Мне стоило немалого труда восстановить эти заметки, созданные в позабытом редакторе 'Word'. Но я надеялся, что они помогут мне найти ответ на некоторые вопросы. Если перефразировать название знаменитой картины Гогена, то они будут звучать так:
      'Откуда я? Кто я? Куда я иду?'.
      И я бы еще добавил: 'Свободен ли я?'.
      Конечно, это старые вопросы, и над ними ломали головы многие философы, художники и писатели. Неожиданно эти проблемы стали крайне важными и для меня…
      Вот наконец загрузилась операционная система. Это 'Windows XP Starter Edition' - дешевая и урезанная версия, которую американцы выпускали для бедных стран. Она была установлена на моем купленном из вторых рук ноутбуке, и я снова увидел, только теперь на новом дисплее, Красную площадь на фоне фиолетового вечернего неба, пятиконечную звезду с надписью 'Приступая к работе', и значок мусорной корзины на здании ГУМа.
      Я оцепенел…
      Я и забыл об этой заставке, а ведь иногда посещаю Красную площадь, только выглядит она теперь по-другому. Хотя цвет неба угадан верно - даже днем солнце не рассеивает фиолетового сумрака. Но храм Василия Блаженного лишен подсветки, в темных зданиях нет ни одного огня, а кремлевские звезды не красны, а черны…
      Возможно, поэтому я предпочитаю бывать здесь зимой, когда лежит снег. Он не поглощает солнечный свет целиком, как асфальт и брусчатка, а рассеивает немалую часть.
      И тогда голубые сугробы покрывают просторную площадь, слабый розовый свет окрашивает стены Кремля, серо и призрачно выступают стены ГУМа, и чуть зеленеют маковки Василия Блаженного…
      Обычно я медлю возле Лобного места, откуда хорошо видны антрацитовые уступы Мавзолея. Два черных пса, мои обычные спутники, предпочитают ждать именно там, пока я оглядываюсь и размышляю. Не знаю, чем привлекает их это место, но они всегда садятся по обе стороны двери, где когда-то стоял почетный караул. Появись на площади туристы, они упали бы в обморок при виде громадных тварей - даже сидя, они выше меня ростом.
      То ли это телохранители, то ли тюремный конвой. До сих пор не понял…
      Но туристы не появятся, город пуст. Разве что другие призраки, подобные мне, - возможно, именно на этот случай меня и сопровождают псы.
      Поверх кремлевской стены чуть желтеют стены здания - бывшая резиденция Президента. Когда-то я там побывал…
      Впрочем, я редко размышляю о прошлом, хватает забот о будущем. Ведь город пуст, но не мертв. Когда-нибудь снега растают. Когда-нибудь солнце засветит ярче. Когда-нибудь…
      Но я не имею права выдавать эту тайну.
      Всё, что могу сказать - когда-нибудь снова начнется бой…
      А пока я ухожу. Скольжу над сугробами, не касаясь ногами. Не такое уж хитрое искусство, оказывается. Огромными прыжками следуют черные псы. Эти оставляют ямы следов, но до следующего раза всё заметут метели.
      Много снега должно накопиться, чтобы весной потекли реки живой воды, и расцвел Сад…

      В лицо тянуло холодом, и я долго не мог открыть глаз, а когда наконец поднял тяжелые веки, то увидел лишь серую пелену. Поморгал, и постепенно в ней проявились темные пятна - совсем как на фотобумаге, сунутой в проявитель. Когда-то я забавлялся старым фотоаппаратом отца, снимая на черно-белую пленку и сам печатая снимки.
      Наконец изображение стало отчетливым, словно бумага окончательно проявилась, и я увидел горы. Вечерело - на дне темных долин клубились облака, тянули белесые пальцы к розовеющим в высоте снегам.
      Я долго глядел на горы, не понимая, где нахожусь. Потом попробовал осмотреться, но голову словно пронзил раскаленный гвоздь, а перед глазами все поплыло. Все же успел понять, что лежу в полутемной комнате - лицом к открытому окну, в нем и видны горы.
      Открытому?
      Несмотря на режущую боль в глазах, я попытался сфокусировать взгляд. Какие-то тени маячили на фоне гор, и вдруг скачком пришли в резкость - окно загораживала решетка из вертикальных прутьев. Довольно редких, но не протиснешься. Да я и не собирался этого делать, все тело ныло и казалось набитым ватой.
      Сумрачные долины, розовые вершины гор над ними, решетка в окне…
      Кавказский пленник?
      Возникло впечатление, что вижу это не в первый раз. Я потряс головой, надеясь что-нибудь вспомнить, но в памяти лишь распахнулся темный провал, и огненное озеро боли выплеснулось из него…
      Снова серая пелена.
      Потом что-то скрипнуло, раздались шаги, и я смутно различил белую полу.
      Белый халат? Я в больнице?
      Похоже на то: взяли руку, возникло чувство холода, а потом легкая боль от укола. Очень медленно перед глазами прояснилось, боль ушла, и я смог повернуть голову.
      Вошедший, действительно, был в белом халате, а лицо типично кавказское - горбоносое, с черными усиками…
      – Вставай, - безразлично сказал он. - Пошли к доктору.
      Уже лучше, а то я успел испугаться, что попал в плен к чеченцам.
      Встать оказалось нелегко: ноги подгибались, а санитар не подал руки. Но я все-таки удержался на ногах и сделал шаг к двери. Она оказалась массивной, с глазком наподобие тюремного, и я ощутил холод в животе.
      Неужели все-таки плен?
      В коридоре пришлось упереться рукой в стену, чтобы не упасть. Некоторое время я тупо глядел на рукав из желтоватой ткани - похоже, больничная пижама, - но потом головокружение прошло. Я заковылял мимо побеленных стен: кое-где штукатурка потрескалась, слева сочился свет из мутных окон, а справа через равные интервалы располагались двери.
      Мимоходом заглянул в одно из окон: внизу двор, на клумбах желтых и лиловых цветов лежит длинная тень от ограды.
      Спустились по скрипучим ступеням, и попали в устланный ковром коридор. Перед дверью из темного дерева санитар придержал меня. Он не стал стучать, а приставил ладонь к металлической пластине, и спустя несколько секунд дверь отворилась.
      Я вяло удивился: дактилоскопический замок в обыкновенной больнице?
      Вошли в полутемный кабинет: шторы задернуты, тускло светит настольная лампа, за письменным столом сидит женщина в белом халате.
      – Садись! - равнодушно буркнул санитар, подталкивая меня к кожаному креслу перед столом.
      Дверь закрылась, и я с облегчением сел, ноги опять подкашивались. Попробовал рассмотреть женщину: лицо припухлое и без следов косметики, только голубые глаза немного оживляли его.
      – Как самочувствие? - нейтральным тоном спросила она.
      Снова сюрприз: в голосе отчетливо слышался акцент - так наша преподавательница порой выговаривала русские слова, чтобы показать особенности английского произношения.
      Англичанка? Или американка?
      Я облизнул губы:
      – Слабость. И ничего не помню. Как я попал сюда? И где я?
      Женщина помедлила с ответом, оглядывая меня. Голубые глаза на миг сделались жесткими, но тут же обрели прежнюю безмятежность.
      – Вы участвовали в научном семинаре, - равнодушно сообщили она. - Во время горной прогулки упали в трещину на леднике. Нарушение мозгового кровообращения и, как следствие, частичная амнезия. Надеюсь, она окажется временной. Инъекции эуфиллина, процедуры и горный воздух творят чудеса.
      Снова акцент. Затрудненный подбор слов и слишком правильная грамматика…
      В голове стало проясняться, и я кое-что вспомнил. Неожиданное приглашение на международный семинар с громким названием 'Изучение будущего'. Семинар проходил в Грузии, оплату расходов брал на себя какой-то фонд, а я был небогатым студентом (свою первую работу смог опубликовать только в Интернете), и не стал отказываться от дармовой поездки. Но вот что было дальше…
      – Если забыли, то меня зовут Сибил. - Женщина слегка повернулась, и в свете лампы красиво замерцали раскинувшиеся по плечам серые волосы. - Я одна из организаторов семинара, по специальности врач, вот и не захотела бросить вас в таком состоянии. Давайте проверим, как обстоит дело с памятью.
      Она вытянула руку - пальцы без колец, а ногти не слишком ухожены, - и повернула ко мне монитор компьютера. Зажегся огонек веб-камеры, и на экране, словно в магазине, торгующем видеотехникой, появилось мое лицо. Щеки впалые, непричесанные черные волосы падают на лоб, глаза смотрят из-под густых бровей настороженно, над верхней губой и на подбородке лежит тень - давно не брился.
      Не слишком бодрый вид.
      А Сибил пробежала пальцами по клавиатуре, откинулась, и глаза поплыли в сумраке голубыми льдинками.
      Настольная лампа погасла, с экрана монитора брызнул яркий свет. Под аккомпанемент странных музыкальных аккордов я увидел калейдоскоп чистейших красок, но в их быстрой смене таился какой-то смысл…
      Я не успел разгадать его: багровое солнце стало подниматься над кромкой темного льда. Кровавый диск выбрасывал протуберанцы, и в их сложном танце чудился некий ритм…
      Я почти уловил его, но тут солнце исчезло, и появился сумрачный зал. Музыка стала вкрадчивой и таинственной. Густо стояли колонны то ли из стекла, то ли из льющегося синего света, и в их расположении тоже чувствовался какой-то порядок…
      Казалось, я вот-вот разгадаю его, но вдруг зал изменился… Я снова в кабинете, только он сумрачнее и обширнее, а за столом ни Сибил, ни ее кресла. Лишь непроглядная тьма.
      –Эй! - неуверенно сказал я. - Что за шутки?
      Ни звука в ответ, стылая тишина, словно в подземелье.
      А потом сзади раздался кашель. У меня мороз прошел по коже, и я быстро обернулся.
      В проеме двери стоял человек. Одежда тонула в темноте, виднелись только белые перчатки и такое же белое лицо.
      – Я ваш проводник, - сказал человек. - Идемте.
      Голос глуховат, но прозвучал с повелительной интонацией.
      – Какой проводник? - в панике спросил я.
      Незнакомец некоторое время молчал:
      – Вы каждый раз забываете… - в тусклом голосе послышалась горечь. - Вы ведь хотели увидеть будущее. А я должен был позаботиться о транспорте. Расстояния и здесь велики, пешком далеко не уйдете.
      По спине протек холодок, и я вдруг вспомнил, что на семинаре проводили эксперименты по моделированию будущего, причем с использованием интерактивных компьютерных программ.
      Значит, я в виртуальной реальности? Может быть, еще чего-нибудь вспомню?…
      Я решительно встал:
      – Идемте!
      Коридоры пусты, в них царит странный сумрак, лампы едва тлеют. Во дворе те же лиловые и желтые цветы, но теперь у крыльца стоит черная 'Волга'…
      Я чуть не рассмеялся:
      – Неужели нельзя было придумать чего-нибудь посолиднее, вроде 'Мерседеса'? В виртуальной реальности это ведь ничего не стоит.
      Белая перчатка проплыла во тьме, шофер открыл передо мной дверцу.
      – Вы не в созданном компьютером мире, - ответил он сухо. - Это реальность, хотя и другая. А вы не особо важная персона, так что не стоит привлекать излишнего внимания.
      Мне снова стало холодно, словно в живот медленно опустился ком льда. Что за другая реальность?
      Глянул на небо: почему так темно? Солнца не видно - то ли успело сесть, то ли здесь еще не всходило. В темноте горело всего несколько звезд, словно красные от бессонницы глаза смотрели на Землю. Я поспешил забраться в машину.
      Шофер повернул ключ зажигания, и мотор завелся почти бесшумно, как в дорогой иномарке. Тронулись тоже плавно, не раздалось даже шороха гравия под колесами. Беззвучно распахнулись ворота, темные холмы потекли назад. Вскоре мне стало не по себе от молчания.
      – Куда мы едем?
      Водитель повернул голову и долго смотрел на меня, я даже испугался - не врезались бы во что-нибудь. Наконец отвернулся.
      – Откуда мне знать, - сказал тускло. - Я всего лишь проводник. Проводник по снам. Направление задаете вы, а я только доставляю на место. И потом забираю обратно. Если человек в состоянии вернуться.
      Опять ледяной ком стал опускаться в желудок.
      – А что, некоторые не возвращаются?
      Шофер пожал плечами:
      – Умирают даже в обычном сне. А вы… выбрали не совсем обычный.
      – Вы назвали себя проводником, - хрипло сказал я. - Посоветуйте что-нибудь. Я даже не понимаю, где оказался. Какой-то санаторий, фокусы с компьютером…
      – Вы участвовали в семинаре, где рассматривались варианты будущего, - глухо заговорил мой проводник. - Такова была тема вашей курсовой работы, которую вы неосмотрительно опубликовали в Интернете. Один из участников семинара выдвинул гипотезу, что проекции самых вероятных вариантов уже существуют в информационном поле Земли, его еще называют ноосферой или астральным планом. А другой продемонстрировал компьютерную программу, которая облегчает выход сознания в это пространство. Раньше было сложнее: приходилось прибегать к медитации, наркотикам, сочетать эманации различных веществ. Теперь все стало гораздо проще. У вас обнаружились определенные способности в этом направлении… и вот вы здесь.
      Я сильно ущипнул себя за руку, но к своему удивлению не почувствовал боли. Или астральное тело не испытывает ее?… И тут появилась еще одна неприятная мысль: а вдруг все это только иллюзия? Может, сосед по общаге снова подсунул ЛСД?
      Из такого путешествия можно и не вернуться…
      – Советую посетить одну из мировых столиц, - так же скучно продолжал шофер. - Увидите, какой она станет в недалеком будущем. Потом можно переместиться дальше во времени. Но чем дальше забираешься, тем больше все тонет в вероятностном тумане… Какой город предпочитаете?
      Я чувствовал странный пронизывающий холод, пальцы ног и рук онемели. С трудом выговорил:
      – Пусть это будет Москва… - Все-таки не утратил способности соображать, потому что добавил: - А вдруг я увижу только то, что нарисует мое воображение?
      – Нет, - шофер небрежно повернул руль, и я вдруг стал различать дорогу впереди: тусклая металлическая полоса тонула во мраке. - Вы увидите то, что наиболее вероятно. Раньше такие сны называли вещими.
      – Почему именно я?… - вырвалось у меня. На ответ не надеялся, но шофер оказался неожиданно словоохотливым.
      – Вы талантливы. Эту программу использовали многие, в том числе и Сибил, однако результаты получались скромные: соответствующая часть психики легко оставляла тело, но человек просто видел себя со стороны - например, сидящим в кресле. Или дух начинал хаотически блуждать, и нам приходилось помогать выйти из четырехмерных лабиринтов. Здесь требуется уловить сложный алгоритм, по ступеням которого сознание выводится на информационный уровень… Занимались йогой, ДЭИР, или чем-то подобным?
      Я молчал, потусторонний спутник попался на удивление болтливый. Или ему поговорить не с кем? А никакой йогой я не занимался: родители небогатые, денег на модные игрушки вроде коммуникатора или медиаплейера не было, вот и пытался поразить девчонок памятью на всякие мелочи.
      'Андрей, во что я вчера была одета?'.
      'В синие джинсы, голубую блузку и лазоревый лифчик'.
      'Хи-хи, а откуда знаешь про лифчик?'.
      Сама напоказ и выставила - когда нагнулась за ручкой и больно долго ее подбирала.
      Так что натренировал память, в учебе это потом здорово пригодилось…
      Я вздрогнул, впереди заморгал красный глаз. Вскоре мы оказались на развилке: одна металлическая полоса уходила направо, другая налево, а посередине мигал красный шар, хотя никакой опоры для него не было видно.
      – Что это? - спросил я.
      Шофер остановил машину, и меня слегка потянуло вперед.
      – Ноосфера весьма пластична и легко подстраивается к нашему восприятию, - вяло сказал он. - Это зрительный образ исторической альтернативы. Вы ведь знаете, что будущее многовариантно. Здесь представлены два наиболее вероятных. Классическая бифуркация реальности…
      – Какая забота о путниках, - саркастически сказал я. - И что вы посоветуете?
      – Правую дорогу, она шире, так что этот вариант наиболее вероятен. Собственно, я по ней уже ездил. Огромный город, большое движение. К счастью, риска столкновения нет, все это лишь отражение в темном зеркале астрала.
      – И много вы так трудитесь? - осведомился я.
      – Порядочно, - сухо сказал шофер. - Есть работы и похуже, но распространяться об этом не положено. Так едем?
      Снова темные холмы поплыли назад, и я постепенно задремал, смутно удивляясь тому, что засыпаю во сне…
      – Проснитесь!
      Опять красный свет озарил темноту. Я открыл глаза шире и увидел, что край неба светится багровым - и здесь восходило солнце.
      Сумрачный пожар охватил полгоризонта, когда мы пересекли по мосту пустынную кольцевую дорогу. Вскоре огромные здания заслонили солнце, и лишь в окнах загорались багровые отсветы. Я почувствовал смутную тревогу: улицы, на которых даже в раннее утро обычно хватало автомобилей, на этот раз были пусты. Лишь иногда попадались явно брошенные машины: у одной открыт капот, другая с помятым боком приткнулась к тротуару. Что здесь произошло?
      Я покосился на шофера: в белых перчатках и с бледным лицом, тот поворачивал руль, объезжая стоящий троллейбус.
      Наконец дорогу перегородили сбившиеся в кучу автомобили: черный 'Джип-Чероки' подмял одну машину, другая лежала на боку, да еще троллейбус развернуло поперек улицы. Пришлось остановиться.
      Водитель повернулся ко мне.
      – Не понимаю, - тускло сказал он. - В прошлый раз это был оживленный город. Видимо, произошло смещение вероятностей. Такое случается, хотя и редко… Дальше вам придется идти одному. Посмотрите на газеты в киосках, взять в руки не получится, но хотя бы прочитайте заголовки… Когда узнаете, что случилось, то сообщите, где вас забрать. Вот коммуникатор - здесь спутниковый телефон, а в компьютере карта города. Это тоже астральное клише, но можно пользоваться, как настоящим.
      Шофер протянул устройство с большим дисплеем и клавиатурой. Я примерно знал, как им пользоваться - один студент из Сибири часто болтал с родными и показывал на дисплее карты и фотографии родных мест.
      Я взял коммуникатор и оглянулся: не горит ни одного фонаря, окна темны, и только серый рассвет медленно разливается по улице. Мне вдруг показалось - это волосы Сибил окутали город пепельным саваном.
      Я зябко передернул плечами.
      Выйдя из машины, включил коммуникатор. Появилась карта центрального района Москвы, а на одной из улиц красная точка - мое местоположение. И в этом странном мире вокруг Земли кружат навигационные спутники.
      Так, эта улица должна привести к Кремлю…
      Сзади зафырчал мотор, и я оглянулся - привезший меня автомобиль разворачивался, шофер даже не помахал на прощание.
      Я вздохнул и поплелся в другую сторону. Уже ясно, здесь что-то произошло. Война? Но тогда почему никаких разрушений? И ни следа людей?…
      Миновал дом за домом: стеклянные стены зданий чисты, словно только что вымыты, но по-прежнему - никого. Я снова почувствовал озноб.
      Справа открылся сквер, в сумраке за деревьями забелела колоннада церкви. И тут я вздрогнул: на паперти стояла фигура в темном балахоне, с непокрытыми черными волосами и черной бородкой. Монах?…
      Фигура скользнула за колонны и скрылась.
      Я подождал, пока успокоится сердце, и пошел дальше.
      А вот и газетный киоск - закрыт, но сквозь стекло можно прочитать заголовки и даже текст на первых страницах.
      Ничего особенного: большинство фамилий незнакомы, хотя пару раз попались привычные звезды эстрады. Президент, к сожалению, не упоминался: интересно, кто у них сейчас? Ах да, надо посмотреть дату выпуска…
      Я не успел.
      Протяжный скрип раздался за спиной, словно отворилась древняя дверь…
      Я поспешно оглянулся - никого.
      Снова скрип, а затем снова. Я закрутил головой, и меня прошиб холодный пот. Длинная хищная тень нырнула за черный 'БМВ', одиноко замерший у тротуара.
      Вот они, стражи мертвого города! То ли брошенные хозяевами черные псы, то ли волки - уже несколько бегут, мелькая за брошенными машинами.
      Я мигом забыл о газетах и тоже пустился бежать, хотя ноги заплетались…
      Черные тени мелькают справа и слева, каблуки неслышно ударяются об асфальт, холодный воздух обтекает разгоряченное лицо. Хоть и в астральном теле, но я что-то чувствую. Проснусь ли, если меня загрызут в этом жутком сне?…
      Слева красные стены Кремля, впереди спуск к Москве-реке. Золотом горит купол Христа Спасителя, в темной воде змеится красный огонь - над зданиями восходит солнце.
      Куда теперь, броситься в воду?
      На подгибающихся ногах я сбежал по ступеням, а псы вдруг замедлили бег и разом сели, обратившись в черные статуи. Я тоже остановился, и словно застыло время, только сильно билось сердце, да горели щеки.
      На набережной вдруг появилась странная фигура - человек в темном одеянии, с ножнами на желтоватом поясе. Я даже не заметил, откуда взялся, лишь слегка задрожал воздух. Следом возникла женщина с пышными волосами и в зеленой полупрозрачной одежде. Третьим материализовался некто в синем плаще, со смуглым, будто обожженным лицом.
      Я цеплялся за остатки самообладания. 'Это всего лишь призраки, - отчаянно внушал себе. - Призраки, рожденные твоим мозгом, который пытается хоть как-то справиться с неизвестным'.
      Чтобы не поддаться безумию, я заговорил.
      – Кто вы? - голос прозвучал хрипло. - Что случилось с городом?
      Я надеялся, что не получу ответа и призраки растают как дым над темной водой, но женщина обвела взором реку и здания, а потом повернулась ко мне. Когда заговорила, то в голосе прозвучало холодное очарование, словно зазвенели ледяные колокольчики, и мое сердце заныло.
      – Была война, но воля Владык сохранила город. Будущая столица мира может погибнуть лишь вместе с миром.
      – Кто вы? - мой голос дрогнул.
      Человек в темной одежде опустил руку на ножны, слова прозвучали как свист меча:
      – Кто ты, что первым появился в сердце мира? Хочешь участвовать в игре Владык?
      – Многие первые станут последними, а последние первыми, - глумливо заметил третий, в синем плаще.
      Я задрожал, увидев его глаза: тигриные, с вертикальным черным зрачком.
      – Какая игра? - выговорил я с трудом. - Не хочу участвовать ни в какой игре. Я случайно оказался здесь…
      – Тогда ты умрешь, - словно плюнула фигура в синем. - И не только ты. Оглянись!
      Я глянул на реку, но по другую сторону не увидел ничего: темная вода тонула в сумраке, и даже солнечный свет не рассеивал его. Тонкие голубые линии рассекали воду, превращая в подобие шахматной доски. Вдруг фигуры появились на ней - половина красные, как кровь (и каким-то образом я понял, что это мои фигуры), а половина белые.
      Вот взвился бледный конь - первый ход…
      Доска оказалась рядом, и я неуверенно протянул руку к своей королеве. И испытал шок: точеная фигура повернула голову, печально поглядев на меня. У меня потемнело в глазах, я видел только серые глаза, светлые волосы и огненно-рубиновое платье…
      Что-то изменилось вокруг. Я оторвал глаза от королевы: три человека (если только это были люди) и город - все исчезло. Я стоял на шахматной доске вместо короля и вдруг почувствовал прикосновение - это королева в красном доверчиво положила руку мне на плечо. Доска поплыла по черной реке, и на нас двинулся белесый строй.
      Все погасло…
      Хотя нет, я снова сидел в кабинете, голова страшно болела, а глаза Сибил были холодны, как лед.
      – Что вы видели? - потребовала она.
      Как на допросе.
      Но я был слишком ошеломлен и только вяло спросил:
      – Разве вы не слышали разговоров?
      – Нет! - глаза Сибил сверлили голубыми буравчиками. - Это ваш личный опыт.
      Я нехотя рассказал о поездке на призрачной 'Волге', сумрачном пустынном городе и трех странных фигурах. О шахматной доске и королеве почему-то не смог сказать ни слова.
      Глаза Сибил постепенно расширились - мягкий голубой свет загорелся в них, а на лице, напротив, резче выступили скулы.
      – Какой-то бред, - уныло закончил я.
      – Не обязательно. - Сибил отодвинулась в тень. - Возможно, вы действительно видели астральную проекцию одного из вариантов будущего. К сожалению, с подобной техникой сейчас активно работают спецслужбы и военные. Посредством зрения и слуха в мозг внедряется сложная программа, замаскированная под зрительные образы. Программа подавляет контроль разума и высвобождает ту часть психики, которая имеет прямую связь с информационным полем, или астралом, как его иногда называют. Главная трудность в том, чтобы не блуждать без цели, а сконцентрироваться на поиске нужной информации. У индийских йогов на овладение подобным умением уходила почти вся жизнь. А сейчас нужен только компьютер с частотой процессора не менее трех гигагерц, соответствующая программа и… умение видеть. У вас последнее качество есть.
      Вспомнив проводника по снам, я решил кое-что проверить.
      – И многие уже… пользовались этой программой?
      В глазах Сибил промелькнула досада.
      – Немало… - проронила она. - Я и сама несколько раз. Беда в том, что восприятия слишком хаотичны. Программа открывает дверь, но не может сориентировать в непривычном мире. Нужна редкая внимательность, развитое воображение и… что-то еще, иначе путешествие превращается в кошмар.
      Я поежился:
      – Почти так и было.
      – Ну-ну, - довольно улыбнулась Сибил, становясь похожей на домохозяйку: вот-вот начнется любимый телесериал. - У вас всё неплохо получилось.
      Она моргнула:
      – Думаю, скоро вы совсем поправитесь. До завтра.
      Нажала кнопку, и сзади потянуло холодом - открылась дверь. Санитар молча подождал, пока я встану.
      На этот раз прошли через веранду. В полутемном дворе два охранника с автоматами направлялись к воротам, впереди молча бежала черная собака.
      – Хорошо нас охраняют, - обратился я к провожатому.
      – На Кавказе неспокойно, сам знаешь, - равнодушно ответил тот. - Чечены, бандиты всякие.
      Поднялись по лестнице, и я узнал дверь своей палаты. На пороге замялся, не хотелось входить. Вдруг ярко вспомнил, как всю прошлую ночь падал в черную бездну.
      Санитар открыл дверь.
      – Заходи. Укол придут сделать позднее.
      Дверь защелкнулась, с этой стороны ручки не было. Мне снова пришло в голову, что палата смахивает на тюремную камеру. Забыл спросить у Сибил, почему такая обстановка. Я огляделся, и сходство с камерой стало еще заметнее: забранное решеткой окно, узкая кровать, тумбочка, стул. Я приоткрыл дверь в боковой стене - там туалет с водопроводной раковиной и унитазом. Над кроватью пощелкивают кварцевые часы.
      Я сел на кровать.
      Итак, кое-что мне удалось вспомнить. Я изучал футурологию в университете, на четвертом курсе разместил в Интернете курсовую работу о возможных вариантах развития современной цивилизации, а потом меня пригласили на семинар…
      Голова заболела - передо мной словно приоткрылась та бездна, куда падал всю прошлую ночь, и где плавали, словно пряди тумана, обрывки воспоминаний.
      Я стиснул ладонями виски. Пришла жуткая мысль: а вдруг такое повторяется каждую ночь? Возможно, я уже не раз забывал все, что сумел вспомнить за день? Что это за укол, о котором говорил санитар? Может быть, не эуфиллин, а что-то другое?…
      Вдруг меня все-таки похитили? Но кто, Сибил? Смешно и подумать, похожа на домохозяйку. И зачем? У меня ни денег, ни богатых родственников, с которых можно потребовать выкуп…
      Я встал, чтобы еще раз осмотреть окно. Рама открывалась только внутрь, холодный вечерний воздух тронул лицо, пахнуло сырым железом. Прутья вделаны в бетон, вряд ли выковыряешь. Где-то я читал, как герой расшатал решетку ножкой от кровати, но моя сделана из дерева и для этого не годится. Снова заглянул в туалет - там окна нет вообще. Подошел к двери - ручки нет, и открывается внутрь, так что не выбьешь.
      На то, чтобы выбраться, моих способностей явно не хватит. Или…
      Я снова сел на кровать. Стиснул голову руками: ну, придумай же что-нибудь!
      Сначала пришло воспоминание: красный фонарь над сумеречной развилкой, белые перчатки шофера на руле.
      А потом появилась идея…
      Способ странный, но чем я рискую?… Только есть одно 'но'. Если догадка верна, и мне колют какой-то препарат, стирающий память, то как я завтра вспомню то, что сейчас пришло в голову?
      Нет, надо запомнить. Надо запомнить. Надо запомнить…
      Я все еще повторял про себя эти слова, когда снова открылась дверь. Санитар грубо закатал рукав пижамы.
      – Эуфиллин, - в голосе прозвучало злорадство.
      Я снова падал в темную бездну, но на этот раз меня догоняли, кружась по спирали и отдаваясь эхом от невидимых стен, чьи-то слова:
      'Помни проводника по снам… помни проводника по снам… помни…'.
      Интерлюдия. На берегу
      Тогда я впервые посетил другой мир. Хотя почему впервые - многие бывают в тех краях, в видениях или особых снах, но потом забывают, слишком странен такой опыт и далек от повседневности. Скорее, впервые смог запомнить… И почему другой - ведь это была только тень, которую наш мир отбрасывает в будущее.
      Но лишь недавно я стал понимать это, а тогда был моложе, и окружающее казалось мне простым и ясным. Теперь я узнал больше, и яснее стали слова царя Соломона: 'В многой мудрости много печали'.
      И все равно я знаю недостаточно. Пусть мое новое положение и позволило докопаться до встречи, которая явилась первопричиной описываемых событий, но многое осталось неясным. Так, мне остались неизвестны имена Тех, кто вел эту беседу. Хотя и догадываюсь…
      Запись этой встречи удалось получить с огромным трудом. Возможно, это даже не запись, а мне позволили присутствовать при реальном событии. Пусть оно произошло в прошлом, но что такое прошлое? Тоже тень, только застывшая, которую отбрасывает вспять настоящее. Мы влачим эту тень за собой, когда бредем в неопределенный сумрак будущего, и при желании можем вновь и вновь окунаться в нее…
      Признаюсь, после просмотра я был озадачен, и у меня возникло еще больше вопросов, чем было прежде. Но я начинаю привыкать, что ответы на подобные вопросы придется искать по дороге в будущее. Конца этой дороге не видать, но начало, похоже, было здесь…
      Мне так и не удалось установить, где находится это место, что странно при моих нынешних возможностях. Выглядит оно довольно обычно - песчаный пляж на берегу моря. Хотя почему-то сразу кажется, что это не море, а океан. Ночь, серый песок, а за ним темная гладь воды сливается с небом. Вода мерцает, но это отсветы не Луны, а звезд. Их гораздо больше, чем обычно на земном небе, они ярче и окружены мерцающими ореолами. Однако можно уловить очертания знакомых созвездий, так что, похоже, это все-таки Земля. Сзади слышен легкий шум деревьев, но самих в темноте не видно.
      Сначала пляж пуст…
      Темные фигуры появляются неожиданно. Их три: одна стоит, другая сидит на песке, а третья прогуливается взад и вперед. Разговор начинается сразу. Я не могу понять слов - звуки странны и, сопровождая их, перед глазами вспыхивают световые узоры. Но тут же следует синхронный перевод. Он бесстрастен и не позволяет понять, кто говорит.
      – Прогресс человеческой техники привел к тому, что Трое вырвались на свободу. Они уже могут облекаться в тела из уплотненного эфира. Мир все быстрее скатывается к разгулу насилия и мутных страстей. Для нас губительны столь темные излучения. Твоя мечта так и не осуществится.
      – А твоя? Хотя да, ты ведь не мечтатель. Ты всегда суров, Страж равновесия.
      – Равновесие необходимо. Долгое время силы Ян и Инь, Запад и Восток, уравновешивали друг друга, и это равновесие способствовало более или менее мирной эволюции. Но теперь Запад перешел в наступление. Если не принять срочных мер, то в течение столетия возникнет мировое государство, основанное лишь на принципе Ян с его рационализмом, агрессией и эгоизмом. Женское начало Инь будет подавлено, а значит интуиция, гуманизм и коллективизм почти исчезнут из сознания людей. Воцарится культ тьмы. Разве ты хочешь этого, сестра?
      – Конечно нет, брат. Но ты знаешь, что мы не можем обнажить оружие на Земле. Планета обратится в пыль, а виновник будет стерт из Мироздания.
      – Взявшие меч, мечом погибнут. Большая война опасна, потому что тогда Трое обретут исполинскую мощь, и сроки будут в очередной раз отложены. Нам нужен Удерживающий - народ, в котором гармонично соединятся Начала. Это даст мощное ускорение эволюции.
