Лодка

Франция, Бретань, наше время

Машину взяли напрокат в Кемпере. За спиной остались промелькнувшие в окнах скоростного поезда земли Луары, романтические прогулки по Парижу, несколько часов перелета и многочисленная свадьба в Москве. Сами-то они, Маша, начинающая пиарщица в художественной галерее, и Миша, молодой перспективный дизайнер, всех этих пышных торжеств не планировали, но родственники с обеих сторон обиделись и организовали праздник самостоятельно. От ребят требовалось только действовать по инструкции. После чего им разрешили выдохнуть и отправиться в путешествие уже вдвоем.

Над Бретанью низко висели лиловые ноябрьские тучи. Близость океана наливала их влагой, они разбухали тяжестью, которая по мере приближения к большой воде все сильнее грозилась прорваться большим дождем. Казалось, если стихия, скопившаяся в этих фиолетовых, собирающихся вот-вот лопнуть тучах, прольется на землю, то все маленькие городки, попадавшиеся молодоженам на пути к мысу Ра, с их декоративной кружевной капустой на городских клумбах, блестящей брусчаткой мостовых, с ароматными витринами булочных и даже с ратушными шпилями, нагло протыкающими небо, – мгновенно станут продолжением океанского дна. Отдернет горожанин привычным жестом занавеску на окне, а с другой стороны смотрит на него круглыми глазами любопытная рыба. Кстати, о горожанах, – их на улицах практически не наблюдалось, о туристах нечего и говорить.

– Круто не в сезон ездить, правда, Мань?

– Да вообще супер!

Вдали показалась прибрежная полоса. Подъехав поближе, ребята остановились и вышли из машины на асфальтированную набережную, усеянную маленькими разноцветными магазинчиками, ни один из которых не работал. Ветер стегал их по курткам, они натянули капюшоны и, улыбаясь, потеснее прижались друг к другу. Чуть впереди по небольшому пляжу резво бегала за палкой, которую бросал ей хозяин, большая черная собака. Набегающая на песок пенистая волна слизывала собачьи следы.

Ближе к мысу пейзаж становился все более аскетичным. Холодные каменистые холмы кое-где покрывал ковер из состарившейся перезрелой травы, кое-где – лоскутное одеяло из разного оттенка зеленых и бордовых кусков мха, низкорослого кустарника с мелкими желтыми цветочками и голубовато-жемчужного лишайника. О чем-то просили ветер одинокие лысые деревья, протягивая ему вслед свои черные корявые руки и длинные тонкие шеи. А низкие мохнатые сосенки уверенно сидели среди серых камней и наблюдали за жирными наглыми чайками. И ни одного человека вокруг. Только несколько редко разбросанных домиков на подъезде к Ра указывали на возможное существование здесь людей. Однако легче было представить, что дома эти совершенно холодны и пусты, нежели, что за отражающими хмурые небеса окнами у плиты стоит женщина в фартуке и печет пирог…

Доехали до автомобильной стоянки. На бесконечном просторе ветер бесился так, что машина под его порывами покачивалась из стороны в сторону и дверцы открылись с трудом. Вокруг было пусто. Туристические сувенирные ларьки закрыты ставнями наглухо и надолго. На парковке грустили еще две-три одинокие, непонятно откуда взявшиеся машины. И снова ни одной человеческой души.

– Наверное, ветром принесло! – кивнул Миша в сторону машин.

– Хорошо, что нас не унесло, как Элли с Тотошкой.

– Может, еще унесет. Только без домика. Ну что, пошли? Не боишься? Вон как шарашит!

– Не, ты чего?! Такой кайф!

Они взялись под руки и, сопротивляясь сносящему с ног, но довольно теплому ветру, пошли по дороге через огромное бескрайнее пространство, поросшее мелкими кустарниками и приземистыми сосенками, к мысу. Вдалеке виднелся большой маяк. И вот, наконец, они вышли на Pointe du Raz. Внизу бушующий океан швырял воду о скалы, брызги поднимались на двадцатиметровую высоту, и их было так много, будто создавалось ощущение, что налитые влажной тяжестью тучи наконец-то прорвало, хотя поливало не сверху, а снизу. Мелкий дождь, взлетавший вверх с взбесившейся поверхности океана, больно колол лицо, а куртки уже через несколько минут стали мокрыми. Они уперли ноги в выступы камней, подавшись вперед, чтобы не снесло, и раскинули руки навстречу миллиардам брызг.

