Кампания увенчалась успехом. Стали приезжать туристы, привлеченные недорогими гостиницами с завтраком, включенным в стоимость проживания, конкурсами песчаных фигур и замков, возможностью запускать бумажных змеев и заниматься спортивной рыбной ловлей. Теперь те, кто путешествовал по трассе Сиэтл-Портленд, не объезжали стороной Вест-Энд, он даже стал для них местом назначения.
Однако наведенный лоск был только внешним, и у Вест-Энда, как и у других городов, имелись свои заброшенные уголки, районы, куда не заглядывали приезжие и не захаживали благополучные местные жители. Эта часть города, та, где люди жили в домах без украшений и без систем безопасности, была малой родиной Лорен.
Она свернула с Мейн-стрит и пошла дальше.
С каждым шагом вид окрестностей менялся – мир вокруг становился мрачнее и запущеннее. На зданиях отсутствовали характерные для Викторианской эпохи украшения, не было рекламных щитов, зазывавших в уютные гостиницы, приглашавших покататься на гидроплане. Здесь жили люди из прошлого, те, кто когда-то трудился на лесопилках или на рыболовецких судах. Люди, которые не смогли оседлать волну перемен и оказались выброшенными в болото. Здесь единственным ярким пятном были неоновые вывески питейных заведений.
Лорен шла быстрым шагом и смотрела только вперед. Она отмечала про себя малейшие изменения вокруг, едва заметные движения в темноте, ее слух улавливал даже слабые звуки, однако она не испытывала страха. Эта улица более шести лет была для нее родной. Хотя большинству соседей не повезло в жизни, они знали, как позаботиться друг о друге, и маленькая Лорен Рибидо была здесь своей.
Она жила в квартире, расположенной в узком шестиэтажном здании, которое стояло в центре пустыря, заросшего кустами ежевики и снежника. Внешняя штукатурка дома посерела от времени и облупилась. В некоторых окнах горел свет, и только по этому признаку можно было понять, что дом обитаем.
Лорен поднялась по скрипучим ступеням на крыльцо, толкнула входную дверь (за прошлый год замок ломался пять раз, а управляющая, миссис Мок, отказывалась снова чинить его) и направилась к лестнице, по которой ей надо было подняться на четвертый этаж.
Проходя мимо квартиры управляющей, Лорен затаила дыхание. Она уже успела поставить ногу на первую ступеньку, когда дверь квартиры распахнулась и прозвучал голос:
Лорен оглянулась и попыталась изобразить улыбку.
– Здравствуйте, миссис Мок.
Миссис Мок – «Зови меня Долорес, детка» – вышла в темный коридор. На фоне освещенного дверного проема она выглядела бледной, почти безжизненной, однако белозубая улыбка опровергала это впечатление. Как всегда, она была одета в ситцевый халат с цветочным рисунком, ее седеющие волосы закрывала темносиняя косынка. Вид у миссис Мок был помятый, как будто ее только что достали из старого чемодана. Под тяжестью жизненных невзгод ее плечи поникли, впрочем, такая сутулость была присуща многим обитателям этой части города.
– Я сегодня ходила в салон.
– Твоя мама не вышла на работу.
– Она болеет.
Миссис Мок сочувственно хмыкнула.
Лорен не нашлась что ответить.
– Может, на этот раз чувство будет настоящим. Как бы то ни было, вы задержали квартплату. Мне нужно, чтобы вы заплатили до пятницы.
– Ладно. – Лорен так и не удалось удержать на лице улыбку.
– Ты, наверное, мерзнешь в этой куртке, – хмурясь, сказала она. – Передай своей маме…
– Передам. До свидания. – Лорен побежала вверх.
Дверь их квартиры на четвертом этаже была приоткрыта. В щель лился свет и желтым масляным пятном разливался по линолеуму.
Открытая дверь не обеспокоила Лорен. Мама часто забывала закрыть ее, а когда вспоминала, то все равно не запирала. Уж больно часто она теряет ключи – так она это объясняла.
