Оказавшись в подвале, Тильда включила свет в мастерской отца и впервые заметила, как холодно поблескивают белые шкафы и стены. Стерильная чистота больницы. Оказавшись в се белой спальне, Дэви мгновенно подметил, что комната выглядит как морозильная камера, и теперь, находясь в безупречно чистой мастерской, она поняла его правоту. Монохромная белизна прекрасно подходила к студии, заполненной картинами, и наводила тоску в жилых помещениях. Может, стоит на недельку оторваться от работы, нарисовать на чердаке джунгли, сочные зеленые листья, вьющиеся по стенам и в изголовье кровати? Только на этот раз никаких Адама и Евы, они слишком банальны, просто дешевка, она нарисует джунгли, в которых сможет прятаться Стив.
      Тильда грустно усмехнулась. Ей еще много лет не удастся оторваться от работы, а если и удастся, то какие тут джунгли? Джунгли – для малолеток вроде Надин. Нет, она выкрасит стены в приятный голубой цвет… может, с десяток звезд на по толке, несколько легких облачков на стенах, чтобы спать на небесах…
      Очередная глупость. Пора становиться практичной!
      Она поставила завтрак на чертежный стол, прошла в другую часть мастерской, где располагались шкафы с многочисленными ящиками, и выдвинула тот, на котором была наклейка «Девятнадцатый век».
      Перебирая репродукции, Тильда нашла «Лилии» Моне, которым скоро предстояло красоваться на стене ванной в Нью-Олбани. Что же, подделка импрессионистов требует не так много времени, как мастера Ренессанса, так что на следующей неделе у нее, возможно, будет время выкрасить свою комнату. Может, в желтый цвет. С подсолнухами по стенам, только с настоящими солнышками вместо головок…
      – О, ради Бога, – произнесла она вслух. – Никаких подсолнухов!
      Тильда положила репродукцию на стол, поставила запись Мелиссы Этеридж и включила привинченную к краю стола лампу, которая отбрасывала чистый белый свет, не искажавший цвета на репродукции. Она принялась есть левой рукой, правой размечая оттенки, сосредоточившись на той работе, которая приносила деньги, и почти не слушая Мелиссу, певшую «Я единственная». Что же, работа как работа, ничем не хуже других. Она сама себе хозяйка, а если и приходится рисовать, то она это любит. И пятнадцать лет провела, создавая себе репутацию большой художницы. Мастера подделок размером с фреску.
      Жизнь могла бы быть куда хуже. Что, если бы ей пришлось зависеть от кого-то? Отчитываться перед боссом? Притворяться, будто симпатизирует кому-то, чтобы только иметь деньги и еду? Вот это был бы ад! Так что ей еще крупно повезло.
      Тильда всмотрелась в репродукцию.
      «Ненавижу Моне. Просто ненавижу», – подумала она и вернулась к работе.
 
      Всего в трех кварталах от галереи Клеа сидела за завтраком, нетерпеливо барабаня пальчиками по кофейной чашке. Она едва сдерживалась, чтобы не швырнуть ею в Мейсона, однако ухитрялась при этом излучать нежность и теплоту; он должен понять, что она именно та женщина, лицо которой ему хочется видеть за столом до конца дней своих.
      – Не могла бы ты прекратить? – буркнул Мейсон, глядя на нее поверх газеты.
      – Ах, извини, – пропела Клеа, отнимая руку. – Просто задумалась.
      – В таком случае не думай, – посоветовал Мейсон, возвращаясь к газете.
      Нехорошо, Совсем нехорошо. Сначала пришлось провести целый вечер в этой крысиной норе, именуемой галереей, и наблюдать, как Мейсон трясется над никому не нужными бумажками и флиртует с Гвен Гуднайт. Потом откуда-то взялся Дэви Демпси, и в довершение всего Мейсон, вернувшись домой, заявил, что чувствует себя слишком усталым для секса. Нужно немедленно что-то предпринять.
      – Снова барабанишь, – проскрипел Мейсон, сворачивая газету.
      – Прости. – Клеа отодвинула чашку и вымучила улыбку. – Так что мы собираемся сегодня делать?
      – Лично я буду работать над исследованием творчества Скарлет Ходж. Что будешь делать ты – не знаю, – отрезал Мейсон.
      – Вот как, – прощебетала Клеа, стараясь выглядеть независимой и жизнерадостной. – Тогда я поеду в музей, посмотрю здешних примитивистов. Хочу сравнить их с коллекцией Сирила.
      – Прекрасно, – сухо обронил Мейсон. – Тем более что уровень коллекции Сирила вряд ли дотягивает до музейного.