– Маш! Это же край мира! Мы на краю мира! Можно двинуться умом!

– Что? Что ты говоришь?

За невероятным шумом и ветром уже на расстоянии метра невозможно было ничего расслышать.

– Полететь хочется, говорю! Я такого никогда не видел! Кажется, мы на самом краю земли! И за горизонтом пустота!

– Ага!

– У меня уже в трусы вода стекает!

– Что?!

– Промок, говорю, насквозь!

– Я тоже!

Они могли только кричать и смеяться! Ими овладел безостановочный, необъяснимый, истеричный смех. Никто не рассказывал анекдоты, не травил смешные истории, не показывал карикатур… По сути, вообще ничего смешного вокруг не было… Океан в своей театральной постановочной драматичности выглядел скорее устрашающе… Безудержный смех рождало ощущение безграничной свободы, эйфории и счастья, ничем не обусловленные, рожденные внезапно свалившимся одиночеством и близостью с вечным, с тем, что существовало до нас и не исчезнет никогда, и чему до них, человечков, нет никакого дела.

– Пошли поближе!

– Пошли!

– Аккуратно! Руку давай!

Они спустились пониже, опираясь о мокрые камни, покрытые лишайниками безумных форм и оттенков. Скрывшись от брызг за большим скальным выступом, они стали разглядывать бушующий океан.

– Маш, я такого ни разу в жизни не чувствовал. Такое ощущение, что этот ветер и дождь выдувает и вымывает из головы все дерьмо, которое там накопилось за предыдущую жизнь. Ты чувствуешь? Мозг обнуляется…

– Ага. Смотри, еще один маленький маяк… Видишь, там вдали. И чайки… – Она подняла глаза вверх. – Небо так близко. Кажется, можно рукой дотронуться.

– Старый маяк, наверное… Темный такой и маленький.

– Это он маленький, когда далеко… – Маша вспомнила анекдот про блондинок и самолет.

– Эй! – Миша подергал жену за куртку и, когда она повернулась, показал пальцем вниз, на край утеса. – Смотри, кажется, лодка!

Там, куда он показывал, в небольшой расщелине болтался нос деревянной лодки, бьющейся о каменные стены.

– Я не пойму, в ней кто-то есть, что ли?

– Да фиг разберешь. Ничего не видно. Часть скалы щель закрывает.

– Надо повыше пройти.

Они вскарабкались еще выше и прошли немного так, чтобы расщелина вся была видна сверху.

– Трындец, да там, кажется, человек! – Миша рванул было вниз.

– Ты что! Подожди! Куда ломишься? Ты все равно не сможешь до этой лодки дотянуться. Надо вызвать кого-нибудь.

Миша дал ей телефон:

– На! Звони, вот тут в экстренных – первый и второй номер, и беги на маяк, может, там есть кто-нибудь. А я все-таки попробую потихоньку спуститься.

– Ты что! А если волна?

– Я просто подберусь поближе. Надо же посмотреть. Покричать ему, что мы рядом, что помощь скоро будет… Если он живой, конечно.

Маша бежала к маяку и одновременно звонила в службу спасения. Мыс постепенно накрывали сумерки, ветер гудел все сильнее, дождь мелко и часто кропил теперь и сверху тоже. В кроссовках хлюпало, и было очень страшно за Мишу. В наступающем полумраке Маша увидела, что в здании маяка светится окно. Она прибавила шагу, на ходу пытаясь объяснить телефонистке, не очень дружной с английским языком, где они находятся и что произошло, и, добежав, изо всех сил забарабанила в дверь. Ей открыл высокий человек в синем рабочем комбинезоне, который понимал только по-французски, однако международное «help» на него подействовало. Он сорвал с вешалки дождевик и надел, второй кинул Маше. Так же поступил он и с двумя красными спасательными кругами, которыми явно давно не пользовались. Маша показывала дорогу, которая, слава богу, была не долгой. С берега они увидели Мишину красную ветровку. Он уже успел спуститься почти до самых камней, у которых болталась лодка. Рабочий тут же набрал номер, видимо, тот же, что и Маша, недолго кричал в трубку, после чего, показав девушке жестами, чтобы она стояла на месте и ждала помощи, проворно стал спускаться к Мише.