Лорен прошла в квартиру.
Внутри царил беспорядок. На кухонном прилавке валялась открытая коробка из-под пиццы, рядом стояла батарея пивных бутылок. Везде были разбросаны пакетики из-под чипсов. Пахло застоялым сигаретным дымом и пoтом.
Ее мать лежала на диване, раскинув руки и ноги. Из-под одеяла, прикрывавшего ее лицо, раздавался раскатистый храп.
Вздохнув, Лорен прошла на кухню и принялась за уборку, затем присела на корточки у дивана.
– Вставай, мам, я помогу тебе перебраться на кровать.
– Че? А? – Мать села и устремила на нее затуманенный взгляд.
Ее короткие, в этом месяце платиновые, волосы торчали во все стороны. Лицо покрывала болезненная бледность. Она дрожащей рукой взяла со стола пивную бутылку, сделала большой глоток и попыталась поставить ее обратно, но движения у нее были неуверенными, в глазах мутилось, – она промахнулась, и бутылка упала на пол. Ее содержимое разлилось желтой лужей.
С помятым от сна лицом она напоминала сломанную куклу. На фарфорово-белом лице темными подтеками под глазами выделялась размазавшаяся тушь. Во внешности матери сохранились остатки былой красоты, но они были такими же слабыми, как проблески золотого рисунка на грязной тарелке.
– Он бросил меня.
– Кэл. А он клялся, что любит меня.
– Ага. Они все клянутся.
Лорен подняла с пола бутылку, припоминая, есть ли у них бумажные полотенца, чтобы подтереть лужу. Наверняка нет. За последнее время мамин заработок заметно уменьшился. Предполагалось, что все дело в экономическом спаде. Мать уверяла, что к ней ходит все меньше клиенток.
Лорен считала, что это только одна сторона медали. Другая же заключалась в том, что салон-парикмахерская «Ненаглядная краса» располагался в двух шагах от таверны «Прибой».
Мать взяла сигарету и закурила.
– Ты опять так смотришь на меня! Ты взглядом будто говоришь: «У меня мать неудачница, черт бы ее побрал».
Лорен присела на журнальный столик. Хотя она и старалась держаться, но горькая обида разъедала ей душу. Может, она слишком многого требовала от матери? Давно ей пора понять, что мать не переделать. Отчаяние с каждым днем все сильнее охватывало ее. Временами ей казалось, что оно маячит темной тенью за ее спиной.
– Сегодня приезжали представители университетов.
Мать затянулась сигаретой и нахмурилась, выпуская дым.
– Так они должны быть во вторник.
– Сегодня и есть вторник.
– О, черт! – Мать откинулась на спинку зеленого, как авокадо, дивана. – Прости, детка. У меня все дни перепутались. – Она снова выдохнула дым. – Сядь поближе.
Лорен поспешила пересесть, пока мать не передумала.
Она привалилась к матери.
– Я познакомилась с одним потрясающим дядькой из Университета Южной Калифорнии. Он считает, что я должна попытаться получить рекомендацию от выпускников университета. – Она вздохнула. – Надеюсь, известное тебе лицо поможет.
– Только если «известное тебе лицо» еще и оплатит расходы.
Лорен услышала жесткие нотки в голосе матери и поморщилась.
– Я поступлю на бюджетное место, мам. Вот увидишь.
Затягиваясь сигаретой, мать изучающе посмотрела на дочь.
Лорен собралась с духом. Она знала, что сейчас последует. «Не сегодня. Ну, пожалуйста».
– Я, видишь ли, тоже думала, что поступлю на бюджет и получу стипендию.
– Прошу тебя, не надо. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Я получила отличную оценку за дипломную работу по истории. – Лорен хотела подняться, но мать удержала ее, схватив за руку.