      – А он считал иначе, – возразила Клеа, с огромным усилием сохраняя на лице улыбку. Во всяком случае, Рональд уверил в этом Сирила незадолго до смерти последнего. Возможно, конечно, что Рональд и тут ошибся, тем более что страховая компания почему-то подозрительно тянет с выплатами.
      – Да, вот только после его кончины не нашлось ни одного такого же ценителя, не так ли? – Мейсон отодвинул стул и встал. – Прости, Клеа, не хотел неуважительно отзываться о твоем муже, но коллекционером он был никудышным.
      – Зато человеком хорошим! – вскинулась Клеа, удивим не только Мейсона, но и себя.
      – А вот это правда, – согласился Мейсон, улыбнувшись впервые за все утро.
      – Скажи, если потребуется помощь, – попросила Клеа, подавшись вперед и демонстрируя не только готовность, но и восхитительный вид спереди.
      – Знаешь, какой помощи я от тебя жду? – Клеа еще больше подалась вперед. – Было бы очень неплохо, если бы ты приготовила завтрак. Уже неделю мы обходимся тостами и кофе. Сможешь сделать омлет?
      Клеа почувствовала, как улыбка застыла у нее на губах.
      – Омлет?
      – А, ладно, – отмахнулся Мейсон, отворачиваясь. – Пожалуй, нам стоит нанять кого-то. Как звали того официанта, что организовал здесь ужин?
      – Томас, – с трудом ответила Клеа, все еще не в силах справиться с губами.
      – Может, Томас умеет готовить завтраки? – бросил Мейсон, поднимаясь наверх.
      Клеа тяжело осела на стул. Завтрак. Он хочет превратить ее в кухарку. Она, со своей безупречной кожей, четвертым размером, знанием каждой сексуальной позиции, какую только может захотеть мужчина за пятьдесят, неувядаемой жизнерадостностью, способностью поддержать, сделать комплимент, изобразить страсть, должна готовить завтраки?!
      Честное слово, будь у нее деньги, она навеки отказалась бы от мужчин!
      В дверь позвонили, и Клеа пошла открывать. Вдруг это Томас снова ищет работу? Если нанять его, он сможет заодно и двери открывать.
      Справившись с тяжелой дубовой дверью, она удивленно моргнула. На крыльце стоял мужчина. Высокий, с обветренным лицом. Черные, седеющие на висках волосы, холодные серые глаза, квадратный подбородок, плечи, на которые может опереться женщина… определенно не Томас.
      «Как было бы хорошо, имей ты деньги…» – подумала Клеа, вбирая взглядом все остальное: потертый твидовый пиджак, поношенные джинсы, ботинки, видевшие лучшие дни… не богат.
      Она не позволила себе еще раз посмотреть ему в лицо.
      – Мы ничего не покупаем.
      И уже хотела закрыть дверь, но он просунул в щель ботинок.
      – Клеа Льюис?
      – Да, – прошептала Клеа, ежась от внезапного озноба. Она была уверена, что никогда раньше не встречала этого человека, и все же…
      – Меня послал Рональд Эббот. Решить вашу проблему.
      – Проблему?
      – Будет лучше, если я войду, – медленно протянул незнакомец. – Чем дольше соседи будут любоваться мной, тем лучших свидетелей получит правосудие.
      – Свидетелей? – пролепетала Клеа.
      «О Господи, я ведь велела Рональду избавиться от Дэви!» Мужчина наконец улыбнулся. Клеа не назвала бы его улыбку приятной.
      – Если что-то пойдет не так, – добавил он.
      «Я не заслужила ничего подобного. Моя жизнь должна была пойти по другому пути».
      – Миссис Льюис? – вернул ее к реальности незнакомец. Клеа открыла дверь.
 
      Дэви проснулся в прекрасном настроении, чего с ним не бывало вот уже несколько месяцев. Мало того, ощущение чего-то хорошего не улетучилось, когда он перевернулся на спину и вспомнил, кто он и где находится: разоренный, одинокий, согласившийся украсть четыре совершенно ненужные ему картины.
      Он нашел ванну Тильды, принял душ, побрился и быстро оделся, задержавшись только однажды на пути к двери, когда заметил вышивку, висевшую над белоснежным письменным столом. Приглядевшись, он увидел обнаженных Адама и Еву, стоявших под раскидистым, вышитым крестиком деревом в окружении крошечных животных с крошечными зубами.
      Под всем этим были вышиты строчки:
 
«Ева съела яблоко,
Приумножив познания,
Но Господь любил глупышек,
И потому Рай закончился.
Гвен Гуднайт. Ее работа».
