Глава 2

Рекогносцировка

Бейрут! Синее море, прихотливые очертания залива, тянущаяся вдоль побережья гряда гор в голубой дымке. Такой вид открывается с террасы отеля. Из окна спальни, смотрящей на материк, виден сад с алыми пуансетиями. Комната просторная, с высоким потолком ослепительной белизны, отдаленно напоминающая тюремную камеру. Современная раковина, оборудованная краном и сливной трубой, имеет вполне цивилизованный вид. Над раковиной – соединенный с кранами большой кубический резервуар со съемной крышкой, а в нем – увы – застоявшаяся, противно пахнущая вода, разумеется, холодная![17]

Вообще водопровод на Востоке имеет свой особый норов. Очень часто из горячего крана идет холодная вода и наоборот. Я с ужасом вспоминаю щегольскую ванную отеля «Вестерн», где из горячего крана – как и положено – хлестал крутой кипяток, зато из холодного не шло ни капли, кроме того, горячий не желал закручиваться обратно, и в довершение шпингалет на двери ванной клинило!

Пока я восторженно созерцаю пуансетии и без всякого восторга сантехнику, раздается стук в дверь. Толстенький коротышка-армянин приветливо улыбается и, раскрыв рот так, что видны все зубы, тычет туда пальцем и бодро произносит: «Manger»[18].

Таким незатейливым способом можно любому, даже самому несообразительному, постояльцу дать понять, что в столовой подан ленч.

Там меня ждет Макс и наш новый коллега – архитектор, Мак, с которым я практически не знакома. Через несколько дней мы отправляемся в трехмесячную экспедицию, нам предстоит разбить лагерь в песках и скалах и заняться поиском места, наиболее благоприятного для раскопок. С нами в качестве проводника отправляется Хамуди, старинный знакомец Макса. Он философ по натуре и успел стать нашим другом. Он уже много лет работает бригадиром на раскопках в Уре[19] и выбрался оттуда к нам на эти три месяца межсезонья.

Мак, поднявшись, вежливо меня приветствует, после чего все усаживаются за трапезу. Еда вкусная, только жирновата. Я пытаюсь поддержать светскую беседу с Маком, но тот ограничивается вежливыми фразами: «О, в самом деле?..», «Неужели?» или «Что вы говорите?» Меня одолевает тягостное предчувствие: видимо, наш новый архитектор из той породы людей, которые способны вогнать меня в состояние полного ступора – от застенчивости. Слава Богу, те годы, когда я стеснялась всех и каждого, давно позади. С годами ко мне пришло известное душевное равновесие и здравый смысл. Всякий раз я напоминаю себе, что со всеми этими глупостями покончено. Но стоит появиться такому вот неразговорчивому типу, как я опять становлюсь застенчивой дурочкой.

Я понимаю, что Мак и сам по молодости страшно стеснителен, и подобная чопорность – это всего лишь самозащита. И тем не менее от его холодного превосходства, чуть приподнятой брови и подчеркнуто-вежливого внимания к моим словам, которые совсем того не стоят, я сразу теряюсь и начинаю нести несусветную чушь. Под конец ленча разговор заходит о музыке, и Мак позволяет себе упрек в мой адрес.

– Боюсь, – вежливо произносит он в ответ на мои критические высказывания о валторне, – вы не совсем справедливы.

Он, разумеется, прав. Меня просто занесло.

После ленча Макс спрашивает меня, какое впечатление произвел на меня Мак. Я уныло бормочу, что он, похоже, не слишком разговорчив.

– Так это замечательно! Представляешь – оказаться посреди пустыни наедине с непрерывно болтающим индивидом. Я и выбрал его потому, что он показался мне молчаливым парнем.

Я признаю, что в этом есть резон. Макс уверяет, что Мак просто очень застенчив, но это пройдет.

– По-моему, он сам тебя боится, – ободряет меня Макс.

Что ж, возможно, хотя… Ладно, в конце концов, я гожусь Маку в матери. Это во-первых. Во-вторых, я известная писательница. Героев моих опусов даже «Таймс» включает в свои кроссворды (это ли не вершина славы!).