– У меня тоже были высшие оценки, – сказала она. В ее карих глазах вспыхнул мрачный огонь. – Я даже была в команде по бегу и по баскетболу. У меня тоже были неплохие результаты по тестам. А еще я была красива. Все говорили, что я просто красотка.
Лорен снова вздохнула. Она слегка подвинулась, и теперь их разделяло крохотное расстояние.
– Знаю.
– В те времена я ходила на танцевальные вечера вместе с Тэдом Марлоу.
– Знаю. Большая ошибка.
– Несколько поцелуев, несколько порций текилы – и вот мое платье уже спущено до талии. Тогда я не понимала, что он не просто оттрахал меня, а поломал всю мою жизнь. Четыре месяца спустя, уже в последнем классе, я покупала одежду в магазине для будущих мам, так что ни о какой стипендии и речи быть не могло. Мне не светили ни университет, ни приличная работа. Если бы один из твоих отчимов не оплатил мне курсы парикмахеров, я, наверное, нищенствовала бы и питалась чем придется. Так что, девушка, не…
– Не раздвигайте колени. Мам, я знаю, что разрушила твою жизнь.
– «Разрушила» – это слишком сильно сказано, – устало произнесла мать. – Я никогда не говорила, что ты ее разрушила.
– Интересно, у него есть другие дети? – спросила Лорен. Она задавала этот вопрос каждый раз, когда упоминался ее отец. Она ничего не могла с собой поделать, хотя отлично знала ответ.
– Откуда мне знать? Он сбежал от меня как от чумы.
– Мне просто очень хотелось бы иметь родственников, вот и все.
Мать выпустила колечко дыма.
– Поверь мне, значение семьи слишком переоценено. Ха, родственники хороши, пока все прекрасно, а если с тобой случается беда, они только доставляют тебе огорчения своим равнодушием. Лорен, никогда ни на кого не рассчитывай.
Лорен уже много раз слышала все эти сентенции.
– Не надо. Иначе сделаешь себе только больнее.
Лорен посмотрела на мать.
– Да, – мрачно произнесла она, – знаю.
4
Несколько следующих дней Энджи занималась тем, что умела делать лучше всего: с головой погрузилась в работу. Она проснулась на рассвете и весь день изучала документы. Она позвонила друзьям и бывшим клиентам – всем, кто имел хоть какое-то отношение к ресторанному бизнесу или к сфере общественного питания, – выслушала и тщательно записала их рекомендации. Она внимательно просмотрела бухгалтерские книги, пока не разобралась в том, откуда поступает каждый доллар и как расходуется каждый цент. Закончив с этим, она отправилась в библиотеку. Расположившись за письменным столом, она читала книги и статьи, а затем пересела к проектору микрофишей и просмотрела отобранный материал.
В шесть вечера библиотекарша, миссис Мартин, которая была старушкой еще в те времена, когда Энджи только записалась в библиотеку, выключила свет.
Энджи поняла намек. Она перенесла стопку отобранных книг в машину, доехала до коттеджа и продолжила работу. Заснула она за полночь на первом этаже на диване. Сил перебираться в кровать не было, да и диван выглядел уютнее, чем одинокая кровать.
Пока она анализировала положение дел, родня не оставляла ее в покое, сестры звонили по нескольку раз на дню. Энджи из вежливости отвечала на каждый звонок, говорила несколько минут, а потом мягко, но настойчиво прощалась. Она сама известит их, многократно повторяла она, когда будет готова взглянуть на ресторан.
Мария же при каждом звонке недовольно хмыкала и уверенно заявляла:
«Энджела, нельзя ничему научиться, ничего не делая».
На что Энджи отвечала:
«Мама, я не могу что-то делать, не научившись. Я дам тебе знать, когда буду готова».
«Ты всегда была одержимой, – говорила мать. – Мы тебя не понимаем».
В этих словах была правда. Энджи всегда отличалась целеустремленностью. Когда она за что-то бралась, то делала все с полной самоотдачей, для нее не существовало половинчатых решений. Именно эта черта характера и сломала ее. Она твердо решила родить ребенка, но забеременеть не смогла, и на горизонте тут же замаячил полный крах. Решение этой проблемы отняло у нее все силы.
Она давно знала эту свою особенность, но все равно оставалась такой, как есть. Когда она бралась за какое-то дело, она настраивала себя только на успех.
Если честно – а с собой Энджи бывала честной только глубокой ночью, – лучше уж думать о ресторане, чем размышлять об утратах и неудачах, приведших ее сюда. Конечно, они остаются с ней, эти горькие воспоминания и душевные муки. Но и теперь, штудируя литературу по менеджменту и по методам продвижения товара на рынке, она часто ловила себя на том, что опять мысленно переносится в прошлое.
«Сейчас Софи спала бы глубоким сном».
Или:
«Конлану нравилась эта песня».
В эти моменты Энджи чувствовала себя так же, как если бы случайно наступила на битое стекло. Она вынимала осколки из раны, но боль оставалась. И тогда она с удвоенной энергией возобновляла работу, иногда подкрепляя свои силы бокалом вина.
К вечеру среды Энджи, изнуренная недосыпанием, все же закончила свой анализ. Все, что можно было почерпнуть полезного из книг и журналов, она взяла на вооружение. Настала пора узнать ресторан непосредственно в работе.
Она отложила книги, приняла горячий душ и подобрала наряд: черные брюки, черный пуловер. Ничего такого, что могло бы привлечь к ней внимание или позволить местным жителям распознать в ней жительницу большого города.
Энджи медленно проехала по городским улицам и остановилась перед рестораном. С блокнотом в руке она вышла из машины.
Первое, что она увидела, была скамейка.
– Ой, – тихо произнесла она, прикасаясь к ажурной кованой спинке.
Металл был холодным, таким же холодным, как и в тот день, когда они ее купили.
Энджи прикрыла глаза, вспоминая.
Они, все четверо, за целую неделю так и не пришли к согласию – ни по поводу музыки, которая будет играть на похоронах, ни по поводу того, кто ее будет исполнять, ни по поводу надгробия и цвета роз для украшения гроба. Пока не увидели скамейку. Они как раз зашли в скобяную лавку, чтобы купить цитронелловых свечей для церковного обряда, и увидели эту скамейку.
Мама замерла как вкопанная.
«Отцу всегда хотелось, чтобы перед входом в ресторан стояла скамейка», – сказала она.
«Чтобы люди могли присесть и отдохнуть», – добавила Мира.
На следующий день скамейка уже стояла у ресторана. Они даже не обсуждали, стоит ли прикрепить к спинке мемориальную табличку. Такие обычаи приняты в больших городах, в Вест-Энде все и так знали, что скамейка принадлежит Тони Десариа. В первую же неделю на ней стали появляться цветы – их приносили люди в память об отце.
Энджи несколько мгновений смотрела на ресторан, который был гордостью отца.
– Я спасу его, папа, ради тебя, – прошептала она и только через секунду поняла, что ждет ответа. Но ответ так и не прозвучал, она слышала только шум автомобилей с дороги и отдаленный рокот океана.
Энджи достала ручку.
Кирпичный фасад требовал косметического ремонта. Под самой крышей на стене нарос мох. В кровельной дранке не хватало многих элементов. На красной неоновой вывеске «Десариа» не горела буква «и».
Энджи начала записывать:
«Крыша. Ремонт фасада. Грязь перед входом. Мох. Вывеска».
Энджи поднялась по ступенькам к входной двери и остановилась. В витрине за стеклом висело меню. Спагетти с тефтелями стоили семь девяносто пять. Обед с лазаньей, включавший хлеб и салат, – шесть девяносто пять.
Ничего странного в том, что они теряют деньги.
«Цены. Меню».
Она открыла дверь. Над головой звякнул колокольчик. В нос ударил резкий запах чеснока, тимьяна, печеных помидоров и свежей выпечки.