Через какое-то время пространство, затянутое дождем и сумерками, прорвали мелькающие огоньки, и к прыгающей и машущей руками Маше подбежали люди. Тело вскоре подняли из лодки, и за ним захлопнулась дверь машины «Скорой помощи».

Продавщицы

Москва, примерно два года назад

Алена снова заявилась к двенадцати. Таня сидела за кассой и читала очередной любовный роман. Увидев Алену, сделала обиженное лицо. Вот все время она пользуется ее добротой. Надо показать ей, что и у нее есть характер. Пусть знает.

– Танюш, привет! – поздоровалась Алена.

Таня промолчала, уткнувшись в покетбук.

– Танюш, блин, ты сегодня тааак классно выглядишь!

– Да ладно, не подлизывайся.

– Не, ну правда. Свеженькая такая, похудевшая. Ты чего, на диете? Два дня не виделись, а ты такая стройняшка!

– Правда, что ли?

– Да чтоб мне провалиться.

Таня отложила книгу и подошла к зеркалу. И действительно, как будто похудела. Может, это из-за Вадима…

– Ой, ну прям Мерлин Монро, только с косой.

– Правда, что ли? – повторила Таня, уже улыбаясь.

– Ну что я, врать буду? Зачем мне?

– А я с парнем познакомилась…

– Блин, круто. Конечно, такая красавица. Слушай, Тань, мне плохо очень. Вчера гости приходили. Ну сначала шампусик, туда-сюда, потом, как всегда, до крепкого дошло, перебрала маленько. Пойду к Людке в кладовку, в химчистке посплю. Ладно? А ты мне потом расскажешь. Ну на трезвую голову. Чтобы я все уловила. Может, посоветую чего-нибудь дельное.

– Ален, опять я одна тут буду отдуваться? – неуверенно произнесла Таня, поскольку с утра решила на этот раз быть суровой с вечно опаздывающей Аленой.

– Да ладно, с кем отдуваться-то. Все равно никого нет.

– Ну иди. – В этот час в торговом центре действительно покупателей можно по пальцам пересчитать.

– Спасибо, моя Танюсечка-красотусечка. – Алена поскребла в знак особой признательности по Таниной спине своими красными острыми коготками и пошла в сторону химчистки, где у подружки Людки всегда можно поспать и, если повезет, долбануть мартини. У двери обернулась. – Тань, ну если чего там, хозяйка придет, туда-сюда, ты ей скажи – мол, я пообедать вышла. Оки?

– Оки, оки.

– Ну тогда всем чмоки в этом чате! – голосом мультяшной Барби произнесла Алена и, игриво похлопав глазами, отбыла.

Таня еще немного повертелась перед зеркалом. Ну вот, снова не выдержала характер. Пышка, конечно! И ничего не похудела. Но все равно приятно. А вдруг все же похудела? Она же на себя каждый день смотрит, а Алена ее два дня не видела, ей заметнее. Хорошо Аленке. Умница, везунчик, оборотистая, да еще и добрая, и не жадная. Вон как ловко дает Тане зарабатывать. С утра ценники другие налепит на одежду и продается все процентов на 10–20 подороже. Особенно в выходные бойко товар уходит. Она потом разницу быстро подсчитывает, Тане половину отдает, наклеечки снимает, и раз, все в шоколаде. Таня сначала боялась, совестилась, а потом почти перестала. Алена ей все говорила: «Да мы же не воруем у хозяйки, мы сверху берем, а хозяйка свое получает, не парься, молчи главное, и все. На наши кошачьи слезы на пикник за город не съездишь, а она по Турциям раз в три месяца шарится». Ну, Таня и согласилась. Действительно же, шарится, и чужого они не берут, Вере Ивановне все, что полагается, отдают. А главное, уже год они так работают, и ни разу их не поймали. Потому что Алена очень умная. Знает, кому что продать, чтобы с возвратом не пришли. Таня даже стыдилась за свои пятьдесят процентов. Ведь все придумала и делала напарница. Отказывалась сначала от денег, но та настояла. Только сказала – ладно, с тебя шампанское в конце каждой удачной рабочей недели. На том и порешили.