Ну, а в-третьих, я супруга самого начальника экспедиции!

Так что если уж кто-то и вправе смотреть на кого-то свысока, то это я, а не какой-то мальчишка!

Позже, когда мы собираемся идти пить чай, я отправляюсь прямиком в комнату Мака, чтобы пригласить и его.

Я намерена вести себя очень естественно и по-дружески.

Комната Мака просто блестит чистотой. Он сидит на коврике и строчит что-то в своем дневнике; при моем появлении он с вежливым недоумением вскидывает голову.

– Не выпьете ли с нами чаю?

Мак поднимается.

– Благодарю вас!

– А потом мы хотим осмотреть город. Люблю бродить по новым, неизвестным местам.

Мак приподнимает брови и холодно произносит свою коронную фразочку:

– В самом деле?

Немного обескураженная, я выхожу, он – следом, и так мы и входим в зал, где Макс уже ждет нас за столом, накрытым к чаю. Мак в блаженном молчании поглощает огромное количество чая с печеньем. Макс тоже пьет чай молча – он уже весь в четырехтысячном году до нашей эры.

Он пробуждается от своих мечтаний внезапно, когда протягивает руку и обнаруживает, что последнее печенье съедено. Тогда он встает и говорит, что надо посмотреть, как там дела с нашим грузовиком.

Мы идем все вместе. Наш грузовик – это шасси от «форда» плюс туземный корпус. Пришлось согласиться на это, так как ничего более подходящего не нашлось. Внешний вид этого гибрида внушает определенный оптимизм, (на уровне «Иншалла»[20]), значит, наверняка где-то есть какой-нибудь подвох. Макс беспокоится, что Хамуди все еще не явился, а ведь он должен был встречать нас в Бейруте. Бродить с нами по городу Мак не желает, он возвращается к себе, чтобы усесться на коврик и продолжать свою писанину. И что он там такое пишет? О чем вообще можно так много писать?!

В пять часов утра дверь в нашу спальню распахивается, и бодрый голос кричит по-арабски:

– Ваши бригадиры прибыли!

Хамуди и два его сына врываются в комнату. Они хватают наши ладони, прижимают их к своим лбам: «Шлон кефек? (Удобно ли вам?) Куллиш зен! (Очень хорошо!) Эль хамду лиллах! Эль хамду лиллах! (Хвала Аллаху!).

Преодолевая дрему, мы заказываем чай, Хамуди с сыновьями удобно устраиваются на полу и обмениваются с Максом новостями. Языковой барьер не позволяет мне принять участие в разговоре. Я уже исчерпала весь мой арабский словарный запас. Мне все еще хочется спать. Хамуди мог бы, конечно, перенести свой визит на более подобающее время. Но что тут поделаешь – для них это норма – вломиться к человеку в спальню в пять утра.

Чай помогает стряхнуть остатки сна. Хамуди время от времени обращается ко мне, а Макс переводит его реплики и мои ответы. Нет, все-таки наши гости очень славные и симпатичные.

Подготовка идет полным ходом: мы закупаем продукты и все необходимое, нанимаем шофера и повара. Успеваем побывать в Service des Antiquites[21] и посидеть за ленчем с ее директором мосье Сейригом. У него прелестная жена. Еда великолепна, а хозяева – приятнейшие люди.

Несмотря на недовольство турецкого таможенника тем, что у меня слишком много обуви, я присмотрела себе еще несколько пар. Покупать туфли в Бейруте – одно удовольствие: если вашего размера нет, вам через два дня доставят сделанные по вашей мерке туфли из отличнейшей кожи, сидящие на ноге как влитые. Обувь вообще моя слабость. Вот только как я потом буду возвращаться через Турцию?

Мы долго бродим по местным лавочкам и покупаем отрезы дивной ткани, которая есть только здесь, – плотный белоснежный шелк с каймой, затканной золотой или темно-синей нитью. Мы покупаем его много – на подарки домашним.

Макс поражен разнообразием сортов местного хлеба.