      – Кто это будет? Европа идет к упадку, не так давно она со свирепой радостью растерзала одну из собственных стран. Обновление возможно за счет свежей крови Азии, но оно идет медленно. Китай поднимается как молодой лев, но ему еще предстоит выбор. Конфуцианский рационализм почти столь же опасен, как и западный. В странах Ислама течение Инь сильно, хотя и скрыто в глубине. Но их народы молоды и недостаточно терпимы. При их главенстве в мире вряд ли сохранится культурное многообразие, и уже принцип Ян подвергнется гонениям. В Индии возводится храм будущего. Ее дух утончен и откажется от применения оружия. Россия полуразрушена в результате агрессии Запада. Сейчас народ избавился от избытка энергии и начал отстраивать свой дом заново, но Запад будет препятствовать, не желая терять плодов победы. Другие страны Востока имеют либо недостаточное население, либо мало ресурсов. А у нас нет времени создавать новый народ, и нет ресурсов для него. Мы должны выбирать из существующих.
      – Значит, остаются страны Ислама и Россия.
      – В странах Ислама слишком высок уровень энергии. Мы получим эпоху религиозных войн и откат эволюции. К России уже был обращен Зов, и она встала на путь создания новой цивилизации, но поддалась соблазнам Запада и рухнула.
      – Спустя столетие Зов может быть повторен. Размыслите, брат и сестра! Чтобы противостоять мощи Запада, нужна страна с большими ресурсами, а они есть только у России. Нужен народ, способный построить государство на основе братства, и такой исторический опыт есть у России. Нынешний упадок не препятствие, а скорее возможность. Встать может лишь тот, кто упал. Воскреснуть может лишь тот, кто умер. Чем грязнее почва, тем прекраснее цветок. Вы знаете это.
      – Наш Хранитель равновесия неравнодушен к этому народу. Он уже помог одному из них.
      – У него Дар, и он может быть полезен для нас. Однако только народа мало, нам нужны помощники. Ты сама сказала, что мы не можем взяться за оружие.
      – У вас немало помощников.
      – Как и у тебя, сестра. Но нужны те, кто сможет балансировать космические энергии на лезвии меча. Только ты можешь подобрать таких.
      – Их судьба будет горькой, - печаль слышится в голосе. - Однако я позабочусь о награде.
      Следует молчание. Только шелест деревьев, всплески волн, да танцующий звездный свет на воде. Трое, видимо, размышляют или что-то созерцают.
      Снова раздается голос:
      – Мы избрали страну. Зов будет вторично обращен к России. Но ей нужно оружие, помимо ядерного. К сожалению, мысль о Братстве глубоко чужда Западу, к тому же потребительский дух не позволит ему мирно отказаться от ресурсов, которые оказались в его распоряжении. Он готовится к войне и накопил горы изощренного оружия. А мы не можем выпустить на свободу волны пламени.
      – Человечество давно подбирается к тонким энергиям. Мы препятствовали овладению ими, направляя усилия людей по более трудному пути. Слишком велика опасность, что кто-то с легкостью создаст оружие, по мощи сравнимое с ядерным. Но теперь я приоткрою дверь.
      – А я подберу людей, способных применить оружие Армагеддона, не разрушив при этом мир.
      Хотя перевод подчеркнуто нейтрален, мне кажется, что это говорит женщина. И я догадываюсь, кто…
      – Закончим молитвой Всевышнему.
      Снова молчание, еще более глубокое. Теперь все трое стоят. А я не могу сдержать улыбки: оказывается, даже от Них до Всевышнего дистанция немалого размера.
      Вот так по крупицам и собираешь информацию.
      А ведь я только начал подбирать странные камешки на берегу великого океана…

      К вечеру подножия гор заволокло облаками - они клубились в темных долинах, тянули белесые пальцы к розовеющим в высоте снегам…
      Я сидел на дощатой веранде и, прихлебывая кислый айран, пытался понять: как здесь оказался? А заодно и вспомнить, кто я такой? Хорошенький набор вопросов. Но туман окутывал память плотнее, чем горные долины…
      Я огляделся: по веранде расставлены столы, покрытые клеенкой, за ними несколько мужчин. Каждый за своим столом, все в желтоватых пижамах, как и у меня. Все молчат: кто пьет айран из кружки, кто откинулся на спинку плетеного стула и смотрит на розовеющие вершины. Лица вялые и безучастные, неужели такое же у меня?…
      Наверное, это больные.
      За перилами веранды дворик: желтые и лиловые цветы на клумбах, высокая ограда, за ней поросший соснами холм. По склону вьется дорога, подходя к железным воротам. Они заперты, рядом будка, и сквозь окошко видно, что там кто-то есть.
      Санаторий? Психбольница?…
      По этой дороге меня должны были привезти, но я ничего не помню. Неужели какая-то болезнь привела к потере памяти?… Хотя с умственными способностями, кажется, все в порядке: быстро разобрался, где нахожусь.
      Что на Кавказе - понял сразу, санитары на вопросы отвечали уклончиво, но с неистребимым кавказским акцентом. Поначалу удивило, что солнце стоит не над снежными вершинами и ледниками, а плавится в синеве с другой стороны небосвода. Но потом сообразил, что нахожусь к югу от Кавказского хребта и, судя по высоте гор, - уж не Безенгийская ли это стена? - скорее всего в Грузии. Но как я сюда попал?…
      Не поговорить ли с соседом слева? Хотя пока расспросы ни к чему не привели, получал такие же односложные ответы, как от санитаров: 'Лечусь… Не помню… Отвали…'.
      Все же я открыл рот, но спросить ничего не успел.
      Подошел санитар - крупный черноволосый мужчина в белом халате - и с акцентом сказал:
      – Пошли. Тебя доктор спрашивает.
      Я уныло подумал, что мог участвовать в горном походе по Кавказу, произошел несчастный случай, и товарищи оставили в больнице.
      Встал и пошел за санитаром.
      Коридор, холл, опять коридор, звук шагов тонет в ковре… Мы остановились перед массивной дверью, санитар приставил пальцы к вмонтированной пластине, и спустя несколько секунд дверь открылась.
      Дактилоскопический замок, вяло отметил я. И слегка удивился, но не замку, а скорее тому, что не испытываю особого удивления, хотя зачем дактилоскопический замок в обыкновенной больнице?…
      За столом сидела женщина в белом халате, в свете лампы красиво мерцали серые волосы. Оглядев меня, кивнула провожатому:
      – Можешь идти.
      Снова акцент, хотя уже не кавказский.
      Дверь закрылась, и докторша указала на кресло.
      – Садитесь.
      Я сел, пытаясь разглядеть глаза собеседницы: словно голубые льдинки плавали в сумраке.
      – Как себя чувствуете? - Скучный голос, ни тени доброжелательства.
      Будто стук послышался вдалеке. Я моргнул.
      – Вроде неплохо. А что со мной? Я ничего не помню.
      Женщина-врач внимательно оглядела меня, а потом повернула голову к компьютерному дисплею. Лицо слегка осветилось: немного припухлое, без всякой косметики.
      – Вы упали в ледниковую трещину, - равнодушно сообщила она. - Удар головой, нарушение мозгового кровообращения и, как следствие, частичная амнезия. Надеюсь, потеря памяти окажется временной…
      Снова стук, но теперь отчетливее - словно кто-то постучал молотком посереди комнаты. Странно, докторша как будто ничего не услышала. Развернула ко мне монитор:
      – Давайте проверим, как обстоит дело с памятью…
      Ритмичные удары раздались прямо в ухо:
      'Помни… проводника… по снам!'.
      Что они значат?…
      Странная музыка… калейдоскоп чистейших красок… багровое солнце, встающее над кромкой темного льда… зал с колоннами из льющегося синего света…
      И вот я снова в кабинете Сибил, только он обширнее и сумрачнее, а за столом непроглядная тьма.
      Но теперь я вспомнил, что хотел спросить, и у кого!
      Я медленно обернулся.
      В открытой двери стоял человек, во тьме виднелись только белые перчатки и такое же белое лицо.
      – Здравствуйте! - сказал я. - Могу я задать вам несколько вопросов?
      – Слово 'здравствуйте' здесь уже не подходит, - глухо отозвался гость. - Но вопросы задавать можно. Это мой долг - отвечать и показывать.
      – Где я и что со мной?
      – Вы в бывшем санатории, который обращен в лабораторию и частную тюрьму. Вас доставили сюда после семинара, где изучались варианты будущего.
      – Кто доставил? - В голове начала пульсировать боль, я попытался сфокусировать глаза на белом лице, но не мог.
      – Я не вправе отвечать на вопросы о других людях.
      – Тогда хотя бы подскажите, как выбраться отсюда, - сердито сказал я. Видно зря надеялся, что в этом сумрачном мире - я вспомнил его! - могу получить ответы на все вопросы.
      – Пожалуйста, - темнота в двери всколыхнулась. - Следуйте за мной.
      Снова полутемные коридоры (я уже видел их!) и едва тлеющие лампы. Как-то неожиданно мы оказались в моей комнате, а точнее тюремной камере.
      – Смотрите, - бесстрастно сказал проводник.
      Я чуть не ахнул, стены внезапно сделались прозрачными, а точнее полупрозрачными - как зеленоватое стекло. Слева в другой камере кто-то лежал на койке, а справа помещение было пусто и за ним, как сквозь зеленые занавеси, виднелся верх каменной стены и качающиеся верхушки сосен.
      – Здорово, - хрипло сказал я. - Как вы это сделали?
      – Я ничего не делал, - слегка пожал плечами проводник. - Этот мир подчиняется силе мысли.
      Ну и ну…
      – Все равно не вижу, как выбраться отсюда. Пускай наружная стена близко, но как попасть в коридор? И там, наверное, охрана.
      Действительно, в конце коридора виднелась неясная человеческая фигура.
      – Смотрите внимательнее, - в голосе проводника послышалось нетерпение.
      Вот оно: в зеленой занавеси, что отделяет комнату справа, просвечивает прямоугольник. Видимо, обе комнаты соединяла дверь, а потом ее забили досками и оклеили обоями. Будем надеяться, что забили не слишком крепко.
      – А как?… - я обернулся к проводнику.
      И замер, никого не было. А затем сумрак просветлел, и я снова оказался в кабинете Сибил.
      – Что вы видели? - потребовала она. - На этот раз сеанс был очень коротким.
      Голова раскалывалась от боли, я поднял руки и помассировал виски ледяными пальцами.
      – Ничего, - вяло соврал я. - Какие-то световые эффекты, а потом страшно разболелась голова.
      Сибил долго в упор смотрела на меня, так что мне сделалось неуютно.
      – Ладно, - в ее голосе прозвучала досада. - Может быть, другой раз окажется результативнее.
      Она даже не пыталась хитрить, никаких разговоров про амнезию! Видимо, была уверена, что за ночь я все забыл.
      Тот же молчаливый санитар проводил меня обратно в комнату.
      Я надеялся, что из-за краткости визита к 'доктору' у меня останется больше времени до укола. Сразу направился к водопроводному крану, открутил изогнутую трубку, из которой вытекает вода, и стал осматривать стену. Металлическим предметом легче колупать ее, чем голыми пальцами.
      Скоро нашел слегка выпуклый шов и принялся за работу. Только бы никто не посмотрел в глазок! Но кавказцы казались не особо рьяными надзирателями.
      Обои отдирались легко, а кускам штукатурки я не давал упасть на пол и складывал в стороне. Довольно скоро оголил доски, и тут пришлось попотеть: железной трубкой никак не мог отковырнуть первую из них. К счастью, вторая оказалась прибита всего одним гвоздем. Работали здесь спустя рукава.
      Наконец я пролез в соседнюю комнату, тут пахло пылью. В окне уже стемнело, но его не загораживала решетка, и я осторожно выглянул.
      Я находился на третьем, верхнем этаже. Ограда вокруг двора здесь подходила к торцевой стене здания и казалась легко доступной - метра два по карнизу (здание было старой постройки, с карнизами и лепниной). Лишь бы никто не посмотрел вверх. Безопаснее было бы подождать полной темноты, но я не хотел рисковать: в мою камеру могли зайти для укола.
      Я открыл раму, петли противно завизжали, и я снова взмок от пота. Но никто не стал ломиться в дверь, я еще раз оглядел двор и поспешно взобрался на подоконник. Потом, стараясь не глядеть вниз, вылез на карниз.
      Оказалось даже удобнее, чем ожидал: руками можно было придерживаться за водосточный желоб вдоль крыши, а вниз я по-прежнему не смотрел. Только сразу повеяло холодом, и мокрая от пота майка прилипла к спине.
      Я довольно быстро добрался до гребня стены, но там оказалась колючая проволока. Пока перебирался, разорвал штанину и расцарапал до крови ногу. Наконец повис на руках по ту сторону стены, глянул вниз на темные кусты и разжал пальцы.
      До сих пор я гордился собой: сумел воспользоваться помощью таинственного проводника, разобрал перегородку, выбрался из комнаты и вот-вот окажусь на свободе. Прямо-таки агент национальной безопасности. Но на этом мое везение кончилось…
      Наверное, пресловутый агент приземлился бы беззвучно, а рядом оказалась бы блондинка на иномарке. Я же вломился в кусты с громким треском, разодрал щеку, на миг меня задержала зацепившаяся пижама, а потом я почувствовал боль от удара пятками, и вдобавок крепко приложился боком о какую-то корягу.
      В принципе, после такого шума можно было лежать спокойно и отдыхать. За стеной взвыла сирена, залаяли собаки, а по земле зашарил бледный луч прожектора. Но я как дурак вскочил и, прихрамывая, пустился бежать по скользкой от хвои земле.
      Очень скоро сбоку метнулось что-то черное и лохматое, сбило с ног и жарко задышало в лицо разинутой пастью. Я представил, как сейчас овчарка вцепится мне в горло, и постарался лежать тихо. Где-то слышал, что лежащих собаки не трогают.
      Или это действительно так, или собачка решила растянуть удовольствие, но в горло не вцепилась, а оглушительно залаяла, обрызгав мне лицо горячей слюной. В ответ послышался скрежет бегущих по гравию ног, непонятные, но явно недоброжелательные возгласы, а затем кто-то саданул в больной бок сапогом или ботинком.
      Хотя особо зверски меня не били: ребра, похоже, остались целы. Лишь когда вздернули на ноги, я получил такую плюху, что перед глазами заплясал фейерверк искр, а рот наполнился соленым. Затем меня отволокли обратно, но уже не в родную камеру, а на второй этаж. Бросили как мешок на пол и оставили размышлять, что агента национальной безопасности из меня не получилось.
      Через некоторое время я попытался встать и с удивлением обнаружил, что ноги держат, а кости как будто целы. В этой комнате тоже был умывальник с зеркалом, так что я подковылял и стал обмывать лицо, временами шипя от боли.
      Тут в двери щелкнуло, и я повернул голову: неужели пришли добавить? Или уже с уколом?
      Дальнейшее помню странно, словно видел слайд-шоу на экране монитора. Теперь-то я понимаю, почему…
      Вошедший мне незнаком, и на нем не белый халат, а черный подрясник. Мое сердце делает перебой, сразу вспоминаю фигуру на паперти в безлюдной Москве. Вдоль лица старомодные бакенбарды, переходящие в бородку клином, а черные волосы спадают на плечи. Глаза под прямыми, как по линейке проведенными бровями, отсвечивают зеленым, будто у кошки.
      Посетитель кладет на тумбочку какой-то предмет и внимательно смотрит на меня.
      На всякий случай я решаю быть вежливым и шепеляво говорю:
      – Добрый вечер.
      – Здравствуйте, Андрей, - отзывается гость. В голосе нет и тени кавказского акцента, который звучал у других санитаров, но что-то в нем кажется странным.
      – Вы с уколом? - я испытываю неприятное чувство от близости черной пропасти.
      Но посетитель медленно качает головой и говорит довольно фамильярно:
      – Тебе и так досталось. Ложись, я тебя осмотрю.
      Я плетусь к кровати, на ходу стягивая разорванную пижаму. Обижаться на 'тыканье' нет сил.
      – Вы из монастыря? Служите при этом… санатории?
      Монах снова качает головой:
      – Разве проводник не сказал? Это не санаторий. А я… в некотором роде действительно из монастыря. Про Новый Афон слышал?
      – Он вроде не действующий, - я со стоном забираюсь на кровать.
      – Неужели?… - в голосе гостя слышится удивление. - Хотя в последние годы мне приходилось много странствовать, так что новостей не слыхал.
      Он проходится жесткими пальцами по бокам и спине. Я снова шиплю от боли.
      – Тебе повезло. Ребра целы и внутри как будто ничего не отбили. Впрочем, им не было резона тебя калечить.
