Агата КРИСТИ
      * ОЖЕРЕЛЬЕ ТАНЦОВЩИЦЫ *
      Жена приходского священника вышла из-за угла своего дома, примыкавшего к церкви, сжимая в руках охапку хризантем. Комья жирной садовой земли пристали к подошвам ее грубых башмаков; на носу были пятнышки такого же происхождения, но она этого не подозревала.
      Ей пришлось немного повозиться, открывая заржавленные ворота, наполовину сорванные с петель. Налетевший порыв ветра сдвинул ее потертую фетровую шляпу, придав ей еще более лихой излом, чем раньше.
      - Ах ты, пропасть! - сказала Банч.
      В порыве оптимизма, вызванного рождением малютки, родители поэтично нарекли ее Дианой, но никто с самого раннего возраста не называл ее иначе, как Банч. Придерживая хризантемы, она пересекла церковный двор и подошла к дверям храма.
      Ноябрьский воздух был сырым и теплым. По небу проносились облака, оставляя там и сям голубые просветы. В церкви было темно и холодно: там топили только во время службы.
      - Бррррр! - выразительно произнесла Банч. - Придется поторопиться, если я не хочу здесь окоченеть до смерти.
      С быстротой, приобретенной благодаря постоянной практике, она собрала все необходимое: вазы, кувшин с водой, подставки для цветов. "Хотелось бы мне, чтобы у нас были лилии, - подумала Банч. - Мне так надоели эти чахлые хризантемы".
      Ее ловкие пальцы проворно размещали цветы, и в скором времени убранство церкви было завершено. В нем не было и намека на оригинальность или артистичность, но и в самой Банч Хармон не было ничего оригинального и артистичного. Однако цветы придали церкви очень уютный и приветливый вид. Осторожно неся вазы, Банч поднялась в боковой придел и направилась к алтарю. В этот момент выглянуло солнце.
      Его лучи пробивались сквозь сине-красную гамму витражей, украшавших восточное окно, дар богатого прихожанина викторианских времен. Впечатление было неожиданным и удивительно ярким. "Как драгоценные камни", - подумала Банч. Вдруг она остановилась, глядя прямо перед собой. На ступенях, ведущих к алтарю, лежала какая-то темная, скорчившаяся фигура. Стараясь не помять цветы, Банч положила их на пол, подошла ближе и наклонилась. Это был мужчина, лежавший ничком. Банч опустилась рядом с ним на колени и медленно перевернула его лицом кверху. Ее пальцы нащупали пульс; он был такой слабый и неровный, что не оставлял места для сомнения, так же как и зеленоватая бледность лица: Банч поняла, что человек при смерти.
      Ему можно было дать лет сорок пять; одет он был в темный потрепанный костюм. Опустив его безвольную руку, которую она подняла, чтобы пощупать пульс, Банч посмотрела на вторую руку человека: он держал ее на груди, сжав в кулак. Банч пригляделась и увидела что-то вроде тампона или платка, который пальцы человека крепко прижимали к груди. Вокруг все было покрыто бурыми пятнами: засохшая кровь, догадалась Банч. Она присела на корточки и нахмурилась.
      Глаза человека, до сих пор закрытые, внезапно раскрылись и остановились на лице Банч. Взгляд его не был блуждающим, бессознательным, он казался живым и осмысленным. Губы шевельнулись; наклонившись вперед, Банч услышала только одно слово:
      - Убежище.
      Ей показалось, что слабая улыбка осветила лицо человека, когда он выдохнул это слово. Не было сомнения в том, что именно он произнес, потому что он повторил:
      - Святое.., убежище.
      Затем он тихо, протяжно вздохнул, и глаза его закрылись. Банч опять нащупала его пульс. Он все еще бился, но стал более слабым и прерывистым. Она решительно встала.
      - Не двигайтесь, - сказала она, - и не пытайтесь встать. Я иду за помощью.
      Человек снова открыл глаза; теперь его внимание было приковано к радужным лучам, пробивавшимся сквозь восточное окно. Он пробормотал что-то, но Банч не разобрала. Это напоминало, с удивлением подумала она, имя ее мужа.
      - Джулиан? - переспросила она. - Вы пришли сюда, чтобы встретиться с Джулианом?
      Ответа не последовало, мужчина лежал с закрытыми глазами; дыхание медленно, тяжело вырывалось из его груди.