Любой человек, если у него есть хоть капля французской крови, любит хороший хлеб. Хлеб для француза важнее, чем любая другая еда. Я слышала однажды, как французский офицер-пограничник искренне сочувствовал приятелю, служившему на отдаленной заставе: «Се pauvre garscon! Il n'a meme pas de pain la bas, seulement la galette Kurde!»[22]

Очень много времени отнял поход в банк, общение с местными клерками, прямо скажем, требует особой выдержки. Здесь, на Востоке, заставить служащих произвести какую-либо операцию весьма непросто. Они очень вежливы, предупредительны, но с поразительным упорством не желают ничего делать.

– Oui, oui, – бормочет себе под нос такой работничек. – Ecrivez une lettre![23] – И облегченно вздыхает: еще минуты две можно ничего не предпринимать. Но когда чуть ли не силой удается заставить его действовать, он делает ответный выпад, вспомнив о «les timbres»[24] Каждый документ, каждый чек задерживается под предлогом того, что сюда требуются «les timbres». Когда вроде бы все марки налеплены, опять возникает непредвиденная задержка.

– Et deux francs cinquante centimes pour les timbres, s'il vous plait.[25]

Но вот наконец все банковские операции проделаны, все бесчисленные бланки заполнены, бумаги подписаны и на них наклеено немыслимое количество гербовых марок.

Клерк снова облегченно вздыхает – он наконец-то избавляется от нас. Уходя, я слышу, как он говорит очередному докучливому клиенту:

– Ecrivez une lettre, s'il vous plait.[26]

Нам еще предстоит найти повара и шофера. Вскоре является, весь сияя, Хамуди и говорит, что нам повезло: он нашел ну просто первоклассного водителя. Макс интересуется, где это он откопал такое сокровище, на что Хамуди отвечает: все очень просто, этот человек безработный, он очень-очень нуждается и обойдется нам совсем дешево.

Хамуди рад, что помог нам сэкономить деньги. Но как бы нам узнать, хороший ли это водитель? Хамуди отмахивается от этого вопроса. Он объясняет нам: пекарь – это тот, кто ставит хлеб в печь, верно? Ну а шофер – это тот, кто крутит баранку, резонно? Чего еще нам надо? Макс без особого энтузиазма соглашается взять этого Абдуллу, если не появится лучшей кандидатуры, и велит привести его для беседы. Наш новоиспеченный шофер поразительно похож на верблюда, и Макс со вздохом признает, что на вид парень глуп – и это хорошо. Что же тут хорошего? Макс терпеливо мне объясняет, что у него просто не хватит мозгов, чтобы нас обманывать.

В наш последний день в Бейруте мы отправляемся в экскурсию на Собачью речку – Нахр-эль-Кельб. Там в лесистой лощине, уходящей в глубь материка, есть кафе, где можно выпить кофе, а потом прогуляться по тенистым тропкам.

Но самое впечатляющее в Нахр-эль-Кельб – это надписи на скалах, среди которых проходила дорога, ведущая в Ливан. Здесь во время бесчисленных войн, коими богата история человечества, проходили армии, оставляя на безмолвных каменных глыбах памятки о своих подвигах. Тут можно увидеть египетские иероглифы, начертанные воинами Рамзеса Второго, и хвастливые письмена ассирийцев и вавилонян. Здесь есть изображение Тиглатпаласара Первого. В 701 году до н. э. оставил надпись Синахериб. Проходил тут и Александр. Ассархаддон и Навуходоносор тоже отметили свои победы, а в 1917 году продолжила древнюю традицию армия Алленби, оставив фамилии и инициалы.

Я с восторгом смотрю на строчки, выбитые в скалах. Передо мною оживает сама История…

Я так забылась, засмотревшись, что начинаю изливать свои восторги нашему молчальнику Маку, но он только вежливо поднимает бровь и равнодушно бормочет, что действительно весьма любопытно.