      – Кому 'им'? - бормочу я. - И вы кто, врач?
      Я испытываю странное чувство щекотания по всему телу, а боль уходит, сменяясь чувством облегчения и покоя.
      – Мир имеет нужду во враче, - туманно отзывается монах, - вот и пришлось им стать… А тебе нельзя спать. Бодрствуй.
      – Почему? - вяло спрашиваю я. Неудержимо накатывает сон.
      – Проводник сказал, что вряд ли выберешься сам. А ты ходил по странным дорогам и видел то, чего не видел еще никто. Другие не должны узнать, что скрывается за завесой, поэтому оставлять тебя здесь нельзя.
      – Я уже пробовал выбраться, - сердито отвечаю я. - Так накостыляли…
      – Тише, - говорит гость и почему-то глядит на часы, висящие над кроватью.
      Я тоже смотрю на стрелки: девять. В прошлый раз мне сделали укол примерно в это же время и ушли, оставив падать в тошнотворную темноту…
      Часы издают 'тик', а потом еще раз. Странно, между звуками как будто проходит много времени.
      Я жду нового щелчка, но черный монах трогает за плечо.
      – Пора. Надевай халат и идем!
      Наконец-то я понимаю, что странно в его голосе - словно посвист ветра слышится в нем. Удивленно спрашиваю:
      – Куда? Опять к доктору?
      – Нет, - говорит монах. - Разве тебе не сказали, что держат в плену? Хотя да, ведь кололи этот препарат…
      – Кто держит в плену? - бормочу я. - Чеченцы?
      – Нет, другие. - Голос звучит глухо в полной тишине. - Может быть, вспомнишь кое-что по дороге. А сейчас нам пора.
      – Почему я должен верить вам? Как вас зовут? - я безуспешно оглядываюсь в поисках пижамы и при этом чувствую странное оцепенение: мысли еле ползут, а глаза никак не фокусируются…
      Монах сильно дергает меня за руки - и я оказываюсь сидящим на кровати, с пижамой на плечах.
      – Меня зовут Симон, - словно ледяной ветер свистит в ушах. - Считай, что меня попросили освободить тебя. В бумажнике твои документы, я кладу его в карман пижамы.
      'А как же другие в этом санатории?' - хочу спросить я, но язык не повинуется, а руки едва попадают в рукава пижамы. Я теряю способность размышлять, даже сердце бьется редко и глухо. Едва могу встать и последовать за своим проводником, двигаться почему-то очень трудно. Симон уже у двери…
      Залитый электрическим светом коридор кажется пуст. Но только кажется. Когда подходим к выходу в холл, я вижу охранника в камуфляже. Сидя за столом, тот равнодушно смотрит в нашу сторону. Глаза широко открыты, однако нас двоих словно не замечают.
      – Он… спит, - свистящим шепотом произносит Симон. - Пошли быстрее.
      Косясь на охранника, я обхожу стол. Нарастает странное ощущение: что-то вокруг не так… Мы минуем выход на веранду и спускаемся по лестнице в другой коридор.
      Здесь охранников двое. Сидят возле двери - наверное, выхода наружу - и глядят прямо на нас. Я прячусь за угол: вдруг сейчас начнется стрельба?
      – Не останавливайся, - холодно звучит голос.
      Я боязливо выглядываю: Симон идет прямо на охранников, а те внимательно смотрят на него, но почему-то не двигаются…
      С трудом переставляя ватные ноги и не отрывая глаз от стражей, я иду к двери. Охранники не кажутся сонными: взгляд цепкий и пристальный - но неподвижный… Симон ждет, держа ладонь на пластинке замка. Что-то неуловимо меняется, тянет ночной свежестью, и мы оказываемся на крыльце.
      Я чувствую себя все более странно, будто все-таки сделали укол: перед глазами всё плывет, и меня словно втягивает в темнеющий водоворот…
      – Быстрее! - шипит Симон.
      Черная яма двора, острый запах прелой листвы, потом сырого железа - мы у ворот… Только запахи еще поддерживают мое сознание на плаву.
      Я не слышу скрипа ворот (и вдруг понимаю, что не слышал ни звука, кроме голоса Симона, с тех пор как покинул палату), но ограда вдруг оказывается за спиной, а впереди темными великанами маячат сосны. Еще несколько шагов, и почва под ногами плывет, мир несколько раз поворачивается вокруг, а потом исчезает…
      Когда я очнулся, то почувствовал влажный щебень под щекой и услышал монотонный шум ветра в соснах. Сразу вспомнил - почему-то раньше его не было слышно. Кто-то тряс за плечо.
      – Пришел в себя?
      Я с трудом встал на колени, а потом на ноги. Меня качало, все тело болело, а голову словно набили ватой - ничего не мог сообразить.
      – Что со мной? - дрожащим голосом спросил я.
      – Мы вышли из санатория, - голос спутника сливался с шумом ветра. - Мое имя Симон. Потерпи, скоро темпоральный шок пройдет.
      – Какой шок? - переспросил я. Чувствовал себя настолько беспомощным, что едва не заплакал.
      – Неважно. - Свежий воздух постепенно вымывал дурноту из моего сознания. - Без специальной подготовки это трудно перенести.
      Тело все еще била дрожь, но в голове постепенно прояснилось. Я вспомнил веранду, доктора, свою палату, появление странного монаха… Что было до этого, окутывал туман забвения.
      – Но как мы выбрались? Там же полно охранников.
      – Ты пока не поймешь, - равнодушно сообщил Симон. - Но мы еще не выбрались. Этот 'санаторий' находится в Грузии, а тебе надо в Россию. Через Грузию опасно, из гор ведет всего одна дорога и ее легко перекрыть. Проделать такой трюк во второй раз не могу - смертельно опасно для тебя… Ходил по горам?
      – Немного, - пробормотал я. - Был в походе по Приэльбрусью, поднимались до 'Приюта одиннадцати'…
      Вихрь мыслей закружился в голове. Зачем меня держали в этом странном санатории. Кто на самом деле Симон? Сотрудник российской спецслужбы? Но что за фантастический способ он использовал, чтобы вывести меня на глазах у охраны?
      – Тогда идем. - Лицо Симона едва белело в темноте. - До рассвета надо пройти километров двадцать. Утром тебя хватятся и тропы перекроют, но мы уже будем на подступах к перевалу. А сейчас надо найти место, где я спрятал снаряжение, там переобуешься. В больничных тапочках далеко не уйдешь…
      В тапочках действительно было неудобно, так как мы сразу свернули с дороги и стали карабкаться по скалам вверх. К счастью, вскоре разлился бледный свет, из-за холма вышла почти полная луна, и я даже приостановился, залюбовавшись призрачно-белой стеной гор.
      – Идем! - резко поторопил Симон.
      Камни были скользкими от опавшей хвои, сосны шумели вокруг. Вскоре мы достигли гребня холма, и начался спуск. Впереди снова забелела дорога - мы срезали ее зигзаг. У большого валуна Симон остановился и вытащил из щели рюкзак.
      – Обувайся, - бросил мне горные ботинки. - Куртку надень прямо на пижаму, а то наверху будет холодно. Захватил тебе джинсы и рубашку, но переоденешься потом, сейчас нет времени.
      Сам так и остался в подряснике и бесформенных гамашах, лишь накинул рюкзак и, достав из щели два ледоруба, подал один мне.
      – Пошли!
      Ботинки оказались впору, что меня слегка озадачило: неужели таинственный спутник справлялся о размере моей ноги? Но вскоре стало не до вопросов, начался почти бег по залитой лунным молоком дороге. Далеко внизу показалось селение с черными пальцами башен, потом пропало за отрогом, и мы пошли вверх по грунтовой дороге. Я догадался, что переваливаем через отрог главного Кавказского хребта, тот льдисто мерцал слева.
      Наконец дорога вышла на сереющий в лунном свете горный луг. Две собаки с лаем кинулись от темневшей невдалеке кошары, и меня пробрала холодная дрожь: недавно такая скалила клыки у моего горла. Но, подбежав ближе, собаки вдруг умолкли, нерешительно завиляли хвостами и подались обратно - странное поведение для злобных пастушьих овчарок.
      Я глянул на Симона - что так озадачило собак? - однако тот не обратил на них внимания, только ускорил шаг по неровной дороге. Ледяной ветер задувал с белеющих ледников, но я все равно взмок, такой темп задал спутник. Может, у них в монастыре устраивали состязания по спортивной ходьбе?
      Наконец я прохрипел:
      – Давай отдохнем… Не могу больше.
      Симон с сожалением оглянулся и сел на придорожный камень. Я последовал примеру, но быстро перебрался на кочку: холодные камни годились разве что для монашеского зада.
      – Надо спешить, - равнодушно сказал Симон. - Они могут послать вертолет.
      – Кто эти 'они'? - разозлился я. - Террористы? Заговорщики? Бандиты? Хотя на последних не похоже. Вряд ли бандиты станут интересоваться вариантами будущего.
      – Они просто заблудшие люди, - так же равнодушно ответил Симон. - Аки овцы без пастыря. А если пастыря нет, то овец начинает пасти кто-то другой.
      – Вот вы бы и пасли. - Я почувствовал себя немного лучше, дыхание восстанавливалось.
      – Мой духовный отец так и говорил, - с грустью сказал Симон. - Но у меня не достало терпения, ушел странствовать.
      – И долго путешествовали? - вяло спросил я. Подумаешь, со странствующим монахом встретился.
      – Порядочно, - вздохнул собеседник. - Куда дольше, чем собирался.
      Дальше я расспросить не успел, Симон решительно встал.
      – Пошли!
      Теперь дорога спускалась, петляя по скату холма, а впереди вырисовались смутные обрывы другого хребта. Сзади встал темный бугор, заслонив луну. Я начал спотыкаться, но вскоре заметил, что под ногами спутника словно скользит слабый свет и, если идти вплотную, то дорога кое-как видна.
      Какой-то светящийся состав на рантах ботинок?
      Так мы и шли - углубляясь в темное ущелье, навстречу нарастающему шуму реки. Я не заметил, как оставили дорогу и пошли по каменистой морене. Стали попадаться озера серебристого света - это лунный свет падал на тропу сквозь провалы в изрезанном гребне. Опять начался подъем, а справа запрыгали белые гребни - мы вышли к реке.
      Я очень устал. С трудом переставлял ноги по камням, все тяжелее опирался на ледоруб, а Симон горным козлом прыгал впереди - черное пятно на фоне чего-то темного и высокого.
      Это темное медленно приближалось, и внезапно превратилось в сложенную из камней башню. Симон остановился.
      – Здесь передохнем, - словно издалека сказал он. - Ты слишком устал, а впереди еще долгий подъем.
      Мы вскарабкались по грубым каменным ступеням в небольшую комнату, где пахло старой золой. Втащив из рюкзака пенопластовый коврик, Симон расстелил его на полу. Я почти упал на него и сразу погрузился в забытье.
      Проснулся от острого желания опорожнить мочевой пузырь.
      Слабый свет серебрился на каменных плитах пола, край узкого как бойница окна сиял белизной. Монах посапывал рядом, задрав черную бородку к невидимому потолку. Я встал и, придерживаясь за неровную стену, стал спускаться.
      Входной двери у башни не было, и все вокруг казалось заброшенным. Наверное, здесь давно никто не жил, и забредали только редкие туристы. Все-таки я немного отошел, прежде чем расстегнуть пижамные штаны.
      И замер, забыв сделать свое дело.
      Поодаль виднелась грубая загородка из камней, наверное, для скота. Местами она была разрушена, и внутрь по траве затекал серебристый свет. В одном из проемов стоял камень чернее и выше других. Что-то странное было в его форме: верх - словно лобастая голова, а выступающие треугольники - будто уши…
      Камень шевельнулся, и блеснули два зеленых изумруда - глаза!…
      Я опомнился уже в комнате, когда тряс Симона за плечо.
      – Там… - еле выговорил я. - Там огромный пес.
      Монах сел, глянул на меня, а потом одним прыжком оказался у окна. Долго смотрел, и лицо было очень бледным в свете луны.
      И осталось совершенно спокойным.
      – Ты уже видел таких, - чуть погодя сказал он. - Со мной тебе бояться нечего. Скоро утро, пора собираться в путь. Поешь.
      Он нарезал на полиэтиленовый пакет куски белого сыра - тот был упругим и приятно солоноватым. Запивали из фляги Симона - к моему удивлению, там оказалась не вода, а терпкое красное вино.
      – Из новоафонских виноградников, - вздохнул в ответ на мой невысказанный вопрос Симон. - Тебе надо побывать там, Андрей. Конечно, в гостинице лишь монастырский комфорт: жесткие постели и по несколько кроватей в комнате. Зато, как вокруг красиво! Дорога к Афонской горе идет в тени кипарисов, над темно-зеленым лесом голубеют маковки монастырских церквей. Возле ворот дорога вымощена разноцветной плиткой, а весь двор устлан камнем, словно ковром. Стены собора святого Пантелеймона украшены изумительными фресками голубых и золотистых тонов. Выше светятся белизной стены Нагорного монастыря, к нему ведет портик, украшенный прекрасными изображениями святых. Дальше виден холм, засаженный масличными деревьями, и еще один храм - апостола Симона Кананита. По преданию, на этом месте погребен сам апостол, один из учеников Иисуса Христа. Неподалеку изумительной красоты водопад, струи воды вьются как кудри девушки, он устроен искусственно и служит для получения электрической энергии. Весь монастырь освещается ею после захода солнца - белые здания посреди темной южной ночи…
      Лицо Симона слабо светилось, а мечтательный голос звучал все тише и наконец умолк.
      Я слушал с удивлением: неужели столь райские уголки сохранились в разрушенной гражданской войной Абхазии?
      Симон убрал остатки сыра в рюкзак.
      – Пора! - голос снова звучал по-деловому. - Переоденься, но пижаму здесь не оставляй, спрячь в рюкзак.
      Когда мы вышли из древней башни, я боязливо поглядел в сторону загородки, но проем между камней на этот раз был пуст, словно там выломали зуб. Симон сделал мне знак подождать и зашагал в ту сторону по росистой траве. Наклонился и как будто что-то поднял. Косясь на него и не отходя от башни, я справил малую нужду, а когда Симон махнул мне рукой, поторопился следом.
      Симон зашагал прочь от башни по едва намеченной тропке. Луна светила уже тускло, туман поднимался снизу, монотонно шумела река. Вскоре тропа круто пошла вверх, и у меня опять заболели икроножные мышцы, а дыхание стало с шумом вырываться из груди. Хотя я взмок от пота, но чувствовал, как становится все холоднее.
      Наконец выбитая меж камней тропка стала положе, мы снова оказались на морене, в волнах тумана впереди что-то засветлело. Я сделал еще несколько шагов и остановился. Ледяная стена перегораживала ущелье, а снизу из черной расселины вырывался бурный поток. Я понял, что мы подошли к языку ледника.
      Симон деловито протянул мне альпинистские кошки, дальше предстояло карабкаться по льду.
      Грязный лед подтаял, по нему стекали ручейки. Днем они, наверное, превращались в бурные потоки. Ледяной склон был не особенно крут, и зубья кошек легко входили в ноздреватую поверхность, но подъем на высоту в несколько десятков этажей оставил меня совсем без сил.
      Как в тумане я увидел наконец обширную белесую поверхность. Симон уже пересекал ее, но у темной трещины остановился, поджидая меня.
      – Мы почти пришли, - сказал он. Дыхание его было совершенно ровным.
      Еще несколько десятков метров, и впереди показался каменистый склон. Я взобрался на четвереньках, волоча ледоруб, и упал лицом в откуда-то взявшуюся густую траву.
      Очнулся от тепла на спине и сразу почувствовал боль во всем теле, словно меня во второй раз избили. Перед глазами покачивались крупные желтые цветы, которые почему-то не пахли. Я со стоном перевернулся на бок и увидел, что солнце стоит высоко в небе, а я лежу на заросшей травой и альпийскими цветами террасе над грязно-белой поверхностью ледника.
      На фоне живописной картины появились грязные гамаши, так что я неохотно перевел взгляд выше.
      Симон изучающее рассматривал меня, и вид у него был недокормленный, но весьма решительный: смуглое лицо (от горного солнца?), черные усы и бородка, ввалившиеся глаза. А я-то думал, что все монахи толстые.
      – Надо идти? - вяло поинтересовался я.
      – Пока нет. - Симон присел на корточки и указал пальцем на соседний хребет. Вверху на нем блестели ледяные полосы, а над ними вилась будто черная муха.
      – Вертолет, - пояснил Симон. - Ищут, куда высадить засаду.
      Я испугался:
      – А вдруг полетит в нашу сторону?
      – Вполне возможно, - так же равнодушно сказал Симон.
      Вертолет покружил, мерцая лопастями, и вдруг скрылся за гребнем.
      – А теперь быстрее! - прошипел Симон, вздергивая меня на ноги. - Надо укрыться и переждать, пока не улетят к другим перевалам. Ледник замаскирует тепловой след, но у них есть фотоэлектронные датчики движения. И, конечно, бинокли.
      Я вяло удивился эрудиции монаха - с чего это он изучал специальную технику для слежения? - но встал и поплелся за Симоном.
      Под скалами проходила еле заметная тропка, и лежали большие валуны, под бок одного мы и забрались. Что-то меня обеспокоило…
      – А почему тропа так мало хожена? - наконец сообразил я. - По ней ведь много туристских групп должно проходить к перевалу.
      Симон глянул на меня, и в глубоко посаженных глазах мелькнул зеленый огонек.
      – Этот перевал… посещается редко, - наконец сказал он.
      – А мы пройдем? - встревожился я. Читал описания сложных перевалов, без специального альпинистского снаряжения там делать нечего.
      Странный монах медлил с ответом, а потом вдруг повернул голову.
      Вибрирующий гул наполнил ущелье. Темная туша вертолета с обманчивой легкостью выплыла из-за гребня, повиснув над грязной поверхностью ледника. Я сжался, а машина поводила тупым носом, будто принюхиваясь, и я различил даже лица пилотов за ромбовидными стеклами.
      Симон потащил меня глубже под валун.
      – Мы на фоне нагретой солнцем скалы, - прошептал мне в ухо. - Аппаратура нас не видит.
      А я и не понял, почему мы втиснулись между скальным откосом и валуном.
      Вряд ли нас легко было различить среди камней ледниковой морены даже в бинокль. Вертолет недовольно взревел, наклонился и ушел вниз между скальными гребнями.
      – Пошли! - дернул за рукав спутник.
      Мы двинулись вверх по наклонной террасе. Вскоре трава поредела, а тропа потерялась на камнях. То и дело приходилось взбираться на скальные уступы. Я недоумевал: к знакомым мне перевалам вели чуть ли не дороги, выбитые ботинками бесчисленных туристов. Ледник тянулся слева и приобрел заметный уклон, а зеленоватый лед рассекли трещины.
      Наконец мы вышли на небольшую площадку. Вверху высились две скальные башни, словно остатки разрушенных зданий, а между ними спускался длинный снежный язык. Слева творилось что-то неладное: над бездонными трещинами громоздились ледяные утесы.
      – Не останавливайся, - буркнул монах и в своих чудных гамашах стал ловко взбираться по крутому склону. Я вздохнул и пошел следом, вбивая ранты ботинок в подтаявший снег. Порыв холодного ветра коснулся волос.
      Сзади донесся механический гул. Я в очередной раз воткнул ледоруб в снег и, держась за холодный металл головки, оглянулся.
      Мы поднялись уже высоко. Слева от нас ледяная река стекала к серым осыпям и бесчисленным зеленым холмам, а над горным пейзажем блистали облака, словно еще одна снежная цепь.
      И, словно уродливый черный лыжник, с этих призрачных гор к нам скользил вертолет!
      – Все-таки углядели, - недовольно сказал Симон.
      Мы застыли, по крутому склону не побежишь.
      Вертолет подплыл совсем близко - от грохота винтов заложило в ушах, белые вихри понеслись по снегу, и мое лицо закололи снежинки. За стеклами маячили лица, кто-то выставил руку в окно и красноречиво потыкал пальцем вниз.
      – Не дождетесь! - зло крикнул монах.
      Вряд ли его услышали, но под днищем угрожающе сдвинулись в нашу сторону сдвоенные стволы. Оттуда вылетела череда вспышек, снег повыше с грохотом взорвался, и я едва успел закрыть глаза: по щекам больно секанул ледяной град.
      Пулемет!
      Меня прошиб холодный пот: вот и конец! Уж лучше сидел бы в этом проклятом санатории.
      Но вертолет неожиданно развернулся, тугая волна воздуха едва не смела нас со склона, а машина стала быстро проваливаться.
      – Высадят группу захвата, - прокричал Симон, едва гул стих. - Хотят взять живыми.
      Ну и ладно, мне уже было все равно. Колени ослабели, я стучал зубами, а промокшая майка липла к телу. Но Симон повелительно указал вверх, и я нехотя сделал шаг.
      Их оказалось слишком много, этих шагов. Я едва не утыкался носом в снег, ноги то и дело соскальзывали, противно дрожа. Один раз я глянул вниз, но лучше бы этого не делал: едва не сорвался в головокружительную пустоту. Все же успел заметить, что вертолет сел на ровном участке ледника - черная клякса в белой бездне, - а вокруг копошится несколько фигурок. Я повис на ледорубе и стал ошалело подтягиваться дальше.
      Наконец склон стал положе, и я обрадовался, но тут что-то противно просвистело возле уха.
      – Стреляют, - спокойно сказал Симон и покопался в снегу. - Быстрее!
      Перегиб склона на время скрыл нас, и монах протянул ладонь. На ней лежала странная полупрозрачная пулька с концом в виде иглы.
      – Наверное, что-то снотворное, - дрожащим голосом предположил я.
      Симон равнодушно кивнул и оборонил пульку в снег.
      – Ты представляешь для них ценность, убивать пока не хотят. Но вряд ли это профессионалы, если бы в кого-нибудь из нас попали, вниз долетел бы только мешок с костями.
      Про 'мешок с костями' мне не понравилось, но тут мы сделали последние шаги и оказались на площадке.
      Теперь стыдно признаться, но я издал жалкий писк. Вместо ожидаемого перевала я увидел жуткое сверкание льда, чуть не вертикально уходящего к небу. Нагромождение ледяных утесов, а между ними голубые и черные тени. Будто исполинская лестница расколотого трещинами льда вела к призрачно нереальной кромке снегов.
      – Что это? - сипло спросил я.
      – Адишский ледопад, - в голосе монаха прозвучало странное восхищение. - Самый большой на Кавказе.
      – Мы тут не пройдем, - уныло сказал я.
      – Пройти можно, - не согласился Симон. - Если подняться выше, то там можно перейти на скалы, а потом траверсировать склон Катынтау.
      – Катынтау… - мой голос упал. - Это же Безенгийская стена!
      Безенгийская стена - самый высокий участок Главного Кавказского хребта. Скальные отвесы и грандиозные ледопады с юга, и двухкилометровая снежно-ледовая стена с севера. Все маршруты высшей категории сложности! Куда меня завел Симон?
      – Надо спешить! - глаза монаха под прямыми бровями приобрели цвет зеленоватого льда. - За нами гонятся опытные люди с альпинистским снаряжением.
      Он повернулся и легко зашагал по снегу. Даже не проваливался при этом, и я вспомнил эльфа Леголаса из фильма 'Властелин колец'…
      – Надень кошки, - повернулся монах. - Снег слишком плотный.
      Я прицепил кошки, хотя не видел большого смысла. Нас скоро догонят, альпинист из меня неважный. Вдобавок снежный склон сужался кверху, заканчиваясь клином под ледяными утесами. Там нас и возьмут.
      Все же я потащился вверх, вбивая передние зубья кошек в снег и опираясь на ледоруб. Снова холод коснулся волос, и я понял, что это ветер переваливает через закованный в лед гребень Безенгийской стены. Снежные флаги веяли там в вышине…
      На подступах к серакам я оглянулся снова.
      И испытал шок - четыре темных пятнышка уже приближались к площадке, где мы были недавно. Рассмотреть их четко не удавалось: глаза резал свет, отраженный от ледяных глыб.
      Еще с десяток метров, и на нас упал холод и голубая тень - мы оказались у подножия ледяных утесов.
      – Постой здесь, - коротко сказал монах и пошел в сторону по повисшему над пустотой ледяному гребню. Я даже ахнул.
      Через минуту монах появился и со странной улыбкой подошел ко мне.
      – Держи. - На ладони у него лежал красивый фиолетовый цветок. - Это большая редкость.
      Таких цветов я раньше не видел - нежно-фиолетовые лепестки и пушистая зеленая сердцевина. От цветка исходил тонкий аромат, что необычно для горных цветов.
      А Симон замер, оглядывая ледяные утесы, и лицо в голубоватом свете сделалось необычным - жестким и мечтательным одновременно. Словно в храме, где вместо свечей на солнце горят ледяные острия.
      Фигурки появились на площадке внизу, снова прозвучал выстрел, и на нас брызнули осколки льда. У меня ослабели колени.
      – Быстрее за мной, - деловито сказал монах. - Спрячемся в бергшрунде.
      Я потащился следом, вяло высматривая, где он добыл цветок, но видел вокруг только снег и лед… Когда оказались перед темной пастью трещины, я оглянулся, и склон чуть не уплыл из-под ног, по столь узкой тропе мы прошли. В белесой бездне под нами ползли черные фигурки.
      Бергшрунд - трещина между ледником и скалой - в этом месте напоминал ледяную пещеру, но ниже расширялся и зиял чернотой. Повинуясь жесту Симона, я забрался под каменный свод. Хотя какой в этом смысл? Нас легко найдут.
      Мой проводник не спешил следом, нелепые гамаши и потрепанный край подрясника маячили прямо перед моими глазами.
      – Зря они стреляли в этих горах… - непонятно к чему произнес он. А потом вдруг… запел.
      Странная это была песня - без слов. И странные звуки - гортанные, резкие, от которых по телу побежали мурашки. Где-то я читал об особом крике горцев, которым они переговариваются на больших расстояниях…
      Но этой песне ответил гром!
      Меня затрясло: я понял, что собирается сделать Симон. Но затрясло не только от этого - весь ледник содрогнулся. Раздался страшный треск и свет померк, когда мимо стали падать ледяные глыбы. Симон юркнул в пещеру, прикрыв меня своим телом, но все равно град острых льдинок осыпал лицо и руки, а воздух наполнился снежной пылью.
      Грохот стоял неописуемый, словно вся ледяная исполинская лестница пришла в движение. Нас кидало так, что казалось - то ли размозжит головы о каменный свод, то ли улетим на льдине в раскрывшуюся бездну.
      Но постепенно тряска стихла, грохот перешел в недовольный рокот и наконец смолк. Только иногда в наступившей ватной тишине раздавался треск.
      Вслед за монахом я кое-как вылез из щели. Нам здорово повезло, этот край ледника не пришел в движение. Но остальная поверхность сильно изменилась: исчезла большая часть сераков, всё было покрыто битым льдом, а вверху курилась снежная дымка, не давая рассмотреть верхнюю ступень ледопада.
      Я глянул вниз и испытал шок, только снежная пыль веяла из белой пропасти. Ни людей, ни вертолета - на пологой части ледника просто появился холм.
      'Зря они стреляли в этих горах', - вспомнил я слова Симона. Хотя лавина могла сойти и раньше, от шума вертолетных винтов или звука выстрелов. Тогда и мы оказались бы погребены под жутким холмом. Я содрогнулся, а потом стал вытрясать снег из карманов куртки, и вместе со снегом на ладони оказался лиловатый цветок. Я полюбовался им, отряхнул и заботливо спрятал в бумажник. Потом оглянулся: где монах?
      Тот стоял повыше у сохранившегося ледяного утеса. Видимо, его раскололо пополам, так что остаток торчал мутновато-голубым зеркалом.
      Я тоскливо поглядел вверх. Снег курился все сильнее, и где-то на километр выше мимолетно проглянул страшной крутизны склон Катынтау.
      'И нам туда лезть?', - панически подумал я.
      Монах обернулся и помахал рукой:
      – Поднимайся, Андрей!
      Я стал взбираться к нему. Вот влип - со спятившим монахом на самом грандиозном ледопаде Кавказа! Но тут стало не до рассуждений. Ветер словно сорвался с цепи: сек снегом глаза, раздувал куртку, пытался сбросить в бездну, где уже бесновалась белая круговерть. Ясная погода в одну минуту сменилась пургой.
      Наконец обледенелые гамаши монаха оказались на уровне моих глаз, но тут яростный порыв ветра буквально сдул меня - ноги заболтались в пустоте, одна рука сорвалась с ледоруба, и я отчаянно пытался удержаться за металлический клюв другой. К счастью, ледоруб был плотно вбит в снег, но потерявшие чувствительность пальцы уже соскальзывали…
      Меня рванули за шиворот так, что я буквально взлетел, и лицо монаха оказалось напротив моего. И в самом деле спятил: глаза блестят зеленью, как у кота, волосы и усы белые от инея, а губы кривятся в сумасшедшей улыбке.
      – Лед! - провозгласил он. - Ты, наверное, не знаешь, но это самое странное вещество во Вселенной. Даже простое зеркало обладает необычными свойствами, а уж ледяное…
      Я не знал, что ответить, пытаясь прийти в себя. А монах пристально поглядел на меня, и лицо из оживленного вдруг сделалось прежним - худым и жестким.
      – Посмотри в это зеркало, - потребовал он. - Скажи, что ты видишь в нем.
      Я оглянулся - но вокруг никого, лишь сумасшедшее летящий снег. Как хотел бы снова оказаться в том 'санатории', пусть и на положении пленника!… Потом, почти помимо моей воли, глаза обратились к ледяному зеркалу.
      Это действительно было зеркало! Из мутноватой глубины выплыло искаженное, но явно мое лицо. За ним я разглядел причудливо искривленный пейзаж, но это были не горы, да их и не увидеть из-за метели. Я стал вглядываться…
      Странно, что вроде железнодорожной станции, отраженной в кривом зеркале. Пути, платформа с карикатурными людьми, изогнутые в дугу вагоны…
      Я хотел оглянуться, но услышал только удаляющийся голос монаха:
      – Береги цветок.
      И все исчезло…

      За окном вагона предлагали пиво и вяленую рыбу, а я лежал на второй полке и пытался понять, как здесь оказался. Только что проснулся и с изумлением обнаружил, что ничего не помню после этого чертова Адишского ледопада. Оставалось думать, что мы все-таки перебрались через Безенгийскую стену, а потом Симон посадил меня на московский поезд, но я все забыл. Результат инъекций в том 'санатории'?…
      В общем, доехал до Москвы как пришибленный. На Киевском вокзале первым делом зашел в Интернет-кафе и набрал в поисковой строке 'Новый Афон'. Вывалилась куча ссылок: история монастыря, прейскуранты пансионатов, рассказы туристов, фотографии…
      Моя догадка подтвердилась: когда-то монастырь и в самом деле был великолепен, но долгое время оставался в запустении, и лишь недавно его начали восстанавливать. А пока над буйной зеленью поднимались облезлые стены собора, торчали какие-то ржавые трубы, монастырских виноградников не было и в помине, и туристы делились впечатлениями только о знаменитых новоафонских пещерах. Водопад сохранился, и падающая вода действительно походила на кудри девушки (странное сравнение для монаха), но вокруг царило запустение…
      Так откуда же ты, Симон?
      С тяжелым сердцем я вышел из Интернет-кафе и отправился в общежитие.
      Последний год в университете прошел уныло. В аспирантуру меня не взяли, не было денег заплатить, кому следует, но пригласили и дальше посещать заседания рабочей группы по футурологии. И на том спасибо. Работу преподавателя подыскал в институте подмосковного города Р. Платили там немного, но я надеялся со временем перебраться в Москву.
      А еще этой зимой получил 'мыло' все от той же странной организации, с предложением поехать на другой семинар, в этот раз на Украину. Словно меня не держали в тюрьме, а потом не пытались убить…
      Я не стал отвечать, и вскоре про это предложение позабыл…
      Последний год в университете усердно работал над дипломной работой о вариантах будущего развития России. Со своими мнениями не лез, просто старался перечислить имеющиеся сценарии, а их хватало. Обзор начал с планов, а скорее мечтаний российской политической элиты. Детально разработанных сценариев с цифровыми выкладками, как у западных аналитиков, не было и в помине.
      Естественно, преобладал административный восторг. Предполагалось, что Россия на равных войдет в мировое разделение труда, сначала как поставщик сырья, но со временем отвоюет и долю рынка высоких технологий. Вооруженные силы останутся надежным щитом от враждебных посягательств, народонаселение снова начнет расти, а республики бывшего СССР в основном перейдут на дружеские позиции.
      Западные, в основном американские исследовательские центры, тоже упоминали этот вариант, но указывали, что западная элита смирится с существованием России лишь как сырьевого придатка. Никаких высоких технологий в России, особенно военных, она не допустит, продолжив работу по их разрушению. В России должны остаться лишь технологии среднего уровня: автомобили, сборка электроники на основе импортных компонентов, производство других потребительских товаров. Коррупция и организованная преступность будут по-прежнему разъедать страну, и этот вариант представлялся американцам лишь замедленным сползанием к полному краху.