И Энджи снова перенеслась в прошлое. За двадцать лет ничего не изменилось. Тускло освещенный зал, круглые столы, застланные скатертями в красную и белую клетку, виды Италии на стенах. Энджи не удивилась бы, если бы из-за угла вышел папа, улыбаясь и вытирая руки о фартук, и сказал бы: «Моя красавица, ты вернулась домой».
– Ну-ну, просто не верится, что ты здесь. А я-то опасалась, что ты свалилась с лестницы у себя в коттедже и слегла.
Энджи быстро заморгала и вытерла навернувшиеся слезы.
Ливви стояла у столика метрдотеля, она была одета в обтягивающие черные джинсы, черную, спускавшуюся с одного плеча блузку и туфли без задников на высоких каблуках в стиле Барби. От нее волнами исходило напряжение. Энджи ощутила его, как и тогда в детстве, когда они дрались из-за того, кто первым возьмет духи «Беби софт».
– Я пришла помогать, – сказала Энджи.
– К сожалению, ты не умеешь готовить, а в ресторане ты не работала с тех пор, как вылезла из манежа. Нет, стоп! Ты вообще никогда не работала в ресторане.
– Ливви, я не хочу ссориться.
Ливви вздохнула:
– Знаю. Не думай, что я такая стерва. Просто я ужасно устала от всего этого дерьма. Заведение сосет деньги, а мама только и делает, что готовит новые порции лазаньи. Мира ворчит на меня, но, когда я прошу ее о помощи, она говорит, что не разбирается в делах и умеет только кашеварить. Наконец-то мне приходят на помощь, но кто? Ты, папочкина принцесса. Даже не знаю, смеяться мне или плакать. – Она вытащила из кармана зажигалку и закурила сигарету.
– А ты не думаешь, что стоит перестать здесь курить, а?
Ливви мгновение молчала.
– Ты говоришь совсем как папа. – Она бросила сигарету в низкий стакан, в который было налито немного воды. – Я пока пойду, а ты сообщи мне, когда вычислишь, как спасти положение.
Энджи проводила сестру долгим взглядом и отправилась на кухню, где мама готовила лазанью, укладывая слои на большие металлические противни. Мира трудилась рядом, скатывая тефтели на столе размером с двуспальную кровать.
Когда Энджи вошла, Мира подняла голову и улыбнулась:
– Привет!
– Энджи! – воскликнула Мария, вытирая щеку и оставляя на ней красный след от помидоров. Ее лоб был покрыт капельками пота. – Ты уже научилась готовить?
– Едва ли это помогло бы спасти ресторан. Я пока делаю пометки, чтобы потом разобраться.
Улыбка на лице мамы угасла. Она бросила обеспокоенный взгляд на Миру, но та лишь пожала плечами.
– Пометки?
– Ну, надо же спасать положение.
– А сейчас ты решила осмотреть мою кухню? Твой отец – да упокоит Господь его душу – любил…
– Успокойся, мама. Я просто провожу ревизию.
– Миссис Мартин говорит, что ты перечитала все книги о ресторанах, имевшиеся в библиотеке, – сказала Мира.
– Хорошо, что предупредила. Теперь я буду знать, что в этом городе нельзя брать напрокат фильмы с пометкой «Детям до шестнадцати смотреть не разрешается», – улыбнулась Энджи.
Мария фыркнула:
– Здесь, Энджела, люди присматривают друг за другом. И это хорошо.
– Не начинай, мама. Я просто пошутила.
– Надеюсь на это. – Мария подвинула к переносице сползшие тяжелые очки и устремила на Энджи внимательный взгляд увеличенных линзами карих глаз. – Если хочешь помочь, научись готовить.
– Папа не умел готовить.
Мария ошеломленно заморгала, опять фыркнула и снова принялась выкладывать смесь из рикотты[4] и петрушки на тесто.
Мира и Энджи переглянулись.