Еще одно потрясение: прибытие и загрузка нашего автомобиля. Грузовик, явно высоковатый, то ныряет, то покачивается, словно на волнах, однако не теряет при этом природного достоинства и даже царственности. Мы тут же окрестили его «Куин Мэри». В помощь «Куин Мэри» мы еще нанимаем такси – «ситроен», который поведет добродушный армянин по имени Аристид. Мы также берем с собой несколько меланхоличного повара Ису, чьи рекомендации до того хороши, что вызывают подозрения.

И вот наступает великий день: мы отправляемся в глубь страны – Макс, Хамуди, я, Мак, Абдулла, Аристид и Иса, чтобы – хорошо ли, плохо ли – прожить три месяца бок о бок.

Наше первое открытие: шофер из Абдуллы просто никакой! Второе открытие: наш повар – это очень скверный повар. Третье: Аристид – хороший водитель, но машина у него отвратительная! Мы выезжаем из Бейрута, минуем Нахр-эль-Кельб и едем вдоль берега, так что море остается слева. То и дело проезжаем мимо жмущихся друг к дружке белых домиков, прелестных песчаных бухточек и тесных расселин между скал. Мне ужасно хочется искупаться, но уже не до этого: началась настоящая экспедиционная жизнь.

Совсем скоро мы повернем прочь от моря и не увидим его долгие месяцы.

Аристид то и дело жмет на клаксон, как принято в Сирии. За нами следует «Куин Мэри». Она переваливается с боку на бок, зарываясь бампером в дорогу, словно корабль на волнах. Мы минуем Библос, теперь беленькие поселки встречаются все реже и реже. Справа тянутся скалистые склоны холмов. Мы сворачиваем направо и все больше удаляемся от моря, направляясь в Хомс.

В Хомсе есть приличный отель – шикарный, по словам Хамуди. Все великолепие этого отеля сводится лишь к его архитектуре. Он весьма просторен, в нем широкие каменные коридоры. Но водопровод – увы! – совсем не великолепен. Огромные спальни тоже нельзя назвать чересчур комфортабельными. Мы с Максом почтительно обозреваем наши комнаты, потом идем посмотреть город. Заглянув к Маку, видим, что он сидит на краю кровати, положив рядом с собой свернутый коврик, и с сердитой миной что-то строчит в дневнике. (Что же он такое пишет? Во всяком случае, идти осматривать Хомс он не рвется.).

Впрочем, возможно, он прав. В городе действительно почти не на что смотреть.

Потом ужин: плохо приготовленные, якобы европейские, блюда – и на боковую.

Вчера еще мы перемещались в границах цивилизации; сегодня она осталась позади. Вот уже два часа мы едем по местности, где нет ни одного зеленого пятна, только коричневатый песок. Грунтовая дорога петляет. Иногда, очень редко, навстречу попадается грузовик, возникший словно бы ниоткуда.

Жара невыносимая. От всего этого пекла и ухабистой дороги, и это при отвратительных амортизаторах нашего «ситроена», от пыли, набивающейся в рот и покрывающей все лицо, у меня начинается жестокая головная боль.

Есть что-то пугающее и одновременно завораживающее в этом огромном пространстве, лишенном растительности.

Оно совсем не похоже на плоскую пустыню между Дамаском и Багдадом. Здесь дорога то ползет вверх, то ныряет вниз. Невольно ощущаешь себя крохотной песчинкой среди песчаных замков, похожих на те, которые мы в детстве строили на морском берегу для наших кукол.

И вот после семи часов пекла и унылого однообразия пустыни – Пальмира!

В этом ее бесконечное очарование – изящные линии ее поднимаются прямо из раскаленного песка. Она прелестна, фантастична, немыслима, во всей театральной не правдоподобности сна. Дворы, и храмы, и полуразрушенные колонны.

До сих пор у меня какое-то странное отношение к Пальмире. Она так и осталась для меня ярким видением, ни сном, ни явью. А из-за головной боли и рези в глазах она и вовсе показалась наваждением.

Ведь не может это чудо – никак не может! – быть явью.

Но вот мы уже в толпе веселых французских туристов, они смеются, болтают и щелкают фотоаппаратами.

Мы тормозим перед красивым зданием – это отель.