      Банч повернулась и быстро вышла из церкви. Бросив взгляд на свои часы, она удовлетворенно кивнула; так рано доктор Гриффитс не мог еще уйти. Его дом был в двух шагах от церкви.
      Она не стала ни звонить, ни стучать; прошла через приемную и вошла прямо в кабинет.
      - Вам придется сразу пойти со мной, мистер Гриффитс, - сказала Банч. В церкви умирает человек.
      Несколько минут спустя, бегло осмотрев умирающего, доктор поднялся с колен.
      - Можно перенести его в ваш дом? - спросил он. - Мне было бы удобнее наблюдать его там, хотя, по правде сказать, надежды все равно нет.
      - Конечно, - ответила Банч. - Я пойду вперед, чтобы все подготовить, и пришлю Харпера и Джонса. Они помогут вам отнести его.
      - Спасибо. Я позвоню от вас, чтобы прислали санитарную машину, но боюсь, что пока она придет... Он не закончил.
      - Внутреннее кровоизлияние? - спросила Банч. Доктор кивнул.
      - А как он попал сюда? - поинтересовался он.
      - Скорее всего пробыл здесь всю ночь, - подумав, ответила Банч. Харпер открывает церковь по утрам, когда идет на работу, но обычно он не входит туда.
      Минут пять спустя, когда доктор Гриффитс положил телефонную трубку и вернулся в комнату, где раненый лежал на поспешно приготовленной кушетке, он застал там Банч, которая принесла таз с водой и убирала после осмотра.
      - Все в порядке, - сказал Гриффитс, - я вызвал санитарную машину и сообщил в полицию.
      Он стоял нахмурившись и смотрел на умирающего. Тот лежал с закрытыми глазами, левая рука его конвульсивно сжималась и разжималась.
      - В него стреляли, - сказал Гриффитс, - причем с очень близкого расстояния. - Он скомкал свой платок и заткнул им рану, чтобы остановить кровотечение.
      - Мог он далеко уйти после этого? - спросила Банч.
      - О да, это вполне возможно. Известны случаи, когда смертельно раненные люди поднимались и шли по улице, как будто ничего не случилось, а пять или десять минут спустя внезапно падали. Поэтому нельзя утверждать, что в него стреляли в церкви. О нет, это могло произойти и на некотором расстоянии от нее. Конечно, не исключено, что он сам выстрелил в себя, уронил револьвер, а потом, шатаясь, добрел до церкви. Но я не понимаю, почему он направился туда, а не к вашему дому.
      - На этот вопрос, - сказала Банч, - я могу ответить. Он сам объяснил свой поступок, произнеся: "Святое убежище".
      Доктор удивленно посмотрел на нее:
      - Святое убежище?
      - А вот и Джулиан, - сказала Банч, услышав шаги мужа в холле. Джулиан! Зайди сюда.
      Его преподобие Джулиан Хармон вошел в комнату. Он казался гораздо старше своих лет из-за неуверенной манеры держать себя, свойственной многим ученым-"книжникам".
      - Господи Боже мой! - воскликнул он, с изумлением глядя на хирургические инструменты и фигуру, распростертую на кушетке.
      Банч объяснила, как всегда лаконично:
      - Я нашла его умирающим в церкви. В него стреляли. Ты его знаешь, Джулиан? Мне показалось, что он назвал твое имя.
      Священник подошел к кушетке и внимательно посмотрел на умирающего.
      - Бедняга, - сказал он и покачал головой. - Нет, я не знаю его. Я почти уверен, что никогда не видел его прежде.
      В это мгновение глаза умирающего снова открылись. Он посмотрел на врача, на Джулиана Хармона, потом на его жену и остановил свой взгляд на ней. Гриффитс сделал шаг вперед:
      - Не могли бы вы сказать нам... - настойчиво начал он. Но человек, не отрывая глаз от Банч, произнес слабым голосом:
      - Прошу вас, прошу вас... - После этого дрожь пробежала по его телу и он скончался...
      Сержант Хэйс лизнул карандаш и перевернул страницу своего блокнота.
      - Это все, что вы можете сказать мне, миссис Хармон?
      - Да, все, - ответила Банч. - А вот вещи из карманов его пальто.
      На столе, у локтя сержанта Хэйса, лежали: бумажник, старые часы с полустертыми инициалами "У.С." и обратный билет до Лондона.