      Самым вероятным считалось, что российская элита, занятая грабежом собственной страны, не справится с деградацией промышленной инфраструктуры, вооруженных сил и качества народонаселения. Через несколько десятилетий в европейской части России останется не более 80 миллионов жителей, резко вырастет число техногенных катастроф, и может понадобиться ввод международных сил для поддержания порядка, по образцу бывшей Югославии или Ирака. Контроль над богатыми сырьем Сибирью и Дальним Востоком будет утрачен, и они войдут в сферу влияния Китая. Чтобы предотвратить столь нежелательное усиление Китая, Америка должна принять решительные меры для укрепления своих позиций в Сибири. Вкладывать капиталы в создание производств по добыче и переработке сырья, в подкуп российской элиты, а в перспективе, по мере дальнейшего ослабления России, объявить Сибирь общим достоянием человечества и ввести международное (читай, американское управление).
      Таковы были рекомендации института, выполнявшего в основном правительственные заказы. Некоторые независимые исследователи указывали, что при нынешнем военном доминировании США в мире американская элита может и форсировать развитие событий, чтобы Россия не помогала дальнейшему усилению Китая и, не дай Бог, сама выбралась из кризиса. Реально правившая страной Закрытая Сеть США могла учесть, что Россия иногда проявляла чрезмерную живучесть…
      Работая, я иногда вспоминал о сумеречной Москве - что за оружие там было применено? - но в дипломе об этом не написал. Не хватало прослыть сумасшедшим.
      Защита прошла успешно: ученые мужи покивали, хотя не обошлись без каверзных вопросов. Хоть студентам можно продемонстрировать, что с мнением ученых в России еще надо считаться. Получив диплом, я покинул Alma mater - как думал, на пару лет. А чтобы отдохнуть, договорился с приятелем съездить на юг. Только на сей раз в Крым, хватит с меня Кавказа.
      Мы зря думаем, что сами выбираем путь…
      Вещи отвез к дальним родственникам, которые снисходительно терпели мои редкие визиты, а деньги и паспорт переложил из барсетки в старый бумажник, что брал еще на Кавказ - так удобнее в дороге.
      За приятелем заехал вечером, как договорились. Его отец, чиновник средней руки, часто ездил в командировки в Америку и вывез оттуда мебель для всей квартиры. Я сидел на необычайно упругой американской софе и глядел, как Маслевич (фамилия моего приятеля) морщит лицо над удобным, с колесиками, американским чемоданом.
      Наконец собрался, и мы поехали.
      В аэропорту было черно от народа. Прибывала какая-то важная персона из-за океана, и лайнер еще только поднимался над землями Запада, а здесь уже убирали самолеты с неба, готовясь встретить гостя пустой голубой улыбкой доброжелательства.
      Маслевич недовольно побродил, примостился на надувном матраце, купленном для морских купаний, и быстро уснул. Я то задремывал, то просыпался, и мне стало казаться, что мы уже никуда не улетим - что мы превратились в заключенных еще небывалой тюрьмы будущего, отгороженной от мира синим стеклом и сторожким светом прожекторов.
      Но наконец солнце взошло над бетонными полями, и репродукторы прохрипели посадку.
      В Грузию я летел ночью и ничего не увидел, так что теперь приник к иллюминатору. Чудесной показалась облачная страна внизу: белоснежные замки, фантастические ватные звери, и над всем - темная синева небосвода. Странно манила эта синева, но одновременно пугала, неземным холодом тянуло от нее.
      Я прикрыл глаза и вскоре задремал, убаюканный гулом моторов…
      И привиделся иной пейзаж: снежные горы над заиндевелым лесом. Что-то упорядоченное виднелось у их подножья - на площади среди леса рядами стояли металлические мачты. Надо всем тоже висела темная синева небосвода. Вдруг в ней появилось голубоватое свечение и быстро охватило полнеба. Словно исполинская птица замахала призрачными крыльями над горами, и волны голубого пламени побежали по белым склонам…
      Я сильно вздрогнул и проснулся. Сердце отчаянно билось: что это было?… Но самолет уже проваливался в воздухе, мы прилетели…
      В Симферополе обменяли рубли на местную валюту, цены показались соблазнительно низкими, и к морю поехали на такси.
      Миновали город, сады за оградой пыльных кипарисов, и потянулся непривычно низкорослый лес с ныряющими в зелень гравийными дорогами. Холмы поднимались все выше, над одеждой лесов выступили белые плечи скал. А вот и настоящие горы полуразрушенными замками встали по сторонам - машина въехала на перевал.
      Голубой туман охватил полнеба, и я не сразу догадался, что вижу море. Вспомнилось:
 
'Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!'.
 
      Свобода… Мы все мечтаем о свободе, но есть ли она?…
      Море сначала приблизилось, заполнив голубизной полмира, а потом отвернуло влево - мы поехали вдоль побережья.
      После каменного медведя Аю-Дага, вечно пьющего морскую воду, меж зеленых коленей гор открылась чаша с россыпью белых домов - Ялта. И тут я испытал странное беспокойство: будто кто-то постучал в невидимые стены сознания. Словно опять явился тот проводник…
      Камни, сосны, горячий блеск воды. Никого…
      Город объехали стороной, ощущение пропало, и я забыл о нем. А еще считал себя наблюдательным.
      За Ялтой шофер показал на белеющий среди зелени царский дворец - Ливадия. Более двух веков назад Россия пришла на эти берега, но, так и не сумев связать концы огромной империи воедино, отступила от теплого моря на хмурый север.
      Мимо побежали каменные изгороди, россыпи желтых и красных плодов в садах, дома над крутыми улочками.
      Алупка. Приехали.
      Искать жилье не пришлось. Едва такси встало, вокруг собралась кучка людей - предлагали квартиры, комнаты, веранды. Мы растерялись и быстро капитулировали перед напористой женщиной с большим носом и черными волосами.
      Женщина забралась в такси и стала по-хозяйски показывать, куда ехать. Оказалось недалеко, съехали с улицы и остановились перед двухэтажным домом: внизу ворота гаража и входная дверь, наверху веранда, а за садом блестит море.
      Дверь открылась, выскочила большая черная собака и молча обнюхала нас. Следом появился хозяин: среднего роста, тоже горбоносый и с густой проседью в черных волосах.
      – Гела, лежать! - приказал он.
      Собака легла, продолжая разглядывать нас. Мужчина белозубо улыбнулся и протянул руку.
      – Нестор. А это моя жена Зинаида. На собаку не обращайте внимания, своих она не тронет.
      Мы тоже представились, и хозяин показал нам жилье - опрятную белую постройку в саду. На ведущей к ней дорожке валялись упавшие вишни, к стене был прикреплен рукомойник, а внутри стояли две кровати, стол и кое-что из столярного оборудования.
      – Если хотите, можете занять комнату наверху. - Нестор махнул рукой в сторону дома. - Но тут свободнее, никто мешать не будет. - И подмигнул.
      Жилье показалось подходящим, мы договорились о цене и заплатили за две недели вперед. Довольный хозяин разрешил рвать вишен, сколько захотим, и ушел. Мы побросали вещи и отправились к морю.
      На пляже галька уходила в голубую воду, повсюду лежали белые и красные тела разморенных солнцем купальщиков. Мы разделись и по раскаленным камням заковыляли к морю.
      Сначала вода показалась холодной, но потом стала обнимать тело с такой лаской, что долго не хотелось выходить на берег. Мы купались и загорали до одури, а потом побрели по каменной лестнице вверх. За листвой с красными вишнями виднелась веранда, с нее помахал Нестор:
      – Эй, ребята, поднимайтесь! Вином угощу.
      Мы ополоснулись прохладной водой (под вишнями была устроен летний душ) и пошли к дому. Навстречу вышла собака, молча проводила через двор, затем по лестнице на веранду и разлеглась на дощатом полу.
      – Гела вам еще не доверяет. - Нестор был в майке, курчавые волосы на груди тоже тронула седина. Он кивнул на стулья вокруг покрытого клеенкой стола:
      – Усаживайтесь.
      Ловко разлил из кувшина огненно-красное вино по стаканам:
      – С приездом в Крым. И с днем военно-морского флота. Сегодня будет праздничный салют в Севастополе. Когда-то и я в советском флоте служил.
      – А кем? - вежливо поинтересовался я, пробуя вино, оказалось нежным и сладким на вкус.
      – Подводником. - Нестор выпил стакан до дна и поставил на стол. - Нам вино тоже давали, только сухое. Обычно оно полагается на атомных подлодках, но я служил на дизель-электрической. Такие труднее обнаружить, они почти бесшумны. Ходили к берегам Америки, там ложились на дно и дежурили с ракетами наготове. По лодке передвигались в войлочных тапочках, чтобы американцы по звуку не засекли. Отбывали дежурство и уходили, а на грунт ложилась другая подлодка. Интересно, сейчас туда ходят?
      – Вряд ли, - сказал я, чувствуя сонливость, в голове словно отдаленно шумело море. - Американцы теперь наши друзья.
      – Таким друзьям палец в рот не клади, - усмехнулся Нестор. - Мигом руку оттяпают. Это раньше они нас опасались. Мне замполит по секрету сказал, что если начнется война и нас подобьют, то у него и командира есть приказ - взорвать ядерные боеголовки. Пол-Америки смыло бы к чертям собачьим. Скорее всего, травил - боеголовки на ракетах так устроены, что если и подорвать, ядерного взрыва не получится. Сначала взрыватели должны встать в боевое положение при запуске… А может, проверял: не скажу ли кому? Любили у нас такие проверки устраивать.
      Стекла веранды были раскалены от солнца, но из открытого окна вдруг словно потянуло морозным воздухом. На миг мне сделалось зябко, представилась сцена из американского же фильма: гигантская волна, рушащаяся на небоскребы. Но я отогнал видение прочь.
      Не знал еще, что таким ледяным холодом веет ветер из будущего…
      Вино нас окончательно разморило, и мы подремали в своем сарайчике. Проснулись к вечеру - небо стало темно-синим, появились звезды, а море спряталось в темноту, слышен был только плеск волн с побережья. Мы приоделись и вышли погулять, приятелю не терпелось завести знакомство с какой-нибудь девушкой.
      В парке светились матовые шары фонарей, гремела музыка. Мы сели на скамейку возле танцплощадки, и мною вдруг овладело какое-то смутное чувство - не то ожидание, не то страх… Из темноты глядели странные красные огоньки. Цветы?
      На соседней скамье сидели две девушки, одна из них временами покашливала, и Маслевич оживился.
      – Это она знак подает, - прошептал он.
      Спустя минуту встал, подошел к девушкам и о чем-то спросил. Послышался смех, одна из девушек ответила. Через некоторое время Маслевич обернулся и махнул мне рукой.
      Одна девушка оказалась брюнеткой, а другая блондинкой. Мне надо было вступить в разговор, но я не смог ничего придумать и спросил о красных огоньках. Светлая - оказалось, что ее зовут Кира - несколько надменно ответила, что это цветут кактусы.
      Мы отправились танцевать. Маслевич не отходил от брюнетки, та была развязнее и казалась легко доступной, а мне поневоле досталась блондинка. Она танцевала слишком хорошо для меня: в электрическом свете колыхались светлые волосы, по платью змеились, еле успевая за движениями гибкого тела, фиолетовые цветы. Серые глаза смотрели насмешливо, и я чувствовал себя неловко.
      После танцев отправились гулять по парку. Он был разбит вокруг старинного дворца не то восемнадцатого, не то девятнадцатого века. Серебрилась трава, тонко пахли цветы, из-за черных ветвей блестела луна.
      Мне не хотелось разговаривать, Кира молчала тоже. Мы шли по тропинке меж розовых кустов, и неожиданно просветлело - мы оказались на самом верху мраморной лестницы.
      Лестница спускалась в абсолютный мрак, словно земля тут обрывалась в темноту космоса. Над белыми ступенями высились черные кипарисы, а по сторонам лежали и сидели, глядя на серебряную луну, мраморные львы.
      Мы остановились полюбоваться…
      И вдруг я испытал странное чувство: время словно застыло, и мне почудилось, будто мы оказались в заколдованном саду на краю земли, где никогда не бывает дня. Вечно луна сияет над белым каскадом ступеней, и вечно на нее глядят мраморные львы…
      Кира легонько вздохнула, наваждение исчезло, и мы продолжили прогулку. Вскоре парк остался позади, вокруг засияли огни, у входа на полутемную улочку девушки остановились - они были из санатория неподалеку. Мы с блондинкой простились довольно сухо, а Маслевич возвращался домой взбудораженный, явно получив от брюнетки какие-то авансы.
      На следующий день мы долго лежали на пляже, а потом до вечера отсыпались. Из пристройки вышли, когда закат уже розовел на белых утесах Ай-Павели. Скоро угас, и сумерки накрыли серым пологом причудливые башни дворца.
      Маслевич потащил меня к санаторию. Я не особо хотел снова видеть девушек, но вышло так, что светловолосая Кира опять оказалась рядом со мной, а Маслевич со своей более податливой спутницей скрылись в темной глубине парка.
      Мы пошли гулять по оживленным улицам. Я купил Кире мороженое и, когда вытрясал мелочь, на ладонь случайно вывалился фиолетовый цветок - так и пролежал все это время в бумажнике. Кира склонилась к моей руке и осторожно взяла засохший цветок, волосы мимолетно пощекотали мою ладонь.
      Легкий электрический ток…
      – Какой красивый. Где ты его нашел?
      – Подарили, - неуклюже ответил я, думая, что последуют расспросы, но Кира молча разглядывала цветок.
      Он хорошо сохранился, и мне показалось, что лепестки замерцали, а на лицо Киры упал слабый свет, но, скорее всего, рядом просто зажегся фонарь.
      Кира вернула цветок и после неловкого молчания предложила пойти за алычой в заброшенный сад. Мы поднялись по темной улице, калитка оказалась запертой, и надо было перелезать через полуразрушенную стену. Я перепрыгнул первым, подал девушке руку и с досады на бездарно проводимое время дернул Киру так, что она ударилась коленкой о камень.
      – Ой! - вскрикнула она, присев на корточки и обхватив колено руками.
      Я нехотя открыл рот, чтобы извиниться…
      И замер.
      Свет фонаря едва пробивался сквозь листву над нами, но лицо Киры словно озарилось. Непонятно, откуда взялся этот свет - в темноте тонула земля, стволы деревьев, даже платье девушки, и только ее лицо казалось светоносным овалом. И в глазах возник таинственный блеск - то ли выступили слезы, то ли в глубине замерцали огни…
      Мое сердце захолонуло. С непонятным чувством я тоже опустился на корточки, оперся рукой на землю и ощутил упавшие с дерева круглые плоды алычи.
      – Какой ты жестокий, - сказала Кира. Но в ее голосе не было раздражения, лишь нездешней красотой светилось ее лицо в этом темном саду, куда больше ни на что не падал свет…
      Я тогда не знал, что впервые увидел свет Сада. Тому, кто увидит его, никогда не стать прежним - даже если захочет. Отныне ему идти по иным дорогам, где будут странные встречи. И путь он закончит не скоро.
      Ничего этого я не знал…
      Алычи мы так и не набрали, я проводил Киру обратно к санаторию. Она слегка прихрамывала и опиралась на мою руку.
      На следующий день я проснулся с непонятным томлением, без особой радости поплавал в море, а после обеда, купив букет роз, поспешил к санаторию, где жила Кира…
      Территория вокруг была запущена. Стена из грубо сложенных камней отделяла тропинку от непролазных зарослей ежевики, алычи и держидерева. Из пыльной зелени проглядывала то красная россыпь плодов алычи, то надбитая ваза пересохшего фонтана, то статуя физкультурницы со смело вылепленными гипсовыми грудями.
      Тропинка вывела к спортплощадке, я положил букет на теннисный стол, усыпанный темными ягодами шелковицы, и постоял. Солнце пекло оцарапанные ноги, сердце стучало. Наконец поднялся по ступенькам и из тени акаций поглядел на санаторий: дощатая веранда, обшарпанные белые стены. Никого - мертвый час. Темные кипарисы стояли вокруг, загораживая море.
      Я отыскал окно Киры (вчера помахала из него рукой) и, сорвав несколько твердых стручков акации, бросил в стекло. Некоторое время ничего не происходило. Затем в окне появились светлые волосы и улыбающееся круглое лицо - Кира. Она кивнула, и я вернулся к теннисному столу, сердце продолжало сильно биться.