Макс торопливо предупреждает меня:

– Только не обращай внимания на запах! К нему надо немного привыкнуть…

Еще бы! Отель обставлен очаровательно, но «аромат» стоячей затхлой воды в ванной и спальнях невыносим.

– Это вполне здоровый запах, – утешает меня Макс.

А любезный пожилой джентльмен – как я поняла, владелец отеля – с жаром заверяет меня:

– Mauvaise odeur, oui! Malsain, non![27]

Делать нечего. В конце концов, можно и потерпеть!

Запиваю чаем аспирин и ложусь в постель. Уверяю Макса, что мне нужно только полежать часок в темной комнате, и все будет отлично. Но в глубине души я немного паникую: а вдруг я вообще никудышный путешественник? Это я-то, такая любительница автомобильных прогулок!

Час спустя я просыпаюсь, прекрасно отдохнув, и теперь готова осматривать городские достопримечательности.

Мак неожиданно соизволил оторваться от своего дневника, и мы с превеликим удовольствием бродим по очаровательным улочкам.

Когда мы забредаем в самый дальний конец города, то снова наталкиваемся на знакомых французов, – но теперь им, похоже, не до смеха. У одной из дам, обутой (как и все они) в туфли на высоких каблуках, отвалился каблук, и она не знает, как добраться обратно в отель.

Сюда они приехали на такси, которое сломалось, как на грех, именно сейчас. Мы осматриваем такси. Похоже, в этой стране все такси одинаковы. Этот экземпляр, по крайней мере, ничуть не отличим от нашего: та же слегка обшарпанная обивка в салоне, тот же неказистый вид.

Водитель – долговязый худой сириец – уныло ковыряется под капотом.

Он мотает головой. Французы объясняют нам ситуацию.

Они прилетели вчера, а завтра уже улетают. Такси они наняли у отеля, и вот такой сюрприз. А что теперь делать бедной мадам? «Impossible de marcher, n'est ce pas, avec un soulier seulement».[28]

Мы выражаем всяческое сочувствие, а Макс галантно вызвался помочь. Сейчас он Пойдет в отель на своих двоих и приедет сюда в нашем такси. За два рейса оно всех доставит в отель. Французы не знают, как выразить нам свою признательность. Макс уезжает.

Я успеваю подружиться с француженками, однако Мак снова напяливает свою обычную броню. Он произносит железное «От» или «Non»[29] на любое к нему обращение, и вскоре его оставляют в покое. Француженки проявляют горячий интерес к нашему путешествию.

– Ah, Madame, vous faites Ie camping?[30]

Меня потряс этот вопрос! Le camping![31] Наше путешествие для них – только развлечение!

– О, как это приятно – le camping! – мечтательно восклицает одна из них.

Да, соглашаюсь я, это очень приятно.

Время идет, мы болтаем и смеемся. И вдруг к нам, пыхтя и подрагивая боками, подкатывает наша «Куин Мэри»!

А за рулем восседает с мрачным видом Макс.

– Господи, почему ты не на такси?!

– Потому что наше такси здесь!!! – рычит Макс. – Вот, полюбуйся!

Обличающим жестом тычет в злополучную машину, в которой по-прежнему копается тощий сириец.

Раздаются изумленные возгласы. Теперь понятно, почему этот рыдван мне показался таким знакомым!

– Но ведь мы, – кричит одна из француженок, – наняли эту машину у отеля!

Макс убеждает их, что это наша машина. Разговор с Аристидом был довольно драматичным. Каждая из сторон отстаивала собственную точку зрения.

– Разве я не нанял такси и тебя на три месяца?! – риторически вопрошает Макс. – А ты за моей спиной самым бессовестным образом сдал его на сегодня другим!

– Но, – начинает объяснять Аристид с видом оскорбленной невинности, – вы же сами сказали мне, что машина вам сегодня не понадобится… Я решил воспользоваться этим и немножко подзаработать. Я договорился с другом, и он повез эту группу осматривать город. Как это могло повредить вам, если вы не собирались сегодня пользоваться машиной?