 
      Дэви мысленно приказал себя быть повежливее с Гвенни и, перепрыгивая через ступеньку, отправился на поиски Тильды и завтрака, причем не обязательно в таком порядке.
      Вместо этого он нашел Надин, сидевшую в офисе за стаканом сока в платье с узором из маленьких красных чайников. В белых локончиках запуталась красная лента, кукольный ротик накрашен красной помадой, на ногах – короткие носочки с красными пятками. Тут же сидел Стив, завороженный бантами на ее туфлях, и время от времени поддевал носом то один, то другой, явно намереваясь откусить заманчивую игрушку.
      – Выглядишь в точности как Донна Рид, – приветствовал Дэви. – Где твоя тетя Тильда?
      – Работает в подвале. Стив, немедленно прекрати. Она велела передать, что все записи о каких-то картинах – в верхнем ящике стола. И я изображала Люси Рикардо. Донна не слишком любила узорчатые платья. Хотите сока? Ананасно-апельсиновый. Бабушка, видите ли, придает большое значение витамину С.
      – Мудрая женщина! – восхитился Дэви. – Наливай.
      Надин вынула из серванта стакан, и Дэви невольно ухмыльнулся. Уж очень она походила на домохозяйку пятидесятых.
      – И для кого же ты так оделась? – поинтересовался он.
      – Для дантиста. Доктор Марк обожает ретро. У него классная неоновая вывеска и много старых стоматологических прибамбасов. Люси – это для него.
      – Ретро-дантист, – кивнул Дэви, направляясь к письменному столу. – Понятно.
      – Он еще и лечит зубы без боли. И это самое главное. Гуднайты вообще очень практичны.
      Дэви еще раз просмотрел старые фотографии на стене.
      – Да, это сразу видно.
      Открыв верхний ящик, он сразу нашел скрепленные вместе шесть карточек. На верхней значилось «Скарлет Ходж». Надин принесла ему сок и встала рядом.
      – Как говорит бабушка, нельзя путать способности с непрактичностью. – И, строго посмотрев на него поверх стакана, уточнила: – Это совершенно разные вещи.
      Дэви забрал карточки и закрыл ящик.
      – После всего услышанного я могу заключить, что передо мной сорокалетняя женщина, изображающая шестнадцатилетнюю девчонку.
      – Я – свободный дух, – покачала головой Надин. – Не следует оценивать меня обычными мерками.
      – Да, это было бы ошибкой, – согласился Дэви и, сунув карточки в карман, принялся за сок. Сладкий, с отчетливой кисловатой ноткой. Чем-то напоминает Тильду.
      Вошедший Эндрю кивнул Дэви, явно не в восторге от встречи, и бросил перед Надин пакет из кондитерской.
      – Когда тебе к врачу?
      – Через полчаса. Пройдусь пешком. Свежий воздух очень полезен для здоровья.
      Эндрю кивнул и показал на ее платье.
      – Миленько. Настоящая Люси.
      – Спасибо, – просияла Надин.
      «Хороший отец», – подумал Дэви.
      – Хочешь сегодня вечером порепетировать со мной попурри из Пегги Ли?  – продолжал Эндрю.
      – Нет, – обронила Надин, внезапно заинтересовавшись потолком.
      – Свидание с пончиком? – Эндрю тяжело вздохнул и взглянул на Дэви. – Погодите, вот будет у вас дочь, начнет приводить в дом мальчишек. Тогда в голове у вас завертится только одна мысль: «Где и в чем я ошибся?»
      «Может, когда впервые нарядился Мэрилин?!» Но Дэви тут же стало стыдно за такие мысли, едва Эндрю бросил на него страдальческий взгляд.
      – Вы нигде и ни в чем не ошиблись, – утешил его Дэви. – Надин – замечательная девчонка.
      – Должно быть, вы еще не знакомы с пончиком.
      – То есть Бартоном? – Эндрю кивнул. – К сожалению, знаком. Примите мои соболезнования.
      – Съешь тост из зернового хлеба, – велел Эндрю дочери, направляясь к двери. – Тебе нужна клетчатка.
      – Уже съела кусочек. С тетей Тильдой. И он не пончик, – сказала Надин в спину отца, вдруг становясь нерешительным подростком – впервые за все то время, что Дэви ее знал.
      – Почему пончик? – спросил он.
      Помрачневшая Надин открыла шкаф и вынула буханку зернового хлеба.
      – Согласно бабушкиной классификации, в мире есть только два вида мужчин: пончики и булочки.
      – Скажи, в вашей семейке есть хоть один нормальный человек?
      – Сначала определите, что такое «нормальный», – потребовала Надин, сунув два кусочка хлеба в желтый тостер Гвен.
      – Не важно. Значит, пончики и булочки.