      Наконец Кира появилась на верхней ступеньке. Наклонив голову, чтобы не зацепиться волосами за ветки акции, и легко переступая ногами, до колен прикрытыми розовым платьем, сбежала вниз. В тени шелковицы ее серые глаза приобрели зеленоватый оттенок.
      – А где же твой неразлучный Маслевич? Ну, не обижайся! Это ты мне принес? - Она взяла букет и коснулась бутонами щеки. - Одна желтая, знак измены! Но все равно, спасибо. Пойду, поставлю в воду. Подожди, ладно?
      Она зашлепала сандалиями вверх по ступеням. Я присел на стол, сердце билось ровнее, стал слышен мерный шум моря. Кира вернулась, я вскочил и взял ее под руку. Предплечье было мягкое и прохладное.
      – Из-за тебя сбежала с мертвого часа, - тихо рассмеялась Кира. - Надеюсь, никто не заметит.
      Мы пошли вниз по тропинке. Неухоженные заросли захлестнули каменную ограду, мы перелезли через нее и оказались на песчаной дорожке парка. Она была обсажена розами, в конце сияло море, и среди блесток двигался силуэт катера. При ярком свете глаза Киры стали серо-голубыми. Она оглядывалась и слегка кивала розам, будто здороваясь с ними.
      – Поплывем завтра в Ласточкино гнездо? - предложил я.
      – Поплывем, - согласилась Кира. Освободив руку, потянула меня за локоть. - А сейчас пойдем в парк!
      Я был там лишь раз, когда познакомился с Кирой. Парк раскинулся вокруг дворца бывшего царского вельможи и был устроен еще в пушкинские времена. Вскоре мы увидели высокие пилоны и ажурный портал дворца, а потом, миновав чугунную калитку, вышли на пальмовую аллею. Аллея вывела на широкую лестницу, по сторонам которой лежали и стояли мраморные львы.
      Словно прохладный ветерок тронул волосы, напомнив о залитом лунным блеском каскаде ступеней…
      У изваяния спящего льва Кира приостановилась. Львиная голова с закрытыми глазами покоилась на пухлых лапах, грива обтекала по-человечьи надменный лоб и завитками падала на могучее нагое тело.
      – Интересно, что бы он сделал, если бы сейчас проснулся? - И Кира рассмеялась чуть беспокойно.
      За лестницей потянулись песчаные дорожки, их обступали деревья. Словно замок горного духа, высились над темной зеленью выбеленные солнцем зубцы Ай-Павели. Открылась поляна: на траве лежали тени могучих кедров, а под раскидистой сосной стояла скамейка.
      Мы сели. К запаху хвои примешивался другой аромат - это пахли нагретые солнцем волосы Киры. Она взяла меня за руку:
      – Андрей, смотри!
      На лужайке перед нами, красуясь синим хвостом с золотыми лунными полукружиями, гордо выступал павлин…
      Мы не поехали на следующий день в Ласточкино гнездо. Случилось странное.
      В обед я возвращался с моря - и наверху лестницы присел на остановке маршрутного такси, бездумно глядя на серые зубцы Ай-Павели. Подкатила маршрутка в сторону Ялты, я так же бездумно сел и, только оплатив проезд, спохватился: куда еду? Вроде бы никуда не собирался.
      Но машина уже петляла по горной дороге, вскоре внизу забелели многоэтажные здания, и я пожал плечами: погуляю по Ялте и вернусь.
      От многолюдного автовокзала пошел вниз к морю и машинально свернул в улочку, где показалось меньше народу. Прохладный ветерок с гор коснулся волос.
      Здесь стояло несколько частных отелей - с темно-зеркальными окнами, крышами из красной черепицы и спутниковыми антеннами. Я смотрел равнодушно, мне эта роскошь была не по карману.
      Но вдруг из дворика, где цвели красивые розы, меня окликнули:
      – Андрей?
      Имя прозвучало с английским акцентом, скорее как Andrew.
      Теперь уже мороз прошел по спине, и я обернулся.
      Меж двух кустов роз - желтым и красным - стояла Сибил. Мешковатое платье, серые волосы и рыхлое белое лицо, словно впервые выбралась на солнце.
      Мне захотелось убежать, но видно мало еще меня жизнь била.
      – Здравствуйте, - неохотно сказал я, подходя к изгороди. Откуда здесь взялась моя тюремщица?
      – Рада, что вы все-таки приехали на семинар. А где ваш багаж?
      – Какой багаж? - глупо спросил я. И тут наконец все понял…
      Хитрое мне пришло электронное письмо. Я равнодушно прочитал приглашение, полюбовался красивым фоном - что же там было изображено? - и стер из памяти ноутбука. Только вот из моей памяти оно никуда не делось. Наоборот - хитро спряталось в глубине, а теперь подтолкнуло поехать в Ялту и зайти именно в эту улицу. А еще раньше… не потому ли я решил поехать именно в Крым?
      Так что не приглашение это было, а скорее закодированный приказ моему подсознанию. Непростая организация устраивала эти семинары. Я-то думал, что такими штучками балуются только спецслужбы…
      – Нет у меня багажа, - сказал я. - И вообще к вам не собирался.
      Но Сибил ничуть не смутилась:
      – Если вам неприятно то, что произошло в прошлом году… - она аккуратно построила предложение, только глаза чуть остекленели от напряжения, - то это недоразумение. Вас уже собирались отправить домой.
      Не вполне уверена, что именно я запомнил. Ну и не буду ей ничего раскрывать. Ледяная корка стягивала корни волос, и теперь я понимал, что это вовсе не ветер.
      – Я всё помню смутно, - пожаловался я. - Держали в каком-то санатории, пичкали лекарствами…
      – Немного подлечили после падения в трещину на леднике… - с готовностью подхватила Сибил.
      Мне стало еще холоднее - вспомнился вздыбленный к небу Адишский ледопад и сумасшедший монах в черном подряснике на белом снегу…
      А Сибил оборвала предложение на полуслове и покосилась назад, неуверенность мелькнула в вяло-спокойных глазах.
      К нам подходила женщина в зеленом платье и с распущенными волосами.
      – Здравствуйте, - сказала она. - Что стоите на солнце? Пройдемте в тень…
      Она говорила что-то еще, но я почти перестал слышать. Женщина была необычайно красива: сочно-красные губы, словно выточенные дуги бровей, мелко завитые каштановые волосы. Платье травянистой зеленью обтекало полные груди.
      Что-то тихо заскулило в глубине моей памяти, словно испуганный зверек…
      Я почувствовал, что тону в зеленых глазах этой женщины - они становились все темнее и что-то напоминали…
      Оказалось, что мы уже сидим за пластмассовым столом во дворе. Официант (в белой рубашке с галстуком-бабочкой) поставил перед нами бокалы с рубиновым вином. Сибил не притронулась к своему, а женщина подняла бокал к губам:
      – За знакомство, Андрей.
      Я взял бокал:
      – К сожалению, нас не представили…
      И испытал гордость, получилось прямо по-светски.
      Сибил поколебалась и исподтишка глянула на женщину.
      – Аннабель, - тихо сказала она.
      Я вспомнил преподавательницу английского, которая замучила нас переводами из английских и американских поэтов.
      – У вас красивое имя, совсем как в стихотворении Эдгара По. Он написал стихи про Аннабель Ли, которая жила в королевстве у моря…
      Женщина улыбнулась - медленно и чувственно. Каштановые волосы рассыпались по смуглым плечам, а глаза стали совсем темными.
      – И я когда-то жила на берегу моря…
      Что-то напомнил мне ее голос. Холодноватое очарование звучало в нем…
      Но я не смог вспомнить и смешался:
      – А вы хорошо говорите по-русски, без акцента.
      – Я знаю много языков, - сообщила она, и красный кончик языка скользнул по краю бокала. - Было много свободного времени.
      Я не знал, что еще сказать. Молчание становилось напряженным, а вокруг будто слегка потемнело - возможно, набежала тучка.
      – Э-э, - подала голос Сибил. - Андрей, может быть, пройдете в свою комнату?
      – Какую комнату? - удивился я. - Я здесь случайно.
      И опять мороз пробежал по коже: совсем не случайно…
      Краем глаза заметил, что кто-то в темном халате появился во дворе и мельком поглядел на нас. Не то японец, не то китаец, черт их разберет. Следом высыпала шумная компания, все с сумками. Кое-кого я узнал - знакомые по прошлогоднему семинару. Один - программист откуда-то из-под Новосибирска - направился ко мне, широко улыбаясь.
      – Привет, Андрей! Едешь с нами?
      Оказалось, что все направлялись на Ай-Павелинскую яйлу - встречать восход солнца. Организаторы умели чередовать работу и развлечения.
      – Нет, - буркнул я. - Вообще в семинаре не участвую.
      Сибил моргнула и запустила руку в сумочку. Зазвучала довольно странная мелодия - скорее всего, обрывок какой-то современной музыки. Мобильный телефон? Однако Сибил ничего не достала…
      Веселая компания стала грузиться в микроавтобус с затемненными стеклами, а я встал, чтобы уйти. Как бы ни так - непонятно почему, но и я оказался в автобусе. Только когда тот покатил по улицам Ялты, я сообразил, что музыка могла быть с секретом, как и зимнее приглашение на семинар. Очередной сюрприз. Но не спрыгивать же на ходу? Лучше подождать более удобного случая…
      Я вспомнил про Маслевича и, попросив у программиста из Новосибирска мобильник (своим не пользовался из-за слишком дорогого роуминга), сообщил, куда меня пригласили и что вернусь только завтра.
      Маслевич довольно хмыкнул - освобождалось место для свидания с брюнеткой, - а я протянул мобильник обратно.
      Хотя бы Маслевич поднимет тревогу…
      – Я слышал, ты в прошлом году попал в трещину на леднике. Как сейчас, в порядке? - поинтересовался сосед.
      – Подлечили, - буркнул я. И в свою очередь спросил:
      – Витя, а ради чего вас здесь кормят и развлекают? Такой семинар влетает устроителям в копеечку.
      Сосед ухмыльнулся:
      – Относись к этому как к передаче 'Алло, мы ищем таланты!'. Наверное, надеются потом использовать наши светлые головы. Что-то вроде Фонда Сороса, только помельче.
      Такое мнение мне приходилось слышать от тех, кто участвовал в семинаре. 'Brain-drain' - утечка мозгов из России. Организаторы семинара упирали на свою заботу о молодых талантах, о равных возможностях для всех, но я не особо верил. Какой может быть альтруизм в современном мире? Все преследуют свои интересы. Вот и здесь: эксперименты с контролем над сознанием; обостренный интерес к технологиям, способным изменить будущее; очень беззастенчивые методы. Не пора ли удирать…
      Но автобус уже петлял по горной дороге, внизу все шире распахивалась туманная гладь моря, а вскоре зеленое одеяло лесов осталось внизу, и на скалах повисли искривленные ветрами сосны.
      Когда машина взобралась на край плоскогорья, слева открылся какой-то восточный базар: шатры, прилавки с бочонками и почему-то лошади.
      – Это татары устроили, дерут деньги с туристов, - пояснил сосед. - Тут конечная станция канатной дороги.
      Мы проехали дальше и скоро оказались среди безлюдья: зеленые холмы, искрошенные временем зубцы скал, буковые рощицы. У подножия одного из склонов показалось двухэтажное здание, стекла горели в лучах нисходящего солнца. Неподалеку уходили вверх мачты подъемника - видимо, зимой здесь был горнолыжный курорт.
      Нас вкусно покормили в уютном ресторанчике, а потом состоялось первое (для меня, конечно) заседание. Среди зелени зимнего сада расставили стулья, и молодой китаец выступил с докладом о стратегии Америки по отношению к своей стране.
      После успешной операции по развалу Советского Союза социалистический Китай остался единственной преградой на пути США к мировому господству. В отношении него выработан примерно такой же план действий. Во-первых, максимально подогреть потребительские настроения в китайском обществе, превратив население в массу обывателей наподобие западных. Во-вторых, нравственно разложить правящую элиту, чтобы она страстно захотела променять идеалы социализма и партийную дисциплину на особняки, 'Мерседесы' и банковские счета по примеру правящих кругов России. В-третьих, окружить кольцом военных баз, на которых будут размещены самолеты с высокоточным оружием и крылатые ракеты, чтобы держать китайскую элиту в страхе перед возможностью молниеносного уничтожения. Под предлогом борьбы с терроризмом США уже получили такие базы в Средней Азии, а кроме того, могут использовать авианосные флоты и аэрокосмические формирования. Но более вероятным представлялось, что сначала США завершат расчленение России…
      Китаец стал методично перечислять. Во-первых, так американцы смогут отрезать Китай от сырьевых и энергетических ресурсов Сибири и подгрести их под себя. Во-вторых, получат удобные плацдармы вдоль северной границы Китая. В-третьих, для Америки желательны военные действия против ослабленной России, чтобы аэрокосмические формирования США накопили бесценный боевой опыт…
      – А зачем Америке воевать? - громко спросил кто-то. - Она и так может все купить, напечатав побольше долларов.
      – Ресурсы, - пожал плечами китаец и склонился над ноутбуком. - Чем их становится меньше, тем дороже приходится платить. Даже богатая Америка больше не может себе этого позволить. Вот послушайте, что писал американский военный аналитик еще в 1979 году. 'Мы стоим перед мрачной перспективой мира, в котором слишком много людей и слишком мало ресурсов. Обостряется противоречие между стремлением высокоразвитых стран поддерживать свой высокий уровень жизни и стремлением других стран просто выжить. Это будет мир, где силой и только силой можно будет обеспечить неравное распределение ресурсов, которых не хватает…'.
      Китаец саркастически улыбнулся:
      – За полвека западные страны, и в особенности США, потребили столько ресурсов, что мы оказались именно в таком мире.
      Началось бурное обсуждение, в основном упирали на то, что в условиях постиндустриального мира развитым странам нужно меньше ресурсов. Я тоже отнесся скептически: зачем американцам ставить под угрозу свое благополучие? Цифровые выкладки скоро надоели, особо оригинальных идей я не услышал, да и вообще хотелось удрать отсюда. Так что я покинул оживленную компанию и с банкой пива вышел на веранду.
      Может, сделать вид, что пошел прогуляться по окрестностям?
      Но перед входом прогуливалась парочка явно не из участников семинара. Следов интеллекта на их физиономиях не просматривалось. Пришлось открыть пиво.
      По обширному плоскогорью чернели рощи, тускло отсвечивали серые россыпи скал. Вдали на холме виднелись белые яйца - словно огромная птица снесла их посреди темнеющего поля. Наверное, колпаки над антеннами радиолокаторов.
      Воспоминание о не состоявшейся войне. Или предчувствие будущей?…
      Да, интересная организация положила на меня глаз. То ли в самом деле хотят заработать, по дешевке скупая интеллектуальные ресурсы России и других стран, то ли это что-то другое…
      И, скорее, последнее. Слишком сильная враждебность к Западу. Слишком беспардонные методы: держать в санатории-тюрьме, применять оружие, использовать психотехнологии…
      Кто же за всем этим стоит?
      Становилось холоднее, остро запахло полынью. Вот уже только зубцы Ай-Павели и зловещие яйца розовели над уходящим в ночь плоскогорьем.
      Я допил пиво и вернулся в холл, откуда уже разбрелись спорщики, симпатичная горничная дала мне ключ от номера. Мельком подумал: почему не видно ни Сибил, ни Аннабель, хотя обе ехали в автобусе? Насвистывая, поднялся на второй этаж.
      Почему я поехал тогда в Грузию? Хотя понятно, почему. Падки русские на халяву, не воспитаны на пословице, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке.
      Я открыл дверь номера, но включать свет не стал. В окне рисовались силуэты сосен, а за ними чернела бездна с гирляндами огней - Ялта. Не попробовать ли уйти, когда все уснут? Или дождаться завтрака?…
      Откуда-то доносились голоса. Я на цыпочках подошел к окну, рядом оказалась дверь на балкон - она не скрипнула, когда я осторожно открыл ее.
      К счастью для меня.
      Балкон шел вдоль второго этажа отеля и был разделен перегородками на отдельные секции. Голоса доносились снизу - наверное, из номера подо мной.
      Один был женским, и сердце у меня заныло - он звучал холодновато, но странно чаруя:
      – Не суетись. Ты теперь на свободе, а это главное. Еще найдешь возможности для развлечений.
      Ему ответил мужской голос, и я вздрогнул - слова прозвучали резко как свист клинка:
      – Он обманул нас! Столько лет в заточении - и что? Наши руки связаны.
      – Поле боя вокруг тебя, - холодно возразила женщина. - Просто отложи меч и воюй руками других.