Да еще и красавица Алена такая. Высокая стройная блондинка. Правда, крашеная. А она, Таня, натуральная. Она вытащила из-за спины свою толстую косу и переложила на обьемную грудь. А толку-то с того, что натуральная? Вон за Аленкой рой парней вьется, да еще и при муже, а она? Но внутренний голос ее осадил: «Неблагодарная!!! А как же Вадим?!» Да, вот уж правда, неблагодарная. Похоже, на этот раз ей действительно повезло… Интересно, что Алена скажет? Ей не терпелось все рассказать подруге, но та отсыпалась на чужих дубленках, и, судя по опыту, продлится это еще около часа. Нужно как-то сократить время ожидания. Таня снова вернулась на стул к кассе и с предвкушающим вздохом (она находилась как раз на пике событий, когда пришла Алена) развернула книгу: «Ой, ну как там мои дальше-то?» Каждый следующий любовный роман, а прочитала она их за последние годы немало, вызывал у нее столько же эмоций, сколько и предыдущий. И ведь знала, что все закончится хорошо, а все равно переживала за героев, как в первый раз. В этот раз Аленка вернулась именно в тот момент, когда обманутая и преданная всеми, но гордая и не сломленная героиня выясняла отношения с соперницей, которая ловко уворачивалась от обвинений.

– А ведь лучшей подругой притворялась, зараза, вот сволочь, бывают же такие! – комментировала Таня, погрызывая кончик косы.

– Кисуль! – раздался над ухом голос Алены. – Ты совсем свихнулась со своими любовными романами. Полмагазина вынесут, а ты и не заметишь. Надо нормальные книги читать. – Она вынула из Таниных рук книжку и положила ее на прилавок. – Вот я тебе дам сейчас. – Порылась в турецкой сумке Биркин. – На вот.

– «Пособие для начинающей стервы»? Это что?

– Это то, что тебе надо читать, чтобы бойфренда нового не профукать, как ты это умеешь.

Алена достала наклеечки, чтобы написать на них новые цены, но потом махнула рукой и убрала обратно.

– Не в форме я сегодня что-то. В выходные отобъем. Людка сказала, что ее хозяйка по телефону кому-то говорила, что Вера наша снова решила по прайс-листу в клинике пластической хирургии пройтись, так что времени у нас вагон.

– А зачем снова-то? Уже и так вся того. – Таня очертила круг ладонью вокруг лица и скривила набок рот.

– Да чтобы еще красивей быть! Чтобы хахаль ее к молодухе какой-нибудь не сбежал. Хотя, мне кажется, нашей ничего не поможет. Возраст! А знаешь что, Танюш, давай я шампусика возьму, закроемся, и ты мне про парня своего нового расскажешь. Все равно нет никого. А через часик откроемся и с горящим глазом чего-нибудь продадим, чисто для кассы. Мы же можем обед себе позволить?

– А давай! – развесилилась Таня. – Пироженок еще возьми.

– Ой, ну куда тебе пироженок, горе ты мое?! – вздохнула Алена. – Книжку вон начни, пока я метнусь. Стерва должна быть стройной и подтянутой. Как я! – Алена удовлетворенно оглядела себя в зеркале и подтвердила: – Да!

– Ну тогда хотя бы яблоко… – согласилась Таня в удаляющуюся спину, обтянутую водолазкой с принтом под леопарда, каплевидный вырез ее по краю был выложен стразами, как и карманы на таких же пятнистых блестящих брюках. Ботфорты на высоченных шпильках также гармонировали с верхом. «Вкус, конечно, у Аленки потрясающий…» – восхищенно подумала Таня и с грустью оглядела свою черную рубашку и джинсы с вышитым красным цветком на бедре, практически трещавшие по швам. Это Аленка заставила ее в них влезть с напутствием: «Хорошо, что малы. Будет стимул меньше жрать». Джинсы стоили ползарплаты, и поэтому Таня старалась…

– Ну в общем, короче, прихожу я такая в банк, ну, примерно месяц назад…

– Месяц назад?! И ты молчала?!