      – Пончики – это парни, от которых у вас слюнки текут, – пояснила Надин и поставила на стол арахисовое масло. – Шикарные, неотразимые, с хрустящей корочкой, покрытые шоколадной глазурью. Стоит увидеть такого, как немедленно хочется заполучить, а если не удается, думаешь об этом целый день и все равно возвращаешься и пробуешь снова, потому что это пончик.
      – Поджарь и мне пару тостов, – попросил зверски проголодавшийся Дэви.
      Надин подтолкнула к нему пакет:
      – Там булочки с ананасно-апельсиновой начинкой.
      Дэви немедленно выудил одну.
      – У вас пристрастие к ананасам с апельсинами?
      – Скорее, ко всему пряному. Но вообще мы любим всякие смеси.
      – Это я уже понял. Так, значит, от пончиков слюнки текут.
      – Верно. А вот булочки совсем неинтересные. Так, комки теста, все одинаковые, и никакой глазури.
      Дэви взглянул на свою булочку. Поджаристая, аппетитная, С высокой золотистой короной. И никакой комковатости.
      Он жадно надкусил булочку. Изумительно. И уж во всяком случае, пряно.
      – И хотя булочки тоже могут быть превосходны, – продолжала Надин, – особенно ананасно-апельсиновые, они все же не пончики.
      – Значит, пончики так хороши? – заключил Дэви, стараясь поддержать беседу.
      – Ну да, на одну ночь, – засмеялась Надин. Тост выскочил, она сунула в тостер еще два кусочка и набросилась на масло, намазывая его толстым слоем. – Но наутро корочка больше не хрустит, глазурь прилипла к пакету, пончики размякли, липкие и вообще ужасные. Нельзя сохранить пончик больше чем на одну ночь.
      – Вот как? Значит, булочки… – догадался Дэви.
      – На следующий день они еще лучше. Булочки – для долгого употребления, они всегда остаются вкусными. Такую булочку совсем не обязательно возжелать любой ценой, но наутро ее по-прежнему хочешь.
      Она вгрызлась в тост крепкими белыми зубами, делающими честь трудам доктора Марка.
      – А Бартон – пончик, – уточнил Дэви.
      – Еще не определила, – призналась Надин с полным ртом. – Я считаю, что в нем много от булочки, но могу и ошибаться.
      – Ты ошибаешься.
      – Может, и нет, – сказала Надин, вынимая тосты Дэви. – Мне кажется, он меня понимает.
      – В таком случае держись за него, – посоветовал Дэви. – Он один на миллион.
      – Да, я так и решила, – кивнула девочка, поставив Стакан в раковину. – Пойду почищу зубы. Было приятно поболтать. Кстати, утром я встретила на лестнице вашего друга Саймона. Он тоже очень милый.
      – Спасибо, обязательно ему передам, – пообещал Дэви и, не удержавшись, спросил: – А кто же я? Пончик или булочка?
      – Приговор пока не вынесен. Бабушка считает, что вы булочка, притворяющаяся пончиком. Папа считает, что вы пончик, притворяющийся булочкой.
      – А тетя Тильда?
      – Тетя Тильда говорит, что вы пончик, но она – на диете. Только насчет диеты она врет, – призналась Надин, искоса поглядывая на Дэви. – Но если вы пончик, значит, скорее всего, уедете, хотя мы, наверное, будем по вас скучать.
      – Правда? – удивился Дэви.
      – Да. Вы могли бы прекрасно вписаться в нашу семью. Но пока говорить об этом слишком рано. Так что будьте булочкой.
      Она похлопала его по плечу и устремилась к двери.
      – Попытаюсь, – слегка смущенно пообещал Дэви. – Эй, Надин!
      Надин просунула голову в дверь.
      – А как насчет Саймона?
      – Пончик. Неутомимый.
      – Ты еще слишком молода, чтобы знать насчет неутомимости, – строго заметил Дэви.
      Надин закатила глаза.
      – Вы и понятия не имеете, для чего я слишком молода, дедушка, – хихикнула она и, повернувшись, налетела на Саймона.
      – Здравствуй, Надин, – приветствовал ее тот с легким британским акцентом – подтянутый, безукоризненно вежливый.
      Надин вспыхнула, кивнула, взлетела по ступенькам, тут же вернулась:
      – Дэви, не могли бы вы присмотреть за Стивом, пока я у дантиста?
      Дэви оглядел Стива, ответившего ему откровенно недоверчивым взглядом.
      – Конечно. Прошлой ночью мы делили постель. И вообще, мы с ним приятели.
      Стив втянул носом воздух и фыркнул. Дождавшись ухода девочки, Саймон спросил: