но наживу чуял нутром и своего не упускал. Торг пошел по новому кругу.
      — Хозяин. — Флейтист говорил шепотом, видимо для того, чтобы не услышал Своята. — Напой еще что-нибудь, твоему дядьке торговаться легче будет.
      — А тебе-то какой интерес?
      — Да ну его, сквалыгу, нам все равно ничего не достанется, только кормежка, а музыку не отнимешь, она всегда с нами. Ну, напой Михайла Фролыч!
      — Погоди, подумать надо…
       "Почему «Катюша» так сразу прижилась? Вернее, не так. Почему я с «Катюши» начал? Даже не задумался, само как-то выскочило. Значит, подсознательно был готов. К чему? К тому, что поймут и примут? Я, ведь, уже вжился в ЗДЕШНЮЮ жизнь, должен такие вещи чувствовать. Может и чувствую, но не понимаю, а надо понять, иначе промахнусь. Чем «Катюша» отличается от остальных песен, вообще от всей музыки? Блин, консерватории не кончал, на гитаре только «блатные» аккорды знаю…
       Тогда заходим с другой стороны: музыка — один из видов воздействия на человека, значит, разновидность управления, причем, напрямую — без посредничества словесного или визуального ряда. Чем воздействие «Катюши» отличается… Ага! Есть две русские песни, которые знают во всем мире: «Катюша» и "Подмосковные вечера". Видимо, они универсальны, в том смысле, что «ложатся» на любой менталитет.
       Так что же, "Подмосковные вечера" с ними разучивать? Нет, тут должно быть что-то еще. Когда была написана «Катюша»? Еще до Отечественной Войны — в тридцатые годы. И, сначала, это была вовсе не солдатская строевая песня — ее исполняли с эстрады. Что тогда была за публика? Индустриализация, бурный рост городского населения… Вчерашние крестьяне, мягко говоря, не обремененные знанием мировой музыкальной культуры. То же, что и ЗДЕСЬ. Уже тепло!
       Есть методика! Делаем обобщенный портрет слушателя и ищем аналогии между XX и XII веками! Патриархальное воспитание, крестьянский образ жизни, плюс военная тематика представления… Песни гражданской войны! А ну-ка!".
      — Так, попробуем! Сначала, ты. — Мишка ткнул пальцем в сторону мужика с трубой. — Раз, два, три, четыре! — Вместе с отсчетом Мишка взмахами руки задал «басу» темп.
      Бу- бу-бу загудела труба.
      — Теперь ты — Мишка обернулся к «ксилофонисту». — Делаешь так, как будто копыта стучат на галопе: тра, тра, тра.
      — Теперь — ты! Ля, ля-ля-ля…
       "Белая армия, черный барон
       Снова готовят нам царский трон.
       Но от тайги до британских морей
       Красная Армия всех сильней!".
      — А теперь так: тра-ля, ля-ля, ля-ля…
       "Так пусть же Красная
       Вздымает яростно
       Свой меч мозолистой рукой
       И все должны мы
       Неудержимо
       Идти в последний смертный бой!".
      — А вот ты. — Мишка обратился к одному из парней, играющих на рожках. — Попробуй сделать так: Па-па, па-па, па-пам! — Мишка попытался изобразить звук горна. — И представьте себе, когда играете: скачут по дороге ратники — копыта стучат, оружие звенит, шлемы на солнце блестят. Ну, сначала: раз, два, три…
      Музыкантам мелодия явно нравилась, играли, что называется, с душой, Мишка чуть не запел вслух. В том углу, где яростно торговались Своята с Никифором, опять наступила тишина. Когда затихли последние аккорды, первым опомнился Никифор:
      — Ха! Да за такую музыку ты вообще бесплатно играть должен и благодарить еще!
      — Убивец! С голоду же передохнем! Десятая!
      — Пятнадцатая и музыка!
      — Хозяин! — Подал голос приказчик Семен. — Плотники пришли, помост сколачивать.
      — Ну вот, Своята, сам виноват! Видишь: уже и плотники пришли.
      Причем здесь были плотники Мишка не понял, но у торговли своя логика.
      — Ладно, Никифор Палыч, двенадцатая часть и музыка. По рукам?
      — Грабитель, людоед! Да что с тобой поделаешь? По рукам!
      — Михайла… — Своята зыркнул глазами на Немого. — Михайла Фролыч…
      — Просто Михайла, не чинись. — Изобразил демократичность Мишка.
      — Михайла, пойдем на улицу, тут сейчас стучать начнут, еще чего-нибудь новенькое напоешь?
      — Вы это-то разучите.
      — Разучим, я им покоя не дам пока…
      — Ты бы их покормил сначала, задаток-то получил? Смотри: аж синие все. Приходите-ка после обеда, может, еще чего придумаем.