«М-да, – подумала Энджи, – задача предстоит не из легких». Она такого не ожидала. Придется продвигаться вперед с величайшей осторожностью. Одно дело – раздраженная Ливви, и совсем другое – разгневанная мама, которая может еще и выгнать ее. Когда она в ярости, то становится холоднее льда.
Энджи опустила взгляд в свои записи, чувствуя, что обе пары глаз наблюдают за ней. Помедлив секунду, чтобы собраться с духом, она спросила:
– Когда в последний раз обновляли меню?
Мира понимающе хмыкнула:
– В то лето, когда я ездила в летний лагерь.
– Очень смешно, – процедила мама. – Мы отработали его до совершенства. Нашим посетителям нравятся все эти блюда.
– А я и не утверждаю иное. Я просто интересуюсь, когда в последний раз обновляли меню.
– В тысяча девятьсот семьдесят пятом.
Энджи подчеркнула слово «меню» в своем списке. Может, она и плохо разбирается в том, как управлять рестораном, зато она много походила по различным заведениям и знает, что новое меню всегда привлекает больше посетителей.
– Вы по вечерам подаете что-нибудь особенное?
– У нас каждое блюдо особенное. Это не центр Сиэтла, Энджела. Мы, местные, готовим по-своему. Папу наши блюда вполне устраивали. Да упокоит Господь его душу. – У мамы задрожал подбородок. Накаленная атмосфера в кухне слегка остыла. – Думаю, нам лучше вернуться к работе. – Она локтем пихнула Миру, и та снова принялась за тефтели.
Энджи поняла, что таким образом ей предлагают катиться отсюда. Она вернулась в пустой зал и увидела Ливви у стойки метрдотеля. Сестра разговаривала с Розой, женщиной, которая еще в семидесятых нанялась к ним работать официанткой. Энджи помахала им и поднялась наверх.
Она остановилась в дверях папиного кабинета и открыла свою душу воспоминаниям. Вот отец сидит за большим дубовым письменным столом, который он купил на аукционе в клубе «Ротари», и сосредоточенно изучает счета.
«Энджела! Входи. Я расскажу тебе о налогах».
«Но я хочу пойти в кино, папа».
«Ладно, беги. Скажи Оливии, чтобы она поднялась сюда».
Энджи вздохнула, подошла к столу и села в отцовское кресло. Пружины заскрипели под ее весом.
В течение следующих нескольких часов она просматривала бумаги и делала записи. Она снова пролистала все бухгалтерские книги, а затем занялась налоговыми карточками и рабочими записями отца. К тому моменту, когда она перевернула последнюю страницу, картина была ясна. Мама права. «Десариа» в большой беде – доход упал практически до нуля.
Энджи потерла глаза и спустилась вниз.
Было семь часов – время наплыва посетителей.
В обеденном зале было занято только два столика, за одним – доктор и миссис Петроселли, за другим – семейство Шмидт.
– В это время всегда так мало посетителей? – спросила она у Ливви, которая, стоя у входа, изучала свои накладные ногти. Красный лак украшали розовые звездочки.
– В прошлую среду у нас было три посетителя за весь вечер. Можешь записать это. Все заказали лазанью – если тебе это интересно.
– Как будто у них был выбор.
– Ну вот, началось.
– Лив, я не собираюсь критиковать. Я просто пытаюсь разобраться.
– Ты хочешь помочь? Тогда придумай, как затащить к нам людей. Или из каких денег заплатить зарплату Розе Контадори. – Она бросила взгляд на пожилую официантку, которая медленно шла между столами и несла всего лишь одну тарелку.
– Для этого придется кое-что изменить, – сказала Энджи как можно мягче.
– Например?
– Меню, рекламу, внутреннее убранство, цены. Ваши платежные документы в полнейшем беспорядке. И с системой заказов такая же история. У вас, ребята, пропадает много продуктов.
– Мы же все равно должны готовить, даже если посетители не приходят в ресторан.
– Я имею в виду…
– Что мы все делаем неправильно. – Она заговорила громче, чтобы мама могла их услышать.
– В чем дело? – тут же из кухни появилась Мария.
– Мама, Энджи провела тут полдня, и за это время она пришла к выводу, что мы ни в чем не разбираемся.
Мама мгновение переводила взгляд с одной дочери на другую, затем решительным шагом прошла в дальний угол зала и отвернулась к окну.
Ливви закатила глаза:
– О боже! Она опять советуется с папой. Если наш покойный папа посчитает, что я не права, меня выгонят.
Наконец мама вернулась к ним. Вид у нее был нерадостный.
– Папа говорит, что ты считаешь, что у нас плохое меню.
Энджи нахмурилась. Она именно так и считала, но никому об этом не говорила.
– Не плохое, мама. Просто его нужно немного изменить, чтобы оно стало хорошим.
Мама прикусила нижнюю губу, сложила на груди руки.
– Знаю, – бросила она куда-то в сторону и посмотрела на Ливви. – Папа думает, что нам надо прислушаться к Энджи. Хотя бы попервоначалу.
– Естественно, он так думает, ведь она же его принцесса. – Ливви сердито взглянула на Энджи. – Хватит с меня этой галиматьи. У меня есть молодой муж, который умоляет меня по вечерам оставаться дома и делать детей.
Удар попал в цель. Энджи даже поморщилась.
– Именно этим я и займусь. – Ливви похлопала ее по плечу. – Удачи тебе, сестренка, флаг тебе в руки. Теперь ты будешь работать по вечерам и выходным. – Она решительно вышла из ресторана.
Энджи смотрела ей вслед, пытаясь понять, что вызвало такую бурную реакцию сестры.
– Я же только сказала, что нужно внести кое-какие изменения.
– Но не в меню, – твердо заявила мама. – Людям нравится моя лазанья.
Лорен уставилась на задачу, которую ей предстояло решить.
«Человек прошел шесть миль со скоростью четыре мили в час. С какой скоростью ему придется идти в течение следующих двух с половиной часов, чтобы средняя скорость всего его пути равнялась шести милям в час?»
Ответы расплывались у нее перед глазами.
Она откинулась на спинку стула. Все, хватит. Она так устала за последний месяц, пока готовилась к выпускному тесту, что у нее теперь постоянно болит голова. Если она сейчас станет решать эту задачу, то завтра заснет на уроках и ничего хорошего не будет.
Но до теста всего две недели.
Лорен с тяжелым вздохом наклонилась над столом и взяла карандаш. В прошлом году она уже сдавала такой же тест и набрала хорошее количество баллов. В этом году она рассчитывает на отличный результат: тысяча шестьсот. Для таких, как она, имеет значение каждый балл.
К тому моменту, когда таймер на плите писком обозначил один прошедший час, Лорен успела сделать еще пять страниц теста. Числа, слова, геометрические формулы носились у нее в голове, как огромные космические корабли из «Звездных войн», и сталкивались друг с другом.
Лорен отправилась на кухню, чтобы поужинать, прежде чем идти на работу. Перед ней был выбор: съесть либо миску хлопьев с изюмом, либо яблоко с арахисовым маслом. Она предпочла яблоко. Поев, она надела черные брюки и розовый свитер плотной вязки, хотя знала, что под рабочим халатом с надписью «Райт Эйд» свитер виден не будет. Прихватив свой рюкзак на тот случай, если удастся в обеденный перерыв выкроить время и закончить домашнюю работу по тригонометрии, она выбежала из квартиры.
Лорен уже успела спуститься вниз и была у входной двери, когда позади раздалось:
– Лорен!
«Черт!» Она остановилась и повернулась.
Миссис Мок стояла в дверях своей квартиры. Ее брови были сдвинуты, а уголки рта устало опущены. Морщины на лбу казались нарисованными.
– Я жду квартплату.
– Я знаю. – Лорен стоило большого труда произнести эти слова ровным голосом.
Миссис Мок сделала несколько шагов в ее сторону.
– Мне очень жаль, Лорен. Мне действительно очень жаль, но я должна получить с вас квартплату. Иначе под угрозой окажется моя работа.
Лорен смягчилась. Придется попросить у начальника аванс. Ей ужасно не хотелось делать это.
– Знаю. Я передам маме.
– Пожалуйста, передай.
Она шагнула в дверной проем и услышала слова миссис Мок:
– Лорен, ты хорошая девочка. – Управляющая говорила это каждый раз, когда требовала деньги.
Лорен нечего было ответить на это, поэтому она не остановилась и вышла в дождливую иссиня-черную ночь.
Чтобы добраться до круглосуточной аптеки «Райт Эйд», ей пришлось дважды пересаживаться на другие маршруты автобуса. Хотя она и не опаздывала, она все равно торопилась. Несколько дополнительных минут в рабочем листке никогда не повредят.
– Эй, Лорен. – Это была Салли Поночек, фармацевт. Как всегда, она щурилась. – Мистер Лэндерс хочет тебя видеть.
– Хорошо. Спасибо. – Она прошла в комнату для сотрудников, бросила свои вещи и поднялась наверх в крохотный, заваленный медикаментами кабинет начальника. По дороге она репетировала, как скажет: «Я работаю здесь почти год. Я работаю по всем праздникам, вы же знаете. В этом году я буду работать на День благодарения и на Рождество. Есть ли у вас возможность выплатить мне авансом зарплату за эту неделю?»
Лорен заставила себя улыбнуться мистеру Лэндерсу.
– Вызывали?
Мистер Лэндерс поднял голову от бумаг, лежавших перед ним на столе.
– А, Лорен. Да. – Он провел рукой по редеющим волосам, зачесанным на одну сторону, чтобы прикрыть лысину. – Мне нелегко говорить такое. Мы вынуждены отказаться от твоих услуг. Ты видишь, как плохо идут у нас дела. Ходит слух, что в корпорации подумывают о закрытии этой аптеки. Местные не жалуют сетевую точку. Извини.
Прошла секунда, прежде чем Лорен осознала услышанное.
– Вы меня увольняете?
– Технически мы предоставляем тебе отпуск без сохранения содержания. Если бизнес оживится… – Он так и не закончил свое обещание. Оба знали: бизнес не оживится. Он протянул ей конверт. – Здесь великолепные рекомендации. Лорен, поверь, мне очень жаль терять тебя, ты – хорошая девочка.
В доме было слишком тихо.
Энджи стояла у камина и смотрела на залитый лунным светом океан. На нее потоками изливалось тепло, но ей никак не удавалось согреться. Руки были холодными как ледышки.
На часах было половина девятого – слишком рано, чтобы ложиться спать.
Энджи отвела взгляд от окна и с тоской посмотрела на лестницу. Эх, если бы она могла вернуться на несколько лет назад, в те времена, когда она легко засыпала.
До чего же сладко было засыпать в объятиях Конлана! Как же ей было тепло и уютно рядом с любимым! Она давно не спала одна и уже забыла, насколько может быть одиноко в широченной кровати.
Нет, сегодня она точно не заснет, сегодня у нее не то состояние. Стоящая вокруг тишина гнетет ее, ей нужно ощутить близость жизни.
Энджи взяла с журнального столика ключи и пошла к двери.
Через пятнадцать минут она припарковалась у дома Миры. Двухэтажное строение стояло в ряду точно таких же домов. На площадке перед парадным валялись игрушки и скейтборды.
Энджи некоторое время сидела в машине, сжимая руль. Нельзя врываться к Мире в такой час. Сейчас уже девять, а у Миры семья. Ее появление будет воспринято как нарушение всех приличий.
Но если не идти к Мире, то куда ей деваться? Вернуться в переполненный тишиной одинокий коттедж, вновь погрузиться в воспоминания, которые, по-хорошему, следовало бы давно похоронить?