– Ну, Ален, я убедиться хотела, что все серьезно.

– Подожди, он банкир, что ли?

– Ну почти!

– Ничего себе?! Не женатый?!

– Да подожди! Сейчас расскажу все!

Алена подлила себе и подруге шампанского:

– Ну чего ты не берешь пирожное-то, я же пошутила. На вот, ешь…

– В общем, у нас в соседнем доме «Сберкасса». Он там в зале главный, – пережевывая бисквит с кремом, снова приступила к рассказу Таня.

– Охранник, что ли?! – чуть не поперхнулась Алена.

– Ты что?! Говорю же, главный. Он ходит в зале, помогает клиентам, администратор, кажется?

– Ааа… Понятно. Ну и че? – Градус Алениного интереса к этой истории заметно понизился.

– Я счета пришла оплачивать. Он меня в очередь распределил. Ты знаешь, я как его увидела, сразу поняла: вот он – мужчина моей мечты. Высокий такой, темненький, в костюме, ботинки красивые. Я же все время на ботинки смотрю. Ну знаешь, когда модные такие с острыми носами, на шнурках. – Таня изобразила пальцами форму ботинок. Алена грустно вздохнула.

– Ну я стою, посматриваю на него, чтоб не очень заметно, но он увидел. Подошел, спрашивает: все нормально? Я прям покраснела. Потом эта тетка вредная сказала, что у меня какая-то квитанция не так заполнена. Я могла там переделать, но подумала, вернусь еще раз. Взяла чистый бланк, пошла домой. Переделывала, прям руки дрожали.

– Вот ты ненормальная.

– Ален, не буду рассказывать тебе ничего тогда, – надулась Таня.

– Да ладно вскидываться-то каждый раз, я ж по-доброму, давай дальше.

– Ну вот. Прихожу второй раз, он уже улыбается. Я заплатила, вышла, а он на улице курит. И ко мне. Слово за слово, ну мы мало совсем общались, им с клиентами ведь нельзя и из зала отлучаться надолго тоже. Он говорит, быстро, мол, ты вернулась. Ну а я сказала, что рядом живу. В общем, он у меня телефон взял и прям на следующий день позвонил. А я как раз эти два дня работала. Но знаешь, по телефону болтали, как будто сто лет уже друг друга знаем. Чувствуешь же, когда твой человек.

– Ага, ты каждый раз это чувствуешь, – со знанием дела прокомментировала Алена, подливая из бутылки.

– Ну, Ален! Не буду больше рассказывать.

– Все, все, не буду больше, извини.

– Договорились, короче, что он придет ко мне, когда я выходная буду. И пришел прям с утра уже, к одиннадцати, я еле умыться успела. Ненадолго, правда. На часик. Представляешь, говорит, обед передвинул, чтобы меня быстрее увидеть.

– Так было чего?

– Сначала не было. Потом уже. Сказал, что не из этих, что должен убедиться.

– В чем?! – прыснула шампанским Алена.

– Ну как, что все серьезно. Я же тебе говорю.

– И чего сейчас?

– Ну вот он ко мне ходит теперь каждое утро, когда я не работаю.

– Что, с одиннадцати до двенадцати, на час?

– Ну да. Но ведь он не может по-другому. Работает.

– Тоже мне работничек, блин! А вечера не существует, что ли?

– У него мама болеет. Он вечером не может.

– А в выходные?

– Я же говорю, он маму не может оставить.

– А когда он главного по залу дает, кто с мамой-то сидит?

– Ну тут понятно же, работа. А когда он свободный, то с матерью. Он знаешь какой ответственный. Не пьющий, между прочим, и не курящий. А чистоплотный какой! Все время в душе намывался. Ален, ты чего, думаешь, он врет? Вот ты издеваешься, а мы даже придумали, что у нас традиция будет такая – ланчи. Это Вадимка придумал.