      На выходе из ладейного амбара Мишка, сквозь шум, производимый плотниками, невольно подслушал, как Никифор рассыпается в комплиментах:
      — Ну и внуки у тебя, Корней Агеич! И скачут и стреляют, и науки постигли, и музыку сочиняют, а еще же и четырнадцати годов нет! Не то, что мои обалдуи! И как ты их всему этому обучил-то?
      — Дык, гм, это… Воспитываем помаленьку. Кхе!
       "Кто бы мог подумать: в селе Ратное не только военный гарнизон имеется, но еще и цирковое училище с университетом и консерваторией. Чудны дела твои, Господи! Блин, прости меня грешного!".

Глава 2

      Четыре дня представления шли с аншлагом. Ходок оказался великолепным режиссером-постановщиком и сумел растянуть действо на два отделения минут по двадцать — двадцать пять каждое. Перед началом и в антракте оркестр играл «Барыню», "Катюшу", "Синий платочек" и "Случайный вальс". Среди зрителей сновали торговцы лакомствами, «подставные» Ходока по ходу представления заключали самые дикие пари, Кузька вошел во вкус: кривлялся, показывал язык, падал в нужные моменты и не падал, когда это было не нужно.
      Своята «въехал» в драматургию представления и музыка в нужные моменты умолкала совсем, или ее сменял тревожный рокот бубна. При каждом удачном попадании кинжала или болта Своята лупил в здоровенный медный таз, а по ходу всего представления оркестр лихо наяривал "белая армия, черный барон", "Три танкиста" и прочие шлягеры сталинских времен.
      Концовку представления Мишка слизал с виденного еще в детстве выступления цирковой труппы кубанских казаков. Сделанный из ладейного паруса занавес распахивался и на арену вылетала галопом Рыжуха, запряженная в тележный передок. На передке был укреплен шест, и держась за него в трех ярусной пирамиде стояла вся труппа. На втором круге на верхушке шеста разворачивалось алое полотнище Спаса Нерукотворного и все это происходило под музыку "Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин".
      Мишка сам балдел от происходящего и орал "Слава православному воинству!" как пьяный. Сказать, что публика была в восторге, значило, не сказать ничего — зрителей обносили не только квасом, но и кой чем покрепче и в конце представления ор стоял такой, что тряслись стены. Комментарии же, доносящиеся из зрительного зала, заставляли Никифора подумывать о запрете посещения представлений женщинами и детьми.
      Духотища образовывающаяся в амбаре под конец действа, казалось, позволяла вешать в воздухе не то что топор, а целую вязанку топоров. С ребят, которые выступали в кольчугах, переделанных для них Лавром из всякого старья, и войлочных поддоспешниках, пот лил ручьями. Но воинское учение — есть воинское учение, дед в этом вопросе был беспощаден. Зрители тоже прели в шубах и тулупах, так что по степени «ароматизации» Никифоров ладейный амбар запросто мог соперничать с настоящим цирком.
 

* * *

 
      Утром пятого дня дед объявил Мишке, что Никифор выполнил обещание и сегодня купцы идут к епископу просить, чтобы скоморохов гнали с торга, а вместо них разрешили представлять воинское учение.
      — Только вот, сомнительно мне что-то, Михайла: не дай Бог придут попы представление смотреть, а там такое же, как вчера учинится. Под конец, я думал амбар развалят!
      — Дядька Никифор обещал, что специально народ поспокойнее пригласит, с детьми, с женами и разносить ничего крепче кваса не будут. И об заклад биться тоже не будут. А я Кузьку накрутил, чтобы не кривлялся. И вот еще что, деда, в конце представления я тебя в круг приглашу: посмотрите, мол, вот сотник Кирилл, который смену христолюбивому воинству готовит — наш учитель и благодетель. Ты приоденься, меч на пояс повесь, ну и прочее… Да что я тебе рассказываю, ты же при княжеском дворе бывал, все лучше меня знаешь.
      — Знаю, конечно. Посмотрим: кто кого сегодня сильнее удивит?
      — Это ты о чем, деда?
      — А вот увидишь. Кхе!
      Дед как в воду смотрел: на очередное представление заявилась "идеологическая комиссия" с епископского подворья во главе с самим секретарем епископа иеромонахом Илларионом — горбоносым греком с военной выправкой и надменным выражением лица. Черноглазый, с черными, как смоль, волосами и остроконечной бородой, он, в соответствии с киношными стандартами, больше годился, как типаж, в слуги дьявола, а не Бога, но выбирать, разумеется не приходилось.
      Прибыл Илларион со свитой из четырех монахов, немного постоял перед входом, скептически оглядывая ладейный амбар и обмахивая сложенными перстами подходящих под благословение купцов с семьями.
