4. Обед в «Папоротниках»

Около половины восьмого я позвонил у парадного входа в «Папоротники». Дверь с похвальной быстротой открыл дворецкий Паркер. Вечер был чудесный, и я пришел пешком. Пока Паркер помогал мне снять пальто, через холл прошел с пачкой бумаг секретарь Экройда Реймонд, очень приятный молодой человек.

— Добрый вечер, доктор. Вы к нам обедать? Или это профессиональный визит?

Последний вопрос был вызван моим черным чемоданчиком, который я поставил у вешалки.

Я объяснил, что одна из моих пациенток в интересном положении и моя помощь может понадобиться в любую минуту; поэтому я вышел из дома во всеоружии. Мистер Реймонд направился к кабинету Экройда. У двери он оглянулся:

— Проходите в гостиную. Дамы спустятся через минуту. Я передам эти бумаги мистеру Экройду и скажу ему, что вы пришли.

С появлением Реймонда Паркер исчез, и я оказался в холле один. Я поправил галстук перед большим зеркалом и подошел к двери в гостиную. Когда я взялся за ручку, изнутри послышался какой-то звук, который я принял за стук опущенной оконной рамы. Отметил я это машинально, не придав звуку в тот момент значения.

В Англии окна поднимаются и опускаются, как у нас в вагонах.

В дверях я чуть не столкнулся с мисс Рассэл, выходившей из комнаты. Мы оба извинились. Меня несколько удивило, что она запыхалась, словно бежала в гору.

— Боюсь, что я пришел немного рано, — сказал я.

— О нет, доктор Шеппард, только что пробило половину восьмого.

— Она остановилась и прибавила.

— Я… я не знала, что вас ждут сегодня к обеду. Мистер Экройд меня не предупредил.

Мне показалось, что мой приход был ей почему-то неприятен.

— Как ваше колено? — осведомился я.

— Спасибо. Без изменений. Я должна идти. Мистер Экройд сейчас спустится… Я… я зашла сюда проверить цветы в вазах.

— Она поспешно вышла.

Я подошел к окну, удивляясь, зачем ей понадобилось объяснять свое присутствие в этой комнате. Тут я заметил то, что мог бы вспомнить и раньше: окна в гостиной не поднимались, а отворялись на террасу. Следовательно, звук, который я услышал, не был стуком опущенной рамы.

Без определенной цели, а больше, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, я старался отгадать, что это был за звук. Треск углей в камине? Нет, непохоже. Резко задвинутый ящик бюро? Нет, не то.

И тут мой взгляд упал на столик со стеклянной крышкой: если не ошибаюсь, это называется витриной. Я подошел к столику и стал рассматривать, что там лежало. Я увидел несколько серебряных предметов, детский башмачок Карла Первого, китайские статуэтки из нефрита и разнообразные африканские диковинки. Мне захотелось поближе рассмотреть одну из нефритовых фигурок, я поднял крышку. Она выскользнула у меня из пальцев и упала. Я узнал стук, который услышал раньше. Чтобы убедиться в этом, я несколько раз поднял и опустил крышку. Потом опять открыл витрину и стал рассматривать безделушки. Когда Флора Экройд вошла в комнату, я все еще стоял, наклонясь над столиком.

Многие недолюбливают Флору, но все ею восхищаются. Со своими друзьями она очаровательна. У нее светло-золотистые скандинавские волосы, глаза синие-синие, как воды норвежского фиорда, ослепительно белая кожа с нежным румянцем, стройная мальчишеская фигура, прямые плечи и узкие бедра. Усталому медику приятно встречаться с таким воплощением здоровья.

Безыскусственная английская девушка. А мое мнение хотя оно и старомодно, что найти что-нибудь лучше — трудно.

Флора присоединилась ко мне и немедленно выразила еретические сомнения в подлинности башмачка.