– Ланчи!!! Ой, я не могу! Вадимка! Сейчас разорвет от смеха! Конечно, если ботинки с узкими носами, то непременно ланчи! – Алена сначала хохотала, как подорваная, утирая слезы, но, когда увидела, что подруга снова обиженно засопела, постаралась успокоиться. – Ну прости, прости. Ты же знаешь, я не со зла. – Она примирительно погладила Таню по руке. – Слушай, а он хоть эту традицию как-то отмечает? Ну не знаю там – цветы, пироженки, шампанское, колечко?

– Вот что ты такое говоришь?! Какая ты все-таки материальная! Я ж его не за деньги люблю!

– При чем тут деньги? Хотя я сильно сомневаюсь, что там они вообще имеются. Просто любовь-то всяко пройдет, а колечко останется. И потом, знак внимания к любимой… ты же любимая?

– Вадим говорит, что да, – покраснела Таня, стыдливо опустив ресницы.

– Знак внимания Вадима к любимой женщине. Не только словом, но и делом. – Она снова захихикала. – Так отмечает традицию? Хоть колбаски-то приносит?

– Ну он спрашивает, но я ему сама говорю, что не надо ничего.

– Знаешь, дарлинг, ты меня прости, но я тебе честно скажу, не нравится мне эта история.

– Ален, вот зачем ты все портишь? А! Вспомнила! У него день рождения был на днях. Он мне торт принес. Кстати, вечером зашел.

– Ну, типа, вы отметили его день рождения?

– Да. Я ему утром подарок отнесла: парфюм и свитер…

– Парфюм и свитер! Это тот итальянский свитер, который ты за бешеное бабло купила на прошлой неделе с прогоном, что мама для своего очередного просила выбрать?! Это ему?! И парфюм?! Я в шоке! Ты совсем попутала, Таня?! – Алена была так возмущена, что даже вскочила со стула. – И мне, главное, втирала, что мать для своего… А я еще помогала выбирать! Да если бы я знала! А он даже цветочка тебе не принес ни разу! – Она выскочила из подсобки и стала нарезать круги по магазину.

– Девушка! Вы открыты или нет, я что-то не пойму? – С той стороны стеклянной двери стучалась толстая тетка с белой халой на голове и густо накрашенными глазами.

Алена подлетела к двери и рявкнула:

– Инвентаризация у нас! Что непонятного?

– Так не написано… – опешила тетка.

– Написано на табличке для особо непонятливых: «Закрыто»!

– Так вы-то там!

– Иди в задницу! – понизив голос, процедила сквозь зубы Алена и снова влетела в подсобку. – Подруга называется! Если б я знала, никогда бы не стала тебе помогать! Такой свитер, главное, охрененный. Лучше бы я Сережке своему купила. И что, даже не пригласил тебя в ресторан?

– Он не мог. К маме спешил.

– Аааааааа! – Алена в изнеможении плюхнулась обратно на стул. – Тебе пособие для стерв не поможет, даже если ты его наизусть выучишь! Ну сколько можно на одни и те же грабли…

– Ален, ну не расстраивайся. Вадим хороший. Он торт принес… – потом исправилась. – Кусочек торта. Представляешь, там вишенку кто-то съел сверху, знаешь, такую, типа цукатика. И в креме осталась дырочка. Так он извинился…

– Все, не рассказывай мне ничего. Не могу я это больше слушать. Еще поплачешь от своего Вадимки. Поверь специалисту. – И Алена залпом допила шампанское. – Ладно, пошли, а то там покупатели уже ломятся.

Вышедшие из подсобки смущенная Таня и разъяренная Алена, которая никогда не могла спокойно слушать истории про использующих женщин мужчин, увидели за дверью все ту же тетку.

– Добро пожаловать! – Алена открыла дверь и впустила покупательницу.

– То-то, а то инвентаризация у них. Девочки, я ищу на себя брючки-стрейч, размер примерно 42–44…

«Будут тебе сейчас брючки, жирная корова», – подумала про себя Алена. Степень использования Вадимом ее подруги даже она, тертый калач, не могла себе представить.