      Никифор стелился перед высокими гостями мелким бесом, платы за вход, разумеется, не взял, усадил на лучшие места, собственноручно притащил поднос с кувшином кваса и угощениями. Зрители чинно рассаживались по лавкам, усаживали жен, шикали на детей. Оркестр задушевно выводил:
       "Ночь коротка,
       Спят облака
       И лежит у меня на ладони
       Незнакомая Ваша рука…".
      Мишка выехал на арену, прокричал обычное: "Мы не скоморохи, а ученики славных воинов…", но закончил нетрадиционно:
      — Отче Илларион, благослови начинать!
      Иеромонах благосклонно кивнул, оркестр грянул "А ну-ка, девушки, а ну, красавицы!" и представление покатилось по накатанной колее. Зрители, многие из которых были здесь уже не впервые, в нужных местах ахали, в нужных местах аплодировали, дружно подхватывали: "Слава православному воинству!", но было скучно. Женщины, а в особенности детишки, смотрели представление с удовольствием, но обычной лихости и веселья ни у актеров, ни у зрителей так и не появилось. "Идеологическая комиссия" одним своим присутствием словно бы вынула душу из залихватского, балансирующего на грани приличия и разумности зрелища.
      В антракте за кулисы заглянул дед. Выглядел он, как говорится, на все сто. Поверх кольчуги, украшенной по вороту медными кольцами, надет синий суконный налатник, отороченный волчьим мехом, на голове такая же шапка, меч, подвешенный к наборному поясу из серебряных блях, на ногах красные сапоги.
      Мишка глянул и почувствовал, что у него отваливается от изумления челюсть — сапог было ДВА!
      — Ну что, Михайла, удивляешься?
      — Деда, да как же это?
      — А вот так! Кхе! Нашелся умелец, за деньги все можно сделать, разве только ногу новую не вырастить. Ну как?
      — Хоть под венец! Ну, деда, удивил! Это ты для Иллариона, да?
      — Для князя! Не хочу, чтобы он меня калекой посчитал. Хромой — одно дело, а безногий — совсем другое. А на иеромонахе попробуем — догадается или нет?
      — Деда, а давай ты вместо Андрея кнутом пощелкаешь, когда мы скакать будем, Илларион сразу увидит — кто у нас главный. А в конце опять выедешь верхом, и мы твоего коня под уздцы прямо к нему подведем, вроде как почтительные ученики. Тебе далеко идти не надо будет.
      — А ты думаешь зачем я вырядился? И не бойся, когда ты с завязанными глазами на звук стрелял, поп даже рот раскрыл. Потом у Никифора спросил: не просвечивает ли тряпка? Удивил ты его, это — к добру.
      Мишка, по ходу представления все время посматривал на Иллариона, но тот сидел с каменным выражением лица, никак не выражая своего отношения к происходящему. Отрытого рта иеромонаха Мишка, естественно, не видел из-за завязанных глаз, но во втором отделении эмоции епископского секретаря еще раз прорвались наружу.
      Когда ребята, на полном скаку, начали метать кинжалы в стоящего у щита Роську, несколько женщин, как водится, ахнули. Это было обычно, и Мишка не обратил внимания, но когда он глянул в сторону "идеологической комиссии", то чуть не вывалился из седла от удивления. Илларион подался вперед, даже, кажется, слегка приподнялся с лавки, ощерился и лицо его приняло какое-то хищное выражение. Мишка готов был поклясться: монах ждал, когда прольется кровь! По окончании номера Илларион откинулся назад и, впервые за все представление, несколько раз несильно хлопнул в ладоши.
       "Ни хрена себе! Он что, ждал, что мы Роську зарежем? Даже, вроде, разочаровался. Ну да, он же — византиец! В Константинополе всякого навидался и напробовался, святоша. Острых ощущений ему у нас не хватает, паскуде! Учить жить нас явился, а сам…".
      Представление закончилось, Кузьма с Демьяном подвели дедова коня к самому барьеру, дед лихо соскочил наземь, подошел под благословение, ребята скромно отошли в сторонку.
      Илларион, сохраняя непроницаемое выражение лица, что-то спрашивал, дед с Никифором, почтительно склоняясь, отвечали. Разговор, почему-то, затягивался. Неожиданно Никифор обернулся и замахал рукой подзывая Мишку.
      — Это ты музыку придумал? — Илларион говорил по-славянски почти без акцента, вопрос задавал, не глядя на Мишку, вроде бы безразличным голосом. — Почему — такую?
      — Так других музыкантов нет, отче.
      — Я не о том. Зачем нужна музыка, которой до сих пор не было?
      — Потому, что у нас все — против скоморошества, отче. Они кривляются, мы — воинское учение показываем. Они Кощуны языческие поют, мы — славу православному воинству возглашаем, у них девки-плясуньи, у нас — ни одной бабы нет. Так же и с музыкой: она не должна на скоморошеское пиликанье ни в чем походить.