— К тому же, по-моему, — продолжала она, — крайне глупо ценить вещи за то, что они кому-то принадлежали. Вот перо, которым Джордж Элиот написала «Мельницу на Флоссе», ведь это просто перо. Если вам так интересна Джордж Элиот, не лучше ли купить дешевое издание «Мельницы на Флоссе» и перечитать эту книгу?

— А вы, мисс Флора, наверное, не читаете подобного старья?

— Ошибаетесь, доктор. Я люблю «Мельницу на Флоссе».Приятно было услышать это: меня просто пугает, что читают современные девушки, да еще делают вид, будто получают удовольствие.

— Вы не поздравляете меня, доктор? — продолжала Флора.

— Или вы не слышали? — Она показала на свою левую руку. На среднем пальце блестело изящное кольцо с жемчужиной.

— Я выхожу замуж за Ральфа. Дядя очень доволен — я остаюсь в семье!

Я взял ее за обе руки.

— Моя дорогая, — сказал я, — надеюсь, вы будете счастливы.

— Мы помолвлены уже месяц, — спокойно продолжала Флора, — но объявлено это было только вчера. Дядя собирается отдать нам Кросс-Стоун, и мы будем там пытаться вести хозяйство. Но на деле, конечно, всю зиму будем охотиться, сезон проводить в Лондоне, а летом — путешествовать на яхте. Я люблю море. И конечно, я буду примерной прихожанкой…

В эту минуту вошла миссис Экройд с многословными извинениями. Стыдно признаться, но я не выношу миссис Экройд. Это сплошные цепочки, зубы и кости. Крайне неприятная дама. У нее маленькие бесцветные глазки, и, как бы ни были слащавы ее слова, глазки сохраняют хитрое, расчетливое выражение.

Я подошел к ней, оставив Флору у окна. Миссис Экройд протянула мне для пожатия комплект костлявых пальцев и колец и начала болтать. Слышал ли я о помолвке Флоры? Так удачно для всех. Милые птенчики влюбились с первого взгляда. Такая пара! Он такой черный, а она такая светлая!

— Ах, дорогой доктор, какая это радость для материнского сердца! — Миссис Экройд вздохнула от всего материнского сердца, буравя меня своими глазками.

— Я подумала… Вы такой давнишний друг нашего дорогого Роджера. Мы знаем, как он доверяет вашему мнению. Мне так трудно… Все эти скучные дела — деньги, приданое… Я убеждена, что Роджер собирается дать Флоре приданое, но вы знаете, каков он в денежных делах — большой оригинал, как, впрочем, все капитаны индустрии. Вот я и подумала — не могли бы вы позондировать его на этот счет. Флора и я считаем вас старым другом, хотя и знакомы с вами всего два года.

Появление нового лица укротило поток красноречия миссис Экройд, чему я был очень рад. Я не люблю вмешиваться в чужие дела, и у меня не было ни малейшего желания говорить с Экройдом о приданом Флоры.

— Вы знакомы с майором Блентом, доктор?

Блента знают многие — хотя бы как охотника за крупной дичью; он настрелял ее по всяким богом забытым местам какое-то неслыханное количество. Его дружба с Экройдом всегда меня удивляла — так они непохожи. Гектор Блент лет на пять моложе Экройда. Подружились они еще в юности, и, хотя пути их разошлись, дружба эта сохранилась. Раз в два года Блент проводит неделю в «Папоротниках».Шаги Блента, который вошел в гостиную, звучали, как всегда, мягко и вместе с тем четко. Он — среднего роста, плотного телосложения. Лицо у него медно-красное и удивительно непроницаемое. Выражение глаз такое, словно он наблюдает нечто, происходящее за тысячи километров отсюда. Говорит он мало, отрывисто и неохотно.

— Здравствуйте, Шеппард, — сказал он и устремил свой взор поверх наших голов в Тимбукту.

— Майор, — сказала Флора, — объясните мне, что означают эти африканские штучки. Вы, наверное, знаете.

Говорят, Гектор Блент — женоненавистник, однако к Флоре он подошел весьма поспешно. Они наклонились над витриной.