      – Этих? Они много болтают, но не знают, что прочно лишь основанное на крови.
      – Они знают, - смех женщины ледяными колокольчиками прозвучал в темноте. - Пока в основном теоретически, но из таких выходят лучшие. Рарох указал именно на них.
      Холодом потянуло из темноты. Я ничего не понял, но осторожно отступил. На этот раз под ногой скрипнуло - наверное, рассохшийся паркет. Сразу настала тишина.
      Я нащупал кровать и лег, не раздеваясь. Сердце сильно билось, окно походило на черную яму, огни Ялты скрылись за подоконником…
      Вскоре я понял, что в комнате кто-то есть.
      Не раздалось ни единого звука, но будто красноватый отсвет разлился по полу, и я стал различать предметы. Серый прямоугольный глаз телевизора, подсвеченный снизу торшер, а рядом кресло…
      В кресле кто-то сидел.
      Я хотел вскрикнуть, но горло перехватило, и не смог выдавить ни звука. Как в кошмаре.
      – Не бойся, - прозвучал тихий голос. - Почему люди такие пугливые? Я просто Аннабель…
      Не досказав, она встала, и платье зеленоватой волной упало со стройной фигуры, открыв темные холмики грудей. Во рту у меня сразу пересохло.
      А женщина приблизилась - теперь теплый розовый свет струился по ее груди и бедрам, стекая на пол красноватой лужицей.
      Красное и зеленое…
      Аннабель наклонилась, и пышные волосы упали вокруг моего лица, скрыв даже этот слабый свет. Ее глаза казались черными провалами, едва видимые губы приблизились к моим, а рука проникла под рубашку и легла на грудь.
      Она показалась ледяной, но все тело затрепетало…
      И вдруг Аннабель отпрянула.
      Свет снова упал на ее лицо, и было видно, как расширились зрачки и ноздри. Она отняла руку, и ледяные пальчики скользнули по моему животу, так что меня бросило в жар.
      Но Аннабель резко выпрямилась, держа в руке бумажник.
      Я поразился: неужели меня банально хотели ограбить?
      Если бы так…
      Аннабель перевернула бумажник - со слабым звоном посыпалась мелочь, а следом выпал засохший цветок.
      Засохший?
      От фиолетового сияния даже тени прыгнули на стены, и тень Аннабель показалась самой огромной и грозной изо всех. Упав, цветок немного померк, но все равно на него было больно смотреть - словно горящий аметист лежал на полу.
      – Где ты?… - свистящим шепотом начала Аннабель, но вдруг резко повернулась и выбежала.
      Я вскочил, сердце сумасшедшее билось, нагнулся и подобрал бумажник. Что происходит? Боязливо протянул руку к цветку…
      И замер.
      Словно прошелестел воздух, и цветок распался на две половинки - я успел заметить только туманную полосу. Судорожно вспыхнул фиолетовый свет - и померк.
      Меч!
      Весь в холодном поту, я поднял глаза и увидел темную фигуру - но это была не Аннабель.
      – У тебя было оружие, и ты не воспользовался им, - раздался свистящий голос, и я сразу узнал его, только что слышал под балконом. - Кто ты, второй раз встретившийся нам на пути?
      Меня словно обдало морозом - я все вспомнил! Мертвый город, черную реку и три фигуры на гранитном берегу. Так вот почему знакомым показалось холодное очарование в голосе женщины…
      Я не стал тратить времени на ответ. Повернулся, выскочил на балкон и, перемахнув перила, покинул негостеприимный отель. Сильно ударился пятками, но это лучше, чем быть проткнутым насквозь. Меч у этого господина явно был хорошо наточен. Интересно, как он его провез на Украину? Впрочем, и нас пограничники не досматривали. И еще, кто он по национальности? Вроде бы не японец: я где-то читал, что японцы не выговаривают букву 'л'…
      Конечно, я не размышлял, стоя как пень, а улепетывал со всех ног. Похоже, это становилось моим привычным занятием.
      И, конечно, далеко не убежал. За оградой отеля оказалась бетонированная площадка - наверное, для приема вертолетов VIP-персон, - и там в свете фонаря меня ожидали.
      Высокая фигура - женская, и пониже - мужская. Как они успели оказаться здесь?
      Я тоскливо оглянулся на отель, но все окна были темны. Ведь недавно еще вовсю горланили, приканчивая пиво! Впрочем, кто меня станет спасать - бедного Буратино от лисы Алисы и кота Базилио? Хотя моя ситуация явно хуже, тут болотом с лягушками не отделаешься.
      Я поглядел по сторонам: ложбины с прядями тумана, черная роща, яркие белые яйца на холме. Над темным морем встает луна.
      Помощи ждать не от кого.
      – Он опять бежит, - презрительно сказал женский голос, фигуры были уже в нескольких шагах. - Разве это противник?
      – Как знать? - задумчиво произнес мужчина. - Мы встречаем его во второй раз. Но третьего пусть не будет.
      Он сделал легкое движение, и из-под темного широкого рукава заструилось слабое свечение. Снова меч!
      Ноги у меня ослабели, а мышцы живота судорожно сократились, словно холодная сталь уже пронзила его.
      – Постой, - обеспокоено сказала женщина. - А вдруг правила уже действуют? Мы не можем убивать никого… из тех.
      – Ты ведь сама сказала, что он слабак, - рот мужчины раздвинулся в ухмылке, словно черная щель. - А тот осмелился бы скрестить оружие с Темным воином, пусть и без надежды на победу.
      – Как знаешь, - пожала плечами женщина. - Ты будешь наказан, а не я.
      – И тогда ты станешь менять любовников чаще, - расхохотался мужчина.
      – Скорее реже, - слова прозвенели как ледяные колокольчики. - Пока ты убиваешь их слишком быстро.
      Меня затошнило: перебранка шла, словно уже над моим трупом. А мужчина шагнул вперед, даже не поднимая меч…
      Я так и не заметил размаха. Что-то прошелестело, как в прошлый раз, и я опустил глаза, страшась увидеть кровь, льющуюся на грудь из рассеченного горла. Где-то читал, что в первое мгновение человек ничего не чувствует.
      Но ничего такого не увидел, зато услышал странно изменившийся голос женщины.
      – Смотри!
      Я поднял голову и увидел, что Аннабель отвернулась от меня, а мужчина с кривой улыбкой глядит на обнаженный меч.
      – Странно… - начал он. Потом тоже повернул голову.
      На холме с белыми яйцами что-то двигалось. Я вгляделся, и вдоль позвоночника словно прошлось ледяные когти - черная собака бежала вниз по слабо освещенному склону. В этом не было бы ничего странного, но холм находился в нескольких километрах отсюда, а значит, собака была величиной с дом!
      Она мячом перекатилась через серую равнину и, странное дело, не выросла в размерах, а словно уменьшилась по пути (привет из 'Черного монаха') и села на границе освещенного пространства - огромный черный пес.
      Я изумленно вскрикнул:
      – Гела!…
      Но второй окрик застрял у меня в глотке. Гела показалась бы щенком по сравнению с этим псом: морда на уровне моего лица, зеленовато-желтые блюдца глаз, красный язык свешивается из раскрытой пасти. И еще я вспомнил, что уже видел такого пса - задолго до Гелы, возле каменной башни у подножия Безенгийской стены.
      Тот странный камень - чернее и выше других, с двумя зелеными изумрудами глаз…
      – Это твоя собачка? - нервно рассмеялась Аннабель.
      – Нет, - коротко ответил мужчина. - Хотя не прочь бы завести такую. Мы уже видели их, помнишь?
      – Значит… - голос женщины будто растаял вдали.
      – Да, - согласился мужчина. - Она проделала долгий путь, с самых границ…
      – Замолчи! - резко оборвала его Аннабель.
      Наступило молчание, и в этой тишине собака зарычала. Сначала рык возник где-то в глубине горла, но все вокруг задрожало, словно поезд вырывался из туннеля метро. Потом вырвался… У меня заныли кости и ослабели колени, а женщина прижала ладони к ушам. Казалось, сотряслась вся сумрачная равнина и полегла трава. Мужчина отступил, но поднимая меч.
      – Опусти оружие, - сказал тихий женский голос, и все опять смолкло. Я обернулся, но никого не увидел.
      – Время еще не пришло, - столь же тихо и мелодично прозвучало в темноте.
      – Так это твой пес? - хрипло сказал мужчина.
      – Конечно, Темный, - с легкой насмешкой произнес голос. - Разве на Земле есть такие?
      – Они не должны появиться до самого дня… - яростно начал мужчина.
      – Ты неуважительно обошелся с моим подарком, Темный. - На этот раз в голосе прозвучала угроза, а темнота неуверенно поколебалась вокруг. - И вдобавок обнажил оружие на моего стража.
      Меч скрылся в ножнах, а поза мужчины стала не такой горделивой.
      – Извини, Владычица, - наконец с иронией произнес он. - Твои подарки плохо хранят. Но мы уходим.
      Он повернулся к Аннабель, которая за всё время не произнесла ни слова. Зеленое платье теперь охватывало ее от шеи до щиколоток, и женщина как бы растворилась в темноте.
      – Идем, дорогая, - галантно произнес мужчина.
      Странная пара прошествовала к отелю, а в другую сторону двинулось будто серебристое сияние, но тут же погасло. Так что со мной никто не попрощался, а когда я обернулся, то оказалось, что и собачка пропала.
      Я не особо расстраивался. Ничего не понял, да и не пытался понять. Голова разболелась, и я весь дрожал, так что быстро пошел прочь от отеля, надеясь согреться ходьбой. Где-то там должна быть станция канатной дороги…
      Ночью она, естественно, не работала, а возле базара меня остервенело облаяли собаки - к счастью, вполне обыкновенные. Пришлось отойти подальше и устроиться на склоне холма под скальным навесом.
      Ночь была бесконечной: мучил холод, и невнятно бормотали деревья в роще неподалеку. Утром солнце поднялось не из моря, а над пологом туч, словно мглы от мирового пожара. Оно висело напротив меня, будто красный воспаленный глаз. Наконец я увидел первый вагончик, ползущий вверх под серебристыми нитями тросов, и поспешил к станции. Когда я начал спуск - один в пустом вагоне, - солнце поднялось выше, и над лесом зарозовели каменные колени скал.
      Дома я поспал, и все случившееся - Аннабель, мужчина с мечом, громадный пес - стали казаться обыкновенным кошмаром. Была ли поездка в Ялту вообще?
      Я умылся и пошел к Кире. Она встретила меня как ни в чем ни бывало, и мы отправились в парк. За лужайкой, где на этот раз не оказалось павлина, набрели на стену со сводчатой нишей. В нише по камню шла надпись 'TRILBY', а под надписью были барельефы: каменная собака прыгала на каменную кошку. Из ниши струилась вода.
      – Совсем как у нас дома! - рассмеялась Кира. - У нас черная собака по кличке Пират, и важный сибирский кот. Как начнут порой драться! Пират наскакивает на кота, а тот сидит и бьет собаку лапой по морде: Фыр! Фыр!…
      Будто чуть потемнело в парке, но тут же вновь засияло солнце. Кира продолжала говорить, сжимая прохладными пальцами мою руку. Мы спустились на загроможденный камнями пляж, скинули одежду, и я всей кожей ощутил палящее и ласковое прикосновение солнца. Вода сначала показалась холодной - мы брызгали друг в друга, и Кира смеялась в водяном фейерверке. Потом пригоршня соленой воды попала мне в рот, и я упал в теплую воду, отплевываясь и хохоча одновременно.
      К обеду Кира ушла в санаторий, а я отправился домой и снова поспал. Маслевича все не было. К вечеру я проснулся, побежал в санаторий, и мы опять пошли в парк.
      Порозовел и медленно угас скалистый замок Ай-Павели. Солнце скрылось, мягкий полусвет разлился по парку, таинственно преобразив его. Темными драконами простерлись над серой травой ветви ливанских кедров. Желтые цветы выглядывали из черных крон магнолий. Тихо журчала вода под аркой, словно боясь разбудить от каменного сна кошку с собакой. И я снова ощутил странное чувство - что здесь не бывает ни солнечного дня, ни смены сезонов. Вечно сумерки стоят на этой лужайке, и вечно цветут магнолии…
      Мы сели на скамью и долго молчали. Потом я протянул руку и дотронулся до плеча Киры, гладкого под тонкой тканью. Попытался привлечь девушку к себе, но Кира со смешком отодвинулась.
      – Не распускайте рук, молодой человек.
      Тогда я сказал то, что изумило меня самого. Как-то не говорил этого раньше.
      – Я люблю тебя.
      Кира опять рассмеялась, но как-то глухо:
      – Вам это только кажется, молодой человек.
      Я молчал, опустошенно глядя, как песчаные дорожки, трава и деревья приобретают одинаково серый цвет, и лишь ветви колышутся темными тенями. Каким-то очень тонким ароматом повеяло в воздухе… Вдруг я почувствовал теплое дыхание на щеке и повернулся. Лицо Киры оказалось рядом - она незаметно придвинулась, и я поцеловал ее прямо в дрогнувшие губы…
      Мы целовались до изнеможения, и под конец оба тяжело дышали. В отдалении монотонно шумело море, хотя возможно, это шумела кровь в ушах. От мягких прикосновений губ Киры, ее щекочущих волос и скрытых легким платьем грудей по телу разливалось сладостное томление. В парке сгустилась темнота, яркие звезды взошли над черными верхушками деревьев. Наконец Кира отстранила меня и с легким вздохом поднялась со скамейки. Думая, что девушка собирается уходить, я вскочил и стиснул ее руки. Но она молча потянула меня в тень дерева и там прижала к себе. Ее сердце сильно стучало, глаза были полузакрыты и чуть блестели. Освободив одну руку, она изогнулась, что-то сделала ею и опять прижалась ко мне.
      Уже не томление, а палящий огонь распространился внизу живота. Я провел ладонью по спине Киры, коснулся шелковистого бедра и понял, что она спустила трусики. Уже плохо соображая, что делаю, я рванул свои шорты вниз и, ощутив ягодицами прохладный воздух, прижал девушку спиной к стволу дерева. Хотя Кира разомкнула ноги, было не слишком удобно, и я только после нескольких попыток вошел в нее, ощутив горящей плотью нежность и как бы прохладу. Кира застонала, уронив голову мне на плечо, а потом подняла, чуть оскалив зубы. Казалось, все дерево мягко трепещет, когда я поспешно двигался вверх и вниз, скользя между бедер Киры. Я толкал все сильнее, обдирая колени о кору дерева, и эта боль слилась со сладостной болью, что стала наполнять мои чресла. Лицо Киры зажглось пунцовым светом, глаза закрылись, и мы оба вскрикнули, когда огонь пронизал меня, толчками изливаясь наружу…
      Пламя угасло, но из обволакивающей нежности еще долго не хотелось выходить. На щеках Киры блестели слезы, и поцелуями я слизал несколько соленых капель.
      Наконец с неохотой отстранился. Пришлось дать Кире носовой платок. Она нервно рассмеялась:
      – У меня ведь в первый раз. Я и не думала, что так получится.
      Спотыкаясь, пошла к скамейке, и мне пришлось придерживать за локоть. Села, чуть повозилась и вздохнула:
      – Чувствую такую слабость.
      Склонив голову мне на плечо, затихла. А меня переполняли покой и нежность, я слушал лепет листьев, плеск моря внизу и прерывистое дыхание Киры.
      Наконец она подняла голову и хрипловато рассмеялась:
      – Вообще-то давно пора в санаторий. А то еще не пустят.
      На ногах держалась неуверенно, и я провожал ее, взяв под руку. Понемногу Кира пришла в себя и стала рассказывать. История была самой обыкновенной: училась в мединституте и, простыв в нетопленом общежитии, заболела пневмонией. Долго лежала в больнице, а потом повезло: по президентской программе 'Здоровая молодежь - здоровое будущее' ей дали путевку в Крым. Тут она ожила…
      У санатория поцеловались на прощание, а потом Кира поднялась по ступенькам. Дверь отворили, что-то проворчав при этом. Я еще постоял и отправился домой. Меня продолжали наполнять теплота и нежность, я словно плыл по темной улице, а внизу шумело море, поворачивая вслед белки бесчисленных глаз.
      Но по мере приближения к дому я шел все медленнее, а возле ворот остановился совсем: за стеной угрожающе заворчала собака. Словно холодом дохнуло из темноты, вспомнились события прошлой ночи. Днем они стали казаться нереальными, а чудесно закончившееся свидание с Кирой вообще заставило забыть обо всем, но теперь вдруг показалось, что кто-то подкарауливает в темноте - то ли мужчина с мечом, то ли черный громадный пес…