      — А совсем без музыки что — нельзя?
      — Можно, отче, но мы считаем себя обязанными в каждом элементе скоморохам противостоять.
      Илларион, наконец-то глянул на Мишку, кажется, даже с интересом.
      — Слово «элемент» знаешь? И смысл его? Откуда?
      — Настоятель наш — отец Михаил — обучает. Он всех детей учит, но со мной особо занимается.
      — Чем?
      — Святое Писание растолковывает, о древних философах рассказывает… много всякого. Вот и про скоморохов он посоветовал.
      — Что посоветовал?
      — Что только изгнать скоморохов — мало. Миряне на развлечения падки, что-нибудь другое появится, может, еще более мерзкое. Значит надо не просто изгнать, а заменить, да так, чтобы и щелочки не осталось, через которую они вернуться могли бы. То есть: в каждом элементе.
      — И ты думаешь, что у тебя это получилось?
      — Нет, отче, не во всем. К этой музыке еще слова нужны — скоморохи-то поют. Но к стихосложению способностей не имею и знакомых таких пока нет. Однако и Рим не сразу построился, скоморохи сотни лет существуют, а мы только начинаем. Со временем все у нас будет, с Божьей помощью и пастырским наставлением.
      — Со временем… — Илларион слегка повернул голову к сопровождающим его монахам. — Михаил?
      — Славянин, боярского рода, учился в Киеве, потом в Царьграде, совершил паломничество в Иерусалим. Проявил способности к наукам, отыскал и перевел несколько древних текстов, за что был удостоен…
      — Почему тогда он — в отдаленном селе? Ладно, потом.
       "Это кто ж такой? Зам по кадрам или «особист»? Прямо как досье цитирует".
      — Ты отрок…
      — Михаил, отче.
      — Гм, тоже Михаил? Так вот, Михаил, не думал ли ты о том, чтобы стать, как тезка твой и учитель, слугой Божьим?
      — Думал, отче, но, прости за дерзость, иначе, чем отец Михаил.
      — Как иначе?
       "Похоже, козел константинопольский заинтересовался… Ну, ловись рыбка большая и маленькая!".
      — Я, отче, восьмое колено воинского рода, потому и мыслю как воин… В войске крестоносцев, которое Гроб Господень освободило, многие рыцари пожелали служить Господу, но с оружием расставаться не захотели. Так появились рыцарские ордена, которые никому, кроме Папы Римского, не подчиняются. Страшная сила в руке Католической церкви.
      Вот бы и Православной церкви такой иметь. Можно было бы и княжеские усобицы пресечь, и драчливых соседей образумить, и новые земли под руку истиной веры привести.
      — Все прочь.
      Сказано было негромко, но так, что через несколько секунд Мишка с Илларионом остались с глазу на глаз. Дед с Никифором и сопровождающие Иллариона монахи удалились на почтительное расстояние.
       "Есть контакт! Клюнул грек!".
      — Откуда мысли такие, отрок Михаил?
      — Прости, отче, неприятные вещи придется говорить.
      — Считай, что ты на исповеди. Тебе сколько лет?
      — Тринадцать, отче. Я понимаю: странно от мальчишки такие речи слышать, но я — командир "Младшей стражи" и…
      — Что за "Младшая стража"?
      — Когда наша сотня на рать уходит, кому-то надо село охранять. Кругом язычники и граница с Волынью рядом. Вот "Младшая стража" из мальчишек и набирается. Для того и самострелы, и воинское учение. Этому обычаю уже больше ста…
      — Понятно, так что ты говорил…
      — Я — командир "Младшей стражи", а когда людьми командуешь и от тебя зависит безопасность почти пяти сотен людей, мыслить по-детски нельзя.
      — Да нет же! — Илларион досадливо поморщился и это было первым проявлением эмоций за весь разговор. — Что ты про неприятные вещи говорил?
      — Рюриковичи землю делят, растаскивают Русь по кускам. Наша сотня еще Ярославом Мудрым здесь поселена и никто не знает: на чью сторону мы встанем, если Туров от Киева отложиться надумает. Когда сотник Кирилл от ран еще не оправился, Великий князь Владимир Всеволодович над сотней своего боярина поставил, а тот сотню чуть не под полное истребление подвел, чудом спаслись. Есть у ратников подозрение, что сделано это было намерено. Сейчас сотник Кирилл здоров, ты, отче, сам видел, но в покое нас не оставят. Вот если бы мы, как орден, мирским властям не подчинялись, а только Церкви…
      — Тринадцать лет… В каком возрасте у вас ратниками становятся?
      — В шестнадцать или в семнадцать, отче, как выйдет.
      — Значит, через три или четыре… — Илларион помолчал, потом неожиданно спросил: — Сотником, наверно, стать хочешь?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17