– Это повредило мне, – резонно возражает Макс, – потому что, во-первых, ты нарушил наш договор, и, во-вторых, машина теперь требует ремонта, а значит, мы не сможет отправиться завтра в путь!

– А это, – заверяет Аристид, – пусть вас не волнует.

Мы с другом провозимся всю ночь, если потребуется, но обязательно починим ее.

Макс ворчит, что так-то оно лучше.

И действительно, наутро наш верный рыдван уже ждет у подъезда. Аристид сидит за рулем и улыбается нам улыбкой невинного младенца.

Сегодня мы прибываем в Дейр-эз-Зор – город на Евфрате. Здесь жара еще более лютая. В городе вонь, и вообще он абсолютно невзрачный. Официальные власти предоставляют в наше распоряжение несколько комнат, так как ничего похожего на европейский отель в городишке нет. Из наших апартаментов великолепный вид на Евфрат, неспешно катящий вдаль коричневые воды. Французский офицер любезно справляется о моем самочувствии, выражая надежду, что поездка в автомобиле по такой жаре меня не слишком утомила.

– Мадам Жако, супруга генерала, была completement[32] в нокауте, когда добралась до места!

В нокауте… Очень меткое выражение. Очень надеюсь, что в конце нашего путешествия я все-таки не окажусь в нокауте!

Мы закупаем овощи, огромное количество яиц и с загруженной до предела «Куин Мэри» в арьергарде отправляемся в путь, на этот раз – к месту будущих раскопок.

Бусейра! Здесь расположен полицейский пост. На это место Макс возлагал большие надежды, – здесь в Евфрат впадает Хабур. На том берегу реки находится древний римский цирк. Но увы! Здесь следы только римских поселений, вызывающих у нас понятное отвращение. «Мин зиман эр Рум», – изрекает Хамуди и брезгливо трясет головой. Я усердно повторяю за ним этот жест.

На наш взгляд, древние римляне – почти что наши современники, вчерашний день. Сфера же наших интересов – второе тысячелетие до нашей эры, таящее полную превратностей судьбу хеттов. Особенно нам хочется обнаружить новые сведения о воинской династии Митанни, об этих пришельцах авантюристах.

О них мало что известно, кроме того, что они блистательно управляли этой частью мира, а столицу их – Вашукканни – еще только предстоит отыскать. Это была каста воинов, взявшая под свое начало всю страну. Они породнились с царским домом Египта. Были, по-видимому, хорошими наездниками, во всяком случае, трактат о коневодстве приписывается некоему Кикули, из этой же династии.

Начиная с данного периода вглубь веков, в так называемую предысторию, от которой не осталось никаких письменных источников – только горшки, фундаменты домов, амулеты, орнаменты на утвари и бусы – безмолвные свидетели тогдашней жизни. Вот что нам требуется.

Итак, Бусейра нас разочаровала, и мы едем в Меядин, дальше на юг, хотя Макс и на него особо не рассчитывает.

Затем мы резко сворачиваем к северу и едем по левому берегу реки Хабур.

Хабур я увидела впервые в Бусейре – до сих пор это было для меня только название, которое не сходило с уст Макса.

Вот и теперь он верен себе:

– Хабур – вот то, что нам нужно! Там сотни теплей. – И бодро добавляет:

– А если мы не найдем, что нам нужно, на Хабуре, то двинемся на Джаг-Джаг!

Впервые услышав от него это экзотическое название, я опросила:

– А что такое Джаг-Джаг? Неужели я никогда не слышала этого названия? Впрочем, многие не слышали, снисходительно добавляет Макс.

Я честно признаю свое невежество и добавляю, что и о существовании реки Хабур узнала только от него.

– А разве ты не знаешь, что Телль-Халаф стоит на реке Хабур? – изумленно спрашивает он.

Произнося «Телль-Халаф», Макс благоговейно понижает голос. Я качаю головой и сознаюсь, что если бы не вышла за него замуж, то не имела бы никакого представления о знаменитом Телль-Халафе! Должна сказать, что объяснять потом знакомым, где именно мы копали, бывает очень трудно.