Я испугался, что миссис Экройд опять заведет речь о приданом, и поспешил пересказать содержание статьи о сладком горошке во вчерашней «Дейли майл». Миссис Экройд плохо разбирается в огородных культурах, но она из тех женщин, которые никогда не говорят «не знаю», и мы смогли поддерживать разговор до появления Экройда и его секретаря. И тут Паркер доложил, что обед подан.

Проходил обед невесело. Экройд был явно озабочен, почти ничего не ел. Блент, как обычно, молчал, только Реймонд, я и миссис Экройд пытались вести беседу. Как только обед подошел к концу, Экройд взял меня под руку и повел к себе в кабинет.

— Сейчас подадут кофе, — сказал он, — и нас больше не будут тревожить, я предупредил Реймонда, чтобы нам не мешали.

Я внимательно, хотя и украдкой, поглядел на него. Он, несомненно, был сильно взволнован. Нетерпеливо расхаживал по кабинету, а когда Паркер внес кофе, сел в кресло перед камином.

Этот кабинет очень уютен: книжные шкафы по стенам, большие, обтянутые кожей кресла, письменный стол у окна с аккуратными стопками бумаг, круглый столик с журналами и газетами.

— У меня опять боли после еды, — заметил Экройд, беря чашку.

— Дайте-ка мне еще ваших таблеток.

Мне показалось, что он хочет, чтобы наш разговор сочли медицинским, и я ответил ему в тон:

— Я этого боялся и захватил их с собой.

Когда дворецкий вышел, я хотел было снова заговорить, но Экройд поднял руку:

— Погодите, разве вы не видите, в каком я состоянии? Это я видел. И был встревожен, словно что-то предчувствуя. Помолчав, Экройд сказал:

— Проверьте, пожалуйста, закрыто ли окно? Удивляясь, я подошел к окну. Тяжелые бархатные занавеси были спущены, но верхняя рама поднята.

— Готово, — сказал я, выходя из-за занавесок.

— Вы задвинули шпингалеты?

— Конечно. Но что с вами, Экройд?

— Я в ужасном состоянии, — ответил Экройд после минутного молчания.

— Бросьте эти чертовы таблетки! Я о них заговорил только для Паркера. Слуги так дьявольски любопытны. Сядьте здесь. Но прежде посмотрите, дверь закрыта?

Да. Нас никто не может услышать. Успокойтесь же.

Шеппард, никто не знает, что я перенес за последние сутки. Все рушится вокруг меня. Это дело с Ральфом — последняя капля. Но об этом мы пока говорить не будем. О другом… о другом!.. Я не знаю, что делать, а решать надо быстро.

Да что случилось?

Экройд молчал. Казалось, ему трудно начать. Но, когда он заговорил, его слова были для меня полной неожиданностью — меньше всего мог я ждать этого.

— Шеппард, вы лечили Эшли Феррара?

— Да.

— Вы не подозревали… вам не приходило в голову… что… что его отравили?

Я молчал, потом решился: Роджер Экройд — не Каролина.

— Признаюсь вам, — сказал я, — сначала я ничего не подозревал, но потом… пустая болтовня моей сестры навела меня на эту мысль. С тех пор я не могу от нее избавиться. Но основания для таких подозрений у меня нет.

— Его отравили, — сказал Экройд глухо.

— Кто? — резко спросил я.

— Его жена.

— Откуда вы это знаете?

— Она сама призналась мне.

— Когда?

— Вчера! Боже мой, вчера! Как будто десять лет прошло! Вы понимаете, Шеппард, все это должно остаться между нами. Мне нужен ваш совет, я не знаю, что мне делать.

— Вы можете рассказать мне все? — спросил я.

— Как, когда миссис Феррар покаялась вам? Я ничего не могу понять.