Часы

Поселок Лихнево, начало 1980-х

Колеса равномерно стучали по шпалам. Из этого звука складывалась мелодия, под которую и задремал мальчик на скамейке в почти пустом вагоне поздней электрички. Лампочки тускло светили с потолка, двое работяг в заляпанных глиной кирзачах молча пили «Жигулевское», заедая его разделанной на газете воблой, да несколько усталых пассажиров клевали носами в ожидании своей остановки. К моменту, когда поезд добрался до Лихнева и машинист объявил конечную, попросив всех освободить вагоны, Ваня проснулся и рассматривал свое отражение в стекле. За окном плыла холодная осенняя ночь.

Выйдя на перрон, он зябко поежился, завернулся поплотнее в пальто, покрепче замотал шарф и, опустив голову, быстро пошел по мокрому тротуару, стараясь не наступать в лужи, покрытые желтыми листьями. Листья напомнили ему сокровища, таящиеся на дне морей и океанов, и он сразу подумал о деньгах. Мальчик приоткрыл полу пальто, залез во внутренний карманчик. Три свернутые десятки были на месте.

Дед жарил оладьи. Едкий запах использованного несколько раз прогорклого масла расплывался по кухне.

– Дедуль, а почему мы никогда не съездим навестить маму?

– Нет у нее места, чтобы нам остановиться.

– Так до Москвы недалеко. Погуляли бы днем, а вечером домой.

– Нет у нее времени гулять, сынок. – Дед часто называла его сынком, Ваня уже привык.

– Ну а что она нас не навестит?

– Так времени нет у нее, – повторил дед.

– Она что же, без выходных работает? Почему мы тогда так бедно живем?

– Чего ты привязался, что да что?! Няням приезжим мало платят, а кто без рекомендации, так вообще. Вот подожди, она пообвыкнется… Да вот на день рождения твой она посылала на подарок.

– Ага. Только мы ничего не купили. На жизнь оставили.

Дед вдруг матюкнулся и стал тереть руку. Неосторожно перевернутый оладушек плюхнулся в масло, и брызги от него обожгли ему кожу.

Ваня соскочил со стула.

– Больно, дедуль? Давай помогу. – Он забрал у него лопатку и стал рассматривать маленькие красные пятнышки. Оглядел искореженные артритом пальцы и подумал, что когда вырастет большим, заработает кучу денег, и дед вообще ни в чем не будет нуждаться.

– Может, помазать чем?

– Да что ты как девчонка?! – Дед выдернул руку. – Ну-ка лучше переверни оладьи, а то подгорят. В следующий раз придется на новом масле сделать. И иди горло пополощи.

Ваня болел. Дед сделал ему, как он это называл, «фронтовой» компресс с добавлением спирта и обмотал шею шарфом. Ваня пристроился на краю пожелтевшей от старости сидячей ванны и с обидой думал: «Вот, мама уехала в Москву, зарабатывать деньги, а я все хожу в одних и тех же ботинках и зимой, и весной, и осенью. Сколько уже прошло времени с тех пор, как она нас оставила? Год? Да, почти. Прошлый Новый год они впервые отмечали с дедом вдвоем. Тогда у него настроение было хорошее. Она обещала скоро приехать. Но нет ни ее, ни денег, которые, как утверждает дед, она поехала зарабатывать. Деньги, конечно, ни при чем, но просто если бы они приходили от мамы, это стало бы хоть каким-то подтверждением того, что она о них помнит. А он все ходит и ходит в этих старых промокающих ботинках. И даже заболел».

– Ваньк! Ты чего там? Полощешь?

Он влил в себя раствор соды с йодом и, поурчав, выплюнул.

– Полощу!

Когда он вышел из ванной, дед поставил на стол тарелку с подгоревшими оладьями.

– На, ешь.

– А ты?

– Да не лезет чего-то. Пойду на работу. – Дед уже несколько лет числился пенсионером, но работал охранником в центральной поликлинике.

– Дед, может, мне тоже работать пойти. На почту, например.