— Дело обстояло так. Три месяца тому назад я просил миссис Феррар стать моей женой. Она отказала мне. Потом я снова сделал ей предложение, и она согласилась, но запретила мне объявлять об этом до конца ее траура. Вчера я зашел к ней: срок траура уже истек, и ничто не мешало нам объявить о нашей помолвке. Я и раньше замечал, что последние дни она была какая-то странная. А тут вдруг без малейшего повода в ней словно надломилось что-то, и она… она рассказала мне все. Как она ненавидела это животное — своего мужа, как она полюбила меня и… и то, что она сделала. Яд! Мой бог, преднамеренное убийство!

Ужас и отвращение были написаны на его лице. Вероятно, то же прочла и миссис Феррар. Экройд не из тех влюбленных, которые готовы простить все во имя любви. Он в основе своей добропорядочный обыватель, и это признание должно было безнадежно оттолкнуть его.

— Да, — продолжал он тихим, монотонным голосом, — она призналась во всем. И оказывается, кто-то знал об этом шантажировал ее, вымогал крупные суммы. Это чуть не свело ее с ума.

— Кто же это?

Вдруг перед моими глазами возникли склоненные друг к другу головы миссис Феррар и Ральфа Пейтена. Мне на секунду стало нехорошо. Если предположить!.. Но, нет, невозможно. Я вспомнил открытое лицо Ральфа, его дружеское рукопожатие сегодня утром. Нелепость!

— Она не назвала его имени, — медленно проговорил Экройд.

— Она даже не сказала, что это мужчина. Но, конечно…

— Конечно, — согласился я.

— Но вы никого не заподозрили?

Экройд не отвечал, — он со стоном уронил голову на руки.

— Не может быть, — наконец сказал он.

— Безумие — предполагать подобное. Даже вам я не признаюсь, какое дикое подозрение мелькнуло у меня. Но одно я вам все-таки скажу: ее слова заставили меня предположить, что это кто-то из моих домашних… Нет, невозможно! Очевидно, я не так ее понял.

— Что же вы сказали ей?

— Что я мог сказать? Она, разумеется, увидела, какой это для меня удар. И ведь ее признание сделало меня сообщником преступления! Она поняла все это быстрее, чем я сам. Она попросила у меня сутки срока и заставила дать слово, что пока я ничего предпринимать не буду. И наотрез отказалась назвать мне имя шантажиста. Она, вероятно, боялась, что я отправлюсь прямо к нему и превращу его в котлету, а тогда все выйдет наружу. Она сказала, что до истечения суток я узнаю, какое решение она приняла. Боже мой! Клянусь вам, Шеппард, мне и в голову не приходило, что она задумала. Самоубийство! И по моей вине!

— Нет, нет. Вы преувеличиваете. Не вы виновны в ее смерти.

— Вопрос, в том, что мне делать? Бедняжка умерла. Нужно ли ворошить прошлое?

— Я склонен согласиться с вами.

— Но есть и другое. Как мне добраться до негодяя, который довел ее до гибели? Он знал о ее преступлении и жирел на нем, как гнусный стервятник. Она заплатила страшной ценой, а он останется безнаказанным?

Понимаю, — медленно сказал я.

— Вы хотите найти его и покарать. Но тогда придется примириться с гласностью.

— Да. Я думал и об этом. И никак не могу решиться.

— Я согласен с вами, что негодяй должен быть наказан, но следует взвесить и все последствия.

Экройд вскочил и забегал по комнате. Потом снова сел.

— Послушайте, Шеппард. Остановимся пока на этом. Если она не выскажет своего желания, пусть все останется как есть.

— То есть как это? — спросил я с изумлением.

— У меня глубокое убеждение, что она должна была оставить мне прощальное слово. Это бездоказательно, но я верю.

— Она вам ничего не написала? — спросил я.

— Я убежден, что написала, Шеппард! И более того, я чувствую, что, добровольно выбрав смерть, она желала, чтобы все открылось: она жаждала хоть из гроба отомстить этому человеку. Я верю, что, если бы мы увиделись еще раз, она бы назвала мне его имя и попросила сквитаться с ним. Вы согласны со мной?

— Да, в некотором отношении. Если, как вы выразились, она выскажет свое желание…

Я замолчал: дверь бесшумно отворилась, Паркер внес на подносе письма.

— Вечерняя почта, сэр, — сказал он, подавая поднос Экройду.

Он собрал кофейные чашки и так же бесшумно вышел. Я поглядел на Экройда. Он сидел неподвижно, уставившись на длинный голубой конверт. Остальные письма рассыпались по полу.

— Ее почерк, — шепнул он.

— Она опустила это письмо вчера вечером, перед тем как… как…

— Он разорвал конверт, затем резко обернулся ко мне:

— Вы уверены, что заперли окно?

— Конечно, — удивленно ответил я.

— А что?

— Весь вечер у меня ощущение, что за мной кто-то следит… Что это?

Мы оба быстро обернулись. Нам показалось, что дверь скрипнула. Я подошел и распахнул ее. За дверью никого не было.

— Нервы… — пробормотал Экройд.

— Он развернул письмо и начал негромко читать вслух:

— «Мой дорогой, мой любимый Роджер! Жизнь за жизнь. Я понимаю. Я прочла это сегодня на твоем лице. И вот — я выбираю единственный открытый для меня путь. Тебе же я завещаю покарать человека, который превратил мою жизнь в ад. Я отказалась назвать тебе это имя, я сделаю это сейчас. У меня нет ни детей, ни близких, так что не бойся гласности. Если можешь, Роджер, мой дорогой, мой любимый, прости меня за то, что я собиралась обмануть тебя — ведь когда настало время, я не смогла…"Экройд собирался перевернуть листок и остановился.

— Шеппард, простите меня, но я должен прочитать это письмо один, — глухо сказал он.

— Оно написано мне, и только мне.

— Он снова вложил письмо в конверт.

— Потом, когда я буду один…

— Нет! — импульсивно вскричал я.

— Прочтите его теперь.

Экройд удивленно посмотрел на меня.

— Простите, — поправился я, покраснев.

— Я не хотел сказать — вслух. Просто прочтите его, пока я еще здесь, я подожду.

Но Экройд покачал головой:

— Нет, потом.

Однако, сам не понимая почему, я продолжал настаивать:

— Прочтите хотя бы его имя.

Экройд по натуре упрям. Чем больше его уговариваешь, тем сильнее он упирается. Все мои уговоры не привели ни к чему.

Было без двадцати минут девять, когда Паркер принес письма. И когда я ушел от Экройда без десяти девять, письмо все еще оставалось непрочитанным. У двери меня охватило сомнение, и я оглянулся — все ли я сделал, что смог? Нет, кажется, все. Покачав головой, я вышел, притворив за собой дверь.

Я вздрогнул от неожиданности, заметив Паркера. Он смутился, и мне пришло в голову, что он подслушивал у дверей. Жирное, елейное лицо и явно подленькие глазки.

— Мистер Экройд просил меня передать вам, чтобы его ни в коем случае не беспокоили, — холодно сказал я.

— Слушаю, сэр… Мне… мне показалось, что звонили. Это была настолько явная ложь, что я не стал ничего отвечать. Паркер проводил меня до передней и подал мне пальто. Я вышел в ночь. Луна зашла, было темно и тихо. Когда я миновал сторожку, часы на деревенской церкви пробили девять. Я свернул налево к деревне и чуть не столкнулся с человеком, шагавшим мне навстречу.

— В «Папоротники» сюда, мистер? — спросил незнакомец.

Я взглянул на него. Воротник поднят, шляпа нахлобучена на глаза. Лица почти не было видно, но все же оно показалось мне молодым. Голос хриплый, простонародный.

— Вот ворота парка, — сказал я.

— Спасибо, мистер, — ответил он и, после паузы, добавил, что было совершенно излишне:

— Я тут впервой.

Он прошел в ворота, а я поглядел ему вслед. Странно: голос показался мне знакомым, но я не мог припомнить, где я его слышал. Через десять минут я уже был дома. Каролина сгорала от любопытства — почему я вернулся так рано, — и мне пришлось несколько уклониться от истины, описывая вечер. У меня осталось неприятное ощущение, что она, несмотря на мои уклончивые ответы, о чем-то догадывается.

В десять часов я зевнул и предложил ложиться спать. Каролина согласилась. Была пятница, а по пятницам я завожу часы, что я и проделал, пока Каролина проверяла, заперты ли двери.

В четверть одиннадцатого, когда я поднимался в спальню, в приемной зазвонил телефон. Я сбежал вниз и взял трубку.

— Что? — сказал я.

— Что! Конечно, сейчас иду! — Я кинулся наверх, схватил свой чемоданчик, уложил в него еще бинтов. Звонил Паркер, — закричал я Каролине, — из «Папоротников»! Там только что обнаружили, что Роджер Экройд убит.

5. Убийство

Я мгновенно вывел автомобиль из гаража и помчался в «Папоротники». Выскочил из машины и позвонил. Никто не отворял, и я позвонил снова. Звякнула цепочка, на пороге, как всегда невозмутимый, стоял Паркер. Я оттолкнул его и вошел в холл.

— Где он? — резко спросил я.

— Прошу прощения, сэр?

— Ваш хозяин. Мистер Экройд. Что вы так стоите? Вы сообщили полиции?

— Полиции, сэр? Вы сказали — полиции? — Паркер поглядел на меня как на сумасшедшего.

— Что с вами, Паркер? Если, как вы сообщили, ваш хозяин убит…

Паркер вытаращил глаза:

— Убит? Хозяин? Что вы такое говорите, сэр?

Тут уж я, в свою очередь, уставился на него.

— Вы же позвонили мне пять минут назад и сказали, что мистера Экройда нашли убитым!

— Я, сэр? Что вы! Разве такое может прийти в голову!

— Вы хотите сказать, что все это — глупая шутка?

С мистером Экройдом ничего не случилось?

— Простите, сэр. Но тот, кто звонил вам, называл мое имя?

— Вот слово в слово, что мне было сказано: «Это доктор Шеппард? Говорит Паркер, дворецкий из „Папоротников“. Будьте добры, сэр, приезжайте поскорее. Мистера Экройда убили».Мы с Паркером тупо смотрели друг на друга.

— Дурная шутка, сэр, — сказал он наконец возмущенно.

— Повернется же язык сказать такое!

— Где мистер Экройд? — спросил я вдруг.

— Все еще в кабинете, сэр. Дамы уже легли, а майор Блент и мистер Реймонд в бильярдной.

— Я все-таки загляну к нему. Я знаю, что он не хотел, чтобы его беспокоили, но эта странная выходка меня волнует. Мне бы хотелось убедиться, что с ним ничего не случилось.

— Понимаю, сэр. Меня это тоже беспокоит. Вы разрешите дойти с вами до дверей кабинета, сэр?

— Конечно, — сказал я.

— Идемте.

Мы прошли направо, вошли в небольшой коридорчик, где была лестница в спальню Экройда, и я постучал в дверь кабинета. Никакого ответа. Я повернул ручку, но дверь была заперта.

— Позвольте мне, сэр, — сказал Паркер и очень ловко, для человека его возраста и сложения, опустился на одно колено и припал глазом к скважине.

— Ключ в замке, сэр, — сказал он, выпрямляясь.

— Мистер Экройд запер дверь и, возможно, заснул.

— Возможно, — сказал я.

— Но, Паркер, я попробую разбудить вашего хозяина. А то у меня сердце будет не на месте.

Говоря это, я дернул за ручку, потом крикнул:

— Экройд! Экройд, откройте на минутку!

Ответа не последовало. Я оглянулся на Паркера.

— Мне не хотелось бы поднимать тревогу в доме, — сказал я.

Дворецкий притворил дверь в холл.

— Я думаю, этого достаточно, сэр. Бильярдная, кухня и спальня дам в другом конце здания.

Я со всей мочи заколотил кулаками в дверь. Затем нагнулся к замочной скважине и крикнул:

— Экройд! Экройд! Это я, Шеппард! Впустите меня! По-прежнему тишина. В запертой комнате никаких признаков жизни. Мы с Паркером переглянулись.

— Паркер, — сказал я, — сейчас я взломаю дверь. То есть мы взломаем ее под мою ответственность.

— Если вы считаете нужным, сэр… — сказал Паркер с сомнением в голосе.

— Считаю. Я очень тревожусь за мистера Экройда. Я оглянулся, выбрал стул потяжелее, и мы с Паркером начали взламывать дверь. Еще одно усилие — дверь поддалась, и мы шагнули за порог.

Экройд сидел в кресле перед камином в той же позе, в какой я его оставил. Голова его свесилась набок, а над воротничком поблескивала витая металлическая рукоятка.

Мы подошли ближе. Я услышал, как ахнул дворецкий.

— Сзади ткнули, — пробормотал он, — страшное дело!..Он вытер потный лоб носовым платком и осторожно протянул руку к рукоятке кинжала.

— Не трогайте! — резко сказал я.

— Немедленно вызовите полицию. Потом сообщите мистеру Реймонду и майору Бленту.

— Слушаю, сэр.

— Паркер убежал, продолжая утирать пот.

Я сделал все то немногое, что еще оставалось сделать. Я постарался не изменять положения тела и совсем не касался кинжала. Трогать его было незачем. Было ясно, что Экройд мертв.

За дверью раздался голос Реймонда, полный ужаса и недоверия:

— Что? Невозможно! Где доктор?

Он ворвался в кабинет, остановился как вкопанный и побелел. Отстранив его, в комнату вошел Гектор Блент.

— Бог мой, — раздался из-за спины голос Реймонда, — значит, это правда!

Блент шел не останавливаясь, пока не приблизился к креслу. Он наклонился к телу, и я оттащил его в сторону, думая, что он, как и Паркер, хочет вынуть кинжал из раны.

— Ничего нельзя трогать, — объяснил я.

— До полиции все должно оставаться так, как есть.

Блент понимающе кивнул. Лицо его было как всегда непроницаемо, но мне показалось, что под этой маской спокойствия я заметил признаки волнения; Джеффри Реймонд подошел к нам и через плечо Блента поглядел на тело.

— Ужасно, — сказал он тихо. Он, казалось, овладел собой, но я заметил, что руки у него дрожали, когда он протирал стекла пенсне.

— Ограбление, я полагаю, — сказал он.

— Но как убийца проник сюда? Через окно? Что-нибудь пропало? — Он подошел к письменному столу.

— Вы думаете, это грабеж? — спросил я.

— Что же еще? О самоубийстве ведь не может быть и речи.

— Никто не мог бы заколоть себя таким образом, — сказал я с уверенностью.

— Это убийство, сомнения нет. Но мотив?

— У Роджера не было врагов, — сказал Блент спокойно.

— Значит — грабитель. Но что он искал? Вое как будто на месте.

— Он окинул взглядом комнату.

— На письменном столе все в порядке, — сказал Реймонд, перебирая бумаги.

— И в ящиках тоже. Очень загадочно.

— На полу какие-то письма, — заметил Блент.

Я посмотрел. Три письма валялись там, где их уронил Экройд, но синий конверт миссис Феррар исчез. Я открыл было рот, но тут раздался звонок, из холла донеслись голоса, и через минуту Паркер ввел нашего инспектора мистера Дейвиса и полицейского.

— Добрый вечер, джентльмены, — сказал инспектор.

— Какое несчастье! Такой добрый человек, как мистер Экройд! Дворецкий сказал, что он убит. Это не могло быть несчастной случайностью или самоубийством, доктор?

— Нет, исключено, — сказал я.

— Плохо.

— Он склонился над телом.

— Никто не касался его?

— Я только удостоверился, что никаких признаков жизни нет. Это было нетрудно. Положения тела я не менял.

— Так. И судя по всему, убийца скрылся — то есть пока. Теперь расскажите мне все. Кто нашел тело? Я рассказал все в подробностях, стараясь ничего не упустить.

— Вам звонили, говорите вы? Дворецкий?

— Я не звонил, — твердо произнес Паркер. Я весь вечер не подходил к телефону. Это подтвердят и другие.

— Странно. А голос был похож на голос Паркера, доктор?

— Ну как бы вам сказать! Я не обратил внимания. Видите ли, у меня не возникло сомнений.

— Естественно. Ну, так. Вы приехали сюда, взломали дверь и нашли бедного мистера Экройда. Давно ли он умер, доктор?

— Не менее получаса тому назад. Может быть, больше.

— Дверь была заперта изнутри, вы говорите. А окно?

— Я сам закрыл и запер его по просьбе мистера Экройда.

Инспектор подошел к окну и откинул занавеску.

— Теперь, во всяком случае, оно открыто! — воскликнул он.

Действительно, нижняя рама была поднята. Инспектор посветил на подоконник фонариком.

— Он таки влез в окно, — сказал инспектор.

— Смотрите.

На подоконнике явственно виднелись следы. Следы ребристых резиновых подметок. Один след был обращен носком внутрь комнаты, другой, частично перекрывавший первый, — наружу.

— Ясно, как день, — сказал инспектор.

— Что-нибудь ценное пропало?

— Нет, насколько нам удалось установить, — покачал головой Реймонд.

— В этой комнате мистер Экройд ничего ценного не хранил.

— Хм, — сказал инспектор, — кто-то нашел окно открытым. Влез. Увидел мистера Экройда в кресле, а он, быть может, спал. Нанес удар сзади, потерял голову и улизнул. Но оставил следы. Найти его будет нетрудно. Никто не замечал какого-нибудь бродягу в окрестностях за последнее время?

— Ах, — сказал я вдруг, — сегодня вечером, выходя из ворот, я встретил незнакомого человека. Он спросил меня, как пройти в «Папоротники».

— Когда это было, доктор?

— Ровно в девять. Я слышал бой часов, выходя из ворот.

— Не могли бы вы описать его?

Я сообщил все, что знал.

— Кто-нибудь, сходный с этим описанием, звонил у парадного? — спросил инспектор дворецкого.

— Нет, сэр. За весь вечер никто не подходил к дому.

— А с черного хода?

— Не думаю, сэр, но я спрошу.

— Спрашивать буду я, благодарю вас, — остановил его инспектор.

— Сперва мне бы хотелось точнее установить время. Кто и когда последний раз видел мистера Экройда живым?

— Я, по всей вероятности, — сказал я.

— Ушел я отсюда без… дайте подумать… примерно без десяти девять. Он просил меня сказать, чтобы его не беспокоили, и я предупредил Паркера.

— Да, сэр, — почтительно подтвердил дворецкий.

— Мистер Экройд был, несомненно, жив в половине десятого, — сказал Реймонд.

— Я слышал, как он разговаривал здесь.

— С кем?

— Этого я не знаю. Тогда я думал, что там у него доктор Шеппард. Я хотел было поговорить с мистером Экройдом о бумагах, заняться которыми он мне поручил, но, услышав голоса, вспомнил, что он просил не мешать его разговору с доктором, и ушел. А теперь оказывается, что к этому времени доктора там уже не было?

— Четверть десятого я был уже дома, — подтвердил я.

— И оставался дома до этого телефонного звонка.

— Кто же был с ним в половине десятого? — спросил инспектор.

— Не вы, мистер… э… мистер?.. — Майор Блент, — подсказал я.

— Майор Гектор Блент? — переспросил инспектор, и в голосе его прозвучала нотка уважения.

Блент коротко кивнул.