– Детям по закону можно работать только с четырнадцати лет. Ты учись хорошо, самое главное. И спортом занимайся. А то вон совсем расклеился, будто девчонка какая сопливая. Мы в войну босиком бывало километры проходили, и ничего. Справимся как-нибудь. – Он снова погладил Ваню по голове.

– Возвращайся побыстрее, дедуль.

– Я сегодня еще к Михалычу зайду вечерком.

– Ну хорошо. – Иван любил заснуть, когда дед задерживался у какого-нибудь своего приятеля, а потом, проснувшись, обнаружить, что тот дома, и почувствовать себя любимым и защищенным.

Ваня съел оладьи. Во рту остался горький привкус. Развел себе еще кипятка с содой и пошел в ванную. Там, глядя в зеркало, он вытягивая вперед язык и проводя по нему верхними зубами, стал счищать с него налет. Движения получались смешные. «А вдруг мама умерла! – Эта страшная мысль, до сих пор никогда не приходившая ему в голову, вынесла его из замкнутого кафельного пространства в комнату. – Ну, конечно! Как еще можно объяснить ее глухое молчание! Ее долгое отсутствие! И денег никаких нет от нее! А подарок на день рождения?! Может, дед сам нашел эти деньги и сказал, что от нее? Просто не хотел меня расстраивать, вот и молчал!» – Не сдерживая рыданий, Иван бросился перерывать ящики в дедовской тумбочке, полки в шкафу, полки на кухне, и в коробке на антресолях нашел то, что искал. Нет, не совсем то. Искал он свидетельство о смерти, какие-то документы, а нашел несколько поздравительных открыток. Со стандартным набором слов и обратным адресом…

Ваня взял одну себе, а коробку засунул на место. Он разглядывал знакомый почерк и думал: «Ну вот, значит, все хорошо. А если дед не хочет ехать, то он поедет один и сделает маме сюрприз. Как раз сейчас будут выходные». – Он пошел собираться. Надел школьные брюки, не в трениках же ехать, рубашку, теплую кофту, теплые носки на нем уже были, и горло замотанным оставит, а перед мамой шарф снимет, чтобы быть красивым и не жаловаться, что он болеет – нельзя ее расстраивать. Старательно причесался около зеркала. Потом сел и стал писать записку. «Дорогой дедуля. Не волнуйся. Я поехал к маме. В воскресенье вернусь. Ваня». Ну вот, кажется, все. Он уже представлял, как обрадуется она, рисовал в своем воображении разные варианты встречи, подготавливал фразы, ответы на всякие возможные вопросы, рассказывал, как он хорошо учится, но внезапно от его хорошего настроения не осталось и следа: «Неужели он приедет к маме без подарка!». Деньги, ему нужны деньги. Он снова полез к деду в шкаф, где тот среди простыней и наволочек хранил в коробочке из-под конфет «Южные орехи» их небольшие сбережения. Одна десятка, трешка и несколько купюр по рублю. Трешка только на проезд. «В Москве же еще метро, – рассуждал он. – И сколько оно стоит, неизвестно. Надо было, конечно, лучше подготовиться, узнать сколько что стоит, подкопить денег. Только откуда их взять? Вот пошел бы давно на почту работать, переубедил бы деда. Что это за закон такой про четырнадцать лет. Если он взрослый парень, ему надо семье помогать. Что же, придется ждать целых два года? Ему уже двенадцать, а он еще ни разу не был в Москве… Нет, десятку он взять не может. Тогда денег в коробке почти не останется. Но он же вернет. Откуда он их возьмет, чтобы вернуть. Все, решено, он вернется и уговорит деда устроить его на работу».

Внезапно его размышления прервал резкий звонок в дверь. Мальчик быстро спрятал коробку обратно и раздосадованный и удивленный, кто это может быть, пошел открывать. На пороге стоял его друг Колька. Сиял, как начищенный самовар.

– Болеешь? А чего в школьных брюках? – Не спросив разрешения войти, он вломился в прихожую.

– Да чай на треники пролил. А надеть больше ничего нет. – И пока Коля снимал ботинки, Ваня быстро засунул сухие штаны под диван, а записку смял и выкинул в мусор. – Ты чего довольный такой?